Рабство в римской Галлии
Н.Н. Белова
Вопрос
о рабстве в римской Галлии до сих пор не был предметом специальных исследований
в советской историографии, и хотя он затрагивался в работах некоторых ученых,
прежде всего – Е.М. Штаерман, но изучался главным образом в связи с более
общими проблемами1.
В
зарубежной науке этот вопрос обсуждался в общих работах по истории Галлии и
вызвал существенные расхождения во взглядах: одни полагают, что рабство в
Галлии не отличалось от римско-италийского2, другие, напротив,
принижают erо уровень3. К тому же для тех и других характерен
слишком общий подход к предмету, тогда как разные области Галлии, различавшиеся
между собой во времена Цезаря "языком, установлениями и законами"
(Caes., В.G., I,1), сохраняли известные особенности и в период Империи: наряду
с сильно романизованными civitates были и такие, где сохранились следы общин4.
Недостаточное внимание в общих трудах по истории римской Галлии уделялось и
вопросу о месте рабов в производстве материальных благ.
С
новыми веяниями во французской историографии связаны специальные работы А.
Добиньи и Ф. Фавори о рабстве в двух галльских провинциях, Нарбонской и
Лугдунскои5. Авторы дали тщательную классификацию надписей,
касающихся рабов и отпущенников, по их профессиям, этническому составу, районам
и времени распространения. Сделана попытка выявить соотношение городских и
сельских рабов и отпущенников, эволюцию рабства в течение первых трех веков
римской Империи, взаимосвязь между развитием рабства и экономики. Составлены
таблицы статистических данных, карты, отражающие эти данные по двум названным
провинциям и отдельным населенным пунктам внутри них. Особенно подробно
рассмотрены данные о рабах и отпущенниках в административном аппарате.
Заслуживает быть отмеченным исключительно осторожное отношение к материалу
источников и к формулировкам выводов. Однако авторы, придавая слишком большое
значение количественным показателям (убедительность которых, как это ясно им
самим, относительна), высказывают сомнение в том, что рабство играло решающую
роль в экономической эволюции6.
Источники,
отражающие состояние рабства в Галлии, действительно трудны для исследования и
обусловливают в ряде случаев предположительный характер выводов. Почти отсутствуют
нарративные свидетельства и юридические документы, относящиеся специально к
Галлии I–III вв. Основные сведения приходится черпать из надписей, главным
образом эпитафий, посвящений, марок на ремесленных изделиях. Как правило, они
очень лаконичны или сильно фрагментированы, часто не поддаются более точной (в
пределах I–III вв.) датировке, крайне неравномерно их географическое
распределение. Редко надписи имеют в виду рядовых рабов, чаще всего в них
упоминаются более или менее привилегированные: управляющие имениями, домородные
рабы, не говоря уже о рабах императорских. Еще большей осторожности, чем
надписи, требуют археологические источники: барельефы надгробий, руины
мастерских, хозяйственный инвентарь, постройки сельских вилл и т.п.7
Самый
общий обзор надписей, упоминающих рабов и отпущенников, позволяет составить
некоторое представление о степени распространения рабства по отдельным
Провинциям Галлии, ее civitates и городам. Больше всего таких надписей в
Нарбонской Галлии, особенно в городах Нарбоне и Немавзе, затем в Арелате,
общине воконтиев, Вьенне у аллоброгов, значительно меньше в Аквах Секстиевых,
Апте, Генаве, Бэтеррах, Кулароне, Глануме. Наконец, единичные упоминания о
рабах и отпущенниках имеются в надписях из Валенсии, Авенниона, Толозы. В Лугдунской
Галлии рабы и отпущенники наиболее многочисленны в римской колонии Лугдуне, а
также в Августодуне, Агединке. Единичные упоминания о рабах и отпущенниках
можно найти в надписях из общин: карнутов, авлерков-ценоманов, туронов,
андекавов, намнетов и некоторых других. В Аквитании больше всего надписей,
упоминающих рабов и отпущенников, встречается в Бурдигале, Медиолане сантонов,
у конвенов, значительно меньше у авсков, битуригов, единичные упоминания – в
некоторых других civitates. В Белгике – преимущественно у медиоматриков,
треверов. В других местах рабы и отпущенники засвидетельствованы источниками
очень слабо. В прирейнских областях Галлии – главным образом у лингонов и
гельветов.
Представление
о численности рабов и масштабах рабовладения частных лиц получаем в известной
мере из надписей, упоминающих familiae8 или представляющих собой
посвящения от имени сотоварищей по рабству – conservi9,
соотпущенников – conliberti10; а также из тех, в которых речь идет
одновременно о нескольких рабах или отпущенниках, принадлежавших одному и тому
же господину, или семейных погребениях отпущенников. Эпиграфические
свидетельства дополняются открытиями колумбариев при раскопках галло-римских
имений11.
Таким
образом, уже по количественному распределению надписей (даже учитывая
неизбежный элемент случайности) мы можем выделить области с наиболее развитыми
рабовладельческими отношениями. Это – города Нарбонской Галлии; Лугдун,
Августодун и Агединк – в Кельтике (Лугдунская провинция); общины конвенов – в
Аквитании; треверов, медиоматриков – в Белгике; лингонов – в прирейнской
области. В этих же районах наблюдается наибольшее распространение вилл средних
размеров, организованных по римско-италийскому образцу12.
В
пределах установленных таким образом зон распространения рабства попытаемся
теперь определить роль рабского труда в различных отраслях производства, а
также участие рабов в других сферах жизни галло-римского общества.
* * *
Лишь
немногие надписи с упоминанием рабов и отпущенников прямо свидетельствуют об их
профессии и положении. К тому же, как отмечалось, они чрезвычайно редко имеют в
виду рядовых рабов или отпущенников-тружеников. Это затрудняет исследование
вопроса о месте рабов в производстве.
Обратимся
прежде всего к тем свидетельствам наших источников, которые позволяют судить о
применении рабского труда в сельском хозяйстве, так как в условиях
рабовладельческого способа производства сельские труженики составляли основную
массу производителей материальных благ. В ряде надписей упоминаются в качестве
управляющих частными имениями рабы-вилики и акторы13. Одна из них,
из окрестностей Лугдуна, упоминает раба Примитива, "актора этих
владений" (actor praediorum horum – CIL, XIII, 2243 = ИЛН, № 84), надпись
из общины амбаров – раба Валентина, управляющего имением: "...actor fundi
Ammatiaci b(onorum) F(l)avi Stratonis... Sacrobena coniux et Valerius
fili(us)" (CIL, XII, 3533). Здесь обращает на себя внимание тот факт, что
фундус Амматиак представляет собой только часть владений Флавия Стратона. Такая
практика дробления владений, типичная для рабовладельческого хозяйства,
обеспечивала эффективный надзор за работниками. В области сенонов, в Лугдунской
же Галлии, на фронтоне надгробия изображен владелец виллы, на одной из боковых
его сторон – человек с табличками в руках (видимо, управляющий – актор или
вилик), на другой – земледелец-жнец с серпом в правой руке (Esperandieu, IV,
2793). В Аквитании в области конвенов обнаружено посвящению Юпитеру,
поставленное рабом Сабинианом, актором крупного землевладельца Павлиниана: "ЮМ
Sabinianus ser(vus) actor Pauliniani nostri v. s. l. m." (CIL, XIII, 66)14.
