Китай в
мировых процессах
В Китае
практически все согласны с тем, что в своей объективной основе новые мировые
экономические процессы не зависят от воли людей, являются естественным порождением
хода экономического и научно-технического прогресса. Факт, что мы живем в мире,
в котором нормой стало массовое производство товаров на основе специализации, а
также их рентабельная транспортировка в любой район мира, интеграция мировых
рынков (товаров) капитала, услуг и т.д.). Поэтому, в принципе, единственная
альтернатива усвоению существующих правил международной торговли — это введение
почти полной автаркии и прозябание в рамках национальных границ.
В то же время в
Пекине очень ясно отдают себе отчет в том, что между этой бесспорной истиной и
очень часто следующим за ней выводом, что та или иная страна должна принимать
правила мирового рынка, налицо логический "перескок",
целенаправленное затуманивание понятий. Конечно, интернационализация хозяйственной
жизни — это безусловный факт. Статистика свидетельствует, что в развитых
странах средневзвешенный таможенный тариф с 40 процентов в послевоенные годы
упал до 5 процентов, а в развивающихся странах сейчас составляет в среднем 12
процентов.
Дело, однако, в
том, что конкретная форма, в которую выливается действие данной закономерности,
конкретные правила и условия торговли являются вовсе не бесстрастной, данной
свыше объективной реальностью, а результатом ожесточеннейшего столкновения
позиций и мнений, которые выражают разнонаправленность конкретных материальных
интересов и соотношение сил мировых хозяйствующих субъектов разного ранга: от
малых и средних предприятий до национальных государств и ТНК.
Собственно
говоря, к "экономической среде обитания" китайского государства
прикладываются те же правила поведения и стереотипы, которыми определяется
поведение лидера этой страны в классической политической ситуации, когда
имеется значительное число участников. Как и всегда, задача китайского стратега
состоит в том, чтобы осознать ситуацию (по принципу "знай себя и знай
противника — и ты будешь непобедим") и выстроить правильную линию
поведения, в многообразных комбинациях завоевывая партнеров и друзей,
нейтрализуя, изолируя и ослабляя противников, дабы оперировать в более
безопасной и благоприятной международной среде.
Экономическая
глобализация, считают в Китае, вовсе не ослабляет значения региональной
интеграции. Два данных процесса идут параллельно. Это ясно видно на примере
Восточной Азии, где разного рода межстрановые объединения, форумы, организации
и двусторонние соглашения продолжают множиться. За последние десять лет их
число в мире увеличилось, по подсчетам, более чем в десять раз, причем наиболее
обильно они растут и "третьем мире". Региональная интеграция дает КНР
дополнительную свободу маневра, возможность использовать разного рода
группировки как компенсаторные и амортизационные механизмы. Существует
достаточное количество графических схем, наглядно показывающих, как государства
Восточной Азии (асеановская "десятка") а также Китай, Япония, Южная
Корея) "закольцовывают" во всякого рода форумы и механизмы
координации сотрудничество друг с другом и с другими мировыми регионами
(разнообразный набор зон свободной торговли (ЗСТ) и "треугольников роста",
АРФ и диалоги с АСЕАН, АТЭС, АСЕМ, Форумом сотрудничества с Латинской Америкой
— FALEA и т.д.)
"Разноскоростной"
характер процессов
Как отмечают в
Китае, важнейшей особенностью мировых процессов является то, что они с очень
разной силой проявляют себя в различных аспектах экономики и жизни общества.
Кроме того, проявление интеграционных тенденций в разных сферах экономического
взаимодействия приносит очень несхожие последствия разным группам стран.
Экономическая
классика свидетельствует, что развитые и продвинувшиеся по пути фритредерства
государства выигрывают несравнимо больше, чем развивающиеся страны и те,
которые переходят к свободной торговле благодаря высокому уровню протекционизма
и в которых структура цен перекошена по сравнению с общемировой.
Интеграционные
изменения, сращивание рынков происходят с очень разной скоростью и глубиной в
том что касается рынков товаров, капитала, технологий, труда и т.д.
