Советское общество в 20-30 гг.

НЭП, индустриализация и коллективизация в СССР.
1. Экономический и социальный кризис конца 1920 - начала 1921 года.
Политика «военного коммунизма» привела экономику страны к полному развалу. С ее помощью не удалось преодолеть разруху, порожденную четырьмя годами участия России в первой мировой войне и усугубленную тремя годами гражданской войны. Население уменьшилось на 10,9 млн. человек. Во время военных действий особенно пострадали Донбасс, Бакинский нефтяной район, Урал и Сибирь, были разрушены многие шахты и рудники. Из-за нехватки топлива и сырья останавливались заводы. Рабочие были вынуждены покидать города и уезжали в деревню. Петроград потерял 60% рабочих, когда закрылись Путиловский, Обуховский и другие предприятия, Москва - 50%. Прекратилось движение на 30 железных дорогах. Безудержно нарастала инфляция. Сельскохозяйственной продукции производилось только 60% довоенного объема. Посевные площади сократились на 25%, так как крестьяне не были заинтересованы в расширении хозяйства. В 1921 году из-за неурожая массовый голод охватил город и деревню.
Провал политики «военного коммунизма» большевистское правительство осознало не сразу. В 1920 году Совнарком продолжил меры по усилению безрыночных, распределительно-коммунистических начал. Национализация промышленности была распространена на мелкие предприятия. В декабре 1920 года Восьмой Всероссийский съезд Советов утвердил План восстановления народного хозяйства и его электрификации (план ГОЭЛРО). В феврале 1921 г. Совнарком создал Государственную комиссию (Госплан) для разработки текущих и перспективных планов хозяйственного развития страны. Расширился ассортимент продуктов сельского хозяйства, подлежащих продразверстке. Готовился декрет об отмене денежного обращения. Однако эти мероприятия вступали в противоречие с требованиями рабочих и крестьян. Параллельно с экономическим в стране нарастал социальный кризис.
Рабочих раздражали безработица и нехватка продуктов питания. Они были недовольны ущемлением прав профсоюзов, введением принудительного труда и его уравнительной оплаты. Поэтому в городах в конце 1920 - начале 1921 г. начались забастовки, в которых рабочие выступали за демократизацию политической системы страны, созыв Учредительного собрания, отмену спецраспределителей и пайков.
Крестьяне, возмущенные действиями продотрядов, перестали не только сдавать хлеб по продразверстке, но и поднялись на вооруженную борьбу. Восстания охватили Тамбовщину, Украину, Дон, Кубань, Поволжье и Сибирь. Крестьяне требовали изменения аграрной политики, ликвидации диктата РКП(б), созыва Учредительного собрания на основе всеобщего равного избирательного права. На подавление этих выступлений были брошены части Красной Армии и ВЧК.
К весне 1921 г. была исчерпана надежда на скорую мировую революцию и материально-техническую помощь европейского пролетариата. Поэтому В. И. Ленин пересмотрел внутриполитический курс и признал, что только удовлетворение требований крестьянства может спасти власть большевиков.
2. Новая экономическая политика (НЭП).
На десятом съезде РКП(б)в марте 1921 г. Ленин предложил новую экономическую политику. Это была антикризисная программа, сущность которой состояла в воссоздании многоукладной экономики и использовании организационно-технического опыта капиталистов при сохранении «командных высот» в руках большевистского правительства.
Главная политическая цель нэпа - внять социальную напряженность, укрепить социальную базу советской власти в форме союза рабочих и крестьян. Экономическая цель - предотвратить дальнейшее усугубление разрухи, выйти из кризиса и восстановить хозяйство. Социальная цель - обеспечить благоприятные условия для построения социалистического общества, не дожидаясь мировой революции. Кроме того, нэп был нацелен на восстановление нормальных внешнеполитических и внешнеэкономических связей, на преодоление международной изоляции. Достижение этих целей привело к постепенному свертыванию нэпа во второй половине 20-х годов.
Поворот к нэпу был осуществлен под жестким давлением всеобщего недовольства - крестьян, рабочих, интеллигенции, а не в результате пересмотра политико-идеологических основ правящей партии. Продолжая курс на социализм, нэп был рассчитан на то, чтобы путем лавирования, социального компромисса с мелкобуржуазным большинством населения двигаться к намеченной цели, хотя и более медленно, но с меньшим риском. При любых уступках советский аппарат, государственная власть должны остаться в руках РКП(б). Обладая государственной властью, используя ее административный аппарат, руководство партии могло и в условиях нэпа осуществлять регулирование экономики и проводить экономическую реформу в рамках «социалистичности».
Переход к нэпу законодательно был оформлен декретами ВЦИК и Совнаркома, решениями Девятого Всероссийского съезда Советов в декабре 1921 г. Нэп включал комплекс экономических и социально-политических мероприятий. Они означали «отступление» от политики «военного коммунизма» - возрождение частного предпринимательства, введение свободы внутренней торговли и удовлетворение некоторых требований крестьянства.
Введение нэпа началось с сельского хозяйства путем замены продразверстки на продналог. Он устанавливался до посевной компании, не мог изменяться в течение года и был в 2 раза меньше разверстки. После выполнения государственных поставок разрешалась свободная торговля продуктами своего хозяйства. Допускались аренда земли и наем рабочей силы. Прекратилось насильственное насаждение коммун, что позволило укрепиться в деревне частному, мелкотоварному сектору. Крестьяне-единоличники давали 98,5% сельскохозяйственной продукции. Новая экономическая политика на селе была направлена на стимулирование сельскохозяйственного производства. В результате к 1925 г. на восстановленных посевных площадях валовой сбор зерна на 20,7% превысил среднегодовой уровень предвоенной России. Улучшилось снабжение промышленности сельскохозяйственным сырьем.
В производстве и торговле частным лицам разрешалось открывать мелкие и брать в аренду средние предприятия. Был отменен декрет о всеобщей национализации. Крупному отечественному и иностранному капиталу предоставлялись концессии, право создания акционерных и совместных с государством предприятий. Так возник новый для экономики России государственно-капиталистический сектор. Отменялась строгая централизация в снабжении предприятий сырьем и распределении готовой продукции. Деятельность государственных предприятий нацеливалась на большую самостоятельность, самоокупаемость и хозрасчет.
Вместо отраслевой системы управления промышленностью вводилась территориально-отраслевая. После реорганизации ВСНХ руководство осуществлялось его главками через местные советы народного хозяйства и отраслевые хозяйственные тресты.
В финансовой сфере, кроме единого Государственного банка, появились частные и кооперативные банки, страховые общества. Взималась плата за пользование транспортом, системами связи и коммунальными услугами. Выпускались государственные займы, которые принудительно распространялись среди населения. В 1922 г. была проведена денежная реформа: сократилась эмиссия бумажных денег и в оборот вводился советский червонец (10 рублей), который высоко ценился на мировом валютном рынке. Свидетельством финансовой стабилизации стала замена продналога на его денежный эквивалент.
В результате нэпа в 1926 г. по основным видам промышленной продукции был достигнут довоенный уровень. Легкая промышленность развивалась быстрее, чем тяжелая, требовавшая значительных капиталовложений. Условия жизни городского и сельского населения улучшились. Началась отмена карточной системы распределения продуктов питания.
Нэп вызвал некоторые изменения в социальной политике. В 1922 г. был принят новый Кодекс законов о труде, отменявший всеобщую трудовую повинность и вводивший свободный наем рабочей силы. Прекратились трудовые мобилизации. Для стимулирования материальной заинтересованности рабочих в повышении производительности труда была проведена реформа системы оплаты. Вместо натурального вознаграждения вводилась денежная система, основанная на тарифной сетке. Однако социальная политика имела ярко выраженную классовую направленность. При выборе депутатов в органы власти преимущество по-прежнему имели рабочие. Часть населения, как и раньше, была лишена избирательных прав («лишенцы»). В системе налогообложения основная тяжесть приходилась на частных предпринимателей в городе и кулаков - в деревне. Бедняки от уплаты налогов освобождались, середняки платили половину.
Новые веяния во внутренней политике не изменили методы политического руководства страной. Государственные вопросы по-прежнему решал партийный аппарат. Однако среди большевиков начались дискуссии о роли и месте профсоюзов в государстве, о сущности и политическом значении нэпа. Появились фракции со своими платформами, противостоявшими позиции Ленина. Одни настаивали на демократизации системы управления, предоставлении профсоюзам широких хозяйственных прав («рабочая оппозиция»). Другие предлагали еще больше централизовать управление и фактически ликвидировать профсоюзы (Л. Д. Троцкий). Многие коммунисты вышли из РКП(б), считая, что введение нэпа означает реставрацию капитализма и измену социалистическим принципам. Правящей партии грозил раскол, что было, с точки зрения Ленина, совершенно недопустимо. На Десятом съезде РКП(б) были приняты резолюции, осуждающие «антимарксистские» взгляды «рабочей оппозиции», запрещающие создание фракций и групп. После съезда была проведена проверка идейной устойчивости членов партии («чистка»), на четверть сократившая ее численность.
Ничего не изменилось во взаимоотношениях Коммунистической партии и государства - партия монополизировала все государственные структуры. В 1922 г. в «верхах» РКП(б) обсуждался вопрос о ненормальности положения. Одиннадцатый съезд РКП(б) в своей резолюции записал: «Сохраняя за собой общее руководство и направление всей политики Советского государства, партия должна провести гораздо более отчетливо разграничения между свей текущей работой и работой советских органов, между своим аппаратом и аппаратом Советов...»[1]. Однако диктат партийных структур в советских органах продолжался. В документах РКП диктатура партии отождествлялась с «диктатурой пролетариата».
«Диктатура партии» являлась препятствием реформирования политической системы. Отношения диктата партии и беспрекословного исполнения ее директив государственными органами и связанные с ними методы их деятельности вполне устраивали партаппарат, уже привыкший пользоваться властью и проистекавшими от нее привилегиями. Сказывалась и боязнь, как бы реформы не подорвали «диктатуру пролетариата». Считалось, что в условиях нэпа, оживления мелкобуржуазной стихии речь должна идти не об ослаблении, а об усилении «диктатуры пролетариата», то есть «диктатуры партии». С одной стороны, нэп, сама жизнь требовали политических преобразований. Руководство это понимало. С другой стороны, оно же тормозило проведение преобразований.
В письме наркому юстиции Д. И. Курскому Ленин 20 февраля 1922 г. писал о необходимости расширения вмешательства государства в «частноправовые отношения». «Мы ничего «частного» не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично правовое, а не частное»[2]. Что же касается разрешенного частного сектора, то это считалось явлением временным и в узких рамках «дозволенного». В тот же день, когда было написано письмо Курскому, управляющий делами Совнаркома Н. П. Горбунов довел устно до его сведения предложения Ленина о работе наркомата, сообщив и детали, не содержавшиеся в письме: «НКЮст должен быть ударным органом для травли частной торговли. НКЮст должен ставить образцовые процессы и на этих процессах травить до конца, не ограничиваясь штрафами в сотни миллионов, брать до 90% прибыли, а то и пустить по миру, чтобы до смерти помнили. Ловить, выслеживать, устраивать западни и ловушки»[3].
По своему социально-экономическому содержанию и для своего развития, углубления новая экономическая политика нуждалась в децентрализации хозяйственного управления. Это понимали многие, в том числе председатель ВСНХ А. И. Рыков. На Двенадцатом съезде РКП(б) он заявил: «...Управлять страной, которая охватывает одну шестую часть суши, управлять ею из Москвы на основе бюрократического централизма невозможно»[4]. Но оставление в руках государства крупной промышленности, базовых отраслей требовало сохранения экономической власти центра. К тому же в этом было заинтересовано партийное руководство, рассчитывавшее использовать эту власть с тем, чтобы направлять развитие экономики в соответствие со своей схемой движения к социализму. Пошли по пути совмещения централизованного управления и частичной децентрализации. Такая половинчатость не позволяла остановить рост бюрократизма.