Из области медиоматриков дошла надпись с упоминанием вилика Цельса, имевшего
свою отпущенницу (CIL, XIII, 4352: ...Ceisi vilici liberta...). Видимо, он и
сам был отпущенником. В надписи из Нарбонской Галлии упоминается actor huius
loci (CIL, ХП, 2250).
Об
использовании рабского труда в сельском хозяйстве можно судить в какой-то
степени и по надписям с упоминанием рабов и отпущенников, происходящим из
сельских местностей. Сравнительно много их в общине конвенов в Аквитании15.
Если учесть засвидетельствованное (как показано выше) эпиграфическими данными
наличие в этой же общине рабовладельческого имения, управлявшегося актором, то
сравнительно частое упоминание рабов для сельской местности конвенов не
покажется случайным: видимо, здесь рабовладельческая форма эксплуатации
получила наиболее широкое развитие. Подобные надписи встречаются в Лугдунской и
Нарбонской16 Галлиях. Одна из них, найденная между Нарбоном и
границами Испании, посвящена отпущеннице Рустикании (CIL, XII, 5363). На связь
с сельскими занятиями может указывать имя отпущенницы (бывшая рабская кличка,
происходящая от слова rustica – крестьянка)17. Земледельцем или
пастухом был, видимо, раб из общины аллоброгов, во исполнение обета поставивший
посвящение богу Сильвану (CIL, XII, 1834), почитавшемуся как покровитель леса,
скота и земледелия, особенно, среди рабов и простых сельских тружеников. О
рабе-пастухе, по всей видимости, речь идет в надписи из окрестностей Новиомага
Неметов (совр. Шпейер) – надгробии десятилетнего Перегрина, раба Гая Юлия
Нигеллиона (там же, XIII, 6109). Надпись сопровождается изображением мальчика с
посохом в руках и стоящей рядом с ним собаки.
Важное
значение имеют свидетельства о вольноотпущенниках в сельских местностях18.
Помимо надписей с упоминанием отпущенников, по крайней мере часть которых была,
возможно, бывшими сельскими рабами, в этой связи следует учесть и данные
топонимики. Так, название некоторых сел в Белгике – Либертиакум – возводят к
слову libertus, откуда заключают, что они были некогда заселены
вольноотпущенниками19. Очевидно, в соответствующих районах Белгики
имелись хозяйства, основанные на рабском труде. Поселение отпущенников на
сельской территории было следствием предварительного наделения их земельными
участками и превращения, таким образом, в колонов.
Эксплуатацию
рабского труда в сельском хозяйстве позволяют предполагать и археологические
данные, среди которых особое значение имеют руины сельских вилл, во многих
случаях аналогичных римско-италийским. Эти виллы свидетельствуют о романизации
и в известной степени отражают развитие рабовладельческих отношений в
соответствующих областях Галлии. Выше отмечалось приблизительное совпадение зон
распространения вилл средних размеров (наиболее рентабельных для
рабовладельческого хозяйства) и мест, где были найдены надписи,
свидетельствующие о рабах и отпущенниках. Для нас интересны и сами
археологические памятники. Укажем на некоторые из них. Среди руин виллы
Гири-Гаданкур в местности, известной под названием Terres Noires в Лугдунской
Галлии (д. Сена и Уаза), были найдены кандалы рабов20. В общине
медиоматриков в Белгике, на территории усадьбы Сорбейской виллы (villa de
Sorbey) при раскопках был обнаружен железный ошейник, прикрепленный цепью к
огромному камню, и притом как раз там, где должны были находиться жилые комнаты
для работников виллы. Это обстоятельство дает основание предполагать наличие
эргастула в вилле21.
В
некоторых случаях характер хозяйственных построек сельских вилл или скопление в
них большого количества рабочего инвентаря свидетельствуют о применении
рабского труда. Так, например, в общине паризиев в Лугдунской Галлии среди руин
упомянутой виллы Гири-Гаданкур обнаружена небольшая постройка, предназначенная
для хранения производственного инвентаря, и помещение для работников виллы22.
Следовательно, последние не имели своих орудий труда, и можно думать, что это
были рабы. С предполагаемым рабовладельческим характером виллы согласуются ее
размеры (средние – одно из важнейших условий рентабельности рабовладельческого
хозяйства), расположение у торгового пути, а также время ее процветания (I–II
вв.)23. Такое же заключение напрашивается относительно средней
величины виллы де Ла Таск (д. Жер) в Южной Аквитании, где обнаружен многочисленный
сельскохозяйственный инвентарь24.
Использовался
рабский труд в крупной Шираганской вилле (villa de Chiragan) в Аквитании25.
На это могут указывать следующие обстоятельства: во-первых, жилые постройки для
работников виллы были размещены на территории самой усадьбы, где находились
другие строения хозяйственного назначения, во-вторых, жилища для работникой по
размерам приблизительно соответствовали жилищам рабов в италийских виллах26;
в-третьих, в вилле обнаружен колумбарий. Наконец, заключение о рабском состоянии
части работников этой виллы согласуется с ее расположением в одном из самых
романизированных районов Южной Галлии.
Использование
рабского труда можно предполагать в одной из вилл у медиоматриков в Белгике,
располагавшейся близ современной деревни Мюнгерсдорф27. Общий
комплекс ее хозяйственных построек создает впечатление, что перед нами имение,
в котором, помимо земледелия, немалое место занимало скотоводство и
птицеводство. Кроме того, имение было связано с рынком, о чем говорит наличие
на территории усадьбы довольно обширного (7,35х4 м) погреба, где в большом
количестве могли храниться продукты, и близость виллы к крупному городу –
Колонии Агриппине. Уход за лошадьми, крупным и мелким рогатым скотом, свиньями
и домашней птицей предполагал наличие постоянного состава работников, обычно
рабов. Рабы могли быть использованы и в земледелии. Отсутствие на территории
имения хижин колонов или зависимой от виллы деревни дает основание считать, что
работниками, занятыми в ее хозяйстве, были, по крайней мере частично, рабы, а
также наемные лица, использовавшиеся на сезонных полевых работах. Руины виллы в
Анте (Anthee) близ Намюра (в Белгике), время возникновения и процветания
которой относится к I–II вв., также свидетельствуют о наличии в ней, наряду с
другими хозяйственными постройками, жилых помещений для работников и
специального строения для хранения рабочего инвентаря28. По аналогии
с другими приведенными примерами можно полагать, что обслуживающие виллу
работники частью, во всяком случае, были рабами, а частью наемными людьми.
