Типы совместной деятельности людей
Момджян К.Х.
Теперь, когда мы знаем, что любой акт совместной
деятельности возможен лишь при наличии взаимосвязанных людей, вещей и символов,
становится понятным, почему выживание самодостаточных человеческих коллективов
требует осуществления четырех названных нами типов деятельности. В самом деле,
воспроизводство общественной жизни есть не что иное, как воспроизводство
совместной деятельности людей, которое, в свою очередь, предполагает создание и
воссоздание ее необходимых элементов, ни один из которых не падает в готовом
виде с неба.
Материальное производство.
Так, для жизни людей, которым присуще активное
приспособление к среде, необходимы соответствующие вещи, созданием которых
занимается материальное производство. Именно оно создает практические средства
деятельности, которые используются во всех ее видах, позволяя, людям физически
изменять природную и социальную реальность, «подстраивать» ее под свои нужды.
Добывая полезные ископаемые, производя необходимую
энергию, станки и пр., материальное производство работает само на себя, создает
продукты, предназначенные к собственному производственному потреблению
(пресловутая «группа А», гипертрофированная в бывшей советской экономике).
Ясно, однако, что без продуктов материального производства невозможны также ни
наука, ни политика, ни медицина, ни образование, для которых оно создает
необходимые средства труда в виде лабораторного оборудования, военной техники,
медицинских инструментов, школьных зданий и т.д. Наконец, именно материальное
производство создает необходимые практические средства жизнедеятельности людей
в сфере быта — продукты питания, одежду, мебель и т.п.
Сказанного достаточно для понимания той огромной роли,
которую материальное производство играет в общественной жизни людей. Не
следует, однако, абсолютизировать эту роль, приписывая материальному
производству несвойственные ему функции, как это делали многие
социологи-марксисты. По сути дела речь шла об отождествлении понятий
общественного и материального производства, сведении к последнему всех форм
производственной деятельности человека. Частью такое отождествление основано на
незнании, непонимании того, что продуктом производства, распределения и обмена
в обществе являются не только вещи, но и все прочие элементы общественной
жизни. Однако, с другой стороны, эта ошибка порождается реальной сложностью
общественной жизни, тем фактом, что материальное производство в определенной
степени «причастно» к производству и людей, и общественных отношений, и даже
духовных значений.
В самом деле, мы не можем не видеть, что токарь,
вытачивая детали на станке, в процессе материального производства побочно
совершенствует свое профессиональное умение, создает сам себя как специалиста
вне и помимо специальных институтов ученичества. Это означает, что материальное
производство фактически «берет на себя» параллельные функции профессионального
обучения, относящегося к иному типу человеческой деятельности.
Аналогичным образом люди, производя необходимые им
вещи, способны закладывать фундамент определенной системы общественных
отношений — к примеру, отношений распределения труда, которые могут диктоваться
технологическим характером производства, складываясь «за спиной» производителей
как «побочный продукт» их трудовых усилий. Аналогичным образом, характер
материального производства может влиять на возникновение экономических
отношений собственности. Всем известно, к примеру, к каким последствиям привело
использование новой производительной техники в Европе Нового времени,
результатом которого стало зарождение и утверждение капиталистических
отношений, созданных не политиками, а совокупными участниками процесса
материального производства.
Наконец, в процессе производства вещей люди создают и
закрепляют определенный тип ментальности, способ мышления и чувствования,
вытекающий из самого характера трудовых операций (к примеру, некоторые
культурологи убеждены в том, что духовные особенности многих азиатских народов,
отличающие их от европейцев, не в последнюю очередь определены культурой
рисоводства, вырабатывающего у производителей специфические свойства
характера). Таким образом, материальное производство решает задачи,
принадлежащие производству духовному, и даже справляется с ними более успешно,
так как создает стереотипы сознания, более прочные, чем любые искусственные
конструкции идеологов.
