Эволюционно-генетическая
концепция происхождения этики
Аруцев
Александр Артемьевич, Ермолаев Борис Валерьевич, Кутателадзе Ираклий Отарович,
Слуцкий Михаил Семенович
Если
существование диких хищных животных представляет собой непрерывную борьбу всех
против вся, то естественный отбор среди них действительно непрерывно ведет к
усилению хищнических инстинктов. Если такой же характер имел отбор в ходе
эволюционного формирования человечества, то логически неизбежен вывод, что
этические начала у человека порождаются лишь воспитанием, религией, верой,
убежденностью, то есть целиком приобретаются в ходе его индивидуального
развития и поэтому не наследственны. В таком случае вспышки массовой жестокости
следует рассматривать как возврат к дочеловеческим животным инстинктам, к
первобытным, звериным, из века в век подавляемым, но естественным свойствам.
Действительно, с точки зрения элементарного здравого смысла и ходячего представления
о естественном отборе господствующим инстинктом у человека должен быть инстинкт
самосохранения и стремление к личной выгоде. Эти стремления могут
ограничиваться лишь разумом и страхом, диктующим такие нормы поведения, которые
избавляют от карающих законов и опасной вражды окружающих. Отсюда кажутся
естественными все совершаемые втайне и направленные на личную выгоду поступки.
Эта логическая
теория, обстоятельно изложенная Чернышевским, выводит все поведение человека из
созданного отбором естественного и почти абсолютного эгоизма. Подкупая своей
простотой, самоочевидностью, она может служить прекрасной идеологической базой
- впрочем, по большей части для тех, кто, резервируя ее для личного
употребления, для окружающих исповедует в качестве защитной какую-либо другую
идеологию.
Но если
инстинкт самосохранения главный, то все прочие инстинкты и эмоции, все
пронизывающие историю факты верности дружбе, массового героизма и
самоотвержения, возрождения общечеловеческих этических принципов почти сразу после
снятия различных форм сверхдавления, - являются лишь результатом отказа от
естественных чувств, инстинктов и эмоций. Однако теория разумного эгоизма - как
естественной основы этики человека - опровергается развитием чувства
справедливости даже и у таких детей, которых воспитывали в духе устремления к
благополучию во что бы то ни стало. Теория разумного эгоизма опровергается
быстрым распространением религий и мировоззрений, требовавших немедленного
самопожертвования во имя блага будущих поколений, в частности мировоззрений, не
обещавших своим приверженцам ни благ на земле, ни загробной компенсации. Будучи
совершенно искренней, идея справедливости оказалась чрезвычайно
регенерационноспособной, фениксом, возрождающимся из пепла.
Как сочетать с
теорией разумного эгоизма, например, отречение французской знати от своих
вековых привилегий? Или попытку русских аристократов-декабристов провести в
столь опасных условиях лично им невыгодную революцию? Как сочетать с этой
теорией поддержку революционных партий почти всей русской интеллигенцией?
Неужели революционеры всех времен и народов жертвовали собой из личных
интересов или честолюбия? Почему перед мобилизацией или боем ловчат только
единицы? Неужели массовая запись добровольцев на опасную войну связана лишь с воспитанием
или является своего рода брачным оперением?
Но если все это
является выражением какого-то естественного альтруизма, то откуда этот
естественный альтруизм появился?
Никто не станет
оспаривать, что готовность матери и отца рискнуть жизнью, защищая свой помет
или детеныша, порождена не воспитанием, не благоприобретена, а естественна,
заложена в родительской природе. Но родительское чувство у животных длится лишь
тот срок, на протяжении которого детеныш и помет нуждаются в помощи и охране
родителей. Следовательно, этот инстинкт действует лишь постольку, поскольку он
способствует сохранению потомства и передаче наследственных особенностей
родителей. Наоборот, отсутствие родительских инстинктов начисто отметает
родительские генотипы, и потому естественный отбор сохранял, усиливал и
совершенствовал родительские инстинкты. Но уже у стадных животных этот тип
альтруизма распространяется за пределы семьи и охватывает стаю, стадо, которые
иначе, в отсутствии чувства взаимопомощи и долга у ее членов, обречены на
быстрое вымирание, ибо у многих видов животных только стая, а не пара
родителей, способна одновременно осуществлять систему сигнализации об
опасности, систему защиты и откорма детенышей. Если отсутствует передача опыта
родительским примером, то стадно-стайные инстинкты тем более оказываются
наследственно закрепленными, точно так же, как защитная окраска, наличие когтей
и других средств самообороны.
1. С
чего начинается человек и ... Человечность?
Эволюция вида
одновременно идет в разных направлениях, но с разной скоростью. Гемоглобин
человека отличается от гемоглобина гориллы лишь одной аминокислотой из 247, и,
вероятно, таков же уровень различий других биомолекул. От появления
питекантропов ("человека прямоходящего") нас отделяет около 1.5 млн.
лет, от неандертальцев (ранняя форма "человека разумного") - 125 тыс.
лет, а современный человек появился около 50 тыс. лет назад. Одно поколение
составляет около 25 лет, и мы отделены от нашего звероподобного предка всего
несколькими тысячелетиями поколений отбора. Но что же мог за это время сделать
отбор?
Эволюция вида
идет направленно, по определенному видовому каналу, и, например, тутовый
шелкопряд под влиянием отбора способен за десяток поколений пройти
наследственный сдвиг от огромной бабочки с коконом, весящим 3 грамма, до
карликовых экземпляров, с весом в 6-7 раз меньшим и в три раза ускоренным
развитием. Иными словами, наличие такого видового канала обеспечивает не только
сверхбыструю эволюцию, но и эволюцию коррелированную, согласованную по целым
системам признаков. Не так много лет потребовалось, чтобы из тапирообразной
морды вырос хобот слона и чтобы сформировалась шея жирафа, отдавшая в его
распоряжение всю листву, недоступную другим животным.