Нэп, призванный возродить товарно-рыночные отношения, требовал соответствующего юридического обеспечения. Однако сложившиеся в ходе гражданской войны представления о «революционной законности» не претерпели изменения, они определялись главным образом тем, соответствуют ли юридические акты партийной идеологии и взгляду на юстицию как на классовую. При нэпе трактовка «революционной законности» связывалась с вводимым государственным капитализмом, «ведущим к социализму». Велась разработка гражданского кодекса РСФСР, и Ленин в письме наркому юстиции Курскому «О задачах наркомата в условиях новой экономической политики» говорил: он обязан бороться «против течения. Не перенимать (вернее, не дать себя надувать) тупоумным и буржуазным старым юристам, кои перенимают старое, буржуазное понятие о гражданском праве, а создавать новое», «применять не juris romani (свод законов римского права) к «гражданским правоотношениям», а наше революционное правосознание». А что это значит, следовало «показывать систематически, упорно, настойчиво на ряде образцовых процессов»; за отступление от «наших законов» «карать не позорно глупым, «коммунистически-тупоумным» штрафом в 100-200 миллионов, а расстрелом...»[5].
Хотя и непоследовательно, рамки правового регулирования общественных отношений расширялись. В 1921 - начале 1922 г. издан ряд декретов и нормативных уголовно-правовых актов. В мае 1922 г. принят первый Уголовно- процессуальный кодекс РСФСР. Готовилась судебная реформа. Она началась принятием 11 ноября 1922 г. ВЦИКом Положения о судопроизводстве РСФСР. Упразднялись территориальные революционные трибуналы; усиливалась независимость судов от местных властей. Были учреждены адвокатура и прокуратура. В 1922 г. приняты кодексы законов о труде, земельный, гражданский, а так же законы о трудовом землепользовании, об основных частных имущественных правах и другие. Все эти законодательные акты отражали социально-экономическую сущность и пределы нэпа. Так, в нормах Гражданского кодекса провозглашалось господствующее положение государственной социалистической собственности на орудия и средства производства, в то же время они допускали в ограниченных рамках частнохозяйственную деятельность при регулирующей роли государства, усиливали защиту имущественных прав граждан.
Вторым звеном в политической системе советской власти оставалась ВЧК, переименованная в 1922 г. в ГПУ (после образования СССР- Объединенное государственное политическое управление - ОГПУ при СНК СССР). В полномочия ГПУ не входили судебно-следственные функции, ее задачи были ограничены областью «политической охраны» и охраны границ государства. Согласно декрету «Об упразднении Всероссийской чрезвычайной комиссии и правилах производства обысков, выемок и арестов», любой человек, арестованный ГПУ, либо через два месяца должен быть освобожден, либо дело его передается в суд. Свыше двух месяцев без передачи в суд можно было держать под арестом только по особому разрешению Президиума ВЦИК. Однако уже вскоре Политбюро постановило расширить права ГПУ. 16 октября ВЦИК предоставил ГПУ право «внесудебной расправы вплоть до расстрела в отношении лиц, взятых с поличным на месте преступления при бандитских налетах и вооруженных ограблениях»[6]. Тем самым ВЦИК отступил от принципа осуждения только через суд, положенный в основу реорганизации ВЧК. Руководителем ГПУ оставался Ф. Э. Дзержинский. Имеются свидетельства, что осенью 1923 г. он однажды сказал: «Святые или негодяи могут служить в ГПУ, но святые теперь уходят от меня, и я остаюсь с негодяями»[7]. Восприняв от ВЧК ее кадры и карательные методы, ГПУ в дальнейшем стало послушным бесконтрольным орудием сталинских массовых расправ с неугодными. Страх населения, насаждавшийся ГПУ и его местными органами, оставался постоянным подспорьем политического режима.
Под давлением объективных экономических требований, связанных с расширением товарно-рыночных отношений, правительству пришлось пойти на некоторое ослабление запретов «свободы печати». С осени 1921 г. стали появляться частные издательства, выходить журналы критически настроенной по отношению к советской власти интеллигенции: «Экономист», «Новая жизнь» и другие. В них критиковалась официальная идеология и хозяйственная практика. Беспартийная интеллигенция переживала эйфорию ожидания подлинной либерализации и даже коренного изменения политического режима. Все это воспринималось партийными вождями как идеологическая подготовка контрреволюционного переворота. Ленин в статье «О значении воинствующего материализма» назвал журнал «Экономист» «органом современных крепостников, прикрывающихся, конечно, манией научности, демократизма и т. д.»[8] В июне 1922 г. многие журналы, в том числе «Экономист», были закрыты. Все это соответствовало установке большевиков: партия руководит не только экономикой и политикой, но и идеологией, культурой. Не подчиняющихся ее руководству и указаниям не должно быть.
8 июня 1922 г. Совнарком решил учредить специальный комитет по делам печати. Было создано Главное управление по делам литературы и издательств (Главлит), которое вело «предварительный просмотр всех предназначаемых для печатания и распространения литературных произведений, периодических и непериодических изданий, карт и т. п.», давало разрешение на издание печатных произведений, составляло списки запрещенных книг, вырабатывало «постановления касательно типографий, библиотек, книжной торговли»[9]. Вскоре последовали первые списки запрещенных книг, а при Главлите был создан Комитет по контролю за репертуаром, без разрешения которого произведения не могли быть допущены к постановке.
Непоследовательность была характерной чертой партийно-государственной политики в отношении интеллигенции. Ленин неоднократно подчеркивал, что без специалистов, интеллигенции не поднять хозяйство, культуру, не будет успехов в «строительстве социализма». Вместе с тем в полном противоречии с призывами беречь специалистов, независимо от их идейных взглядов, Ленин ратовал за применение суровых мер к «чуждым коммунизму» специалистам. Еще весной 1922 г. началась подготовка высылки из страны «инакомыслящих» ученых, представителей интеллигенции. В письме, направленном в ГПУ 17 июля 1922 г., Лениным даны такие указания:
«Комиссия под надзором Манцева, Мессинга и др. должна представить списки и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистить Россию надолго... Озеров, как и все сотрудники «Экономиста», - враги самые беспощадные. Всех их - вон из России.
Делать это надо не сразу. К концу процесса эсеров, не позже. Арестовать несколько сот и без объявления мотивов - выезжайте, господа!»[10]
10 августа ВЦИК принял декрет «Об административной высылке лиц, признаваемых социально опасными». При НКВД была создана особая комиссия, получившая право без суда высылать и заключать в лагеря принудительных работ подобных лиц.
В 1922 г. ГПУ обвинило 47 арестованных ранее руководителей эсеровской партии в контрреволюционной деятельности. Состоялся первый крупный политический процесс при советской власти. Трибунал ВЦИК приговорил 12 обвиняемых к смертной казни, остальных - к различным срокам тюремного заключения. Осенью 1922 г. из России было выслано 160 ученых и деятелей культуры, не разделявших большевистскую доктрину («философский пароход»).
В 1922 г. под предлогом сбора средств для борьбы с голодом была конфискована значительная часть церковных ценностей. Усиливалась антирелигиозная пропаганда, разрушались храмы и соборы. Начались преследования священников. Патриарх Тихон, избранный в ноябре 1917 г. Поместным Собором, был заключен под домашний арест. Для подрыва внутрицерковного единства правительство оказывало материальную и моральную поддержку «обновленческим» течениям, призывавшим мирян повиноваться власти. После смерти Тихона в 1925 г. правительство воспрепятствовало избранию нового патриарха. Местоблюститель патриаршего престола, митрополит Петр был арестован. Его преемник, митрополит Сергий и 8 архиереев в 1927 г. подписали Декларацию, в которой обязывали священников, не признававших новую власть, отойти от церковных дел.
И все же нэп обеспечил какую-то стабилизацию и восстановление хозяйства. Однако вскоре после его введения первые успехи сменились новыми трудностями. Их возникновение объяснялось тремя причинами: дисбалансом промышленности и сельского хозяйства; целенаправленно классовой ориентацией внутренней политики правительства; усилением противоречий между многообразием социальных интересов разных слоев общества и авторитаризмом большевистского руководства.
Необходимость обеспечения независимости и обороноспособности страны требовала дальнейшего развития экономики, в первую очередь, тяжелой промышленности. Приоритет промышленности над сельским хозяйством выливался в перекачивание средств из деревни в город путем ценовой и налоговой политики. На промышленные товары сбытовые цены искусственно завышались, закупочные цены на сырье и продукты занижались («ножницы» цен). Сложность налаживания нормального товарообмена между городом и деревней порождало также неудовлетворительное качество промышленной продукции. Осенью 1923 г. разразился «кризис сбыта», затоваривание дорогими и плохими промтоварами, которые население отказывалось покупать. В 1924 г. к нему добавился «кризис цен», когда крестьяне, собравшие хороший урожай, отказались отдавать хлеб государству по твердым ценам, решив продать его на рынке. Попытки заставить крестьян сдавать хлеб по продналогу вызвали массовые восстания (в Амурской области, Грузии и других районах). В середине 20-х годов упал объем государственных закупок хлеба и сырья. Это снизило возможность экспорта сельскохозяйственных продуктов и, следовательно, уменьшило валютные поступления, необходимые для покупки промышленного оборудования за границей.
В стране царил нэп, судорожные попытки правительственных учреждений справиться с накатывающими друг за другом кризисами - продовольственным, финансовым, топливным, транспортным, сырьевым, основного и оборотного капитала и т. д. - только усугубляли ситуацию. Выход виделся в решительных и научно обоснованных методах. Начали создаваться институты, различные экономические лаборатории, группы, в которые привлекалась старая профессура, а также молодые пролетарские кадры.
С нэпом связана значительная часть научной деятельности Н. Д. Кондратьева, назначенного в начале 1923 г. заведующим Конъюнктурного института. Начало нэпа ознаменовалось тяжелейшей разрухой. От голода погибло 5,2 млн. человек. Засуха в Поволжье не первопричина голода. Это всего лишь обстоятельство, усугубившее печальную действительность. Голод был до засухи и не прекратился с получением урожаев, ранее в России невиданных. В 1921 г. сельскохозяйственная товарная продукция оценивалась в 1740 млн. довоенных, «золотых» рублей, промышленная - в 1710 млн., а излишки хлеба на продажу - в 550 млн. рублей. Примерно ту же сумму «город» мог выделить «деревне» на обмен ширпотреба. По всем «цивилизованным» экономическим законам обмен должен был состояться. Однако он не состоялся. Город затоварился невостребованным «деревенским» товаром: косами, серпами, хомутами и т. д. Деревня же гноила хлеб, испытывая товарный голод на те самые промизделия, что скопились на городских складах, но в товарный обмен не вступала. А в целом и город, и деревня пухли от голода и ходили в обносках. Причина этого состоит в том, что цены в России и ранее складывались не на основе спроса - предложения, а регулировались государством. Либерализация цен в начале нэпа тут же создала «ножницы» цен в торговле. Как их преодолеть? Этот коренной вопрос российской экономики стоял во главе угла всех научных поисков Кондратьева.
