Москва при преемниках Петра I в XVIII столетии
По смерти Петра сразу же возник вопрос: не возвратить
ли Москве ее допетровское значение, развенчав новый царствующий град Петербург.
И вопрос этот висел над обеими столицами, и старой и новой, более пяти лет, до
времени переселения из московского Анненгофа на берега Невы императрицы Анны
Иоанновны. Дело в том, что Петр, в силу своего нового закона о
престолонаследии, должен был назначить себе преемника, но не успел этого
сделать) и высшие правительственные учреждения и приближенный к престолу
правящий класс поставлены были в необходимость самим разрешить вопрос о
переходе императорской власти.
Старая боярская партия желала провозгласить императором
десятилетнего сына несчастного царевича Алексея, Петра, на которого возложили
надежды, что при нем можно сокрушить дело Петра и ниспровергнуть значение
прорубленного им окна в Европу. Конечно, это отвечало бы чувствам массы
населения, которых "тянул" в гору своих преобразований скончавшийся
император "сам-десять", со своими немногочисленными птенцами. Вождям
реставрации чудилось, что сын Алексея Петровича, враждебно относившийся и к
Петербургу и ко всякому западничеству, уже в силу наследственности будет
склонен идти к московской старине, да и самая молодость его давала надежду
подготовить его к царствованию в этом именно направлении, лишь бы получить в
руки регентство до его совершеннолетия. Эти замыслы питали Долгоруковы,
Голицыны и другие бояре старого закала.
Но сотрудники Петра, возвышение которых и дальнейшее
значение неразрывно связано было с его делом, при помощи гвардии провозгласили
царствующей императрицей Екатерину. Всемогущим при ней стал А. Д. Меньшиков, и
при этом временщике нечего было думать о возвращении Москве ее прежнего
значения. Он даже прибрал к своим рукам и юного Петра Алексеевича, склонив
Екатерину 1 передать ему престол, при условии его регентства до совершеннолетия
будущего императора и его женитьбы на дочери своей Марии Александровне
Меньшиковой. По смерти Екатерины юный государь перевезен был даже в дом своего
будущего тестя и находился в его власти.
Однако такое положение дел не заставило старых бояр
отказаться от их планов. Воспользовавшись болезнью регента и антипатией к нему
Петра, они низвергли всемогущего временщика и при помощи молодого князя Ивана
Долгорукова захватили царственного юношу в свои руки.
Пользуясь тем, что он, как и его отец, не любил моря и
очень увлекался охотой, для которой были неудобны окрестности Петербурга, они
перевезли его в Москву и здесь отвлекали несовершеннолетнего государя от учения
и занятия делами и всячески разжигали в нем страсть к охоте, для которой
представлялось столько удобств в окрестностях Москвы. Они уговорили государя не
возвращаться в Петербург и навсегда остаться в старой столице. Чтобы упрочить
свою власть, Долгоруковы сосватали за четырнадцатилетнего Петра одну из сестер
ставшего его любимцем князя Ивана.
Но Петр II не тяготел к самой Москве; на самое
короткое время останавливался он в запущенных кремлевских дворцах и все
стремился на окраины столицы, чтобы отсюда поскорее уехать в лес и в поле, на
охоту с гончими и борзыми. Понятно, что в двухлетнее пребывание свое он не
оставил по себе прочных следов в Москве. По сведениям того време,и, он
останавливался на короткое время то в Слободском дворце (на его месте теперь
стоит Техническое училище), то в Лефортовском, то в Головинском, то в
Семеновском, то в Измайловском. Да и отсюда, окруженный Долгоруковыми и их
приспешниками, спешил на охоту, иногда направлявшуюся далеко от подмосковных
сел к Александрову, Ростову и Туле. Кремль видал его только в дни коронования,
рождения, именин да приема послов. В последний раз его видели в Москве
сопровождавшего свою нареченную невесту княжну Долгорукову в Крещенье 1730
года. На этом празднике он сильно простудился и слег в постель; у него началась
сильная оспа; но он не поберегся и с нею сидел у открытого окна и скончался.
