Концепция понимания языка М.Даммита
Блинов А.К.
Характеризуя
роль Даммита в том, что можно было бы назвать "сменой когнитивных парадигм
в аналитической философии языка", В.В.Петров писал: "В конце 60-х —
начале 70-х годов в зарубежной аналитической философии было достаточно четко
осознано, что полноценная модель языка уже никак не может ограничиться только
семантическим подходом, необходимо включение в общую модель языка и
прагматических аспектов его функционирования. Отсюда обозначилась задача —
совместить в рамках одной теории семантические и прагматические
"стороны" языка, другими словами, подходы Г. Фреге и Л. Витгенштейна.
И не случайно, что решить эту проблему попытался М. Даммит — последователь Витгенштейна
и одновременно автор очень известных работ по философии языка и математики
Фреге."[1]
Как
известно, развитие философии языка в ХХ веке привело к общему принятию той
точки зрения (в установлении которой решающую роль сыграли работы Фреге,
Рассела и, конечно, "Трактат" Витгенштейна), согласно которой теория
значения для данного языка назначает значения прежде всего предложениям в их
ассерторическом использовании (т.е., по грамматическим характеристикам —
повествовательным предложениям изъявительного наклонения), и лишь затем —
субсентенциальным элементам языка (на лексическом и морфологическом уровнях) и
неассерторическим предложениям. Отсюда значение понимается прежде всего как
условия истинности предложения. Сторонники этого подхода считают, что в силу
универсальности и общезначимости истины такая теория значения может (и должна)
дать общую концепцию значения, т.е., следовательно, значение выражения любого
языка. Однако для того, чтобы теория значения вообще могла быть разработана,
она должна иметь дело с каким-то определенным языком (в этом состоит одно из
важнейших допущений представляемого подхода). Например, согласно Даммиту, такая
теория не может быть дана без использования выражений для понятий, выразимых в
словах того языка, к которому относится эта теория. При объяснении того, каким
образом владеющий языком схватывает значения его выражений, теория должна
объяснить, каким образом он так использует эти выражения, что оказывается
способен выразить эти понятия, а следовательно, не должна приписывать ему
предварительное схватывание этих понятий.
Речь
здесь идет прежде всего вот о чем: в рамках естественного языка, по Даммиту,
любое выражение необходимо рассматривать в контексте определенного речевого
акта, поскольку связь между условиями истинности предложения и характером
речевого акта, совершаемого при его высказывании, является существенной в
определении значения. Это позволяет Даммиту утверждать наличие двух частей у
любого выражения — той, которая передает смысл и референцию, и той, которая выражает
иллокутивную силу его высказывания, другие характеристики употребления.
Соответственно теория значения также должна состоять из двух "блоков"
— теории референции и теории употребления языка. Следовательно, основная
проблема теории значения состоит в выявлении связей между этими
"блоками", то есть между условиями истинности предложений и
действительной практикой их употребления в языке.
Ясно,
что это требование исключает как философски бесполезные все те теории значения,
которые предлагают характеризовать значения предложений данного естественного
языка, переводя эти предложения на другой, более знакомый язык (или модели,
подразумевающие, в духе идей Хомского, применение так называемых
"языков-посредников" или языков смысла, в результате происходит дополнительная
трансляция "исходный язык оригинала — язык смысла — язык перевода").
Теории такого вида исходят из допущения о неявном схватывании понятия значения,
а не пытаются раскрыть это схватывание. В действительности же для того, чтобы
определить, каким образом выражения естественного языка имеют значения, нужно
знать, как обеспечить правильную интерпретацию такого языка без обращения к
понятию значения, и без того, чтобы приписывать говорящим на этом языке
предшествующее (и далее не объясняемое) схватывание понятий, выражаемых его
словами.
Для
выявления связи между двумя "блоками" теории значения Даммит
предлагает рассматривать знание условий истинности как некоторую эмпирическую
способность опознавания. Поскольку такой способ принятия решений об истинностном
значении одновременно является и практической способностью, он и образует
необходимое связующее звено между знанием и использованием языка. Но тем самым
Даммит предлагает согласиться с тем, что в знание о языке могут входить лишь
такие концепты, которые индуцированы непосредственно чувственно-наличными
данными. Соответственно наше обучение языку сводится к умению делать
утверждения в опознаваемых обстоятельствах, и при этом содержание предложений
не может превосходить то содержание, которое было дано нам в обстоятельствах
нашего обучения.