Археологические
и эпиграфические данные позволяют говорить о сочетании в некоторых хозяйствах
рабского труда и различных форм зависимости.
Раскопки
в северо-восточных и центральных районах Галлии свидетельствуют о
многочисленных крестьянских поселениях вокруг вилл – на территории их владений
или по соседству с ними29. При раскопках в Villemanoche (д. Ионна)
вблизи от галло-римской виллы была обнаружена деревня, восходящая к глубокой
кельтской древности30. На месте совр. деревни Дунтценхейм (д. Нижний
Рейн), в 22 км от Страсбурга, открыты две виллы, относящиеся к I–II вв. На
территории их владений располагались села, восходящие еще к латенскому периоду31.
Если в первом случае о зависимости крестьян, соседей владельца виллы, можно
только догадываться, то во втором – зависимость села от владельца вилл
очевидна. Виллы были основаны позднее кельтских деревень и походили на римские
– можно предполагать, что их владельцами были лица не старинного кельтского
происхождения, а выходцы из Италии, которые, с одной стороны, принесли с собой
римско-италийские традиции хозяйства, с другой – восприняли местные формы
эксплуатации крестьянского населения. Ранний период существования вилл и
кельтский характер села дают основание видеть в зависимых от владельцев вилл
крестьянах скорее клиентов, чем колонов.
При
раскопках виллы Бюфосс-а-Верней (д. Уаза) была также установлена связь виллы с
рядом мелких хозяйств, примыкавших к ее владениям. В основе самой виллы,
просуществовавшей до последней трети III в., лежали старые кельтские постройки
латенского периода32. Таким образом, владельцы этой виллы,
представители кельтской аристократии, еще с древнейших времен эксплуатировали
своих соседей – мелких землевладельцев. В то же время среди руин этой виллы, на
территории ее усадьбы, был обнаружен домик вилика и жилые помещения для
работников. Исследуемая вилла представляет собой пример того, как
рабовладельческие формы хозяйства постепенно внедрялись в имения местных
владельцев и сосуществовали с прежними формами эксплуатации, характерными для
эпохи независимости.
В
Руленской вилле (villa de Rouhling) в общине медиоматриков (д. Мозель)
засвидетельствованы следы жилых помещений для рабов, кельтские жилища по
соседству с виллой и многочисленные захоронения галло-римского времени. Эта
вилла была, таким образом, хозяйственным центром окрестного населения, которое
зависело от нее. С таким предположением согласуется время расцвета виллы,
которое приходится на конец III в.33, когда постоянные варварские
нашествия делали крестьянское население беззащитным и вынуждали его искать
опору у сильных соседей. Подобная картина наблюдалась в Монмаренской вилле
(Montmarin), располагавшейся в долине Савы, в припиренейской области (д.
Верхняя Гаронна), и по своим размерам, роскоши и хозяйственному значению
подобной Шираганской вилле. Время существования ее относится ко II–IV вв.34
Об использования в хозяйстве виллы рабского труда говорит прежде всего
расположение на территории ее усадьбы жилых помещений для работников. Но
одновременно здесь были обнаружены многочисленные руины небольших жилищ,
принадлежавших, по всей вероятности, зависимым от виллы держателям, а по
соседству с виллой были открыты небольшие хозяйства с кельтского типа жилищами35,
находившиеся, как полагают, вне ее хозяйственной зоны (следовательно, их
владельцы не были колонами), однако можно предполагать известную связь между
ними и виллой. Здесь следует учесть тенденцию Монмаренской виллы к постоянному
расширению границ своих владений. Об этом свидетельствует, например, судьба
второй виллы, средних размеров, открытой в той же долине Савы и известной под
именем Ла-Виль-Руж. Высказывалось предположение, что в конце концов
Монмаренская вилла поглотила ее, включив в свои владения всю территорию долины
Савы.
Известное
значение в сохранении клиентской зависимости имели соседство и патронат местных
землевладельцев. Представители местной аристократии (кельтского происхождения,
о чем свидетельствуют их имена) пользовались в civitates наследственной властью
и особым влиянием. Вместе с политической властью они унаследовали кое-где от
кельтской эпохи и старый метод эксплуатации зависимого от них сельского
населения, продолжая видеть в нем прежних клиентов. К сожалению, исследуемые
нами археологические и эпиграфические данные не позволяют объяснить, к чему
именно сводились условия клиентской зависимости36.
Наши
источники свидетельствуют, наконец, о селах, которые находились в колонатных
отношениях с землевладельцами. Так, например, надпись III в., найденная близ
Пахтен у треверов, в Белгике, представляет собой посвящение Меркурию,
поставленное сельчанами – колонами. При этом они выступают всем селом, действуя
через некоего Гиамилла, полномочия которого обозначены кельтским термином:
"Deo Mercurio coloni Crutienses fe(ce)runt de suo per dann(i)um
Giamillum" (CIL, XIII, 4228). Аналогична этой надпись из Калхаузена,
обнаруженная на побережье Сарры в Sarreguemines, – посвящение Юноне от колонов
апериенских: "Deae I[u]non[i] coloni Aperienses ex iussu"37.
О
колонатных отношениях свидетельствуют следы домиков держателей на территории
имений, а также барельефы надгробий с изображениями колонов, вносящих арендные
платежи38. В Белгике и Аквитании колонатные отношения связаны с
крупными виллами и засвидетельствованы источниками для III– IV вв. Так, упоминавшаяся
выше вилла Шираган в Аквитании из хозяйства сравнительно скромных размеров,
каким она была в I–II вв., превращается в III–IV вв. в роскошную виллу с
земельными владениями в 7–8 тыс. га. На их территории раскопками обнаружены
датируемые тем же периодом зависимые от виллы села и руины более мелких вилл,
которые были хозяйственными центрами ее отдельных частей и сдавались, видимо, в
аренду кондукторам и колонам39.
Итак,
рассмотренные нами данные эпиграфики и археологии позволяют говорить о
применении рабского труда в сельском хозяйстве в романизированных областях,
главным образом Нарбонской Галлии; у конвенов – в Аквитании; амбарров, сенонов,
Лугдуне – в Лугдунской провинции; медиоматриков, треверов, ремов, лингонов – в
Белгике и прирейнской Галлии. Одновременно те же источники свидетельствуют о
таких формах зависимости, как клиентела и колонат. По всей вероятности,
использовался и труд наемных работников. Колонатные отношения характерны для
крупных хозяйств и относятся к более позднему времени (III–IV вв.).
* * *
Большое
место в экономике Галлии занимали ремесла. Поэтому исследование вопроса о
социальном составе работников, занятых в ремесленном производстве, имеет
существенное значение для характеристики галльского рабства.
Наиболее
древним, развитым и распространенным было гончарное ремесло. Галльская керамика
в I в. и особенно во II– III вв. была распространена во всей Римской империи.
