Реформы братьев Гракхов

Введение
Аграрная реформа братьев Гракхов была отражена многими римскими авторами. Эти события очень подробно были описаны Плутархом в работе «Сравнительные жизнеописания», Аппианом в книге «Гражданские войны», и другими историками Древнего Рима. Все они описывали эти события по –разному.
Для истории Римской республики, борьба за осуществление этих программ определила в значительной степени всю последующую историю.
Поэтому можно сказать, что политическая деятельность Гракхов оказала большое влияние не только на политические события, им современные, но и на ход политической борьбы в Римской республике в I в. до н. э.
Целью данной работы является показать реформы Тиберия и Гая Гракхов с точки зрения римских литераторов. Для этого рассмотрим положение в Риме во II в. до н.э., все предпосылки аграрных реформ. Покажем отношения римских авторов, эмоции, описания, взгляды на те или иные действия реформаторов.
Политические предпосылки реформ Гракхов.
Прежде всего следует рассмотреть быт и нравы Римской республики последней трети II века до н.э. Это необходимо для того, чтобы понять какие сложились предпосылки аграрной реформы Братьев Гракхов.
Очень хорошо описывает экономическое и социальное положение в своих трудах …….
«Драму в двух действиях, свидетелями которой мы вскоре станем, разыгралась не на полях сражении, а в самом Риме. Пока ее герои еще не появились на сцене, присмотримся к декорациям, в которых предстоит им действовать. Для этого, читатель, я приглашаю тебя вновь совершить мысленное путешествие в Рим»[] – таково начало повествования великого…. Но пропустим описания римских строений и нравов того времени. Для нас главное рассмотреть социально-экономический Рим, а также военное положение страны и населения.
Так обрисовывает …. финансовую систему поздней Римской республики. «От регулярных налогов любого рода римские граждане были свободны, но в случае необходимости, например, для набора большого войска, сенат мог вводить единовременное обложение в размере до трех процентов стоимости имущества, зафиксированного при цензовой переписи. Зато провинциалы и иноземцы, проживавшие в Риме, должны были платить подушный налог постоянно. Довольно высоким налогом (до 10% от стоимости) облагалось освобождение раба. Казна пополнялась за счет предоставления в аренду гражданам или их объединениям государственной собственности: дорог, рынков, складов и пристаней, а также за счет таможенных сборов в портах и на границах всего подвластного римлянам мира. Регулярные доходы поступали от эксплуатации рудников, солончаков, каменоломен и захваченных земель. Их тоже сдавали арендаторам. Но, разумеется, главные поступления в государственную казну шли за счет военных трофеев, продажи в рабство пленных и контрибуций, которыми облагались побежденные народы. Эту последнюю, весьма прибыльную миссию по поручению цензора брали на себя сообщества римских публиканов из сословия всадников. Они вносили авансом в казну всю сумму контрибуции или годового налога, а потом с лихвой выколачивали ее у населения, наращивая процентами за несвоевременную уплату.
Расходы государства были связаны, в первую очередь, с содержанием армии, закупкой оружия, строительством укреплений и военных кораблей. Затем — с ремонтом и восстановлением храмов, цирков, дорог, мостов, водопроводов и прочих общественных сооружений. Казна оплачивала и новые постройки общегородского назначения. Их осуществляли на подрядной основе строительные корпорации, отбиравшиеся по конкурсу цензорами. Наконец, немалые государственные средства расходовались на закупку хлеба для малоимущих граждан Рима. Все магистраты выполняли свои обязанности бесплатно, но мелким чиновникам платили жалованье, а государственных рабов покупали и кормили за счет казны.
Бюджета и баланса не составляли, но каждая пара цензоров, вступая в должность, ревизовала государственную кассу и делала свои наметки расходов на пятилетие. Неординарными выплатами распоряжался только сенат. Всю бухгалтерию и общий догляд за казной вели два ежегодно переизбираемых квестора казначейства. Банковское дело (кредит, хранение, перевод и вложение частных средств в доходные предприятия) находилось в Руках солидных частных банкиров — аргентариев. Чиновники государства следили за соблюдением утвержденных законом норм кредита, проверяли конторские книги — календари (уплата процентов производилась в первые дни месяцев — календы). Банкротства были редки, наказывались лишением гражданских прав с конфискацией имущества» [].
Судебная система тех времен можно описать следующим образом: « «Если это гражданский процесс, спор об имуществе или наследстве, то вести его будет один судья. Но он обязан исходить из формулировки спора, заранее данной претором, и выбирать из им же названной альтернативы возможных приговоров. Дела об убийствах, поджогах, членовредительстве, прелюбодеянии, а также казнокрадстве, взяточничестве, подкупах и подлогах подлежат рассмотрению в соответственно специализированных постоянных трибуналах, состоящих каждый из тридцати избранных на один год по жребию судей. Трибунал заседает под председательством претора или эдила. Это означает, что судебная власть еще не отделена от исполнительной. Пока что судей выбирают только из числа сенаторов, но скоро в результате политической борьбы их заменят всадники, а спустя полвека трибуналы станут смешанными по составу. Половине судей может дать отвод обвинение или защита. Обвинителем может выступить любой гражданин Рима. С обеих сторон в процессе участвуют адвокаты, которым запрещено получать деньги или подарки от своих подопечных (но не возбраняется отказывать адвокатам солидные суммы денег или имущество по завещанию).
Первый свод законов еще не появился, хотя уже готовится, и основанием для правосудия служат уложения 12-ти таблиц, составленных три века тому назад, законы, принятые с тех пор в комициях, решения сената и эдикты преторов, которыми те при вступлении в должность объявляют о своей интерпретации этих законов и решений. Среди наказаний фигурируют штрафы, конфискация имущества, лишение гражданских прав, изгнание, а также многочисленные, в соответствии с характером преступления и гражданским статусом преступника, варианты смертной казни. Заседания суда должны заканчиваться с заходом солнца» [].
Волнующим и тревожным фактором для господствующего класса было ослабление военного могущества Рима, явившееся результатом обезземеления крестьянства. По цензу 154 г. до н. э. число взрослых мужчин, пригодных для службы в легионах, то есть имевших земельную собственность и римское гражданство, составляло около 324 тысяч, по цензу 136 г. до н. э. – уже около 318 тысяч. При наличии цензового принципа в комплектовании армии граждане, лишившиеся земли, выбывали из состава военных контингентов. Численность армии и ее боеспособность падали. Рим утрачивал характер античного полиса, в котором подавляющее большинство граждан состояло из земледельцев-воинов [].
Могущество Рима, его власть над населением завоеванных территорий и дальнейшее расширение этих территорий ставились под угрозу. Среди бедноты назревало недовольство, которое всегда могло перейти в открытое возмущение. Сицилийское восстание показало, что в случае такого возмущения свободная беднота могла оказаться в одних рядах с восставшими рабами.
Такое, положение вызывало серьезную тревогу в среде наиболее дальновидной части нобилитета. В одном из аристократических кружков, группировавшемся вокруг Сципиона Эмилиана, зародилась мысль о необходимости проведения широкой аграрной реформы, направленной на восстановление крестьянского землевладения, возрождение крестьянства, а следовательно, и армии. Наряду с землями, находившимися в частной собственности, в Риме еще продолжали существовать обширные территории "общественного поля". В середине II в. до н. э. подавляющая часть этих земель была оккупирована богатыми нобилями, которые широко использовали труд своих многочисленных рабов.
Вот так описывает причину реформ Плутарх, в своей работе «сравнительные жизнеописания». «Земли, отторгнутые в войнах у соседей, римляне частью продавали, а частью, обратив в общественное достояние, делили между нуждающимися и неимущими гражданами, которые платили за это казне умеренные подати. Но богачи стали предлагать казне большую подать и таким образом вытесняли бедняков, и тогда был издан закон, запрещающий владеть более, чем пятьюстами югеров. Сперва, этот указ обуздал алчность и помог бедным остаться на земле, отданной им внаем, так что каждый продолжал возделывать тот участок, который держал с самого начала. Но затем богачи исхитрились прибирать к рукам соседние участки через подставных лиц, а под конец уже и открыто завладели почти всею землей, так что согнанные с насиженных мест бедняки и в войско шли без всякой охоты, и к воспитанию детей проявляли полное равнодушие, и вскорости вся Италия ощутила нехватку в свободном населении, зато все росло число рабских темниц: они были полны варваров, которые обрабатывали землю, отобранную богачами у своих сограждан» [Плутарх, 115-116].