Такая
интерпретация должна состоять главным образом в выделении и характеризации тех
свойств языковых выражений, которые составляют их значение. И мы не можем
произвольно постулировать такую интерпретацию, поскольку речь идет о теории
значения для данного естественного языка — мы должны дать теорию того, как он в
действительности интерпретируется теми, кто на нем говорит. Другими словами,
надо объяснить, как выражения этого языка могут быть поняты и в чем состоит это
понимание. Но как оценить, является ли такая теория значения правильной? Ведь
бессмысленно было бы спрашивать об этом самих говорящих на этом языке — они
могут превосходно владеть им, но при этом не быть способными оценить ту или
иную теорию значения как правильную.
Даже
если мы и можем, вопреки Даммиту, приобретать знание, выходящее за пределы
наших возможностей опознавания, возникает другая сложная проблема — каким же
образом такое "неопознаваемое" знание проявляется в фактическом
использовании языка? Ведь, по Даммиту, опознаваемые условия истинности служат
единственным средством связи между знанием и использованием языка.
При
развитии мыслей Даммита возникает вывод о том, что использование языка следует
отождествлять не со способностью устанавливать истинностные значения
предложений, а скорее со способностью интерпретировать речевое поведение других
лиц. Принимая такой взгляд, мы отказываемся от ложного предположения, в
соответствии с которым способность понимать и использовать некоторое выражение
обязательно предполагает способность опознавать некоторый данный объект как
носитель этого выражения. В действительности же можно обладать способностью
интерпретировать предложения и в то же время быть неспособным точно опознать
объект, обозначаемый ими.
Таким
образом, попытка строить адекватную теорию значения, соответствующую реальной
языковой практике, должна, в соответствии с предполагаемым подходом Даммита,
учитывать истинность и обоснованность высказываний, а следовательно, может
происходить по следующим направлениям.
Сначала
мы должны определить, какие предложения естественного языка могут считаться
утвердительными, принимая во внимание их форму, а также способ и обстоятельства
их произнесения (т.е. их функцию в тексте).
Во-вторых,
мы должны установить, при каких обстоятельствах компетентный говорящий намерен
утверждать или действительно утверждает данное предложение. Это можно
рассматривать как установление того, при каких обстоятельствах компетентный
говорящий признает это предложение истинным и обоснованным. (Причина этого хода
— отождествление готовности говорящего утверждать предложение с его признанием
этого предложения истинным и обоснованным.)
В-третьих,
эти обстоятельства признания предложения истинным и обоснованным в большинстве
случаев и есть те обстоятельства, при которых оно действительно истинно и
обоснованно, то есть его условия истинности и обоснованности. И в конечном
счете мы приходим к заключению о том, что эти условия истинности и
обоснованности и состоят в том, в чем заключается значение этого предложения.
Следующий
и отдельный шаг состоит в определении значений составных частей этого
предложения, что происходит через идентификацию их вклада в условия истинности
и обоснованности предложения.
Однако,
для того, чтобы получить адекватную теорию значения, следует тщательно
разъяснить понятие признания предложения истинным. Последнее подразумевает два
важных аспекта.
Один
из них касается процедуры установления истинности предложения. Мы должным
образом признаем предложение истинным только тогда, когда это происходит в
результате наблюдений или экспериментов, или дедуктивных и индуктивных выводов.
За исключением простых предложений наблюдения, признание предложения истинным
предполагает логически выведенное рассуждение некоторого вида. Следовательно,
можно сказать, что когда компетентный говорящий признает некоторое предложение
истинным, то это связано с выяснением того, как обосновано рассматриваемое
предложение.
Однако
признание предложение истинным — не просто вопрос обоснования, поскольку
истинность не сводима к обоснованности. Признание предложения истинным
подразумевает также идею действия или готовности действовать в соответствии с
предложением, признанным истинным. Таким образом, любая адекватная теория
значения должна объяснить, каким образом и до какой степени значения
предложений определены следствиями принятия их за истинные.
Для
сторонников теории значения в терминах условий истинности установление
истинности предложения и готовность действовать в соответствии с этим
предложением не определяют его значение как таковое, как некоторую независимую
сущность, а скорее позволяют идентифицировать условия истинности, которые
составляют значение этого предложения. Таким образом, здесь мы имеем дело с
двумя дополнительными и поддерживающими друг друга способами утверждения теории
значения, сформулированной в терминах истинности предложения.
