Личность и
государство в романе Е.И. Замятина Мы
Введение.
Евгений
Иванович Замятин (1884 - 1937) - яркий прозаик и драматург. Но, к сожалению,
его произведения нашли своего читателя только в 80 - 90 годы ХХ века. Этот век,
век торжества человеческого разума, век невиданного прогресса обернулся самым
кровавым в истории человечества веком. ХХ век - век Великих идей, слишком
великих для того, чтобы до конца быть понятными, не искушённой в философских
вопросах массе человечества.
Когда Евгений
Замятин писал свой роман «Мы», ему, взявшемуся в художественной форме изучить и
разоблачить губительность тоталитарной системы для личности человека, жизнь
подарила возможность своими глазами наблюдать зарождение в крови и хаосе
Единого Государства. По своему духовному складу революционер, почувствовав
утопичность некоторых лёгших в основу страны советов идей, писатель захотел
изучить и разоблачить их, веря в силу писательского слова, в возможность «вылечить»
русскую революцию. Однако действительность ХХ века превзошла все наиболее
страшные предчувствия автора романа.
Тема реферата
интересна тем, что глубоко изучив содержание романа, рассмотрев созданную
автором гротескную модель Государства, мы приходим к пониманию основной идеи
романа: человеческая природа не выносит безличного существования.
Таким образом,
целью данной работы является: раскрыть проблему взаимоотношений личности и
государства, показать, что благополучная жизнь людей не может быть построена на
отказе от собственной личности, показать, что такая опасность может
подстерегать любое общество, где значение человеческой личности низведено до
уровня винтика в государственном механизме.
Творчество
Евгения Замятина ещё недостаточно изучено в нашей стране. Тем интереснее была
работа над рефератом, самостоятельное осмысление некоторых проблем. В процессе
работы над рефератом были прочитаны и изучены монографии, книги, статьи.
Особенно привлекла работа Е.Б. Скороспеловой «Чёрт советской литературы».
Именно с её помощью удалось понять глубинный смысл произведения.
ГЛАВА 1.
Творческий замысел и история создания романа, его жанровое своеобразие.
Знаменитый
антиутопический роман Замятина «Мы» был создан в 1920- 1921 годах в Петрограде,
но сразу же заочно заклеймённый ярлыком «контрреволюционного» и запрещённый
вернулся на родину писателя лишь семь десятилетий спустя. Острополитическая
ситуация всеобщего кризиса, а затем и самораспад тоталитарного советского
государства, сделавший это возвращение возможным, вместе с тем злободневно
ориентировал и первые после его публикации в России научные интерпретации
произведения. В антиутопии фиксировалось отражение с позиций писателя гуманиста
прежде всего идеологических установок и социально-организационных форм «страны
строящегося социализмa», как в их начальном виде, так и в последующем развитии.
Испокон веков
человеку свойственно, не довольствуясь существующим порядком, мечтать о будущем
счастливом мироустройстве или фантазировать о былом сказочном великолепии жизни.
Так, уже древнегреческий философ Платон в диалоге под названием «Государство»
даёт подробное описание устройства идеального, по его мнению, общества.
Граждане этого общества делятся в соответствии со своими задатками и
способностями на три разряда: ремесленники, воины и философы-правители, Так
появляется строгая иерархия мира утопии- первый закон жанра. Другой закон -
искусство в таком Государстве не воспринимается как нечто самоценное: Платон
вообще изгоняет из идеального мира поэтов и художников, так как исходя из
представлений древних, всякое человеческое творчество лишь вторично,
подражательно по отношению к божественному творчеству самой природы. Долгое
время все попытки воплотить утопические мечты в реальность увенчивались крахом:
человеческая природа упорно сопротивлялась всяческим стремлениям разума ввести
её в рациональное русло, упорядочить то, что плохо поддаётся упорядочению. И
только двадцатый век, с его катастрофическим развитием техники и торжеством
научного знания, обеспечил утопическим мечтателям возможность переносить их
подчас бредовые замыслы с бумаги на саму действительность. Первыми опасность
трансплантации буйных творческих фантазий из мира вымысла в реальность,
опасность превращения самой жизни в огромное утопическое произведение почувствовали
писатели: в эпоху торжества утопических проектов, когда только мечта вдруг
перестала удовлетворять ищущий разум человека, появляется новый, великий
спорщик - антиутопия.
В утопиях
рисуется, как правило, прекрасный и изолированный от других мир, предстающий
перед восхищённым взором стороннего наблюдателя и подробно разъясняемый
пришельцу местным «инструктором» - вожатым. В антиутопиях, основанный на тех же
предпосылках мир дан глазами его обитателя, рядового гражданина, изнутри, дабы
проследить и показать чувства человека, претерпевающего на себе законы
идеального государства. Конфликт личности и тоталитарной системы становятся
движущей силой любой антиутопии, позволяя опознать антиутопические черты в
самых различных на первый взгляд произведениях...
Замятин
изображает борьбу между внутренне антиномичными стремлениями человеческого
духа, проецируя её на евангельский сюжет. В романе 40 записей. 40 - число
сакральное: сорок дней продолжалось искушение Христа в пустыне, сорок дней
продолжается Великий пост накануне Пасхи, сорок дней не покидает душа умершего
землю - столько времени требуется для перехода из состояния земного в
астральное. Сорок дней в судьбе Христа - это история преодоления им сил земного
притяжения. Сорок дней в истории Д - 503 - история обретения и утраты им живой
души, своего «я», история его окончательного уподобления машине - все нумера,
которым удаляют фантазию, воображение становятся не бого, а машиноравными.
Травестирование библейского сюжета подчёркивает трагическое восприятие
Замятиным возможности духовного воскрешения личности.
Замятин -
писатель был встречен не менее враждебно. Созданное им в первые
послереволюционные годы свидетельствовало о том, что в его лице русская
литература обрела мастера слов, автора лаконичной и ёмкой прозы, легко
сопрягающей фантастику и быт, сюжет и сказ. В послереволюционные годы приходит
к читателю повесть «На куличках», напечатанная ещё в 1914 году в журнале
«Заветы», но так и не вышедшая в свет в связи с конфискацией тиража и
привлечением автора к суду. Публикуется написанная в 1917 году повесть
«Островитяне» - предшественница будущего романа «об опасности, угрожающей
человеку, человечеству от гипертрофированной власти машин и власти государства
- всё равно какого». Выходят новые повести и рассказы Замятина. Но каждое
выступление писателя приводит к очередной тяжбе с критикой, но самой серьёзной
причиной разлада Замятина с современностью становится роман «Мы». В 1921 - 1922
годах в издательстве З. И. Гржебина выходят три тома собрания сочинений Замятина.