Аппиан в своей работе «Гражданские войны» аналогично описывает предпосылки аграрных реформ: «Римляне, завоевывая по частям Италию, получали тем самым в свое распоряжение часть завоеванной земли и основывали на ней города или отбирали города, уже ранее существовавшие, для посылки в них колонистов из своей среды. Эти колонии они рассматривали как укрепленные пункты. В завоеванной земле римляне всякий раз выделенную часть ее тотчас или разделяли между поселенцами, или продавали, или сдавали в аренду; невозделанную же вследствие войн часть земли, количество которой сильно возрастало, они не имели уже времени распределять на участки, а от имени государства предлагали возделывать ее всем желающим на условиях сдачи ежегодного урожая в таком размере: одну десятую часть посева, одну пятую насаждений. Определена была также плата и за пастбища для крупного и мелкого скота. Римляне делали все это с целью увеличения численности италийского племени, на которое они смотрели как на племя в высокой степени трудолюбивое, а также чтобы иметь в своей стране союзников. Но результат получился противоположный. Дело в том, что богатые, захватив себе большую часть не разделенной на участки земли, с течением времени пришли к уверенности, что никто ее никогда у них не отнимет. Расположенные поблизости от принадлежащих им участков небольшие участки бедняков богатые отчасти скупали с их согласия, отчасти отнимали силою. Таким образом богатые стали возделывать обширные пространства земли на равнинах вместо участков, входивших в состав их поместий. При этом богатые пользовались покупными рабами как рабочей силой в качестве земледельцев и пастухов с тем, чтобы не отвлекать земледельческими работами свободнорожденных от несения военной службы. К тому же обладание рабами приносило богатым большую выгоду: у свободных от военной службы рабов беспрепятственно увеличивалось потомство. Все это приводило к чрезмерному обогащению богатых, а вместе с тем и увеличению в стране числа рабов. Напротив, число италийцев уменьшалось, они теряли энергию, так как их угнетали бедность, налоги, военная служба. Если даже они и бывали свободны от нее, то все же продолжали оставаться бездеятельными: ведь землею владели богатые, для земледельческих же работ они пользовались рабами, а не свободнорожденными» [Аппиан, с. 27].
Участники кружка Сципиона предлагали подвергнуть эту землю перераспределению: частично изъять ее у крупных владельцев, поскольку право распоряжаться этими земельными фондами сохранилось за государством, и затем распределить эту землю более мелкими участками среди малоземельного или вовсе безземельного крестьянства.
Однако этот проект не мог не наткнуться на ожесточенное сопротивление крупных землевладельцев.
«Делу пытался помочь еще Гай Лелий, друг Сципиона, но, натолкнувшись на жестокое сопротивление могущественных граждан и боясь беспорядков, оставил свое намерение, за что и получил прозвище Мудрого или Рассудительного: слово "сапиенс" [sapiens], по-видимому, употребляется в обоих этих значениях»[Плутарх, с. 116].
Рассмотрим же подробнее во второй главе политическую деятельность старшего из братьев Гракхов – Тиберия и причины, заставившие ступить его на этот путь.
Список используемых источников:
1. Аппиан Александрийский. Гражданские войны: под ред. С. Жебелева,
О. Кригера. Л., 1935 г.
2. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. т. 3. Под ред. О. К. Логинова
Л., Наука, 1964 г.
3.
2. Политическая деятельность Тиберия Гракха
Во главе борьбы за проведение реформы встал участник кружка Сципиона и его родственник - Тиберий Гракх. Он принадлежал к знатному плебейскому роду Семпрониев. Предки Тиберия не раз занимали ведущие магистратуры. Со стороны матери он был внуком Сципиона Африканского, победителя Ганнибала при Заме. «Семпроний Гракх консул 216-го года, прославился в войне с Ганнибалом. Это дед наших трибунов в четвертой главе я имел возможность рассказать о его глубоко гуманном и благородном отношении к воинам — бывшим рабам, призванным в критическую минуту на защиту Рима. Когда в 212 году он погиб в бою, его сыну, тоже Тиберию, было два года. В следующей, пятой, главе ему уже 27 лет, он — народный трибун и в высшей степени достойно проявляет себя, встав на защиту неправедно преследуемого Публия Корнелия Сципиона Африканского. Этот Тиберий Гракх — отец будущих трибунов Он тоже сыграл немаловажную роль в Римской истории. Дважды его избирали консулом, а в 1б9- м году — цензором. В 178-м году в Испании он не только одержал победу над повстанцами, но так разумно и справедливо устроил отношения Рима с ними, что спустя сорок лет, во время очередного столкновения с римлянами, испанцы соглашаются вести переговоры о перемирии только с его сыном. В качестве цензора Тиберий Гракх так же суров и привержен традициям героической римской старины, как знаменитый Катон. Быть может, эта приверженность, как и у Катона, была причиной его расхождений со Сципионом Африканским. Однако события, связанные со злополучным судом, настолько заслонили эти расхождения, что победитель Ганнибала отдал замуж за Тиберия Семпрония Гракха свою дочь Корнелию. Нельзя, конечно, исключить менее благородную, но зато более романтическую версию и предположить, что Тиберий полюбил Корнелию до суда над ее отцом. Пусть так. Я лишь хочу отметить, что и по материнской линии братья-трибуны принадлежали к знаменитому своим достоинством и благородством роду — Корнелиев Сципионов.
Корнелия родила мужу двенадцать детей, но в живых осталось только трое: старший сын, по традиции тоже Тиберий, младший сын Гай и дочь Семпрония. Когда в 154-м году умер их отец. Тиберию было 9 лет, а Гай едва успел появиться на свет. Тем не менее, судьба подарила мальчикам прекрасное воспитание. Корнелия была женщиной умной, волевой и прекрасно образованной. Но, наверное, самым важным и счастливым обстоятельством детства и юности обоих ее сыновей была их близость с Публием Сципионом Эмилианом» []. Рано вступив на путь военной и политической деятельности, Тиберий выдвинулся во время осады и штурма Карфагена, а затем в Нумантинской войне. Рассказывали, что на Тиберия, когда он отправлялся на войну, произвел неизгладимое впечатление вид Этрурии, где вместо свободных римских земледельцев он увидел только рабов, работавших на полях или пасших скот на пастбищах своих владельцев.
Вот так описывает Плутарх порывы Тиберия и их причины: «Избранный в народные трибуны, Тибернй немедленно взялся за ту же задачу, как утверждает большинство писателей - по совету и внушению оратора Диофана и философа Блоссия. Первый был митиленским изгнанником, а второй - уроженцем самой Италии, выходцем из Кум; в Риме он близко сошелся с Антипатром Тарсским, и тот даже посвящал ему свои философские сочинения. Некоторые возлагают долю вины и на Корнелию, которая часто корила сыновей тем, что римляне все еще зовут ее тещею Сципиона, а не матерью Гракхов. Третьи невольным виновником всего называют некоего Спурия Постумия, сверстника Тиберия и его соперника в славе первого судебного оратора: возвратившись из похода и увидев, что Спурий на много опередил его славою и силой и служит предметом всеобщего восхищения, Тиберий, сколько можно судить, загорелся желанием, в свою очередь, оставить его позади, сделав смелый, и даже опасный, но многое сулящий ход. А брат его Гай в одной из книг пишет, что Тиберий, держа путь в Нуманцию, проезжал через Этрурию и видел запустение земли, видел, что и пахари и пастухи - сплошь варвары, рабы из чужих краев, и тогда впервые ему пришел на ум замысел, ставший впоследствии для обоих братьев источником неисчислимых бед. Впрочем, всего больше разжег его решимость и честолюбие сам народ, исписывая колонны портиков, памятники и стены домов призывами к Тиберию вернуть общественную землю беднякам» [Плутарх, с. 116].
Друзья - Дисфаном из Митилены и стоиком Блоссием из Кум познакомили его с некогда вдохновлявшими народных вождей и реформаторов эллинистической Греции идеями возрождения полиса свободных, равных граждан, владеющих неотчуждаемыми земельными наделами.
Вступив в должность народного трибуна на 133 г. до н. э. Тиберий, ссылаясь на древний закон Лициния и Секстия, выдвинул свой проект установления ограничительной нормы для арендаторов государственной земли, изъятия у них излишков земли и перераспределения этих излишков между малоземельными и безземельными римскими гражданами. Согласно этому законопроекту, глава семьи мог владеть не более чем 500 югерами государственной земли, на каждого взрослого сына прибавлялось еще по 250 югеров, но в общей сложности не более тысячи югеров на одну семью. Изъятая сверх этой нормы у крупных владельцев земля должна была делиться на участки по 30 югеров и раздаваться беднейшим гражданам в вечное и неотчуждаемое арендное пользование. Для проведения этой реформы Тиберий предложил создать особую комиссию из трех лиц, уполномоченных разрешать все вопросы, связанные с изъятием и распределением земли. Тиберий составил свой закон не один. «Тем не менее, он составил свой закон не один, но обратился за советом к самым достойным и видным из граждан. Среди них были верховный жрец Красе, законовед Муций Сцевола, занимавший в ту пору должность консула, и тесть Тиберия Аппий Клавдий. И, мне кажется, никогда против такой страшной несправедливости и такой алчности не предлагали закона снисходительнее и мягче! Тем, кто заслуживал суровой кары за самоволие, кто бы должен был уплатить штраф и немедленно расстаться с землею, которою пользовался в нарушение законов, - этим людям предлагалось, получив возмещение, уйти с полей, приобретенных вопреки справедливости, и уступить их гражданам, нуждающимся в помощи и поддержке.