Но
возможно, что принятие теории значения как условий истинности не является
необходимым. В конце концов, почему мы должны считать, что значение так или
иначе скрыто позади эксплицитной лингвистической практики и что адекватная
теория значения не может быть построена непосредственно из элементов этой
практики? Если принять последнее предположение, то нет никаких препятствий к
тому, чтобы предположить, что значения предложений естественного языка
определены тем, что составляет их признание истинными, и тем, что участвует в
принятии их за истинные. Успех такой теории значения позволил бы утверждать,
что теория лингвистической практики требует
понятия
признания-за-истину, принятия-как-истинного и
понятия
действия-в силу-истинности предложения.
Собственно
понятие быть истинным , таким образом, оказывается избыточным.
Очевидно,
что человек не может говорить и понимать выражения какого-либо языка без
соответствующих семантических знаний. Но, зная только значения, он еще не в
состоянии понимать данный язык и говорить на нем. Для того чтобы понимать язык
(говорить на языке) , приходится осуществлять много разных операций, служащих
выявлению единственно верного значения: конструирование из звуков цепочек слов,
организация этих цепочек для того или иного конкретного значения из тех многих,
которыми они могут обладать; установление правильной референции и многое
другое. Но в любом случае осуществляется ряд выборов, правильность которых
зависит уже не только от отдельных операций, но и от правильности заранее
построенных стратегий, которые уже не являются на самом деле только частью
того, что означают выражения языка. Поэтому если некто будет знать только
значения выражений и больше ничего, то он не сможет ни говорить на языке, ни
понимать его.
Другими
словами, понимание значения предполагает объединение лингвистических и
экстралингвистических знаний, явной и фоновой информации. Но этот путь далеко
уводит нас за пределы как философии языка, так и традиционного лингвистического
анализа. Тем не менее он в настоящее время кажется единственно приемлемым. И
этим объясняется столь широкий интерес к подходу Даммита, предпринявшего
попытку такого рода.
Можно
предположить, что оба эти аспекта лингвистической практики — установление
истинности предложения и последствия принятия его за истинное — в совокупности
определяют значение предложения в объеме, достаточном для семантического
анализа. Разумно также предположить, что между этими двумя аспектами должна
существовать взаимная зависимость, и один может быть определен в терминах
другого (по крайней мере, в предельных случаях). Это дает нам двухаспектную
теорию значения — обосновательную и прагматическую. Ее преимущества очевидны:
она более полно учитывает обстоятельства, связанные с ситуацией действительного
употребления естественного языка; ее результаты могут корректироваться в ходе
лингвистической практики, и наконец, ей прямо может быть поставлена в
соответствие некоторая теория референции.
Однако
подобная теория сталкивается, разумеется, с собственными трудностями. Можно
назвать по крайней мере три основных проблемы (или группы проблем). Первые две
восходят к известной критике трансформационной грамматики Хомского[2] , данной
Стросоном[3] ; много внимания им уделяет Даммит[4] ; третья же является
метаметодологической для обсуждаемой темы.
1.
Первая проблема связана с тем, что в представлении теории значения в терминах
обоснования нельзя повторять старые ошибки, обычно приписываемые логическим
позитивистам. Они состоят в том, что предложения берутся изолированно, откуда
следуют бесполезные попытки определить их значения одно за другим. Значения
многих предложений определяются контекстом, т.е. значения входят в некоторые
группы, и их условия обоснования взаимно зависимы. Это делает весьма серьезной
опасностью круг в обосновании (в предельном случае аналогичный
герменевтическому кругу). Иными словами, весьма вероятно, что нам придется
определять значение некоторого предложения A в терминах значения некоторого
другого предложения B , и затем — рано или поздно — значение предложения B в
терминах значения предложения A , или по крайней мере в терминах значения
предложения, предполагающего значение предложения A .
Пути
решения. Как представляется, выход здесь может состоять в следующем.
Предложения, значения которых определяются в терминах обоснования, могут быть
расположены таким образом, что значение данного предложения A может быть дано в
терминах только тех условий обоснования, которые предполагаются значениями
менее сложных предложений, чем рассматриваемое. Согласно этому допущению,
схватывание предложения подразумевает схватывание некоторого фрагмента языка,
которому это предложение принадлежит, а экспозиция языка в целом может быть
построена без круга в обосновании, начиная с предложений минимальной сложности
(предложения наблюдения) и интерпретируя предложения любой степени сложности
перед переходом к трактовке предложений следующей степени сложности.
Подобная
стратегия ухода от циркулярности может быть предложена в качестве теории
значения в терминах следствий принятия предложения за истинное: объяснение
значения любого предложения может предполагать значения только менее сложных
предложений, и может даваться параллельно только со значениями предложений
такой же сложности. Это относится ко всем приемлемым назначениям степеней
сложности.