Когда наш
предок начал ходить на задних лапах, а передние лапы стали руками, появились
орудия, стремительно рос мозг, слагался совершенно новый канал коррелированного
сверхбыстрого эволюционирования, канал, предуказанный длительной беззащитностью
детеныша. Эта беспомощность, беззащитность детеныша связана с прогрессирующей
кортиколизацией мозга, перемещением функций из стволовой части в кору.
Параллельно
эволюционному росту мозга все более удлинялся срок беременности, а главное,
срок беспомощности детенышей, в течение которого они нуждаются в охране не
только родителей, но и всей стаи. У самых примитивных племен детеныш до шести
лет совершенно неспособен к самостоятельному существованию, к добыванию пищи, к
обороне, и даже у индейцев он лишь в девять лет становится способным к
самостоятельной охоте. Непрерывная охрана, непрерывная подкормка детей и
беременных, численность которых составляла не меньше трети стаи, могла
осуществляться только стаей в целом, скованной в своей подвижности этой массой
беспомощных носителей и передатчиков ее генов. И если эволюция человека,
начиная от питекантропа, оставила следы в виде постепенно меняющихся скелетов,
то в отношении наследственных инстинктов и безусловных рефлексов человек должен
был дальше отдалиться от питекантропа, чем выводковые птицы от гнездовых.
В долгий период
палеолита и неолита, когда территориальная разобщенность племен быстро обрывала
распространение таких по преимуществу человеческих инфекций, как чума, холера,
оспа, корь, дизентерия, тифы, когда женщина рождала 10-15 детей, а из них
доживало до зрелости лишь двое-трое, тогда выживание племени главным образом
зависело от защиты против хищников, охраны и прокорма детенышей. Лишь при
прочной внутриплеменной спайке потомство могло дожить до возраста
самостоятельности. Зато сохранение хотя бы половины "поголовья" на
протяжении четырех-пяти поколений порождало геометрический взрыв размножения, и
инстинкты, которые мы позднее назовем альтруистическими, могли распространяться
на значительные пространства. Стаи дочеловеков и племена могли не конкурировать
друг с другом, но все равно природа безжалостно истребляла тех из них, в
которых недостаточно охранялись беспомощные дети... и старики.
Стаи и стада
дочеловека могли существовать и без каких-либо коллективистских и
альтруистических инстинктов. Они могли побеждать и даже плодиться без них. Без
этих инстинктов они только не могли выращивать свое потомство, а следовательно,
не могли передавать свои гены и вымирали, образуя бесчисленные тупики эволюции.
Выживать могли лишь сообщества с инстинктами и эмоциями, направленными не
только на личную защиту, но и на защиту потомства, на защиту стаи в целом,
защиту быструю, молниеносную, инстинктивную. В условиях доисторических и даже
исторических наличие таких инстинктов должно было проверяться естественным
отбором почти непрерывно.
Но могли ли эти
инстинкты ограничиваться лишь заботой о потомстве или же становление
человечества неизбежно было связано с естественным отбором на альтруистические
инстинкты гораздо более широкие?
2.
Этика как продукт естественного отбора
Естественный отбор
на этические эмоции. Круг инстинктов и безусловных рефлексов, необходимых для
сохранения потомства, - огромен. Требуется не просто храбрость, а храбрость
жертвенная, сильнейшее чувство товарищества, привязанность не только к своей
семье, но и ко всем детенышам в целом, необходимость защиты беременных самок.
Причем в условиях постоянного нападения хищников многие из этих рефлексов
должны были срабатывать молниеносно.
Конечно, нелепо
представлять себе эволюцию человека только как путь совершенствования того
начала, которое можно назвать этическим. Во многих ситуациях избирательно
выживал и оставлял больше потомства тот, в ком довлел инстинкт самосохранения,
чистый эгоизм. Борьба внутри стаи или племени за добычу, за самку
сопровождалась отбором на хищнические инстинкты; например, вождь в современном
южноамериканском племени оставляет в 4-5 раз больше детей, чем рядовой охотник.
Однако племя, лишенное этических инстинктов, имело, может быть, столь же мало
шансов оставить потомство, как племя одноногих, одноруких или одноглазых. И
если в ходе эволюции, направляемой по каналу церебрализации, неизбежно
возрастал до гигантских размеров резервуар памяти, то столь же неизбежно и
быстро росла та система инстинктов и эмоций, которую мы называем совестью.
Под категорией
"совесть" мы будем понимать всю ту группу эмоций, которая побуждает
человека совершать поступки, лично ему непосредственно невыгодные и даже
опасные, но приносящие пользу другим людям.
Если отбор
повел человечество по пути создания эмоционального комплекса совести, то это
вовсе не значит, что он не шел параллельно на разнообразие, в том числе на
эгоизм, и развивающееся общество неизменно создавало такие социальные ниши, в
которых усиленно размножались и антисоциальные генотипы. Однако комплекс этических
эмоций и инстинктов, подхваченный отбором в условиях той специфики
существования, в которую заводила человечество его церебрализация, оказался
необычайно широким и сложным, причем многие противоестественные с точки зрения
вульгарного дарвинизма виды поведения на самом деле совершенно естественны и
наследственно закреплены. Наследственно закрепляются, разумеется, не эмоции вне
времени и пространства, а нормы реакции, системы восприятия и преломления в
психике потока информации, поступающей в мозг с момента рождения. То есть это
способность воспринимать информацию с позиций самосоздающихся этических
критериев, необычайно важных для сохранения группы, стаи. Например, на первый
взгляд может показаться, что естественный отбор среди самцов, мужчин должен был
идти по признаку максимальной сексуальности. Но так ли это?
Отбор, идущий
по плодовитости, а не по сексу. Порхающий Дон Жуан оставлял гораздо меньше
детей, чем домовитый крестьянин. Поэтому победителями с эволюционной точки
зрения, то есть распространителями своих генов, оказываются народы или группы,
устойчиво плодовитые.
