Концепция духовно-нравственного воспитания средствами искусства

Концепция духовно-нравственного воспитания средствами
искусства

Медушевский В. В.
Общие предпосылки 


1.
СИТУАЦИЯ. Педагогика осуществляет себя ныне в ситуации углубляющегося
глобального системного кризиса человечества (загрязнение среды, прогресс
болезней, бешеный рост преступности, наркомании, приближающееся исчерпание
энергетических ресурсов etc.), в основании которого лежит кризис
духовно-нравственных начал жизни. В нашей стране мировой кризис усугублен
давним отказом от исходных аксиом бытия, следствием чего явился распад высших
мотиваций жизни. Ныне обсуждаются рецепты скотского «выживания» (но это ложь:
народ, лишенный чувства истины и творческого вдохновения, обречен на
вымирание!). Где ж исходный пункт духовно-нравственного кризиса человечества и
его массовой деградации, усугубленной в нашей стране? Погром духовности,
учиненный распоясавшимся своеволием мысли, вынуждает начать обоснование
концепции образования с азов.

а)
Развал страны начинается с развала душ. Мириадами способов доказывается этот
закон бытия; о нем свидетельствует вся мировая история. (А принявшие вид
наивности по-прежнему ставят внешнее впереди внутреннего, хотя определено
Вышней мудростью: «каков делатель, таково и дело» — 3 Ездр. 9:17.)

б)
Развал душ начинается с развала смысла жизни, пробуждающего духовную энергию и
великое мужество, ставящего моральные границы, через которые не может
переступить человек, не уничтожив самого себя, как существо совестливое,
духовно-нравственное. Потеря главного оправдания жизни, отличающего человека от
скотины, потеря, равнозначная его духовно-нравственной деградации (это не
ругань — вещи нужно называть своими именами!), делает его открытым для принятия
многовидного современного зла — вплоть до соблазна тотальной продажности,
подлой измены будущему детей и страны. Почти два века назад о нависшей
смертельной опасности предупредил Карамзин: «Демократы, либералисты хотят
нового беспорядка: ибо надеются им воспользоваться для своих личных выгод» .

Светский
гуманизм вяло называет возводящую ввысь силу жизни идеалами. Однако идеал
факультативен, подобно журавлю в небе: красив, но можно «выжить» и без него.
Раньше люди мыслили онтологичнее. Аристотель (видимо, присмотревшись к смыслу
своего имени — «благой конец») назвал эту глубочайшую внутреннюю силу
энтелехией («вцеленностью»): целью, укорененной в сердцевине вещи как ее суть.
На языке всех народов эта сила зовется совестью; верующие люди определяют ее,
неподкупную, как глас Божий в человеке. Сердечное знание сути — вдохновенно
(Жуковский называл вдохновение жизни «верою в великое и прекрасное, вдруг
объемлющее душу нашу» ).  

Пока
все конфузливо делают вид, будто не понимают, где истинный центр жизни, другие
люди, прекрасно это знающие, целенаправленно растлевают его, дабы развалить
страну. Небольшие затраты, направленные на подкуп, на протаскивание
убийственных программ растления, удобнее и эффективнее атомных бомб. Утратившие
великий смысл жизни, обмельчавшие люди не могут не покупаться и не продаваться.
Ради удобств плотского самоутверждения в жизни предают истину. Предательство
смысла, бессовестность и есть первоначало и существо всякого кризиса.  

в)
Меж тем развал душ не потому только плох, что поражает страну и жизнь в ней.
Душа самоценна; она — главное содержание жизни. Не человек для вещей, но все
внешнее — для души. «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе
своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф. 16:26). «Дом
человек построит, а сам расстроится. Кто ж в доме жить будет?» — как бы
обмысливает Божию мысль герой «Котлована» Андрея Платонова. Расстройство ума
хозяина на руку тем, кто хотел бы завладеть его домом и богатствами земли.

Насколько
положение прискорбно — об этом сообщают даже официальные обследования,
проведенные Министерством здравоохранения в 1996 году. 70% первоклассников и
87% старшеклассников имеют психические отклонения. Куда ж дальше?! Народ — по
определению св. Григория Богослова — есть собрание богочтителей. «Некогда не
народ, а ныне народ Божий», — дефинирует Библия. Корень зла — развращение
народа, превращаемого в глупое население.

г)
Растление души, начавшись с корня, с духовного ее повреждения, продолжается в
извращении внутренних ее сущностных сил, отпадающих от принципа онтологизма
(укорененности их в Сущем).  

Ум,
выходя из естественного для него состояния онтологического смирения пред
истиной, начинает верить в себя, а на истину посматривает свысока (сопоставим с
мыслью Платона, доказывавшего, что врожденная любовь к истине превосходит все
человеческие мотивации: «всякий человек предпочел бы стать скорее несчастным,
чем безумным»). «Да и есть ли она?» Но, по мнению великих мыслителей древности,
сомневающийся в этом недостоин и называть себя человеком. Вера в свой ум, а не
в истину над ним, — начало слепоты, безумия и невменяемости человека и
человечества. О. Павел Флоренский называл это состояние, противоположное
онтологизму, психическим иллюзионизмом. Мы как-то забыли, что само понятие
дисциплины (дисциплины ума, школьной дисциплины etc.) выведено из лат. disco —
«учусь»: это условие вменяемости, способности возрастать и что-либо вообще
понимать в мире. Ослепший в гордыне ум теряет и драгоценнейший дар —
способность самосознания; его вытесняет самомнение. Себя человек считает теперь
мерилом жизни, навязывая испарения своемыслия прочим людям.  

Сердце
одновременно выходит из состояния покорности добру, любви и красоте, нагло
меняет основание ума: логику чистоты и любви заменяет логикой корысти, нечистоты,
злобы, ненависти, — так человек сходит с ума Божия на ум дьявольский.
Расстроившаяся мотивационная система руководствуется низменным. Народ,
принявший скотскую мотивацию жизни, уже не только никогда не даст гениев,
подобных Ломоносову, Рахманинову, Достоевскому, но, утратив великий дар
государственного само-стояния в мире, превратится в бессмысленное стадо,
погоняемое извне. Глупое сердце верит, будто счастье равнозначно исполнению
желаний. Если мы так пали, что не способны внимать сияющей чистоте богооткровенных
заповедей, то поучимся хотя бы у древних язычников, никогда не терявших память
о Едином Боге. «Хитрые и наглые обманщики утверждают: человек счастлив, когда
удовлетворяются его желания. Это ложь», — писал Цицерон, обращая внимание на
тяжкие последствия исполнившихся преступных желаний. «Не к добру людям
исполнение их желаний», — замечает Гераклит. И еще: «С сердцем бороться тяжело,
ибо чего оно хочет, то покупает ценой души» . В нараставшем удалении от идеала
святости, от должного (благого, совершенного, справедливого, прекрасного)
желания темнели, увеличивалась их мрачная погоняющая сила, так что сдался ей
павший человек (сердцу, дескать, не прикажешь), перестал ныне остерегаться их.

Воля,
как царственная сила, способная покорять низшие стремления высшему, как
способность духовно-нравственного усилия, рождающаяся на острие веры,
действующей любовью, — сведена в наше время до нуля. Поглупевший ум принимает
за волю то, что во все времена человечества (кроме последних) почиталось
безволием, именно — остервенение упрямства и истерику душ, свирепо вцепившихся
в своемыслие. Рост неврастении, ожесточенной преступности сердца, наркомании и
прочих душевных расстройств в человечестве — прямое свидетельство его
духовно-нравственной деградации. И вот уж несется над землей унылый вопль
изуверившейся, запутавшейся в самостном придуманном миросозерцании души:
«Человек есть бесполезная страсть!» (Сартр). Мужественнее и честнее было бы
сказать по-другому: «Человек, призванный стать богом по благодати, сам низвел
себя до смертоносной страсти». Если, по определению святых, мужество есть
твердость стояния в Истине, то невротичность современного человечества есть
расплата за безумную жажду удовольствий и утверждения в самости.  

Невротик,
мрачно мня себя героем, подобно застенчиво-робкому в жизни Ницше, отвергает
истинную силу. Над главным проявлением силы — кротостью, способной вязать
могучими узами гнев и гневные фантазии, гноем истекающие в жизнь, глумится,
почитая ее слабостью и променивая на истеричность. А ведь «кротость есть скала,
возвышающаяся над морем раздражительности, о которую разбиваются все волны, к
ней приражающиеся: а сама она не колеблется» (св. Иоанн Лествичник). Вот какова
в действительности (по описанию св. Ефрема Сирина) эта сила, предотвращающая
озверение общества: свирепеющий «и собственного зла сдержать не может», а
кроткий «удерживает и чужое; тот и самим собой владеть не может, а этот
обуздывает и другого Кроток тот, кто может переносить нанесенное ему
самому оскорбление, но защищает несправедливо обиженных и сильно восстает
против обижающих. «Кроткий, если и обижен, радуется, если и
оскорблен, благодарит: гневных укрощает любовью; принимая на себя удары,
остается тверд; во время ссоры спокоен, в подчинении веселится, не уязвляется
гордыней, в уничижении радуется, заслугами не превозносится, не кичится, со
всеми живет в тишине, всякому начальству покорен, на всякое дело готов, во всем
заслуживает одобрения… О блаженное богатство — кротость!»  

Все
силы души, разобщенные между собой по причине отлученности от чистейшего
источника жизни, от красоты, истины, святости, оголенные от добродетелей и
предавшиеся злу, приходят в расстройство, становятся негодными и не могут
исцелиться сами собою. Таких ли негодников воспитывать школе?

2.
ВЫХОД ИЗ ТУПИКА. Мы говорим: «история учит», «опыт истории». Если не лукавим
пустословием, то надо осуществлять говоримое. Умный никогда не пренебрежет
опытом. А он, великий опыт возлета и падений народов, опыт исхода из кризисов,
— бесконечен.

Для
начала — ради наглядности — присмотримся к опыту одного (но замечательного)
человека.  

Блаженного
Августина (354–430), после проповеди св. Амвросия Медиоланского, молнией
пронзила мысль: сколь глупо ругал он православие. Тогда, пишет он, «я и
покраснел от стыда и обрадовался, что столько лет лаял не на Православную
Церковь, а на выдумки плотского воображения. Мне надлежало
стучаться и предлагать вопросы, как об этом следует думать, а не дерзко
утверждать, будто вот так именно и думают я болтал с детским воодушевлением
и недомыслием я слепо накидывался на Православную Церковь я
изобличал мнимые мысли святых Твоих, мысливших на самом деле вовсе не так» .  

Великий
урок! Вот так ругатели истины, «злословя то, чего не понимают» (2 Пет. 2:12),
на деле облаивают собственную глупость и невежество! Покаявшегося ругателя
Августина высоко вознес Бог. Не остался он посредственным музыковедом и
светским ученым — мудрость Божия возвела его в учители церкви.  

Главный
бич современности — задубелое нераскаянное духовное невежество, любующееся
собой и извергающее из себя пошлейшие интерпретации жизни.

«Коренное
неведение», по мысли св. Василия Великого, не исправляется и мириадами
частностей.  