В 1922 г. у Кондратьева появилась наконец возможность опубликовать свое первое комплексное исследование национального рынка - «Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции». Скрупулезно исследуя причины, выдвигавшиеся в экономической литературе того времени для объяснения «феномена» российского национального рынка, и соглашаясь с объяснениями роста цен (изменение посевных площадей, урожайности; изменение товарности хлебов вследствие перераспределения посевных площадей и сборов хлебов между владельческими и крестьянскими хозяйствами; нарушение сложившегося народнохозяйственного баланса производства и потребления хлебов; недостаток товарных хлебов как таковых: неразвитость транспорта и изменение направления движения товарных потоков и т. д.), Кондратьев выдвигает в качестве главной причины беспрецедентного роста этих цен «разрушение единства национального рынка», вследствие чего набрала обороты «повышенная спекулятивная игра на разницу во времени и пространстве». На начальном этапе развала целостности национального рынка, как пишет Кондратьев, разрушительную роль сыграл банковско - биржевой спекулятивный ажиотаж, который сломал систему государственных финансов, лишив тем самым государство возможности регулировать рынок посредством «косвенных» рычагов, т. н. налоговыми, кредитными и другими ценообразующими факторами. Начались судорожные поиски методов непосредственного, то есть командно- административного воздействия на товарный обмен, поиски методов «собирания» национального рынка.
Рассматривая соотношение твердых и вольных цен за весь исследуемый период (1914 - 1919 гг.), Кондратьев констатирует их нарастающее резкое расхождение, делает вывод, что «политика твердых цен была бессильна овладеть движением цен, устранить вольные нелегальные цены, дуализм цен вольных и нелегальных». Не следует из этой цитаты делать вывод, что Кондратьев был сторонником вольных цен и нерегулируемой рыночной экономики. Здесь он констатирует, что идея замены «стихийных факторов хозяйственной жизни рациональными неизмеримо труднее при ее осуществлении, чем при ее теоретическом и идеологическом конструировании». Этому выводу Кондратьев остался верен и в условиях, когда власть начала «подталкивать» процессы формирования планово-централизованной экономики. И то, что профессор Кондратьев всегда отдавал предпочтение органичным формам хозяйственной жизни перед теоретически сконструированными, вызовет в конечном итоге недовольство власти. Уже в начале 20-х годов она расценит такую позицию как «профессорскую импотентность», а в конце 20-х - как «вредительство». Кондратьев же закончит свой «Рынок хлебов...» выводом о том, что перед Россией объективно назрела потребность в обобщении накопленного опыта государственного регулирования и выработки на его основе материального плана организации снабжения всей страны как «рационализированной формы хлеботоварного движения от района и стадии заготовок до района потребления и до стадии начала распределения продуктов между потребителями».
Cпустя полгода после того, как будут напечатаны эти строки, в «нэповской» России будут введены порайонные, централизованно-рассчитанные нормы заготовок продовольственных, сырьевых продуктов и технических культур, а также соответствующие им (по стоимости) нормы завоза промышленных изделий в районы заготовок. Но спустя еще полгода нэп «регульнет» (по выражению Троцкого) советскую власть и ее плановые установки. Над «нормами» придется «конструировать» еще что-то, чтобы добиться результата, удовлетворяющего большинство населения.
Тенденция развития планово-рыночной экономики «нэповского типа» Кондратьевым была подмечена еще до введения самого нэпа. С его же началом Кондратьева волновала уже другая проблема. На основе проведенных исследований он убежден, что падение хлебных цен, стабильно наблюдаемое в России с 80-х гг. прошлого столетия, будет продолжаться, и в условиях нэпа «мы обречены еще на длительный период низких хлебных цен». Проблема хлебных цен действительно стала одной из ключевых проблем нэпа. Всякие попытки их регулирования завершались неудачами. Нормированное регулирование товарооборота, его планирование на продолжительный срок в условиях колебаний «крестьянских цен» сводило на нет все усилия планирующих органов. Что именно в проблеме цен заключается судьба «рыночно-нэпмановской смычки» города с деревней, власть осознала в полной мере только в 1927 г., когда эта «смычка» уже «приказала долго жить». Кондратьевым же вопрос о ценах был вынесен на правительственный уровень еще в феврале 1923 г. Тогда им впервые был прочитан на Президиуме Госплана подробный доклад «О ценах на хлеб в связи с относительным падением их». В докладе отмечалось, что «низкие цены на хлеб оказывают неблагоприятное влияние их на промышленность, где они, сжимая рынок, создают угрозу понижения продукции, а также зарплаты. Далее, они угрожают и государственным финансам, ибо понижают платежеспособность населения и сжимают оборот промышленности и сельского хозяйства».
Правильность кондратьевской теории (депрессия мирового сельского хозяйства конца 20-х гг.) была подтверждена процессами в экономике России конца 20-х гг. Предчувствие «великого перелома» стало ощущаться в обществе в относительно благополучный период нэпа - в 1925-1926 гг. Всеобщее недовольство охватило страну. Председатель ВСНХ Ф. Э. Дзержинский в письме к Председателю ЦИК - РКИ В. В. Куйбышеву просьбу о своей отставке обосновал кратко: «Полное бессилие». Из этого письма ясно было одно - правительство, хозяйственные органы вновь потеряли контроль над текущими событиями. Если не найдем «единую линию» и «потерянный темп», заключал Дзержинский, «страна найдет своего диктатора»[11].
Попытка упорядочить деятельность существовавших тогда народнохозяйственных структур (трестов, синдикатов, товарных и фондовых бирж, банковской системы) на почве сложившихся между ними договорных соглашений закончилась безрезультатно. Каждое ведомство, Каждый наркомат, ВСНХ, республиканские СНХ и местные плановые органы разрабатывали свой вариант перспективного плана.
Своей практической деятельностью, связанной с конкретными хозяйственными делами, Кондратьев невольно оказался втянутым в борьбу партийных вождей за власть. Н. Д. Кондратьев был арестован в июле 1930 г. и расстрелян в сентябре 1938 г.
Для выхода из кризиса правительство предприняло ряд административных мер. Было усилено централизованное руководство экономикой, ограничена самостоятельность предприятий, увеличены цены на промтовары, повышены налоги для частных предпринимателей, торговцев и кулаков. Это означало начало свертывания нэпа.
В 1924 г. Ф. Дан в статье о Троцком писал, что он «не мог не понимать, что единственная возможность спасения - в переходе от нэпа экономического к нэпу политическому, в ликвидации диктатуры. Но он не посмел не только сказать, но и додумать этой мысли до конца»[12]. Можно полагать, что Ленин в конце жизни «додумывал» эту мысль, когда советовал произвести «ряд перемен» в политическом строе. Но «додумать» ее не успел.
Подлинного отказа от командно-бюрократической политической системы, сформировавшейся в первые послеоктябрьские годы, при Ленине не было. Новая экономическая политика только пошатнула ее основы, но не уничтожила их. Демократическая альтернатива не пошла в рост. В дальнейшем сработал «закон системности», согласно которому всякая система, получившая известную замкнутость, не поддается частичному реформированию. Попытки же такого реформирования не предотвращают возвращения общества «на круги своя». Так получилось в 20-х годах: незавершенность реформ, неадекватность политических реформ экономическим оставляли возможность возврата к тому, что нэп отрицал и в перспективе для установления режима сталинщины.
Экономические и социально-политические трудности, проявившиеся уже в первые годы нэпа, стремление построить социализм при отсутствии опыта реализации этой цели породили идеологический кризис. Все принципиальные вопросы развития страны вызывали острые внутрипартийные дискуссии.
Ленин, автор нэпа, предполагавший в 1921 г., что это будет политика «всерьез и надолго», уже через год на Одиннадцатом съезде партии заявил, что пора прекратить «отступление» в сторону капитализма и необходимо переходить к построению социализма. Он написал ряд работ, названных советскими историками «политическим завещанием В. И. Ленина. В них он сформулировал основные направления деятельности партии: индустриализация (техническое перевооружение промышленности), широкая кооперация (в первую очередь в сельском хозяйстве), культурная революция (ликвидация неграмотности, повышение культурного и образовательного уровня населения). При этом Ленин настаивал на сохранении единства и руководящей роли партии в государстве. В «Письме к съезду» он дал весьма нелицеприятные политические и личностные характеристики шести членам Политбюро: Л. Д. Троцкому, Л. Б. Каменеву, Г. Е. Зиновьеву, Н. И. Бухарину, Г. Л. Пятакову, И. В. Сталину. Ленин также предостерегал партию от ее бюрократизации и возможности возникновения фракционной борьбы, считая главной опасностью политические амбиции и соперничество Троцкого и Сталина.
Болезнь Ленина, в результате которой он был отстранен от решения государственно-партийных дел, а затем и его смерть в январе 1924 г. осложнили ситуацию в партии. Еще весной 1922 г. был учрежден пост Генерального секретаря ЦК РКП(б). Им стал И. В. Сталин. Он унифицировал структуру партийных комитетов разных уровней, что привело к усилению не только внутрипартийной централизации, но и всей административно- государственной системы.
Различное понимание принципов и методов социалистического строительства, личные амбиции «старой гвардии», обладавшей значительным большевистским дооктябрьским стажем, их неприятие сталинских методов руководства - все это вызвало оппозиционные выступления в Политбюро партии, в ряде местных партийных комитетов, в печати. Сталкивая политических противников и умело интерпретируя их высказывания как антиленинские, Сталин последовательно устранял своих оппонентов. Троцкого в 1929 г. выслали из СССР; Каменев, Зиновьев и их сторонники были репрессированы в 30- х годах.
3. Политика индустриализации.
Курс на индустриализацию провозгласил в 1925 г. Четырнадцатый съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). На съезде шла речь о необходимости превращения СССР из страны, ввозящей машины и оборудование, в страну, производящую их. Начало политики индустриализации было законодательно закреплено в апреле 1927 г. Четвертым съездом Советов СССР. Главное внимание в первые годы уделялось реконструкции старых промышленных предприятий. Одновременно строились свыше 500 новых заводов, в их числе Саратовский и Ростовский сельскохозяйственного машиностроения, Карсакнайский медеплавильный и другие. Началось сооружение Туркестано- Сибирской железной дороги и Днепровской гидроэлектростанции.
Осуществление политики индустриализации потребовало изменений в системе управления промышленностью. Наметился переход к отраслевой системе управления, укреплялось единоначалие и централизация в распределении сырья, рабочей силы и производимой продукции.
На рубеже 20-30-х годов руководством страны был принят курс на всемерное ускорение индустриального развития, на форсированное создание социалистической промышленности. Наиболее полное воплощение эта политика получила в пятилетних планах развития народного хозяйства. Первый пятилетний план (1928/29-1932/33 гг.) вступил в действие 1 октября 1928 г. К этому времени еще не были утверждены задания пятилетки, а разработка некоторых разделов продолжалась. Пятилетний план разрабатывался при участии крупнейших специалистов, среди которых были: А. Н. Бах - известный ученый- биохимик и общественный деятель, И. Г. Александров и А. В. Винтер - ведущие ученые-энергетики, Д. H. Прянишников - основатель научной школы агрохимии и другие. Раздел пятилетнего плана в части индустриального развития был создан работниками ВСНХ под руководством его председателя В. В. Куйбышева. Он предусматривал среднегодовой прирост промышленной продукции в объеме 19- 20%.
План был утвержден на Пятом Всесоюзном съезде Советов в мае 1929 г. Главная задача пятилетки заключалась в том, чтобы превратить страну из аграрно-индустриальной в индустриальную. В соответствии с этим началось сооружение предприятий металлургии, тракторо-, автомобиле- и авиастроения (в Сталинграде, Магнитогорске, Кузнецке, Ростове-на-Дону, Керчи, Москве и других городах).