Хорошо известны ее ведущие центры, такие, как Монтан, Лезу, Грофесенк,
Миттельброн40. Вопрос о применении рабского труда в производстве
керамических изделий решается исследователями по-разному. По мнению А. Гренье и
Гумеруса, например, гончарами были исключительно свободные работники41;
по Альбенку – свободные и рабы42. Отказываются от определенного
заключения о социальном составе гончаров Шене и Годрон43,
Помимо
уже указанных источников, ценными свидетельствами могут служить марки, клейма и
штампы гончаров, а также граффити – надписи, начертанные острием на гончарных
изделиях до или после их обжига. Одним из признаков свободного состояния
гончара часто считают кельтское или галло-римское происхождение его имени.
Исследование штампов и марок самых различных мастерских показывает, что такие
имена были у подавляющего большинства галльских гончаров. Но этому критерию
нельзя придавать абсолютного значения. Более существенным признаком свободного
состояния следует считать то, что в отличие от италийских гончаров-рабов, чьи
имена на штампах сопровождались именами их господ в родительном падеже
(например: Atei X., т.е. Ксанф, раб Атея), галльские гончары расписывались
одним только собственным именем, стоящим чаще всего в именительном падеже44.
Оба отмеченных момента отражают свободное состояние, во всяком случае,
большинства галльских гончаров, занятых производством terra sigillata (именно
эти изделия в первую очередь имели эпиграфические штампы). Свободное состояние
гончаров Галлии подтверждается и некоторыми другими фактами. Например,
установлено, что они свободно переходили из одной мастерской в другую, могли
работать одновременно в разных мастерских45. Наконец, следует
отметить кельтские традиции в гончарном ремесле, проявлявшиеся на протяжении
всей галло-римской истории, особенно в декоративных сюжетах и технике орнамента
керамических изделий. Кельтские традиции сказались и в объединениях свободных
гончаров в форме производственных коопераций, возглавляемых одним из них,
наиболее опытным и квалифицированным в гончарном искусстве46. Сама
мастерская обозначается иногда в марках и клеймах кельтским словом avotis
вместо латинского officina47, вместо fecit стоит avot48.
Все
сказанное позволяет сделать заключение о свободном статусе галльских гончаров.
И этот вывод относится прежде всего к Великой Галлии.
Несколько
иначе обстояло дело в Южной Галлии, много раньше начавшей испытывать влияние
римско-италийских мастеров49. Известны марки гончаров-рабов,
трудившихся в различных городах Нарбонской Галлии. Так, из этой провинции
происходит небольшой сосуд с маркой: "Диомед, раб Секста Афра" (CIL,
XII, 5686, 20), черепица с маркой Сукцесса раба, Домиция Луцила, сына Публия
CIL, XII, 6026). На вьеннских сосудах читаем: "Антерос, раб Кая Анна"
(CIL, XII, 5686,49); "Евтих, раб Эрота" (CIL, XII, 5686, 343);
"Диомед, раб Вибия" (ibid, 929); на вазе из Andance – марка Зоила,
раба Гнея Атея (CIL, XII, 5686, 87). Из Акв Секстиевых происходит ваза со
штампом раба Германа (CIL, XII, 5686, 190); в Арелате встречаются глиняные
лампы с маркой раба Анна (CIL, XII, 5682, 4а, 4b).
Перечисленные
марки позволяют заметить, что рабы-гончары, если судить по их именам (Диомед,
Антерос, Евтих, Зоил), равно как и господа их (Секст Афр, Гай Анн, Эрот, А.
Вибий, Гней Атей), не были галльского происхождения. Исключение составляет
марка раба Германа на вазе из Акв Секстиевых. Имя Германа встречается среди
галльских мастеров из Грофесенка. Это обстоятельство свидетельствует о
римско-италийском влиянии в развитии рабовладельческой формы эксплуатации в
гончарном ремесле Нарбонской провинции. Речь идет, конечно, не о рядовых рабах,
а о мастерах, которые могли владеть мастерской на правах пекулия. Такие рабы
скорее других, скопив необходимые средства, могли добиться отпуска на волю. Не
случайно, что среди марок гончаров встречаются имена отпущенников. Так,
например, при раскопках в Арантоне (д. Верхняя Савойя) была обнаружена ваза с эпиграфическим
штампом: L(ucius) V(alerius) Trophim(us)50. Перед нами
мастер-гончар, владелец мастерской, отпущенник. Его cognomen Трофим – весьма
распространенное имя среди рабов, a praenomen и nomen отражают его
принадлежность в прошлом римско-италийскому рабовладельцу Луцию Валерию. Эти
пришлые рабы и отпущенники, чуждые кельтским традициям организации гончарного
ремесла, естественно, и в Галлии продолжали применять те методы организации и
эксплуатации труда, которые использовались там, откуда они прибыли.
Для
внедрения рабовладельческой формы эксплуатации на почве Галлии большое значение
имели филиалы мастерских, организованные италийскими рабовладельцами. При
раскопках 1965–1967 гг. в одном из кварталов Лугдуна открыты гончарные печи
квадратной формы, обычные для Арретия, и штампы многих арретинских гончаров, в
том числе рабов: Гилар, раб Аттия; Букцион, раб Вара; Хризипп, раб Аттея. В
этих гончарнях работали, наряду с арретинскими, мастера из Грофесенка.
Лугдунский филиал арретинских гончарен положил начало широкому распространению
таких мастерских в период правления Юлиев-Клавдиев. Таким образом, можно
считать установленной роль Лугдуна как посредника между мастерскими Северной
Италии и керамическими центрами у рутенов и арвернов. Арретинская продукция попадала
в западные и прирейнские области Галлии отсюда, а не из Северной Италии51.
Известный арретинский керамист Гней Атей имел в Галлии, в частности в
прирейнсквй области, множество филиалов, возглавлявшихся его
вольноотпущенниками52. Такую же роль играли императорские
мастерские, наличие которых в Галлии позволяют предполагать археологические
исследования последних лет. Так, найденный в окрестностях Dreux (Durocasses)
вблизи от римской дороги фрагмент черепицы имел марку: VI Aug., нигде в другом
месте до сих пор не встречавшуюся. Поскольку мы не можем понимать ее как
обозначение легиона, допустимо предположение, что речь идет о марке с именем
гончара – императорского раба: Vi(talis?) Aug(usti servus)53.
Фрагмент черепицы из красной глины, обнаруженный при раскопках в департаменте
Дром, имел сделанное до обжига граффито, среди возможных чтений которого
предлагается и следующее: [Ser]vatius [C]aes(aris), т.е. Серватий, раб Цезаря54.
Если предложенные чтения марки и граффито верны, то можно предположить существование
в Галлии императорских керамических мастерских, в которых трудились рабы.