Интеграция
неплохо развита в сфере товарного обмена. Похуже — в области услуг. Впрочем, даже
и здесь она находится только и начале пути. Глобальная рыночная экономика еще
не сложилась, и сложится нескоро. В мире по каналам международной торговли
реализуется не более 20 процентов ВВП. В особенности это характерно для
экономики США и ЕС (если рассматривать Евросоюз как единое целое).
Явный дефицит
тенденции к интеграции наблюдается в сфере технологий. Это заставляет
предположить, что тут налицо действие конкретной целенаправленной политики,
действующей наперекор рыночным императивам. При попытках закупить на
международном рынке современную технологию хозяйствующий субъект обнаруживает
такое количество отнюдь не бесплатных приложений и условий, что покупка
оказывается нерентабельной. Вовсе не просто и продать технологию (а тем более
найти желающих осваивать открытия и изобретения). По-прежнему самые богатые
страны владеют 90 процентами патентов мири, и из них же приходится 90 процентов
пользователей Интернета. Даже у Китая, несмотря ни его бесспорные экономические
успехи, ситуация по показателям технологической продвинутости,
научно-технического прогресса, внедрения и т.д. достаточно неоднозначная: по
ряду позиций страна не только не поднимается вверх, но и сползает на более
низкие строчки в мировой табели о рангах.
Если же речь
идет о рынке труда, то межстрановая мобильность этого фактора производства
наталкивается сейчас едва ли не на большие препятствия, чем 50 лет назад. Рынок
труда как таковой существует только в отношении очень узкого слоя редких и
сложных квалификаций. В сфере распространенных профессий иммиграционные барьеры
сейчас значительно выше, чем 100 лет назад, а нежелание впускать
"экономических мигрантов" принимает подчас на редкость уродливые
формы.
В отличие от
этого рынок капитала благодаря целенаправлен ной деятельности развитых стран и
международных финансовых институтов получил наибольшее развитие. К настоящему
моменту объем торговли валютой в мире по крайней мере в 20 раз превышает
совокупный объем торговли товарами и услугами. На этом поприще глобализация
развернулась вовсю, при том, что из всех аспектов глобализации, согласно
китайскому анализу, именно при либерализации в данной области возможность для
страны, недостаточно вписанной в мировое хозяйство, получить какие-либо вы годы
наиболее спорна.
Открытие страны
для иностранного капитала создает развивающимся странам гораздо больше проблем,
чем открытие для импорта сферы товаров и услуг. С одной стороны, конечно,
ставки за банковские услуги крупных диверсифицированных финансовых учреждений
будут меньше, а спектр предлагаемых услуг — шире. Однако, как показывает опыт
многих государств, непродуманное поспешное открытие внутреннего рынка в этой
сфере делает страну очень уязвимой от колебаний финансовой конъюнктуры, от
целенаправленных действий международных финансовых спекулянтов, оперирующих
подозрительно крупными суммами. При меры Мексики, Бразилии, Аргентины,
некоторых стран ЮВА и т.д. говорят об этом со всей очевидностью. В итоге страна
теряет гораздо больше, чем приобретает, и может в конце концов оказаться у
разбитого корыта, как Индонезия, которая четыре года назад приводилась в
качестве примера экономического чуда и социального благополучия (и для такой
оценки были все основания), а сейчас зачисляется в разряд "несостоявшихся
государств" и балансирует перед перспективой полного коллапса.
Важным
соображением, на которое указывают китайские экономисты, является то, что
выгоду развивающимся странам приносит только тот капитал, который вкладывается
по-настоящему продуктивно. Здесь налицо полная аналогия с рачительным, предусмотрительным
хозяином и человеком, влезающим в долги, легкомысленно проматывающим
доставшееся от предков наследство.
Поэтому в КНР
считают, что развивающиеся страны и страны с переходной экономикой априори
должны весьма осторожно подходить к посулам сторонников глобализации в том, что
касается рынка финансовых услуг, страхового бизнеса и т.д. В своей
внешнеэкономической практике китайцы именно этот сектор либерализуют, кажется,
самым последним.
Китайские
эксперты указывают, что внимательного анализа заслуживает весьма
противоречивая, требующая конкретных решений по конкретным группам товаров
ситуация даже в той сфере экономической глобализации, в которой, как считается,
выигрыш для развивающихся стран может быть максимальным, — в сфере либерализации
товарных обменов. При этом первоочередное внимание обращается на вопрос,
который больше всего попортил им крови при вступлении в ВТО, — либерализацию
торговли сельхозпродукцией.