Было объявлено о готовящемся к выходу четвёртом томе. В него должен был войти
роман, во многом определивший дальнейшую житейскую и литературную биографию
писателя. Но четвёртый том так и не появился в свет. Вплоть до 1924 года
писатель сохранял надежду на издание романа. Последним шансом казался журнал
«Русский современник», в редколлегию которого входил Замятин. Начали появляться
переводы романа: на английский (Нью - Йорк,1924), чешский (Прага, 1927),
французский (Париж, 1929). Но полный русский текст романа был опубликован
только в 1952 году в Нью-Йорке стараниями вдовы писателя. А советский читатель
получил возможность познакомиться с романом лишь в 1988 году. Но за долго до
этого знакомства он был предупреждён критиками и литераторами о том, что роман
Замятина - «пасквиль на коммунизм и клевета на советский строй», что это
«низкий пасквиль на социалистическое будущее». Замятин решает печатать роман в
самом известном журнале русской эмиграции, издававшемся в Париже, - в
«Современных записках». Но публикации, видимо, воспрепятствовал драматический
поворот событий в судьбе писателя. Его арестовали в ночь с 16 на 17 августа
1922 года.. 7 сентября 1922 года Замятин получил предписание о высылке за
границу. Он должен был покинуть Россию вместе с большой группой людей, чья
деятельность противоречит устоям советского общества. Заступничество друзей
помогло Замятину избежать высылки. Однако в середине 20-х годов Замятин
оказывается вне литературной жизни. Закрываются издательства самых крупных
журналов. А 1929 году, в предверии «года великого перелома», рапповские критики
организовали травлю замечательных русских писателей. Среди них был и Замятин. В
середине ноября 1931 года Замятин навсегда покидает родину.
Символичным
представляется тот факт, что умер Замятин в тридцать седьмом году, словно и за
рубежами родины ему не удалось уйти от того Большого террора, который сам он
предсказал в своём романе. И, может быть, причина замятинского молчания в
последние годы кроется ещё и в том, что слишком тяжело было писателю видеть,
пусть и из «прекрасного далёка», как сбываются самые мрачные его пророчества,
торжествует энтропия и в ледяную пустыню обращается Сад русской литературы.
ГЛАВА 2.
Проблема личности и государства в романе Е.И. Замятина «Мы».
1) Замкнутая
модель мира в романе Е.И. Замятина «Мы».
Роман «Мы» не
только самое значительное произведение Евгения Замятина, но и наиболее яркое
воплощение жанра антиутопии в русской литературе. Начало ХХ века, и особенно
Октябрьская революция, породили в сознании людей новые утопические иллюзии.
Многим жившим в ту прекрасную и трагическую эпоху казалось, что революция, как
локомотив, мгновенно домчит человечество в «социалистический рай». Вот почему
столь ощутимы элементы утопии в советской литературе первых послеоктябрьских
лет. Но более проницательным художникам уже в те годы открылся бесчеловечный
смысл реализации великой мечты, чудовищность попыток «железной рукой загнать
человечество к счастью». События последующих десятилетий подтвердили
правильность их прогнозов. ХХ век вместо столь желанной гармонии между
человеком и миром принёс мировые войны и кровавые революции, тоталитарные
режимы и экологические катастрофы, бурный рост промышленного производства,
превративший людей в подобие механизмов. Этот век, как никакой другой,
обесценил отдельную человеческую жизнь.
Отрекаясь от
дня сегодняшнего, революционные романтики создавали идеальную модель дня
завтрашнего. Замятин моделирует будущее, опираясь на сущностные черты
настоящего. О каком будущем может мечтать человек, перед которым настоящее
поставило единственную задачу - физически выжить; который лицом к лицу
столкнулся с угрозой голодной смерти, физической расправы? На этот вопрос
Замятин отвечает книгой, в которой вопреки всем утопическим концепциям
современной ему советской литературы создаёт модель мира будущего, в котором
решены все материальные проблемы. Человек в этом мире не знает ни страха, ни
голода, ни холода. Там торжествует плоть, а «равенство всеобщей сытости»
достигнуто путём устранения индивидуальной свободы. И не случайно страна,
изображённая в романе «Мы», обнесена Зелёной Стеной. Страна искусственного
счастья напоминает замкнутый, отгороженный от всей вселенной остров. Общество,
изображённое в романе, достигло материального совершенства и остановилось в своём
развитии, погрузившись в состояние духовной и социальной энтропии.
В романе «Мы»
писатель стремится рассказать о так называемой «конвергенции», то есть о
смешении систем в один «технократический котёл». Здесь выявляется борьба двух
полярных начал: за человека или против него; гуманизм или фанатизм, исходящий
из того, что люди, народ нуждаются в жестоком пастыре. Неважно, кто он -
обожествлённый тиран или свирепый творец всего сущего; важно, чтобы человека
можно было бы загнать в раба, в муравья, в обезличенный «нумер».
Одна из главных
мысль о том, что происходит с человеком, государством, обществом, цивилизацией,
когда они, поклонясь абстрактно - разумному бытию, книжным, теоритически
сконструированным идеалам, добровольно отказываются от свободы личного
самоосуществления и ставят знак равенства между несвободой и коллективным
счастьем. При таком историческом «выборе» цивилизация, укореняющаяся в
несвободном обществе, неизбежно оказывается технотронной, машинизированной,
бездуховной; люди превращаются в простой придаток машины, в продолжение
громадного централизованного механизма государственного управления. Перед
глазами идеологически оболваненного Д - 503 предстаёт символическая картина
идеального общественного устройства, восхищающая его эстетически и нравственно.
Таким образом,
при всей непохожести замятинских произведений неизменным остаётся создаваемое
автором замкнутое художественное пространство. Это пространство служит писателю
моделью современного ему мира. Положение человека в этом мире определяется его
способностью или неспособностью преодолеть замкнутость, победить в себе
звериное, утробное, вырваться на просторы свободного духа.