Рабский
труд находил применение и в производственных объединениях свободных гончаров,
хотя это и не отражено непосредственно в наших источниках. Здесь следует учесть
специализацию труда, при которой все тяжелые подсобные работы в целях повышения
производительности труда мастеров целесообразно было передавать рабам. Рабы
могли выполнять в мастерских свободных гончаров и операции, требовавшие
определенных навыков, например, они наносили орнамент на вазы. Примеры
подобного использования рабов засвидетельствованы для мастерских Лезу.
Иллюстрацией могут служить надписи, сделанные рабами-декораторами на
керамических изделиях посреди орнамента: Catusa s(ervus) manu; Sextus s(ervus) (CIL,
XIII, 10011, 51; 57a).
Наконец,
следует отметить, что изделия широкого потребления, простые и грубые, в отличие
от terra sigillata, рассчитанной на удовлетворение запросов высших слоев, были
предназначены для простого люда, в том числе рабов. Об этом можно судить по
граффито из местечка Peyrestortes (в Южной Галлии), расположенного на
перекрестке торговых дорог и служившего местным рынком или святилищем, но не
центром керамического производства55. Имена, начертанные на
поверхности различного рода сосудов, стояли часто не в именительном, а
родительном падеже: Amatae, Successi, Cibicimis, Alosonis, Potini и др. Таким
образом, они указывают не на изготовителя вазы, а на ее владельца. Это особенно
ясно видно, когда такое имя в родительном падеже сопровождается еще и словом
s(um) (например, Amatae s(um)). Иногда за именем владельца следует формула
угрозы тому, кто украдет или испортит сосуд: "Tiburtini sum, fur cav(e)
malum"; "Agtinis sum, fur cav(e) malu(m)". При этом имена –
Tiburtinus, Agtinus (Actinus), Successus, Tibicinus известны как рабские. Еще
выразительней надпись: "Bibe, servus, non vaco tibi" ("Пей, раб,
я не пуст для тебя")56. Приведенные здесь примеры показывают,
что известная часть гончарной продукции шла на удовлетворение потребностей
рабов.
Итак,
можно заключить, что, хотя труд свободных гончаров и преобладал в Галлии,
однако имелись мастерские, принадлежавшие рабам, отпущенникам и
римско-италийским мастерам, в которых применялся рабский труд. В качестве
подсобных рабочих рабы могли использоваться и в производственных кооперациях
свободных гончаров-мастеров.
Одной
из древнейших и наиболее распространенных отраслей производства в Галлии,
наряду с гончарным ремеслом, была металлургия, главным образом добыча и
обработка железа. Ее следы – рудники, печи, шлаки, изделия, мастерские,
соответствующие орудия труда и приспособления – обнаруживают почти в каждой
общине Галлии, где в римское время она играла исключительную роль для
удовлетворения нужд армии на Рейне. Некоторые рудники принадлежали частным
владельцам и находились в пределах имений, другие рудники принадлежали
отдельным городам и civitates. Наконец, были императорские рудники57.
Помимо железа в Галлии издавна добывались серебро и золото58.
Относительно
социального состава работников, занятых разработкой рудников и каменоломен,
высказывались разные мнения; по А. Гренье, там работали преимущественно рабы и
осужденные59, по Р. де Мейеру, – главным образом мелкие
землевладельцы, хозяйства которых располагались по соседству с природными
залежами60.
Надписи
содержат данные о рабах по крайней мере в администрации (или вспомогательном
персонале) рудников. Одна из надписей в общине рутенов (Аквитания) посвящена
управляющему железными рудниками императора Тиберия Змарагду: Zmaragdo
vil(l)ico quae(s)t(ori) magistro ex decurion(um) decr(eto) familiae Ti(berii)
Caesaris quae est in m[etal]lis (CIL, XIII, 1150). Из текста явствует, что на
рудниках была занята рабская фамилия Тиберия. Змарагд одновременно с функциями
управляющего (вилика) выполнял обязанности квестора и магистра фамилии
императорских рабов, организованной в коллегию. Посвящение ему поставлено по
декрету декурионов этой фамилии-коллегии. Другая надпись, происходящая из
Немавза (Нарбонская Галлия) – надгробие раба железных рудников, принадлежащих
городским общинам: D. M. Primionis ferrariar (urn servi) Vitalis contuber (CIL,
XII, 3336).
Эпиграфические
данные свидетельствуют об участии рабов и в металлообрабатывающем производстве.
В Лугдуне конвенов (Saint-Bertrand-Comminges) найдено посвящение Хиона, раба
Павлина, богу Вулкану-Марсу, поставленное им во исполнеиие обета61.
В надписи из Лука Августа в общине воконтиев речь идет о посвящении Вулкану,
поставленном во исполнение обета отпущенником некоего Патерна (CIL, XII, 1572).
Вулкан почитался в Галлии как покровитель кузнечного дела и обычно изображался
с двумя другими божествами – покровителями ремесла – Меркурием и Минервой62.
Известно, также, что изображения Вулкана и посвящения ему находят
преимущественно в Галлии, особенно в ее северо-восточных областях, в то время
как в других провинциях Римской империи они встречаются крайне редко63.
Помимо кузнечного дела, в культе Вулкана отразилось развитие таких ремесел, как
слесарное и скобяное, изготовление ножей, гвоздей, а также бронзовых,
серебряных и золотых изделий, монетное, оружейное производство и т.п. Об этом
свидетельствуют соответствующие изображения Вулкана и орудий труда посвятителей64.
Рабы,
как и отпущенники, использовались в добыче свинца и производстве свинцовых
изделий, о чем свидетельствуют их марки на свинцовых трубах: Мартин, раб Гая
Аврелия; Тиберин, раб колонии Немавз; раб Атиллы; Сений, раб Секста65;
Лукулл, раб Мандлония66. Во всех случаях речь идет о рабах, причем
не рядовых работниках, но мелких предпринимателях, подобно тому как это
наблюдалось в гончарном ремесле: марки рабов-гончаров, в которых мы видели
мастеров и владельцев мастерских, аналогичны этим. Таким образом, перед нами
рабы-металлурги, владевшие мастерскими в качестве пекулия. На одной из
свинцовых труб имеется марка отпущенника: Caius libertus (CIL, XII, 5701, 30).
По-видимому, после освобождения он остался верен своему ремеслу, но работал в
мастерской уже как ее подлинный владелец.
Таким
же образом использовался труд рабов и отпущенников в кузнечном ремесле, в производстве
бронзы и бронзовых изделий. На бронзовых изделиях, открытых в Нарбонской
Галлии, можно прочесть их имена. Например: Domitior(um) ser(vus?) Sal(inus?) – B Авеннионе (CIL, XII, 5690, 38); Eutychi
S(exti) It... Aod(ami?) s(ervi?) – в Толозе (CIL, XII, 5690, 46).