Общеизвестен
факт, что фритредерство началось 150 лет назад как раз с сельскохозяйственного
сектора — с "зерновых законов" ("Corn laws"), которые были
приняты английским парламентом по инициативе манчестерского предпринимателя
Дж.Кобдена. Англия снимала тарифную защиту своего зернового рынка, чтобы более
дешевое русское и французское зерно "вытолкнуло" британского
крестьянина из деревни, вынудив его искать работу на фабрике и обеспечив
дешевое продовольствие для фабричной рабсилы.
И несмотря на
то, что прошло более чем полтора столетия, казалось бы, победного шествия
свободной торговли, несмотря на всевозможные содействующие ей шаги и
мероприятия, создание международных организаций по либерализации мировой
торговли, рынок сельскохозяйственной продукции остается по-прежнему одним из
самых закрытых, причем для его защиты от конкуренции из-за рубежа
предпринимаются (в первую очередь развитыми странами — флагманами
фритредерства, в авангарде которых, естественно, мы видим Англию)
разнообразнейшие меры — от самых "варварских" (типа квотирования) до
экстравагантных (вроде тех, которые предпринимает Япония для защиты своего
поразительно нерентабельного рисоводства). Именно в этой сфере отмечается
наибольшее количество "торговых войн".
Кстати, китайцы
обращают внимание на то, что практически на усугубление диспропорций и
неравенства в сельхозторговле работает нынешняя стратегия МВФ—МБРР. В их
позиции немало лукавства. Международные финансовые институты говорят
развивающимся странам, что тем будет выгодно развивать свои сравнительные
преимущества, и в качестве таковых рекомендуют сельское хозяйство и сырьевые
отрасли. Поскольку такой рецепт одновременно "прописывается" всем
развивающимся странам, то на мировом рынке, естественно, существует избыток
продовольствия и сырья ("рынок покупателя"), цена на них низкая,
рыночная механика не срабатывает и развивающиеся страны не получают ожидаемой
прибыли.
Неравномерное
распределение тягот и выигрышей
Поскольку
основные товаропотоки осуществляются между промышленно развитыми странами, то
эти экономические "тяжеловесы" и определяют правила торговли. Западные
государства и обслуживающая их интересы бюрократия международных экономических
организаций не могут не добиваться своих целей всеми доступными методами.
Правила игры в мировой торговле, в том числе правила ВТО, изготовлены богатыми
странами и для богатых стран, безапелляционно заявляет по этому поводу
"Чайна дейли". При этом первую скрипку играют даже не ГАТТ/ВТО, а
МВФ, МБРР, "Большая семерка".
На совещания
ВТО на уровне министров некоторые слаборазвитые страны не имеют возможности
послать своего представителя, не говоря уже о том, чтобы содержать команду
опытных переговорщиков, разбирающихся в правилах международной торговли. В
итоге, по оценкам, одна треть стран — участниц ВТО вообще плохо представляют
себе, какие, собственно, требования предъявляются к ним по правилам ВТО и,
значит, заведомо проигрывают в любом торговом споре.
Одним из
важнейших "встроенных дефектов" глобализации в КНР считают тот факт,
что исходное неравенство стартовых позиций различных стран все более усугубляет
разрыв в уровнях развития. Поскольку с точки зрения наличия капитала и
научно-технического задела разные группы стран оказываются в неравном
положении, силы рынка, естественно, углубляют эту пропасть в уровнях дохода.
Разрыв в доходах между развитыми и развивающимися странами, который в 1983 году
составлял 43:1, уже через десять лет вырос до 62:1. Одна шестая часть населения
мира тратит 80 процентов его доходов. Та же динамика наблюдается и в картине
распределения собственности. В 1990 году 20 процентов населения Земли обладали
собственностью, которая в 60 раз превосходила собственность беднейших 20
процентов ее населения. В 2000 году этот показатель возрос до 74 раз. Тот же
самый механизм срабатывает и в самих развитых странах, углубляя разрыв общества
на космополитическую верхушку привилегированных менеджеров и на массу, которой
нечем оплачивать медицинскую страховку. Это, кстати, дает скептикам
дополнительные аргументы, чтобы оспаривать рекламируемые выгоды
глобализации.