Единственный из русских императоров, он был среди
прежних царей погребен в Архангельском соборе. Для него вынули здесь два гроба
сибирских царевичей и вместо них опустили его гроб.
Брошенная на произвол судьбы верховная власть была
прибрана к рукам временщиками, выходившими из учрежденного после смерти
императора Петра 1 верховного тайного совета; при Екатерине она была захвачена
Меньшиковым, при Петре 11 Долгоруковыми. И они одинаково направляли ее и
номинальных носителей ее в свою пользу, а не в интересах государственных.
Новые верховники по смерти Петра II "прибавили и
еще себе воли": а) они отстранили от наследования престола двух дочерей
Петра Великого, Елизавету Петровну и Анну Петровну, бывшую замужем за герцогом
Голштинским, вместе с ее сыном и внуком Петра Великого, Петром Феодоровичем,
впоследствии царствовавшим с именем Петра III; б) произвольно передали
императорский престол в колено царя Иоанна Алексеевича, ничем не связанное с
преобразованиями Петра 1, в лице вдовствующей герцогини Курляндской Анны
Иоанновны; в) при этом единую и неделимую, в силу требований нашей истории,
самодержавную верховную власть раздробили между верховным тайным советом и
будущей императрицей, для которой выработали особые условия, или кондиции,
ограничивающие ее власть. Ограничения эти заключались в том, что призываемая
государыня не могла ничего важного решать без согласия помянутого совета
верховников (относительно законов, войны и мира, новых податей и налогов и
верховного предводительства над войском). При этом на новую императрицу
возлагалось обязательство жить непременно в Москве, а не в Петербурге. Такая
узурпация верховной власти, при всей ее возмутительности, вначале имела успех.
Не имевшая прав на престол Анна Иоанновна приняла предложенную ей власть над
Россией и подписала условия верховников, оканчивавшиеся заявлением, что в случае
неисполнения их она лишается престола.
В нашу задачу не входит изложение того, как новая
императрица, прибыв в Москву, по ходатайству дворянства, высшего духовенства и
гвардии ниспровергла эту "затейку" олигархов, как разорвала в Кремле
предложенные ей кондиции. Она венчалась в Успенском соборе - самодержавной
императрицей. Эта коронация превзошла роскошью своих празднеств все
предшествующие.
Два года прожила в Москве императрица Анна Иоанновна
и, отъезжая отсюда в 1732 году, она много раз говорила, что не "останется
в Петербурге навсегда" и что "главная ее резиденция будет в
Москве".
В течение же ее пребывания в первопрестольной при ней
постоянно находился кабинет министров, заменивший уничтоженный ею верховный
тайный совет, а также сенат и гвардия, которая умножилась еще новым
сформированным ею Измайловским полком, который был назван по имени любимого ею
старого царского села этого имени. Москва при ней видела падение Долгоруковых,
из которых одни отправлены были в ссылку, а другие на воеводства, а также
возвращение из Березова семьи умершего Меньшикова и начало быстро
устанавливавшегося всемогущества Бирона. Но ревнители старины не увидали при
дочери царя Иоанна Алексеевича возврата к допетровским порядкам; напротив того,
в указах новой императрицы весьма часто встречались ссылки на распоряжения
"блаженной памяти дяди" государыни.
Анна Иоанновна не оставила после себя прочных следов в
постройках Москвы, потому что возводила спешные и притом деревянные. Правда,
при ней закончен был в Кремле Арсенал, начатый и выстроенный при Петре 1 и по
его плану. Рядом с этим зданием императрица, не могшая жить в старых запущенных
дворцах Кремля, велела построить небольшой деревянный дворец, названный
"Анненгофом" и впоследствии называвшийся "старым", когда
был построен другой в Лефортове, названный тем же именем.
В Кремле же Анна Иоанновна оставила надолго памятник в
царе-колоколе, отлитом для Ивана Великого. Этот единственный в свете гигант, в
12327 пудов, вышиной в 19 футов, в окружности в 60 футов, с толщиной стенок в 2
фута, имел своего деда, отлитого Борисом Годуновым, в несколько тысяч пудов.