Вполне соглашаясь с приведенными соображениями, мы не
должны, однако, интерпретировать их в «холистском» духе: отрицать реальные
различия между типами человеческой деятельности, сваливать их «в одну кучу»,
сводить к производству материальному. Наличие подобных продуктов (возникающих,
как мы увидим ниже, не только в производстве вещей) не отменяет существования
форм деятельности специально создающих эти уже не побочные для них продукты.
Продолжая характеристику материального производства,
мы должны сделать уточнение, позволяющее избежать немалой путаницы. Дело в том,
что материальное производство, как может показаться на первый взгляд, способно
не только стихийно, но и вполне сознательно выходить за рамки производства
вещей, в частности, создавать символические объекты.
В самом деле, зададим себе вопрос: к какому из типов
деятельности принадлежит, например, полиграфическая промышленность? С одной стороны,
мы интуитивно понимаем, что работа типографских станков мало чем отличается от
работы станков иного профиля, несомненно принадлежащих материальному
производству. С другой стороны, из рук печатника выходит книга, которая
бесспорно является символическим, знаковым объектом. В результате мы стоим
перед выбором: либо признать полиграфию духовным производством, либо
согласиться с тем, что материальное производство способно создавать не только
вещи, но и символы.
В действительности эта дилемма ошибочна. Конечно,
глупо думать, что печатник занят духовным производством, той же по типу
деятельностью, что и автор напечатанной им книги. Не будем забывать, что в
типографии создаются не сами идеи, но лишь их «материальная оболочка», каковой
является сброшюрованная, забранная в картонный переплет бумага с нанесенными на
ней отпечатками. Нам могут возразить, что и писатель, создающий роман или
повесть, не может ограничиться продуцированием «чистых» идей, обязан тем или
иным образом «материализовывать» их — если он желает быть писателем не только
для себя, но и для окружающих его людей. Это обстоятельство тем не менее не
выводит писателя за пределы духовной деятельности. Почему же мы отказываем в
принадлежности к ней полиграфисту, который занят, казалось бы, аналогичной
«материализацией» или «объективацией» (по терминологии П. Сорокина) духовных
значений?
Отвечая на этот вопрос, мы должны понимать
существенное различие между объективацией идей, выступающей как внутренняя
фаза, операция духовного труда, и тиражированием рукописей, представляющим
собой совершенно самостоятельную деятельность, вид материального производства.
Нас не должен смущать тот факт, что по содержанию конкретных операций (как и в
случае со стрельбой из винтовки, приведенном выше) объективация и тиражирование
похожи друг на друга. Писатель, сидящий за пишущей машинкой и записывающий
собственные мысли, и машинистка, печатающая под диктовку или с рукописи уже
готовый текст, — заняты различной по типу деятельностью. Аналогичным образом,
никому не придет в голову уподобить Леонардо да Винчи, «материализующему» на
холсте бессмертный облик Моны Лизы, печатному станку, тиражирующему репродукции
этого великого творения.
На этом примере мы можем видеть, как прогресс техники
и разделение труда позволяют материальному производству «вклиниваться» в
создание символических объектов, брать на себя воспроизводство их «телесного
бытия», «материального субстрата», который представляет собой совмещенную со
своим духовным значением специфическую вещь, неотличимую от него с точки зрения
обыденного сознания, но не научной теории.
Нужно сказать, что подобные операции с «материальным
субстратом» служат для некоторых ученых основанием включать в материальное
производство не только тиражирование духовных значений, но и транспортные
операции — переноску и перевозку всего, что имеет вес, протяженность и иные
признаки физического тела, независимо от того, идет ли речь о станках,
скульптурах или людях. Речь идет о деятельности машинистов, водителей,
летчиков, грузчиков и даже почтальонов, относимых к материальному производству.
Мы, однако, не согласны с такой постановкой вопроса и считаем правильным
относить все действия, связанные с перемещением, а также хранением продуктов —
т.е. созданием пространственно-временных условий производства — к иному типу
человеческой деятельности.
Организационная деятельность.