При всей мягкости и сдержанности этой меры народ, готовый забыть о прошлом, радовался, что впредь беззакониям настанет конец, но богатым и имущим своекорыстие внушало ненависть к самому закону, а гнев и упорство - к законодателю, и они принялись убеждать народ отвергнуть предложение Тиберия, твердя, будто передел земли только средство, настоящая же цель Гракха - смута в государстве и полный переворот существующих порядков. Но они ничего не достигли, ибо Тиберий отстаивал это прекрасное и справедливое начинание с красноречием, способным возвысить даже предметы, далеко не столь благородные, и был грозен, был неодолим, когда, взойдя на ораторское возвышение, окруженное народом, говорил о страданиях бедняков примерно так: дикие звери, населяющие Италию, имеют норы, у каждого есть свое место и свое пристанище, а у тех, кто сражается и умирает за Италию; нет ничего, кроме воздуха и света, бездомными скитальцами бродят они по стране вместе с женами и детьми, а полководцы лгут, когда перед битвой призывают воинов защищать от врага родные могилы и святыни, ибо ни у кого из такого множества римлян не осталось отчего алтаря, никто не покажет, где могильный холм его предков, нет! - и воюют и умирают они за чужую роскошь и богатство, эти "владыки вселенной", как их называют, которые ни единого комка земли не могут назвать своим!» [Плутарх, с. 117]
В своем обращении к сенату Тиберий говорил: "Римляне завоевали большую часть земли и владеют ею; они надеются подчинить себе и остальную ее часть. В настоящее время перед ними встает решающий вопрос: приобретут ли они остальную землю благодаря увеличению числа боеспособных людей или же и то, чем они владеют, враги отберут у них вследствие их слабости". Однако большая часть сенаторов, оккупировавших крупные площади государственных земель, выступала ярыми противниками Тиберия.
Так, например, Аппиан описывает речь Тиберия Гаркха: «Последнее всего более досаждало богатым. Они не имели уже теперь возможности, как раньше, относиться с пренебрежением к закону, так как для раздела земли назначены были особые магистраты, да и покупка участков у владельцев прошла теперь мимо них. Гракх предусмотрительно запретил продавать землю. Часть богатых объединилась, выражала свои сетования, указывала бедным на сделанные прежними владельцами в давние еще времена насаждения, на возведенные ими постройки. Некоторые из них говорили: мы заплатили за наши участки прежним владельцам, неужели мы должны лишиться вместе с этой землей и уплаченных денег? Другие указывали: на этой земле могилы наших отцов, поэтому имеющиеся у нас наделы являются наследственными. Третьи указывали на то, что на приобретение своих участков они израсходовали женино приданое или что свои земли они дали в приданое своим дочерям. Заимодавцы ссылались на долговые обязательства, связанные с землей; некоторые указывали, что земля их принадлежит кредиторам по долговым обязательствам. В общем, стоял стон и негодование. Со своей стороны бедные жаловались на то, что из людей, обладавших достатком, они обратились в крайних бедняков; что вследствие этого жены их бесплодны, что они не могут кормить своих детей, что их положение стало невыносимым. Они перечисляли все походы, совершенные ими за обладание своими участками, и негодовали, что они должны будут лишиться своей доли в общественном достоянии. Вместе с тем бедные поносили тех, кто вместо них, свободнорожденных граждан-воинов, брал на работы рабов, людей, не заслуживающих доверия, всегда враждебно настроенных и вследствие этого непригодных для несения военной службы. В то время как и богатые и бедные плакались и упрекали друг друга, появилась еще другая часть народа, проживающая в колониях или муниципиях или как-либо иначе имевшая свою долю в общественной земле. Теперь они тоже были в страхе за свои участки и присоединялись кто к богатым, кто к бедным. И у тех и у других, опиравшихся на свое многолюдство, настроение стало накаленным. В бурных, не знающих границ волнениях, все ожидали исхода голосования законопроекта Тиберия. Одни не соглашались ни в коем случае допустить его утверждение, другие стояли за его утверждение во что бы то ни стало. Между богатыми, не допускавшими утверждения законопроекта, и бедными, добивавшимися его, неизбежно возникали распри. К назначенному для обсуждения законопроекта дню и богатые и бедные приготовили свои силы.
Цель Гракха заключалась не в том, чтобы создать благополучие бедным, но в том, чтобы в лице их получить для государства боеспособную силу. Воодушевленный главным образом тою большою и существенною пользою, которую достижение его цепи могло принести Италии, Гракх не думал о трудности своего предприятия. Перед предстоявшим голосованием он произнес длинную, содержащую много заманчивого речь. В ней он поставил, между прочим, вопрос: разве было бы справедливо общественное достояние разделить между всеми? Разве гражданин такой же человек, что и раб? Разве воин не более полезен, чем человек несражающийся? Разве участник в общественном достоянии не будет радеть более об интересах государства? Оставив дальнейшие сравнения, как приносящие мало славы делу, Гракх перешел затем к тем надеждам, которые питают отечество, и к страхам, которые его волнуют. Римляне, говорил он, завоевали большую часть земли и владеют ею; они надеются подчинить себе и остальную часть; в настоящее время перед ними встает решающий вопрос: приобретут ли они остальную землю благодаря увеличению числа боеспособных людей, или же и то, чем они владеют, враги отнимут у них вследствие их слабости и зависти. Напирая на то, какая слава и какое благополучие ожидают римлян в первом случае, и какие опасности и ужасы предстоят им во втором, Гракх увещевал богатых поразмыслить об этом и отдать добровольно, коль скоро это является необходимым, эту землю, ради будущих надежд, тем, кто воспитывает государству детей; не терять из виду большого, споря о малом. К тому же они получили уже достаточное вознаграждение за понесенные ими труды по обработке земли; каждый из них получает в вечное владение, законом подтвержденное, бесплатно 500 югеров отличной земли, а дети их, у кого они есть, каждый половину этого количества. Своею длинною, такого содержания речью Гракх вызвал возбуждение неимущих и всех прочих, кто руководствовался бы скорее доводами разума, нежели жаждою приобретения, а затем приказал секретарю огласить свой законопроект» [Аппиан, с. 43].
Тиберий пользовался горячей поддержкой плебса. Законопроект Тиберия стал знаменем, вокруг которого объединились мелкие землевладельцы для борьбы против крупных собственников-рабовладельцев. Со всех концов Италии стекались в Рим крестьяне, чтобы принять участие в голосовании. Тиберий, помышлявший вначале лишь о сохранении военного могущества Рима, логикой событий превратился в вождя широкого народного движения.
Это обстоятельство толкнуло умеренного и осторожного Тиберия на путь решительных действий. Когда в народном собрании проходило голосование его законопроекта и другой народных трибун, Октавий, по наущению сената, наложил на этот законопроект грибу некий запрет, Тиберий поставил на голосование вопрос: "Может ли быть народным трибуном тот, кто идет против интересов народа?". Собрание единодушно дало отрицательный ответ. Октавий был отстранен от должности. Это был беспрецедентный случай: по неписаной, но неуклонно соблюдавшейся римской конституции ни один магистрат не мог быть отстранен от должности до окончания срока полномочий.
Тут мы приведем исторические очерки Аппиана и Плутарха. Пусть они во многом повторяют друг друга, но каждый из авторов смог внести в эту историю некоторую новизну и посмотреть на нее с разных сторон.
«На такие речи, подсказанные величием духа и подлинной страстью и обращенные к народу, который приходил в неистовое возбуждение, никто из противников возражать не решался. Итак, откинув мысль о спорах, они обращаются к Марку Октавию, одному из народных трибунов, молодому человеку степенного и скромного нрава. Он был близким товарищем Тиберия и, стыдясь предать друга, сначала отклонял все предложения, которые ему делались, но, в конце концов, сломленный неотступными просьбами многих влиятельных граждан, как бы вопреки собственной воле выступил против Тиберия и его закона.