Что
знает ныне народ Российский, всегда жаждавший смысла жизни, о самом главном в
жизни? Ведает ли сердцем о той силе, которая в соответствии с древним
пророчеством возвела страну от малочисленных разрозненных племен к единству,
дав внутренний простор соборной душе, вместившей в себя любовью вечность,
тысячекратно умножила население, раздвинула соответственно широте души и
территорию (шестая часть суши!), так что стояла Русь неколебимо на двух
континентах, доколе не растоптала веру? Разумеет ли о силе, воздвигшей
христианскую культуру, неземной высоте и красоте которой не смог противиться
мир? Догадывается ли, что всемирному триумфу христианства послужили и мирские
сферы культуры, впервые в истории принявшие на себя величайшую, неслыханно
новую миссию — ассистировать Церкви, стать приуготовительной проповедью красоты
и истины на паперти, так что и светское искусство начало осознавать себя в
свете великой цели — возвышения человеческого духа к небесной красоте,
принимать в себя критерии серьезности, строгой и сосредоточенной глубины,
целомудренно-благоговейной небесной чистоты и ясности духа, окрыленного
стремления к дивному божественному совершенству, а вместе с критериями — и сам
великий опыт церковных искусств? Знает ли русский народ — не книжно, а сердцем!
— имя этой нежной безграничной всепобеждающей силы, победно разлившейся в мире,
а особенно в родной его культуре, паче же всего в Божественной литургии, имя,
которое есть небесная любовь? Если знает до готовности отдать за нее жизнь, —
то он и русский, и народ. Только где это знание в настоящее болезненное время?
Подозревает ли русский народ и о том вирусе лжи, который через всепобеждающую
красоту христианской культуры тоже вышел на мировую арену, дабы покорять себе и
другие, нехристианские народы, — в осуществление пророчества Библии о тайне
беззакония как всемирном процессе?  

Если
не знает о главном, — то в чем тогда вообще знание? Если не ведает о силе,
возносящей великую культуру, — то разумеет ли ее саму, ее существо? Духовное
невежество есть свидетельство глубочайшей антикультурности современного
человека.

Чему
учит и образовательная школа? Не растлительному ли «коренному неведению» — не
антикультуре ли? Антикультурная масскультура через помрачение умов подчинила
себе и ее, призванную раскрывать вдохновение культуры и способствовать
образованию человека, а не циника. Педагогика, не способная к тому,
противящаяся главной задаче, есть антипедагогика растления, явление
антикультуры. Выход из тупика — чрез осознание падения. Когда народ признает
себя негодным в свете требований истины, тогда вызволит она его из неволи помрачения
и из внешней неволи.  

Но
как это сделать? Где взять архимедов рычаг и точку опоры? России есть на что
опереться!    
Истоки, основы  


1.
ТРАДИЦИЯ. Великое это слово, обмельчавшее во времена навязанного невежества!
Исходно — церковное. Пришло в наш язык в XIX веке. Этимологически и исторически
означает Предание. Начало Предания — в Таинственной жизни Троицы. «Все предано
Мне Отцем Моим…» (Мф. 11:27). «Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, так
и ядущий Меня жить будет Мною» (Ин. 6:57). Священное Предание есть передача
людям веры — полноты Божественной жизни, передача бессмертия в таинствах
Церкви, причастие тварного естества человека нетварному естеству Божескому
(ср.: 2 Пет. 1:4). Отсюда неумирающая новизна преображенной жизни и небывалого
бытия: «кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое» (2
Кор. 5:17).  

Традиция
неосуществима без преображения человека. Преображенный же, возносится он в
таинственную жизнь Троической любви, становясь сыном Божиим по благодати.
Передача великого дара веры требует подвига и от передающего. «Я родил вас во
Христе Иисусе благовествованием» (1 Кор. 4:15) — такой необычный глагол
выбирает апостол. И о Церкви сказано: «И явилось на небе великое знамение:
жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из
двенадцати звезд. Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения» (Откр.
12:1-2).

Традиции
божественной жизни противостоит антитрадиция смерти. Ее начальник — дьявол («И
сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог…?» — Быт. 3:1. Клевета дьявола
положила начало цинизму скепсиса и неверия). Древняя апостасия (массовое
впадение в язычество) была предательством откровений рая. Новая — отвержением
домостроительства Божьей благодати, тайны Боговоплощения, возможности спасения
в вечной жизни с Богом. Рубежные даты в истории западной апостасии связаны с
отпадением от первоначального вселенского православия католичества, затем
протестантизма. Святая Русь положила верность Православию в основание своего
бытия.  

Великая
традиция заключает в себе вечную неумирающую новизну. Человечество стареет,
отходя от традиции, ибо вступает тогда на путь антитрадиции смерти. Возвратись,
страна, на стезю традиции — и «обновится яко орля юность твоя» (Пс. 102:5)!
Откуда прибывающая сила и свежесть? — Да «разве ты не знаешь? разве ты не
слышал, что вечный Господь Бог, сотворивший концы земли, не утомляется и не
изнемогает? разум Его неисследим. Он дает утомленному силу, и изнемогшему
дарует крепость. Утомляются и юноши и ослабевают, и молодые люди падают, а
надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут — и
не устанут, пойдут — и не утомятся» (Ис. 40:28-31). «Государство, целью
развития которого является христианский недосягаемый идеал обладает
вечною силою обновления, какой обладает слово Спасителя», — писал выдающийся
педагог Ушинский .  

2.
ИСТОРИЯ. Ключ к ней — отношение человечества к традиции. Бесконечно возвышаясь
над примитивно-человеческим представлением о линейной однонаправленности
истории, Слово Божие открывает нам фундаментальную ее неоднородность. Чрез
каждую точку физического времени истории, чрез дни и столетия, пробиваются два
невидимых потока, две незримых истории — пшеницы и плевел (Мф. 13:25-30,
36-43); история домостроительства Божией благодати (Еф. 3:2; Еф. 3:9, Кол.
1:25) — и история апостасии, отступления от Бога, тайны беззакония (2 Фес.
2:3,7). Последняя имеет свою мнимую кульминацию — торжественный приход и
мировое воцарение гения-беззаконника; за ней последует истинная вершина истории
— второе пришествие Господа во славе. Оба сокровенных потока, восходящий и
нисходящий, встретятся на страшном Суде, чтобы далее разойтись навечно.  

3.
КУЛЬТУРА, свечение традиции. Понятие культуры соотносительно с понятием
традиции: это человеческое стремление и готовность приять дар высшей
Божественной жизни. Традиция — семя, культура — почва сердца, которая должна
быть не каменистой, но приуготовленной и увлажненной, дабы семя, проросши, дало
плод. Бог дарит небывалую жизнь только богозданной свободе человека, никогда не
насилуя ее, неприкосновенную, ибо это противоречило бы цели творения — обожению
человека по благодати. Вечной, ниспосылаемой свыше новизне традиции отвечает
жажда света и бесконечной высоты совершенства, составляющая нерв культуры. 

Заповедь
культуры — возделывания рая (Быт. 2:15) — изошла из уст Божиих (конечно же, не
на латинском языке, а на особом, небесном). Культура по латыни — «возделывание»
(и греческие отцы Церкви писали о георгии, «землевозделывании» души).
Возделывание души благодатью Божией для Царства Небесного — эта цель бесконечно
превосходит самые отчаянные мечтания светской культуры и является для нее
абсолютным мерилом и ориентиром-идеалом. Есть в Библии и прямо противоположное
употребление понятия возделывания, которое да служит нам предостережением: «Вы
возделывали нечестие, пожинаете беззаконие, едите плод лжи» (Ос. 10:13).
Возделывание рая или ада — альтернатива, которая всегда стояла и ныне стоит
пред человечеством.  

Культура
— не истина, но показатель того, как усвоена истина и красота Божия
человечеством. Подобно солнечным лучам, пропитывающим атмосферу сиянием, свет
Солнца Правды — Христа (Мал. 4:2) озаряет изнутри культуру. А сам он,
неотмирный, — выше и культуры, и мира.  

Нечувствие
света рождает в духовно-невежественном сознании установку культуроверия,
культуробожия. Темное по определению, оно есть вера в культуру как в автономную
сущность. Мыслящий так лишен возможности увидеть ее и свое почернение (из-за
порочного круга: вкушающий чернеющую культуру чернеет сам, а испарения
чернеющих душ конденсируются в чернеющую культуру).  

Мыслящему
же онтологично даруется ясное видение: как традиции жизни противостоит
антитрадиция смерти, так культуре рая — антикультура ада. Ее интенсивность
определяется глубиной погружения общества во мрак безумия, дьявольского
лукавства, безобразия и злобы.

Сущностное
единство церковной и светской ветвей культуры. В храм идут за близостью Богу.
Напитавшиеся светом должны подтвердить полученные в таинствах дары силы и любви
во всех сторонах и проявлениях жизни. Отсюда — естественное свойство и
требование единства двух ветвей культуры. Такое дивное согласие мы видим в
русском народе на вершине его исторического восхождения: одновременно рождались
два высших достижения народной культуры (напомним определение св. Григория
Богослова: народ есть собрание богочтителей): знаменный распев в Церкви и
«светская» протяжная народная песня, удивительная своим целомудрием. На эти два
столпа впоследствии опиралась профессиональная русская музыка XIX века.
Содружество церковной и светской ветвей культуры мы видим и на Западе.
Начавшееся вслед за повреждением веры расцерковление светской культуры
послужило причиной ее потемнения. 

Самосознание
культуры. Великий дар самосознания и его фальшивая подделка, самомнение, продолжают
себя в культуре общества. Как единичный человек в умном свете Истины ясно видит
и окружающее, и себя, видящего, и само Солнце Правды, а во тьме не видит ни
Солнца Правды, ни фактов, ни себя невидящего, — так и общество.  

Истолкованием
своей культуры и жизни (верным или лживым) общество занимается непрестанно.  

Самосознание,
самоистолкование культуры есть ее вершина, средоточие, квинтэссенция. Тем
страшнее, когда в сердце культуры пробирается вирус циничной антикультуры.
Безнравственными истолкованиями он темнит живительную чистую атмосферу истинной
культуры, пронизанную светом, отнимает ее силы, оскверняет святость, обрезает
крылья вдохновения. Острие клеветы направлено против силы, возведшей великую
культуру, — против веры: ситуация «свиньи под дубом» по замечательной басне
Крылова. О том же пророчески предупреждали и все люди истинной культуры. «Мы
безумно подкопали бы корень векового растения и рассыпались бы потом сами, как
рассыпаются листья с иссохшего дерева», — писал Ушинский (1824–1870) .

Завеса
будущего премудро сокрыта от людей, но приоткрывается по чистоте сердца. Высшее
непостижимо для низшего, а плоды его заметны. Наблюдение над степенью точности
провидения будущего позволяет вывести закон: мера ясности исторического зрения
людей прямо пропорциональна степени их воцерковленности — возьмем ли мы
переписку Короленко и ослепленного революцией Горького, или ответ Гоголя на
письмо Белинского, или десятки иных примеров. Степень ясности прозрения у
русских авторов достигала поразительных ступеней. Жуковский писал, что
революция не остановится, доколе не обойдет всего мира. Пророчества
Достоевского не перестают сбываться вот уже 130 лет, а многие из них — еще
впереди. Социализм, предупреждал великий писатель, — не главная и не последняя
цель русской революции, которая изменит облик мира и потребует от русского
народа сто миллионов голов. И. А. Ильин, скончавшийся в 1954 году, описал
процессы постбольшевистского разложения страны с такой детализированностью, что
его описаниями ныне пользуются как путеводителем по перестройке. Святые же,
провидя будущее, и приближали его. Слушались их князья — страна укрепляла
само-стояние в мире. Послушался царь Иван Калита св. митрополита Петра,
построил в крохотной деревеньке на реке-Москве «храм, достойный Богородицы», —
и тут же начало сбываться его пророчество, то самое, которое советские
школьники изучали в главе учебника истории, так и называвшейся: «Процесс
возвышения Москвы», не подозревая о небесном вспоможении. Своеволие же
погружало страну в пучины кризисов. Творческое предварение света будущего — и в
художественной культуре. Чайковский о музыке Глинки: в ней, как дуб в желуде, —
вся последующая русская музыка. Какая сила заключила будущее в желудь
настоящего? Ее скрыли, умолчали о детстве Глинки, знавшего только дом и храм, о
его стремлении привести музыкальный язык в соответствие с духом старинных
церковных напевов, утаили о дружбе композитора со святым Игнатием
(Брянчаниновым). А напрасно ли Достоевский жил в Оптиной в окружении святых?  