Однако очень скоро начался пересмотр плановых заданий индустрии в сторону их повышения. Новые контрольные цифры не были продуманы и не имели под собой реальной основы.
Руководство страны выдвинуло лозунг - в кратчайший срок догнать и перегнать в технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны. Промышленная отсталость и международная изоляция СССР стимулировали выбор плана форсированного развития тяжелой промышленности.
В первые два года пятилетки, пока не иссякли резервы нэпа, промышленность развивалась в соответствии с плановыми заданиями и даже превышала их. В начале 30-х годов темпы ее роста значительно упали: в 1933 г. они составили 5% против 23,7% в 1928-1929 гг. Ускоренные темпы индустриализации потребовали увеличения капиталовложений. Субсидирование промышленности велось в основном за счет внутрипромышленного накопления и перераспределения национального дохода через госбюджет в ее пользу. Важнейшим источником ее финансирования стала «перекачка» средств из аграрного сектора в индустриальный. Кроме того, для получения дополнительных средств правительство начало выпускать займы, осуществило эмиссию денег, что вызвало резкое углубление инфляции. И хотя было объявлено о завершении пятилетки в 4 года и 3 месяца, «откорректированные» задания плана по выпуску большинства видов продукции выполнить не удалось.
Второй пятилетний план (1933-1937 гг.), утвержденный Семнадцатым съездом ВКП(б) в начале 1934 г., сохранил тенденцию на приоритетное развитие тяжелой индустрии в ущерб отраслям легкой промышленности. Его главная экономическая задача заключалась в завершении реконструкции народного хозяйства на основе новейшей техники для всех его отраслей. Задания плана - по сравнению с предыдущей пятилеткой - выглядели более реалистичными и умеренными. За годы второй пятилетки были сооружены 4,5 тысячи крупных промышленных предприятий. Вошли в строй Уральский машиностроительный и Челябинский тракторный, Ново-Тульский металлургический и другие заводы, десятки доменных и мартеновских печей, шахт и электростанций. В Москве была проложена первая линия метрополитена.
Завершение выполнения второго пятилетнего плана было объявлено досрочным - снова за 4 года и 3 месяца. В некоторых отраслях промышленности действительно были достигнуты очень высокие результаты. Возникли мощные индустриальные центры и новые отрасли промышленности: химическая, станко-, тракторо- и авиастроительная. Вместе с тем развитию легкой промышленности не уделялось должного внимания. Сюда направлялись ограниченные материальные и финансовые ресурсы, поэтому результаты выполнения второй пятилетки в этой области оказались значительно ниже запланированных (от 40 до 80% по разным отраслям).
Масштабы промышленного строительства заражали энтузиазмом многих советских людей. На призыв Шестнадцатой конференции ВКП(б) организовать социалистическое соревнование откликнулись тысячи рабочих заводов и фабрик. Среди квалифицированных рабочих возникло стахановское движение. Его участники показывали пример небывалого подъема производительности труда. На многих предприятиях выдвигались встречные планы производственного развития, более высокие по сравнению с установленными. Вместе с тем рабочие нередко поддавались нереальным призывам, таким, как призывы выполнить пятилетку за четыре года или догнать и перегнать капиталистические страны. Стремление к установлению рекордов имело и оборотную сторону. Недостаточная подготовленность вновь назначенных хозяйственных руководителей и неумение большинства рабочих освоить новую технику порой приводили к ее порче и к дезорганизации производства.
4. Аграрная политика.
Индустриальный рывок тяжело отразился на положении крестьянских хозяйств. Чрезмерное налоговое обложение возбуждало недовольство сельского населения. Непомерно увеличивались цены на промышленные товары. Одновременно искусственно занижались государственные закупочные цены на хлеб. В результате резко сократились поставки зерна государству. Это вызвало осложнения с хлебозаготовками и глубокий хлебный кризис конца 1927 г. Часть экономистов и хозяйственников видели причину кризиса в ошибочности курса партии. Для выхода из создавшегося положения предлагалось изменить взаимоотношения между городом и деревней, добиться их большей сбалансированности. Но для борьбы с хлебозаготовительным кризисом был избран иной путь.
Для активизации хлебозаготовок руководство страны прибегло к чрезвычайным мерам, напоминающим политику периода «военного коммунизма». Запрещалась свободная рыночная торговля зерном. При отказе продавать хлеб по твердым ценам крестьяне подлежали уголовной ответственности, местные Советы могли конфисковать часть их имущества. Особые «оперуполномоченные» и «рабочие отряды» изымали не только излишки, но и необходимый крестьянской семье хлеб.
Кризис заготовительной компании 1927/28 гг. и тенденция части работников аппарата ЦК ВКП(б) к централизованному, административно- командному руководству всеми отраслями экономики ускорили переход к всеобщей коллективизации. Проходивший в декабре 1927 г. Пятнадцатый съезд ВКП(б) принял специальную резолюцию по вопросу о работе в деревне. В ней шла речь о развитии на селе всех форм кооперации, которые к этому времени объединяли почти треть крестьянских хозяйств. В качестве перспективной задачи намечался постепенный переход к коллективной обработке земли. Но уже в марте 1928 г. ЦК партии в циркулярном письме в местные парторганизации потребовал укрепления действующих и создания новых колхозов о совхозов.
Практическое проведение курса на коллективизацию выразилось в повсеместном создании новых колхозов. Из госбюджета выделялись значительные суммы на финансирование коллективных хозяйств. Им предоставлялись льготы в области кредита, налогообложения, снабжения сельхозтехникой. Принимались меры по ограничению развития кулацких хозяйств.
В январе 1930 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». В нем намечались жесткие сроки ее проведения. В основных зерновых районах страны (Среднее и Нижнее Поволжье, Северный Кавказ) ее должны были завершить к весне 1931 г., в Центральной Черноземной области, на Украине, Урале, в Сибири и Казахстане - к весне 1932 г. К концу первой пятилетки коллективизацию планировалось осуществить в масштабе всей страны.
Несмотря на принятое решение, и Политбюро ЦК ВКП(б), и низовые партийные организации были намерены провести коллективизацию в более сжатые сроки. Началось «соревнование» местных властей за рекордно быстрое создание «районов сплошной коллективизации». В марте 1930 г. был принят Примерный устав сельскохозяйственной артели. В нем провозглашался принцип добровольности вхождения в колхоз, определялся порядок объединения и объем обобществляемых средств производства. Однако на практике эти положения повсеместно нарушались, что вызвало сопротивление крестьян. Поэтому многие первые колхозы, созданные весной 1930 г., быстро распались. Поэтому потребовалась отправка на село отрядов «сознательных» рабочих-партийцев («двадцатипятитысячники»). Вместе с работниками местных парторганизаций и ОГПУ, переходя от уговоров к угрозам, они убеждали крестьян вступать в колхозы. Для технического обслуживания вновь возникавших крестьянских производственных кооперативов в сельских районах организовывались машинно- тракторные станции.
В ходе массовой коллективизации была проведена ликвидация кулацких хозяйств. В соответствии с постановлениями конца 20-х - начала 30-хгодов прекращалось кредитование и усиливалось налоговое обложение частных хозяйств, отменялись законы об аренде земли и найме рабочей силы. Было запрещено принимать кулаков в колхозы. В феврале 1930 г. был принят закон, определивший порядок ликвидации кулацких хозяйств. В соответствии с ним слой кулачества разделяли на три категории. В первую включались организаторы антисоветских и антиколхозных выступлений. Они подвергались аресту и суду. Наиболее крупных кулаков, отнесенных ко второй категории, надлежало переселять в другие районы. Остальные кулацкие хозяйства подлежали частичной конфискации, а их владельцы - выселению на новые территории из областей прежнего проживания.
Задачи объединения в колхозы единоличного крестьянства, как утверждалось в документах партии, были в основном решены к концу первой пятилетки. В то же время вне колхозов оставалось еще более 9 млн. (около 40%) крестьянских хозяйств. Но партия была убеждена, что теперь, когда «колхозы победили окончательно и бесповоротно», дальнейший процесс коллективизации будет представлять «процесс постепенного всасывания и перевоспитания остатков индивидуальных крестьянских хозяйств колхозами»[13]. Поэтому второй пятилетний план развития народного хозяйства страны не содержал конкретных показателей о ходе и сроках завершения коллективизации, давая лишь общую установку на то, что «намеченный прирост продукции сельского хозяйства может быть достигнут лишь на основе полного завершения коллективизации»[14]. Годовые народнохозяйственные планы на 1933- 1934 и последующие годы в отличие от первой пятилетки также не определяли ни конкретных, ни общих заданий в области коллективизации. Проходящие в эти годы Пленумы ЦК ВКП(б) (за исключением ноябрьского 1934 г.), сессии ЦИК СССР непосредственно не касались вопросов, связанных с осуществлением коллективизации. Задача вовлечения единоличников в колхозы не была поставлена и перед политотделами МТС.
Областные и районные комитеты партии, призывая «уделить внимание единоличнику» имели в виду, как правило, не вовлечение этой категории крестьян в колхозы, а участие их в проведении сельскохозяйственных кампаний. В то же время со стороны обкомов партии в начале 1933 г. на места поступало немало директив о строгом отборе единоличников при приеме в колхозы. Еще в январе 1933 г. сессия ЦИК СССР рекомендовала колхозам «со всей строгостью» относиться к приему в колхозы. «Прием новых членов в колхозы, - говорилось в принятом сессией постановлении, - может производиться лишь при условии, если единоличник, вступающий в колхоз, добросовестно выполнил производственные задания и обязательства по сдаче продукции государству и сдает в колхоз свою лошадь и причитающийся на его долю посевной материал».
А в феврале 1933 г. Сталин на Первом Всесоюзном съезде колхозников- ударников, отметив, что «единоличники есть и их нельзя сбрасывать со счета», тут же сделал оговорку о том, что «часть единоличников развратилась и ушла в спекуляцию», и поэтому колхозники «правильно делают, отказывая таким крестьянам в приеме в колхозы».
К единоличникам стали относиться с подозрением, как к скрытым врагам колхозного строя. В некоторых районах даже требовали, чтобы безлошадные крестьяне перед вступлением в колхоз приобрели лошадь или выплатили колхозу соответствующую денежную сумму. Нередко в вину единоличникам ставилось даже то, что они долго не вступали в колхозы.
В Пензенской области у многих единоличников без достаточных оснований были отобраны земельные участки. Районные органы рассматривали их как тунеядцев и спекулянтов. В отчетном донесении политсектора МТС Московской области за 1933 г. отмечалось, что в колхозах сильны тенденции отгородиться от единоличников, что их заявления о приеме в колхозы иногда не рассматриваются на протяжении нескольких месяцев.
Препоны, созданные на пути вступления индивидуалов в колхозы, с одной стороны, недооценка на местах работы с ними - с другой, были важнейшими причинами крайне медленного роста коллективизации в 1933 г. и в первой половине 1934 г. Политсекторы МТС различных регионов страны дали оценку действительного положения дел. Так, в Ивановской области на протяжении 1933 г. и в начале 1934 г. почти не было реального прироста коллективизации. По данным 15 районов, за это время вступило в колхозы 1709 хозяйств, а выбыло 1364 хозяйства. Всего за первую половину 1933 г. число коллективизированных хозяйств в стране увеличилось на 629,6 тыс., за второе полугодие - на 278 тыс., а за первую половину 1934 г. - только на 162 тыс.