Происхождение
некоторых форм поведения и эстетических эмоций. Для раскрытия происхождения
поведенческих инстинктов и эмоций можно проанализировать модель, созданную
непосредственно естественным отбором, например, в процессе согласования
поведения животных с их приспособительной окраской. Эта окраска имеет два
основных и диаметрально противоположных назначения: покровительственное и
предостерегающее. В случае покровительственной окраски все поведение животного
(бесшумность передвижения, замирание при тревоге и тому подобное) направлено
отбором по каналу незаметности. Наоборот, предостерегающая окраска сочетается с
шумным поведением, самодемонстрированием. Бросающаяся в глаза внешность приковывает
внимание врага и провоцирует его нападение: хищник, однажды напав, на опыте
убеждается, что броско окрашенная "добыча" на самом деле либо
прекрасно вооружена (колючками, иглами, могучими челюстями, когтями, клювом,
ядом, вонючими секретами), либо очень агрессивна и опасна, либо совершенно
несъедобна. Хищник уже никогда больше не трогает такое или сходно окрашенных
животных. Отметим, что предостерегающие окраски разных насекомых, амфибий,
пресмыкающихся - это сочетание яркокрасных, черных и желтых оттенков,
совпадающих с комбинациями цветов, которыми художники и театральные режиссеры
создают у зрителей чувства тревоги, опасности, угрозы.
Это совпадение
предостерегающих окрасок животных и предостерегающей палитры режиссера
показывает, на какую глубину напластований наследственных свойств должна была
погрузиться такая группа эмоций, чтобы у сегодняшнего театрального зрителя при
виде этой комбинации цветов создавалось то же чувство тревоги, какое было у
хищника, бродящего в поисках добычи.
Брачное оперение
и пение в период ухаживания за самкой подставляет самцов под удары хищников и с
этой стороны невыгодно. Однако это оперение и пение прекрасно, причем не только
в понимании человека, но и для непосредственного адресата, например птицы с
довольно малым мозгом, - иначе эти признаки не закреплялись бы отбором. Можно
ли после этого сомневаться, что наши эстетические эмоции являются следствием
отбора, шедшего еще задолго до появления человека?
Итак, яркая
окраска в ряде случаев является не предостерегающей, а привлекающей. Например,
яркая окраска самцов у большинства утиных в период размножения резко отличается
от покровительственного оперения самок, рассчитанного на незаметность. Такой
диморфизм во время гнездования отводит врагов от нападения на насиживающую яйца
и кормящую птенцов самку - объект в этот период биологически гораздо более
ценный, чем самец. Но если в соответствии с этим в эволюции утиных формируется
физиология оперения и поведения самцов, то можно ли считать
элементарно-приличное поведение мужчины по отношению к женщинам и детям лишь
результатом воспитания или пережитком, а не проявлением запрограммированных
естественным отбором инстинктов?
3.
Происхождение некоторых отрицательных эстетических эмоций
Значительная
часть эстетических эмоций носит отрицательный характер. Поэтому следует на
нескольких примерах выяснить эволюционно-генетическое происхождение таких
эмоций, как, например, реакция на отвращение. Пожалуй, ничто не вызывает столь
сильного отвращения у человека, как фекалии, в особенности человеческие же, и
падаль. Какая же форма естественного отбора могла породить подобное отвращение?
По-видимому, налицо не менее двух разных типов отбора: отбор, вызванный
паразитическими червями, и, вероятно позднее, отбор, вызванный кишечными
инфекциями.
Очень многие
виды червей, эволюционируя в направлении почти полной неспособности к
внепаразитарной жизни и размножению, превратились в набитые яйцами мешки и
проделали отбор в направлении облигатности, то есть полной зависимости от
хозяина, гибель которого влечет за собой почти неизбежную гибель паразита.
Этот отбор
создал в ходе эволюции очень своеобразный барьер для размножения паразита. Так,
для многих паразитических червей характерна смена хозяев, а для некоторых,
например аскарид, образующих астрономическое количество яиц в кишечнике
хозяина, характерна остановка развития яиц в данном организме, необходимость
выхода с фекалиями наружу и прохождение определенной стадии развития вне
организма, в фекалиях, после чего только и развивается инвазивность - способность
к заражению. Едва ли поэтому можно сомневаться в интенсивности отбора на
отвращение к фекалиям, который шел тысячи поколений и закрепился в форме
общечеловеческой эмоции. Весьма вероятно, что этот отбор подкреплялся и той
опасностью, которую представляли фекалии людей - в силу существования ряда
только человеку свойственных возбудителей кишечных инфекций, например
дизентерии и брюшного тифа.
Что касается
падали, то человек, сравнительно не так давно, на уровне австралопитека,
превратившийся в эврифага, питающегося любой пищей, не успел приобрести
свойственной многим хищникам устойчивости к ботулизму, к трупному токсину.
Поэтому естественный отбор, вызываемый вымиранием тех, кто, голодая, не мог
удержаться от пожирания гнили и падали, закрепил у уцелевших почти
непреодолимое отвращение к ее запаху,
Человек, вместе
с немногими другими видами животных, характеризуется особым наследственным
дефектом биосинтеза: неспособностью синтезировать аскорбиновую кислоту -
витамин С. Отсюда не только склонность заболевать цингой, но и неспособность
самостоятельно справляться с множеством микробов и токсинов, безвредных для
многих животных. Очень трудно установить те формы отбора, которые заставили
человека так полюбить зеленые растения - постоянный источник витамина С.
Поскольку наша
задача - анализ происхождения не эстетических, а этических эмоций и типов
поведения, мы ограничимся этими немногими примерами и покажем, каким образом
естественный отбор, притом именно групповой, а не индивидуальный, породил у
человека очень сложные этические эмоции, подлежащие, казалось бы, отметанию
естественным отбором. Отбор, понимаемый как борьба всех против вся, как
отметание всего явно слабого, индивидуально неприспособленного либо утратившего
приспособленность, должен был, как может показаться, привести к закреплению
эмоций, направленных против индивидуально неприспособленных. Покажем на двух
примерах - на примере отношения к старости и на примере искания истины, - что
реально действовавший групповой отбор закрепляет эмоции, в высшей степени
альтруистические.