Закон
адекватного познания требует соответствия метода и предмета. Если культура
воскрыляется светом традиции, то и познание должно быть устремлено к раскрытию
этого света. Если же тьма претендует на познание света, то это и антикультурно,
и антинаучно, и просто абсурдно.

Сами
великие художники руководствовались правильным методом, изъясняя творчество
своих коллег. Какие изумительные точные характеристики русской литературы и
поэзии у Гоголя! По слову великого писателя, «наши поэты видели всякий высокий
предмет в его законном соприкосновенье с верховным источником лиризма —
Богом... русская душа вследствие своей русской природы уже слышит это как-то
сама собой, неизвестно почему» . Не очевидно ли, что изгнание подобных
толкований в советское время было антикультурным, да и антирусским явлением,
диверсией против культуры, заговором и мятежом. Закономерным следствием стала
духовно-нравственная деградация населения.

На
культуру науськивали атеизм. Но атеизм не способен породить культуры. Если
сущее изначально мертво и глупо, а человек — временный прыщ на коже земли,
через 70 лет растекающийся гноем, то есть ли здесь хоть какая-то пища для
красоты, вдохновения, радости, совести, мужества, ощущения великого смысла
жизни? Атеизм живет подворовыванием сердечных оснований жизни из культуры,
возведенной верой, а предоставленный самому себе — кончает омертвлением жизни,
цинизмом антикультуры, ожесточением сердца, потерявшего способность любить. По
Ушинскому, красота — «это чувствительное, фактическое доказательство
божественности души человеческой, — и вот почему материализм так тяжело
сталкивается с художеством и так злобно, хотя бессильно хочет объяснить его своими
средствами» .

Религиозные
интерпретации культуры, являясь ее квинтэссенцией, раскрывают ее свет,
высвобождают его и помогают его восприятию в обществе. Они — ее самосознание.
Без самосознания как без головы. Бессознательная культура — уже не культура. С.
Н. Булгаков писал о недостаточности простого инстинкта родины, о стремлении
народа найти логос любви к ней, приведя к максимальной отчетливости идеал
национального призвания, ради которого народ и встает на путь самостоятельного
исторического бытия, получая дар охраняющей его государственности. Инстинкт
национального из слепого становится зрячим, дает ясновидение относительного
любимого . Отказ от самоинтерпретации культуры отбросил бы народ во тьму
дикости. Кому бы это было надо?

Самосознание
дает зрение Источника духовно-нравственной силы народа, выводя из состояния
растерянности и подавленности внешним злом. Скажут: препятствуют внешние силы
политической и информационной власти. Нашему лукавству отвечает Карамзин: «Сила
выше всего? Да, всего, кроме Бога, дающего силу!» «Для существа нравственного
нет блага без свободы; но эту свободу дает не Государь, не Парламент, а каждый
из нас самому себе, с помощью Божией. Свободу мы должны завоевать в своем
сердце миром совести и доверенностью к Провидению! Велик тот, кто
чувствует свое ничтожество — пред Богом!» . Мы приносим Богу земную немощь, а
Он исцеляет ее Своею силою. «Сила Моя совершается в немощи» (2 Кор. 12:9). Так,
покаянием и специальным постом, вышла Русь из кризиса Смутного времени. И ныне
нужно избавиться от навязанного страха и ложного стыда — говорить о Боге. Если
уж президенты Америки ссылаются на Бога (без должного смирения!), если уж
конституции многих стран открыто свидетельствуют о почитании Бога, то не России
ли, исторически облагодетельствованной сокровищами благодати паче всех стран за
детски-доверчивую веру, пропитанную любовью, неблагодарно умалчивать славу
Божью!  

Россия
возвышалась церковно: язык русский, могучий и сильный, образовала святая вера.
Начало нравственности народа — в святости сонма православных святых: плод
молитвы, подвигов, терпеливого пастырства... В просвещении ума, чистоте сердца,
в пламенном устремлении к небесным идеалам — заслуга веры Православной. О
заданиях народу, об опасностях и соблазнах — кто ж говорил точнее и пламеннее
святителей! Отношение к вере и Церкви — ключ к истории. Нравственная деградация
вплоть до неистового человекомучительства, а ныне превращения страны в Гоморру
— следствие расцерковленности и противления благодати Божией. И в культуре
очевидна производность ее взлетов и падений от духовного состояния народа.
Истинная свобода в духе дается Церковью, возводящей ум человека к уму Христову
(1 Кор. 2:16).

4.
СУЩНОСТЬ СОЦИАЛЬНОЙ ПЕДАГОГИКИ. Социальная педагогика охватывает всю сферу
воспитания и самовоспитания в обществе, не только в специализированных
учреждениях, но и средствами печати, телевидения и др. На чем зиждется
глобальное воспитание или растление в обществе?

Великая
тайна педагогики (а слово это христианское, апостольское) состоит в открывании
последних оснований жизни. Тайна антипедагогики растления — в их подменах,
подлогах, извращениях.

Всякий
человек (выступающий в роли педагога-профессионала или родителя, руководителя,
писателя, случайного собеседника etc.) осуществляет эту деятельность помимо
сознательных намерений. «Ибо от избытка сердца говорят уста. Добрый человек из
доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит
злое» (Мф. 12:34-35). Если человек и лукавит, то и тогда из глубины сердца
выносит он это лукавство, убивающее окружающих, — почему Господь тут же и
продолжает: «Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди,
дадут они ответ в день суда» (Мф. 12:36).

Каким
же образом осуществляется глобально-нравственное воздействие (со знаком плюс
или минус), если речь идет, казалось бы, о вещах частных? Через оценку. Человек
всегда оценивает, не может не оценивать, ибо все проходит через его личность
(личину). Оценка же и есть откровение последних оснований жизнепонимания. Либо
— их подмена. Откровение и подлоги истекают соответственно из веры и зловерия.
Оценка невольно обнаруживает истину или циничную ложь сердца, чрезвычайно
заразительную и смертельно опасную. Оценка дает пищу лучшей части в каждом
человеке — или поганой. Вспомним, например, как нас растлевали сравнением двух
героинь, в соответствии с методичками превознося во всех школах
безумно-несчастную, жалкую Анну Каренину над Татьяной Лариной, которая своим
нравственным мужеством удивила самого Пушкина! «Всеобщее отвержение всякой
святыни называется теперь свободою, движением вперед, торжеством человечества,
освобождением разума», — характеризовал этот метод выворачивания смыслов в
оценке В. А. Жуковский . Главный метод растления, переворачивание заповедей, А.
Н. Майков ясно описал в стихотворении «Два беса» («Не то уж принято у нас: Мы
действуем на убежденья масс. Так их ведем, чтоб им ни пить, ни кушать, А без
разбору только б рушить, рушить»). Но еще за сто лет до революции И. А. Крылов
в пророческой басне «Сочинитель и разбойник» (1817) предупредил нас, что
совращение ума, преступление против духа, гнуснее уголовщины, ибо ведет к
падению держав: «Не ты ли величал безверье просвещеньем? Не ты ль в
приманчивый, прелестный вид облек И страсти и порок? И вон, опоена твоим
ученьем, Там целая страна Полна Убийствами и грабежами, Раздорами и мятежами И
до погибели доведена тобой! В ней каждой капли слез и крови — ты виной».

Потому
жизненно важно для современной педагогики увидеть свои последние основания.
Мудрость Божия заповедала нам судить по плодам. «По плодам их узнаете их.
Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево
доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может
дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые.
Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак по
плодам их узнаете их» (Мф. 7:16-20). Плоды же социальной и школьной педагогики
ужасающи. Не свидетельство ли это ее преступности? Честная педагогика не может
не задуматься об этом и не проверить последние основания своего ума и сердца. А
заглянув в свои глубины с желанием истины, увидит подлоги и исправит свою
первомысль.

Это
и будет восстановлением самосознания педагогики с отвержением слепого
самомнения, губящего жизнь с самыми добро-льстивыми мыслями о себе.

Социальная
педагогика призвана служить осуществлению подлинной свободы народа — свободы в
истине (Ин. 8:32), ибо в обмане свободы нет. А для того — избавить будущих
творцов жизни от дезинформации и навязываемого духовного и исторического
невежества, создав тем самым условия для духовно-нравственного исцеления
общества, для превращения всей или большей части (активного ядра) населения в
народ. Истинная свобода (не свобода хищно-индивидуалистического тотального
стяжательства!) — первая потребность народа, без чего он неизбежно становится
игрушкой в руках враждебных жизни сил. В старину (по И. Ильину) технология
уничтожения слабых западных народов сильными была простой: отрезалась голова —
и народ забывал себя, становясь безродным. Ныне головы не отрезаются, а
начиняются мякиной. Задача состоит в том, чтобы уму и сердцу школьников дать
вновь истинную пищу.

Наш
народ — это доказала вся история — не может жить без великого смысла. Без него
начинает он пить, буйствовать, а с ним входит в мир души, и открывается в нем
великая творческая сила.

5.
ЮРИДИЧЕСКАЯ ОБОСНОВАННОСТЬ ВОССОЕДИНЕНИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ И СВЕТСКОЙ СТОРОН КУЛЬТУРЫ
В ГОСУДАРСТВЕННЫХ УЧРЕЖДЕНИЯХ. В здравом обществе мысль о том, что религиозные
самоинтерпретации культуры, которая и была возведена из небытия в бытие силой и
светом веры, составляют не просто органическую ее часть, но ее сердцевину, и
что по этой причине они в первую очередь должны стать духовно-нравственной
сердцевиной государственного школьного образования, — не нуждается в
обсуждении: глупо обсуждать очевидное, ломиться, как говорят, в открытую дверь.
Но в больном обществе, опутанном паутиной дезинформации, приходится об этом
говорить.  

«Образование
составляет основную задачу государства». Эта верная формулировка — из
конституции. К стыду нашему — не российской, а греческой (ст. 6, пункт 2). 

Однако
как это близко русской традиции! «Сильное и правдивое правительство хранит не
один материальный порядок, но и самую нравственность народа», — писал умнейший
человек России, Жуковский. «Ко обузданию коварствующих зол Юстиция в градах
устроит свой престол; Неколебимыми в руке ее весами Законы утвердит согласны с
Небесами», — воспевал единение земной справедливости и небесного благочестия
(так ведь и переводится слово юстиция!) поэт XVIII века . Забвение вечного
идеала рождает дряхлость и ведет государство к развалу. Кому это выгодно? Если,
по слову Библии, «каков делатель, таково и дело», то как же не порадеть
обществу о духовно-нравственном самовоспитании в первую очередь?! И как не
узаконить это главное требование народной совести в конституции в качестве
главной цели государства?