Специфичным было положение колхозников и единоличников левобережной части Средней Волги. Начальник политсектора МТС Средне-Волжского края Гричманов в октябре 1933 г. направил две докладные записки на имя Сталина и Кагановича, в которых указывал, что в связи с недородом и снижением урожайности до 2-3 ц с гектара крестьяне голодают. Поэтому участились массовые выходы из колхозов. На середину октября из колхозов вышло до 25 тыс. хозяйств. «Политотделы, - писал Гричманов, - мобилизуют внутренние ресурсы для увеличения выдачи на трудодни. Однако необходима помощь продовольствием и семенами». 31 мая 1934 г. начальник политсектора Средней Волги в третий раз обращал внимание Сталина и Кагановича на тяжелое положение Левобережья. На этот раз он сообщал о полном отсутствии продовольствия и фуража в ряде колхозов и единоличных хозяйствах, о фактах смерти от голода. Действенной помощи районам Средней Волги оказано, однако, не было. На июньском (1934 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) говорилось о том, что осенью 1933 г. примерно 10% населения 26 районов Левобережья ушло на Северный Кавказ и Украину. Вообще за период с начала 1933 г. по 1 июля 1934 г. средневолжские колхозы недосчитали 47 тыс. хозяйств. Сокращение числа хозяйств в колхозах произошло и в ряде других районов страны (на Нижней Волге, Северном Кавказе, в Центральной Черноземной области, на Дальнем Востоке, в республиках Средней Азии, в Казахстане).
В наиболее тяжелом положении в конце 1932 - начале 1933 г. оказался Казахстан. 22 мая 1933 г. заместитель Председателя СНК Казахстана Кулумбатов направил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР записку, в которой содержался анализ сложившейся ситуации. В документе отмечалось, что второй год в республике свирепствовал голод. Особенно тяжелое положение создалось в Южно- Казахстанской и Алма-Атинской областях, в западной и южных частях Актюбинской области, на юге Карагандинской, в ряде районов Восточно- Казахстанской и Западно-Казахстанской областей. Ситуация осложнялась тем обстоятельством, что начали возвращаться на места прежнего проживания семьи, откочевавшие в связи с коллективизацией в другие районы Казахстана и прилегающие к нему области и республики, «в поисках пищи» (откочевники в документе определялись как «уход на почве голода»). Откочевники-возвращенцы ( более 100 тыс. хозяйств) не имели средств к существованию, были крайне истощены, среди них распространялись инфекционные заболевания, была высока смертность. К тому же в самой республике не менее 100 тыс. хозяйств голодало. Возвращенцы заполняли районные центры, новостройки, города, скапливались на железнодорожных станциях. Значительные размеры приняла беспризорность детей (свыше 60 тыс.). Многие прибывшие откочевники, как отмечалось в документе, «по зернам вынимали семена с засеянных полей, расхищали скот колхозов и совхозов».
На Четвертом пленуме Казахского крайкома (июль 1933 г.) приводились данные о том, что если в конце 20-х гг. в Казахстане насчитывалось примерно 36-40 млн. голов скота, то на февраль 1933 г. осталось не более 4 млн. голов, а в основных животноводческих районах - всего 300-400 тыс. Таким образом, за годы массовой коллективизации республика потеряла около 90 % поголовья скота.
Но самым тяжелым последствием совершенных в республике в начале 30-х гг. преступных действий, граничащих с геноцидом, была массовая гибель сельского населения. По расчетам группы ученых Казахстана, прямыми жертвами голода стали 1750000 человек и около 200000 ушли за рубеж - в Китай, Монголию, Афганистан, Иран, Турцию. Эта страшная трагедия «по своим масштабам затмила все сколько-нибудь известные прецеденты из исторического прошлого народа». Обезлюдевшие территории приходили в запустение.
Первый шаг по пути преодоления в республике последствий сталинской преступной коллективизации был сделан осенью 1932 г. в постановлении ЦК ВКП(б) от 17 сентября 1932 г. Однако в нем не только ничего не говорилось о допущенных, как потом отмечалось «ошибках и перегибах» при проведении коллективизации в животноводческих районах и их тяжелых последствиях, но даже признавалась «правильной линия крайкома» «по постепенному оседанию кочевого и полукочевого казахского населения». Об этих «ошибках и перегибах», их причинах и тяжелейших последствиях впервые было сказано спустя 10 месяцев - на Шестом пленуме Казахского крайкома партии. Отмечалось, что они выразились в форсировании коллективизации в животноводческих районах без проведения подготовительных мероприятий, в применении грубого насилия при обобществлении личного скота бедняцко- середняцких масс кочевого аула. При этом не учитывались национально- бытовые, социальные и культурные особенности кочевых и полукочевых районов. Подчеркивалось, что откочевники, нанесшие огромный ущерб народному хозяйству, в первую очередь явились результатом исключительных перегибов и ошибок.
Полностью процесс оседания кочевых и полукочевых хозяйств в Казахстане завершился только к концу второй пятилетки. Эхо казахстанской трагедии отзывалось десятилетиями. Лишь в конце 60-х гг. Казахский этнос смог восстановить огромные потери, понесенные им в начале 30-х годов.
Много общего с казахским имели процессы насильственной коллективизации и в других республиках Востока.
Из деревни поступали сообщения о том, что часть единоличников ускользала от налогового обложения, не полностью выполняла обязательства по заготовкам, не принимала участия в расходах, связанных с ремонтом школ, починкой мостов, дорог и так далее. Все это ложилось дополнительным бременем на колхозы и колхозников. Кроме того, единоличники воспользовавшись тем, что правления колхозов не давали лошадей колхозникам для поездок на базар, в больницу и так далее, занялись извозом, благодаря чему значительно увеличили свои доходы. Развивались и другие виды предпринимательства. В Дмитровском районе Московской области, например, с января 1933 г. по 1 июля 1934 г. уровень коллективизации вырос всего на 2 %. За пределами колхозов оставалось 2,5 тыс. крестьянских хозяйств, в колхозах было 10,6 тыс. дворов. Районных руководителей беспокоило, что почти все индивидуальные хозяйства района имели лошадей и коров (на 2543 хозяйства приходилось 2049 лошадей и 2340 коров), лучше, чем колхозники, были обеспечены мелким скотом и пахотными землями. В среднем на одно хозяйство приходилось 0,55 га приусадебной земли. Помимо приусадебных земель многие имели и полевые посевы. Подавляющее большинство крестьян- единоличников были связаны с подсобными промыслами, главным образом извозом, а в некоторых сельсоветах выжигом угля и заготовкой дров.
В таких условиях крестьяне, вопреки прогнозам Сталина, не хотели «всасываться» в колхозы, тем более, что к их вступлению стали предъявлять повышенные требования. Воспользовавшись известным ослаблением к ним внимания со стороны местного руководства, некоторые стали на путь предпринимательства (хотя условия для его развития были крайне ограничены), повышали производительность своих земельных угодий. Часть колхозников начали открыто выражать недовольство своими более низкими доходами, более высокими нормами сдачи продукции государству и большими налогами. Такая ситуация не могла устроить и партийно-хозяйственных руководителей на местах. Оставшийся без должного присмотра единоличник выходил из подчинения, демонстрировал свои преимущества перед колхозами в развитии сельского хозяйства и повышении своего благосостояния.
По указанию Сталина 2 июля 1934 г. в Кремле было созвано специальное совещание по вопросу о коллективизации и единоличнике. В нем участвовали члены ЦК партии и секретари республиканских, краевых и областных партийных организаций. Почти все выступавшие говорили о том, что за последние полтора - два года вовлечение крестьян в колхозы происходило очень медленно, что уровень коллективизации в большинстве районов стабилизировался, а если и рос, то главным образом за счет сокращения общего числа хозяйств в деревне. Подчеркивалось, что райкомы партии и политотделы ослабили внимание к единоличнику, не изучали причины выходов колхозников из колхозов.
26 сентября 1934 г. СНК и ЦИК СССР установили единовременный налог на единоличные крестьянские хозяйства. Ставки налога значительно повышались в зависимости от наличия средств производства и рыночных доходов. Была повышена ответственность единоличника за выполнение обязательных поставок и внесение денежных платежей.
Следует выделить роль Второго съезда колхозников-ударников, принятого им Примерного устава сельскохозяйственной артели в нормализации обстановки в деревне, урегулировании, насколько это было возможно в условиях тоталитаризма, взаимоотношений государства с колхозами, в завершении коллективизации. Делегаты этого съезда, состоявшегося в феврале 1935 г., проявили огромную (и отнюдь не показную) активность при обсуждении вопроса о размерах и условиях функционирования приусадебного хозяйства, от решения которого в решающей степени зависело благосостояние семьи крестьянина- колхозника.
Устав сельскохозяйственной артели 1930 г. разрешал колхознику иметь небольшое личное подсобное хозяйство (ЛПХ), однако не определял его размеры, не гарантировал от посягательств со стороны государства. В начале второй пятилетки распространилось мнение, что по мере завершения коллективизации ЛПХ колхозника теряет свое значение, его надо сокращать. На такой позиции стоял и Сталин.
В вынесенном на обсуждение Второго съезда колхозников проекте Примерного устава делегаты сделали немало поправок, направленных на то, чтобы закрепить в Уставе право колхозника на ЛПХ и четко определить его размеры. В зависимости от региона колхознику разрешено было иметь от 0,25 до 0,5 га приусадебной земли и от одной до 2-3 коров, неограниченное количество птицы и кроликов и так далее. В районах же кочевого животноводства - до 20 коров, 100-150 овец, до 10 лошадей, до 8 верблюдов и так далее. По предложению Сталина формулировка проекта Устава о закреплении за колхозом земли «в бессрочное пользование» была дополнена словами «то есть навечно», что имело большое пропагандистское значение, в том числе и для единоличников при вступлении в колхоз. Условия приема в колхозы были значительно облегчены.
В то же время предложения колхозников о включении в Устав пункта, обязывающего правление колхоза заботиться об обеспечении индивидуального скота колхозников кормами было по настоянию М. И. Калинина отклонено. Не были учтены и пожелания делегатов записать в Уставе положение о недопустимости районными органами нарушений прав колхозов и колхозников при проведении заготовок, предъявления дополнительных заданий («встречных планов») и др. Примерный устав закрепил «остаточный принцип» распределения колхозной продукции по трудодням после выполнения колхозом обязательных поставок. И тем не менее колхозники получили известную юридическую гарантию от государства на ведение ЛПХ. Им также разрешалась продажа своей продукции на рынке и так далее. Таким образом, между государством, с одной стороны, и колхозниками - с другой, был достигнут компромисс, установлены определенные правила взаимоотношений на основе принципов своеобразного «колхозного неонэпа».
После принятия Примерного устава сельскохозяйственной артели 1935 г. произошел своего рода перелом, следствием которого стало практически полное завершение коллективизации почти по всей территории страны. К лету 1935 г. в колхозах страны состояло 83,2% крестьянских дворов, на которые приходилось 94,1% посевных площадей крестьянского - колхозного сектора. Значительно отстававшие по уровню коллективизации от основных зерновых районов животноводческие области Средней Азии и Казахстана, районы потребляющей полосы Российской Федерации, Белоруссия, закавказские республики (кроме Грузии) до минимума сократили этот разрыв. Порадовала сталинских коллективизаторов даже Украина. Замерзшие было показатели коллективизации в республике после голода 1932 - 1933 гг. на уровне 69-70% с середины 1934 г. стали быстро расти, достигнув в июне 1935 г. 93%, а по посевным площадям - 98%. Победа над единоличником была «полная и окончательная».