4.
Естественный отбор на эмоции защиты старости
Утрата
родительских чувств к подросшим детенышам у животных ярко раскрывает то, что
родительские эмоции создавались именно естественным отбором: эти эмоции
исчезают у каждого животного, как только они оказываются ненужными с точки
зрения естественного отбора. Но в таком случае возникает вопрос, почему в
человеческом обществе, где так много примеров неблагодарности, нормой поведения
является уважение к старикам. Вероятно, первая мысль - что это уважение и
бережливость к старым людям связаны лишь с воспитанием, а не с унаследованными
эмоциями. Однако такое представление антиисторично и порождается непониманием
огромного значения межгруппового отбора в процессе развития человека.
Дело в том, что
уже на заре организации человеческих сообществ, с развитием речи все большее, а
может быть, и решающее значение в борьбе племени за существование стал играть
накапливаемый и передаваемый опыт. Объем знаний, умений и навыков, необходимых
племени для выживания в борьбе с природой и врагами, неуклонно возрастал.
Умения и навыки изготовления орудий, одежды, добывания и поддержания огня,
охоты, сбора и хранения провизии, знание повадок животных - жертв и хищников,
знание свойств пищевых, целебных и ядовитых растений, знание звезд, рек, болот,
гор, а также лечение ран и болезней, уход за младенцами, устройство жилья, -
все это, получаемое от предков и накапливаемое, при отсутствии письменности
целиком становилось достоянием старых людей. Старые люди с их жизненным опытом
и резервуаром хранимых в памяти знаний неизбежно были почитаемым и охраняемым
кладом для племени. От этой малочисленной группы выживание племени, может быть,
зависело в гораздо большей мере, чем от молодых, но неопытных добытчиков. Объем
знаний и навыков, которые до развития письменности приходилось целиком держать
в памяти, конечно, очень велик, и потому не из чисто этических принципов, а
просто в силу здравого смысла, у народов, не имевших развитой письменности,
старейшины пользовались очень большим авторитетом.
Разумеется,
старые люди уже не передавали свои гены потомству, но группы и племена, в
которых охрана старых людей и помощь им не была столь же автоматической и
рефлекторной, как и помощь детям, обрекались на быстрое вымирание.
Таким образом,
ближайшее рассмотрение показывает, что эта форма альтруистических эмоций - на
защиту старости - должна была закрепляться естественным отбором, а не только
вырабатываться воспитанием.
5.
Групповой естественный отбор на жажду познания
К одной из
особенностей человека следует отнести любопытство и жажду знаний, что обрекало
многих людей на жертвы и лишения. Вспоминая проделки бесчисленных поколений
школьников и студентов, увиливавших от занятий, можно счесть стремление к
знанию противоестественным, тем более что овладение знаниями зачастую не
помогало, а скорее мешало их владельцам выжить и, соответственно, оставить
большее число детей. Потомство великих ученых, мыслителей, поэтов, провидцев
обычно малочисленно: те, кто шел дальше общепринятого или думал о
недозволенном, гибли во все века. Индивидуальный отбор, вероятно, всегда
действовал против чрезмерно любознательных, против стремившихся к познанию. Но
зато на генотип, устремленный к усвоению и пониманию, работал отбор групповой,
иногда необычайной мощности.
Стоит
сопоставить судьбу стада полулюдей, целиком лишенных духа познания, с судьбой
такой группы, в которой хоть изредка появлялись его носители. Они почти всегда
погибали бесцельно или бесследно, но нет-нет, да оставляли современникам
какую-либо из тысячи находок - будь то насадка камня на палку или умение плыть
на бревне, - и это хоть немного повышало шансы группы на выживание и успешное
размножение. Групповой отбор не был столь интенсивным и сильным, чтобы сделать
жажду знаний всеобщей и неукротимой (как, например, половое чувство), но он все
же шел. Шутка "научная работа есть удовлетворение личной любознательности
за государственный счет" - хороша, но не точна: любопытство
удовлетворяется чтением, даже бездумным. Но именно жажда познания нового и
истинного заставила работать в науке сотни тысяч людей еще до того, как этот
труд стал хорошо оплачиваться и почитаться. Жажда знания обуревала множество
людей всегда, даже если она уводила в жречество, монашество, знахарство,
шаманство, алхимию, талмудизм, кабалистику, сектантство, в изучение Библии,
Корана, конфуцианства.
Итак, эмоции
человечности, доброты, рыцарского отношения к женщинам, к старикам, охрана
детей, стремление к знанию - это те свойства, которые неизбежно развивались под
действием естественного отбора - по мере превращения человека в животное
социальное из-за цефализации и удлинения срока беспомощности детей. Закон
естественного отбора, самый могущественный из законов живой природы, самый
безжалостный и аморальный среди них, постоянно обрекавший на гибель подавляющее
большинство рождавшихся существ, закон уничтожения слабых, больных, - этот
закон в определенных условиях, именно тех, в которых слагалось человечество,
породил и закрепил инстинкты и эмоции величайшей нравственной силы.
Почему же мы
считаем порядочность, этичность, готовность к подвигу противоестественными?
Почему мы, оценивая свои и чужие поступки шкалой этичности, не отдаем себе
отчета в том, что эта шкала является самой естественной?
6.
Социальный отбор и порождаемые им искаженные представления об этической природе
человека
Отбор
естественный и социальный шли в далеко несовпадающих направлениях, если не
сказать - противоположных. Нередко главными факторами социального отбора были
честолюбие, властолюбие, жестокость, беспринципность.
Социальный
отбор лишь в слабой степени шел по признакам энергии, одаренности и нередко,
как, например, свидетельствуют биографии миллиардеров, шел и на способность к
хищничеству.
Истребление
Наполеоном пленных в Яффе оправдывали необходимостью. Но его этическая сущность
раскрывается посылкой им в период послетермидорианской безработицы прошения о
принятии на русскую службу. Тем не менее корсиканец позднее взывал к
патриотизму французов столь же успешно, как австриец Шикльгрубер - к
патриотизму немцев.