2) Облик и
принципы Единого Государства.
Действие
романа, перенесённое на несколько столетий вперёд, происходит в некоем Едином
Государстве, укрытом от «дикого» пространства Зелёной Стеной, отлитой из
«самого незыблемого, вечного стекла», в момент, когда жителям фантастического
города предстоит выйти за пределы своего пространства и «благодетельному игу
разума подчинить неведомые существа, обитающие на иных планетах».
Мотив стекла
символизирует парадоксальное сочетание вынужденной «публичности» существования,
жизни с разъединённостью людей, так как стекло не только открывает глазу жизнь
другого, но и служит невидимой границей, преградой - кажущаяся доступность
взгляду не означает родства, даже простого знакомства. Со стеклом связано
представление о хрупкости и непрочности - ещё одно напоминание об
искусственности, рукотворности Единого Государства. Хрупкость мотивирует мотивы
упрощения: нумер, вместо имени, серо-голубая юнифа в качестве одежды для всех,
прогулки в шеренгах, любовь по розовым талонам - таково гротескное выражение
идеи упрощения, на основе которого оказывается возможной организация, с помощью
которой «стеклянный» - хрупкий, искусственный - мир защищает себя от гибели,
подобно тому, как это делает, согласно версии русской литературы, «самый
уменьшенный» город русской истории.
Уже на первых
страницах романа Е. Замятин создаёт модель идеального, с точки зрения
утопистов, государства, где найдена долгожданная гармония общественного и
личного, где все граждане обрели наконец желаемое счастье.
«Как всегда,
Музыкальный Завод всеми своими трубами пел Марш Единого Государства. Мерными
рядами, по четыре, восторженно отбивая такт, шли нумера – сотни, тысячи
нумеров, в голубоватых юнифах, с золотыми бляхами на груди – государственный
нумер каждого и каждой. И я – мы, четверо, - одна из бесчисленных волн в этом
могучем потоке». Отметим, что в вымышленной стране, созданной воображением
Замятина, живут не люди, а нумера, лишенные имен, облаченные в юнифы (то есть
униформу). Внешне схожие, они ничем не отличаются друг от друга и внутренне.
Неслучайно с такой гордостью восклицает герой, восхищаясь прозрачностью жилищ:
«Нам нечего скрывать друг от друга». «Мы счастливейшее среднее арифметическое»,
- вторит ему другой герой, государственный поэт R-13. Одинаковостью,
механичностью отличается вся их жизнедеятельность, предписанная Часовой
Скрижалью. Это характерные черты изображенного мира. Лишить возможности изо дня
в день выполнять одни и те же функции значит лишить счастья, обречь на
страдания, о чем свидетельствует история «О трех отпущенниках».
В Едином
Государстве воцарилось всеобщее «математически безошибочное счастье». Его обеспечивает
само Единое Государство. Но счастье, которое оно даёт людям, - лишь
материальное, а главное - в общих, одинаковых и обязательных для всех формах.
Каждый получает сытость, покой, занятие по способностям, полное удовлетворение
всех физических потребностей - и ради этого должен отказаться от всего, что
отличает его от других: от живых чувств, собственных стремлений, естественных
привязанностей и собственных побуждений. Словом от собственной личности. Само
понятие «человек» заменено понятием «нумера», и золотые бляхи с присвоенными
номерами каждый носит на груди. Человеческая жизнь перестала быть высшей
ценностью, о чём свидетельствует также эпизод испытания Интеграла: десять
нумеров, погибших при испытании, повествователь называет бесконечно малой третьего
порядка. Материальные проблемы были решены в ходе Двухсотлетней войны. Победа
над голодом одержана за счет гибели 0,8 населения. Но победа в Двухсотлетней
войне имеет еще одно важное значение. Город побеждает деревню, и человек
полностью отчуждается от матери-земли, довольствуясь теперь нефтяной пищей.
Что касается
духовных запросов, то государство пошло не по пути их удовлетворения, а по пути
их подавления, ограничения, строгой регламентации. Первым шагом было введение
сексуального закона, который свёл великое чувство человеческой любви к «приятно
- полезной функции организма».Сведя любовь к чистой физиологии, Единое
Государство лишило человека личных привязанностей, чувства родства, ибо всякие
прочные связи, кроме связи с Единым Государством, преступны. Несмотря на
кажущуюся монолитность, нумера абсолютно разобщены, отчуждены друг от друга, а
потому легко управляемы. Большую роль в создании иллюзии счастья играет Зелёная
Стена. Человека легче убедить, что он счастлив, оградив его от всего мира, не давая
соприкасаться с иными формами жизни, отняв возможность сравнивать и
анализировать. Государство подчинило себе не только пространство, но и время
каждого нумера, создав Часовую Скрижаль. Оно отняло у своих граждан способность
к интеллектуальному и художественному творчеству, заменив его Единой
Государственной Наукой, механической музыкой и государственной поэзией. Стихия
творчества насильственно приручена и поставлена на службу обществу. Стоит
обратить внимание на названия поэтических книг, свидетельствующие об
утилитарности искусства в этом мире: «Цветы судебных приговоров», трагедия
«Опоздавший на работу», «Стансы о половой гигиене». Однако даже решив все эти
проблемы, Единое Государство не чувствует себя в полной безопасности. Не
случайно же в этой стране создана целая система подавления инакомыслия. Это и
Бюро Хранителей, Операционное Бюро с его чудовищным Газовым Колоколом, и
Великая Операция, и доносительство, возведённое в ранг добродетели.
Насилие над
личностью вызывает у людей не естественную болевую реакцию, а восторг. Это
объясняется тем , что у Единого Государства есть оружие пострашнее Газового
Колокола. И оружие это - слово. Именно слово может не только подчинить человека
чужой воле, но и сформировать особый тип сознания, оправдать насилие и рабство,
заставить человека поверить, что несвобода - это и есть счастье.
