Теоретическое наследие М. Вебера и проблемы этничности
в современной социологии
Н. Г. Скворцов
Немногие
мыслители могут сравниться с Максом Вебером и разработке фундаментальных
экономических, социальных и политических проблем XX в. Анализ культурных
оснований и противоречий капитализма, синтетический взгляд на будущее
социализма, исследование тенденций вторжения бюрократии в повседневную жизнь,
обсуждение сложных взаимодействий экономических, социальных и политических
факторов — сюжеты его теоретического наследия, которые серьезно повлияли на
развитие современной социологии, составили основу «постмодернистского» взгляда
на мир и раскрыли горизонты социальной теории. Большинство дискуссий в мировой
социологии, теоретической экономике и политических науках в течение последних
40 — 50 лет так или иначе связано с именем М. Вебера, Это признано и его
сторонниками, и его критиками. Недаром один из разделов эссе Р. Арона «Этапы
развития социологической мысли» называется «Вебер — наш современник». [1]
Вместе
с тем существует сфера социальной жизни, которой М. Вебер, как, впрочем, и
другие основатели современной социологии (в первую очередь К. Маркс, и Э.
Дюркгейм), не уделил особого внимания. Речь идет об этнических связях и
взаимодействиях. Однако М. Вебер отнюдь не игнорировал важности влияния
этнического фактора на социальную жизнь. И даже если основная часть его
социологического анализа не связана непосредственно с изучением этнических и
расовых отношений, теоретическое наследие ученого привносит немало ценного в
современные исследования этих вопросов.
Интерес
М. Вебера к этническим и расовым проблемам в значительной мере стимулировался
его контактами с учеными самой крупной державы Нового Света — Соединенными Штатами
Америки. Визит М. Вебера на Конгресс искусств и наук в рамках Всемирной
выставки в Сент-Луисе в 1904 г. не только вдохновил его на публикацию в том же
году первой части одной из своих наиболее выдающихся работ — «Протестантская
этика и дух капитализма», — но и сыграл свою роль в понимании им важнейшей
проблемы Америки того времени.
В
Старом Свете это был период, когда по разным странам бродил «призрак» классовой
борьбы, оставался год до первой русской революции, а противоречия, которые
вспыхнут затем пожаром мировой войны, уже давали о себе знать в
межгосударственных отношениях. В Соединенных Штатах ситуация была совершенно
иной. Города севера страны столкнулись с проблемами этнического разнообразия,
порожденного трансатлантической миграцией и потоком афро-американцев из южных
штатов. На юге процветал расизм. Любой сколько-нибудь внимательный наблюдатель
не мог не отметить, что центральными для жизни американского общества
проблемами являлись этническая и расовая. На М. Вебера произвело большое впечатление
то, что ему довелось наблюдать в Нью-Йорке и Чикаго: «Грек, чистящий за пять
центов ботинки янки, немец, прислуживающий ему официантом, ирландец,
управляющий его политической жизнью, и итальянец, роющий его грязные канавы...
Целый гигантский город. . . подобен человеку, кожа которого слезла и кишки
оказались на виду». [2]
Как
и А. Токвиль, который побывал в Америке на 70 лет раньше, М. Вебер был особенно
поражен различием положения афро-американцев и индейцев в американском
обществе. Почему к неграм испытывают большую неприязнь и даже презрение, чем к
индейцам? М. Вебер считает, что это нельзя объяснить какими-либо особенностями
физического различия, поскольку и те, и другие по своим антропологическим
признакам явно отличаются от белого большинства. Он не мог серьезно отнестись и
к аргументам типа якобы имеющегося врожденного отвращения белых к неграм, о чем
заявляли расисты из южных штатов. Однако очевидным было то, что даже малейший
видимый след африканского предка резко снижал социальный статус индивида, тогда
как значительное количество «индейских кровей» — нет. Объяснение этого явления
М. Вебер находил в историческом существовании в Америке института рабства.
Парадоксально, но та сила, которую чернокожие продемонстрировали, перенеся
физическую и психологическую травму рабства и его последствий (в отличие от
индейцев, которые в целом так и не сумели приспособиться к новым условиям), в
конечном итоге не смогла освободить их от занятий почти исключительно
физическим трудом, столь презираемым на американском юге со времен
рабовладения.
