Этноэкономика в судьбах модернизации юга России
Ю. С. Колесников, доктор экономических наук,
профессор, зам. директора Северо-Кавказского НИИ экономических и социальных
проблем Ростовского государственного университета
Неэффективность
экономической политики, проводимой в целях модернизации полиэтнических
регионов, обусловлена недооценкой роли этноэкономики как субъекта национального
хозяйства. Представленный в статье исторический анализ данного социокультурного
объединения выявляет, что этноэкономика — равноправный сектор хозяйственного
комплекса Юга России, обеспечивающий экономическую устойчивость этносов даже в
условиях глубокого и продолжительного экономического кризиса.
В
КОНТЕКСТЕ уровневого структурирования экономики в теоретической ее модели
выделяются, как известно, макро-, мезо- и микроуровни. К уровню мезоэкономики,
как правило, относятся отраслевое, межотраслевое, региональное структурные
образования.
Однако,
как показывает практика полиэтнических обществ, на уровне мезоэкономики
существует еще один сегмент национального хозяйства, почти «ненаблюдаемый»
статистикой и налоговыми органами. Этноэкономика и исторический опыт Юга России
и Северного Кавказа в особенности подтверждают этот тезис.
А
между тем неудачи и провалы попыток модернизации полиэтничных регионов во
многом объясняются или «невосприимчивостью» государственной экономической
политики в процессе реформации данного сегмента экономики, или заблуждениями в
оценке его действительной роли в экономической жизни.
Роль
«этнических» регионов в экономическом пространстве России весьма значительна:
на долю национальных республик и автономий приходится более 52% территориальных
ресурсов страны, 18% ее населения, 21,7% основных фондов отраслей экономики
[7].
Под
этноэкономикой мы понимаем территориально-локализованный исторически
сложившийся на базе хозяйственного уклада этноса сегмент экономики,
характеризуемый господством традиционных, преимущественно аграрных форм
хозяйственной деятельности, натуральных и мелкотоварных форм производства, с
доминированием ручного труда, неразвитостью обмена, замкнутостью домохозяйств,
использованием кустарных ремесел, надомного труда, «отходничества» и т.п.
Социальное
пространство полиэтнических регионов России, и Северного Кавказа в частности,
воспроизводит такого рода отношения, которые формируют этнокультурные общности
в качестве социальных и экономических субъектов исторического процесса.
Этносы
обладают собственной идентичностью и самоназванием, уникальной совокупностью
культурных характеристик, в основе которых лежит локализация этносов в
определенном физическом пространстве.
Статусно-экономические
позиции автохтонных этносов Северного Кавказа, в силу сохранения ими в
значительной мере агропромышленного характера функционирования хозяйства,
определяются, в первую очередь, размером и качеством занимаемой ими территории,
доступностью к ресурсам и совокупностью демографических характеристик.
Территориальная
локализация, определяя одинаковость условий жизни, является значимой причиной,
обуславливающей организационную жизнедеятельность людей в этих природных
условиях.
Характерная
черта этой организации — высокий уровень внутренней кон-солидированности,
который объясняется суровыми условиями жизни в горах, природной
изолированностью поселений и традиционно-общинными отношениями внутри социума.
Поселенческая локализация определяет на Северном Кавказе не только специфику
культурных черт, но и различия экономических форм деятельности и возможности
жизнеобеспечения.
Автохтонные
этносы Северного Кавказа характеризуются сохранением в значительной степени
аграрно-традици-онной культуры.
Исторический
анализ социальной структуры народов региона показывает, что к моменту их
присоединения к Российской империи они находились на разных этапах
социально-экономического развития. Общественный строй большинства народов
Северного Кавказа кавказоведы характеризуют как
полупатриархальный-полуфеодальный.
Межродовое
расслоение зависело от места расположения земель того или иного рода, определяя
трудовую специализацию, обмен продуктами, уровень экономического развития в
целом.
В
горных районах практически у всех этнических групп сохранились в той или иной
форме институты общинной самоорганизации (тейпы, тухумы и др.) и городские
собрания как форма самоуправления. Горцы в большой степени сохранили нормы
общинного права (адаты), более жесткий контроль за экзогамией, установку на
большие семьи, куначество, соседскую взаимопомощь и др. [2].
Сохранились
две тенденции: тенденция к региональной интеграции и тенденция к
межрегиональной конкуренции, «разрывающей» социокультурную ткань региона.
В
этноэкономике используется большая часть сырьевых ресурсов, производимых
частным образом, и значительная часть ресурсов общественного сектора экономики.
40—45%
населения региона, отнесенные статистикой к «экономически неактивному
населению» и регистрируемые ею в регионах расселения этносов Северного Кавказа,
как раз составляют трудовые ресурсы этноэкономики [3].
В
секторе этноэкономики производится значительная часть потребляемых товаров
массового спроса, 20% продуктов растениеводства, до 75% продукции
животноводства [4].
Рыночные
реформы на Северном Кавказе усилили различия в уровне социально-экономического
развития субъектов РФ, экономическую дифференциацию этносов. По такому,
например, интегрированному показателю, как валовой региональный продукт на душу
населения, субъекты РФ на Северном Кавказе отличаются друг от друга в 2—3 раза.