Среди народных трибунов сила на стороне того, кто налагает запрет, и если даже все остальные согласны друг с другом, они ничего не достигнут, пока есть хотя бы один, противящийся их суждению. Возмущенный поступком Октавия, Тиберий взял назад свой первый, более кроткий законопроект и внес новый, более приятный для народа и более суровый к нарушителям права, которым на сей раз вменялось в обязанность освободить все земли, какие когда-либо были приобретены в обход прежде изданных законов. Чуть не ежедневно у Тиберия бывали схватки с Октавием на ораторском возвышении, но, хотя спорили они с величайшей горячностью и упорством, ни один из них, как сообщают, не сказал о другом ничего оскорбительного, ни один не поддался гневу, не проронил неподобающего или непристойного слова. Как видно, не только на вакхических празднествах, но и в пламенных пререканиях добрые задатки и разумное воспитание удерживают дух от безобразных крайностей. Зная, что действию закона подпадает и сам Октавий, у которого было много общественной земли, Тиберий просил его отказаться от борьбы, соглашаясь возместить ему потери за счет собственного состояния, кстати сказать - отнюдь не блестящего. Но Октавий был непреклонен, и тогда Тиберий особым указом объявил полномочия всех должностных лиц, кроме трибунов, прекращенными до тех пор, пока законопроект не пройдет голосования. Он опечатал собственною печатью храм Сатурна, чтобы квесторы не могли ничего принести или вынести из казначейства, и через глашатаев пригрозил штрафом преторам, которые окажут неповиновение, так что все в испуге прервали исполнение своих обычных дел и обязанностей. Тут владельцы земель переменили одежды и стали появляться на форуме с видом жалким и подавленным, но втайне злоумышляли против Тиберия и уже приготовили убийц для покушения, так что и он, ни от кого не таясь, опоясался разбойничьим кинжалом, который называют "долоном" [dolon].
Когда настал назначенный день и Тиберий был готов призвать народ к голосованию, обнаружилось, что урны похищены богачами. Поднялся страшный беспорядок. Приверженцы Тиберия были достаточно многочисленны, чтобы применить насилие, и уже собирались вместе, но Манлий и Фульвий, оба бывшие консулы, бросились к Тиберию и, касаясь его рук, со слезами на глазах, молили остановиться. Тиберий, и сам видя надвигающуюся беду и питая уважение к обоим этим мужам, спросил их, как они советуют ему поступить, но они отвечали, что не могут положиться на себя одних в таком деле и уговорили Тиберия предоставить все на усмотрение сената. Когда же и сенат, собравшись, ничего не решил по вине богачей, которые имели в нем большую силу, Тиберий обратился к средству и незаконному, и недостойному не находя никакой иной возможности провести голосование, он лишил Октавия власти. Но прежде, на глазах у всех, он говорил с Октавием в самом ласковом и дружеском тоне и, касаясь его рук, умолял уступить народу, который не требует ничего, кроме справедливости, и за великие труды и опасности получит лишь самое скромное вознаграждение. Но Октавий снова отвечал отказом, и Тиберий заявил, что если оба они останутся в должности, облеченные одинаковой властью, но расходясь во мнениях по важнейшим вопросам, год не закончится без войны, а, стало быть, одного из них народ должен лишить полномочий - иного пути к исцелению недуга он не видит. Он предложил Октавию, чтобы сперва голоса были поданы о нем, Тиберий, заверяя, что спустится с возвышения частным лицом, если так будет угодно согражданам. Когда же Октавий и тут не пожелал дать своего согласия, Тиберий, наконец, объявил, что сам устроит голосование о судьбе Октавия, если он не откажется от прежних намерений.
На этом он и распустил Собрание в тот день. А на следующий, когда народ снова заполнил площадь, Тиберий, поднявшись на возвышение, снова пытался уговаривать Октавия. Октавий был неумолим, и Тиберий предложил закон, лишающий его достоинства народного трибуна, и призвал граждан немедленно подать голоса. Когда из тридцати пяти триб проголосовали уже семнадцать и не доставало лишь одного голоса, чтобы Октавий сделался частным лицом, Тиберий устроил перерыв и снова умолял Октавия, обнимал и целовал его на виду у народа, заклиная и себя не подвергать бесчестию, и на него не навлекать укоров за такой суровый и мрачный образ действий. Как сообщают, Октавий не остался совершенно бесчувствен и глух к этим просьбам, но глаза его наполнились слезами, и он долго молчал. Затем, однако, он взглянул на богатых и имущих, тесною толпою стоявших в одном месте, и стыд перед ними, боязнь бесславия, которым они его покроют, перевесили, по- видимому, все сомнения - он решил мужественно вытерпеть любую беду и предложил Тиберию делать то, что он считает нужным. Таким образом, закон был одобрен, и Тиберий приказал кому-то из своих вольноотпущенников стащить Октавия с возвышения. Служителями и помощниками при нем, были его же отпущенники, а потому Октавий, которого насильно тащили вниз, являл собою зрелище особенно жалостное; и все же народ сразу ринулся на него, но богатые граждане подоспели на помощь и собственными руками заслонили от толпы Октавия, который насилу спасся, меж тем как его верному рабу, защищавшему хозяина, вышибли оба глаза. Все случилось без ведома Тиберия - напротив, едва узнав о происходящем, он поспешил туда, где слышался шум, чтобы пресечь беспорядки» [Плутарх, 117 - 119].
А вот описания этих событий Аппиана: «Другого народного трибуна, Марка Октавия, крупные землевладельцы настроили на то, чтобы воспрепятствовать проведению законопроекта Тиберия. Так как у римлян тот трибун, который налагал на что-либо свое veto, обладал в данном случае бoльшими полномочиями, то Октавий и запретил секретарю огласить законопроект. Гракх ограничился на этот раз упреками по адресу Октавия и перенес голосование на следующее народное собрание; при этом он поставил около себя значительный отряд стражи на тот случай, чтобы, если Октавий будет опять выступать против голосования, принудить его силой согласиться допустить его. Тиберий, угрожая секретарю, приказал ему огласить законопроект народу. Секретарь приступил к чтению, но вследствие veto со стороны Октавия замолчал. Между трибунами началась перебранка, народ сильно шумел. Тогда оптиматы предложили трибунам передать на рассмотрение сената пункты их разногласия. Гракх ухватился за это предложение. Рассчитывая, что его законопроект встретит одобрение со стороны всех благомыслящих людей, он устремился к курии. Там, в небольшом кругу, богачи стали издеваться над ним. Тогда Гракх снова побежал на форум, где и заявил, что в следующее народное собрание он предложит на голосование и свой законопроект и вопрос о полномочиях Октавия: должен ли трибун, действующий не в интересах народа, продолжать оставаться в своей должности. Так Тиберий и поступил. Когда Октавий снова смело ополчился на него, Гракх сначала поставил на голосование вопрос о нем. Когда первая триба высказалась за отрешение Октавия от должности, Гракх, обратившись к нему, стал упрашивать переменить свое мнение о законопроекте. Так как Октавий отказался, Гракх стал подсчитывать голоса следующих триб. Всего их было тогда 35. Семнадцать первых триб поддержали законопроект Тиберия, и восемнадцатая триба должна была решить все дело. Гракх снова, на виду у всего народа, стал горячо умолять Октавия, попавшего в критическое положение, не мешать делу, столь священному, столь полезному для всей Италии, не уничтожать столь великого рвения народа, для которого он, Октавий, по званию трибуна, если бы желал, то должен был бы сделать еще кое-какие уступки; для Октавия же в случае осуждения его будет далеко не безразлично лишиться своей должности. С этими словами Гракх, призвав богов в свидетели, что он против воли подвергает своего товарища бесчестию, ожидающему его, коль скоро он не мог убедить его, продолжал голосование. И Октавий, тотчас же после того как голосование оказалось против него, стал частным человеком и незаметно скрылся. Вместо него трибуном был избран Квинт Муммий» [Аппиан, с. 48].
После этого одержавшие верх в собрании разошлись по своим землям, откуда они пришли для проведения закона; потерпевшие же поражение продолжали питать недовольство и говорить: не обрадуется Гракх, когда он сам станет частным человеком, Гракх, надругавшийся над священною и неприкосновенною должностью народного трибуна, Гракх, давший такой толчок к распрям в Италии.
Народное собрание приняло законопроект Тиберия. Он сам, его младший брат Гай и его тесть Аппий Клавдий были избраны в аграрную комиссию.
Вскоре Тиберий прямо посягнул и на прерогативы сената, проведя через его голову в народном собрании закон об использовании доходов от провинции Азии для оказания помощи получающим наделы.
Время шло, и приближался срок окончания годичных полномочий Тиберия в должности трибуна. Хорошо понимая, какое значение имеет для дальнейшего проведения реформы его власть трибуна, Тиберий вопреки обычаю вторично выставил свою кандидатуру на эту магистратуру на следующий, 132 г. Нобили, уже готовившиеся расправиться с ненавистным им вождем плебса, когда он станет частным лицом, сосредоточили теперь все усилия на том, чтобы не допустить вторичного избрания Тиберия. На него посыпались обвинения в нарушении стародавних государственных установлений, в стремлении захватить единоличную тираническую власть и так далее.