Ныне
невежество, искусственно насаждаемое, проявляет себя и в области юридической,
особенно в той сфере, которая касается отношений Церкви, государства и
государственного образования. Все полно здесь кривых толкований. Лгать удобно
по причине дезинформированности населения. Трудности раздуваются до необъятных
размеров. О многих вопросах рассуждают так, будто нет мирового опыта их
успешного решения. Например, вопрос о свободе совести. Есть выход для нее даже
в странах с государственным статусом религии. «Евангелическая лютеранская
церковь является государственной датской церковью и содержится государством» (4
параграф Конституции Дании). Однако налоги от иноверцев направляются не на
Церковь, а на университет — так что свобода совести не терпит ущерба! Тем более
нет проблем в обществах, где государство не содержит Церковь. Или вопрос о
многонациональности. Он благоуспешен даже в Европе, наводненный ныне выходцами
из стран третьего мира. А в царской России решался так, как ни в какой иной
стране мира. Она, единственная в мире, по слову И. А. Ильина, «сколько народов
приняла — столько и соблюла» (гениальный государствовед приводит
соответствующие факты). Нынешний многонациональный состав России есть прямое,
неопровержимое доказательство могучей силы Православной церкви, хранившей
единство страны без физического уничтожения малых народов (как было на Западе)
и их вер, относившейся к богозданной свободе совести с величайшим
благоговением.

В
нашей конституции, принимавшейся обманно — в условиях тотальной дезинформации и
по-прежнему диковинной в мире, все же не содержится ничего, что противоречило
бы мировому опыту согласования церковного и государственного. Правда, не
сказано в ней, как в конституции Ирландии (ст. 44., пункт 1.1): «Государство
подтверждает, что Всемогущему Богу принадлежит принесение публичного
поклонения. Государство будет почитать его имя и уважать и почитать религию»
(далее говорится об особом месте Католической церкви и о признании иных
христианских конфессий). Вместо того заявлено: «Российская Федерация — светское
государство» (Ст.14 1.). Однако после падения богоборческой диктатуры никто не
наберется окаянства интерпретировать светское государство как государство
атеистов. Понятие светское невозможно трактовать как синоним безбожного. Такое
понимание нигде и не сформулировано в Конституции. Оно противно логике истории:
ведь гениальнейшие творцы светской культуры были людьми верующими.  

Напротив,
конституции стран христианского мира всегда исходили из непревзойденной идеи
симфонии (согласия) священства и царства (Церкви и государства в современной
терминологии). В кодексе императора Юстиниана: «Всевышняя благость сообщила
человечеству два величайших дара — священство и царство; то заботится об
угождении Богу, а это о прочих предметах человеческих; оба же, исходя из одного
и того же источника, составляют украшение человеческой жизни» (предисловие к
6-й новелле кодекса).  

Светское
есть та область «прочих предметов человеческих», те сферы жизни, которые не
управляются Церковью (папоцезаризм — еретическая насмешка над словом Христа:
«Царство Мое не от мира сего» — Ин. 18:36). Церковь не содержит полиции,
органов религиозной разведки, не устанавливает пошлин, — равно как и в
министерствах или школах не крестят людей, не постригают в монахи… Влияние
Церкви в обществе — иное, драгоценнейшее, сокровенное, просветляющее людей,
готовящее делателей и для дел внешней, в том числе государственно-правовой,
жизни и для дела образования.  

Именно
разделенность и согласие внутреннего и внешнего в жизни человека и общества
требует разделения и согласия Церкви и государства. Естественное различие и
разделение сфер церковного и гражданского — не для глупейшей вражды, а ради
согласия и благотворного сотрудничества. Если истина в лучшем, то полезно
вглядеться в последний беспредельный предел симфонии. «Обратить царство Божие в
цель, а царство человеческое в средство, соединить их воедино, как душу и тело,
— вот идеал и заветы, вот сокровенные стремления и чаяния наши!» (св. мч. о.
Иоанн Восторгов).  

Идея
симфонии двух властей естественна для ума, ибо истинна. Она угадывалась даже в
языческие времена: «Все человеческие законы питаются одним божественным», —
учил Гераклит . Тем более в этом убеждена мудрость народа, просвещенного светом
Православия: «законы святы!» А если вместо согласия — конфликт? Тогда совесть
(глас Божий) подскажет выход. Однако общество не останется без поучения свыше
при нарушении аксиомы, открывшейся Гераклиту. «Когда выходит государственный
закон (противный закону Божьему. — В. М.), тогда последствия ложатся на каждого
гражданина, так как Бог наказывает весь народ», — говорит прозорливый афонский
старец и чудотворец Паисий (1924–1994).  

Общей
точкой согласного, содружественного приложения сил являются прежде всего
культура и образование. Деньги на них выделяются государством. Но от чего
зависит объем финансирования? От духовности и ума управленцев и общества, от
ощущения важности истины и красоты в жизни, от любви к стране и к детям, от
нравственной силы и мужества в противлении соблазнам подкупа со стороны
лоббирующих группировок, заинтересованных в грабеже и развале национальной
государственности. Это просветляющее влияние идет из Церкви. Но важна для
духовного благосостояния общества и религиозная интерпретация культуры в
государственных школах.  

Можно
ли что-нибудь возразить против нее с юридической точки зрения? Ничего.
Религиозные трактовки культуры принадлежат культуре общества, которую обязано
поддерживать и государство. Притом не только принадлежат культуре, но, как
говорилось, составляют выражение ее существа, ее силы, ее самоосознание .  

Юридическое
просвещение общества и школьников должно начинаться не с погони за частными
постановлениями, меняющимися каждый час, а с философии права, столь мощно
разработанной в христианской культуре и в русской науке. Тогда возведенный во
здравие ум перестанет клевать на ложную наживку демагогии, особенно на
спекуляции бессовестного (антикультурного, формального) понимания свободы:
свобода убийц ведь неминуемо оборачивается несвободой убиваемых, свобода
деторастлителей означает несвободу растлеваемых. Не бывает свободы
арифметической, свободы вообще. Свобода — понятие нравственное, а не
безнравственное. Нужно ясно видеть, что именно таится в беспредельном пределе
свободы: идеал обожения или жажда осатанения, Царство Небесное или геенна.
«Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь…», —
говорит Бог устами Моисея (Втор. 30:19).
Духовно-нравственное воспитание средствами искусства

1.
Воспитательные возможности искусства. В чем они? Искусство запечатлевает в себе
дух жизни: высокое искусство — дух окрыленной жизни, низкое — дух жизни пошлой,
злобной. Интонация искусства, главное его специфическое свойство, целостно
вбирает в себя энергии, действующие в обществе и образующую атмосферу жизни:
энергии веры или неверия и растерянности, святого вдохновения или безразличия,
духовной бодренности или цинизма, великое упование или мировоззренческое
уныние, любовь либо ожесточение сердца. В душе человека энергии жизни
рассвобождаются — и придают ей той или иной строй, духовный или антидуховный. 

Сколь
наглядна эта специфическая сила искусства!

Вот
дух пророческой библейской поэзии, объемлющий тысячелетия:

Зачем
мятутся народы

и
племена замышляют тщетное? (Пс. 2:1)

Вот
глумливо-издевательская блатная интонации урки, закамуфлированная под
революцию:

Но-


жи-


чком


на
 

месте
чик

лю-


то-


го


по-


мещика.
(Маяковский, Мистерия-буфф)

(«Ужели
любой враг может оказаться опаснее, чем сама ненависть, бушующая против этого
врага?» — возражает Маяковскому блаж. Августин . Интонацию погрома,
пронизывающую, по Вл. Ходасевичу, все творчество Маяковского, усиленно внедряли
в сердца школьников. И. А. Ильин в исследовании «Политика и уголовщина» обнажил
процесс сращения этих сфер, после чего и вся страна принуждена была начать
мыслить и говорить на блатном языке с вывернутыми наизнанку смыслами.)

Вот
торжественный порядок размеренной эллинской речи (Гесиод, «Труды и дни» — VIII
в. до Р. Х.):

Целый
город нередко за мужа единого страждет,

Если
тот злое творит и замысел дерзкий питает. 


Вот
неповторимо пушкинская интонация, бесконечно искренняя и пронизанная ясным
небесным тяготением: Жизни мышья беготня... Что тревожишь ты меня? («Стихи,
сочиненные ночью во время бессонницы», 1841) .

Уроки
искусства оказываются художеством над художеством: из светлых озарений
искусства или из сгустков злобы, из соответствующих комментариев учитель лепит
душу учащихся — по образу Божию либо сатанинскому.

Такова
данная учителю великая мера власти. Но также и ответственности! «Кто соблазнит
одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему
жерновный камень на шею и бросили его в море» (Мк. 9:42).

И
разве это только личное дело педагога? Концепция служит тому, чтобы, не
подавляя творческой свободы учителя, направить обучение по пути жизни, а не
духовной смерти.

Каким
образом педагогика может помочь рассвобождению в душах детей высокого духа
искусства? Ради живой конкретности рассмотрим этот вопрос на примере музыки (но
все говоримое о ней относится и к другим искусствам).

Воспитательные
потенции прекрасной музыки. Для чего мы учим ей детей? Мы — не только русская
школа. Это и весь мир. Родители отдают детей учиться музыке в надежде, что она
облагородит их. Предполагается, следовательно, что в музыке есть внутренний
свет. Вот и в Японии и странах Дальнего Востока замечено, что классическая,
особенно русская, музыка оказывает благотворное воздействие на детей.  

И
почему именно сейчас с чрезвычайной остротой встал вопрос о смысле? От тупика
бессмысленности. Дети умерли для вдохновения, поражены апатией; тупость,
мирочувственное уныние — неизбежная расплата за бездуховность. Как учить не
хотящих учиться?

Давно
есть ответ. Климент Александрийский (ок. 150–215) в сочинении «Педагог» советует:
детей живых, с горящими глазками, слету хватающих слово учителя, воспламененных
рвением, — следует учить. А мертвых, у кого (по Киплингу) — тусклый «взгляд,
как у устрицы, вынутой месяц назад»? — В тех нужно прежде влить жизнь.

Вот
бы и нам припасть к огненной силе, которая единственная может вывести детей из
мертвости духа. Как светлая сила жизни пролилась бы в них через обучение
музыке? Есть ли прецеденты?

Когда
выдающийся музыковед XX века Курт пришел в общеобразовательный лицей, тот едва
не превратился в консерваторию — столь бурным был восторг детей. Школьный хор,
включавший и родителей, запел кантаты Баха. Из общего хора выделился элитарный,
певший еще более сложные произведения. Школьный оркестр расширился, дети начали
усиленно заниматься на инструментах.

Откуда
вдохновенье? Курт, верующий человек, причину энтузиазма видел в том, что музыка
стала изъясняться детям в духовных понятиях. Духовные понятия — как раз то, к
чему глубинно устремлена душа ребенка, что пробуждает от мертвости. Ведь и само
использованное Куртом слово «энтузиазм» включает в себя слово «Теос», Бог, и
означает буквально «вбоживание». Равным образом и русские эквиваленты «восторг»
и «восхищение» изначально — христианские понятия, означающие вознесение духа к
свету. «Мы потому и можем мыслить, что есть беспредельная Мысль, как потому
дышим, что есть беспредельность воздушного пространства. Вот отчего и
называются вдохновением светлые мысли о каком-либо предмете. Мысль наша
постоянно течет именно под условием беспредельного мыслящего Духа» .