Экономическое пространство Северного Кавказа представляет собой причудливую
смесь элементов «государственной экономики», «рыночной экономики» и
«эт-ноэкономики».
Драматизм
ситуации в регионе проявился и в том, что этноэкономика оказалась
невосприимчивой как к тотально-государственной
административно-распределительной системе организации экономики в советский
период, так и к рыночной, осуществляемой в России по монетаристской модели в
контексте процессов модернизации. Исследования показывают, что реализация
проектов рыночных реформ в регионе привела, прежде всего, к свертыванию
индустриального сектора экономики, усилению ее сырьевой направленности,
атомиза-ции хозяйственной жизни, углублению внутрирегиональной стратификации.
Непопулярность
в регионе многих компонентов рыночных реформ, отсутствие последовательной
региональной политики в значительной степени дискредитировали саму идею
модернизации по западному образцу и заставили политические элиты вернуться к
традиционным ценностям этноэкономики.
Это
в значительной степени стимулировало процессы региональной идентификации,
социально-экономическое позициирование этносов.
Процессы
модернизации, характерные для второй половины XX в., наталкивались на
консерватизм, невосприимчивость к инновационным импульсам этноэкономики.
Советский вариант индустриализации в условиях тотального огосударствления
экономики десятилетиями третировал отрасли этноэкономики с их
индивидуально-частными формами производства и распределения как питательную
среду реставрации капитализма, блокируя определенную связь местной индустрии
(особенно переработку) с отраслями этноэкономики.
Экономический
кризис в регионах Юга России обнажил явление, скрываемое ранее статистическими
данными: созданная в различных республиках региона промышленность мало изменила
исторически сложившийся тип хозяйственного уклада этносов.
Основной
тип хозяйствования этносов существовал как бы рядом и параллельно с
промышленными отраслями, которые обслуживали в основном «народно-хозяйственные»
потребности. Учитывая, что раньше места на предприятиях промышленности были
заполнены по большинству мигрантами из России [1], можно констатировать, что в
рамках этноэкономики было занято 80—90% населения этих регионов (исключение —
сферы управления, торговли, здравоохранения, образования, где удельный вес
этноса был достаточно высок среди занятых).
Профессиональная
дифференциация населения региона, характерная для периода индустриализации, так
и не произошла в полном объеме, а новые формы экономической деятельности,
вызванные к жизни модернизацией, не превратились в хозяйственный быт местного
населения.
Архаично-аграрный
тип производства хозяйственной жизни оказался неспособен обеспечивать в полном
объеме издержки производства и социальной инфраструктуры, характерные для
индустриального общества (наука, образование, здравоохранение, связь, информатика
и др.). В силу этого экономика порождает явления субъектной, региональной
«дотационности». Бюджеты всех республик Северного Кавказа являются
дотационными.
В
то же время рыночные преобразования в регионе привели к свертыванию
индустриального сектора экономики усилению ее сырьевой направленности,
углублению внутрирегиональной стратификации и обнажению этноэкономики как
сегмента народного хозяйства.
Экономическая
статистика в последние годы фиксирует ряд противоречивых показателей. Так, при
общем снижении реальных доходов на душу населения в 1998 г. по России в целом,
вызванном финансовым кризисом августа 1998 г., в ряде республик региона
(Дагестан, Ингушетия, Северная Осетия, Кабардино-Балкария) значительно вырос
объем розничного товарооборота; с характеристикой этих республик как «бедных» и
«депрессивных» плохо соотносится ряд социально-экономических показателей, в
частности количество автомобилей, находящихся в личной собственности граждан на
тысячу человек населения, который всегда выступал в России индикатором высокого
материального положения.
Экономисты
интерпретируют эти факты активным развитием теневого сектора экономики,
особенно большой размах которого фиксируется в Дагестане, Ингушетии, Северной
Осетии [5].
Значительная
часть этноэкономики находится в тени, точнее — в латентном состоянии по
отношению к статистическим и налоговым органам.
Для
характеристики этой парадоксальной ситуации используем предложенный
специалистами ИНП РАН индекс экономической плотности региона, выраженный как
произведение показателя плотности населения на показатель величины денежного
дохода на душу населения [10].
Результаты
нашего расчета индекса экономической плотности в разрезе регионов — субъектов
федерации существенно меняют представление об их экономических потенциалах,
уровне экономической активности, «богатых» и «бедных» регионах.
Из
таблицы следует, что более высокая экономическая плотность ряда регионов —
республик Северного Кавказа предопределят давление на экономическое
пространство соседних регионов (Ставропольский край, Краснодарский край,
Ростовская область).
Экономическая
плотность регионов — субъектов РФ в ЮФО*
№
Регионы — субъекты Федерации
Показатель экономической плотности региона
1
Республика Адыгея
93,4
2
Республика Дагестан
61,4
3
Республика Ингушетия
93,4
4
Республика Кабардино-Балкария
99,8
5
Республика Калмыкия
5,8
6
Карачаево-Черкесская Республика
43,6
7
Республика Северная Осетия — Алания
198,7
8
Чеченская Республика
—
9
Краснодарский край
145,1
10
Ставропольский край
65,0
11
Астраханская область
47,4
12
Волгоградская область
39,2
13
Ростовская область
101,6
*Рассчитано
по: [8, с. 36—37].