Общественная жизни, как мы могли убедиться,
предполагает сложнейшую систему социальных связей, соединяющих воедино людей,
вещи и символические объекты. Конечно, в некоторых случаях такие связи могут
складываться стихийно, в качестве побочного продукта деятельности, преследующей
совсем иные цели. Однако большей частью их нужно создавать в процессе
целенаправленной специализированной деятельности, требующей реальных усилий,
«человеческого пота», даром, что на выходе мы имеем нечто бестелесное, не
осязаемую подобно вещам или символам упорядоченность социальных явлений. Этим и
занимается организационная деятельность, вне и помимо которой коллективная
жизнь людей так же невозможна, как и без материального производства (которое
само невозможно без взаимосогласованности и координации человеческих усилий).
Организационный тип деятельности охватывает множество
конкретных видов труда, которые могут быть распределены на два подтипа. Одним
из них является коммуникативная деятельность, задача которой сводится к
установлению связей между различными элементами общества. Такими элементами
могут быть субъекты как таковые, и тогда примером коммуникативной деятельности
будет работа маклеров, свах и других посредников, устанавливающих контакты
между людьми, нуждающимися друг в друге: собственниками и арендаторами,
работниками и работодателями, женихами и невестами. Коммуникативная
деятельности, однако, «сводит» не только людей; она приходит на помощь и тогда,
когда непосредственной целью человека является не другой человек, а всего лишь
предмет, который можно получить из его рук. Примером такой деятельности,
устанавливающей связи между людьми и предметами, служат различные формы
рыночного обмена, I) результате которых производители картофеля получают доступ
к необходимой им сельскохозяйственной технике и наоборот. Видом коммуникации
является розничная торговля, благодаря которой произведенные продукты
становятся объектом индивидуального потребления. Ошибочно относимые к
материальному производству транспорт и связь тоже являются формами
коммуникативной деятельности — доставляя грузы и сообщения в нужное время к
нужным людям, они создают необходимые связи между людьми и предметами.
Другим подтипом организационной деятельности является
социальное управление, которое отличается по своим задачам от коммуникативной
деятельности. Цели последней весьма ограниченны: она берется за установление
необходимых связей, но не претендует на их регулирование в собственном смысле слова,
не берет на себя функции управления уже установленными связями. Это означает,
что и маклер, и сваха подстраиваются под вкусы своих клиентов, во всяком
случае, не берутся приказывать им, диктовать те или иные формы поведения.
Иначе обстоит дело с представителями управленческих
профессий. Их обязанностью является не только установление, но и оптимизация
связей, основанная на контроле за человеческим поведением. Механизмом такого
контроля, создающего систему вертикальных отношений «руководства-подчинения»,
является власть — совокупность полномочий, делегированных обществом или
социальной группой и позволяющих субъекту «присваивать волю» других людей,
принуждать их теми или иными средствами к исполнению своих решений.
Во избежание путаницы отметим, что социальное
управление как самостоятельный вид деятельности имеет дело далеко не со всякими
социальными связями. Мы знаем, к примеру, что тракторист связан со своим
трактором и «управляет» им, если следовать бытовому значению термина. Но значит
ли это, что, вспахивая поле, тракторист совмещает сразу две профессии:
материальное производство и управление, является одновременно и рабочим, и
«начальником»? Очевидна бессмысленность такой постановки вопроса. Столь же
бессмысленно, к примеру, утверждать, что писатель, пишущий роман, совмещает
процесс духовного творчества с управлением авторучкой, «начальником» которой
является.
Возьмем более сложный случай с оператором
гидростанции, включающим и выключающим различные подсистемы технологического
цикла. Очевидно, что тем самым он регулирует объект-объектные связи,
существующие между различными средствами производства энергии. Но означает ли
это его принадлежность к сфере социального управления и шире — к регулятивному
типу, деятельности вообще? Едва ли это так. Едва ли мы можем считать, что
подобные действия выходят за рамки собственно материального производства и
отличаются, в частности, от действий токаря, попеременно осуществляющего
различные операции на современном станке с числовым программным управлением.