Надписи
упоминают отпущенников, занятых в производстве скобяных изделий (CIL, XIII,
4467), ювелиров (CIL, XIII, 4391, 4465, 4475). В одной из надписей читаем о
том, что некий Луций Цервий Зет, отпущенник Луция, гвоздарь по профессии,
поставил надгробье себе при жизни и своей отпущеннице Ноте совместно с
отпущенницей Юкундой (CIL, XII, 4467).
Известны
по надписям отпущенники, занимавшиеся обработкой драгоценных металлов. Так,
сохранилось надгробие севира-августала Луция Оптата, отпущенника по социальному
статусу, золотых дел мастера по профессии, поставленное им себе и еще трем
лицам, имеющим имена с совпадающими praenomina и nomina: L. lib(ertus) Optatus
aurifex IIIIII vi[r] Aug(ustalis) c(oloniae) I(uliae) P(aternae) N(arbonensis)
M. sibi et L. Cornelio Epheso L. Cornelio Campano, L. Cornelio Thyaero... (CIL,
XII, 4391). У Оптата praenomen, без сомнения, такое же, как и у остальных
троих, в которых следует видеть отпущенников или соотпущенников Оптата,
продолжавших и после манумиссии трудиться в прежней отрасли производства.
Гробницы, общие для отпущенников одного и того же господина, – явление
достаточно распространенное (и не только в Галлии). Некоторую параллель к
только что приведенной надписи мы находим еще в одной – из Нарбона: ...Corastor
C(ai) l(ibertus) [sibi) et M. Fonteio Acantho aurifici et Gluconi contubernali
et Chloae Valeriae (CIL, XII, 446), хотя упомянутый в ней золотых дел мастер
Марк Фонтей Аканф не мог быть ни патроном, ни соотпущенником тесно связанного с
ним какими-то иными отношениями посвятителя надписи Корастора.
Отпущенником
был и гранильщик драгоценных камней Квинт Бебий Терций: [Q]. Baebius Q. 1. Tertius faber limarius in suo hic
requiescit (CIL, XII, 4475 = ИЛН, 299).
Рассмотренные
надписи позволяют утверждать, что рабы и отпущенники были заняты в горнорудных
разработках, металлообрабатывающем производстве, ювелирном деле.
Источники
показывают, что наряду с рабским трудом в названных отраслях производства
широко использовался и труд работников свободного состояния. Надписи называют
оружейников67, кузнецов (CIL, XIII, 5475), шлемовщиков (ILTC, 355),
золотых и серебряных дел мастеров68, шлифовальщиков (CIL, XIII,
2024), штамповщиков69. Многочисленны марки свободных работников,
занятых в производстве свинца70 и т.п. У конвенов в одной из
надписей упоминаются сельчане, занятые разработкой железных рудников: pagani
ferrarienses (CIL, XIII, 384). Надгробная стела, обнаруженная в 1938 г. у
медиоматриков близ Меца, упоминает имена кузнецов, членов одной семьи, и
украшена изображениями кузнечных инструментов71. Такого же рода
изображением сопровождается имя работника Луция Спина на надгробии из Немавза
(CIL, XII, 3355). У эдуев посвящение римскому центуриону поставили работавшие
под его руководством изготовители панцирей – loricarii (XIII, 2828).
Труд
рабов и отпущенников использовался в соляных копях и мраморных карьерах. Так, в
одной эпитафии речь идет о двух отпущенниках, добывающих соль: "При жизни
Луций Салон Букцеон, отпущенник Луция и Публия, – себе и умершему Луцию Салонию
Гилару, отпущеннику Луция и Публия, салинатору" (CIL, XII, 5360). В
Аквитании у конвенов (д. Верхняя Гаронна) в карьере встречаются многочисленные
посвящения – наскальные алтари, скульптурные изображения из местного мрамора,
надписи – богу Эррипу, почитавшемуся как покровитель горных промыслов (ILTG,
2–20, 24–30). Несомненно, все эти посвящения поставлены лицами, связанными с
работой в карьере. Одно из посвящений богу Эррипу поставлено рабом местного
уроженца Самбедона (ILTG, 15). Это свидетельствует о том, что местные
землевладельцы эксплуатировали труд рабов в карьерах при добыче мрамора.
Некоторые
из посвятителей были потомками пришельцев из областей развитых
рабовладельческих отношений – Греция и Италии. Так, один из них, Борз, называет
себя сыном Евтика: Евтик – латинизированное греческое имя (ILTG, 8 и прим.). В
другой сильно фрагментированной надписи упоминается некто Navigius, возможно,
отпущенник италийского рабовладельца (ILTG, 14 и прим.). Новым для Галлии было
имя посвятителя Анициана (ILTG, 6 и примеч.). Скорее всего, подобного рода
деловые люди, привлеченные в Галлию выгодами предпринимательства, продолжали
привычную им практику эксплуатации рабов и на галльской почве. Наконец следует
отметить, что именно в Аквитании, в области Пиренеев, находились самые крупные
мраморные копи, которые входили, как предполагается, в императорский
Пиренейский сальтус, располагавшийся по соседству с общиной онезиев в горной
части области конвенов (Plin., N. h., IV, 108). По-видимому, мраморные копи
императора эксплуатировались при помощи не только рабского труда, из посвящений
богу Эррипу некоторые поставлены явно свободными работниками. Об этом можно
судить по их именам, более или менее распространенным у конвенов: Сембедон
(ILTG, 12, 15; CIL, XIII, 389), Монтан (ILTG, 7 и прим.), Ветуст, сын Венуста,
и др.72 В одной из надписей посвятители выступают как некая
этническая общность: Erriapo deo comferani posuerunt v. s. l. m. (ILTG, 2 и
прим.).
Обращает
на себя внимание посвящение Эррипу, которое поставлено от имени всех работавших
в карьере мраморщиков: Deo Erriapo v(otum) s(olverunt) marmo(rarii) omnes
(ILTG,3). Оно дает повод думать, что работники каменоломен были организованы в
профессиональные коллегии. Не случайно, по-видимому, и то, что в одном из
частных посвящений Эррипу некий Север, сын Сеннетара, называет себя, вопреки
обычаю, сначала по профессии, т.е. мраморщиком, а потом уже по имени отца
(заявляя о себе, таким образом, как о части целого): Severus... marmora(rius)
Sennetari f(ilius)73. Из той же области конвенов происходит
посвящение богу Сильвану от имени трех владельцев мастерских и сотоварищей по
коллегии (ILTG, 23). По-видимому, в коллегию мраморщиков упомянутого карьера
входили работники различных социальных состояний: в цитированной выше надписи
работники карьера называют себя не просто мраморщиками, а "все
мраморщики", в отличие от других случаев, когда в той или иной форме
оговаривается, кто именно был членом коллегии (как, например, в только что
упомянутом посвящении Сильвану).