На
взгляды М. Вебера по поводу этнических и расовых отношений в США существенно
повлияли те контакты, которые он имел в течение своего короткого пребывания в
Америке. Известно, что он провел несколько дней в обществе американских
ирокезов в Оклахоме, встречался с Б. Дюбуа — американским чернокожим
социологом, знания которого М. Вебер высоко ценил. Результатом этой встречи
было, в частности, то, что в 1906 г. в журнале «Архив социальной науки и
социальной политики», основанном М. Вебером совместно с В. Зомбартом, была
опубликована статья Б. Дюбуа «Негритянский вопрос в Соединенных Штатах». Именно
Б. Дюбуа заявил, что главная «проблема XX века располагается вдоль линии,
разделяющей цвета кожи», — предсказание, которое М. Вебер с готовностью принял,
считая, что нерешенные расовые и этнические проблемы затянут небо над Америкой,
словно «огромное черное облако». [3]
Однако,
хотя американское путешествие М. Вебера значительно повлияло на его интерес к
некоторым из наиболее животрепещущих проблем расовых конфликтов и этнических
стратификаций, это была не первая попытка ученого понять значение групповых
этнических связей и идентификаций. В течение 1890-х годов он опубликовал ряд
работ (в том числе свою инаугурационную лекцию во Фрайбурге под названием
«Национальное государство и экономическая политика») по проблемам аграрных
отношений в Восточной Германии. В работе «Тенденции к изменению положения
сельскохозяйственных рабочих Восточной Германии» М. Вебер затрагивает вопрос о
различиях, существующих между этническими немцами и этническими поляками, как
фермерами, так и сельскохозяйственными рабочими. Он отмечает явления
радикального немецкого национализма, подвергает юнкерство жестокой критике за
нещадную эксплуатацию дешевой рабочей силы поляков, ведущей к вытеснению
немецких аграрных рабочих из земельных имений на востоке страны. В этих ранних
работах М. Вебер еще не отвергал полностью расхожих представлений о врожденных
этнических и расовых различиях (в частности, о «славянской приспособляемости»)
и исследовал конкретные исторические и социальные причины, чтобы объяснить
наблюдаемые различия в экономическом поведении и социальном статусе польского и
немецкого населения. Это фактически делало идеи о «врожденных» групповых
характеристиках совершенно излишними. Неприятие М. Вебером расовых и
этноцентрических теорий состояло не в отрицании имеющихся различий (этот вопрос
даже в более поздних работах рассматривался им как, по меньшей мере, открытый),
а в понимании того, что они являются продуктом исторических условий и
обстоятельств в гораздо большей степени, нежели результатом неких биологических
или культурных особенностей.
Есть,
по крайней мере, два сюжета в работах М. Вебера, которые явно демонстрируют его
отношение к расовым и этноцентристским «объяснениям» исторических изменений и к
феномену так называемого «национального характера». В современных ему
дискуссиях о причинах упадка Римской империи М. Вебер резко критиковал
утверждения ряда историков о том, что одним из факторов развала цивилизации
явилось наличие в жилах римских правителей «варварской крови». Такая гипотеза,
по его мнению, просто не соответствовала фактам: не только в эпоху распада, но
и во времена высшего расцвета Рима большинство ее правителей было родом с
этнической периферии этой громадной территории, и нет никаких доказательств
того, что это обстоятельство могло быть столь же важным, сколько социальные и
политические факторы, вызвавшие дезинтеграцию режима. Причины упадка Римской
империи, по мысли М. Вебера, следует искать не в примитивных исследованиях
«кровей», а в социально-исторических условиях и обстоятельствах того времени.
[4]
Касаясь
другой великой цивилизации — Китая, М. Вебер рассматривал, в частности, вопрос
о присущих китайскому «национальному характеру» стереотипах аутсайдера. Но в
отличие от других исследователей он доказывал, что, во-первых, реальное
проявление этих стереотипов весьма противоречиво, и, во-вторых, определенные
типы поведения могут интерпретироваться как типичные для большинства групп — независимо
от их этнической принадлежности — при соответствующих условиях. Таким образом,
и в этом случае приверженность М. Вебера ценностно-нейтральным методам проверки
исследовательских гипотез, считавшихся многими современными ему учеными
правдоподобными, привела его к неприятию расовых и этноцентрических объяснений
социальных и поведенческих проблем.