Таким образом, в научном смысле слова управлять могут
только люди и только людьми. Из этого не следует, что социальное управление
ограничивается лишь регуляцией совместного поведения субъектов и никак не
вмешивается в отношения между людьми и предметами. Напротив, очень часто
воздействие на людей является всего лишь средством изменения субъект-объектных
связей с целью усовершенствовать совместную деятельность. Так, законы о земле,
регулирующие отношения земельной собственности, принимаются в конечном счете
для улучшения сельского хозяйства, способов воздействия человека на землю.
Бригадир контролирует не только взаимные отношения рабочих в коллективе, но и
сохранность станков, технологическую дисциплину и т.д. Важно лишь понимать, что
такое «субъект-объектное» управление осуществляется в форме распоряжений,
отдаваемых человеком человеку, а не техническому устройству. Это означает, что
управляющим является именно бригадир, предписывающий токарю тот или иной режим
обработки металла, но не сам токарь, «передающий» это приказание станку.
Деятельность социального управления, необходимая для
каждого общества, осуществляется на самых различных уровнях его организации.
Достаточно сказать, что регулятивные функции могут возникать в самых малых,
зачастую случайных, непостоянных социальных группах — к примеру, в компании
гостей, избирающих «тамаду», руководящего застольем. Без управления невозможно
существование такой малой «ячейки» общества, как семья, в которой всегда
присутствует распределение власти, принимающее самые различные формы: от
авторитарного господства, присущего патриархальной семье, до «демократического
правления», характеризующего современную «эгалитарную» семью, в которой муж и
жена равны экономически и юридически.
Без социального управления невозможно нормальное функционирование
школ, заводов, филармоний, научных институтов и других организаций, управление
которыми — в отличие от семейного — носит административный характер. Объектом
такого управления являются так называемые «формальные группы», деятельность
которых регламентируется четкими юридическими предписаниями, уставами,
определяющими их структуру, порядок членства, права и обязанности членов и т.д.
Властная деятельность, осуществляемая во всех этих
организациях, имеет множество функций. Так, она призвана гармонизировать
отношения группы с внешними факторами влияния, обеспечивать ее «выживание» и
развитие в среде существования. Это означает, что руководитель футбольного
клуба не может не быть «дипломатом», обязан обеспечивать «режим
благоприятствования» в отношениях с руководством федерации, спонсорами,
болельщиками и даже балансировать на грани допустимого в отношениях с судейским
корпусом. Наряду и в связи с подобной «внешней политикой» руководитель должен
создавать нормальные организационные условия внутри своей социальной группы:
субъект-субъектные (от правильной расстановки игроков на поле до справедливого
распределения благ, создающего стимулы к игре и здоровый «моральный климат» в
коллективе) и субъект-объектные (наличие должной экипировки, нормальных условий
отдыха и т.д.).
Эффективность управленческих действий в огромной
степени влияет на успех или неуспех совместной деятельности людей. Об этом, к
примеру, однозначно свидетельствует военный опыт человечества: недаром в
офицерской среде столь популярно изречение о неизбежной победе «ста баранов под
руководством льва» над «ста львами, управляемыми бараном».
Если же перейти от пословиц и поговорок к
экономической прозе наших дней, то мы узнаем, что в известном японском концерне
«Мазда» производительность труда за последние годы возросла в 2,5 раза, причем
80 процентов этого прироста, как отмечают специалисты, пришлись на мероприятия,
не связанные с крупными капитальными вложениями и технологическими новациями,
т.е. вызваны шагами, которые предпринимались в рамках «революции менеджеров».
Речь идет о коренной перестройке производственно-технологических отношений в
промышленности, в ходе которой современные предприниматели отказались от
менеджеров «тейлористского типа», исповедовавших систему «научного потовыжимания».
