Застенчивость
Застенчивость
(от старорусского «застьнитися»: «заслониться чем-либо, скрыться за чем-либо»,
по-английски – shyness) – свойство характера, сказывающееся в том, что
застенчивый всячески старается скрыться, спрятаться от людей (и за какой-то
стеной, и в себе самом) – поскольку его легко обидеть, ранить душевно, и он
очень этого боится. Прятаться от других в себе самом – это значит молчать,
отворачиваться от людей, не смотреть им в глаза, не знать, куда девать руки, и
т. п.
Застенчивость часто связана с такими
свойствами характера, как робость, совестливость, нерешительность, неловкость,
медлительность, неуверенность в своих силах, тревожность, склонность к сомнениям,
страхам, тоскливости, мнительности, стеснительность, переживание своей
неестественности. Все это вместе составляет чувство, переживание, комплекс
своей неполноценности (по-англ. – inferiority complex), по причине которого
человек стремится оставаться подалее от ответственных занятий, делового,
практического общения с людьми и одновременно мучается ранимым самолюбием – что
так мало успевает в своей жизни, так незначителен в сравнении с людьми
естественными, решительными.
Застенчивому
труднее, чем естественному, смелому человеку, выступать перед слушателями
(например, отвечать при всех у доски урок), труднее познакомиться с людьми,
включиться вместе с ними в работу или в какую-то игру (например, в детстве).
Трудно ему спросить незнакомых, как куда проехать, трудно вообще о чем-нибудь
просить, кого-то в чем-то затруднять, трудно потребовать в магазине сдачу, даже
если она значительна.
Нередко
застенчивый, разговаривая с малознакомым человеком, навязчиво представляет себе
в это время, как он сам при этом выглядит – как двигает ртом, выговаривая
слова, как кивает головой, как неловко перебирает что-то руками, представляет,
что собеседнику его все это может показаться странным, ненормальным. От этих
цепких тревог сам еще более напрягается, краснеет, потеет, не знает, куда
деваться – и еще более теперь пугается, что будут думать о нем Бог знает что.
Только с близкими застенчивый способен по-настоящему смягчиться душевно и
телесно и может даже обижать близких своей раздражительностью, командовать ими.
Особенно часто
в отрочестве, юности застенчивый человек незрело бунтует (осознанно, а чаще
бессознательно), ненавидя свою застенчивость, несмелость, рабскую готовность
подчиняться тому, кто сильнее. Это выражается во всплесках отчаянной храбрости
с зажмуренными глазами, даже агрессивности и нахальства (так называемая
сверхкомпенсация застенчивости, или «нахалы от застенчивости»). Подражая своим
отважным, бесстрашным, нахальным, сверхуверенным сверстникам, перед которыми
нередко преклоняется, застенчивый, бывает, шумно «нахамит» преподавателю или
даже девочке, девушке, которая ему нравится, и потом долго мучается этим своим
поступком.
Застенчивый
обыкновенно не раболепен в истинном смысле перед высшими, то есть не угодлив,
не льстив рабски, – ради будущего своего господства над людьми, ради сладости
власти, как это бывает с человеком другого склада. Власть над людьми ему не
нужна: он бы и не знал, что с ней делать.
Он постоянно
стыдится своей несмелости, желая от нее избавиться, мучается от сомнений,
нерешительности и тоскует, что родился таким трусоватым. Однако, когда
наступает действительная опасность (бой, драка или хоть экзамен), у
застенчивого, как правило, срабатывает душевная защита таким образом, что он,
ясно понимая, что происходит вокруг, не способен в это время страшиться, его
способность бояться как бы выключается душевным приятным одеревенением. И
благодаря этому он в опасности нередко ведет себя продуманно-храбро. Об этом
говорит ясно и опыт нашей медицины в Великой Отечественной войне: застенчивые
храбро защищали Родину.
Таким образом,
повседневное переживание своей душевной неестественности, свойственное
застенчивому человеку, выражается и описанным выше благодатным
спокойствием-онемением с одновременной способностью живо соображать в
обстановке опасности.