Наиболее
критично для этой стратегии правильное и точное назначение степеней сложности
для предложений рассматриваемого языка. Формальная или поверхностная
(синтаксическая) сложность далеко не обязательно будет соответствовать
семантической, и это — важный довод в пользу того, что такая теория все же не
позволяет избавиться от необходимости в предшествующем интуитивном схватывании
значений.
Однако
возможны такие модификации теории, которые ответят на этот аргумент и позволят
оценить сложность предложений до схватывания их значений. Они могут исходить из
отклонения идеи о том, что отношения обоснования предполагают линейный,
асимметричный порядок зависимости среди рассматриваемых предложений. Вместо
этого можно предположить, что обоснование является в конечном счете
холистическим и нелинейным по характеру. Это подразумевает два обстоятельства.
С
такой точки зрения, все предложения в тексте состоят в отношениях взаимной
поддержки. Таким образом, круга удается избежать, поскольку первичной единицей
обоснования предстает сам текст, а составляющие его предложения обосновываются
лишь деривационно, на основании их вхождения в этот текст.
Определение
сложности, как и само обоснование, может проводиться неоднократно, с разных
позиций, относительно различных сверхфразовых единств, т.е. исходя из
различного лингвистического опыта. Результат, с такой точки зрения, должен
признаваться принципиально подлежащим постоянному уточнению и будет
представлять собой пересечение различных результирующих множеств семантических
признаков. Подобная динамическая модель будет наиболее полно соответствовать
действительной ситуации функционирования естественного языка в языковом
сообществе.
2.
Вторая проблема подобна первой, но у нее другие причины. Она возникает потому,
что если значение предложения дано в терминах условий его обоснования, то
потребуется различать между прямыми или каноническими средствами обоснования,
которые являются конститутивными для значения, и косвенными или неканоническими
способами обоснования, которые предполагают, что значение рассматриваемого
предложения уже известно. Рассмотрим в качестве примера утверждение "На
полке в моей кухне 12 тарелок". Прямой способ установления истинности
этого утверждения состоит в том, чтобы пойти на кухню и посчитать тарелки, и
этот способ конститутивен для его значения. Конечно, есть множество косвенных
средств установления истинности этого утверждения — скажем, я помню, что два
дня назад, когда я принимал гостей, тарелок было девять, а вчера я купил еще
три. Легко дать множество подобных интуитивных примеров этого различия, однако
трудно дать общую теорию прямого обоснования.
Пути
решения. Даммит считает, что прямое обоснование может быть описано как такое
обоснование, которое последовательно, шаг за шагом соответствует тому способу,
которым предложение построено из своих составных частей, — т.е. предлагает
использовать здесь принцип композициональности, подобно тому, как истинностное
значение предложения представлено в теории значения как условий истинности в
соответствии с его составом. Аналогичное различие и описание подходит и для
теории значения в терминах следствий принятия предложения за истинное,
поскольку только наиболее прямые следствия конституируют значение данного
предложения. Но если встать на эту позицию, то возникает следующий вопрос: как
установить, какое именно обоснование и какие именно следствия предложения
являются прямыми, без предшествующего понимания этого предложения, хотя бы и
приблизительного?
Можно
предположить, что здесь не требуется никакое семантическое понимание
рассматриваемого предложения, а достаточно просто схватывания его синтаксиса. В
самом деле, с точки зрения принципа композициональности любая теория значения
должна быть основана на синтаксисе, то есть на анализе структуры предложений
как соединения их составных частей. Тем не менее такой ответ далек от
удовлетворительного: как в предыдущем случае, здесь важен не поверхностный
синтаксис, но несколько более глубокий, который не может быть легко отделен от
значения и его схватывания или понимания.
Более
перспективной представляется здесь каузальная трактовка обоснования, согласно
которой мы можем считать предложение обоснованным, когда мы располагаем явным
или неявным знанием причин, по которым мы принимаем и поддерживаем (или
оспариваем, отрицаем и т.д.) выражаемое этим предложением убеждение или
полагание. Соответственно, мы знаем значение предложения тогда , когда мы
обладаем выражаемым им полаганием в силу доступных нам релевантных причин.
Тогда прямота/косвенность следствия будет зависеть от принимаемой нами
трактовки каузальности, и теория языкового значения сближается, таким образом,
с философией науки. С другой стороны, мы не можем, приняв такую позицию, далее
утверждать, в духе Даммита, что конститутивными для значения являются лишь
прямые, а никак не косвенные следствия, поскольку каузальное обоснование вовсе
не обязательно сводится к установлению истинности, но может признаваться
независимым от истинности свойством.
3.