На смену были приглашены сторонники доктрины «человеческих отношений», умеющие
создать такие связи в коллективе, при которых работник ассоциирует себя с
фирмой, в которой трудится, лично заинтересован в ее успехах и процветании.
Наконец, высшей формой социального управления является
политическая деятельность, которая отличается от административного управления
прежде всего объектом приложения. В отличие от обычного администратора,
отвечающего за скоординированную деятельность «частных» социальных институтов
(больниц, школ и т.д.), политик несет ответственность за успешное
функционирование и развитие общества, взятого в целом, благосостояние и
безопасность живущих в нем людей. Предметом его забот является стабильность
общественной системы, соразмерность различных сфер ее организации, оптимальная
динамика развития, благоприятность внешних воздействий и т.д. (естественно, мы
имеем в виду собственно политиков, а не политиканов-временщиков, стремящихся к
вершинам власти в своекорыстных интересах).
Политическая сфера общественной деятельности имеет
сложное внутренне устройство, включает в себя активность негосударственных
политических структур (партий и прочих организаций) и деятельность государства
— главного звена политической системы. Государство, в свою очередь,
представляет собой сложнейший институт, имеющий множество функций, связанных с
законодательной, исполнительной, судебной властью, армией, аппаратом
принуждения и пр.
Не касаясь вопроса о внутренней организации
политической деятельности, мы хотим подчеркнуть, что ее отличие от социального
администрирования имеет не абсолютный, а относительный характер. Дело в том,
что административные решения, ограниченные, казалось бы, рамками отдельных
«участков» общественной жизни, судеб отдельных групп, могут приобретать
отчетливое политическое содержание — в том случае, если последствия этих
«частных» решений влияют на общество, взятое в целом. Ясно, что беспрецедентное
повышение налогов, направленное против нэпманской буржуазии, будучи по форме
экономическим, а не политическим решением, в действительности явилось
политическим действием по удушению, ликвидации враждебного большевикам
экономического класса в целях радикальной перегруппировки социальных сил.
Поэтому нас не должны удивлять такие словосочетания, как «экономическая
политика», «политика в области образования» и т.д., — они отражают реальный
факт пересечения различных форм социального управления, взаимопроникновения
политической, экономической и иных форм власти.
Итак, мы рассматриваем политику как особую форму
социального управления и шире — организационной, регулятивной деятельности
людей. Важно понимать, что далеко не все формы последней имеют политический
характер. Нельзя сводить социальную регуляцию к политике и только политике, как
это делают ученые, выделяющие ее и качестве самостоятельного типа деятельности
в одном ряду с материальным и духовным производством, производством
непосредственной человеческой жизни. В результате неполитические формы
организационной деятельности выпадают из типологии и неправомерно заносятся в
материальное производство (как это имеет место с транспортом), духовную жизнь
(к которой иногда относят деятельность администраторов) и т.д.
Завершая наш краткий анализ форм регулятивной
деятельности, мы хотим возразить ученым, которые считают, что политика
возникает лишь с разделением общества на классы и образованием государства.
Было бы странно рассматривать кровопролитные войны между племенами, сложнейшую
дипломатию, ведшую к заключению племенных союзов, в качестве некоторой неполитической
по «своему характеру деятельности, теряющей в этом случае всякие типологические
очертания. Столь же странным выглядит тезис об исчезновении политики вслед за
гипотетической ликвидацией государства как института профессиональной,
«публичной власти». Даже если представить себе такую ликвидацию, она не будет
означать исчезновения целого класса управленческих задач, который мы называем
«политическим» и который никогда не сможет исполняться на началах «моральной
саморегуляции поведения», как об этом говорили создатели марксизма.
Итак, мы установили, что необходимые людям вещи
создаются материальным производством, а столь же необходимые связи
устанавливаются и контролируются регулятивной деятельностью. Очевидно, что за
создание и воссоздание двух оставшихся элементов общества — символических
объектов и людей — отвечают социальный и духовный типы человеческой
деятельности.