Позиции
зрелого М. Вебера по вопросам этничности и этнической стратификации отличались
от тех, которые были присущи ему во время написания работ об аграрной жизни
Восточной Германии. Это подтверждает его анализ индийской кастовой системы и
ситуации в еврейской диаспоре на Западе. В частности, он пытался осмыслить,
какие факторы препятствуют процессу ассимиляции евреев. Отвергая представления
об особых «врожденных» характеристиках еврейского меньшинства, он ставит
вопрос: «Какой исторический и социальный опыт сформировал установки евреев,
вызвавшие их изоляцию от соседей?». [5]
И
в случае изучения исторического развития кастовой системы, и при анализе
устойчивости еврейской этнической идентичности исследовательские интересы и
принципы, исповедовавшиеся М. Вебером, заставляли его сосредоточиться на
взаимодействии экономического, религиозного и этнического факторов.
Экономическая мобилизация обеспечивает рациональность путем создания особых
исторических структур, религия выступает в роли потенциального источника
легитимизации, а расовые и этнические признаки являются удобными видами
групповых маркеров. Касту в Индии М. Вебер рассматривал как измерение
социальной стратификации, которая берет свое начало в расовых конфликтах с
белыми завоевателями, изгонявшими темнокожих аборигенов с более престижных
социальных позиций. Интерпретация религиозной доктрины кармы и табуирования
смешанных браков (как и при обосновании уникального вклада протестантизма в
становление современного капитализма) обеспечили М. Веберу понимание
жизнестойкости кастовой системы в Индии. Трактовка особых характеристик
традиционного иудаизма, например соблюдение строгих регламентаций при приеме
пищи, имела важное значение для объяснения того, почему еврейский народ
сохранился в полиэтническом мире. [6]
Влияние
работ М. Вебера сказалось в первую очередь на способах объяснения механизмов
дискриминации и угнетения. После его смерти (1920 г.) Германия оказалась
погруженной в «ледяную тьму полярной ночи». С поражением нацизма главной темой
в исследованиях этнических и расовых отношений, особенно среди ученых,
эмигрировавших из Центральной Европы, стало изучение психодинамики
предрассудков. Наиболее ярко это осуществлено в работе «Авторитарная личность»,
авторы которой (Т. Адорно, Э. Френкель-Брюнсвик, Д. Левинсон и Р. Сэнфорд)
предприняли попытку понять глубинные корни человеконенавистнической идеологии
фашизма с точки зрения представлений о нем, как особом типе личности, мыслящем
в форме предрассудков и склонном к дискриминации, в том числе по этническому и
расовому признаку. Постепенно ограниченность этого подхода стала очевидной, и
внимание ученых переключилось на изучение структур и паттернов этнической и
расовой дискриминации. [7] Вместе с этой переориентацией наиболее релевантными
анализу этнических отношений стали центральные для М. Вебера темы власти,
господства и силы.
Особенности
подхода, опирающегося на идеи М. Вебера, заключаются в том, что в отличие от
феноменологии, этнометодологии и символического интеракционизма, делающих
основной упор на изучение микродинамики этнических и расовых взаимодействий,
методологический фокус веберианства сосредоточен на действии и интерпретативном
понимании такого действия. Интерес М. Вебера к роли идей, часто критиковавшийся
марксистской социологией, имел немаловажное значение для анализа роли
идеальных, а не только материальных интересов в экономике и политике. Наконец,
особое внимание ученого к проблемам власти, силы и господства явилось исходным
для подходов, связанных с исследованием действия различных социальных факторов,
— от теорий конкуренции за ресурсы до теорий мировой системы и конфликта между
центром и периферией. От веберианства идут и концепции рационального выбора,
авторы которых показали себя наиболее последовательными проводниками идей М.
Вебера в приложении к анализу этнических и расовых отношений. [8] Стоит,
однако, отметить, что понимание идеи рациональности самим М. Вебером
значительно отличается от того, которое представлено в этих современных
теориях.
Остановимся
подробнее на некоторых ключевых направлениях теоретического исследования
этнических отношений. Это, во-первых, разработка великим социологом ряда
основных понятий применительно к анализу этнических проблем; во-вторых,
исследование им процессов групповой закрытости и поддержания межгрупповых
границ; в-третьих, анализ категорий власти и господства в сфере этнических
отношений.