«В это время умер Аттал Филометор, и когда пергамец Эвдем привез его завещание, в котором царь назначал своим наследником римский народ, Тиберий, в угоду толпе, немедленно внес предложение доставить царскую казну в Рим и разделить между гражданами, которые получили землю, чтобы те могли обзавестись земледельческими орудиями и начать хозяйствовать. Что же касается городов, принадлежавших Атталу, то их судьбою надлежит распоряжаться не сенату, а потому он, Тиберий, изложит свое мнение перед народом. Последнее оскорбило сенат сверх всякой меры, и Помпеи, поднявшись, заявил, что живет рядом с Тиберием, а потому знает, что пергамец Эвдем передал ему из царских сокровищ диадему и багряницу, ибо Тиберий готовится и рассчитывает стать в Риме царем. Квинт Метелл с резким укором напомнил Тиберию, что когда его отец, в бытность свою цензором, возвращался после обеда домой, граждане тушили у себя огни, опасаясь, как бы кто не подумал, будто они слишком много времени уделяют вину и веселым беседам, меж тем как ему по ночам освещают дорогу самые дерзкие и нищие из простолюдинов. Тит Анний, человек незначительный и не большого ума, но считавшийся непобедимым в спорах, просил Тиберия дать определенный и недвусмысленный ответ, подверг ли он унижению своего товарища по должности - лицо, согласно законам, священное и неприкосновенное. В сенате поднялся шум, а Тиберий бросился вон из курии, стал скликать народ и распорядился привести Анния, чтобы безотлагательно выступить с обвинением. Анний, который намного уступал Тиберию и в силе слова и в доброй славе, решил укрыться под защитой своей находчивости и призвал Тиберия. прежде чем он начнет речь, ответить на один небольшой вопрос. Тиберий согласился, и когда все умолкли, Анний спросил: "Если ты вздумаешь унижать меня и бесчестить, а я обращусь за помощью к кому-нибудь из твоих товарищей по должности и он заступится за меня, а ты разгневаешься, - неужели ты и его отрешишь от власти?". Вопрос этот, как сообщают, поверг Тиберия в такое замешательство, что при всей непревзойденной остроте своего языка, при всей своей дерзости и решимости он не смог раскрыть рот. XV. Итак, в тот день он распустил Собрание. Позже, замечая что из всех его действий поступок с Октавием особенно сильно беспокоит не только могущественных граждан, но и народ, великое и высокое достоинство народных трибунов, до той поры нерушимо соблюдавшееся, казалось поруганным и уничтоженным, - он произнес в Собрании пространную речь, приведя в ней доводы, которые вполне уместно - хотя бы вкратце изложить здесь, чтобы дать некоторое представление об убедительности слова и глубине мысли этого человека.
Народный трибун, говорил он, лицо священное и неприкосновенное постольку, поскольку он посвятил себя народу и защищает народ. Стало быть, если он, изменив своему назначению, чинит народу обиды, умаляет его силу, не дает ему воспользоваться правом голоса, он сам лишает себя чести, не выполняя обязанностей, ради которых только и был этой честью облечен. Даже если он разрушит Капитолий и сожжет корабельные верфи, он должен остаться трибуном. Если он так поступит, он, разумеется, плохой трибун. "Но если он вредит народу, он вообще не трибун. Разве это не бессмысленно, чтобы народный трибун мог отправить консула в тюрьму, а народ не мог отнять власть у трибуна, коль скоро он пользуется ею во вред тому, кто дал ему власть? Ведь и консула и трибуна одинаково выбирает народ! Царское владычество не только соединяло в себе все должности, но и особыми, неслыханно грозными обрядами посвящалось божеству. А все-таки город изгнал Тарквиния, нарушившего справедливость и законы, и за бесчинства одного человека была уничтожена древняя власть, которой Рим обязан своим возникновением. Что римляне чтут столь же свято, как дев, хранящих неугасимый огонь? Но если какая-нибудь из них провинится, ее живьем зарывают в землю, ибо, кощунственно оскорбляя богов, она уже не может притязать на неприкосновенность, которая дана ей во имя и ради богов. А значит, несправедливо, чтобы и трибун, причиняющий народу вред, пользовался неприкосновенностью, данной ему во имя и ради народа, ибо он сам уничтожает ту силу, из которой черпает собственное могущество. Если он на законном основании получил должность, когда большая часть триб отдала ему голоса, то разве меньше оснований лишить его должности, когда все трибы голосуют против него? Нет ничего священнее и неприкосновеннее, чем дары и приношения богам. Но никто не препятствует народу употреблять их по своему усмотрению, двигать и переносить с места на место. В таком случае и звание трибуна, словно некое приношение, народ вправе переносить с одного лица на другое. И можно ли назвать эту власть неприкосновенной и совершенно неотъемлемой, если хорошо известно, что многие добровольно слагали ее или же отказывались принять? Таковы были главные оправдания приведенные Тиберием.
Друзья Тиберия, слыша угрозы врагов и видя их сплоченность, считали, что ему следует вторично домогаться должности трибуна, - сохранить ее за собой и на следующий год, и он продолжал располагать к себе народ все новыми законопроектами - предложил сократить срок службы в войске, дать гражданам право обжаловать решения судей перед Народным собранием, ввести в суды, которые состояли тогда сплошь из сенаторов, равное число судей- всадников и вообще всеми средствами и способами старался ограничить могущество сената, скорее в гневе, в ожесточении, нежели ради справедливости и общественной пользы. Когда же наступил день выборов и приверженцы Тиберия убедились, что противники берут верх, ибо сошелся не весь народ, Тиберий сперва, чтобы затянуть время, стал хулить товарищей по должности, а потом распустил Собрание, приказав всем явиться завтра. После этого он вышел на форум и удрученно, униженно, со слезами на глазах молил граждан о защите, а потом сказал, что боится, как бы враги ночью не вломились к нему в дом и не убили его, и так взволновал народ, что целая толпа окружила его дом и караулила всю ночь напролет.» [Плутарх, 120].
«На рассвете человек, ходивший за курами, по которым римляне гадают о будущем, бросил им корму. Но птицы оставались в клетке, когда же прислужник резко ее встряхнул, вышла только одна, да и та не прикоснулась к корму, а только подняла левое крыло, вытянула одну ногу и снова вбежала в клетку. Это напомнило Тиберию еще об одном знамении. У него был великолепный, богато украшенный шлем, который он надевал во все битвы. Туда незаметно заползли змеи, снесли яйца и высидели детынешей. Вот почему поведение кур особенно встревожило Тиберия. Тем не менее, услышав, что народ собирается на Капитолии, он двинулся туда же. Выходя, он споткнулся о порог и так сильно ушиб ногу, что на большом пальце сломался ноготь и сквозь башмак проступила кровь. Не успел он отойти от дома, как слева на крыше увидел двух дерущихся воронов, и хотя легко себе представить, что много людей шло вместе с ним, камень, сброшенный одним из воронов, упал именно к его ногам. Это озадачило даже самых бесстрашных из его окружения. Но Блоссий из Кум воскликнул: "Какой будет срам и позор, если Тиберий, сын Гракха, внук Сципиона Африканского, заступник римского народа, не откликнется на зов сограждан, испугавшись ворона! И не только позор, ибо враги не смеяться станут над тобою, но будут вопить в Собрании, что ты уже тиранн и уже своевольничаешь, как хочешь". В этот миг к Тиберию подбежало сразу много посланцев с Капитолия от друзей, которые советовали поторопиться, потому что все-де идет прекрасно. И в самом деле, вначале события развертывались благоприятно для Тиберия. Появление его народ встретил дружелюбным криком, а когда он поднимался по склону холма, ревниво его окружил, не подпуская никого из чужих.
Но когда Муций снова пригласил трибы к урнам, приступить к делу оказалось невозможным, ибо по краям площади началась свалка: сторонники Тиберия старались оттеснить врагов, которые, в свою очередь, теснили тех, силою прокладывая себе путь вперед. В это время сенатор Фульвий Флакк встал на видное место и, так как звуки голоса терялись в шуме, знаком руки показал Тиберию, что хочет о чем-то сказать ему с глазу на глаз. Тиберий велел народу пропустить его, и, с трудом протиснувшись, он сообщил, что заседание сената открылось, но богатые не могут привлечь консула на свою сторону, а потому замышляют расправиться с Тиберием сами и что в их распоряжении много вооруженных рабов и друзей.