Связь
свободного сельского населения с работой в карьерах позволяет предполагать
посвящение некоего Секста Фабия Асклепиада – медика по профессии и, судя по его
имени, отпущенника по социальному статусу, в честь божественного дома, Юпитера,
Геркулеса Саксана и сельчан ратумагенских (ILTG, 358) – надпись происходит из
той же части Белгики, где располагался каменный карьер, а Геркулес Саксан
почитался в качестве покровителя карьера. По всей вероятности, посвящение в
честь божественного дома связано с принадлежностью карьера императору. Во
всяком случае известно, что в Белгике были императорские земельные владения.
Итак,
мы приходим к выводу о применении в горнодобывающих промыслах и
металлообработке не только рабского, но и свободного труда. Состояние
источников не позволяет точно установить преобладание того или другого. Однако,
учитывая, что надписи называют, наряду с отдельными работниками, фамилии рабов,
с одной стороны, и целые села, с другой, можно говорить о большой роли и
рабского, и свободного труда в названных отраслях производства. Соотношение
должно было зависеть от того, кому принадлежали рудники или кузницы, частным
владельцам, городским общинам или императорам, а также от степени романизации
области. Не случайно, что у конвенов, принадлежавших к наиболее романизированной
civitas Аквитании, надписи чаще всего упоминают горняков-рабов; у белловаков
же, мало затронутых романизацией, посвящение богу-покровителю горных работ
Геркулесу Саксану связывается с местными сельчанами.
Рабы
и отпущенники использовались и во многих других отраслях производства. В
надписи из Толозы речь идег о рабах, которые под руководством городских
должностных лиц выполняли различные архитектурно-строительные работы (CIL, XII,
5388), причем рабы эти были не общественными, а частновладельческими. Оказаться
под руководством городских магистраторов они могли, если господа передали их в
распоряжение должностных лиц – либо в наем, либо в порядке участия в
общественных работах города. В надписи из Нарбона отпущенник Луций Антроний
Руф, поставивший при жизни надгробие себе и отпущеннице Генине Амене, называет
себя строителем: v. L. Antroni[us L. l.] Rufus structor v. Genina A. l. Amoena
(CIL, XII, 4511). Из Нарбона же происходит надгробие лепщика-отпущенника Публия
Узулена Анопта и его жены – отпущенницы Узулены Гилары (CIL, XII, 4479). В
Лугдунской Галлии отпущенники встречаются среди плотников, объединенных в
корпорации. Так, отпущенник Цезон Никон был севиром-августалом, членом коллегии
плотников, поселившихся в Лугдуне. Надгробие ему было поставлено его соотпущенником
Цезонием Меной, членом той же коллегии (CIL, XIII, 1939).
Рабы
и отпущенники были заняты также в производстве предметов широкого потребления:
в изготовлении одежды, военных плащей, кулинарном деле и т.п. Надгробная
надпись из Вьенны (CIL, XII, 1898) посвящена севиру-августалу Лугдуна Гаю
Рузонию Секунду его соотпущенником – тоже севиром-августалом – Гаем Рузонием
Мироном. Тот и другой были центонариями – мастерами по изготовлению лоскутных
одеял – и входили в состав соответствующей профессиональной коллегии. Из
прежнего, рабского состояния этих мастеров, думается, можно заключить, что в
мастерских и коллегиях, объединявших людей названной профессии, наряду со
свободными и отпущенниками, имелись и рабы. В Аквах Секстиевых надгробие
поставлено отпущеннику колонии центонарию Сексту Пунику Антену (?), члену
соответствующей коллегии и севиру-августалу (CIL, XII, 5775). Об
отпущенниках-изготовителях одежды (vestiarii) речь идет в надписях из Трира
(CIL, XIII, 3705), из общины лингонов (CIL, XIII, 5705) и Нарбона (CIL, XII,
4520, 4521). В Нарбоне же встречаются отпущенники-изготовители военных плащей
(CIL, XII, 4509), красильщики пурпуром (CIL, XII, 4507, 4508), шерстобиты (CIL,
XII, 4481), скорняки (CIL, XII, 4500). Можно не сомневаться, что в перечисленных
нами отраслях производства, наряду с упомянутыми в надписях отпущенниками (и
вообще свободными), трудились и рабы.
Отпущенников
мы находим занятыми в производстве съестных изделий: хлебопеков, кулинаров,
колбасников (CIL, XII, 4470, 4483). В одной из надписей упомянут осевший в
Нарбоне римский хлебопек Луций Декумий Феликс, отпущенник Луция Декумия Гилара,
тоже отпущенника (CIL, XII, 4503). Надгробный памятник близ Люксембурга имеет
барельефное изображение мастерской, на котором можно различить контуры бочек и
пяти человек в плащах с капюшонами. По стенам мастерской развешаны орудия
труда: тесло, ножницы и др. Предполагают, что это бочарная мастерская. На
фронтоне памятника надпись: Cletuso vernae [defu]ncto et Eburia(e)
m[...co]niugi viva iu[ssit] (Esperandieu, V, 4221).
Рабский
труд применялся не только в производстве материальных благ. Какая-то часть
рабов была занята в торговле. В Лугдуне нам известен торговец серебряной
посудой – отпущенник Гней Даний... Минусон (CIL, III, 1948). Торговцу вином и
гончарной посудой, поселившемуся в Лугдуне, треверскому гражданину, поставили
посвящение брат и отпущенники, которые, видимо, были его помощниками и
торговыми агентами и до и после освобождения от рабской зависимости74.
Севир-августал из Лугдуна, корабельщик на Араре, центонарий и почетный
хлеботорговец, имел своих отпущенников, один из которых и поставил ему
посвящение (CIL, XIII, 1972). В Немавзе отпущенник, севир-августал Квинт
Аврелий Герма был торговцем одеждой италийского производства. Ему поставили памятник
отпущенники: севир-августал Политик, Феб, Реститут и Синтиха75. В
Нарбоне мы встречаем отпущенников Публия Альбия Гигина, мелочного торговца
(propola – CIL, ХП, 4506 = ИЛН, № 915), и торговца Андра (CIL, XII, 5971). В
Апте обнаружено посвящение Меркурию, поставленное отпущенником Луцием Целием
Суриллием во исполнение обета, данного им, когда он был еще рабом: Mercurio L.
Coel. Surillio ser(vus)
v(ovit) l(iber) s(olvit) (CIL, XII, 1080). Возможно, этот бывший раб был
торговцем (Меркурий почитался прежде всего как покровитель дорог и торговли).
Накопив денег, он сумел выкупить себя из рабства, заранее поставив перед собой
эту цель (о чем и свидетельствует данный им Меркурию обет). Аналогичную
ситуацию можно предполагать в следующей надписи, открытой между Вьенной и
Гратианополем: Mercurio Aug(usto) sacr(um) Т. Eppius D. l(ibertus Iulianus ex
voto (CIL, XII, 2195).
У
воконтиев посвящение Меркурию поставлено отпущенником Секста Марцелла, также во
исполнение обета (CIL, XII, 1314). В CIL, XII, 1316 посвящение Меркурию
сопровождается изображением петуха, борова с колпаком, барана и сосуда.