Духовная деятельность.
Определяя задачи духовного производства, мы прекрасно
понимаем, что главным его продуктом являются не предметы, в которых воплощена
информация (рукописи, отснятая кинопленка и пр.), а сама информация,
адресованная человеческому сознанию: идеи, образы, чувства. Другое дело, что
без средств объективации эта информация негодна к употреблению, так же, как
негодно к употреблению вино, не разлитое в бутылки, бочки и прочую «тару».
Поэтому классификация духовного производства связана
не с классификацией его предметных средств, «перевозчиков смысла», а с
классификацией форм общественного сознания, которые могут быть продуктом специализированной
деятельности.
Конечно, далеко не все состояния сознания, важные для
поведения людей, могут быть созданы искусственно. Достаточно напомнить, что к
сознанию в самом широком его понимании, охватывающем всю область человеческой
психики, относятся отличные от рефлексов идеальные побуждения, которые имеют
характер не осознанных субъектом мотивов поведения. Зигмунд Фрейд, как уже
отмечалось выше, убедительно показал ту огромную роль, которую играют в
человеческом поведении смутные желания, неосознанные влечения — таинственная
сфера «Оно», отличная от сферы «Я» (индивидуальный рассудок) и «Сверх-Я
(усвоенные индивидом нормы культуры). Ясно, однако, что область «Оно» и
связанные с ней привычки, вкусы, волевые импульсы (представляющие собой форму реактивного
сознания, т.е. сознания, вплетенного в непосредственные поведенческие реакции)
лежит за пределами специализированного духовного производства, допуская в
лучшем случае контроль и коррекцию со стороны практической психиатрии.
Это не значит, однако, что за пределами такого
производства находятся лишь формы индивидуального сознания, присущие человеку
как «микрокосму» — уникальной экзистенции, а не типическому «агенту»
коллективной деятельности. Собственно «общественное», т.е. надындивидуальное,
интерсубъективное сознание, выходящее за рамки собственного духовного опыта
своих единственных носителей — индивидов, созвучное многим из них — также может
иметь стихийный характер, не будучи заранее запланированным продуктом духовного
производства. В частности, сопротивляются попыткам искусственного воздействия
на них различные «объективно-мыслительные» формы сознания, которые складываются
как стихийная реакция людей на реальные условия их жизни. Примером служит
безуспешность всевозможных попыток принудительного внедрения трезвости — от
«сухого закона» в США до последней антиалкогольной кампании в нашей стране. Мы
могли лишний раз убедиться, насколько устойчивы любые, даже вредные установки
сознания, если они постоянно «подпитываются» не только традициями, но и наличными
условиями жизни, ее неустроенностью, при которой алкоголь становится наиболее
доступным средством психологической разрядки.
И все же, несмотря на эти и другие «запреты», духовное
производство есть реальность общественной жизни, оказывающая огромное
воздействие на историю, особенно в наши дни. Чтобы понять многообразие его
форм, мы должны выделить те области сознания, которые нуждаются в
специализированном воспроизводстве и допускают его. Для этого мы должны
вспомнить, что система сознания дифференцируется на разные сферы по разным
основаниям, лежащим в основе такой дифференциации.
Одним из таких оснований является уже упоминавшееся
выше различие между рефлективными и ценностными формами сознания. Напомним
кратко, что одной из потребностей человека является знание о мире, таком, как
он есть, независимо от пола, вероисповедания, политических симпатий
воспринимающих его людей. Если мы хотим построить самолет, мост или корабль, мы
должны знать о мире нечто такое, что дано принудительно, независимо от наших
склонностей и стремлений. Мы ищем в мире реальные связи и состояния и воплощаем
их в формулах, подобных уравнениям механики, в которых лишь сумасшедший
способен произвольно переставлять параметры. Ни один ученый и тем более инженер
не будет возводить в куб то, что следует возводить в квадрат, умножать вместо
деления и т.д. — в противном случае наши самолеты не поднимутся в воздух, мосты
рухнут, а корабли перевернутся. Речь, таким образом, идет о потребности
познавать действительность в собственной логике ее развития, что и составляет
задачу рефлективного сознания.