Таким образом, перелом на завершающей стадии коллективизации наступил с лета 1934 г. (после «исторического» совещания в Кремле 2 июля 1934 г.). Отбившийся было от рук партократического руководства, как центрального, так и местного, единоличник снова был при помощи политических, административных и экономических рычагов направлен в соответствующее русло - в колхозы. Его численность за период с января 1933 г. по апрель 1935 г. сократилась с 8,9 млн. хозяйств до 4,1 млн. Однако далеко не все единоличники (не более 2,1 млн.) вступили в колхозы, большая часть их (2,7 млн.) порвала связь с крестьянским хозяйством, перешла в город или же была репрессирована. Таким образом, рост коллективизации в стране происходил не только за счет вступления крестьян в колхозы, но и в значительной мере в результате сокращения общего числа крестьянских хозяйств.
Окончательно загнанный в колхозы единоличник все же был в известной степени вознагражден за строптивость, отчаянное нежелание «постепенно всасываться» в колхозы и там «перевоспитываться». Колхозник, наконец, получил реальное право на личное подсобное хозяйство, размеры которого были твердо определены Уставом 1935 г.
Ломка сложившихся в деревне форм хозяйствования вызвала серьезные трудности в развитии аграрного сектора. Среднегодовое производство зерна в 1933-1937 гг. Снизилось до уровня 1909-1913 гг., на 40-50% уменьшилось поголовье скота. В то же время росли планы по заготовке продовольствия. Вслед за урожайным 1930 г. зерновые районы Украины, Нижней Волги и Западной Сибири охватил неурожай. Для выполнения планов хлебозаготовок вновь вводились чрезвычайные меры. У колхозов изымалось 70% урожая, вплоть до семенного фонда. Зимой 1932-1933 гг. многие только что коллективизированные хозяйства охватил голод, от которого умерло - по разным данным - от 3 до 5 млн. человек.
Экономические издержки коллективизации не остановили ее проведения. К концу первой пятилетки было организовано свыше 243 тысяч колхозов. В их составе находилось свыше 93% от общего числа крестьянских дворов. В 1933 г. была введена система обязательных поставок сельскохозяйственной продукции государству. Устанавливаемые на нее государственные цены были в несколько раз ниже рыночных. Планы колхозных посевов составлялись руководством МТС, утверждались исполкомами районных Советов, затем сообщались колхозам. Вводилась натуральная оплата труда механизаторов МТС; ее размеры определялись не колхозами, а вышестоящими инстанциями. Введенный в 1932 г. паспортный режим ограничивал права крестьян на передвижение.
5. Принудительный труд в экономике СССP.
В 20-е годы труд заключенных в народнохозяйственных целях применялся редко. Основная масса заключенных содержалась в тюрьмах, но и те, кто попадал в лагеря особого назначения ОГПУ, прибыли государству не приносили. Эксплуатация подневольного труда не рассматривалась как важная хозяйственная задача. Подобное положение становилось все более обременительным в связи с резким увеличением количества репрессированных. В 1928 г. в правительстве начали поднимать вопрос о необходимости реорганизации «системы мер социальной защиты». В апреле 1929 г. в СНК была получена докладная записка, выработанная совместно наркомом юстиции РСФСР Янсоном, наркомом внутренних дел РСФСР Толмачевым и заместителем председателя ОГПУ Ягодой. В ней отмечалось, что существующая система изоляции лиц, «совершивших социально опасные деяния», «оказалась весьма дорогостоящей государству, повела к переполнению тюремного населения сверх всякой нормы и сделала приговор суда совершенно нереальным». Для разрешения этих проблем, по мнению авторов записки, следовало перейти от «системы ныне существующих мест заключения к системе концлагерей, организованных по типу лагерей ОГПУ». Конкретно речь шла об использовании осужденных на срок от трех лет и выше «для колонизации наших северных окраин и разработки имеющихся там природных богатств», об организации в районе Олонца - Ухты сначала одного концлагеря на 10 тыс. человек, а затем еще несколько лагерей общей «емкостью» 50 тысяч. Все это, как утверждали руководители карательных ведомств, позволит упразднить тюрьмы, за исключением следственных и пересыльных, а также значительно - с 250 до 100 рублей в год - уменьшить расходы на содержание каждого заключенного.
Было подготовлено постановление «Об использовании труда уголовно- заключенных», утвержденное политбюро 27 июня 1929 г. Отныне в концентрационные лагеря ОГПУ, переименованные этим же постановлением в исправительно-трудовые, передавались осужденные на срок 3 года и выше. Вместе с Наркоматом юстиции РСФСР и другими заинтересованными ведомствами ОГПУ поручалось наметить мероприятия по колонизации, положив в их основу следующие принципы: перевод на вольное поселение лагерников, которые освобождены досрочно «за хорошее поведение», наделение землей тех, кто отбыл срок, но лишен права свободного выбора места жительства, заселение отдаленных районов теми из освобожденных, которые добровольно согласны на это. Осужденные на срок от года до трех лет оставались в ведении НКВД союзных республик и должны были трудиться в специально организованных сельскохозяйственных или промышленных колониях.
Выполняя намеченную программу, ОГПУ уже к середине 1930 г. создало достаточно разветвленную сеть исправительно-трудовых лагерей. Организованные северные лагеря (около 41 тысячи заключенных) занимались постройкой железной дороги Усть-Сысольск - Пинюг, тракта Усть-Сысольск - Ухта, вели работы по разделке и погрузке лесоэкспортных материалов в Архангельском порту, геологоразведочные - в Ухтинском и Печорском районах. Около 15 тыс. человек в дальневосточных лагерях строили Богучачинскую железнодорожную ветку, вели рыбный промысел и лесозаготовки. 20-тысячные Вишерские лагеря участвовали в возведении химических и целлюлозно-бумажных заводов, заготавливали лес на северном Урале. Сибирские лагеря (24 тыс. заключенных), помимо работ на железнодорожной линии Томск - Енисейск, обеспечивали производство кирпича для Сибкомбайнстроя и Кузнецстроя, лесозаготовки и т. д. 40 тыс. заключенных самых старых Соловецких лагерей строили тракт Кемь - Ухта, рубили экспортный лес, перерабатывали 40% улова рыбы Беломорского побережья. В июне 1930 г. СТО СССР принял решение о строительстве Беломоро-Балтийского канала. Возведение в сжатые сроки (2 года), по предварительным подсчетам, требовало 120 тыс. заключенных.
Хозяйственным «освоением контингентов» активно занимались в это время и республиканские наркоматы внутренних дел. По договорам с хозяйственными органами колонии НКВД заготавливали дрова для черной металлургии Урала и северных железных дорог, экспортный лес, добывали фосфаты и другие нерудные ископаемые, строили железную дорогу Саратов - Миллерово и т. д.
Обрастая хозяйством, наркоматы внутренних дел все меньше хотели расставаться со своей рабочей силой и всячески противились передаче заключенных-трехгодичников в исправительно-трудовые лагеря ОГПУ. В конце 1930 г. республиканские наркоматы внутренних дел были ликвидированы, а ОГПУ стало хозяином основной части заключенных.
В 1932 г. в исправительно-трудовых лагерях числилось около 300 тыс. человек. Однако после того, как на ОГПУ было возложено строительство канала Волга - Москва и Байкало-Амурской магистрали, образовалась острая нехватка рабочей силы. В связи с этим 25 октября 1932 г. СНК СССР принял специальное постановление, запретившее отвлекать лагеря на какие-либо работы, кроме основных объектов.
Помимо лагерей, с июля 1931 г. в ведение ОГПУ было передано хозяйственное использование так называемых спецпереселенцев - крестьян, высланных в ходе «раскулачивания» в отдаленные районы страны.
Первые годы пребывания спецпереселенцев в «кулацкой ссылке» были крайне тяжелыми. Так, в докладной записке руководства ГУЛАГа от 3 июля 1933 г. отмечалось: «С момента передачи спецпереселенцев Наркомлесу СССР для трудового использования в лесной промышленности.., Правительством была установлена норма снабжения иждивенцев - с/переселенцев на лесе из расчета выдачи в месяц: муки - 9 кг, крупы - 9 кг, рыбы - 1,5 кг, сахару - 0,9 кг. С января 1933 г. по распоряжению Союзнаркомснаба нормы снабжения для иждивенцев были снижены до следующих размеров: муки - 5 кг, крупы - 0,5 кг, рыбы - 0,8 кг, сахару - 0,4 кг. Вследствие этого положение спецпереселенцев в лесной промышленности... резко ухудшилось... Повсеместно в ЛПХах Севкрая и Урала отмечены случаи употребления в пищу разных несъедобных суррогатов, а также поедания кошек, собак и трупов падших животных... На почве голода резко увеличилась заболеваемость и смертность среди с/переселенцев. По Чердынскому району от голода заболело до 50% с/переселенцев... На почве голода имел место ряд самоубийств, увеличилась преступность... Голодные с/переселенцы воруют хлеб и скот у окружающего населения... Вследствие недостаточного снабжения резко снизилась производительность труда, нормы выработки упали в отдельных ЛПХах до 25%. Истощенные спецпереселенцы не в состоянии выработать норму, а в соответствии с этим получают меньшее количество продовольствия и становятся вовсе нетрудоспособными. Отмечены случаи смерти от голода с/переселенцев на производстве и тут же после возвращения с работ...».
Особенно велика была детская смертность. В докладной записке Ягоды от 26 октября 1931 г. отмечалось: «Заболеваемость и смертность с/переселенцев велика... Месячная смертность равна 1,3% к населению за месяц в Северном Казахстане и 0,8% в Нарымском крае. В числе умерших особенно много детей младших групп. Так, в возрасте до 3-х лет умирает в месяц 8—12% этой группы, а в Магнитогорске - еще более, до 15% в месяц. Следует отметить, что в основном большая смертность зависит не от эпидемических заболеваний, а от жилищного и бытового неустройства, причем детская смертность повышается в связи с отсутствием необходимого питания».
За 1930 - 1931 гг. на спецпереселение отправили более 380 тыс. семей - 1,8 млн. человек. Из-за высокой смертности и массовых побегов на 1 января 1932 г. в местах ссылки числилось 1,3 млн. спецпереселенцев. Все они беспощадно эксплуатировались на промышленных предприятиях и стройках, в сельском хозяйстве, на лесозаготовках и т. д. И, наконец, часть заключенных содержалась в колониях, которые после ликвидации республиканских НКВД перешли в ведение наркоматов юстиции. Эти учреждения также выпускали некоторое количество промышленной и сельскохозяйственной продукции, поставляли рабочую силу по договорам.
В последующий период эта система эксплуатации труда заключенных и спецпереселенцев продолжала разрастаться.
Начало второй пятилетки было ознаменовано решением (апрель 1933 г.) об организации в ОГПУ нового подразделения - трудовых поселений, в которые направлялись «раскулаченные» из районов сплошной коллективизации, выселенные за саботаж хлебозаготовок и за отказ выезжать из Москвы и Ленинграда в связи с паспортизацией, «кулаки», выявленные на промышленных предприятиях, подозрительные элементы, задержанные в порядке очистки западных границ, а также осужденные органами ОГПУ и судами на срок от 3 до 5 лет включительно, кроме «особо социально опасных». Уже в 1933 г. в трудпоселки предполагалось выслать около 550 тыс. человек. Поскольку фактически трудпоселенцы мало чем отличались от спецпереселенцев, их учитывали как одну категорию. Ее численность, несмотря на значительную убыль, поддерживалась в довоенный период на уровне примерно в 1 млн. человек. Трудовые поселения НКВД были созданы в соответствии с постановлениями СНК СССР от 16 августа 1931 г., 20 апреля 1933 г., 21 августа 1933 г. На ГУЛАГ была возложена ответственность за надзор, устройство, хозяйственно-бытовое обслуживание и трудоиспользование выселенных кулаков. По состоянию на 1 июля 1938 г. на учете Отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР числилось 997329 трудпоселенцев, которые проживали в 1741 трудпоселке.