Подтверждение
идеям Единого Государства звучит и в словах R-13. Он находит его в религии
древних, то есть в Христианстве, истолковывая его по-своему: «Тем двум в раю –
был предоставлен выбор: или счастье без свободы – или свобода без счастья;
третьего не дано. Они, олухи, выбрали свободу – и что же: понятно – потом века
тосковали об оковах. И только мы снова догадались, как вернуть счастье…
Благодетель, Машина, Куб, Газовый Колокол, Хранители – все это добро, все это
величественно, прекрасно, благородно, возвышенно, кристально-чисто. Потому что
это охраняет нашу несвободу – то есть наше счастье».
На первой
странице романа появляется образ, который станет в нём центральным и обретёт
особый символический смысл. Это образ Интеграла. Интеграл - важная деталь,
принадлежащая научно - фантастическому плану замятинского произведения. Это
космический снаряд, способный вырваться за пределы околоземной атмосферы,
достичь иных миров, принести туда Благую весть о существовании Единого
Государства и с помощью абсолютного знания, каким обладает этот рукотворный
рай, пересоздать, «интегрировать» Вселенную, которая пока пребывает в состоянии
«дикой свободы». «Вам предстоит благодетельному игу разума подчинить неведомые
существа, обитающие на иных планетах - быть может, ещё в диком состоянии
свободы. Если они не поймут, что мы несём им математически безошибочное
счастье, наш долг заставить их быть счастливыми». «Газетная литература»
далёкого и мрачного будущего слово в слово воссоздаёт лозунги первых лет
революции - о победе мировой Революции, о распространении диктатуры
пролетариата и социализма на всё или хотя бы близлежащие государства, о
торжестве братства, труда и свободы... Было и такое: «Железной рукой загоним
человечество в счастливое будущее!» Именно вокруг Интеграла завязываются
основные события, выстраивается любовный, авантюрный, психологический сюжеты
романа.
Но образ
Интеграла не только продуцирует сюжетную динамику, не только способствует возникновению
в произведении сложного психологического плана, но и вводит в роман дискуссию о
возможности создания «нового мира» и «нового человека» - дискуссию, которая
завязалась в России ещё в 60-е годы ХIХ века, приобрела особенно острый
характер на рубеже веков и, получив дополнительный импульс в условиях
революционной ситуации, не стихала на протяжении 20-х годов ХХ века и длится,
можно сказать, по сей день.
Человек и
власть. Что это: вечные противники или союзники на века? И вообще, способен ли
человек жить сам по себе, без «руководящей и направляющей» руки. Вопрос не
только из области философии, достаточно вспомнить, сколько крови пролилось
из-за этого вопроса. С древних веков рвался человек из пут власти: восставал,
сжигал, убивал и, успокоенный железом и кровью, терпел гнёт ещё более тяжкий и
горький. Недаром К. Маркс сделал вывод, что вся история человечества -
беспрерывная цепь борьбы тех, кто у власти, и тех, кто на эту власть работает.
Люди власти были разными: глупыми и умными, жестокими и слабоумными, хитрыми и
принципиальными. И всегда, особенно в ХХ веке, находились люди, провозглашавшие
свою власть абсолютной и непогрешимой, создавая миф о «божественности» своего
предназначения. Именно такой миф лёг в основу образа Благодетеля в романе Е.И.
Замятина «Мы».
Образа, во
многом провидческого. Ведь благодетель - это уже не человек - это символ,
символ власти. Недаром у него нет имени. Нет имени - нет индивидуальности. Он -
один из ряда благодетелей. Почти номер, который носят его подданные. И неважно:
толстый он или худой, одноногий или с пятью пальцами. Такая деперсонофикация
власти не случайна: Благодетель уподобляется духу святому - вездесущему и
всезнающему.
Так создаётся
миф. Но ведь внутри этого мифа живёт настоящий, живой человек, не всегда соответствующий
своему двойнику с портретов. И, как ни странно, именно он и является самым
главным врагом самому себе, вернее мифическому «себе». Ведь покажи настоящего
Благодетеля людям, поверили бы они, что это и есть их «божественная судьба»?
Поэтому Благодетель всегда одинок, у него нет друзей, нет любимых, только свой
двойник. Бог - всегда один - вот девиз подобных людей. А ведь человек не Бог,
он может и должен ошибаться. Только человеку-богу некому об этом сказать.
Только человек-бог никогда не признаётся в этом самому себе. А толпа, уверенная
в мудрости вождя, слепо последует за ним.
Этот порочный
круг трудно разорвать. Но можно. Только те, кто способен мыслить, не
соглашаться, искать ответы, а не брать их готовыми из книг и речей Благодетеля,
способны порвать этот мифический ореол божественности. Таких людей немного, но
они будут всегда. Для таких мифы - только мифы. Ложь - только ложь. Бог -
только человек. Таких людей всегда боялись земные «боги», потому что именно они
свергали их троны. Ведь нет ничего страшнее для томов мифов, чем одно слово
правды. И один способен за это слово выразить фантазию миллионов, а другие -
отдать свои жизни. Миф всегда опирается на страх и насилие, правда - всегда
добро. Вот, что хотел сказать Замятин своим Благодетелем.
Постигая
чудовищную логику, а точнее – идеологию Единого Государства, необходимо
вслушаться в его официальный язык. С первых же страниц романа бросается в глаза
обилие оксюморонов: «благодетельное иго разума», «дикое состояние свободы»,
«наш долг заставить их быть счастливыми», «самая трудная и высокая любовь – это
жестокость», «я снова свободен, то есть, вернее, снова заключен в стройные,
бесконечные, ассирийские ряды», «Благодетель, мудро связавший нас по рукам и
ногам благодетельными тенетами счастья». Этот прообраз оруэлловского новояза не
просто особый язык. Это особый тип сознания, который, пожалуй, и является
главным достижением и главным преступлением Единого Государства, ибо в этом
сознании произошла подмена всех выношенных мировой культурой человеческих
ценностей. Здесь несвобода – счастье, жестокость – проявление любви, а
человеческая индивидуальность – преступление.
Однако
человеческая природа не выносит такого пусть благополучного, но безличного
существования. Вопреки безупречно организованному устройству жизни пробиваются,
дают себя знать живые человеческие эмоции и страсти.
3) Рассказчик,
нумер Д - 503, и его духовная болезнь.
В самом начале
романа мы видим, какой восторг вызывает у героя-повествователя ежедневная
маршировка под звуки Музыкального Завода: он переживает абсолютное единение с
остальными, чувствует солидарность с себе подобными.