Когда Тиберий передал эту весть окружающим, те сразу же подпоясались, подобрали тоги и принялись ломать на части копья прислужников, которыми они обычно сдерживают толпу, а потом стали разбирать обломки, готовясь защищаться от нападения. Те, что находились подальше, недоумевали, и в ответ на их крики Тиберий коснулся рукою головы он дал понять, что его жизнь в опасности, прибегнув к жесту, раз голоса не было слышно. Но противники, увидевши это, помчались в сенат с известием, что Тиберий требует себе царской диадемы и что тому есть прямое доказательство: он притронулся рукою к голове! Все пришли в смятение. Назика призвал консула защитить государство и свергнуть тиранна. Когда же консул сдержанно возразил, что первым к насилию не прибегнет и никого из граждан казнить без суда не будет, но если Тиберий убедит или же принудит народ постановить что- либо вопреки, законам, то с таким постановлением он считаться не станет, - Назика, вскочив с места, закричал: "Ну что ж, если глава государства - предатель, тогда все, кто готов защищать законы – за мной!" И с этими словами, накинув край" тоги на голову он двинулся к Капитолию. Каждый из шагавших следом сенаторов обернул тогу вокруг левой руки, а правою очищал себе путь, и так велико было уважение к этим людям, что никто не смел оказать сопротивления, но все разбегались, топча друг друга. Те, кто их сопровождал, несли захваченные из дому дубины и палки, а сами сенаторы подбирали обломки и ножки скамей, разбитых бежавшею толпой, и шли прямо на Тиберия, разя всех, кто стоял впереди него. Многие испустили дух под ударами, остальные бросились врассыпную. Тиберий тоже бежал, кто-то ухватил его за тогу, он сбросил ее с плеч и пустился дальше в одной тунике, но поскользнулся и рухнул на трупы тех, что пали раньше него. Он пытался привстать, и тут Публий Сатурей, один из его товарищей по должности, первым ударил его по голове ножкою скамьи. Это было известно всем, на второй же удар заявлял притязания Луций Руф, гордившийся и чванившийся своим "подвигом". Всего погибло больше трехсот человек, убитых дубинами и камнями, и не было ни одного, кто бы умер от меча» [Плутарх, с. 122]. XX. Как передают, после изгнания царей это был первый в Риме раздор, завершившийся кровопролитием и избиением граждан: все прочие, хотя бы и нелегкие и отнюдь не по ничтожным причинам возникшие, удавалось прекратить благодаря взаимным уступкам и власть имущих, которые боялись народа, и самого народа, который питал уважение к сенату. По-видимому, и теперь Тиберий легко поддался бы увещаниям, и если бы на него не напали, если бы ему не грозила смерть, он, бесспорно" пошел бы на уступки, тем более, что число его сторонников не превышало трех тысяч. Но, как видно, злоба и "ненависть главным образом сплотили против него богачей, а вовсе не те соображения, которые они использовали как предлог для побоища. Что именно так оно и был? свидетельствует зверское и беззаконное надругательство над трупом Тиберия. Несмотря на просьбы брата, враги не разрешили ему забрать тело и ночью предать погребению, но бросили Тиберия в реку вместе с другими мертвыми. Впрочем, это был еще не конец: иных из друзей убитого они изгнали без суда, иных хватали и казнили. Погиб и оратор Диофан. Гая Биллия посадили в мешок, бросили туда же ядовитых змей и так замучили. Блоссия привели к консулам, и в ответ на их расспросы он объявил, что слепо выполнял все приказы Тиберия. Тогда вмешался Назика: "А что если бы Тиберий приказал тебе сжечь Капитолий?" Сперва Блоссий стоял на том, что Тиберий никогда бы этого не приказал, но вопрос Назики повторили многие, и, в конце концов, он ответил: "Что же, если бы он распорядился, я бы счел для себя честью исполнить. Ибо Тиберий не отдал бы такого распоряжения; не будь оно на благо народу". Блоссию удалось избежать гибели, и позже он отправился в Азию, к Аристонику, а когда дело Аристоника было проиграно, покончил с собой.
В сложившихся обстоятельствах сенат считал нужным успокоить народ, а потому больше не возражал против раздела земли и позволил выбрать вместо Тиберия другого размежевателя. Состоялось голосование, и был избран Публий Красе, родич Гракха: его дочь Лициния была замужем за Гаем Гракхом. Правда, Корнелий Непот утверждает, будто Гай женился на дочери не Красса, а Брутатого, что справил триумф после победы над лузитанцами . Но большинство писателей говорит то же, что мы здесь.
Народ, однако, негодовал по-прежнему и не скрывал, что при первом же удобном случае постарается отомстить за смерть Тиберия, а против Назики уже возбуждали дело в суде. Боясь за его судьбу, сенат без всякой нужды отправил Назику в Азию. Римляне открыто высказывали ему при встречах свою ненависть, возмущенно кричали ему в лицо, что он проклятый преступник и тиранн и что наиболее чтимый храм города он запятнал кровью трибуна - лица священного и неприкосновенного. И Назика покинул Италию, хотя был главнейшим и первым среди жрецов, и с отечеством, кроме всего прочего, его связывало исполнение обрядов величайшей важности. Тоскливо и бесславно скитался он на чужбине и вскорости умер где-то невдалеке от Пергама. Можно ли удивляться, что народ так ненавидел Назику, если даже Сципион Африканский, которого римляне, по-видимому, любили и больше и заслужённее всех прочих, едва окончательно не потерял расположения народа, за то что, сначала, получивши под Нуманцией весть о кончине Тиберия, прочитал на память стих из Гомера: «Так да погибнет любой, кто совершит подобное дело» впоследствии же, когда Гай и Фульвий задали ему в Собрании вопрос, что он думает о смерти Тиберия, отозвался о его деятельности с неодобрением. Народ прервал речь Сципиона возмущенным криком, чего раньше никогда не случалось, а сам он был до того раздосадован, что грубо оскорбил народ.
Политическая деятельность Тиберия Гаркха длилась всего лишь несколько месяцев, но своими реформаторскими законопроектами он всколыхнул все римское общество и государство, дал толчок развитию бурных событий, которые еще древний историк Аппиан считал началом периода гражданских войн в римской истории.
Список используемых источников:
1.Аппиан Александрийский. Гражданские войны: под ред. С. Жебелева, О.
Кригера. Л., 1935 г.
2.Плутарх. Сравнительные жизнеописания. т. 3. Под ред. О. К. Логинова
Л., Наука, 1964 г.
3.
3. Гай Гаркх
После смерти Тиберия нарушилось сохранявшееся веками гражданское равновесие. Конечно, изначально в этом была повинна неуемная алчность богачей. Но свою пагубную роль сыграли и противозаконные действия трибуна. Ирония судьбы: мягкому и добросердечному Тиберию суждено было открыть эпоху беззакония, гражданских конфликтов и насилия, которое, чем дальше, тем в более жестокой форме станет решающим аргументом политической борьбы в Риме.
Между тем, отбив главную атаку на власть сената и опасаясь возмущения крестьян, аристократы не осмеливаются оспорить принятый в комициях земельный закон Тиберия Гракха. Да и в самом сенате уже многие понимают необходимость реформы. В борьбе вокруг ее реализации в Риме складываются две силы, или, если угодно, две партии: "оптиматов", как себя именуют сторонники аристократического правления, и ''популяров", претендующих на роль защитников интересов народа. В комиссию по конфискации и перераспределению государственных земель регулярно избирают видных популяров. И результаты их деятельности довольно скоро сказываются вполне ощутимо: к 125-му году число военнообязанных увеличивается с 319 до 395 тысяч человек. Так что в этом плане реформа Тиберия достигла цели. Между тем по мере ее дальнейшей реализации все чаще возникают конфликты по поводу спорных случаев определения принадлежности земель. В эти споры втягиваются латиняне и влиятельные граждане союзных Риму общин Италии — им тоже в свое время были переданы во временное пользование завоеванные земли. Возникает угроза прочности военного союза римлян с италиками. Обиженные союзники жалуются возвратившемуся из Испании Сципиону Эмилиану, чей авторитет и влияние по-прежнему велики и в сенате, и в народе. Эллинистическая образованность Эмилнана не мешает ему охранять приверженность к староримской традиции и убежденность в необходимости сенатского правления. Он явным образом становится на сторону оптиматов. В 129-м году по его предложению Народное собрание отбирает у земельной комиссии право самой разрешать конфликтные ситуации и передает его цензорам и консулам, которые затем явно саботируют дело. По городу ползут слухи о предстоящей отмене земельного закона. В том же году Эмилиана находят мертвым в его собственном доме. Есть основания предполагать, что убийство совершено популярами. Однако расследование не проводилось и достоверных сведений по этому поводу нет.