Этот последний висел на невысокой деревянной колокольне, которая сгорела в
междуцарствие, в страшный пожар 1611 года. Из его осколков, с прибавлением
меди, царь Алексей Михайлович отлил новый, большого размера колокол в 8000
пудов, также повешенный на особую деревянную колокольню. Но этого отца
царя-колокола постигла в пожар 1701 года та же участь, и долго его громадные
осколки дивили и русских, и иностранцев. Анна Иоанновна решила на другой год
своего прибытия в Москву воссоздать этот колокол, но увеличив его размеры.
Отливка его поручена была колокольному мастеру Ивану Федоровичу Моторину,
который после огромных приготовлений растопил уже медь в печах. Но отливка не
удалась, потому что расплавленный металл ушел под землю, а деревянные
сооружения сгорели. Только в следующем 1735 году после смерти Ивана Моторина
его сыном Михаилом отлит был колокол и покоился в своей яме на железной
решетке, утвержденной на 12 дубовых сваях, вбитых в землю. Для его прикрытия
над ямой устроен был деревянный сарай. Но в 1737 году, 29 мая, в так называемый
троицкий пожар, принявший громадные размеры, загорелся и этот сарай, и его
бревна падали в яму. Из опасения, как бы колокол не расплавился, его стали
поливать водой. Но при охлаждении раскалившегося гиганта от него откололся один
край, и колокол остался в яме. Возбуждался вопрос не раз то о переливке его, то
о поднятии. И это последнее исполнено было лишь через 100 лет, при императоре
Николае 1 в 1836 году, когда французский инженер Монферран (строитель в
Петербурге Александровской колонны и Исаакиевского собора) поднял его на тот
каменный пьедестал, на котором он стоит и теперь. Такова судьба этого
кремлевского памятника императрицы Анны Иоанновны.
Но Кремль и кремлевский Анненгоф не привязывали к себе
эту императрицу. Ее влекли к себе окраина Москвы и подмосковные села. Она
любила жить в Лефортове, в Слободском дворце и в Измайлове. Между прочим,
тяготение ее сюда объясняется ее любовью к охоте, особенно соколиной. Немало
тратилось денег на возобновление окраинных дворцов, а в Лефортове, близ
Головинского дворца, Анна Иоанновна приказала итальянцу Растрелли построить
новый деревянный дворец, названный "Новым Анненгофом". Пред этим
дворцом расстилалась большая поляна. Однажды императрица, среди своих
придворных, высказала сожаление, что здесь нет сада. Те тайком от нее разделили
между собой на участки всю поляну и заранее заготовили для посадки на ней
деревья, которые из разных концов, в сопровождении множества рабочих, свезены
были сюда и в одну ночь рассажены большими аллеями. Не подозревавшая этого
императрица утром подошла к окну дворца и поражена была безграничным изумлением
при виде выросшего в одну ночь большого парка. Каждый из вельмож, создавших
этот грандиозный сюрприз, на своем участке, на дереве вырезал свою фамилию.
Императрица часто устраивала в новом Анненгофе блиставшие роскошью балы и
маскарады, а в парке фейерверки, затмившие "огненные потехи" Петра
Великого. Впоследствии этот парк обратился в рощу.
Но императрица Анна Иоанновна, на которую
рассчитывали, что она перенесет навсегда столицу из Петербурга в Москву, не
прожила здесь полных четырех лет и переехала на берега Невы в 1738 году.
Остальное время ее царствования, когда возобладали немцы и вошла во всю свою
силу бироновщина, не оставило у нас сколько-нибудь заметных следов в Москве.