Рассказчик в
романе Замятина, нумер Д - 503, - «только один из математиков Единого
Государства», но именно математик, боготворящий «квадратную гармонию», «математически
безошибочное счастье», «математически совершенную жизнь Единого Государства»,
апофеоз «логического мышления». Его заветная мечта - «проинтегрировать
грандиозное вселенское уравнение», «разогнуть дикую кривую, выпрямить её по
касательной - асимптоте - по прямой. Потому что линия Единого Государства - это
прямая, мудрейшая из линий». Идеал жизненного поведения - «разумная
механичность», всё выходящее за её пределы - «дикая фантазия», а «припадки
вдохновения» - неизвестная форма эпилепсии. Именно фантазии более всего пугают
замятинского героя, тяготят его: это «преступные инстинкты», особенно живучие в
«человеческой породе», нарушающие, взрывающие изнутри «алгебраический мир»
нумера Д - 503. Все фантазии, любые проявления жалкой свободы «я» выражающейся
в малейшем отступлении от бесчисленных запретов, узаконений, распорядка дня,
воспринимаются строителем Интеграла как помещение себя в положение: - 1 , как
превращение в иррациональное, мнимое число.
Чаще всего
Замятин вкладывает в уста главного героя доказательства истинности счастья всех
нумеров, который постоянно ищет все новые и новые подтверждения правоты Единого
Государства. Он находит эстетическое оправдание несвободе: «Почему танец
красив? Ответ: потому что это несвободное движение, потому что весь глубокий
смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчиненности, идеальной
несвободе». Инженер, он смотрит на танец с этой точки зрения, вдохновение в
танце позволяет ему сделать вывод лишь о том, что «инстинкт несвободы издревле
органически присущ человеку».
Но чаще в
основе этих доказательств лежит привычный для него язык точных наук: «Свобода и
преступление так же неразрывно связаны между собой, как… ну, как движение аэро
и его скорость: скорость аэро=0, и он не движется; свобода человека=0, и он не
совершает преступлений. Это ясно. Единственное средство избавить человека от
преступлений – это избавить его от свободы». Уподобляя законы человеческой
жизни законам физики, обосновывает герой и бесправие отдельной личности, и
счастье быть как все: «…допускать, что у «я» могут быть какие-то «права» по
отношению к Государству, и допускать, что грамм может уравновесить тонну, - это
совершенно одно и то же. Отсюда – распределение: тонне – права, грамму –
обязанности; и естественный путь от ничтожества к величию: забыть, что ты –
грамм, и почувствовать себя миллионной долей тонны…».
Замятин
изображает духовную эволюцию героя, прослеживает, как от осознания себя
микробом в этом мире Д - 503 приходит к ощущению целой вселенной внутри себя.
Герою не дают покоя носы, которые при всей одинаковости нумеров сохраняют
разные формы; личные часы, которые каждый проводит по-своему и многое другое. И
хотя герой стремится отогнать от себя эти неуместные мысли, в глубине сознания
он догадывается, что есть в мире что-то, не поддающееся логике, рассудку. Более
того, в самой внешности Д - 503 есть нечто, мешающее ему чувствовать себя
идеальным нумером, - волосатые руки, «капля лесной крови». Таким образом, в Д -
503 остались крошечные рудименты человеческой природы, не подвластные Единому
Государству. Однако бурные перемены начинают происходить с ним с того момента,
когда в его жизнь входит I- 330.
Первое ощущение
душевной болезни приходит к герою, когда он слушает в её исполнении Музыку
Скрябина. Возможно, эта музыка была для Замятина не только символом духовности,
но и символом иррациональности, непознаваемости человеческой натуры,
воплощением гармонии, не проверяемой алгеброй, той силы, которая заставляет
звучать самые тайные струны души.
Главной деталью
портрета I- 330 в восприятии героя становится икс, образованный складками возле
рта и бровями. Икс для математики - символ неизвестного. Так на смену ясности
приходит неизвестность, на смену ясной цельности - мучительная раздвоенность.
Раздваивается и восприятие героем мира. Ясное безоблачное небо постепенно
превращается в сознании героя в тяжёлое, чугунное. Меняется и речь героя.
Обычно логически выстроенная, она становится сбивчивой, полной повторов и
недоговорённостей. И дело не только в смятении, в эмоциональном предельном
напряжении, переживаемом героем, но и в том, что слова любви, ревности
незнакомы ему. Д - 503 привык к отношениям с женщинами как к «приятно-полезной
функции организма», как к выполнению долга перед Единым Государством. Любовь к
I- 330 - это нечто совсем другое.
История любви Д
- 503 к I- 330 может показаться чисто личной, частной на фоне полных значения
коллизий в государстве будущего - строительство Интеграла и заговора против
него. Но она не случайно пронизывает всё повествование. Именно в ней, этой достоверной
человеческой драме, находит образное воплощение главная мысль Замятина - его
тревога о человеке, его надежды и сомнения о светлом будущем.
По сути, с
героем Замятина происходит то, что вечно повторяется на земле, и много раз
повторялось в литературе: прекрасная, манящая к себе женщина выталкивает его из
привычной колеи общепринятого жития в другую реальность, в круг неизведанных
радостей и тревог, предстающий опасным и влекущим одновременно. Однако для
этого мира, в котором существуют герои Замятина, это не просто очередная драма
встречи мужчины и женщины - это потрясение самих его основ, опровержение его
фундаментальных запретов на личную жизнь «нумеров». И обычная земная история
наполняется у Замятина онтологическим смыслом. Любовь двоих именно друг к другу
независимо от «розовых талонов» и Табеля сексуальных дней - это явление
истинного бытия в мир, организованный и выхолощенный «благодетельным игом
разума», это весть о том, что человеческое бытие неустранимо существует за
пределами Единого Государства и никогда не будет побеждено.
Сцены любовных
встреч, узловые в повествовании, соединяют эмоциональный, чувственный накал и
чёткий, как бы графический выверенный рисунок: «Она была в лёгком, шафранно -
жёлтом, древнего образца платье. Это было в тысячу раз злее, чем, если бы она
была без всего. Две острые точки - сквозь тонкую ткань, тлеющие розовым - два
угля сквозь пепел. Два нежно круглых колена...» Это не эротика - это вечно
живая человеческая природа выступает в своей телесной полноте.