Когда
исполнение оратории Гайдна «Сотворение мира» было прервано бурными овациями
зала и глаза всех устремились на композитора, тот воздел руки к небу и
воскликнул: «Вот откуда льется свет». И Бетховен говорил о своем Скрипичном
концерте, что каждая его нота продиктована Всевышним. Глинка признавался
святому Игнатию (Брянчанинову), что душа его всю жизнь искала в музыке чего-то
небывало Прекрасного, имя чему — Бог. (От того же святого и художник Брюллов
получил дивный совет: «Всякая красота, и видимая, и невидимая, должна быть
помазана Духом, без этого помазания на ней печать тления». )

Изъяснение
светской музыки в духовных категориях — единственное, что осталось нам в
нынешней педагогической ситуации. Не по силам нам петь кантаты Баха. На Западе
в воскресные дня улицы пусты: все, с пеленок, слушают церковные песнопения и
участвуют в них по возможности. Б. И. Куликов, в то время ректор Московской
консерватории, наблюдал в Англии чудо: многотысячная толпа немузыкантов —
студентов университета — воспела многоголосный антем (духовно-хоровой гимн)
Генделя. Душа его, профессора, профессионала-хоровика, дрогнула: столь
совершенным и вдохновенным было пение.

Мы
же, растоптавши связь с Церковью, пожинаем плоды. Музыкальный слух общества
духовно омертвел. А изъяснение детям музыки в духовных понятиях нам доступно.
Ибо жажда света, правды, добра, духовной любви, справедливости, истины, красоты
— все это имена Божии! — вложена в человека как его суть, и в детстве еще не
вытравлена. В серьезной же музыке есть то, что способно ответить этой жажде
света. На церковном языке влекущая ввысь сила Божия именуется призывающей
благодатью. Мы явственно слышим ее, особенно в русской музыке.  

Бездуховное
восприятие высокой музыки — насилие и надругательство над ней. Истолковывая же
ее в духовных понятиях, мы освобождаем ее истинную суть, ее великие смыслы!
Ведь что такое серьезная музыка? Не от глумотворцев она, не от скоморохов! Она
— из недр церковной музыки, от нее приняла критерии серьезности, строгой и
сосредоточенной глубины, целомудренно-благоговейной небесной чистоты и ясности
духа, окрыленного стремления к дивному божественному совершенству, а с
критериями — и сам великий опыт церковных искусств. Романтический писатель,
композитор и исследователь старинной музыки Э. Т. А. Гофман писал: «Я бы хотел
обратить твое внимание на великую вещь — на внутреннее родство церковной музыки
и трагической оперы; оно послужило старинным композиторам основой для создания
особого, величественного стиля» . Вне Церкви путь от песни лежал бы (вопреки
теории Кабалевского) вовсе не к опере, а к эстраде!

Метод
преподавания серьезной музыки должен войти в резонанс с ее внутренней сутью, с
ее энтелехией. Ее последняя сверхтема, сверхсодержание — преображение,
преображенная жизнь, преображенный человек. Вошло в нее и другое,
противоположное. Но доколе она — серьезная музыка, глубинная ее суть остается
неизменной.

Этой
сути уже нет в эстрадной поп-музыке, принципиально, воинственно антидуховной. В
сравнении с ней самая мягкая и нежная серьезная музыка (например, Шопена)
мгновенно выявляет в себе дух мужества, молитвенно-благоговейной собранности,
жажды небесной чистоты! Ни следа в ней вялой раздуховленности — напротив,
вздымает каждый звук неведомая окрыляющая сила, слышатся тайные воздыхания томящейся
в нас, в образе Божием, неотмирной красоты...

Поп-музыка
неодолимо принуждает художника и его жертву занять антидуховную позицию. Как
мощнейшая система гипноза, основана она на отъятии у человека (с его свободного
согласия) свободы воли. (Одно лишь ритмизованное мигание света, ввергающего
слушателя в духовный паралич, чего стоит!) Временами кажущаяся нежной,
сущностно она агрессивна; ее пронизывает неодолимое тяготение к вульгарности и
бесстыдству как восстанию на заповеди Божии. Пошедшая по пути воспевания
греховного состояния человека в самодостаточности и лени духовной, вскоре
открыла она себя демоническим влияниям, насилующим души людей.  

Так
родилась чисто сатаническая рок-музыка, группы, подобные отечественной
«Смертельной блевотине» или западному «Смертельному металлу».  

Как
же воспитывать серьезной музыкой и серьезным искусством?  

2.
ОСНОВОПОЛАГАЮЩИЙ ПРИНЦИП. Невозможно воспитать половинкой культуры. Но и суммы
половинок мало! Подобно больному человеку с расщепленным на два полушария мозгом,
ущербна и расщепленная культура. И в воспитании так. Игнорировать
сущностно-глубинную цельность культуры в образовании человека, внедряя в него
ее внешнюю расщепленность или однобокость, — означало бы заражать его
шизофренией культуры. Впрочем, сослагательное наклонение здесь не вполне
уместно. Культурная шизофрения (=«раскол френа», центрального седалища и
чувствилища души в сердце, по понятиям античной психологии; по современным
догадкам, у шизофреника оба полушария работают однобоко, как два правые или два
левые) — факт, реальная болезнь современного человека, причина множащейся
невежественности, неостановимой духовно-нравственной деградации человечества.
Расцерковившаяся светская культура не удержалась между небом и бездной, ибо,
созданный как путь, человек и не может болтаться в условной середине:
отказываясь от заповеданного обожения в смирении, скатывается в осатанение (как
и русская пословица мудро учит: «от Бога отказаться — к сатане пристать»).  

Вот
теперь уже расцерковившаяся культура и сама раскололась напополам, породив из
себя гидру масскультуры, принявшуюся пожирать свою родительницу. Если не хотим
оказаться засосанными «смертельной блевотиной», то иного выхода, кроме
воцерковления, у России и мира просто нет (эту задачу перед революцией остро
ставила русская религиозная философия; ее не послушалась страна и предала себя
в когти тотального человекомучительства, — нужно ли повторять ошибку?).

Бессмысленно
лечение симптомов: здравие страны и мира немыслимо без восстановления единства
обособившихся половинок, без приведения состояния души воспитуемых в согласие с
онтологией, с основаниями бытия.  

Это
— основополагающий принцип воспитания! Ему должны подчиниться производные.

Здесь
же и проблема: как именно восстанавливать средостение культуры, ее «мозолистое
тело» (в архитектонике мозга так называются сгустки нервных путей, связывающих
полушария)?

3.
Педагогический репертуар. Особенно болезненно для общества принцип цельности
сознания порушен в области литературы. Боговдохновенные церковные творения
изгнаны из образования. К литературе школа бесцеремонно отнесла лишь светские
произведения. Великая ошибка! Как обойтись школе, например, без Иоанна
Златоуста?! А без псалмов?! Какую меру отсчета получит лишенный основ ребенок?
Свое глупое самомнение? Зачем же обрекаем его на «смертельную блевотину»? Зачем
толкаем в пропасть наркомании? Безумное начало духовно-нравственного растления
вызвало системный кризис человечества, приблизив конец истории. Уродливая
светская однобокость — прискорбный факт современной жизни и антикультурной
культуры.  

В
музыке, слава Богу, не так. Изгнать церковные произведения из нее — значило бы
лишиться, к примеру, большей и прекраснейшей части полуторовекового искусства
барокко. Один Бах чего стоит! Были здесь, правда, хитрости. В профессиональной
среде в советские годы допускались к изучению церковные произведения с
латинским текстом (латинский язык был тогда не доступнее санскрита), можно было
упоминать «Мессу» Баха, только не его «Страсти» с немецким текстом. Другой прием:
издавались и исполнялись фальшивки — церковные и духовно-светские произведения
(Баха, Бетховена, Бортнянского, Танеева, Рахманинова…) с целиком подложным
советским текстом или с подмененными ключевыми словами (впрочем, без того они
просто выпали бы в небытие). Многое делалось, видимо, и неумышленно — по
причине навязанного тотального духовного невежества. В одном из мадригалов
Палестрины церковный гимн Святому Духу переводчик понял как гимн Амуру. «О
Любовь!» — он передал: «О Амур!» (Любовь с прописной буквы в подлиннике — знак
почтения этого имени Божия, самого желанного для Него). Заметим попутно:
проблема подлога проявляет себя во всех школьных предметах, особенно в истории,
биологии. Подделки иезуита Тейяра де Шардена и прочие фальсификации, собрания костей
обезьян, человека и даже свиньи, выдаваемые за мифических предков человека,
давно разоблаченные в науке, до сих пор фигурируют в школьных учебниках.
Подлоги неустранимы, доколе не исцелеет общество от шизофрении культуры.

Но
какую силу обретут вокально-инструментальные духовные сочинения, когда
избавятся от бессловесия! Вот «Лакримоза» из моцартовского «Реквиема». У
знающих смысл уже не повернется язык пропевать нескончаемую гамму в виде
вокализа на звук «а», легатным штрихом, как то советуют методички. «В тот
слезный день, когда восстанет из гроба человек, дабы предстать перед Судией…»
Мы видим эти открывающиеся гробы, бесконечные вереницы восстающих из могил.
Дыхание сковано ужасом: Моцарт обрывает каждый звук гаммы паузой и вовсе не
предлагает наслаждаться бельканто! Слова дадут ключ к уникальной музыке, где
уже начальная музыкальная мысль (начальный период) содержит впечатляющую
картину с обилием сюжетных поворотов. Не всякое исполнение этой музыки духовно.
Почитающийся великим Караян превращает ее в легкомысленный вальсик.
Онтологическая глубина нашей православной культуры восстает против такой
трактовки и заставляют отдать предпочтение глубокому, хотя технически и не
столь отшлифованному исполнению Свешникова.

Однобоко
представлена народная светская культура. Не ведаем мы о традиции духовных
стихов; полностью изгнана из образования и культуры русская протяжная песня,
целомудренно-строгая и прекрасная, вершина светского народного искусства,
родная сестра церковного знаменного распева. Можно ли жить без онтологической и
исторической глубины народной культуры? Впечатление о русском фольклоре
создается по разудалым песням позднейшего происхождения, а дивного истока и
средоточия красоты страна не знает. Мастерицы пения из села Подсереднее
(Алексеевский район Белгородской области) однажды изумили Америку богатством
подлинного (аутентичного) русского фольклора. Стыдно нам не знать своих
сокровищ.

4.
Роль биографий. Немецкие педагоги XIX века, подметив, что школьное образование
приняло отвлеченный аналитический характер, возместили потерю основы, введя в
программы обязательный и главный предмет, посвященный выдающимся людям истории
(в их числе был и святитель Иоанн Златоуст — какое в его житии видим великое
мужество стояния в истине, какие повороты судьбы, какие дары Божии, какую
достойную возвышенную смерть!). Тут же дух страны воспрянул, объединил ее,
вывел ее на место ведущей державы Европы.

Мысль
немецких педагогов верна. Отвлеченный от истины, силы и любви, ум мертвеет.
Вдохновенно измысленные персонажи искусства, хотя и оказывают воздействие на
людей, все же не заменяют потребности в реальных образцах жизни. Первостепенно
важно для страны: кого она возводит на пьедестал сердца, — эстрадную певичку,
пронырливого политика или человека святой жизни. Даже в «Духовном регламенте»
Петра I, из России, по слову Карамзина, делавшего Голландию, утверждалось:
жития святых — основа школьного воспитания. Россия, как заметил Ключевский,
держалась монастырями: тысячи паломников, бороздя просторы страны, ночуя в
домах, несли всем людям удивительную радостную весть о великих людях святой
жизни. 