Обжора в
состоянии съесть лишь несколько обедов; даже Распутин, падишах или султан имели
все же ограниченное число любовниц, и только одна из страстей ненасытна -
властолюбие. Оно победило самого Наполеона. Именно властолюбие породило
наибольшее число преступлений. Эйхман, убийца шести миллионов, как выяснилось
на суде, не был антисемитом, однако величайшей гордостью его жизни было то, что
он, лейтенант, однажды как равный участвовал в заседании среди одних лишь
генералов.
К счастью,
только в некоторых случаях жажда власти во что бы то ни стало, и безмерная
жестокость могли чудовищно усиливаться благодаря социальному отбору, например,
на востоке, где властителю доставался огромный гарем, и гены жестокого
захватчика стремительно распространялись среди знати - его потомков. Может
быть, именно этому обязано человечество вошедшей в поговорку азиатской
жестокостью.
Существование
импульса человечности вынуждает подбирать идеологические мотивы для его
нарушителей и постоянно подкупать окружающих чинами, должностями, деньгами.
Попрание норм человечности быстро расслаивает нарушителей по иерархической
лестнице соответственно степени их готовности преступать рамки кодекса
этических норм.
Социальный
отбор, вознося над "винтиками" пролаз, шкурников, подхалимов,
авантюристов, карьеристов, эксплуататоров, выносит их на такие позиции, откуда
они не только повелевают тысячами "низших", но и видны тысячам
"низших". Может быть, всего опаснее то, что эти "высшие" и
их дела, будь то Жиль де Ретц, Людовик XV или Л.П.Берия, каждый своим примером
формирует у человека представление о человечестве в целом, причем в большей
мере, чем миллионы добросовестных тружеников.
Поведение
"высокопоставленного" видят сотни, тысячи, миллионы; поступки
"винтика" видны лишь его ближайшим соседям. Если выдвижению в
обществе способствует наличие хищнических инстинктов, то действия вознесшегося
хищника народ чувствует острее, чем поведение миллионов "винтиков",
для которых, однако, именно властитель, в силу оптического эффекта всевидности,
становится эталоном для суждения о человечестве в целом.
7. О
некоторых тенденциях к отречению от этических норм
Пожалуй, ни к
кому не апеллирует так охотно человек, совершивший грязный поступок, как к
Достоевскому. Однако надо обратить внимание на то, что характеры и события,
описанные им, почти нереальные, несмотря на разительное правдоподобие. Так,
студенты, если уж убивали богатых старух ради спасения сестры и матери, то,
пойдя на это, не забывали сразу о настоящей цели, мотивах и оправдании
преступления; невеста не убегает от венчания с любимым под нож купчика, а тот,
если и убивал свою любовницу, то старался избежать каторги; проститутки
комплектовались не из Сонечек Мармеладовых, а Катерины Ивановны, и, наслаждаясь
унижением, все-таки не выводили дочерей плясать на улице. Вернее, если все это
и случалось, то крайне редко, потому что каждое действие рождается из
столкновения многих мотивов и контролируется задерживающими центрами. Так, как
у Достоевского, - не бывало, а иллюзия правдоподобия порождается тем, что
эквивалентно дикие мысли естественно проносятся в голове, но не реализуются в
действия. Но если реализм Достоевского обманчив, если его стремление показать,
что негодяй или ничтожество способен к благородным поступкам, а порядочный человек
волей обстоятельств непременно пакостит, - если это порождено
индивидуально-биографическими особенностями личности писателя, то зато он, как
никто другой, снимая одно за другим мотивационные напластования, добирался до
первичных импульсов. И что же? В основе их лежат общечеловеческие чувства
благородства, даже если они перемешаны с жестокостью, честолюбием, гордостью,
мстительностью, со страхом и так далее. Важно одно: не хищничество как таковое,
а сложная гамма чувств - такова первая реакция: реакция доброты, братства,
сочувствия.
Разумеется,
этот первичный импульс слаб; важно, что он человечен, и недаром название ему -
человечность. Разумеется, натура, мало-мальски нацеленная на успех, на
начальническое одобрение, на карьеру, этот импульс легко преодолевает. Важно,
что он, импульс, есть и, следовательно, отбор работал не зря.
Таким образом,
чувство долга, доминирующее в поведении неизворотливого большинства, порождено
не звездами в небе и не небесным законом в груди, а отобранным в ходе эволюции
комплексом эмоций - эмоций, столь же необходимых людскому сообществу, как
умение ориентироваться перелетным птицам.
Конечно, выход
в действие эмоций, объединяемых названием совесть, да и интенсивность этих
эмоций, вплоть до их ратного знака, зависит от среды, воспитания, примеров. Но
"такт", "приличие", "дипломатичность",
"хорошие манеры", "светскость" и тому подобное,
позволяющее, в частности, хранить и в подлости оттенок благородства, удобно для
ухода от требований долга. Дикарь или малообразованный человек может проявить
большую этическую активность, чем цивилизованный человек, всегда легко
подыскивающий мотивы для самооправдания. Любопытно, что связь уровня этики
индивида с его образованием или социально-экономическим уровнем до сих пор
остается весьма спорной и корреляция может быть обратной.
Талейран
предостерегал от следования первым побуждениям - "они всегда самые
благородные". Необходимость этого предостережения вызвана естественной
реакцией - как следствия естественного отбора, которому некогда подвергалось
человечество.
Однако
важнейшие проблемы этики ставятся сегодня не парадоксами Достоевского, а тем,
что широкие массы, освободившиеся от религиозных догм, стали подпадать под
влияние расизма, культа, вождизма. Восприимчивыми к вождизму оказались малограмотные
обыватели, крестьяне, рабочие, студенчество. Неспособность сопротивляться
натиску тоталитарной дезинформирующей пропаганды и террору исключила обмен
мыслями и организацию внутреннего сопротивления...
8.