Нервный,
возбуждённый рассказ о любовных переживаниях Д - 503 постоянно пересекается
повествованием о строительстве Интеграла, о буднях и торжествах того мира,
которым правит Единое Государство с его беспощадной логикой математических
уравнений, физических констант, доказательных теорем. Всё это изложено сухим и
строгим языком как бы отчёта, репортажа. Сама словесная ткань здесь передаёт
атмосферу лишённого радостей и страстей, почти механического существования. И в
то же время здесь угадывается авторская ирония, скрытая насмешка над
общественным устройством, делающим людей просто функциональными единицами
трудового коллектива.Право каждого нумера на любой нумер являлось для него
доказательством равенства, одинаковости, взаимозаменяемости людей. Любовь к I-
330 – это нечто совсем другое. «…Не было Единого Государства, не было меня.
Были только нежно-острые, стиснутые зубы, были широко распахнутые мне глаза – и
через них я медленно входил внутрь все глубже. И тишина – только в углу – за
тысячи миль – капают капли в умывальнике, и я – вселенная, и от капли до капли
– эры, эпохи…». Происходит радикальный перелом в мироощущении героя. Не
частицей вселенной ощущает он себя в этот момент, а наоборот – вселенную
чувствует в себе. После этого доктор и ставит диагноз: «По-видимому, у вас
образовалась душа». Плоскость, зеркальная поверхность становятся объемными.
Привычный двухмерный мир рушится. То, что казалось иррациональным, вдруг
становится реальностью, только иной, невидимой. «…Эта нелепая «душа» – так же
реальна, как моя юнифа, как мои сапоги – хотя я их и не вижу сейчас. И если
сапоги не болезнь – почему же «душа» болезнь?».
Ощущение утраты
равновесия еще более усугубляется в герое романа в связи с посещением Древнего
Дома. И облако на небесной глади, и непрозрачные двери, и хаос внутри дома,
который герой едва переносит, - все это приводит его в смятение, заставляет
задуматься о том, что никогда не приходило ему в голову: «…ведь человек устроен
так же дико, как эти вот нелепые «квартиры», - человеческие головы непрозрачны;
и только крошечные окна внутри: глаза». О глубоких изменениях, произошедших с
героем, свидетельствует тот факт, что он не доносит на I-330. Правда, со
свойственной ему логикой, он пытается оправдать свой поступок объективными
обстоятельствами (болезнью, тем, что его задержали в Медицинском Бюро), и все
же привычная ясность мыслей утрачена.
В связи с
внутренним преображением автора текста превращению подвергается избранная им
повествовательная перспектива и металитературная рефлексия. Сначала
предполагалось только последовательное воспроизведение действительности.
Обретающий душу автор перестаёт ощущать себя копиистом, начинает видеть в себе
не просто создателя текста, но и творца самой действительности -
действительности «второго порядка». С изменением точки зрения автора текста из
объективно - повествовательного становится субъективно - лирическим,
запланированное объективированное описание превращается в дневник.
Самостоятельное бытие получает в замятинском романе образ текста. Являясь
важным предметом детализации произведения (рукопись лежит на столе, она
раскрывается, на неё падает слеза О - 90, на неё бросает свои чулки I- 330,
герой вынужден скрывать написанное от постороннего взгляда), образ текста
приобретает сюжетообразующую роль: он влияет на судьбы действующих лиц, в том
числе и на судьбу самого творца. Рукопись читают, о ней доносят, она становится
причиной провала заговорщиков, основой предположений I- 330 о предательстве Д -
503, метафорическим воплощением внутреннего преображения Д - 503.
«Чулки -
брошены у меня на столе, на раскрытой 193-й странице моих записей. Второпях я
задел за рукопись, страницы рассыпались и никак не сложить по порядку, а
главное - если и сложить, всё равно - не будет настоящего порядка, всё равно -
останутся какие-то пороги, ямы, иксы».Падение рукописи символически выражает
беспорядок, иррациональность универсума. Падая, рукопись рассыпается на
отдельные, не связанные друг с другом фрагменты, утрачивая, таким образом,
художественную целостность, но при этом «упавшая» рукопись начинает адекватно
воспроизводить структуру распавшегося на хаотические фрагменты мира. Автор -
создатель рукописи дважды меняет в романе свой облик: сначала духовно
воскресает, затем духовно погибает. После появления у Д - 503 «неизлечимой
души» развёртывается трагическая история его «гибели». Возникшая было
многомерность его сознания сводится к одномерности при помощи Великой Операции,
используемой в Едином Государстве как радикальный метод «идеологического»
воздействия на жителей и генеральный ответ на все вопросы, заданные Д - 503.
Предчувствуя это, Д - 503 прощается с читателями: «Я ухожу - в неизвестное. Это
мои последние строки. Прощайте - вы, неведомые, вы, любимые, с кем я прожил
столько страниц, кому я, заболевший душой, - показал всего себя, до последнего
смолотого винтика, до последней лопнувшей пружины...я ухожу»; «Я не могу больше
писать - я не хочу больше!»
4)
«Сопротивление человеческой природы».
Всем своим
поведением бросает вызов Единому Государству I-330. Не принимая всеобщего
«сдобного» счастья, она заявляет: «…я не хочу, чтобы за меня хотели другие, а
хочу хотеть сама». Под ее влияние попадает не только Д-503, но и верноподданный
поэт R-13 (вспомним его бледное лицо и трясущиеся губы в день казни), и доктор,
выдающий липовые справки, и даже один из Хранителей. Неподчинение воле Единого
Государства проявляет и безымянный поэт, сочинивший кощунственные стихи. И даже
О-90, такая слабая и беззащитная, вдруг ощутила потребность в простом
человеческом счастье, в счастье материнства.
А сколько их
еще! И та женщина, что бросилась через строй к одному из арестованных, и те
тысячи, что попытались проголосовать «против» в День Единогласия, и те, кто
пытался захватить Интеграл, и те, кто взорвал Стену, наконец, те дикие, живущие
за Зеленой Стеной, чудом уцелевшие после Двухсотлетней войны, назвавшие себя
Мефи.