В 1934 г. ОГПУ было реорганизовано. Вновь созданный Наркомат внутренних дел, кроме исправительно-трудовых лагерей и трудпоселений ОГПУ, принял в свое ведение колонии республиканских наркоматов юстиции. По количеству занятых заключенных и оборотам осваиваемых средств вся экономика колоний уступала лишь одному строительству вторых путей Забайкальской и Уссурийской железных дорог и Байкало-Амурской магистрали (к началу 1935 г. там было занято более 150 тыс. человек). Между тем, кроме БАМа, в это время лагеря НКВД осуществляли еще более десятка крупнейших программ.
К началу 1937 г. трудоспособный «контингент», которым располагал НКВД, можно оценить примерно в 2 млн. человек. В этих условиях руководство наркомата старалось избавиться от дополнительных заданий. В записке об основных показателях производственного плана не 1937 г., которую новый нарком внутренних дел Н. Ежов подал в правительство, предусматривалось снижение объемов освоения капиталовложений.
Массовый приток заключенных в 1937 - 1938 гг. не способствовал росту экономики НКВД. Более того, в этот период она словно споткнулась. Если на 1936 г. капитальные работы планировались в размере 3,5 млрд. рублей, то в 1937 г. наркомат освоил около двух, а в 1938 г. трех миллиардов. Стоимость же валовой промышленной продукции НКВД в 1935 г. составляла 744 миллиона, в 1936-м - 1,1 миллиарда, в 1937-м - около 945 миллионов, в 1938-м - около 995 млн. рублей. С большой долей вероятности можно предположить, что под напором скачкообразного увеличения «контингентов» произошел обычный для системы срыв. Судя по воспоминаниям заключенных, в 1937 - 1938 гг. ситуация в лагерях была ужасной даже по меркам ГУЛАГа.
Не проявлял особой активности и инициативы на экономическом поприще и нарком Ежов. Ситуация изменилась, когда к руководству наркоматом пришел Берия. Назначенный на новый пост в самом конце ноября 1938 г., он уже в апреле 1939 г. направил в правительство программу реорганизации ГУЛАГа. Существующая в ГУЛАГе норма питания - 2 тысячи калорий в день, - признавал Берия, рассчитана на сидящих в тюрьме и не работающих. На деле и эта норма отпускается лишь на 65-70%, в результате чего значительная часть «лагерной рабочей силы попадает в категорию слабосильных и бесполезных на производстве людей». Берия просил утвердить новые нормы снабжения продовольствием, чтобы «физические возможности лагерной рабочей силы можно было использовать максимально на любом производстве».
Долгое время одним из важнейших стимулов для заключенных была практика так называемого условно-досрочного освобождения - снижение до половины или даже одной трети первоначально назначенного срока тем осужденным, кто имел уголовную статью и добросовестно трудился в лагере. По мнению Берии, эта система создавала «исключительно большую текучесть». Не слишком полагаясь на материальные стимулы (улучшение питания, денежные премии), новый нарком предлагал также ужесточить лагерный режим. «По отношению к прогульщикам, отказчикам от работы и дезорганизаторам производства применять суровые меры принуждения - усиленный лагерный режим, карцер, худшие материально- бытовые условия и другие меры дисциплинарного воздействия. К наиболее злостным дезорганизаторам лагерной жизни и производства применять более суровые, судебные меры наказания, в отдельных случаях до высшей меры... Обо всех случаях применения этих мер широко оповещать лагерников».
15 июня 1939 г. был утвержден указ Президиума Верховного Совета СССР «О лагерях НКВД», в котором отменялась система условно-досрочного освобождения, а по отношению к «прогульщикам, отказчикам от работы и дезорганизаторам» разрешалось применять «суровые меры принуждения» вплоть до расстрела. А через день, 17 июня, постановлением Совнаркома СССР «Об обеспечении рабочей силой работ, проводимых НКВД СССР в 1939 г.» были удовлетворены остальные требования наркома внутренних дел. Для обеспечения плана НКВД разрешили не выдавать наряды на выделение рабочей силы другим наркоматам и перебросить в июне - июле 120 тыс. человек на Дальний Восток, где при потребности в 680-700 тыс. заключенных фактически было 500 тысяч. С 1 января 1940 г. Наркомвнудел получил право снять всех заключенных с объектов других ведомств (на момент принятия постановления их насчитывалось там более 133 тысяч).
В последние предвоенные годы хозяйственная деятельность НКВД продолжала расширяться. В 1939 г. план капитальных работ наркомата, предварительно намеченный в 3,2 млрд. рублей, был увеличен еще на 1 миллиард. Это же повторилось в 1940 г.: первоначальная цифра в 3,4 миллиарда за счет новых заданий была доведена до 4,5 млрд. рублей. План 1941 г. утвердили в размере 7 млрд. рублей, но уже через два месяца он был увеличен на 600 миллионов. Одновременно с ростом объемов капитальных работ за 1939 - 1941 гг. почти в два раза намечалось увеличить стоимость валовой промышленной продукции наркомата.
Для обеспечения столь значительных программ нужны были новые рабочие руки, и их поиском руководство НКВД было озабочено в первую очередь. Возникавшие прорехи латали за счет новых арестов, переброски заключенных с объекта на объект. С июля 1940 г. на стройках и предприятиях ГУЛАГа был официально введен 11-часовой рабочий день при трех выходных в месяц. Со второй половины 1940 г., когда были приняты чрезвычайные указы об уголовной ответственности за прогулы и самовольное оставление работы (26 июля 1940 г.), за мелкие кражи на производстве и хулиганство, у НКВД появился новый источник пополнения лагерей. !0 сентября 1940 г. Совнарком разрешил НКВД осужденных к тюремному заключению использовать в исправительно-трудовых колониях и лагерях «при строгом трудовом режиме и десятичасовом рабочем дне, с распространением на них дифференцированных норм питания ГУЛАГа в зависимости от выработки». До войны только по указу от 26 июля было осуждено свыше трех млн. человек, из них к тюремному заключению приговорено около полумиллиона.
На 1 января 1941 г. количество заключенных в лагерях и колониях достигло почти двух миллионов, а трудпоселенцев - 930 тысяч.
Определяя общий удельный вес экономики НКВД в народном хозяйстве страны, необходимо уточнить, что речь может идти лишь о приблизительной оценке. Во-первых, потому что трудно выявить и точно взвесить все области эксплуатации принудительного труда. Например, неизвестны сведения о деятельности арестованных ученых и инженеров в так называемых «шарашках», возникших еще в довоенный период. Судя по всему, не всегда учитывали за НКВД продукцию заключенных и трудпоселенцев, поставляемых по «нарядам» другим ведомствам и т. д. Во-вторых, по многим параметрам производство НКВД трудно сопоставить с деятельностью обычных хозяйственных наркоматов: заключенные работали, как правило, на самых тяжелых участках, в экстремальных условиях. Вообще же ассортимент продукции наркомата был столь широк, что, говоря словами Солженицына, «легче перечислить, чем заключенные никогда не занимались».
Таким образом, в целом роль Наркомвнудела в экономике страны была значительной. Сектор принудительного труда формировался энергично и особенно в последние предвоенные годы широко использовался для выполнения обширных мобилизационных планов, срочного возведения и эксплуатации важнейших объектов.
Репрессии, беспощадная эксплуатация труда миллионов людей в каторжных условиях нанесла обществу огромный урон. Что же касается хозяйственной выгоды, то она казалась очевидной. Использование «контингентов» НКВД было вполне органично для существовавшей экономической системы, нацеленной на экстенсивное наращивание производства любой ценой. «Свободный» сектор народного хозяйства, сам широко применявший принуждение к труду, не мог составить экономике НКВД серьезной конкуренции, оттенить ее неэффективность и расточительность. Предприятия, использовавшие вольнонаемных работников, страдали от низкой производительности и качества труда, высокой текучести кадров и т. д. Поэтому возможность беспрепятственной эксплуатации труда заключенных в любых условиях, их быстрой переброски с объекта на объект высоко ценилась как политическими, так и хозяйственными руководителями.
В многочисленных отчетах руководители ОГПУ - НКВД непременно подчеркивали высокую степень организованности их хозяйства, умение быстро сделать то, что не под силу другим ведомствам. Однако реальность, скрывавшаяся за этими рапортами, была неприглядной. Используя «дешевых» заключенных, хозяйственные подразделения НКВД решали все проблемы путем усиления эксплуатации, не останавливаясь перед огромными производственными расходами. Тяжелейшие условия, нереальные планы заставляли заключенных, а нередко и лагерных руководителей прибегать к многочисленным припискам, ложным отчетам, халтуре. Характерная черта экономики НКВД - чрезвычайно широкое распространение тяжелого физического труда. Как показали итоги 1939 г., механизированная вывозка леса, например, по Наркомату лесной промышленности составляла более 90%, а по ГУЛАГу - около 67%. И дело заключалось вовсе не в отсутствии у наркомата необходимого оборудования. Формально во многих случаях он был оснащен лучше других ведомств, но фактически использовал свои ресурсы хуже. «Удвоенная или даже утроенная численность работающих, - говорилось в одной из докладных 1939 г., - выполняла работу и за механизмы».
НКВД с его «дешевой» рабочей силой оказывал разлагающее воздействие и на «свободные» экономические ведомства. И без того не заинтересованные в организационном и техническом прогрессе, они предпочитали решать многие проблемы за счет «нарядов» на «контингенты» Наркомвнудела. Обращение с соответствующими просьбами стало обыденным и распространенным явлением.
Экономика принудительного труда была одной из существенных опор сталинской системы. Уже в предвоенные годы НКВД выдвинулся в число крупнейших хозяйственных наркоматов, обеспечивал значительную часть капитального строительства, особенно в отдаленных районах, добычу некоторых видов сырья, в том числе стратегического значения. НКВД и его руководители оказывали существенное воздействие на выработку экономической политики государства, определение планов и пропорций хозяйственного развития. На его объектах в разное время использовались многие миллионы людей.
Эксплуатация труда заключенных была одним из условий жизнеспособности системы, давала ей возможность несколько десятилетий развиваться в чрезвычайном режиме при высокой расточительности и незначительной эффективности. Существование столь мощного сектора принудительной экономики сдерживало эволюцию строя, какие-либо экономические преобразования. Не исключено поэтому, что передача значительной доли важнейших предприятий ГУЛАГа в обычные ведомства в числе прочих обстоятельств способствовала заметному прогрессу страны в первый послесталинский период.
6. Тоталитаризм в советской истории.
Намерение переделать старое общество и создать новое в соответствии с постулатами марксистско-ленинской теории с самого начала было стимулом всех практических действий большевиков - от создания партии «нового типа» и подготовки этой партией Октябрьского переворота до составления пятилетних планов и программ построения социализма-коммунизма.
Практическое воплощение тоталитарных по целеполаганию и размаху намерений - вот что отличает большевистскую Россию. Это воплощение начиналось в условиях мировой и гражданской войн, после применения революционного насилия к старым властным структурам и их сторонникам. На всех попытках социалистических преобразований с самого начала лежала печать принуждения и насилия.