А
сколько святых певцов и песнотворцев! Св. Роман Сладкопевец, получивший от
Богородицы дар вдохновенного сладкопения… Преп. Иоанн Кукузель — в его честь
названа икона Божией Матери «Кукузелиса»: однажды в субботу, после того как он
пропел акафист Пресвятой Богородице на Всенощной, Пречистая явилась ему со
словами: «Радуйся, Иоанн! Пой и не переставай петь, Я не оставлю тебя» и в
доказательство истинности явления оставила в его руке златницу… Житие св.
Иоанна Дамаскина (ок. 675–753), крупнейшего богослова и гимнографа, разве не
укрепило бы сердца мальчиков, жаждущих героического, и девочек, устремленных к
красоте? По церковному преданию, ему, важному лицу в государстве, по подложному
письму, якобы свидетельствовавшему о его измене халифу, всенародно отрубили
правую руку, повесив ее на базаре. По горячей молитве к Богородице рука,
отданная ему халифом, приросла. Святой воспел восторженный благодарственный
гимн «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь», впоследствии включенный в
литургию св. Василия Великого. Изображение руки святой постоянно держал у иконы
Богородицы (отсюда берет начало известный иконный образ Богородицы —
«Троеручица»). Великой любовью окружено имя Иоанна в русском светском
искусстве. «Восторженный канон Дамаскина У всенощной сегодня пели, И умилением
душа была полна, И чудные слова мне душу разогрели» (А. Н. Апухтин, «Год в
монастыре. Отрывки из дневника», 1883). «Простым рожден я быть певцом, Глаголом
вольным Бога славить!» — восклицает святой во вдохновенной поэме А. К. Толстого
«Иоанн Дамаскин», послужившей основой пленительно-прекрасной одноименной
кантаты Танеева — ее должны знать школьники. Мы преступно обедняем
отечественную культуру, лишая школьников дивной красоты. А слушающие (да и
исполняющие!) романс Чайковского «Благословляю вас, леса» — подозревают ли, что
это поет великий святой Восточной Церкви? Если б представляли, то вместо
размазанно-вялого (а то и сюсюкающего) самодовольствия горело бы в сердцах
строгое могучее вдохновение! И не украсила бы классов литературы и музыки его
икона, возвысив сам дух учебного заведения и истребляя грязь с душ?

Но
и биографии светских художников несут в себе потенции воспитания. Важно то, как
мы смотрим на человека, что открывает наша оценка в нас самих: нашу низость или
благородство.

Возгосподствовавший
ныне «постмодернизм», фактически уже очень близкий поп-культуре, одержим
страстью все принизить, охулить. И в литературоведении злобно смакуются, к
примеру, «сатанические зигзаги Пушкина» (наподобие того, как в 1918 году
большевики четырехкратно издали его богохульный юношеский опус, вопреки желанию
поэта, смертельно стыдившегося гнусных стишков и изъявившего волю, чтобы они
никогда более не печатались!). Но если, не скрывая ошибок, в которых, как
никто, умел каяться, притом всенародно, Пушкин («Ужасный опыт ненавижу!»),
педагогика раскроет главную силу, стремительно возводившую его к вершинам, то и
душа учеников распрямится. Пламенный Ильин показал, как Пушкин, победоносно
преодолевая собственные искушения, вел к очищению и Россию. Именно такие,
духовно-мощные интерпретации должны находить пути в школу, а не гаденькие и
растлительные.

И
в музыке утаивается главное в биографиях. Уже говорилось о великом стремлении
Глинки, горячего патриота, выразить истинный дух России. А Бетховен? Обсасывают
его увлечения великой злодеяниями революции. Но ведь он же покаялся в юношеском
бессмыслии даже и музыкально — сочинив гимн в честь светлейших союзников. Самое
же главное содержание творчества, внутренняя светлая причина его героического
стиля — могучая сила порыва к Богу — остается школьникам неизвестной. Оттого,
кстати, и исполняется Бетховен надсадно и понимается превратно. Даже Берлиоз в
скерцо его Пятой симфонии ощущал «магнетизирующий взгляд» (это, кстати, первый
в истории прообраз скерцо, приоткрывающего веяния инфернальных сил), а финал
воспринимал как порыв души, освободившейся от всех земных оков. А тогда и
исполнение станет совсем другим: лишится оно горделивого самолюбования бицепса,
но облечется в ликующую интонацию, в легкий светлый полет бескорыстной хвалы:
«Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему даждь славу, о милости Твоей и истине
Твоей» (Пс. 113:9).

5.
Важнейшие предметы осмысления и анализа (раскрываемые на разных этапах обучения
в посильной мере и в соответствующей возрасту словесной форме).  

Два
предмета предстают пред нами в музыке и иных искусствах последних веков:
духовный свет шедевров и общая линия потемнения языка культуры как отпечатление
апостасийной тенденции истории. Шедевры преодолевают апостасию вышней силой.
Подобно Янушу Корчаку, серьезное искусство нисходит с обществом в огненную печь
дьявольского Освенцима, — не для того чтобы усладиться гнусью. Не поет оно
бессмысленную песенку: «и скачусь я по перилам в ночь, прочь» (к бесам в
геенну). Напротив, из колодца тьмы оно возводит взгляд ввысь, с надеждой и
силой, и не посрамляется в уповании. Наряду с такими мучительными проявлениями
веры, есть в культуре и светозарные произведения.  

Перечислим
главнейшие предметы осмысления на уроках искусства:

а)
основные (методологического уровня) понятия истории (ее смысл, направленность,
фундаментальная двойственность, архитектоника в целом); понятия традиции,
культуры, представление о единстве культуры и ее двух сторонах);

б)
важнейшие для понимания искусства ключевые вехи истории: рождение христианской
культуры, гуманистическое Новое время с его двумя солнцами — церковным и
светским, Новейшее время с выделением в рамках светской культуре новой
двойственности — традиционной культуры и оккультной антикультуры; особое место
в истории России, определяющееся ее призванием, которое ясно чувствовали и о
котором говорили все русские художники. «Это призвание есть восстановление
Церкви в ее первобытной чистоте и святости, восстановление… великим примером
чистой, самоотверженной, вселюбящей Веры» . Свиридов запишет в записной книжке
80-х годов: «Русская культура неотделима от чувства совести. Совесть — вот что
Россия принесла в мировое сознание». Вера, совесть, святость, целомудрие,
самоотвержение, чистота, смысл — это все одно разными словами. Россия и в
светской культуре явила миру близость Богу по заповеди: «Ищите же прежде
Царства Божия и правды Его…» (Мф. 6:33). «Все страны граничат друг с другом, а
Россия с Богом» (Рильке). Пронизанность России духом исходного вселенского
православия сделала понятие русского не этническим, не национальным, а духовным
понятием, выражением духовной ориентации в мире: в творчестве о. Серафима
Роуза, ирландца по происхождению, американца по гражданству и языку, явственно
слышится русское начало, в то время как в понятиях «русский кришнаит» или
«новый русский» есть что-то противоестественно-извращенное;

в)
сквозная тема — видение сущностных и исторических связей церковного и светского
искусства в Новое и Новейшее время: светской музыке ничего не возможно выразить
высокого и духовного без актуализации связей с церковной музыкой (и анализ
способен это выявить). И в искусстве публичного слова: гомилетика (учение о
проповеди) преобразила светское слово, когда же риторика в XVIII веке
отдалилась от нее, то тут же, выродившись в хвастливо-виртуозную, но
духовно-пустую форму, потеряла глубину… — и стала бранным словом! Полезно
видеть зарождение портрета и иных жанров живописи при разложении западной
иконы, равно как и сохраняющиеся связи вплоть до искусства ХХ века. Единство
церковного и светского выявляется и в вербальном языке. Фонвизин, с малолетства
навыкший чтению церковных молитв на Всенощной и от младенчества усвоивший
церковно-славянский язык, утверждал: «...Без него и русский язык понять
невозможно». Человек без знания исторической глубины русского языка —
некультурный человек (здесь, кстати, корень особо теплого единства славянских
народов: в XXI веке, как и тысячу лет назад, богослужение в Сербии и Болгарии,
Белоруссии и России совершается на церковно-славянском языке в одних и тех же
словах и грамматике). Мысль о неотторжимости русского языка от
церковно-славянского многократно исповедовали писатели и выдающиеся деятели
русской культуры. «Как в разговорном, так и в письменном русском языке все
духовно-содержательное, все вдохновенное, возвышенное и патетическое как-то
неосознанно, само по себе требует своего выражения на церковнославянском… — и
тут же все становится строгим и торжественным, чувствуется переход в состояние
более высокого измерения, и душа начинает колебаться, тронутая далеким
молитвенным звуком» . По мнению выдающихся деятелей русского зарубежья,
орфографическая реформа, подобно всем прочим деяниям большевистской власти, главной
целью имела убить русский народ, отрезав его от могучей православной традиции,
а тем самым разрознить и славянские народы, которые Карл Маркс считал основной
силой, стоящей на пути Интернационала и мировой революции, с которой нужно
вести борьбу на уничтожение;  

г)
эпохальные стили, каждый из которых имеет свою генеральную задачу: барокко с
его принципом аффекта (чувства, заключающего в себе вечную идею) и
принципиальной одноаффектностью развертывания (ибо превзойти вечность
невозможно), классицизм с его открытием эффекта музыкального развития,
заключенного в «магический кристалл» ясно схватываемой формы, романтизм XIX
века с его новой мировоззренческой основой — недовольством миром и
противостоящей ему грезой, его родной брат — западный реализм (недовольство без
великих дерзновений мечты, как бы сдувшийся романтизм), не имеющий ничего
общего с духовным реализмом России, онтологично-совестливым в основании;
антиромантическая направленность стилевых течений начала XX века, крах
модернизма, рождение замешанного на безверии постмодернизма в конце века… Силы,
противодействующие разлагающим тенденциям, — в шедеврах;

д)
особенности национальных стилей;

е)
индивидуальные стили — энтелехия, высота и красота своеобразия, открывающая
душу стиля;

ж)
жанры (силы, возводящие жанры и жанровые системы);

з)
художественная форма, стороны формы;

и)
исполнительское искусство, представление об интерпретации теоретической и
исполнительской как сущностной стороне искусства. Понять — значит продолжить:
ни один из гениев не приписывал красоты себе, но относил ее ко Всевышнему. А
кто положит Ему предел? «Искусство не знает пределов — и кто же может достичь
вершин мастерства?» — восклицал 46 веков назад египетский вельможа Птахотеп. Не
тем более ли — искусство христианской эпохи?! Содержание шедевра неисчерпаемо,
ибо в его сердцевине — неисчерпаемость мысли Божией;

к)
деятельность слушателя (ученика, в частности): и он вместе с композитором и
исполнителем (а также и интерпретатором-педагогом) устремлен в бесконечность
красоты; его правильно воспитанный, не растленный слух есть орган поиска
неземной красоты. Искомой и обретаемой красотой он осветляет свою душу.

Сердцевиной
всей этой предметной сферы внимания являются сами шедевры искусства. Все
перечисленные выше предметы внимания не помимо них, но через них — на ладони
анализа.

Каким
же должен быть путь раскрытия внутренних смыслов искусства?