Более обильные и глубокие следы наложила на Москву
императрица Елизавета Петровна. Она, в своем сильном расположении к
древнепрестольной столице, скорее напоминала своего деда царя Алексея
Михайловича, чем своего отца. Родившись в Москве в год Полтавской битвы и в
самый день триумфального вступления сюда Петра, в 1709 году, она с 1714 года
жила в Петербурге, но, по смерти родителя, с семнадцатого года своей жизни до
своего воцарения, т. е. свою юность и часть зрелой жизни, до тридцатилетнего
возраста, большей частью провела на своей родине. Полная, румяная, веселая и
вместе с тем искренно религиозная, она всем своим существом подходила более к
Москве, чем к Петербургу. Будучи еще царевной, она живала по большей части в
романовских вотчинах: селах Покровском и Измайлове. Отсюда она предпринимала
свои богомольные походы, иногда пешком, к преподобному Сергию и в другие
монастыри; здесь нередко певала песни и водила хороводы с крестьянскими
девушками. Предание даже приписывает ей народное песнотворчество, и песня:
Во селе, селе Покровском,
Среди улицы большой
Разыгралась, расплясалась
Красна-девица душа
прямо-таки приписывается, как автору, Елизавете
Петровне.
Вступивши на престол, она много забот посвящала
родному городу. Бывая часто в Москве, она с 1741 по 1761 провела в ней четыре с
лишком года.
Она обратила в Кремле внимание на запущенные и
разрушавшиеся дворцы. В 1743 году было приказано знаменитому архитектору графу
Растрелли построить близ Благовещенского собора каменный дворец в четыре этажа
и в нем сохранить, путем реставрации, то, что из старого могло быть
восстановлено. Елизаветинский дворец существовал до 1812 года и был разрушен
взрывом, по приказанию Наполеона 1. Но Грановитая палата и царские терема
обязаны в значительной степени своим сохранением именно этой императрице, без
которой они могли бы обратиться в такую груду развалин, которая совсем не могла
бы быть восстановлена.
Но все же главной ее резиденцией был не Кремль, а
Лефортово. Здесь она в тамошнем дворцовом городке приказала построить оперный
дом, где устраивались нередко представления. Когда здесь сгорели зимние хоромы
Анненгофа, она приказала выстроить их в прежнем деревянном виде, но с удивительной
быстротой. Сады и оранжереи Лефортова при ней содержались в поразительной
роскоши.
Здесь именно устраивались разные придворные
празднества: обеды, балы, маскарады, куртаги. Лефортово было отправным пунктом
царицы и на охоту соколиную и псовую.
С пребыванием императрицы в Лефортове связано важное в
государственном отношении дело: сюда были вызваны будущий наследник престола,
племянник Елизаветы Петровны, сын ее сестры Анны Петровны, герцогини
Голштинской, и его невеста принцесса Ангальт-Цербстская,
София-Августа-Фредерика, которая здесь приняла православие и впоследствии
возведена была на престол с именем Екатерины II.
В 1742 году Елизавета Петровна построила в селе
Покровском прекрасный деревянный дворец, а когда он сгорел - каменный. Внутри
его комнаты были отделаны в китайском вкусе.
Но главным памятником в Москве императрицы Елизаветы
Петровны был основанный ею и открытый 12 января (день памяти св. Татианы) 1756
года, Московский университет.
По мысли Ломоносова, поддержанной графом И. И. Шуваловым,
императрица, несмотря на неудачную деятельность в Петербурге открытых
Екатериной 1 при Академии Наук университета и академической гимназии, Елизавета
основала университет в Москве, "где бы, - как говорилось об этом в
высочайшем указе, - люди всякого звания могли свободно пользоваться
наукой". К университету должны были подготовлять две гимназии: одна для
дворян, другая для разночинцев. Эти заведения учреждались именно в Москве,
ввиду центрального ее положения, дешевизны жизни и большого числа живущих в ней
дворян и разночинцев.
Памятником екатерининского зодчества является у нас
громадное здание судебных установлений в Кремле, оно построено знаменитым
зодчим М.Ф. Казаковым и строилось в течение 10 лет, с 1776 года. Над куполом
этого здания стояла статуя Георгия Победоносца, увезенная французами в 1812
году. В среднем здании находится громадная круглая Екатерининская зала,
украшенная великолепными горельефами, изображающими деяния Екатерины II.
Примечателен стиль зодчества Екатерины II, долгое
время и после ее смерти оказывавший влияние на строительство в Москве.