Однако человек не только фиксирует мир, но и
определенным образом относится у нему, оценивает его явления как полезные и
вредные, добрые и злые, целесообразные и нецелесообразные, прекрасные и безобразные,
справедливые и несправедливые. В данном случае речь также может идти о знании,
но знании особом, которое концентрируется не на объекте как таковом, а на его
значении для субъекта. Человек проецирует себя на внешний мир, соотносит его с
внутренним миром своих ценностей и предпочтений, которые различны у разных
людей, меняются от страны к стране, от поколения к поколению (что не означает,
конечно, отсутствия общезначимых ценностей, спектр которых расширяется по мере
исторического развития человечества, становления всемирной истории). Выработка
такого ценностного взгляда на мир, без которого невозможна ориентация и
адаптация в нем, составляет задачу особого ценностного сознания, которое
отличается от сознания рефлективного и по целям, и по средствам их достижения
(в частности, включает в себя не только «сухой рассудок», но и мощную
эмоциональную компоненту, чувственное переживание мира).
Очевидно, что различие между рефлективным и ценностным
видением мира тесно связано с другим основанием структурной дифференциации
сознания. Мы имеем в виду различие между формами познания мира, которые
представляют собой символическую репрезентацию наличного бытия, отображение
того, что есть, и формами духовного конструирования идеальных сущностей,
лишенных реального прототипа. Не будем забывать, что человек как существо
практическое не может ограничиться отвлеченным «созерцанием» мира. Напротив, он
активно изменяет мир, переустраивает его в целях более «комфортного» и
безопасного существования в нем, приводя «сущее» в соответствие с
представлениями о «должном», соответствующем его потребностям и интересам.
Формой такого идеального моделирования являются искусство, творящее мир по
законам красоты; инженерия, создающая схемы наилучших средств человеческой
деятельности и проекты преобразования среды нашего существования в целях
наиболее успешной адаптации к ней; правотворчество, создающее нормы
коллективного поведения людей — от конституции государств до правил уличного
движения; различные формы «консалтинга», предлагающего рецепты рационального
экономического или политического поведения, и т.д.
Очевидно, что все названные нами формы сознания
представляют собой «идеальные типы», которые в реальной жизни отнюдь не
отгорожены китайской стеной, вполне способны проникать друг в друга. Это не
может не сказаться на конкретных видах духовной деятельности, которые, будучи
носителями одной «главной» функции, сочетают ее с множеством «побочных». Так,
наука, являющаяся воплощением рефлективного сознания, порой незаметно для себя
переходит в область инженерии, переключаясь с поиска истин на способы наиболее
целесообразного их применения в конструкторских разработках. Искусство,
являющееся наряду с реактивным религиозным и моральным сознанием формой
ценностного отношения к миру, осуществляет одновременно весьма специфические
формы познания, проникая в глубины человеческой психологии, и т.д. и т.п.
Социальная деятельность.
Обращаясь к специализированной социальной
деятельности, создающей первое условие общественной жизни — живых людей — мы признаем,
что многие человеческие качества, значимые для истории, формируются стихийно,
как «побочный продукт» иных форм производства. Достаточно сказать, что ни в
одном обществе мы не найдем специальных учебных заведений, в которых людей
готовили бы на роль наркоманов, алкоголиков или бродяг. Тем не менее в самых
развитых современных странах полно людей, ведущих подобный «антиобщественный
образ жизни», пришедших к нему под влиянием тех или иных стихийно сложившихся
обстоятельств.