Сам
М. Вебер весьма скептически относился к возможности точной и четкой дефиниции
такого социального образования, каковым является этническая группа. «Целостная
концепция этнической группы, — пишет он в «Хозяйстве и обществе», — столь
сложна и неопределенна, что было бы хорошо вовсе от нее отказаться». [9] Тем не
менее он не только не отказался от этого понятия, но и с величайшей
тщательностью пытался выявить его сущностные характеристики. В результате он
сформулировал определение этнической группы, которое в принципе разделяется до
сих пор современными исследователями. М. Вебер определил этническую группу как
«группу людей (отличающуюся от родственных групп), которые сохраняют веру в
свое общее происхождение таким образом, что это обеспечивает основу для
создания общности». [10] В этом определении он выделил в качестве
фундаментальной характеристики этнической группы систему верований, разделяемых
ее членами, а не какие-либо иные, так называемые «объективные» черты группового
членства — общий язык, религию, территорию, биологические особенности и т. п.,
— с которыми часто ассоциируется повседневное понимание этничности.
Значение
веры в общее происхождение жизненно важно для этнических сообществ (это
отмечается практически во всех известных определениях этнической группы в
социологии и социальной антропологии [11]), хотя такая форма идентификации по
большей части строится на фиктивном родстве. Фактически в определении Вебера
подчеркнуто, что главное различие между родственной и этнической группами
состоит в предполагаемой идентичности, а не реальном родстве. Осознание индивидами
единого этнического членства не предполагает с необходимостью образование
особой — этнической — группы. Но оно обеспечивает основу для тех ресурсов,
которые могут быть мобилизованы посредством действия для создания такой группы
или движения, когда для этого сложатся определенные условия.
Такое
представление об этничности предполагает взгляд на нее как социальный
конструкт, используемый в политических или экономических целях. Внимание
исследователей сконцентрировано не столько на «объективных» элементах
этничности, сколько на тех процессах и механизмах, которые превращают
этнические характеристики в сформировавшиеся сообщества и организации. Следует
отметить, что эта перспектива анализа приложима ко всему спектру групп,
определяются ли они как этнические или расовые: независимо от того, какие
характеристики выбираются в качестве основных — цвет кожи или культура и язык —
важнейшим для социологического анализа является социальное содержание и
значение группы или сообщества. Таким образом, простое на первый взгляд
определение М. Вебера ставит перед исследователями ряд нетривиальных вопросов,
имеющих принципиальное значение для изучения этничности: Чем определяется
возрастание роли этнического фактора в тот или иной исторический момент? Что
обусловливает выбор конкретных этнических маркеров в качестве решающих для
образования группы и формирования этнической идентичности? Как устанавливаются
и поддерживаются этнические границы? Каким образом эти границы могут меняться
или вообще разрушаться вследствие процессов ассимиляции и образования новых
социальных группировок? и т. д.
Перспективной
с точки зрения дальнейших исследований оказалась и трактовка М. Вебером
феномена национализма. Э. Смит отмечает, что М. Вебер рассматривал национализм
как политическое «продолжение» этнического сообщества, поскольку его члены и
лидеры пытаются найти для этого сообщества единственно подходящую политическую
структуру путем образования независимого национального государства. [12] Хотя
М. Вебер специально не .занимался изучением развития западного национализма,
тем не менее именно он первым начал обсуждать важную проблему соотношения
этничности и национализма, которая стала ключевой для многих современных
концепций. [13]
Наряду
с разработкой ряда базисных определений М. Вебер поставил вопрос о групповой
«социальной закрытости». Речь идет о том, что, перенеся установившуюся в
экономической литературе традицию исследования основных причин образования
монополий и олигополий на более широкий круг социальных явлений, он обнаружил интересную
тенденцию образования этнических сообществ. Такие исторические события, как
завоевания, аннексии, добровольные и недобровольные миграции, имеют в качестве
своих следствий контакты и взаимодействия различных по своим характеристикам
групп, оказавшихся в непосредственной близости друг с другом. Это, в свою
очередь, создает условия для появления у наиболее сильной группы стремления
укрепить свое господствующее положение с использованием максимально возможного
количества экономических, политических и идеологических ресурсов. Это
становится особенно очевидным, когда конкуренция за ресурсы возрастает
настолько, что «одна группа конкурентов принимает какую-либо внешне
идентифицируемую характеристику другой группы реальных или потенциальных
конкурентов — расовые признаки, язык, религию, территориальное или социальное
происхождение, местопребывание, и т.д. — как предлог для того, чтобы вытеснить
ее. Неважно, какая именно характеристика выбирается в каждом конкретном случае:
это зависит от того, какой проще всего воспользоваться... Целью этой
монополизации... всегда является закрытие социальных и экономических
возможностей для посторонних». [14]
В
дальнейшем эта проблема «социальной закрытости» была развита во многих работах,
в частности в специальном исследовании Р. Мэрфи, где была предложена система
иерархии «социальной закрытости». [15] В неовеберианской литературе эта тема в
основном разрабатывалась с точки зрения образования статусных групп, в том
числе и этнических, включенных в борьбу за распределение общественных ресурсов.