Стиль этот носил на себе значительные следы подражания
классическому, античному, в духе ренессанса.
Если вы видите в Москве здания с колоннами на фасаде,
а за ними барельефы с изображениями фигур в греческих гиматиях, или римских
тогах, статуи античного характера, портики, на памятниках на кладбищах урны и
т. д., то можете быть уверены, что все это выражения склонности екатерининской
эпохи к ренессансу, который у нас пошел в ход на смену тому барокко, с его
обилием украшений, прихотливого характера, который выдвигался в церковном и
гражданском зодчестве в царствование Елизаветы Петровны. На Западе ренессанс
предшествовал барокко, а у нас вышло наоборот. Проводниками у нас классического
стиля были архитектор Казаков и выписанные из-за границы Кваренги, Кампорези,
де-Валли и другие.
Екатерина II) приезжая в Москву, также останавливалась
в Лефортове, где она вместо Анненгофских дворцов построила по плану Баженова
при участии Кампорези великолепный каменный дворец, названный Екатерининским.
Павел Петрович обратил его в казармы, а возобновленный после пожара 1812 года,
он отдан был под 1-й кадетский корпус.
Уже с Петра Великого знать потянулась в районы,
примыкающие к Яузе. В елизаветинское время приобрел здесь большие владения
канцлер Бестужев-Рюмин, вблизи Анненгофа построив великолепный дом, дививший
иностранцев. Императрица Екатерина купила этот дом у наследников и подарила его
своему канцлеру Безбородко. Он отстроил его с помощью Кваренги еще лучше. Последний
польский король Станислав Понятовский говорил, что "во всей Европе не
найдется другого, подобного ему по пышности и убранству". Части этого
владения перешли после к Слободскому дворцу, а затем к Техническому училищу,
где сохраняется лишь малая часть того, что было выстроено.
На Немецкой улице построились графы Зубовы; на
Разгуляе явился великолепный дом графа Мусина-Пушкина, сохранившийся доныне и
занятый 2-й гимназией; на Басманной поселились Куракины; на Гороховом поле жил
граф А. К. Разумовский (здесь теперь Николаевский сиротский институт). При доме
был огромный сад, примыкавший к садам богача Демидова, дома которого
перестроены для Елизаветинского института. Пассек держал дом на Мясницкой (ныне
Липгарда). Юшков - масон, по фамилии которого назван переулок, построил дом в
виде рога изобилия, где собирались московские масоны. Этот дом принадлежит
теперь училищу живописи и ваяния и построен по проекту Баженова.
Близ Каретного ряда находился дом с громадным садом,
принадлежавший Остерману-Толстому (теперь Духовной Семинарии), а рядом с ним и
тоже с громадным садом (впоследствии Эрмитаж) - Корсакова. Эта местность
изобиловала прекрасными прудами. У Старых Триумфальных ворот на Тверской стояли
огромные дома с классическими портиками кн. Гагарина, строившего дома и в
других районах, князя Белосельского-Белозерского и т.д. В Петровском парке, на
прежнем Петербургском тракте, Екатерина выстроила подъездный дворец, который,
носил характер смешения готического стиля с барокко.
И в центре города, но в меньшем количестве, жили
вельможи екатерининского времени. На Тверской улице построил дом фельдмаршал 3.
Г. Чернышев, занимавший генерал-губернаторский пост с 1782 года по 1784,
открывший учрежденную Екатериной Московскую губернию, с новыми губернскими и
сословными учреждениями. Для постройки этого дома послужил камень Белого
города, Огромное скопление его на пустыре Тверской улицы и дало толчок
Чернышеву к этой постройке. Дом этот был куплен казною для постоянного
пребывания генерал-губернаторов. Первым по должности занял его в 1786 году граф
Я. А. Брюс. На большой Дмитровке, после обнародования жалованной грамоты
дворянству, сословие приобрело для Благородного Собрания дом у генерал-аншефа
В. М. Долгорукова. На Никитской улице были дома Долгоруковых и Лобановых-Ростовских.