Некоторые
явления дают почву для подозрений, что международные финансовые институты
далеко не объективны и не бескорыстны. Сравнение экономических показателей
развивающихся стран за период 1960—1980 годов (когда они проводили
консервативную политику) и 1980—2000 годов (после выводов авторитетнейших
международных неформальных форумов о необходимости нулевого глобального роста),
когда начал энергично внедряться стандартный пакет мер структурного
приспособления (сокращение правительственных расходов, приватизация госсектора,
либерализация внешней торговли, поощрение экспорта, усиленное открытие страны
для иноинвестиций и т.д.), дает весьма выразительные результаты. Для трех
четвертей развивающихся стран эта политика оказалась чуть ли не
катастрофой.
В Восточной
Азии более или менее приличный экономический рост и стабильность
продемонстрировали только те страны, которые игнорировали стандартные рецепты
МВФ—МБРР и поступали по-своему. С наилучшими результатами вышла из кризиса
Малайзия, которая вообще ввела фиксированный курс доллара.
Важным риском,
который несет глобализация, является рост взаимозависимостей, связывающих между
собой все части системы. Соответственно, сбой в одном звене через эти связи
мгновенно ретранслируется в остальные части системы. Еще десяток лет назад
среди экономистов основного течения существовало единодушное мнение, что
предшествовавшие финансовые кризисы были обусловлены недостаточной развитостью
процессов глобализации. Сейчас взгляды поменялись на противоположные. Считается
общепризнанным, что более глобализированный мир равен более нестабильному миру,
причем опасность свалиться в кризис имеется теперь и у стран, не совершающих
крупных ошибок в макроэкономической политике, и, как говорят некоторые, даже у
стран, которые не совершают каких-то видимых ошибок в своей экономической
политике.
Для многих
крупных стран уровень зависимости ВНП от внешней торговли составляет уже 30
процентов, а в ряде случаев он доходит до 50 и даже 60 процентов. Впрочем,
развитые страны отрабатывают механизмы "сбрасывания" кризисных
явлений в "третий мир".
При всем этом,
по мнению китайцев, по крайней мере для не которых развивающихся стран вполне
реально реализовать свои конкурентные преимущества (специфические природные
богатства, низкую стоимость и неприхотливость рабсилы, продуманную общегосударственную
стратегию, возможность региональной кооперации с государствами своего уровня и
т.д.). В таком понимании китайцев укрепляет бесспорный факт общеэкономического
и технологического рывка, совершенного последовательно целым рядом стран
Восточной Азии после Второй миро вой войны.
Корень вопроса,
по мнению Пекина, состоит в проведении про думанной эшелонированной стратегии
взаимодействия с мировым рынком. Просто надеяться на то, что рынок начнет
работать, если отпустить вожжи государственного регулирования) — это верный
путь к экономической катастрофе. При этом необходимо учитывать, что чем беднее
и слабее страна и чем она ближе к продовольственному и сырьевому спектру
экспорта, тем меньше у нее шансов организовать конкурентоспособное
производство.
Картина
соотношения экономических сил, считают в Пекине, не остается статичной, и закон
неравномерности развитии и далее будет проявлять свое действие. Какие-то
государства будут подтягиваться к экономической и технологической "группе
лидеров", а затем и входить в ее состав, а какие-то выпадать из нее.
Немалые возможности китайцы усматривают, естественно, у своей страны, а также у
региональных центров силы (Индии, Бразилии, возможно, Ирана или Турции),
которые способны выступить в качестве "ядер" региональной интеграции.
Оценка
политической глобализации
В принципе, для
КНР не является табу идея регулирования некоторых мировых процессов из одного
центра, то есть возникновения неких протоэлементов "мирового
правительства". Но тут китайцы проявляют очень высокую степень
осторожности и избирательности. Они в высшей степени дорожат независимостью и
самостоятельностью, которая далась их стране ценой больших жертв и усилий.