Итак,
этноэкономика — равноправный сектор хозяйственного комплекса Юга России,
обеспечивающий, как показал исторический опыт, экономическую устойчивость
этносов даже в условиях глубокого и продолжительного экономического кризиса,
смягчающий удары economy transition.
Поэтому
успешной в регионе может быть лишь та экономическая политика, которая способна
соединить корпоративный, «большой» сектор этноэкономики и ее «мелкий» сектор,
найти и реализовать механизмы их взаимодействия, органически «вписать»
мелкотоварные формы труда и производства в развивающуюся на корпоративной
основе предпринимательскую деятельность.
В
сфере этноэкономики предпринимательская деятельность имеет
ресурсно-хозяйственную базу для развития в следующих «подотраслях»
мелкотоварного производства1:
I.
Подотрасли переработки продукции аграрного сектора экономики:
•
изготовление изделий из меха, шерсти, кожи;
•
производство ковров, войлока, красок из растительного сырья;
•
переработка молока, грибов, лесных плодов и ягод;
•
приготовление домашнего сыра, вяленого мяса, копченостей;
•
розлив минеральной воды;
•
переработка винограда, фруктов.
II.
Подотрасли по производству промышленных товаров массового спроса:
•
производство строительных и отделочных материалов из имеющегося в республике минерального
сырья;
•
выпуск красителей из натурального сырья;
•
изготовление мебели, дверей, подоконников и т.д. из дерева ценных и менее
ценных пород;
•
переработка овечьей и козьей шерсти и вязание из нее высококачественных пуховых
и шерстяных изделий, а также обработка кож и изготовление изделий из них;
•
изготовление сувениров, прикладов для ружей, шахмат, нард из отходов
деревообработки, поделок и посуды из хлебных злаков, бересты и др.;
•
производство изделий из серебра, поделочных и полудрагоценных камней и т.п.;
•
выпуск подушек, одеял из пуха и пера гусей, индюков, уток и др.
III.
Подотрасли по сбору и переработке дикорастущих растений и их плодов:
1
Систематизировано по монографии А.Х. Тамбиева [9].
•
изготовление концентратов из кизила, облепихи, калины, орехов и др.;
•
сбор лекарственных трав;
•
собирание и обработка грибов.
Развитие
этих подотраслей этноэкономики во взаимосвязи с корпоративной «большой»
экономикой обеспечит:
•
расширение сырьевой базы предприятий переработки;
•
дополнительную занятость населения, в том числе с неполным рабочим днем и т.п.
(этноэконо-мика — это «гибкие» формы занятости);
•
рост налогооблагаемой базы и средств местных бюджетов;
•
создание «паутины» малого бизнеса и развитие социальной инфраструктуры.
Концепции
федеральной региональной политики на Юге России не должны быть заложниками
сложившейся в 1993—1997 гг. системы бюджетных дотаций, субвенций и субсидий,
социальных трансфертов, преференций и льгот в области налогообложения, тарифов,
таможенных пошлин, квот и т.п., предоставляемых субъектам РФ.
Мы
разделяем здесь позицию О.С. Пчелинцева [б] о том, что в этой политике должен
действовать принцип Парето: никакой экономический рост, никакое
перераспределение ресурсов не должны ухудшать положения одних субъектов
(регионов) по отношению к другим.
Региональная
экономическая политика, ориентированная на органичное использование в системе
действующих организационно-экономических форм хозяйствования структур
этноэкономики, включение ее немалого потенциала в корпоративную экономику (и
тем самым «облагораживание» ее), по-видимому, обеспечит более органичную
модернизацию кавказских обществ.
Список литературы
1.
БелозероЗ B.C. Этнодемографические процессы на Северном Кавказе. Ставрополь:
Изд-во СтГУ, 2000.
2.
Денисова Г.С., РадоЗаль М.Р. Этноэкономика. Ростов н/Д: Изд-во 000 «ЦВВР»,
2000.
3.
Игнатов В.Г., Бутов В.И. Экономическое развитие на Юге России и проблемы
управления им. Ростов н/Д: Изд-во СКАГС, 2000.
4.
Игнатов В.Г., Бутов В.И. Юг России. Ростов н/Д: Изд-во СКАГС, 2002.
5.
Межэтнические отношения и конфликты в постсоветских государствах. Ежегодный доклад
сети экономического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. М., 1997.
6.
Пчелинцев О.Г. Проблемы социально-экономического обоснования региональной
политики // Проблемы прогнозирования. 2002. № 1.
7.
Регионы России: Стат. сб.: В 2 т. Т. 2. М., 2000.
8.
Россия в цифрах. М., 2002.
9.
Тамбиев А.Х. Регион в системе национальной экономики. М.: Экономика, 1999.
10.
Узяков М.И. Трансформация российской экономики и возможности экономического
роста. М.: ИСЭПН, 2000.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://ie.boom.ru/