Каждого из этих
героев Замятин наделяет какой-либо выразительной чертой: брызжущие губы и
губы-ножницы, двояко изогнутая спина и раздражающий икс. Целую цепочку
ассоциаций вызывает эпитет «круглый», связанный с образом О-90: возникает
ощущение чего-то домашнего, спокойного, умиротворенного; круг дважды повторен
даже в ее номере.
Кульминацией
сопротивления человеческой природы механическому благоденствию становится
заговор против Единого Государства и восстание. Их возглавляет I- 330 - та
женщина, которую любил герой. Это восстание во имя любви, во имя права на
собственные чувства и пристрастия, во имя возвращения к естественной жизни.
Итак, Единому
Государству, его абсурдной логике в романе противостоит пробуждающаяся душа, то
есть способность чувствовать, любить, страдать. Душа, которая и делает человека
человеком, личностью. Единое Государство не смогло убить в человеке его
духовное, эмоциональное начало. Так герой вступает в непримиримый конфликт не
только с Единым Государством, но и с самим собой. Ощущение болезни борется с
нежеланием выздоравливать, осознание долга перед обществом – с любовью к I-
330, рассудок – с душой, сухая математическая логика – с непредсказуемой
человеческой природой.
Мир в романе
Замятина дан через восприятие человека с пробуждающейся душой. И если в начале
книги автор, доверяя повествование своему персонажу, все же смотрит на него
отстраненным взглядом, часто иронизирует над ним, то постепенно их позиции
сближаются: нравственные ценности, которые исповедует сам автор, становятся все
более и более дороги герою. И герой не одинок. Неслучайно доктор говорит об
«эпидемии души».
Д - 503
невольно становится участником заговора, чуть было не помогает восставшим
захватить космический корабль, но благодаря доносу Ю замысел бунтовщиков
оказывается раскрытым и Единое Государство находит средства окончательно
усмирить своих подданных. Тем не менее, в Зелёной Стене, отделяющей Единое
Государство от остального пространства, возникает брешь. Стену передвигают, то
есть Единому Государству приходится отступить, а кое - кому удаётся бежать
из-под «благодетельного ига».
Но финал романа
мрачен. Рассудочная и бездушная машина Единого Государства одолевает
сопротивление. Разработана и поголовно осуществляется операция по удалению у
человека фантазий, а с ней и всего человеческого - неудовлетворённости, живых
переживаний, воображения. Так в конце романа Д - 503 наконец излечивается от
приступов своей болезни: над ним совершают «Великую операцию» - удаление
«центра фантазий», путём «троекратного прижигания» Х - лучами «жалкого
мозгового узелка». Математическая организация человечества переносится внутрь
человеческого сознания - своего рода торжество «генной инженерии»,
революционное вмешательство государства в строение личности, в ход её
творческой деятельности, эмоциональной сферы, нравственности. Совершеннейшие,
изысканные формы насилия над человеческим «я»; уничтожение вместе с фантазией
личностного самосознания. «Я» перестаёт существовать как таковое - оно
становится лишь органической клеточкой «мы», песчинкой большого коллектива,
составляющей толпы. Становится и жертвой I- 330. Она попала в Газовый Колокол.
О- 90 - единственно спасшаяся душа, она обрела свободу и себя благодаря
священному вечному долгу человека, благодаря жажде продолжения рода,
естественному желанию иметь ребёнка, а не государственного «нумера». Она уходит
за Зелёную Стену. Ребёнок, который должен у неё родиться, символизирует надежду
на победу над тоталитарной утопией. Туда же, в пролом стены, устремляются ещё
«с полсотни громких, весёлых, крепкозубых». Таким образом, по мысли Замятина,
человек способен не сломаться внутренне, однако противостояние злу в эпоху
крушения гуманизма - трагическое противостояние.
Последняя запись
в романе сделана уже «новым героем»: «от прежнего» сохранился только почерк.
«Новый» Д - 503 абсолютно счастлив. Отношения между лоботомизированным
строителем Интеграла и рукописью меняются. Писатель не узнаёт собственной
работы: «Неужели я, Д - 503, написал эти двести двадцать страниц? Неужели я
когда-нибудь чувствовал - или воображал, что чувствую это? Почерк - мой. И
дальше - тот же самый почерк. Никакого бреда, никаких нелепых метафор, никаких
чувств: только факты.» Теперь, когда «из головы Д - 503 вытащили какую-то
занозу», он вновь возвращается к «ясному» взгляду на мир, к первоначальному
типу текста.
На следующий
день после операции он явился к Благодетелю и рассказал обо всём без каких
-либо нравственных затруднений. Он спокойно наблюдал пытки, которым подвергли
I- 330 и других заговорщиков. Герой полагает, что восстание удастся подавить.
«Я надеюсь - мы победим. Больше: я уверен- мы победим. Потому что разум должен
победить».
Заключение.
Среди тех, кто
возвращается сегодня в русскую литературу, - Евгений Замятин. Ему не удалось
«прорваться» к читателю в 60-е годы «оттепели» - когда вновь зазвучали,
казалось, ушедшие в небытие голоса Ахматовой, Цветаевой, Есенина, Платонова,
Грина, Зощенко, когда только начала приоткрываться завеса над тем, что было
создано в «катакомбный» период в развитии нашей культуры, а явление «Мастера и
Маргариты» заставило убедиться в том, что «рукописи не горят». Творчество
Замятина и в те годы оставалось за семью печатями - столь еретическим оно
представлялось тем, от кого в те годы зависела судьба нашего наследия.
Вопрос о том,
какие явления, события XXвека предвидел Замятин, возникает сам собой при чтении
его романа, ибо писатель не только изобразил в условно-фантастической форме
победу техники над человеком (об этом заставил писателя задуматься увиденный им
в Англии процесс бурного развития науки и техники), но и сумел предсказать тот
социально-политический режим, который называется тоталитарным.
Есть все
основания рассматривать роман «Мы» не только как роман о романе, как роман
авантюрный, психологический, любовный, философский, но и как роман
исторический: законы развития человеческой истории чрезвычайно интересны
Замятину.