Массовая и индивидуальная преступность
Уничтожение
десятков миллионов людей в концентрационных лагерях, массовые расстрелы
гражданского населения, бомбежки мирных народов, непрерывные вспышки новых
очагов войны, безнаказанность преступников - все это возбуждает естественное
подозрение о дикости, жестокости человечества в целом. Действительно, во многих
странах вожди смогли развязать низменные инстинкты не только у единиц, но и у
масс.
Однако широкая
преступность развивалась только в условиях тотального обмана и абсолютной
невозможности анализа происходящего, когда творимые преступления можно было
частью скрывать, частью оправдывать "высокими" целями или
самозащитой.
В эру
инквизиции тысячи людей под пыткой или угрозой пыток покаялись в сношениях с
дьяволом и подписали развернутые показания со всеми подробностями этих
сношений.
Взятая в плен
Жанна Д'Арк на суде мужественно отрицала связь с нечистой силой. Но у нее
вынудили присягу невинную: не надевать мужского платья. А ночью ее женское
платье унесли и заменили мужским, которое ей пришлось надеть, чтобы не
проходить голой перед тюремщиками. Ее сразу потащили в суд, объявили
разоблаченной клятвопреступницей и угрозами пытки добились каких-то
полупризнаний. На другой день она от них отреклась, за что ее не удавили как
раскаявшуюся, а сожгли как упорствующую. Порадуемся тому, что ее отречение от
полупризнаний зафиксировали в суде, которому важнее было замучить, чем
опозорить Жанну, потому что иначе величайшая героиня всех времен и народов ушла
бы в историю как экс-героиня, напоследок испугавшаяся. Что же тогда может
сделать одиночка, "средний" человек против насилия, обмана, шантажа -
всего того, что ломает даже величайших героев?
Не будем
предъявлять иск народам безмолвствовавшим, бессильным и обманутым; не будем
порочить ни их мыслительные способности, ни мужество. Прибережем лучше свой
гнев для палачей, для главных виновников и главных исполнителей преступлений,
как это было сделано на Нюрнбергском процессе.
Нас должны
интересовать настоящие преступники - профессионалы, те, для кого преступление -
не стечение случайностей, а основное средство карьеры, основное занятие,
прерываемое лишь по необходимости.
Являются ли в
своей массе преступники тяжелые, рецидивирующие, профессиональные жертвами
воспитания, среды или же можно обнаружить биологические, наследственные
особенности, толкающие на подлинные преступления - преступления в
общечеловеческом смысле этого слова?
Пока речь шла о
преступлениях, совершаемых в обществе, где бытовала жестокая нужда, Ссылки на
социальные условия звучали весомо. Затем козлом отпущения стали пресловутые
"пережитки капитализма". Однако охотники до самоутверждения, паразиты
и стяжатели, любители активного нарушения прав других людей и этического
кодекса натворили в любых социальных условиях столько бед, что пора обратить внимание
не только на средовые, но и на наследственные факторы преступности.
Существование
общих тенденций отбора вовсе не означает, что "нормальную" систему
эмоций нельзя подавлять средой или что человечество наследственно однородно в
отношении эмоций, связанных с этикой. Нормальная система этических реакций,
подобно любому виду психической деятельности, осуществляется при условии
нормального состояния огромного количества генов. Нормальное,
неолигофреническое мышление снижается до уровня олигофренического при
гомозиготности (идентичности) по любому из полусотни уже известных и, вероятно,
сотен еще не известных генов дефектов обмена, а также почти при любой
хромосомной аберрации. Нешизофреническое мышление возможно лишь при нормальном
состоянии сотен разных генов, а мутация хотя бы одного из них вызывает
предрасположение к шизофрении. Существуют ли среди людей наследственные дефекты
одной из тех систем, которые обеспечивают совокупность этичного поведения?
Насколько эти дефекты часты, какова их социальная роль?
Рассмотрим
кратко генетику преступности, переходя от фактов совершенно недвусмысленных к
более сложным явлениям.
9.
Генетика преступности
Своеобразным
резервуаром для преступного мира являются юноши с синдромом Кляйнфельтера,
который характеризуется набором половых хромосом XXY (вместо нормального XY),
недоразвитием семенников, евнухоидной конституцией, высоким ростом, умственной
вялостью. Юноши с синдромом Кляйнфельтера составляют около 0.2% мужского
населения, а среди вялых и туповатых преступников - около 2%, то есть на каждые
50 туповатых преступников приходится один такой больной.
Генез
преступности здесь довольно элементарен: умственная вялость, отсталость,
безынициативность приводят к неуспеваемости в школе, обрекает такого подростка
на роль третируемого. Неспособность справиться с мало-мальски сложными
житейскими ситуациями, низкий образовательный и профессиональный уровень,
пассивность, зависимость, внушаемость превращают этот конституциональный тип в
очень легкий материал для вербовки в пособники преступлений. Отсюда, кстати,
вытекает целесообразность ранней диагностики синдрома и ограждения больных от
конфликтных ситуаций с помощью подбора профессиональной ниши.
Гораздо более
высока и агрессивна преступность среди другого типа хромосомных аберрантов -
мужчин, имеющих аномальный набор половых хромосом XYY или XXYY.
Цитогенетическое обследование 197 психических больных, содержавшихся в качестве
особо опасных в условиях строгого надзора, выявило, что 7 из них имели набор
половых хромосом XYY. В дальнейшем выяснилось, что этот конституциональный тип
действительно характеризуется одновременно и высоким ростом, и агрессивностью,
причем, по английским данным, среди преступников ростом выше 184 см. примерно
каждый четвертый имеет половой хромосомный комплекс XYY. В отличие от обычных
правонарушителей, эти субгиганты обычно начинают преступную деятельность рано,
причем среди их родственников преступность отсутствует и о влиянии среды думать
не приходится.
Во всех этих
случаях грубый дефект хромосомного аппарата оказывает столь властное влияние на
формирование личности, что все остальные воздействия могут лишь слегка
модифицировать основную типологию.