Дом последних поныне уцелел и перешел к графам Бобринским. На углу Знаменки и
Арбатской площади стоял дом Апраксина с большим театром, построенный
архитектором Кампорези. Теперь его занимает Александровское военное училище. На
Воздвиженке выстроен был дом Шереметевых, существующий теперь. На Моховой
существует доныне и принадлежит Ру-мянцевскому музею дом Пашкова. Его стройный
фасад, украшенный скульптурными фигурами, еще более был привлекателен на фоне
зеленых газонов, на которых прежде били фонтаны и на дорожках которых
разгуливали павлины. Между Пречистенкой и Арбатом, Поварской и Никитской, а
также по линии строившихся бульваров селилось среднее дворянство, заводившее
здесь свои усадьбы, отстроенные в стиле екатерининского классицизма. Вообще
Москва при Екатерине II была по преимуществу городом удалившихся от дел вельмож
и дворянства. В особенности здесь под конец этого царствования блистал своими
празднествами и хлебосольством поселившийся в Нескучном князь Орлов-Чесменский.
Со столицей тесно связаны были подмосковные поместья дворянства, из которых
многие блистали роскошью своих построек и великолепием парков, как, например,
Останкино и Кусково Шереметевых, Архангельское Юсуповых, Кузьминки Голицыных,
Братцево Щербатовых, Знаменское Трубецких и т. д.
Церковными памятниками екатерининского времени
являются следующие:
В память своего восшествия на престол императрица
построила на Солянке церковь во имя св. Кира и Иоанна (теперь Сербское
подворье). Строителем ее был ученик Растрелли архитектор Карл Бланк. Сын
знаменитого архитектора Казакова, Родион создал прекрасную колокольню
Андроньевского монастыря. Но император Павел 1 не дозволил поставить над нею
последний этаж, чтобы она не стала выше Ивана Великого. Тому же архитектору
принадлежат прекрасные церкви Мартина Исповедника на Алексеевской улице и
Филиппа Митрополита на 2-ой Мещанской. Но лучшей церковью эпохи екатерининского
классицизма является красивый по своим пропорциям храм Большого Вознесения на
Никитской улице) которая прежде называлась Царицынскою потому, что здесь были
владения цариц Анастасии Романовны и Наталии Кирилловны, а Никитскою она
именуется по Никитскому монастырю, построенному боярином Никитою Романовым.
У Никитских ворот, близ церкви Феодора Студита,
находился родовой дом героя екатерининской эпохи А. В. Суворова. В этой церкви
он в молодости читал апостола и при каждом посещении Москвы поминал своих
родителей. В приходе же Большого Вознесения провел свою юность другой
знаменитый человек екатерининского времени - Потемкин.
Но Москва того времени была не только центром барства,
с его праздниками, комфортом и роскошью, но и важным просветительным пунктом.
Помянем немногих, получивших еще в елизаветинское время в университетской
гимназии и пансионе и самом университете свое образование, каковы Новиков и
Карамзин, которые в Москве приобрели большое просветительное значение. Новиков,
окончив университет, был офицером Преображенского полка и был командирован в
Москву для письменных занятий в комиссии по составлению проекта нового уложения.
Сперва он составлял "дневые записи" по VII отделению комиссии "о
среднем роде людей", а потом и журналы общего собрания комиссии и
докладывал их императрице лично. Еще более выдвинувшись в Петербурге изданием
таких сатирических журналов, как "Трутень" и "Живописец" и
началом такого исторического издания, как "Российская Вифлиофика или
Собрание древностей Российских", Новиков переселился в Москву и арендовал
здесь университетскую типографию и "Московские ведомости". Здесь он
через профессора Шварца сблизился с масонами и вступил в их "Дружеское
ученое общество". В Москве Новиков развил чрезвычайно широкую
просветительную деятельность: кроме "Московских ведомостей" выпускал
еженедельные приложения к ним) издавал журналы и книги для народа, завел в Москве
несколько книжных лавок, одну при университете, завел и другую типографию на
Садовой, где теперь Спасские казармы.
