Живопись –
царица искусств
Среди всех
искусств да, пожалуй, среди всех дел человеческих Леонардо ставит на первое
место живопись. Ибо, указывает он, живописец является «властелином всякого рода
людей и всех вещей». Это – неотразимое свидетельство глубокой убежденности
одного из величайших живописцев, когда-либо живших на свете, в величии и
всепокоряющей мощи своего искусства.
Мир познается
через чувства, а глаз – повелитель чувств.
«Глаз, – пишет
он, – есть око человеческого тела, через которое человек глядит на свой путь и
наслаждается красотой мира. Благодаря ему душа радуется в своей человеческой
темнице, без него эта человеческая темница – пытка».
В день рождения
короля пришел поэт и преподнес ему поэму, восхваляющую его доблести. Пришел
также и живописец с портретом возлюбленной короля. Король тотчас же обратился
от книги к картине. Поэт оскорбился: «О, король! Читай, читай! Ты узнаешь нечто
куда более важное, чем может дать тебе эта немая картина!» Но король ответил
ему: «Молчи, поэт! Ты не знаешь, что говоришь! Живопись служит более высокому
чувству, чем твое искусство, предназначенное для слепых. Дай мне вещь, которую
я мог бы видеть, а не только слышать».
Между
живописцем и поэтом, пишет еще Леонардо, такая же разница, как между телами,
разделенными на части, и телами цельными, ибо поэт показывает тебе тело часть
за частью в различное время, а живописец – целиком в одно время.
А музыка? Опять
категорический ответ Леонардо:
«Музыку нельзя
назвать иначе, как сестрой живописи, ибо она есть предмет слуха, второго
чувства после зрения… Но живопись превосходит музыку и повелевает ею, потому
что не умирает сразу же после своего возникновения, как несчастная музыка».
Но всего этого
мало. Живопись, величайшее из искусств, дает в руки того, кто подлинное ею
владеет, царственную власть над природой.
Итак, для
Леонардо живопись – высшее деяние человеческого гения, высшее из искусств. Это
деяние требует и высшего познания. А познание дается и проверяется опытом.
И вот опыт
открывает Леонардо новые просторы, дали, до него не изведанные в живописи. Он
считает, что математика – основа знания. И каждая его живописная композиция
плавно вписывается в геометрическую фигуру. Но зрительное восприятие мира не
исчерпывается геометрией, выходит за ее рамки.
Заглянув в
бездну времени, которое есть «истребитель вещей», он увидел, что все
изменяется, преображается, что глаз воспринимает лишь то, что рождается перед
ним в данный миг, ибо в следующий время уже совершит свое неизбежное и
необратимое дело.
И ему открылась
неустойчивость, текучесть видимого мира. Это открытие Леонардо имело для всей
последующей живописи огромное значение. До Леонардо очертания предметов
приобретали в картине решающее значение. Линия царила в ней, и потому даже у
величайших его предшественников картина кажется подчас раскрашенным рисунком.
Леонардо первый покончил с незыблемостью, самодовлеющей властью линии. И назвал
этот переворот в живописи «пропаданием очертаний». Свет и тени, пишет он,
должны быть резко разграничены, ибо границы их в большинстве случаев смутны.
Иначе образы получатся неуклюжими, лишенными прелести, деревянными.
«Дымчатая
светотень» Леонардо, его знаменитое «сфумато» – это нежный полусвет с мягкой
гаммой тонов молочно-серебристых, голубоватых, иногда с зеленоватыми
переливами, в которых линия сама становится как бы воздушной.
Масляные краски
были изобретены в Нидерландах, но таящиеся в них новые возможности в передаче
света и тени, живописных нюансов, почти незаметных переходов из тона в тон были
впервые изучены и до конца исследованы Леонардо.
Исчезли
линеарность, графическая жесткость, характерные для флорентийской живописи
кватроченто. Светотень и «пропадающие очертания» составляют, по Леонардо, самое
превосходное в живописной науке. Но образы его не мимолетны. Крепок их остов, и
крепко стоят они на земле. Они бесконечно пленительны, поэтичны, но и не менее
полновесны, конкретны.
«Мадонна в
гроте» (Париж, Лувр) – первое вполне зрелое произведение Леонардо – утверждает
торжество ново-го искусства.
Совершенная
согласован-ность всех частей, создающая крепко спаянное единое целое. Это
целое, т. е. совокупность четырех фигур, очертания которых чудесно смягчены
светотенью, образует строй-ную пирамиду, плавно и мягко, в полной свободе
вырастающую перед нами. Взглядами и расположением все фигуры объединены
неразрывно, и это объедине-ние исполнено чарующей гармонии, ибо даже взгляд
ангела, обращенный не к другим фигурам, а к зрителю, как бы усиливает единый
музыкальный аккорд компози-ции. Взгляд этот и улыбка, чуть озаряющая лицо
ангела, исполнены глубокого и загадочного смысла. Свет и тени создают в картине
некое неповторимое настроение. Наш взгляд уносится в ее глубины, в манящие
просветы среди темных скал, под сенью которых нашли приют фигуры, созданные
Леонардо. И тайна, леонардовская тайна, сквозит и в их лицах, и в синеватых
расщелинах, и в полумраке нависших скал. А с каким изяществом, с каким
проникновенным мастерством и с какой любовью расписаны ирисы, фиалки, анемоны,
папоротники, всевозможные травы.
«Разве ты не
видишь, – поучал Леонардо художника, – как много существует животных, деревьев,
трав, цветов, какое разнообразие гористых и ровных местностей, потоков, рек,
городов…».
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://www.popal.ru/