6.
Духовный анализ искусства: метод, эвристики, методики. О методе анализа. Серая
педагогика опошлила слово ложной презумпцией: якобы духовное может открыться
мертвенному взгляду. Нет! — духовное понимается только духовно. Нужно
преобразиться, ожить, чтобы понять.

В
основе понимания — узнавание сродного. Древние говорили: подобное познается
подобным. «Для чистых все чисто» (Тит. 1:15); нечистый все понимает в меру
испорченности. И применительно к искусствам: «...В книге прочитывают лишь то,
что уже имеют в сердце» (Бодлер). Пошлый слышит музыку пошло, духовный —
духовно.

Чистое
понимание дается исполнением заповедей. Тогда душа не противится истине, а
радуется благодати и высвечиваемым ею в произведении великим смыслам. «Во всем
мне хочется дойти до самой сути», — признавался Пастернак. «Во всем ищите
великого смысла», — наставлял св. Нектария Оптинский.  

Нарушение
заповедей грязнит и восприятие. Митрополит Вениамин (Федченков) писал: «Мир
богословствует, даже когда молчит о Боге и изгоняет Божию святыню из
человечества. Я склонен считать и светскую литературу... родом богословия жизни
и культуры...» .

Мерой
чистоты теории определяется красота самого искусства. На заре христианской эры
святые люди услышали на небесах неслыханно новую христианскую интонацию
богослужебного пения. Описав ее, святая теория родила ее свыше в мир здешний.
Скверное богословствование рвется в последнюю глубину музыки, дабы, изрыгнув
там хулу на Бога, осквернить и само искусство. По слову святителя Иоанна
Златоуста, «ничто не производит столько мрака, сколько ум человеческий,
рассуждающий обо всем по земному и не принимающий озарения свыше» .

Гадкое
богословствование — от духовного закоренелого невежества. Не поддается ему
анализ искусства. Об этом твердо заявлял основоположник научной теории
педагогики в нашей стране Ушинский. Ведь если «духовный мир и есть реальность и
сущность вещей», то только духовный мир, стоящий вне ограничений, цепей и рамок
вещного мира, может давать ему объяснение и смысл.

Если
метод анализа, отвечающий существу деятельности, состоит в духовном возвышении
себя к слышанию глубины искусства, — то что делать в самом ходе анализа? Этому
«операциональному» уровню деятельности отвечает методика. Ей бы, совокупности
конкретных действий, сосредоточиться на истине произведения. А от нее сводит
скулы. Крылатая птица вдохновения убита. Вдохновение жизни Жуковский определяет
как «веру в великое и прекрасное, вдруг объемлющею душу нашу». Методика же
своей неправдой — спесивой убежденностью во всесилье мертвого ума — напрягает
совсем не те силы души, которые требуются для адекватного постижения серьезного
искусства. Уныние и безверие наделяют обескрыленную душу тупой волей к
бездарности.  

Чем
воскресить птицу вдохновения? От небесной вершины метода нужно пролить в
методику живую воду через систему эвристик.

«Эврика!»
(«нашел»!) — вскричал некогда Архимед. Находят, когда ищут. «Ищите, и
обрящете», — ободряет Господь (Мф. 7:7, Лк. 11:9). Сретенье истины
произведения, которая всегда в лучшем и в высшем, а не в гадком и худшем,
возможно лишь тогда, когда мы идем ей навстречу, а не удаляемся неправдой.  

Эвристики
— стратегии поиска. Нужно правильно восчувствовать цель и смысл поисков и
сориентироваться в путях. Направление поисков задается вопросами.  

Вся
соль в том, какими!

Вот
обычный круг вопросов вялых, равнодушно-мертвых: что выражает музыка? Как ее
содержание детерминировано исторически? Какой была обстановка общественной
жизни? Кто повлиял из современников и предшественников? Какие биографические
происшествия отложили отпечаток на сочинение? Что из сказанного можно увидеть в
устроении музыки?  

Духовно-нравственный
анализ бескрылым вопросам дает огненно-вдохновенный, совестливый,
духовно-нравственный поворот.  

Не
«что выражает музыка», а «что в выражаемом окрыляет душу, что способно
восторгнуть ее к неумирающей радости»? Не «содержание» музыки, а озарение души
духовным смыслом.  

Не
«как содержание детерминировано исторически», а «каким особым образом эта
возвышенная музыка встроена в великую Традицию (=Предание) — передачу
боговдохновенной жизни?» Каким новым способом открывает вечно-прекрасное?

Не
«каковы проявления стиля классицизма в музыке Моцарта?» А «как восторг
окрыленной светлой ясности нового стиля эпохи сказался в новой интонационности
моцартовской музыки?» Не «какие черты жанра концерта (поэмы, вальса...)
проявились в этом сочинении?» А — «как высота и красота жанра концерта передала
огонь вдохновения этому произведению?»  

Так
— духовно-заинтересованно — поставленные вопросы побуждают искать
недоведомо-прекрасное уже не мертвым невидящим взглядом, что логически и
невозможно из-за нарушения главного требования познания: соответствия метода
предмету, но адекватно — пламенеющим сердцем.

Что
же сказать о самом конкретном уровне духовно-нравственного анализа — о
методике, преображенной эвристиками? Методика не рассказывается, а
показывается. В качестве иллюстрации укажем на учебную книжку Л. Н. Алексеевой
«Сказка ложь, да в ней намек» для младших школьников. «В чем нравственное
преступление Додона? Посмотри, не подскажет ли ответ иллюстрация Билибина?» На
ней видим: чтобы войти в шатер соблазна Шемаханской царицы, Додону придется
переступить через трупы убитых ею сыновей. Грех и есть пре-ступление
нравственных законов… Так, точными вопросами-эвристиками автор возводит детей в
царство нравственной чистоты и красоты души. В наглядной форме дети познают
коварную обольстительность зла, запасаясь нравственным иммунитетом и укрепляясь
в чистоте души, что жизненно важно в наше время распоясавшегося соблазна.

7.
РОЛЬ ТВОРЧЕСКОЙ ПРАКТИКИ. Художественное освоение искусства в правильном
духовном восприятии и понимании немыслимо без собственных творческих усилий учащихся.
Школа не должна оставлять попыток научить хоровому пению — исходной основе всей
музыкальной христианской культуры человечества. И внешне разделенный, но единый
предмет — литература и родной язык — не может уйти от главной задачи: приобщить
детей к красоте точного, выразительного и праведного слова в их собственных
творческих опытах (сочинения в жанре осмысления-анализа шедевров искусства —
это прекрасно, но в дореволюционной школе практиковались и иные формы.
Например: «Вы оказались в дебрях Амазонки… — что дальше?» При анализе детских
сочинений на эту свободную тему учитель открывал многообразие жанров и стилей:
«У тебя вышло интересное приключение, у тебя милая сказка, а это — записки
путешественника…»).

8.
ДУХОВНО-СОДЕРЖАТЕЛЬНЫМ ПРИНЦИПАМ ПОДЧИНЯЮТСЯ ФОРМАЛЬНЫЕ, А НЕ НАОБОРОТ. Как
небо от земли, далеко отстоят духовно-содержательные принципы воспитания и
образования от формальных. Настоящая концепция ставит акцент на первых, но не
отвергает и последних; не отказывается от всего того, что наработала педагогика
от времен Яна Амоса Коменского до современности. Но только формальным принципам
— дает духовно-нравственную и культуросозидательную направленность, оберегая от
культурорастлительного поворота.

Вот,
к примеру, метод проблемного обучения. Его проявление можно видеть в
майевтическом методе Сократа — методе «повивального искусства мысли». Оно ныне
двояко: служит и жизни, и смерти, чаще смерти… Современные дипломированные
повивальные бабки, умерщвляя ребенка во чреве, изымают его по частям. Так и в
умственной сфере существует коварная майевтика вытягивания по частям
предварительно убитой в душе мысли. Первый пример подал дьявол майевтической
ловушкой для прародителей: «подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого
дерева в раю?» (Быт. 3:1-3). В этой лже-познавательной «проблемной ситуации»
заключены сразу две неправды — малая и большая. Внимание Евы устремилось на
малую. Ее-то она отвергла! «Плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева,
которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам
не умереть». А коренную убийственную ложь — пропустила в сердце, не отвергла с
гневом грязного навета, будто Истина может быть не Истиной, что чистейший
любящий Бог мог сказать неправду. Так поступаем и мы. Сократ не поведал о
главном: что мышления не бывает вне более широкой презумпции веры или зловерия
сердца. Коренную-то ложь зловерия мы каждый раз и принимаем в сокровенность
души, ибо потеряли навыки чистого мышления, виртуозно разработанные
святоотеческой наукой. Человек сделал себя беспомощным против лжи.  

На
дьявольской майевтике зиждется современная технология рекламы и всей
многовидной хитрости в империи лжи. Ум «пациента» привычным броском нападает на
внешнее, грызет его с остервенением, забыв взглянуть на то, что позади мысли-приманки
или мысли-провокации (каков внушаемый помысл — первомысль сердца). Святые отцы,
напротив, заповедали сражаться не с палкой, подобно глупой собаке, а с тем, кто
ею бьет: с отцом лжи. Позади лживых презумпций — внедряемые им в сердце помыслы
подозрения, неприязни, корысти, зависти, бешеной жажды плотской жизни и вражды
к жизни духовной и др. Широким потоком льется вся эта смердящая грязь в подвалы
подсознания, которые расцерковленный человек разучился очищать силой Божией.
Таковой страсти неведения с убиением стража совести и взрывом плотины чистоты,
преграждавших путь злу в душе, мы и обучаем школьников — это основа
расползающейся черноты антикультурной поп-культуры.  

Абсолютный
образец правильной реакции на любой искренний вопрос или лукавую провокацию и
ловушку дает Господь: во всех случаях отвечал Он не на поверхность мысли, а на
ее скрытый, часто и от самого вопрошающего, глубокий корень, — и тут же
исправлял этот невысказанный глубинный помысл, прикрепляя умное чувство
собеседника к основанию Божьей мысли, приобщая к чистоте Своей, возводя
слабовидящий ум человеческий во всеобъемлющий разум Божий. И эту способность
зреть глубины сердечные и онтологические даровал верующим. «Слово Божие живо и
действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения
души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные», —
говорит апостол» (Евр. 4:12). И в другом месте: «Душевный человек не принимает
того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь,
потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всем, а о нем
судить никто не может. Ибо кто познал ум Господень, чтобы мог судить его? А мы
имеем ум Христов» (1 Кор. 2:14-16). Жуковский в письме к П. А. Вяземскому в
таких словах говорит о величайшем, единственном в истории перевороте в
психологии человека: «Христианство открыло нам глубину нашей души» .  

На
последние смыслы бытия, отраженные в искусстве и музыке, ориентирована и
настоящая концепция воспитания в школе. В соответствии с коренным принципом
онтологического единства всякая мысль возводится к свету великой традиции, а
он-то и выявляет меру ее чистоты или грязи (ибо во тьме нечистота не видна).