[16] Ряд подходов, представленных в первую очередь работами социальных
антропологов Ф. Барта и С. Уоллман, [17] явились по сути дела вариациями
данного сюжета в отношении изучения этнических границ: закрытость этнической
общности определяется наличием и поддержанием межгрупповых границ. Исследование
У. Р. Брубейкера, посвященное сравнительному анализу форм гражданства и
государства во Франции и Германии, является иллюстрацией того, каким образом
механизмы закрытости работают в условиях современного социального многообразия.
Он пишет: «В глобальной перспективе институт гражданства является мощным
инструментом социальной закрытости, защищающим процветающие государства от
бедности мигрантов. Гражданство является также инструментом закрытости внутри
самих государств. Каждое государство устанавливает концептуальные, законные и
идеологические границы между своими гражданами и иностранцами». [18]
Введение
М. Вебером синтетического понятия статусной группы как важного элемента системы
общественной стратификации имело большое значение для понимания особого
социологического статуса этнической группы. Пример белых бедняков в южных
штатах США неоднократно приводился им для иллюстрации динамического отношения
между низким экономическим классом и высоким этническим статусом, которое имеет
важное значение для современных этнических и расовых исследований. Отмечая
отсутствие классового антагонизма между плантаторами, имевшими фактических
рабов, и белыми бедняками, у которых не было возможности эксплуатировать чужой
труд, М. Вебер одновременно заявлял, что последние намного враждебнее
относились к неграм, чем плантаторы-рабовладельцы. Позднее, как отмечают
исследователи, модификацией этой темы стала концепция П. Ван ден Берге о
различии «конкурентного» и «патерналистского» типов этнических и расовых
отношений. [19]
Известное
обсуждение М. Вебером вопроса о соотношении понятий «класс», «статусная группа»
и «партия» в работе «Хозяйство и общество» фактически указывает на реальное
разделение им сфер социальной жизни: в одних превалируют рыночные отношения, в
других — нет. Так, он отмечает, что «когда судьба группы людей не
обусловливается их шансами на использование товаров или труда на рынке (как в
случае рабов), эта группа... является не "классом", а "статусной
группой"». [20] Это отнюдь не означает, что статусные группы не связаны с
экономической структурой общества, но их особая динамика не определяется
полностью способом производства или формами распределения общественного
богатства. Один из основателей «символического интеракционизма» Г. Блумер
определил этнические и расовые отношения как «чувство групповой позиции», [21]
которое тесно связано с проблемой социального достоинства, престижа и стиля
жизни, т. е. с тем, что, по Веберу, обусловливает существование статусной
группы. И если было бы неверным отрицать экономическое влияние на этническое
групповое членство (и исключение из этого членства), то столь же неправильным
было бы сводить к чисто экономическим причинам один из фундаментальных факторов
индивидуальной идентичности и социальной жизни в целом. Наконец, еще одна
проблема, активно разрабатывавшаяся М. Вебером и играющая важную роль в
приложении к современным этническим исследованиям. Многие из интерпретаторов
веберовской политической социологии отмечали, что в основе ее центральных
категорий власти и легитимности лежит представление об использовании силы в
политических процессах. Ф. Паркин пишет: «Под бархатной перчаткой всегда скрыт
железный кулак... Терминология насилия, принуждения и силы столь же естественна
для социологии Вебера, сколь терминология моральной интеграции для социологии
Дюркгейма». [22] Сам М. Вебер был достаточно однозначен в суждениях по этой
проблеме: «Господство в самом общем смысле является одним из важнейших
элементов социального действия. Конечно, не в любой форме социального действия
обнаруживается структура господства. Но в большинстве случаев социального
действия господство играет значительную роль, даже там, где это не столь явно
на первый взгляд.. . Каждая без исключения сфера социального действия
испытывает на себе глубокое влияние структур господства». [23]
Эти
рассуждения оказываются особенно важными в контексте анализа проблем этнических
отношений. Недаром одна из наиболее значимых работ конца 60-х годов по вопросам
этничности и расы книга Ф. Мейсона носила название «Паттерны господства». [24]
Ее автор не был социологом и не испытывал на себе особенного влияния идей М.