Художник же,
способный видеть целое раньше частей, общее прежде частного, главное,
сущностное через множество деталей, предвидел ход общественного развития России
на многие десятилетия вперёд. Мы узнаём на страницах романа «Мы» вехи советской
истории - на протяжении свыше семидесяти лет. «Индустриализация» и
«коллективизация», голод, «культурная революция» под контролем аппарата,
политические процессы против «врагов народа» и инакомыслящих, торжественные
бдения толп по поводу разгрома очередных действительных или мнимых противников
генеральной линии, единогласные выборы, «нерушимое единство партии и народа»,
культ Благодетеля (И.В. Сталина), «двухсотлетняя» холодная война, «железный
занавес» и Берлинская стена, страна, превращённая в единый архипелаг ГУЛАГ и
наполняющие лагеря миллионы под безликими номерами: Щ - 854 (знаменитый герой
Солженицына - Иван Денисович) или Щ - 202 (сам А.И. Солженицын). Вспомним и
«гениальные» афоризмы Сталина, заполнявшие десятилетиями умы советских людей:
«Техника решает всё», «Кадры решают всё», «Писатели - инженеры человеческих
душ», «Жить стало лучше, жить стало веселее», - и поймём , как много в нашей
жизни было предсказано замятинским романом «Мы».
Роман «Мы»
можно назвать романом-предостережением. Предостережением против такого
будущего, каким оно станет, если всё пойдёт так, как началось. Эти опасения
писателя имели под собой серьёзные основания. Революционное общество
действительно было готово отвергнуть всю общечеловеческую культуру, мораль и
психологию именно как индивидуалистические. А новую «пролетарскую» культуру,
новую мораль и психологию представляли сплошь коллективистскими, совершенно не
связанными с миром личности. Да и саму «новую» пролетарскую массу представляли
обезличенной, лишенной индивидуальных переживаний, знающей только классовые
чувства.
Не исключено,
что Замятин прямо пародировал эти гастевские идеи. Но дело далеко не только в
них. Родившийся как предостережение против социальных и идейных крайностей,
роман «Мы» важен не самой лишь критикой этих крайностей, имеет не просто
историко-литературное значение. Он продолжает жить , ибо причастен к острейшим,
не теряющим напряжения проблемам века.
Написанный в
1920 году, роман Замятина с 1921 года получил широкое хождение в рукописных
списках - настолько широкое, что литературная критика 20-х годов полемизировала
на журнальных страницах с этим еще не опубликованным романом. Этот роман стоит
одним из первых в ряду антиутопий ХХ века. Это произведения о будущем, которые
рисуют его отнюдь не идеальным и светлым. Они предсказывают такое устройство
общества, при котором человеческая личность будет обесценена, подавлена властью
машин или политической диктатурой. Особенно близким к замятинскому «Мы» кажется
роман Джона Оруэлла. Однако сам автор утверждал, что познакомился с книгой
Замятина уже после того, как написал свою. Видимо, это действительно так и
свидетельствует прежде всего о том, насколько чутко и точно реагировала
свободная писательская мысль на опасность, таящуюся в социалистических утопиях
об идеальном устройстве человеческого общества.
Существует
точка зрения, что роман Замятина навеян не одними реалиями после октябрьской
России, что Замятин предупреждал не только и даже не столько об опасности
грядущего тоталитаризма, но еще больше об опасности возрастающей власти вещей,
техники, прогресса. Спорить об этом нет смысла. Замятин действительно видел
оборотные стороны западной цивилизации. Свидетельством может служить, например,
полная иронии повесть «Островитяне», написанная в Англии и об Англии. И все же
в 1920 году, в терзаемой военным коммунизмом России Замятина тревожила, надо
думать, не будущая власть вещей и машин над людьми, а уже в те дни наступавшая
на человека власть тоталитарного государства. Он понимал, что она более
реальная и более опасная угроза человеческому будущему. И главный смысл его
предостережения направлен именно против любой формы диктатуры. Машины, мир
вещей в его антиутопии, лишь орудие для Единого Государства. Замятин
представлял, конечно, что сами по себе они не несут опасности: важно, чему они
служат.
Список
литературы.
1.«Все герои
произведений русской литературы». А.Н. Архангельский, Д.П. Бак, Е.А.
Шкловский.-М.: АСТ, 1997.-448 с.
2. «Е.И.
Замятин. «Мы». Павловец М.Г., Павловец Т.В. Анализ текста. Основное содержание.
Сочинения».изд.-М.: Дрофа, 2000.-123 с.
3.«Перечитывая
классику. Замятин и его роман «Мы». Е.Б. Скороспелова.- М.: Изд-во МГУ, 1998.-
121 с.
4. «Перечитывая
классику.Замятин, Толстой, Платонов, Набоков». Составитель Г.Г. Красухин. Изд.
Московский Университет, 1998.-101 с.
5.«Русская
литература ХХ века. 11кл».: Учеб. для общеобразоват. учреждений. В 2ч. Ч.1/
Л.А. Смирнова, О.Н. Михайлов, А.М. Турков и др.; Сост. Е.П. Проина; Под ред.
В.П. Журавлёва.-М.: Просвещение, 1999.- 336 с.: ил.
6.«Русская
литература ХХ века». 11 кл.: Учеб.для общеобразоват.учеб. заведений. - В 2ч.
Ч.1/В.В. Агеносов и др.; Под.ред. В.В. Агеносова.-4-е изд.- М.: Дрофа,
1999.-528 с.: ил.
10.«Бесы -
роман-предупреждение». Сараскина Л.И. Изд.– М.: Советский писатель, 1990.- 216
с.
11.Пастернак
Б.Л. Собр. соч.: В 5 т. – М.: Худож. лит., 1991. – Т. 4. – С. 303 – 304, 307 –
308.
7.Избранные
произведения / Сост.,вступ.ст., коммент. Е.Б. Сороспеловой. - М.: Сов. Россия,
1990.- 544 с., 1 л.портр.
8.Литература:
Справ.шк./ Науч.разработка и сост. Н.Г. Быковой; Науч.ред. В.Я. Линков. - М.:
Филолог.об-во «Слово», Компаня «Ключ -С»; ГКО «АСТ», Центр гуманитар.наук при
ф-те журналистики МГУ им. В.М. Ломоносова, 1997.- 576.
9.От Горького
до Солженицына: пособие для поступающих в вузы».- 2-е изд., испр.и доп.- М.:
Высш.шк., 1995.-559 с.
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://www.
bolshe.ru/