Рассуждение о
том, что необходимо быстрее сводить под управление международного сообщества (от
имени которого вы ступает узкая группа стран) все большее число вопросов, им
кажется преувеличением. Объективная реальность мировых процессов на данном
этапе вовсе не требует той централизации решений, о необходимости которой
говорят лидеры Запада. Здесь подозревают, что под умозрительными построениями
идеологов "технотронного мира", "нового кочевничества" и
"глобальной деревни" кроется попытка реализовать какие-то
эгоистические, партикулярные интересы, что способно принести вред человечеству.
Не проходит мимо внимания китайских аналитиков тот факт, что требования
поделиться суверенитетом с международным сообществом исходят как раз от тех
государств, которые ведут себя наиболее эгоистично и напористо в плане
"унилатерализма", вплоть до попыток распространить свое внутреннее
законодательство на весь мир. Сами же они вовсе не проявляют готовности идти на
какие-то жертвы или неудобства ради ускорения дела глобализации и ведут себя
весьма эгоистично. В Пекине делают вывод, что противоречие здесь надуманное. Угроза
ослабления независимости и суверенитета государства исходит вовсе не от
императивов глобализации, а от давно знакомой политики гегемонизма и
господства.
Что касается
изменений, которых якобы требуют императивы глобализации, в Китае специалисты,
во-первых, исходят из того, что по крайней мере в первой половине XXI века,
бесспорно, главными действующими лицами на международной арене останутся
национальные и многонациональные государства. Во- вторых, по убеждению Пекина,
есть множество вопросов, которыми оптимально было бы управлять не из Нью-Йорка,
а на субрегиональном или региональном уровне или же в "профессиональном
разрезе".
Дополнительную
степень свободы достаточно мощным национальным государствам дает феномен очень
значительного роста влияния транснациональных корпораций (ТНК), который здесь
вовсе не упускают из виду и планируют использовать в своих интересах (выращивая
собственные и налаживая плотный рабочий контакт с имеющимися). Только за
последние три года в результате очередной волны слияний и приобретений в мире
образовалось еще шесть гигантов бизнеса с суммарными активами порядка 100 млрд.
долларов и выше. На ТНК, количество которых выросло до 60 тыс., приходится все
большая часть международного товарооборота (до двух третей, причем значительную
часть этого объема дает внутрифирменный оборот).
КНР поставила
себе задачу: выращивание через укрупнение госпредприятий до 50 сверхкрупных
государственных предприятий-холдингов, пользуясь тем, что правила ВТО разрешают
субсидии некоторым производствам. Помощь им будет оказываться также в виде
субсидий, адресованных в западную часть страны на строительство инфраструктуры,
промышленную реструктуризацию, обучение работников, научные исследования и т.д.
Этим госпредприятиям будет разрешено слияние друг с другом и с другими
международными гигантами бизнеса.
В Китае
указывают: прежде чем говорить о политической стороне глобализации, необходимо
определиться, о чем идет речь — о выявлении потенциала многополярного
разнообразного мира, "цивилизованной мировой деревни", живущей по
консенсусным общинным обычаям, или же о становлении единственной сверхдержавы,
которая через свои военно-политические блоки будет контролировать весь мир.
Китайцы считают само собой разумеющимся, что решения, касающиеся народов и государств,
должны приниматься демократическим путем, в условиях равенства государств. При
этом они, похоже, склоняются не столько к принципу арифметического большинства,
уравнивающего великую державу с миллиардным населением с мелкими и мельчайшими
государствами, сколько к принципу консенсуса или по крайней мере широкого
согласия. К международным образованиям, в которых исход голосования
определяется тем, сколько конкретные государств» имеют голосующих акций, каков
размер их пая, в Китае относятся достаточно скептически. Настороженное
отношение Пекин демонстрирует к активности сильно размножившихся западных не
правительственных организаций, которые пытаются навязать мировому сообществу
собственную повестку дня.
Для Китая
неприемлема модель международных отношений, основывающаяся на силе и угрозе ее
применения. Китайская идеология в течение тысячи лет гласила, что мандат на
управление страной возникает лишь в том случае, если руководство ее блюдет
закон и следует правилам морали. Пекин однозначно не приемлет аргументацию о
том, что отсутствие элементов "мирового правительства" и слабость
силового инструментария воздействия на страны-нарушители являются причиной
роста конфликтов в мире после окончания холодной войны, особенно внутренних. По
убеждению китайцев, дело не в каких-то обнаружившихся дефектах тех принципов
мироустройства, которые были выработаны после Второй мировой войны, а в том,
что эти принципы не выполняются.