Влияние Новикова на Карамзина было очень сильным. В
его журналах он начал печатать первые свои произведения. По его примеру он
начал издавать "Московский журнал", в котором помещал, кроме своих
статей, произведения Хераскова, Державина, Дмитриева и других лучших писателей
своего времени. "Письма русского путешественника", и повести
"Бедная Лиза" и "Наталья боярская дочь" доставили ему
большую известность. Здесь же, в Москве, он начал свои архивные занятия по
русской истории, которые, после издания в Петербурге "Вестника
Европы", привели его к составлению его великого труда "История
Государства Российского", первые тома которого он писал частью в Москве,
частью в подмосковной усадьбе князя Вяземского - селе Астафьеве.
В противоположность этим просветительным течениям при
Екатерине II в Москве взяли силу старообрядцы. Главарь беспоповцев Илья
Ковылин, в генерал-губернаторство дряхлого фельдмаршала Салтыкова, под
благотворительным предлогом устраивая карантинные больницы во время чумы,
создал Рогожский раскольнический центр под именем Преображенского кладбища, где
перекрещивались в Хапиловском пруде умиравшие православные и куда свозилось их
выморочное имущество. Раскольники были виновниками чумного бунта, жертвой
которого сделался убитый чернью архиепископ Амвросий.
Влияние на Москву царствования Екатерины II, в
различных отношениях, было значительно. Но оно не ограничилось только ее
временем, а продолжалось целое столетие, до царствования императора Александра
II, или, точнее, до освобождения крестьян, с которого наша столица начинает
терять характер города по преимуществу дворянского, с его помещичьими
особняками, с ее особым бытом, налагавшим на все свой особый отпечаток.
Вообще же должно сказать, что как ни велики были
перемены и потрясения XVIII века, они не произвели в Москве глубокого
переворота. Первопрестольная столица, исторически слагавшаяся в своих коренных
особенностях, осталась в своих основах тем же национально-русским центром,
каким она была всегда, и сохранила в России свою притягательную силу. Это тем
более удивительно, что политическое, правительственное средоточие Русского
государства Петром 1 перенесено было на берег Невы, в новую столицу.
Производились всевозможные реформы, высшие классы переряжались в
западно-европейские парики и костюмы, носились новые образовательные веяния до
масонства, вольтерианства и революционного энциклопедизма включительно, а
Москва по-прежнему оставалась православно-русским городом, в громадном
большинстве своего населения. Перевоплощавшиеся то в немцев, то во французов
московские вельможи в своих новых палатах то стиля ренессанс, то барокко, то
рококо, оставались, по-старинному, русскими боярами, с их хлебосольством, с их
усердием к храмам Божиим, которые теперь они строили уже в виде домовых
церквей, и вообще хранили старые предания. В том же духе, хотя и в меньшем
размахе, жило среднее дворянство. О купечестве, сохранившем свои долгополые
одежды и дутые сапоги до 60-х годов XIX столетия, до времен Островского, и
говорить нечего. Оно составляло лишь верхушку нашего, до сего времени мало
изменяющегося крестьянства. А между тем оно, как заметил еще покойный И. Е.
Забелин, к началу XIX столетия составляло ни больше ни меньше, как две трети
всего населения нашей столицы. Этот почтенный историк Москвы говорит, что в эту
эпоху из трех москвичей двое были крестьяне, притом крепостные, из которых один
был дворовый, а другой принадлежал к крестьянской земледельческой семье.
Москва, имевшая зимой по 600 тысяч жителей, летом оставалась с тремястами тысяч
населения, потому что весною помещики уезжали из своих барских особняков и
увозили в поместья своих крестьян, составлявших не только их прислугу, но и
разнородных домашних ремесленников и музыкантов, хористов и даже актеров.
Немало, до половины прошлого столетия, среди купечества было крепостных,
которые платили гильдию и наживали миллионные капиталы.
Точно так же и новые губернские и сословные учреждения
императрицы Екатерины II только внешним образом изменяли конструкцию московской
администрации и разных классов населения, оставляя в Москве, в ее глубинах, все
по-старому.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы
материалы с сайта http://www.moskva.ru/