Склонный к
острым нравственным, совестливым переживаниям, застенчивый способен в
критической обстановке, в горячей духовной отваге сломать все заборы-преграды и
даже нарушить приличия, дабы выпустить на свободу свою замученную им же самим
совесть. И никто не ожидал, например, от «робкого тихони», что он так ярко,
запальчиво-благородно выскажет всю правду-матку перед всеми, как не сделает
этого и самый смелый.
Переживания
застенчивого человека – вообще не так редко высокое общественное богатство в
том смысле, что, стремясь выбраться из этих переживаний, своей тягостной
неестественности-неясности, стремясь найти себя настоящего, почувствовать себя
собой, застенчивый, по сути дела, творит. Ведь истинное творчество и есть
сложный поиск себя, своего подлинного отношения к событиям, людям, природе,
высвечивание своей неповторимой духовной индивидуальности.
Именно
неуверенность, тревожные сомнения постоянно толкают на поиски истины, а
открывает новое тот, кто ищет там, где другие не ищут. По дороге к себе, в беспокойных
поисках себя такой человек пишет рассказы, романы, стихи, рисует картины
(пытаясь так укрепить и оживить свою душу, свои особенности – например, яркими
красками), изобретает машины, открывает законы, стремится познать себя в игре
на сцене и т д. Или, в стороне от искусства, науки, он постоянно, сквозь
сковывающую его стеснительность, вынужден стремиться обнаруживать благородные
особенности своей души в общении с людьми, в преподавании, в любой, даже
механической работе.
Преподавать,
объяснять что-то кому-то, помогать человеку застенчивый часто особенно любит,
даже в детстве, в отрочестве, потому что, объясняя другому свое понимание
чего-то, яснее при этом понимаешь себя, а помогая более слабому, чувствуешь
себя сильнее Поэтому ощутимо-тягостная застенчивость присуща была очень многим
знаменитым творцам – например, Лермонтову, Некрасову, Достоевскому, Толстому,
Чехову, Чайковскому, Дарвину, Павлову, Станиславскому, Пастернаку... Можно было
бы много еще назвать застенчивых известных людей, которые, как это бывает,
нередко внешне и не казались застенчивыми.
В старину
застенчивых называли «меланхоликами». Меланхолики склонны к меланхолии –
тоскливости.
Уже в античное
время меланхолик Аристотель считал меланхолию свойством всех выдающихся людей,
а меланхолик Платон называл меланхолию «божественной одержимостью» («furor
divinus»).
Однако вплоть
до эпохи Возрождения принято было сторониться меланхоликов их тревожность,
застенчивость, тоскливость пугали, портили настроение. Простые люди вообще в
массе своей больше тянутся к естественной сангвинической веселости и сами часто
таковы, судя и по многим народным сказкам, обычаям.
Жестокое
средневековье настороженно-подозрительно и вместе презрительно относилось к
меланхолику, чувствуя в нем скрытую, непонятную внутреннюю жизнь, потаенную
личностную самобытность, глубинное, духовное бесстрашие, то есть
противоположное открытой банальности, всем понятному делячеству, склонности к
верноподданническому служению властителю во имя материальных, чувственных благ.
В эпоху Возрождения, когда открылся
интерес образованных людей мира к личности человека, итальянский гуманист
Марсилио Фичино, основываясь на аристотелевском и платоновском отношении к
меланхолику, провозгласил в своих научных трудах, что гению свойственна
«меланхолическая одержимость» («furor melancholicus»). Впоследствии это перед
всем миром глубоко художественно выразили Альбрехт Дюрер (немецкое Возрождение)
в гравюре «Меланхолия» (1514 г.) и Уильям Шекспир (английское Возрождение) в
меланхолически-нерешительном Гамлете (трагедия «Гамлет», 1601 г.).