В Китае
однозначно отрицательно относятся к попыткам унифицировать ценности, культуру и
поведенческие установки раз личных народов в соответствии с западным
стандартом. В КНР находят большой отклик идеи диалога цивилизаций,
сосуществования и взаимообогащения культур и систем ценностей. Прежде всего
критику вызывает навязывание колониального суррогата институциональной
демократии, нрав человека, потребительского идеала, голливудского варианта
культуры, процесс коммерциализации тех сторон жизни, которые в традиционных
обществах всегда относились к сфере духовного, включая приведение к долларовому
эквиваленту обычных человеческих ценностей — общественных, семейных,
личных.
В последнее
время в Китае выведен из обращения термин "духовное загрязнение",
вызывавший острое неприятие на Западе. Однако установка на противодействие
этому явлению по- прежнему сохраняется. Она реализуется как в плане
охранительных мероприятий (контроль над Интернетом, разнообразные про явления
цензуры и т.д.), так и в позитивном плане. Это и пропаганда здорового образа
жизни, и создание условий для него (в сферах спорта, культуры, туризма и т.п.),
и продвижение достаточно консервативных жизненных ценностей, чему в последнее
время высшее китайское руководство уделяет немалое значение. Руководство КПК
подчеркивает, что именно формирование здоровой общественной морали во все возрастающей
мере будет сферой занятий партийных органов.
В Пекине не
скрывают, что рассматривают попытки Запада привить китайскому населению и
кадровому корпусу свою идеологию как свидетельство циничного стремления
ослабить КНР, по дорвать морально-политическое единство ее общества — связующую
силу китайского патриотизма.
Итак. В
принципе, модель поведения китайцев вполне укладывается в классическую формулу
"догоняющего развития" с закрытием защищаемых отечественных отраслей,
которую реализовали в ходе своего беспрецедентно быстрого развития Германия и
США в конце XIX века. Ее смысл состоит в том, что для между народной
конкуренции открываются или уже готовые к конкуренции отрасли, или безнадежные,
предназначенные к выбраковке. Перспективные, необходимые для сохранения
национальной безопасности и прочие приоритетные отрасли выращиваются под
протекционистским зонтиком и открываются для соревнования с иностранной
продукцией постепенно, по мере созревания.
В послевоенные
годы эту формулу развития успешно использовала Япония, а за ней и азиатские
НИС. Как отмечалось на недавно проходившей представительной международной
конференции "Китай и мир в XXI столетии", теперь ее весьма успешно
пытается использовать и Китай с той лишь разницей, что он, чувствуя свою уязвимость
в научно-технической составляющей интеграционных процессов, стремится
вдвинуться сразу во многие "технологические этажи" промышленной
продукции, обращающейся на мировом рынке, — от производства дешевого
трудоемкого ширпотреба и сборки из готовых комплектующих до производства
неплохой гаммы "белых" товаров.
На ближайшую
перспективу китайцы будут делать упор на торговлю товарами и услугами, в то же
время стараясь производить заимствование технологии и создание
научно-технической базы мирового значения.
Как считают в
Пекине, для Китая открытие своих финансовых рынков несет гораздо больше
минусов, чем плюсов, и он должен подходить к этому вопросу с особой
осторожностью. У страны очень высокая норма сбережений, громадное положительное
сальдо торгового и платежного балансов, золотовалютные резервы, превысившие 200
млрд. долларов (долг — порядка 170 млрд. долларов, из них лишь треть —
краткосрочный).
Китайцы еще не
полностью решили для себя вопрос, стоит ли им однозначно делать ставку на новую
экономику (которую здесь подчас преподносят как машину по производству огромных
ценностей, не имеющих материальной формы) в ущерб старой экономике (массовое
производство дешевых товаров). Осознавая все плюсы первой для перенаселенного
Восточного Китая, здесь в то же время побаиваются, что продукт новой экономики
будет слишком уязвим от резких изменений мировой конъюнктуры.
Олисов И.С.
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://asiapacific.narod.ru/