Нэп можно рассматривать как период сложного взаимодействия между целями политического руководства (строительство социализма, «модернизация» России на индустриальной основе и т. д.) и реакцией на попытки перемен со стороны самого общества, «отягощенного» социальным и культурным наследием дореволюционной России, как попытку государства приспособиться к конкретным историческим условиям, продолжать большевистский «эксперимент» с учетом многовековых традиций. В период нэпа Советская Россия по объему прав и свобод граждан и общественных организаций мало чем отличалась от других стран Восточной Европы, Центральной и Южной Америки, Китая и Японии. Иное дело - время господства Сталина. В чем бы не коренилось это явление - в марксизме, ленинизме, российской самодержавной традиции или особенностях революционных социальных перетрясок 30-х гг., оно не тождественно предшествующей практике большевиков, в которой были не только военный коммунизм, но и нэп, а до середины 1918 г. даже хилая многопартийность. Стал Сталин орудием определенной части партии, рвавшейся к абсолютной власти, или партия стала его орудием, а затем отчасти - жертвой? Однозначного ответа на эти вопросы нет. Но то, что именно по ходу индустриализации, коллективизации, культурной революции, внутрипартийных чисток и других преобразовательных процессов конца 20 - 30-х гг. уровень гражданских свобод и прав всех ранее относительно независимых общественных институтов был снижен так радикально, как никогда ранее в послеоктябрьское время, это факт.
Сталинское крыло (а затем ядро) партии взяло курс на создание политической, экономической, социальной и культурной ситуации, близкой к той, которая существовала в годы гражданской войны и военного коммунизма и характеризовалась господством революционного правопорядка и чрезвычайных мер. Тезис об обострении классовой борьбы по мере установления основ социалистического общества был выдвинут Сталиным не как следствие этой ситуации, а как сигнал к ее созданию. Сама же ситуация требовала подавления малейших ростков оппозиции сталинской группировке и партии.
Аграрное перенаселение, сельская безработица и крестьянская миграция в города («отход») стали постоянным источником социальных конфликтов в годы нэпа. Эти явления породили в середине 20-х гг. «кризис занятости», реальную угрозу городским промышленным рабочим со стороны выходцев из деревни и, следовательно, усиление антагонизма, антикрестьянских настроений в пролетарской среде. Используя этот антагонизм, сталинскому руководству удалось втянуть пролетариат в войну против крестьянства - коллективизацию (массовое участие рабочих в шефских обществах, «движение 25-тысячников» и т. д.). Паспортизация населения и особенно введение жесткого паспортного режима (для крестьян, напротив, беспаспортного) не только решали какие-то насущные демографические проблемы в ходе индустриализации, но и закрепляли всех граждан на определенных строго контролируемых территориях без права самовольного переселения с них. Эта мера позволяла быстрее устанавливать «врагов народа» (в законе об охране имущества госпредприятий и колхозов от 7 августа 1932 г. данный термин впервые был применен официально) и репрессировать так называемые классово-враждебные элементы, причем не только в судебном, но и во внесудебном порядке.
Принудительно вернув сельских жителей в феодальное барщинно-оброчное состояние, сталинское государство вскоре аналогичным образом закрепостило промышленный и вообще городской труд. Рабочих и служащих стали предавать суду за три прогула в месяц (в 1938 г.) и опоздания на работу (1940 г.); им было запрещено самовольно менять место работы (1940 г.). Повинные в нарушении трудового и паспортного режима граждане пополнили огромную армию работников принудительного труда, который распространялся также на уголовных и политических заключенных. Уже в 1935 г. сектор принудительного труда в СССР охватил более 2 млн. человек, то есть достиг численности трудоспособного населения средней европейской страны. Система ГУЛАГа в начале 1940 г. включала 53 лагеря, 425 исправительно-трудовых колоний и 50 колоний для несовершеннолетних.
С учетом массовой индоктринации в духе сталинизма и искоренения малейшего инакомыслия к концу 30-х гг. было завершено, как пишет Ю. С. Борисов, создание двух охранительных режимов - административно-карательного и пропогандистски-идеологического[15]. В более широком политическом плане произошло, по мнению Л. А. Гордона и Э. В. Клопова, превращение демократического централизма в недемократический централизм, затем в авторитарно-административную систему и, наконец, в авторитарно- деспотическую систему[16].
7. Политическая система советского общества в 30-е годы.
Истоки этой системы уходят непосредственно к событиям второй российской революции (1917 - 1920 гг.), а также, по моему мнению, к особенностям политической истории самодержавной России. Важнейшей предпосылкой возникновения этой системы стала монопольная власть одной партии, сложившаяся после лета 1918 года. К тому же, резолюция Десятого съезда РКП(б) «О единстве партии» на деле привела к свертыванию внутрипартийной демократии, ликвидации прав меньшинства в партии, невозможности для него отстаивать свои взгляды и, в конечном счете, к превращению партии в безгласный и послушный придаток партийного аппарата. Дополнительную роль сыграло изменение состава партии в 20-е гг. Диктатура пролетариата превратилась в диктатуру партии, которая в свою очередь уже в 20-е гг. стала диктатурой ЦК. Последней преградой на пути оставалось наличие экономически самостоятельных производителей: крестьянства, ремесленников, частных предпринимателей. Я думаю, что именно ликвидация нэпа дала возможность для проникновения бюрократической системы во все структуры государства и установления диктатуры вождя. Политическим ее выражением стал культ личности.
Важнейшим элементом политической системы стала «партия - государство», превратившая в господствующую силу общества партийный и государственный аппарат. Она опиралась на государственную централизованную систему планового хозяйства. В свою очередь, партийные органы несли полную ответственность за результаты деятельности хозяйственных организаций и обязаны были контролировать их работу. Право принятия решений принадлежало «первым лицам»: директорам крупных предприятий, наркомам, секретарям райкомов, обкомов и ЦК республик. В масштабах страны им обладал лишь Сталин. Одновременно ослаблялось коллективное руководство. Все реже созывались съезды партии, собиравшиеся при жизни Ленина ежегодно.
Одновременно трудящиеся массы на деле были отчуждены от власти. Все это полностью противоречило провозглашенным при создании Советского государства идеям народовластия. Экономической основой этой системы являлась монопольная государственно-бюрократическая собственность.
Сталинизм стремился выступать под маской марксизма, из которого он черпал отдельные элементы. Вместе с тем, сталинизм был чужд гуманистическим идеалам марксизма, который желал воплотить идеи социальной справедливости. Сталинизм сочетал строжайшую цензуру с примитивностью идеологических формул, легко воспринимавшихся массовым сознанием. Я думаю, что была сделана попытка превратить марксизм-ленинизм в новую религию.
Одной из важнейших идей сталинизма было утверждение о непрерывном обострении классовой борьбы как внутри страны, так и в международных отношениях. Это служило основой для формирования «образа врага», внутреннего и внешнего, и для проведения массовых репрессий. При этом, как правило, массовым репрессиям предшествовали и сопровождали их идеологические кампании. Они были призваны объяснить и оправдать в глазах широких масс аресты и казни.
Нуждавшаяся для своего укрепления и функционирования в образе врага, система в 1928 - 1941 гг. проводит кампании массовых репрессий. Их проведение имело свою внутреннюю логику: конец 20-х - начало 30-х гг. - репрессии против старой интеллигенции, начало 30-х гг. - «раскулачивание», первая половина 30-х гг. - преследования бывших оппозиционеров, вторая половина 30-х гг. - удар по партийным, хозяйственным кадрам. Пиком репрессий стали 1937 - 1938 гг. Хотя количественные оценки репрессированных весьма расходятся, нет сомнения, что речь идет о миллионах. Многочисленные жертвы понесли партии Коминтерна, особенно работавшие в нелегальных условиях.
Следует обратить внимание и на вопрос о сопротивлении режиму сталинщины. Его основой являлось недовольство реальным положением дел в стране, несовпадение партийных идеалов и проводимой политики, сама атмосфера подавления свободной мысли. В этом сопротивлении можно выделить несколько уровней. Первый из них - массовое сопротивление народа. Наиболее зримо это проявилось в ходе коллективизации. В последующие годы основным выражением этого был многочисленный поток писем руководителям страны с описанием реального положения дел. Другой уровень - создание нелегальных, чаще всего, молодежных и студенческих организаций, выступавших против политики репрессий, извращения марксизма, за развитие демократии. Наконец, сопротивление тоталитарной системе исходило из рядов самой правящей партии.
По моему мнению, это сопротивление, оказавшись не в силах противостоять сталинизму, вместе с тем имело огромное нравственное значение, готовило последующее отрицание этой системы, заставляло ее идти на некоторые уступки и шаги, призванные замаскировать ее сущность. Это проявилось в годы коллективизации, в ходе первых пятилеток, обсуждении новых идей по руководству экономикой, связанных с ослаблением административно-бюрократических рычагов. Самым важным из этих моментов стало принятие Конституции СССР в декабре 1936 г. Ее текст содержал много демократических норм: отмена ограничения прав граждан по классовому признаку; введение всеобщего, прямого, равного, тайного голосования, провозглашение прав и свобод граждан (неприкосновенность личности, тайна переписки и так далее). Но Конституция не имела механизма реализации и оставалась документом, резко расходившимся с реальной жизнью.
Литература.
. Орлов А. С., Георгиев В. А., Георгиева Н. Г., Сивохина Т. А. История России. М., 1997.
. Курицын В. М. ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА РОССИИ. 1929-1940 гг. Москва «Международные отношения» 1998 г.
. Гимпельсон Е. Г. Политическая система и НЭП: неадекватность реформ // Отечественная история. 1993. №2.
. Благих И. А. К 100-летию со дня рождения Н. Д. Кондратьева. // Отечественная история. 1993. №2.
. Зеленин И. Е. Коллективизация и единоличник. // Отечественная история. 1993. №3.
. Земсков В. Н. Cудьба кулацкой ссылки. // Отечественная история. 1993. №3.
. Хлевнюк О. Принудительный труд в экономике СССР. 1929 - 1941 годы. // Свободная мысль. 1992. №2.
. Игрицкий Ю. И. Снова о тоталитаризме. // Отечественная история. 1993. №1.
. Быстрова И. В. Россия в эпоху НЭПа. Исследование советского общества и культуры. // Отечественная история. 1994. №4-5.
. Борисов Ю. С., Курицын В. M., Хван Ю. C. Политическая система конца 20 - 30-х годов. О Сталине и сталинизме // Историки спорят. M., 1988. ----------------------- [1] Одиннадцатый съезд РКП(б). Март-апрель 1922: Стеногр. отчет. M., 1961. C.525. [2] Ленин В. И. ПСС. Т. 44. C.398. [3] Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ), ф.5, оп.1, д.360, л.1. [4] Двенадцатый съезд РКП(б). 17-25 апреля 1923 г.: Стеногр. отчет. M.,1968. C.468. [5] Ленин В. И. ПСС. Т. 44. C. 398, 400. [6] СУ РСФСР. 1922. №65. Cт. 844. [7] Конквист Р. Большой террор. Т. 2. Рига, 1990. C. 385. [8] Ленин В. И. ПСС. T. 54. C. 198. T. 45. C. 31. [9] СУ РСФСР. 1922. №40. Cт. 461. [10] РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 1338, л. 1-2. [11] Коммунист. 1990. №4. С. 103 - 104. [12] Дан Ф. Конец Троцкого // Социалистический вестник. 1924. № 22 - 23. C. 9. [13] Сталин И. В. Соч. Т. 5. C. 323. [14] КПСС в резолюциях... Изд. 8. T. 5. C. 137. [15] Борисов Ю. С., Курицын В. M., Хван Ю. C. Политическая система конца 20 - 30-х годов. О Сталине и сталинизме // Историки спорят. M., 1988. C. 265 - 266. [16] Гордон Л. A., Клопов Э. B. Что это было? М., 1989. C. 140.