Вебера, но позиция его была характерна веберианской.
Приоритет
представлений о силе и господстве в социологии М. Вебера и использование этих
понятий в современных концепциях этничности позволяют отметить, что из основных
теорий этнических отношений наиболее близкой идеям веберианства оказывается
теория плюрализма, берущая свое начало в классических рассуждениях ее
основателя Дж. Фурнивала о «плюралистическом обществе». Последнее состоит из
множества этнических групп, живущих в отдельных социальных и культурных
пространствах, где групповое взаимодействие ограничено рамками совершения
обмена на рынке, а целостность общества поддерживается политической силой
господствующих (в том числе колониальных) правителей и политиков. [25] Такая
модель, положенная в основу и более поздних концепций плюрализма,
представленных в работах Дж. Йингера, Р. Шермерхорна, Л. Купера и других
авторов, [26] содержит в себе главные составляющие подхода М. Вебера, включая
признание социальной реальности дискретных этнических границ и фундаментального
значения силы в межэтнических отношениях.
Список литературы
Арон
P. Этапы развития социологической мысли / Пер. с франц. М. 1993, С. 562-570.
From Мах Weber /Ed. by H. Gerth and C. W. Mills. London
1948. P. 15. 3. Ibid. P. 15 — 16.
Вебер
М. Социальные причины падения античной культуры // Вебер М. Избранное. Образ общества / Пер. с нем. М., 1994. С. 447 — 468.
Stone J. Race, ethnicity, and the
Weberian legacy // Amer. Behavioral Scientist. 1995. Vol. 38. N 3. P. 394.
Smith A. D. Chosen peoples: Why
ethnic groups survive // Ethnic and Racial Studies. 1992. Vol. 15. P. 436 —
456.
Мarger М. N. Race and ethnic relations: American and
global perspectives. 2nd ed. Balmont, 1991.
Rex J. Race and ethnicity. Milton
Keynes. 1986.
Цит. по: Stone J. Op. cit. P. 391.
Weber: Selections in translation /
Ed. by W. G. Runciman. Cambridge, 1978. P. 364.
См., напр.: Smith A. D. The ethnic origin of nations.
Oxford, 1986. P. 22 — 30; De Vos G. Ethnic pluralism: Conflict and
accornodation // Ethnic identity: Cultural continuities and change / Ed, by G.
De Vos a. L. Romannucci-Ross. Chicago, London, 1982. P. 9.
Smith A. D. Nationalism and the
historians, // Intern. J. Compar. Sociol. 1992. Vol. 33. P. 62 — 63.
См., напр.: Eriksen Т. Н. Ethnicity and Nationalism: Anthropological perspectives. London;
Boulder, 1993; Brass P. R. Ethnicity and nationalism: Theory and comparison.
New Dehli; London, 1991. 14. Weber M. Economy and society (transl.). New York.
1968. P. 341 — 342.
Murphy R. Social closure. New York,
1988.
Olzak S. The Dynamics of ethnic
competition and conflict. Stanford, 1992.
Barth F. Introduction, // Ethnic
groups and boundaries: The social organization of culture difference / Ed. by
F. Barth. Oslo. 1969. P. 9-38; Wallman S. Ethnicity and boundary process in
context // Theories of race and ethnic relations / Ed. by D. Mason a. J. Rex.
Cambridge, 1986. P. 226 — 235.
Brubaker W. R. Citizenship and
nationhood in France and Germany. Cambridge, 1992. P. X.
Van den Berghe P. Race and racism: A
Comparative perspective. New York, 1978.
Weber: Selections in Translation. P.
45.
Цит. по: Lal В. В. The "Chicago School" of American sociology // Theories of
race and ethnic relations. P. 283.
Parkin F. Max Weber. London, 1982.
P. 71.
Weber M. Economy and society. P. 94.
Mason Ph. Patterns of dominance.
London, 1970.
Furnivall J. S. Colonial policy and
practice: A Comparative study of Burma and Netherlands India. Cambridge, 1948.
P. 304 — 311.
Yinger J. M. Intersecting strands in
the theorization of race and ethnic relations // Theories of race and ethnic
relations. P. 20 — 42; Sсhermerhorn
R. A. Comparative ethnic relations: A Framework for theory and research. New
York, 1970; Kuper L. Race, class and power: Ideology and revolutionary change
in plural societies. Chicago, 1974.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.soc.pu.ru/