Кто
будет выступать, далее, против принципа постепенности, преемственности, непрерывности
в обучении? И дьявол — за постепенность! Он искуснейший методист. Разве
позволил бы он себе совершить скачок в своей методике совращения человечества,
от веков веры прямо перейдя к проповеди оккультного мистицизма, готовящей
приход антихриста? Нет, он хитер и любит постепенность: вирус лжи должен был
предварительно в эпоху гуманизма пробраться внутрь христианской культуры,
ослабить веру, расшатать ее ересями, исказить, оболгать, заменить произвольными
фантазиями, довести до атеизма, — и только потом с театральной яркостью
отбросить шелуху материализма, ошеломив воображение ложными (то есть не
ведущими к Богу) чудесами, разнуздав стихию колдовства, — дабы одичавшее
человечество с восторгом встретило зверя-антихриста, как воплощения всех своих
«родных» пороков. Таков путь растления. А стезя воспитания предполагает
непрестанное возведение великой культуры и традиции к своему началу. На пути
веры бывает не только постепенность, но и внезапные скачки-озарения: так, малое
дитя, бывшее самым плохим учеником, ничего не понимавшее в школьных науках и
ничего не запоминавшее, молилось ночью; внезапно спала пелена с духовных очей,
стал ребенок лучшим учеником, далее академиком, и ныне знаем мы его как св.
Иоанна Кронштадтского. Коренной перелом от посредственности к ошеломляющей
гениальности потряс Чайковского в творческой биографии Глинки: случился он при
сочинении «Жизни за царя», когда композитор принял в сердце ту духовную силу,
которая вывела и всю страну из страшного кризиса смуты. Дух любви к России, к
ее народной и церковной музыке он передал Балакиреву, а через него всей русской
школе.

О
деятельностном подходе. Это односторонность. Античная философия различила
созерцательную и деятельную жизнь (теорию и практику), святым же отцам мы
обязаны мыслью о их нерасторжимости. Соизмеряются они в духе и истине. Дух
истины рождает прекрасную духоносную теорию и вдохновенно-возвышенную светлую
жизнь. Возношение плоти над духом плодит скверные лживые теории и скотоподобную
жизнь, сквернящую ум, сердце, волю. Истина не откроется душе, грязно живущей.
«Что есть истина?» — с удовольствием повторяет она слова Пилата, пряча за
вопросом неприязнь к ней, полной красоты, любви и жизнетворящей силы. Живая
истина открывается по чистоте жития, но и для правильной жизни требуется разумение.
Об этой неразрывности забыла современная школа, изгнав из детского сознания
даже и сами понятия смысла жизни, веры, совести — коренные понятия
человечества. Но тогда не нужно удивляться опустошительной буре растления,
сеемой в детях, а затем сметающей остатки порядка во всем строе стремительно
глупеющей жизни. Одна исследовательница отдала своего новорожденного ребенка на
воспитание горилле, дабы в первые месяцы ускорить его двигательное развитие, а
потом воспитывать уже по-человечески. Но эстафеты не получилось: выросши, юноша
мог работать лишь в гардеробе института своей родительницы. Человеческое дитя
рождено для бесконечности, горилла же передала ему потолок низости, отрезавший
его от неба. Детям врождена тяга к познанию великого смысла жизни — и на
погашение этих огненных взываний и чудесной доверчивой открытости истине, вере
в добро и красоту направлена все мощь современной социальной и школьной
педагогики растления, воздвизающей потолок низости, закручивающийся в скорлупу
неведения главного.  

Так
же внимательно нужно следить, чтобы не извращались и все прочие формальные
принципы:  

–
чтобы поощряемое творческое начало во внешнем делании не препятствовало
человеку почаще бывать внутри себя и слушать тихий глас истины, не убивать
совесть непослушанием ей, но, напротив, умножая ее права послушанием, делать ее
чуткой и доброй советницей (как говорит русская пословица, «в ком есть Бог, в
том есть и стыд»),

–
чтобы развивающее обучение тоже не строилось бы на ожесточении сердца,

–
чтобы гибкость и вариативность мышления не вели к пронырливому дьявольскому
«плюрализму», мнимому равенству лжи с истиной, злобы с любовью, безобразия с
красотой (такое умопомрачение человека вожделенно для дьявола),

–
чтобы уместные в определенных ситуациях системный и комплексный подходы,
карабкаясь снизу к достижению недоступной им цельности, не возносились бы над
благодатным видением, открываемым духовному взору отвыше (для простого и ясного
видения взглядом отвыше требуется не системный подход, а изменение генеральной
мотивации жизни: жить не самоублажением, а стараясь угодить любви Божией:
чистоты не бывает без самоотвержения; когда ж, по заповеди, отвергает себя
человек, любовь Божия входит в него, и уму дает ясноведение сути: «...По силе
жития бывает познание истины», — говорил св. Исаак Сирин),

–
чтобы наметившийся переход от информационного языка описания (эта сухость
исторически возникла во времена латинской ереси, когда человек перестал ощущать
себя живой духовной силой, укрепляемой благодатью) к энергийному не увлекал в
бездны оккультных темных внушений,

–
чтобы допустимый в известных пределах принцип наглядности обучения не
примитивизировал ум, не убивал бы способности живого «умного видения»
невидимого,

–
чтобы требование законного брака школы с жизнью истинной и святой не
подменялось бы порочной связью с жизнью бездуховной, и не подсовывалась бы
вместо критериев добра утилитаристская польза, всегда лукавая и мнимая при
надругании над совестью и смыслом (вроде оккультной валеологии, прикрывающейся
ценностью здоровья, или полового — не семейного, в любви! — «воспитания», якобы
предотвращающего распространение СПИДа, хотя мировой и уже имеющийся
отечественный опыт доказали обратное),

–
чтобы, используя сверх дидактических принципов, выведенных на логическом материале,
и те, что свойственны самому искусству, не забывать о том, что многие из
эстетических наработок (в частности, высшая категория прекрасного) плодили
ложь, начиная от времени зарождавшегося скрытого богоборчества. Они
фальшиво-легковесны применительно к церковному искусству, а при внимательном
взгляде открывается, что они не схватывают самого главного и в искусстве
светском…

Думается,
изложенных в концепции содержательных принципов воспитания и образования
достаточно для того, чтобы педагог мог направить свое воспитательное искусство
по нужному пути, избежав ловушек технологического формализма, подталкивающего
души во тьму одичания.

А
есть ли где педагогу, жаждущему истинной красоты и смысла, искать подкрепления
помимо текста данной концепции?

9.
МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ И МЕТОДИЧЕСКАЯ ОБЕСПЕЧЕННОСТЬ. Настоящая концепция в полную
меру оснащена духовно, теоретически и методически. Фактически вся истинно
русская культура — основание для нее. Мы недооцениваем своих богатств.
«Перестали понимать русские люди, что такое Русь! Она есть подножие Престола
Господня», — свидетельствовал величайший чудотворец нашего времени св. прав.
Иоанн Кронштадтский. «История России, полная дивных доказательств промышления
Божиего о ней, есть история Божиего строительства, новая священная история», —
свидетельствует и другой наш современник, святой, крестным знамением
сворачивавший с пути тайфуны, шедшие на лагерь русских беженцев, святитель
Иоанн Шанхайский (Максимович). «Россия погибла, но Святая Русь жива», —
ободряет нас св. преподобномученица великая княгиня Елизавета Федоровна. И для
пришедшего в мир антихриста Святая Русь будет головной болью, ибо узнает его и
воспротивится, — говорят нам пророчества.  

Нужно
нам вспомнить наши сокровища, вспомнить о великой традиции педагогики в нашей
стране, о самоинтерпретации культуры в размышлениях Пушкина, Жуковского,
Гоголя, Достоевского и других великих творцов культуры, о глубочайших мыслях и
истолкованиях в русской религиозной философии (труды о. Павла Флоренского, С.
Н. Булгакова, И. А. Ильина). Анализу искусства и конкретных сочинений уделяли
внимания выдающиеся церковные деятели (митрополит Антоний Храповицкий,
архиепископ Иоанн Шаховской и др.), а также и святые (фундаментальные
исследования творчества Достоевского преп. Иустином Поповичем, святым Сербской
Православной церкви)…

Пройдя
чрез огненные испытания XX века, православная мысль очистила себя. Она стала
ближе великой святоотеческой традиции — вершине мировой мысли человечества. И в
количественном отношении наверстывает она годы вынужденного молчания. Большое
число трудов появилось в последнее время и в области духовной интерпретации
явлений искусства (назовем, например, шеститомный труд М. М. Дунаева
«Православие и художественная литература», книги В. Н. Катасонова, особенно его
брошюру «Хождение по водам» — православный анализ «Капитанской дочки»,
обнаруживший уникальную в мировой литературе суть художественной идеи этого
шедевра). Неожиданное подспорье открывается в науке, например, многочисленных
уже исследованиях православной медицины. Они позволяют ясно увидеть нерв языка
современного искусства, который есть неврастения, порождение бездуховности…

Говоря
о музыке, можно упомянуть книги и статьи автора этих строк, указать на
ошеломляюще новые подходы к духовно-нравственному анализу музыки в трудах
Института художественного образования (прежде всего на новации М. С.
Красильниковой, изобретшей методики, уже проверенные в разных городах десятками
учителей, которые позволяют даже учащимся первых классов общеобразовательной
школы запоминать наизусть и анализировать с точностью до полутакта огромные
оперы и симфонии, в их числе — симфонии Бетховена, Бородина, опера «Сказание о
невидимом граде Китеже» Римского-Корсакова и иные шедевры русской оперной
классики, и даже участвовать вместе с профессиональными певцами в оперных
спектаклях!) и др. Уже ссылались мы на опыт Л. Н. Алексеевой, раскрывающий темы
музыкального воспитания на духовно-нравственной основе в тесной связи музыки с
другими искусствами…

Теперь
время — объединять усилия. Настоящая концепция, обоснованная антропологически и
духовно-социологически (в первой части), с точки зрения великой Традиции
человечества, высоты культуры, истории, а глубинно — в свете богооткровенной
веры, — являет собой самый общий взгляд на смысл, задачи и методы
духовно-нравственного воспитания средствами искусства. Она нуждается в
конкретизации в комплексе разных программ — соответственно реально действующим
в стране схемам обучения (на уроках искусства и литературы, в комплексном курсе
«Мировой художественной культуры»). Частично такие программы, соответствующие
концепции, уже существуют. В идеале они должны быть скоординированы и встроены
в единую программу дошкольного-школьного образования в стране. Но здесь нужна
творческая активность многих педагогов, практиков и методистов.
* * *

Мы
живем в яркое, стремительное, резко ускорившееся время истории. Нам, ничтожным
и глупым пред Богом, — какое сияние смысла истории и современности Он ныне
открывает! Какая ясность ориентации! Какая школа познания! Смотри и виждь и
благодари! Цели обожения дьявол уже открыто и глумливо противопоставил идеал
осатанения. Неужто еще неясно, где наше место, и лукавствуем, притворяясь
непонимающими? Спаси себя — спасутся вокруг тебя. Сатанеющая грязная
антикультура тщится овладеть душой. Но человек свободен. Призванный к вечности,
он не раб истории. История для человека — не он для нее. И в культуре волен
услышать высокие смыслы и послужить им в науке, в художественном творчестве, в
исполнительства, в теории, педагогике, административной деятельности. Или не
услышать их и не послужить. «Ты создан по образу и подобию Божию. Как Бог
свободен и творит, что хочет, так свободен и ты», — говорит св. Макарий Великий
. Мы созданы для лучшего выбора. Зачем выбирать плохое? Особенно России — в
свете пророчеств о ее великой миссии в последние времена! Ведь именно из нее,
по слову преп. Серафима Саровского, изойдет в конце истории всемирная проповедь
покаяния.  

Дай
Бог, чтобы и школьное воспитание в России не стояло букой в стороне, но активно
способствовало бы возрождению народа, соборному нашему восстанию от
свиноподобной бездуховной жизни к свету и смыслу.
Список литературы

Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/