Если в
отдельных, достаточно редких случаях преступность оказывается связанной с
грубой аномалией наследственной конституции (XXY, XYY), то только на этом
основании оспаривать роль социальных факторов и среды в формировании
преступности так же нелепо, как на основании существования наследственных типов
авитаминоза отрицать наличие алиментарных (средовых) авитаминозов. Поэтому, по
сравнению с эксквизитными аномалиями хромосомных комплексов, гораздо более
социально значимы генные дефекты конституции. Мы имеем в виду, главным образом,
не определяющие личность четкие наследственные дефекты нервной системы, как, например,
вызывающие эмоционально-этическую деградацию личности хорею Гентингтона или
наследственную тяжелую эпилепсию, а массового типа наследственные
характерологические особенности, такие, как вспыльчивость эпилептоидов,
догматизм, отрешенность и черствость шизоидов, наследственная расторможенность,
проявляющаяся, в частности, алкоголизмом. Наследственная причинность
преступности этого типа поразительно наглядно проступает при рассмотрении
преступников, имеющих однояйцевых и двуяйцевых близнецов.
Независимо от
яйцевости, оба близнеца, родившись одновременно, в одной семье, в дальнейшем,
как правило, оказываются в сходных социально-экономических условиях, в сходных
условиях воспитания и образования; поэтому основное различие между однояйцевым
и двуяйцевым партнером преступника сводится к тому, что первый по генотипу
идентичен преступнику, а второй отличен от него примерно по половине генов.
Материалы, собранные в Европе, США и Японии на протяжении тридцатилетия, ясно
показывают, что эта разница решающим образом влияет на судьбу партнера: при
генотипической идентичности (однояйцевая близнецовость) он в 2/3 случаев
оказывается тоже преступником, а при неполном генотипическом сходстве
(двуяйцевая близнецовость) он становится преступником лишь примерно в четверти
случаев.
Частота
преступности второго близнеца при преступности первого среди пар однояйцевых и
двуяйцевых близнецов
Автор, год
Страна
Однояйцевые близнецы
Двуяйцевые близнецы
Число пар
тоже прес-
тупник
не прес-
тупник
Число пар
тоже прес-
тупник
не прес-
тупник
Ланге, 1929
Германия
13
10
3
17
2
15
Розанов, 1941
США
45
35
10
27
6
21
Легра, 1932
Голландия
4
4
0
5
0
5
Кранц, 1936
Германия
31
20
11
43
23
20
Штумпфель, 1939
Германия
18
11
7
19
7
12
Боргстрем, 1939
Финляндия
4
3
1
5
2
3
Иосимасу, 1957
Япония
28
14
14
26
0
26
Всего, %
143
-
97
68
46
32
142
-
40
28
102
72
Детальное
изучение каждой пары близнецов показывает, что однояйцевые близнецы-преступники
чрезвычайно сходны по характеру преступления. В случае же преступности одного
однояйцевого близнеца и непреступности другого они оказываются несходными либо
из-за травматического заболевания лишь одного из них, либо же
"преступность" виновного имела случайный, легкий, не рецидивный
характер. Цифры и анализ преступлений привели бы к выводу, что название книги,
посвященной исследованию близнецов-преступников - "Преступление как
судьба", - действительно оправдано. Но оба однояйцевых близнеца почти
всегда попадают в сходную социальную обстановку, окружение, компанию (что,
впрочем, тоже генетически обусловлено), тогда как разнояйцевые - в разные. Это
обстоятельство не позволяет решительно отделить
конституционально-наследственную компоненту преступности от социальной.
Нам, однако,
важно здесь не противопоставление социальных факторов наследственности, а то,
что преступность в значительной мере порождается отклонением от нормального
генотипа. Склонность к преступлению (а преступление обычно бумерангом
оборачивается против преступника, и здравый смысл ему должен это подсказать)
порождается в значительной мере типологией, нередко наследственной, а
реализация этой тенденции во многом уже зависит от социальных условий.
Однако надо
помнить, что преступность вовсе не во всех случаях порождается дефектами
наследственного аппарата либо социальными факторами. Многие болезни мозга
травматического, воспалительного и сосудистого характера вызывают такие
нарушения личности, особенно в период полового созревания, что, освободившись
от авторитета родителей и семьи, подростки с повреждением мозга легко
используются преступниками. Повреждения лобной доли мозга ведет к уплощению, обеднению
мысли, падению активности. Известны также такие травматические повреждения
лобных долей, при которых, наряду с полным сохранением умственных способностей,
неудержимо возникали преступные сексуальные тенденции, жестокость, алкоголизм.
Некоторые повреждения височной доли мозга вызывают душевную холодность,
жестокость, растормаживание низменных инстинктов и антисоциальную агрессивность
- и также при отсутствии снижения умственных способностей. Это, разумеется,
вовсе не значит, что таким образом нащупывается локализация этических эмоций.
Это значит лишь, что не внешние, а внутренние, в том числе наследственные
поражения структур мозга могут породить так называемую
"бессовестность".
Возникает
вопрос: что общего между профессиональными преступниками-рецидивистами, нередко
просто малообразованными, тупыми, примитивными, с их легко удовлетворяемыми
страстями, и властителями, повелителями народов, завоевателями, партийными
боссами, поднятыми на самую вершину социальной лестницы? Нечто общее есть: это
бессовестность - а разница сводится к масштабам, то есть определяется
возможностями. Если "бытовой" преступник убивает или обворовывает
единицы, десятки, то завоеватель - сотни тысяч или миллионы. Известно, что
французская революция выдвинула немало блестящих полководцев и политических
деятелей, но императором стал самый хищный, а его ближайшими министрами - самые
вероломные: Фуше и Талейран...
Несомненно, что
в основе головокружительного социального успеха личности нередко лежит энергия,
целеустремленность, талант. Но решающим фактором, решающим преимуществом
является бессовестность - страшное оружие, которым обладает будущий деспот, -
причем особенно наглядно это проявляется среди идейных людей, в том числе
революционеров...