Ясно, однако, что все случаи такого рода не отменяют
сам факт существования профессий, отвечающих за «общественное производство
человека». Многомерность человеческого бытия, наша способность существовать в
разных мирах, сочетая свойства биологического организма со свойствами носителя
общественных ролей и статусов, а также неповторимой человеческой экзистенции, —
все это определяет чрезвычайную сложность, многомерность интересующего нас типа
деятельности. Она включает в себя и деятельность врача, обеспечивающего
нормальную работу нашего «тела», и деятельность священнослужителя, думающего о
«душе» верующего человека, и деятельность воспитателя, отвечающего за начальную
социализацию человеческих индивидов, и деятельность педагога, обучающего формам
профессионального поведения, и т.п.
Особую сложность социальному типу деятельности придает
наличие в нем двух взаимосвязанных форм — общественного производства человека и
его индивидуального самовоспроизводства в так называемой сфере быта.
В самом деле, было бы ошибкой считать, что специализированная
деятельность по производству человеческой жизни может осуществляться лишь
совместной деятельностью людей, что каждый «готовый человек» является всецело
плодом общественных усилий. Да, нас учат в специально созданных обществом
школах, кормят в столовых, развлекают на концертах и футбольных матчах. Но в то
же время почти каждый человек способен купить самоучитель и самостоятельно
изучить основы иностранного языка. Научившись играть на гитаре или выращивать
цветы, мы сможем сами развлечь себя в минуты досуга. Приготовив скромный
завтрак, мы накормим себя, не обращаясь к услугам профессиональных поваров, и
т.д. и т.п.
Все это значит, что в сферу социальной жизни
включаются как составная часть процессы самовоспроизводства индивидов —
огромный и разнообразный мир человеческого быта, в котором люди сами учат,
лечат, кормят и развлекают себя. Именно с этой сферой связано само таинство
человеческого рождения, благодаря которому совместная жизнь людей продолжается
во времени. Именно здесь происходит первичная социализация индивидов —
воспитание детей в семье и средствами семьи, включая святую родительскую
любовь, которую нельзя заменить никакой общественной заботой.
И тем не менее процесс производства человека слишком
важное и сложное дело, чтобы общество могло всецело передоверить его индивидам
и первичным социальным группам. Рано или поздно оно приходит «на помощь» семье
и берет на себя многие ее функции. Общество активно включается в процесс
воспитания и обучения детей; оно монополизирует процесс профессиональной
подготовки, который перестал быть «надомным» с тех пор, как общественное
производство «переросло» рамки домашнего хозяйства. Общество берет на себя
охрану человеческого здоровья, готовит специалистов, умеющих делать
хирургические операции, бороться с пневмонией, скарлатиной и другими болезнями,
недоступными самолечению.
Итак, социально-философский взгляд на общество как на
организационную форму деятельностного воспроизводства социального, позволяет
нам выделить четыре типа совместной активности людей, необходимые для
самодостаточного существования общественного коллектива. Именно эти типы,
воспроизводимые в любом из известных истории обществ, определяют его подсистемы
или сферы общественной жизни. Так, производство опредмеченной информации
образует духовную сферу общества, создание и оптимизация общественных связей и
отношений — его организационную сферу, производство и воспроизводство
непосредственной человеческой жизни — социальную сферу, и, наконец, совместное
производство вещей образует его материально-производственную сферу.
Вместе с тем очевидно, что подсистемы общества,
характер и число которых определяются характером и числом общественно
необходимых функций, не могут быть редуцированы к абстрактно взятым типам
самодостаточной деятельности людей. В самом деле, никто не будет спорить с тем,
что понимание необходимости дыхательной функции для жизнедеятельности организма
отнюдь нетождественно пониманию принципов устройства дыхательной подсистемы,
которая включает в себя множество специализированных органов, отвечающих за
нормальное поглощение и использование кислорода и вывод углекислого газа.
Точно так же для понимания всей сложности устройства
общественных подсистем мы должны существенно конкретизировать наши знания о
типах общественного воспроизводства, учтя ту сложную компонентную организацию,
которая позволяет им де-факто справляться с функциями социального
жизнеобеспечения.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы
материалы с сайта http://www.i-u.ru/