Застенчивость
(меланхоличность), проникнутая мечтой о лучшей жизни, в разнообразных формах,
как известно, с давних пор свойственна многим русским людям и особенно –
дореволюционной российской, чеховской интеллигенции, наполненной
нравственно-совестливыми переживаниями-сомнениями. Известный во всем мире образ
чеховского интеллигента – это, в сущности, образ застенчиво-меланхолического,
непрактичного человека с богатой, хрупкой, внутренней духовной жизнью,
стремлением светло служить своему народу.
Революция и
наша прошлая сталинская, а потом большевистско-застойная жизнь, по сути дела,
вытравляли застенчивость как нечто противоположное послушной пролетарской
воинственной активности и как нечто подозрительное в духовных глубинах своих –
то, на что трудно положиться социалистическому властителю.
Теперь же,
кажется, все-таки наступит у нас пора Справедливости и Творчества, время
подняться и развернуться российской творческой застенчивости. Она должна,
наконец, занять свое славное место в нашей культуре.
Итак,
застенчивость – неуверенность в себе с оборонительно «поджатым хвостом»,
тревожным переживанием своей неестественности – противоположна по духу своему
агрессивности, сверхуверенности, авторитарности, практичности, естественности.
Поэтому часто
застенчивость не ценится в мальчишеских кругах или в обществе, где все решает
агрессивная сила. Здесь обычно полагают, что тот, кто не уверен в своих силах,
и на самом деле слаб. Но если всмотреться в жизнь внимательнее, то увидим, что
застенчивость, обычно соединенная с робостью, страхами, при всех неудобствах
своих, может быть истинной силой даже в откровенной борьбе.
Так, оказалось,
например, что застенчивость, робость, неуверенность в себе, страхи перед боем
свойственны таким знаменитым боксерам, как Джек Дэмпси, Майк Тайсон, Мохаммед
Али. Они способны победить авторитарных, сверхуверенных в себе
боксеров-монстров именно потому, что застенчиво готовы в душе к поражению, к
тому, что проиграют по-человечески достойно, но стремятся в подъеме
вдохновенного мастерства сделать все возможное для победы. Их авторитарные
противники не могли даже представить себе собственное поражение и, встретив
неожиданную силу, ломались.
Застенчивый, не
уверенный в себе человек не ломается именно потому, что заранее настроен на все
самое плохое, страшное, что может случиться с ним, и это дает ему насущные,
необходимые силы подниматься к свету, довольствуясь немногим.
Конечно же,
застенчивость может быть тягостной, болезненной. В таких случаях нередко люди,
особенно молодые, приходят к психотерапевту лечиться от болезненной
застенчивости. Многие отчаянно просят «выбить» из них эту застенчивость самыми
сильными лекарствами, гипнозом и даже электрошоком. Однако ни патологическую,
ни здоровую застенчивость механически, «хирургически», лекарственно изжить
невозможно.
Застенчивость
смягчается в своих острых углах, когда знаешь-понимаешь ее природу, смысл.
Когда проникаешься трезвой убежденностью в том, что истинная, не деланная застенчивость
есть неуверенность в своих силах, углубленная самокритичность, побуждающая к
самосовершенствованию, – становишься увереннее в себе. Даже болезненная
застенчивость благородна, как противовес безнравственной агрессивности своим
обостренно-нравственным переживанием: и «унижающий себя возвысится» (Евангелие
от Луки, 18, 14).
Специальное
лечение застенчивости заключается, прежде всего, в том, что страдающий от
застенчивости в беседах с психотерапевтом и в лечебной группе с другими
пациентами постепенно, изучая специальные произведения о характерах, о
застенчивости, в разнообразном целебном творческом самовыражении познает
внутреннюю силу своей слабости, подлинную ценность своей застенчивости, и
застенчивость от этого слабеет, во всяком случае, в своих внешних проявлениях.
Смягченная же застенчивость пусть остается как нравственно-благородное,
человечное и пусть постоянно лечится (в высоком смысле) общественно-полезным
творческим самовыражением.
Список
литературы
Бурно М.Е.
Застенчивость