Описав
предельно схематично происхождение этики как следствие естественного отбора у
человека, необходимо в заключение не только подчеркнуть спорность ряда
положений, но и устранить возможные неясности,
Огражденная
каким-либо образом от гибели группа маленьких детей, оторванных от старших и поселенная
на необитаемом острове, едва ли сама выработала бы существующий минимум
этических норм. Эти нормы обычно передаются от старшего поколения к младшему, и
наследственна меньшая или большая восприимчивость к ним, которая и
поддерживалась отбором. Передача этики - это та связь времен, которая для
Гамлета прервалась убийством его отца.
Что же касается
общепринятого представления, по которому этические нормы всецело определяются
средой и воспитанием, то оно опирается на ошибочное отождествление понятий, порождающее
силлогизм: врожденный - следовательно, наследственный, не врожденный - значит,
не наследственный, "благоприобретенный". Однако множество
индивидуальных особенностей, определяющихся генами, реализуется отнюдь не к
моменту рождения, а позже, например, только в старости. Кстати, отбор никогда
не мог идти на проявление этики именно в младенчестве, а также вне социальной
среды. Достижение возраста активности и наличие социальной среды - необходимое
условие для проявления наследственных этических эмоций, закрепленных
естественным отбором.
Может
показаться, что представление о чисто средовом происхождении этических норм, о
всемогуществе их воспитательной передачи от поколения к поколению и
абсолютизация зависимости этики от среды обещают человечеству гораздо более
скорое самосовершенствование, чем эволюционно-генетическая гипотеза
происхождения этики. Но такое представление имеет и оборотную сторону:
опричники и янычары давно продемонстрировали плоды направленно-солдафонского
воспитания, и если признать всемогущество именно "воспитания", то
попытка Гитлера вырастить такую немецкую молодежь, перед которой содрогнется
мир, уже не покажется безумной. Однако в силу вступает своеобразный групповой
отбор: опричнина оказалась прологом к смутному времени, янычаров пришлось
уничтожить как величайшую угрозу собственному государству, а военные успехи
Гитлера обернулись против Германии такими опустошениями, которых она не знала
со времен тридцатилетней войны. Общим знаменателем у совершенно разнородных
процессов является неустойчивость социальной системы с противоестественными
этическими нормативами. Такая социальная система становится самопожирающей,
против нее - заговор общечеловеческих чувств внутри страны или вне ее.
Европа прожила
средневековье, черпая этику из непоколебимых религий. Затем эту веру частично
сменила рационализированная и адаптированная религия реформации. XVIII-XIX века
человечество прожило верой в разум и прогресс. Первая мировая война пошатнула
эту веру. Часть человечества обратилась к социализму и коммунизму. Но к
последней трети XX века человечество убедилось в том, что собой представляют
социализм национальный, коммунизм деспотический - в конце концов,
античеловеческий.
Место слепой
веры в религиозные запреты и догмы (кстати, во многом соответствующие
требованиям общечеловеческой этики, начиная хотя бы с десяти заповедей) заняли
сначала рационализм, а затем псевдодиалектическое, по существу же -
софистическое отношение к этике. Восторжествовал иезуитский принцип "цель
оправдывает средства", а массовые преступления, порожденные властолюбием,
производились под флагом высоких идей справедливости,
Однако,
избавившись и от религиозных догм, и от веры в вождей и руководителей, которые
знают все лучше других, все же нелегко жить по смутно ощущаемым законам этики,
в условности которых человечество так долго и упорно убеждали со всех сторон и
так наглядно. Слишком долго проповедовались классовость, временность,
условность законов этики, их субъективность. Слишком малочисленна прослойка
тех, кто, не веря в религию, освободившись от политических догм, стоически
готов жить по законам этики, следование которым обходится так дорого. Однако
эволюционно-генетический анализ показывает, что человечество с самого начала
своего развития проходило жесточайший естественный отбор на закрепление тех
инстинктов и эмоций, которые мы называем альтруистическими и этическими, что
оно проходило жестокий отбор на становление общечеловеческого чувства
справедливости, что этот естественный отбор связал все человечество единым органом
- совестью. Нельзя это чувство трактовать как следствие дальних пережитков
религиозного воспитания, как результат массового подавления индивидуальных
стремлений к борьбе за свое место в жизни, нельзя это чувство рассматривать как
признак слабости, неполноценности, как защитную психологическую реакцию по
отношению к сильным захватчикам. Наоборот, чувство справедливости, совесть вели
на подвиги, звали к величайшему напряжению сил - правда, не тогда, когда это
напряжение нацеливалось на угнетение других людей.
Это чувство
всегда во все времена стремились извратить, подавить захватчики и тираны. Это
естественное, природное чувство совести можно временно заглушить у части или у
многих. Тот, кто его лишен, легко купит единомышленников. Он может захватить власть
и создать могучую систему массового обмана и дезинформации. Но страна, которая
это допустит, обрекается на деградацию.
Секрет прост. К
бессовестной власти быстро присасываются бессовестные исполнители, и начинается
цепной процесс. Мир не знал империи, армии и флота, более могущественных для
своего времени, чем империя Филиппа II. Полстолетия власти инквизиции сбросили
Испанию в такую пропасть, из которой она не могла выбраться несколько столетий.
Макиавелли
списал своего образцового государя с Цезаря Борджиа. Несущественно, что герой
довольно рано стал сифилитиком. Существеннее, что все его великолепные планы
рухнули со смертью отца - папы римского Александра, могущество которого
защищало от расплаты. Цезарю Борджиа не только пришлось в кандалах оставить
Италию, где он сделался совсем невыносимым, но и кончить жизнь мелким
офицериком в войне, которая никакого отношения к его государственным замыслам
не имела.
Происхождение
совести описано здесь предельно кратко и фрагментарно, а генетика и психология преступности,
особенно государственной, - еще в пеленках. Но безгранично возросшие
возможности массового насилия и дезинформации заставляют противопоставить им
осознанный общечеловеческий щит совести и отношение к добру и злу как
основоположным категориям, не допускающим софизмов.
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://nrc.edu.ru/