По-видимому, уже после смерти Сципиона популярам в комициях удается провести закон о разрешении повторного избрания в трибуны. Между тем лишенная судебных полномочий земельная комиссия постепенно сворачивает свою деятельность, и дальнейшее перераспределение земли прекращается. Число военнообязанных в 115 году будет таким же, как в 125-м.
А в это время вдали от Рима, на военной службе сначала в Испании, потом в Сардинии, мужает новый и, как вскоре выяснится, еще более грозный противник сената Гай Гракх — младший брат убитого трибуна. Ему тоже еще нет тридцати, когда он возвращается в Рим и выставляет свою кандидатуру на выборах трибунов. Все самые видные и состоятельные граждане выступают против него. Но благодаря посмертной славе брата да и собственным уже известным достоинствам, по свидетельству Плутарха,
"... народ, поддерживавший Гая, собрался со всей Италии в таком количестве, что многие не нашли себе в городе пристанища, а Поле всех не вместило, и крики голосующих неслись с крыш и глинобитных кровель домов". [Плутарх, 126]
В 123-м году через 10 лет после Тиберия, Гай Гракх становится одним из трибунов римского народа. Если в характере старшего брата современники отмечали некоторую сентиментальность и даже мечтательность, то Гай — страстная натура, человек действия, целеустремленный и заряженный энергией, как стрела натянутого лука. Он блестяще образован, храбр, тверд характером и великолепный оратор. Впоследствии сам Цицерон в диалоге о знаменитых ораторах напишет о нем: "Согласись, Брут, что никогда не существовал человек, одаренный для красноречия полнее и богаче". Вынужденная скрытность в течение девяти лет после гибели Тиберия закалила его волю. Теперь настал час расплаты. Вся сокрытая в этом молодом человеке сила устремляется к одной цели — отмщению за смерть брата.
Реформа Тиберия была продиктована исключительно заботой о сохранении могущества Рима. Оказавшееся роковым противоборство с сенатом явилось следствием тупого эгоизма и ненависти сенаторов и вовсе не входило в первоначальные планы трибуна. Теперь же целый ряд законов, которые один за другим удастся провести в комициях Гаю Гракху, целенаправленно наносят удары по сенату, постепенно лишая его влияния и власти.
Он начинает с того, что обеспечивает себе устойчивую поддержку Народного собрания. По самому существу и смыслу государственного устройства римской Республики, главный голос в этом собрании должен был принадлежать воинам-крестьянам. Но теперь крестьянские усадьбы в большинстве своем оказались расположены далеко от Рима. Их владельцы лишь изредка и только в свободное от сельской страды время являются в комиции, и потому, как показал горький опыт брата, опираться на их поддержку ненадежно. Зато в самом Городе скопилось множество неимущих, но полноправных граждан, во время выборов магистратов многие из них продают свои голоса претендентам. Гай решает привлечь их на свою сторону. Для этого он проводит закон, обязывающий государство регулярно обеспечивать всех неимущих очень дешевым хлебом — разумеется, за счет поставок из завоеванных провинций. Хлебные раздачи и распродажи случались и раньше, но это были отдельные эпизоды, связанные со стремлением кого-либо из богачей обеспечить себе поддержку на ближайших выборах. Теперь иждивенчество римского плебса становится узаконенной нормой. А поскольку в списки получателей хлеба, согласно закону, включают каждого заявившего о своей нужде жителя города, то в Рим устремляется масса бедноты из деревень, пополняя собой число сторонников трибуна — своего благодетеля.
Для того же, чтобы неимущие граждане действительно могли влиять на решения комиций, Гракх добивается отмены древнего порядка очередности подачи голосов, определявшегося цензовым старшинством центурий. Ведь пример первых голосующих играет подчас решающую роль! Теперь очередность подачи голосов центуриями будет определять жребий.
Полуголодное, буйное и безответственное большинство в собраниях народа лишает обсуждение и решение государственных дел в комициях их прежнего демократического смысла. Логика антисенатской революции толкает Гракха на подрыв самого существа республиканского общественного устройства. Вместо власти народа устанавливается самоуправство толпы люмпенов. Ослепленный ненавистью к сенату, Гай не отдает себе в этом отчета. Римский плебс становится с этих пор обузой и проклятием государства.
Между тем стратегия войны с сенатом продумана основательно. Ее второй этап — внесение раскола в ряды оптиматов. Для этого Гай хочет обеспечить себе поддержку богатой верхушки всадничества. Есть все основания опасаться, что без нее сенатская аристократия сумеет купить симпатии продажной толпы. Гракх предлагает новый закон о доходах из недавно завоеванной провинции Азия. Поначалу в этой наиболее богатой из римских провинций был установлен определенный денежный налог, который азиатские общины вносили через квестора прямо в римскую казну. Потом вместо налога решено было взимать десятую часть урожая и прочих доходов жителей провинции. Десятину надлежало каждый год определять заново. До сих пор ее откупали знатные провинциалы. По закону Гракха, все это баснословно выгодное предприятие передавалось ассоциациям римских публиканов из сословия всадников.
Обеспечив себе такими образом надежную опору, Гай наносит сенату сокрушительный удар. Воспользовавшись очередными скандальными разоблачениями подкупа судей и оправдания ими злостных взяточников — управляющих провинциями (что было делом вовсе не новым), он предлагает лишить сенаторов права заседать в судах по рассмотрению жалоб провинциалов на лихоимство, а заодно и в прочих постоянных судебных коллегиях в Риме. Всю судебную власть его закон передает римским всадникам. И оптиматам не удается этому помешать. Вот как описывает Аппиан последствия их поражения:
"Говорят, Гай немедленно после того, как закон был принят, выразился так: я одним ударом уничтожил сенат. Эти слова Гракха оправдались еще ярче позднее, когда реформа, произведенная Гракхом, стала осуществляться на практике. Ибо предоставление всадникам судейских полномочий над римлянами, всеми италийцами и самими сенаторами, полномочие карать их любыми мерами воздействия, денежными штрафами, лишением гражданских прав, изгнанием — все это вознесло всадников как магистратов над сенатом...
И скоро дело дошло до того, что сама основа государственного строя опрокинулась: сенат продолжал сохранять за собой лишь свой авторитет, вся же сила сосредоточилась в руках всадников". [Аппиан, 52]
Конечно же, по истечении некоторого времени суды всадников окажутся столь же коррумпированными, как ранее сенаторские суды. Но Гаю Гракху уже не придется убедиться в этом. На следующий год Гай вновь избран трибуном, благо теперь это уже разрешено. Он проводит через комиции еще ряд законов, хотя и не столь значительных, как названные выше. Но главное, чем он добивает охваченный параличом сенат, это бурная организаторская деятельность. Реализуются обширные планы нового строительства, в первую очередь — дорог. Всадники получают множество подрядов на производство общественных работ, дающих заработок бедноте. Расширяются торговые связи Рима. Оживление в районе торговой пристани бросается в глаза. За последний год здесь, на берегу Тибра, появилось множество новых контор и складов, в том числе обширных хранилищ для предназначенного к раздаче зерна. Стимулируется развитие ремесленного производства. Плутарх с восхищением пишет, что Гай...
"... во главе всех начинаний становился сам, нисколько не утомляясь ни от важности трудов, ни от их многочисленности, но каждое из дел исполняя с такой быстротой и тщательностью, словно оно было единственным, и даже злейшие враги, ненавидевшие и боявшиеся его, дивились целеустремленности и успехам Гая Гракха. А народ и вовсе был восхищен, видя его постоянно окруженным подрядчиками, мастеровыми, послами, должностными лицами, воинами, учеными, видя, как он со всеми обходителен и приветлив и всякому воздает по заслугам, нисколько не роняя при этом собственного достоинства..." [Плутарх, 129]
Еще недавно всемогущий и всепроникающий сенат теперь практически отстранен от дел. То, что началось как месть, благодаря энергии и таланту Гая Гракха обретает смысл как новая форма государственного управления. По существу говоря, это — единовластие (своего рода демократическая диктатура). Однако время для него еще не наступило. Пройдет еще почти столетие, прежде чем сначала Юлий Цезарь, а потом Август утвердят необходимость замены изживших себя полисно-республиканских институтов единовластием римских императоров. Но их предтечей есть все основания считать народного трибуна Гая Гракха. Это обстоятельство мне кажется поучительным. Оно говорит о том, что дистанция между защитником народа и диктатором может порой оказаться очень небольшой.
