Причины
раскола и его трагические результаты
I
“...Лжедимитрий
и смута, — пишет С. Платонов, гораздо ближе, чем прежде, познакомили Русь “с
латынниками и лютерами”, и в XVII веке в Москве появилось и осело очень много
военных, торговых и промышленных иностранцев, пользовавшихся большими торговыми
привилегиями и громадным экономическим влиянием в стране. С ними ближе
познакомились москвичи, и иностранное влияние таким образом усиливалось. Хотя в
нашей литературе и существует мнение, что будто бы насилия иностранцев во время
смуты окончательно отвратили русских от духовного общения с иностранцами (см.
Кояловича “Историю русского народного самосознания”. СПб. 1884 г.), однако
никогда прежде московские люди не сближались так с западными европейцами, не
перенимали у них так часто различных мелочей быта, не переводили столько
иностранных книг, как в XVII в. Общеизвестные факты того времени ясно говорят
нам не только о практической помощи со стороны иноземцев московскому
правительству, но и об умственном культурном влиянии западного люда, осевшего в
Москве, на московскую среду. Это влияние, уже заметное при царе Алексее в
средине XVII века, конечно, образовалось исподволь, не сразу, и существовало
ранее царя Алексея при его отце. Типичным носителем чуждых влияний в их раннюю
пору был князь Иван Андреевич Хворостинин (умер в 1625 г.), — “еретик”,
подпавший влиянию сначала католичества, потом какой-то крайней секты, а затем
раскаявшийся и даже постригшийся в монахи”.
С момента
появления на Руси киевских ученых и греков, в России начинает проявляться с
каждым годом все сильнее борьба двух направлений: национального и западного.
“В половине же
XVII века, — указывает С. Платонов, — рядом с культурными западно-европейцами
появляются в Москве киевские схоластики и оседают византийские ученые монахи. С
той поры три чуждых московскому складу влияния действуют на москвичей: влияние
русских киевлян, более чужих греков и совсем чужих немцев”.
Когда
патриархом становится властолюбивый Никон, в большом количестве появляются в
Москве киевские и греческие духовные деятели.
В царствование
Алексея Михайловича в Московской Руси происходит борьба трех направлений:
защитники национальной старины, грекофилы (сторонники греческой формы
православия) и западники.
В пятидесятых
годах в Москве образуется ученое братство из прибывших из Малороссии монахов.
Один из монахов, Симеон Полоцкий получает доступ к царскому двору.
Исследователи деятельности малороссийских монахов указывают, что они внесли в
православие ряд чуждых ему идей, которые они заимствовали от католичества.
Взгляды Симеона Полоцкого о преосуществлении Даров и об исхождении Святого Духа
и от Сына, развивал также и его ученик Сильвестр Медведев.
Киевляне и
греки вносят в церковную реформу чуждую русскому национальному православию
струю западной церковности.
Эта струя
вызывает энергичные протесты со стороны тех, кто начал церковные реформы и кто
хотел провести их считаясь с русским традиционным православием.
II
Московская
Русь, за исключением короткой эпохи Патриарха Никона, не знала борьбы
Государства с Церковью и Церкви с Государством, которая характерна для истории
европейских государств.
Московская Русь
достигла такой добровольной симфонии всех видов власти, как никогда не знала
Западная Европа. Московская Русь не знала внутри-национальных и религиозных
войн. Она знала только войны из-за уделов, которые были борьбой за первенство в
общей родине, которая всеми соперниками — Суздалем, Новгородом, Тверью, Рязанью
и Москвой, — считалась общей родиной. Войны между Тверью и Москвой, Новгородом
и Москвой, были войнами не за уничтожение общерусского центра, а войнами за
создание общерусского центра. И Тверь и Москва не хотели быть отдельными независимыми
государствами, как Бельгия и Голландия, а хотели быть общенациональными
центрами.
Строгановы,
если бы хотели, в любой момент могли отделиться от средневековой Руси. То же
могли легко сделать Сибирские воеводы, обладавшие неограниченной властью за тридевять
земель от Москвы. Провести “демократическим” способом самоопределение вплоть до
отделения могли и создатели русской Аляски Григорий Шелихов и Александр
Баранов. Но никто из них никогда не думал отделиться от России. Когда татары
потребовали чудовищный выкуп в 200 тысяч тогдашних рублей за захваченного в
плен Великого Московского Князя Василия, вся Русь собирала деньги на его выкуп
и наибольшую сумму денег на выкуп дали Строгановы. Население средневековой Руси
приходило в ужас от одной мысли, что прекратится наследственная династия, видя
в ней династию национальных вождей, стоящих во главе национальной борьбы за
национальные цели.
Тесная связь
царской власти со всей нацией в Московской Руси еще более укреплялась формой ее
отношений с Православной Церковью.
Религиозная
жизнь в Московской Руси была построена более правильно, чем после Петра.
Духовенство в Московской Руси не было замкнуто кастою. Низшее духовенство
пополнялось за счет наиболее нравственных и образованных мирян.
Монашество
представляло все слои народа от князей до бездомных людей. Высшая церковная
власть состояла как из представителей аристократии, так и из одаренных людей
народных низов. По своему составу священство, монашество и высшая церковная
иерархия представляли собой все слои нации.
Все же
важнейшие церковные вопросы решались на церковных соборах, на которых
собирались все высшие иерархи церкви. Царь имел, конечно, большое влияние на
Церковь, но и Церковь тоже имела большое влияние на царей.
Союз Церкви с
Государством и Государства с Церковью, который существовал в Московской Руси,
выражался не в одностороннем, а во взаимном влиянии. Царь ведь являлся как бы
представителем всех мирян при высших органах церковной власти и требовал “свою,
совершенно законную, долю в этой власти”.
Большинство
крупных русских историков: Ключевский, Соловьев, Шмурло, являющихся по складу
своего мировоззрения, западниками, — изображали, обычно, раскол как борьбу
невежественных религиозных фанатиков против исправления ошибок в богослужебных
книгах, против крещения тремя перстами. Эта точка зрения на раскол должна быть
пересмотрена. Раскол духовно гораздо более глубокое явление, чем его обычная
традиционная оценка. Раскол это начало той многовековой трагедии, естественным
завершением которой является большевизм. Раскол это начало глубокой болезни
русского духа, в силу исторических обстоятельств до сих пор не получившего
своего полного, национального выражения.
Церковная
реформа, приведшая к расколу, началась в благодатной духовной атмосфере
Троицко-Сергиевской Лавры, в стенах которой витал дух Сергия Радонежского.
Группа духовных деятелей вырабатывает план широкой церковной реформы.
Но проходит
некоторое время и инициаторы церковной реформы резко восстают против нее.
Обратите
внимание, против церковных реформ восстают в первую очередь те, кто являлся их
зачинателями.
Вероятно тут
дело вовсе не в мелочах церковного обряда, а в чем-то более серьезном.
Более правильно
подходил к проблеме исправления богослужебных книг предшественник Никона,
патриарх Иосаф. Он хотел произвести исправление, придерживаясь текста древних
греческих и славянских книг. И на самом деле, разве только одни русские
переписчики искажали текст, а греческие переписчики священных книг никаких
ошибок не делали.
“Справщики”,
работавшие при патриархе Иосафе “не отнеслись к делу слепо, без рассуждения.
Считаясь с установившимися в Москве обрядами, не принятыми греческой церковью,
но и не отвергнутыми ею, справщики оставили эти обряды неприкосновенными”.