Третья проблема заключается в следующем. Итак, сторонники обосновательной и
прагматической теории значения склонны утверждать, что независимое понятие
истины не является необходимым в теории значения. В действительности требуются
два понятия: понятие установления истинности предложения и понятие действия в
силу истинности предложения. Все же очевидно, что некоторые особенности нашей
лингвистической практики, особенно некоторые формы вывода дают предложения,
значения которых невозможно дать ни в терминах их условий обоснования, хотя бы
и прямых, ни в терминах их прямых следствий (например, фактические утверждения
в некоторых видах научного дискурса). Поэтому следует признать, что по крайней
мере в некоторых случаях значения наших предложений должны быть объяснены в
терминах релевантных условий истинности этих предложений.
Пути
решения. Мы должны признать, что наше понимание предложений (по крайней мере,
утверждений о прошлом) включает не просто знание наших оснований для их
утверждения, но схватывание того, как они представляют действительность — того,
как их принятие вносит вклад в нашу картину мира, в котором мы обитаем и с
которым мы взаимодействуем. Поэтому понятие истинности может признаваться
избыточным для теории значения лишь в том случае, если мы понимаем обоснование
как процедуру установления истинности — позиция, опирающаяся на логическую
традицию, восходящую, по крайней мере, к Лейбницу. Однако если мы, в духе
современной эпистемологии, полностью разводим истинность и обоснованность
высказываний, то можно показать, что условия обоснования не конкурируют в
теории значения с условиями истинности даже при том, что определяемые ими
понятия могут признаваться коэкстенсиональными.
Возвращаясь
к теории значения Даммита, следует заметить, что некоторые неразрешимые
проблемы этой теории обусловлены стремлением соединить в рамках одного подхода
два принципиально различных типа теоретических концепций — семантические и
прагматические. Семантические теории отличаются от прагматических, на наш
взгляд, по объекту исследований, форме теоретических обобщений и конечной цели.
Если семантика рассматривает некие "смысловые инварианты", неизменные
относительно конкретных ситуаций употребления, то цель прагматического
исследования — анализ и объяснение именно конкретных ситуаций употребления.
Можно сказать, что семантика имеет дело с идеализированным объектом,
"теоретическим конструктом", тогда как объект прагматики — более
индивидуальный, эмпирический.
Эти
различия в объектах исследования во многом предопределены целью теоретических
концепций. Прагматические теории ориентированы скорее не на прояснение
отношений между языком и реальностью (как семантические), а на экспликацию
знания, уже данного в имплицитной способности субъекта. Такая установка строго
вытекает из известных требований аналитической философии, сформулированных еще
Витгенштейном. В соответствии с целями и объектом исследований складывается и
форма теоретических конструкций и обобщений. Прагматические концепции — это в
основном стратегии, принципы, "наборы" далеко не однозначных правил
типа принципов коммуникативного сотрудничества Грайса, и т.д., в то время как
семантические теории объясняют языковые факты путем строгой спецификации
системы конкретных правил и условий их действия.
Полученная
таким образом теория значения исходит из следующего: значение предложения
определено его условиями истинности, дано не независимо от обоснования
предложения и прагматических следствий его принятия как истинного. Кроме того,
понимание значения подразумевает конкретное множество процедур его обоснования
и конкретное множество его непосредственных следствий.
По
Даммиту, теория значения считается приемлемой лишь тогда, когда она
устанавливает отношение между знанием семантики языка и способностями,
предполагающими использование языка. Поэтому семантическое знание не может не
проявляться в наблюдаемых характеристиках употребления языка. При этом сами
наблюдаемые характеристики могут служить исходной точкой, от которой можно
восходить к семантическому знанию. И в этом смысле цели анализа Даммита вполне
ясны и понятны. Однако очевидно также, что до проведения конкретных
исследований невозможно угадать, какое место займет знание семантики того или
иного языка в общей картине, отражающей все процессы говорения и понимания
языка.
Конечно,
дело не только в степени абстрактности объектов семантики и прагматики —
различия между этими фундаментальными аспектами языка гораздо глубже,
существеннее. Именно это и заставило Витгенштейна совершить известный поворот,
приведший к изменению многих установок в изучении природы языка. Попытка
Даммита соединить воедино столь различные аспекты языка в значительной степени
прояснила трудности, возникающие на этом пути.
[3] Strawson P.F. Grammar and
Philosophy — Logico-Linguistic Papers. L.: Methuen, 1971. Рр . 130-148.
[4] Dummett M. The Seas of Language.
Oxford: Clarendon Press, 1993.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.i-u.ru/