Между тем быстрый рост массы люмпенов угрожает стабильности жизни Города. Кардинальное решение этой проблемы путем дальнейшего расширения фронта общественных работ явно невозможно. Гай ищет новые пути для возвращения неимущих горожан в деревню. Возможности конфискации и передела государственных земель явно исчерпаны. Но нельзя ли попытаться решить проблему не в индивидуальном, а как бы в коллективном плане? Еще в начале века, после победы римлян в Пунической войне и покорения Цизальпинской Галлии, на конфискованных у италийских союзников врага землях было основано немало римских колоний. Нельзя ли вновь обратиться к этой практике? Сейчас нет войн и отбирать освоенные земли у союзников или даже данников Рима невозможно. Но есть земли, отданные им в аренду от казны, а также заброшенные с давних военных лет, которые можно сообща вновь освоить. Таковые находятся в окрестностях Капуи и Тарента. Там основываются колонии. Но они слишком малочисленны, чтобы решить проблему расселения римского плебса.
Тогда у Гая Гракха возникает смелая идея создания большой колонии за пределами Италии. Нынешнее могущество Рима надежно обеспечит безопасность колонистов. И здесь тоже Гай интуитивно вступает на путь, предначертанный Империи, когда Риму суждено будет шагнуть далеко за границы Апеннинского полуострова. Вместе со своим единомышленником, бывшим консулом, а ныне тоже трибуном, Фульвием Флакком Гай отправляется на разведку в Северную Африку. Их выбор падает на пустующие земли, некогда принадлежавшие Карфагену. Здесь решено основать обширную колонию Юнония. Гай и Флакк возвращаются в Рим. Решение о создании колонии принято в комициях, и даже составлен список первых шести тысяч колонистов.
В это же время Гай выступает еще с одной законодательной инициативой. Он предлагает предоставить права полного римского гражданства латинянам, а гражданам союзных италийских городов даровать "латинское право" (избирать, но не быть избранными в число римских магистратов). Распространение полного гражданства на весь Лациум будет способствовать расселению римлян из Города, а избирательное право союзников усилит популяров. Эти предложения тоже предвосхищают неизбежную для Империи консолидацию и уравнивание в правах всех италийцев под эгидой Рима. Но сейчас предложение Гая отвергается. И не только сенатом, но и в комициях римским плебсом, который усматривает в нем опасность увеличения числа нахлебников государства.
Ободренный этим успехом, сенат начинает контрнаступление на Гракха. Один из трибунов, противник Гая, Марк Ливий Друз, ссылаясь на одобрение "отцов", предлагает отменить подать, которую должны платить владельцы новых земельных наделов. Кроме того, он вносит проект закона об учреждении в самой Италии двенадцати новых колоний по 3 тысячи человек в каждой. Автор закона не утруждает себя объяснением, откуда возьмется земля для этих колоний. Но легковерная и легкомысленная толпа — детище Гая — этих объяснений и не требует. Ее симпатии смещаются и пользу Друза и сената. Одновременно по городу начинают циркулировать слухи о том, что волки вырыли межевые столбы, поставленные Гракхом и Флакком на земле будущей Юнонии. Авгуры толкуют это как дурное предзнаменование, вспоминают о проклятии, которому была предана карфагенская земля. Они предлагают отменить закон об учреждении злополучной колонии в Африке.
В это время как раз происходят выборы трибунов на следующий, 121-й год. За Гая снова голосуют очень многие, но поссорившиеся с ним трибуны после подсчета голосов не называют Гракха в числе избранных. Плутарх полагает, что это был прямой обман избирателей, хотя явных тому доказательств у него нет. Тут же назначается народное собрание для пересмотра решения об Юнонии. Его созывает новоизбранный консул Луций Опимий — один из наиболее решительных и неразборчивых в средствах вождей оптиматов.
С раннего утра на Капитолии собираются как сторонники, так и противники Гракха и Флакка. Самого Гая еще нет на площади, но атмосфера накалена. Памятуя о насильственной смерти Тиберия и его сторонников, кое- кто из окружения Флакка под складками тоги прячет оружие. Начинается традиционное жертвоприношение. Один из ликторов консула обзывает негодяями стоящих рядом популяров, кто-то из них, теряя самообладание, отвечает ударом кинжала. Ликтор убит. Это — прямое посягательство на власть, и консул распускает собрание. В тот же день он созывает сенат, велит внести труп убитого ликтора и требует полномочий для подавления вооруженного мятежа.
Тогда сенат решается на беспрецедентный поступок, на крайний шаг — впервые за всю историю он в мирное время провозглашает сакраментальную формулу: "Да позаботятся консулы, чтобы государство не понесло ущерба!" Напомню, что эта, на первый взгляд безобидная, рекомендация означала введение чрезвычайного положения. Консул получал право применять к гражданам города любые меры принуждения, вплоть до смертной казни без суда. Нужды в этом сейчас нет. Убийца ликтора известен и можно наказать только его, но оскорбленный и напуганный сенат стремится уничтожить своих противников. Опимий приказывает сенаторам и перешедшим на их сторону всадникам вместе со своими клиентами и рабами явиться на следующий день на Капитолий вооруженными. Той же ночью, узнав об этом, люди Флакка тоже вооружаются и с утра занимают оплот бедноты — Авентинский холм. Впервые в самом Риме возникает вооруженное противоборство. Семена насилия, посеянные еще Тиберием Гракхом, проросли! Свершается следующий, неотвратимый шаг нарастания гражданского противостояния. Теперь в ход пойдут не кулаки и палки, а мечи. Гражданский спор будет решаться пролитием крови!
Флакк отправляет к Опимию своего сына с предложением вступить в переговоры. Оно отвергнуто. Консул требует капитуляции. Флакк отказывается. Гай Гракх не хочет участвовать в кровопролитии. Храбрости ему не занимать — он это доказал в сражениях. Но сейчас ему открывается весь ужас предстоящего братоубийства. На Авентин Гай приходит безоружным.
Как это делается и ныне, для подавления гражданского мятежа консул решает использовать армию. Древний закон и обычай запрещают войску даже находиться внутри городских стен. Но никто уже не считается с законами, не чтит обычаев. На штурм Авентинского холма идет большой отряд римской пехоты и критских наемников. Тем, кто сдастся, обещано помилование. За головы Гракха и Флакка назначена награда золотом — по весу голов. Сражение длится недолго. Силы неравны, ряды сторонников мятежных трибунов быстро тают. Городской плебс, разумеется, предпочитает остаться в стороне. Захвачен и убит Флакк. Гай хочет покончить с собой, но друзья уговаривает его бежать и, жертвуя жизнью, прикрывают мост, по которому он уходит за Тибр. Увидев, что погоня его настигает, Гракх приказывает сопровождающему его рабу убить себя. Головы Флакка и Гракха доставляют Опимию...
В сражении за Авентин убито около 250 человек, а затем следует жестокая расправа над мирными сторонниками Гракха. Казнено более трех тысяч граждан. После чего сенат повелевает Опимию совершить торжественное очищение города от скверны убийств, а на конфискованные у казненных средства воздвигнуть новый храм Согласия на месте старого, полуразрушенного, построенного в глубокой древности еще Камиллом.
Заключение
Римляне с благодарностью чтили память братьев Гракхов. Как утверждает Плутарх:
"Народ открыто поставил и торжественно освятил их изображения и благоговейно чтил места, где они были убиты, даруя братьям первины плодов, какие рождает каждое из времен года, а многие ходили туда, словно в храмы богов, ежедневно приносили жертвы и молились". [Плутарх, с. 131]
Запоздалая любовь народа к "невинно убиенным" его защитникам вполне понятна. А как нам, из нашего далека, зная все, что произошло потом, судить о жизни и делах братьев Гракхов? Чистота и благородство их намерений у меня лично не вызывают сомнений. А вот их действия? Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад.
Много лет нас учили, что нет ничего выше, чем освободительная революция. Что ее святые цели оправдывают и беззаконие, и жестокость, и насильственное изменение уклада жизни, и неизбежные человеческие жертвы. Братья Гракхи нам представлялись первыми революционерами и первыми жертвами многовековой борьбы угнетенных со своими угнетателями.
Гракхи наметили ряд мер, которые хотя и не были решены в их время, но настолько отвечали жизненным потребностям римского общества и государства, что были проведены вскоре после гибели реформаторов. Гай Гаркх впервые оценил деловой опыт всадников и попытался привлечь их к более активной государственной деятельности, что в последствии успешно использовали римские императоры. Продажа хлеба по символическим ценам неимущему городскому населению как попытка нейтрализации его политической активности и использования ее в своих интересах позже стала важнейшей мерой Римского государства. В процессе ожесточенной борьбы между реформаторами (которых в последствии называли популярами), опиравшимися на народное собрание, и консерваторами, или оптиматами, оплотом которых являлся аристократический сенат, были выработаны разные программы развития Римского государства. Борьба за осуществление этих программ определила в значительной степени всю последующую историю Римской республики вплоть до ее падения.
Вот почему можно сказать, что политическая деятельность Гракхов оказала большое влияние не только на события, ими совершенные, но и на ход политической борьбы в Римской республике в I в. до н. э.