Известно, что колпак являлся символом отпуска раба на волю. И здесь перед нами
надгробие вольноотпущенника, как и в предыдущих случаях, добившегося отпуска на
волю благодаря торговой деятельности. В Нарбоне встречаем отпущенников,
занимавшихся торговлей свиным салом (CIL, XII, 4483) и маслом (4499). В надписи
CIL, XII, 2379, найденной между Вьенной и Аостой, упоминается вилик корабля
(vilicus navis), из чего следует, что рабовладельцы поручали иногда рабам самые
широкие полномочия по сбыту продукции. Такие рабы скорее других могли
разбогатеть и добиться отпуска на волю. Став отпущенниками, они или продолжали
обслуживать хозяйство бывшего господина, но на иных уже условиях, или
обзаводились собственным. Некоторые из отпущенников превращались в
судовладельцев и, таким образом, ставили свое дело на широкую ногу: в Нарбоне
встречаются отпущенники-навикулярии (CIL, XII, 4495, 5972).
Источниками
засвидетельствованы рабы и отпущенники многих других непроизводственных
профессий.
В
общине воконтиев обнаружено посвящение служанке-рабыне: [H]elenai Titiniai
ancil[l]ai (CIL, XII, 1412). Рабыня Корнелии Северы, Викториана, из Гланума,
несомненно, тоже принадлежала к домашней челяди (АЕ, 1946, 193). В надписи из
Лугдуна упоминается кормилица Марциала (CIL, XIII, 2104). Рабы-слуги изображены
в надгробных барельефах из общины треверов. На одном из них представлен раб,
прислуживающий за столом и подающий различные яства (Esperandieu, VI, 5057). Барельефы
другого надгробья из той же общины отражают различные сцены домашнего
обслуживания госпожи ее служанками-рабынями (Esperandieu, VI, 4102). Подобные
сцены отражены в надгробных барельефах из Новиомага (Esperandieu, VI, № 5142,
5148). В ряде надгробий из Бонны (Castra Bonnensia, совр. Бонн)76 и
общины сантонов (Esperandieu, VI, № 2804) изображены рабыни-служанки. В надписи
из Авенниона упоминается familia urbana некоего Аталиция Фирмана, которая во
исполнение обета поставила алтарь богу Сильвану (CIL, XII, 1025).
Домашние
рабы, отпущенные на волю, в некоторых случаях оставались в доме своих господ и
продолжали исполнять прежние свои обязанности. В надписи из Немавза упоминается
domestica libert(a) (CIL, XII, 3043). В одной из лугдунских надписей речь идет
об отпущенниках Сальвии, Девикке и Гайавке, опекунах детей-наследников своих
господ (fili et heredes ponend. curaver... Salvio et Gaiauco lib. tutorib. –
CIL, XIII, 2136).
Во
многих надписях речь идет о гладиаторах. Так, в Немавзе обнаружены эпитафии в
честь мурмиллонов Ивенка (CIL, XII, 3326) и Колумба Серениана, эдуя,
сражавшегося 25 раз (CIL, XII, 3325); гладиатора, египтянина из Александрии,
Апта, принимавшего участие в 37 сражениях (там же, XII, 3329); гладиатора Гая
Амиана (та.м же, XII, 3330). Квинту Беттию Грацилу, трижды увенчанному
гладиатору-пронзателю (t(h)r(aex)), родом из Испании, поставил посвящение его
учитель Луций Сестий Латин (CIL, XII, 3332 = ИЛН, № 1183). Часть гладиаторов,
как видно из имен, – свободные (может быть, отпущенные). В других эпитафиях
упоминаются гладиаторы, сражавшиеся на колеснице, один по происхождению араб
(CIL, XII, 3324), другой – грек (CIL, XII, 3323); ретиарий, боец с сетью (CIL,
XII, 3327); гладиатор-пронзатель (CIL, XII, 3331). В надписи из Арелаты
упоминается negotiator familiae gladiatoriae... (CIL, XII, 727). У видукассов
еще в III в. гладиаторские бои были весьма популярны. Один из почтенных граждан
этой общины, Тит Сенний Солемн, выступал устроителем всякого рода зрелищ, в том
числе гладиаторских ипр, в своем городе. В 238 г. им было организовано 32
состязания гладиаторов, причем в течение четырех дней восемь пар выступали в
бою без пощады (CIL, XIII, 3162 = ИЛН, № 1120). О большой популярности
гладиаторских зрелищ в Галлии свидетельствуют сравнительно часто встречающиеся
изображения гладиаторских состязаний в качестве сюжетов керамических
орнаментов, настенных украшений в домах богатых рабовладельцев77 и
надгробных рельефов.
Достаточно
обычны в Галлии рабы и отпущенники различных "интеллигентных"
профессий. Из нарбонских надписей узнаем об отпущенниках-врачах: Луции Помпонии
Диокле (CIL, XII, 4489), Публии Лукцее Мене (XII, 4488), греках по
происхождению, и Соксе Фадее, медике Секса (XII, 4486); об отпущеннике из
Немавза (XII, 3342). В Немавзе встречаем севира-августала, грека по
происхождению, видимо, отпущенника, занимавшегося правом (XII, 5900: iur.
studios). У авсков в Аквитании в одной из надписей упоминается отпущенник Клара
Афраний График, который был учителем, переписчиком и игроком в шашки: Afranio Clari
lib. Graphico doctori librario
lusori latrunculorum cur. c. R. (CIL, XIII, 4444). У гельветов бывший
раб Постум Гермес вместе с Квинтом Постумом Гигином на свои средства принесли
какой-то дар врачам и учителям с посвящением божественности Августа, Гению
колонии гельветов и Аполлону (XIII, 5079). Благочестивейшим воспитателям, рабам
и отпущенникам поставил надгробие какой-то отпущенник из Немавза: D. M. Porciae
Lade et Optati ser. Epaera
conlibert. Syntyche Anatole ser(vae) pedagogis piissimis (CIL, XII, 3832). Об
учителях-отпущенниках узнаем из лугдунской надписи, посвященной десятилетнему
подростку, отпущеннику Августа, Виктору, который был из числа учащихся (CIL,
XII, 2038 = ИЛН, № 476). В Арелате (CIL, XII. 737) и Вьенне (CIL, XII, 1929)
надгробия посвящены актерам, но актеры нередко были рабами. Во втором случае
упоминающиеся актеры составляли корпорацию: Scaenici Asiticiani et qui in eodem
corpore sunt... (CIL, XII, 1929).
***
Императорских
рабов мы встречаем на ответственных казначейских постах диспенсаторов (и их
рабов-помощников – викариев)78, при ведомствах по сбору налогов79
(где они пришли на смену рабам откупных товариществ – CIL, XII, 5362; XIII,
1819), в Лугдуне на монетном дворе (где раб императора Тиберия выполнял функции
aequator monetae – CIL, XIII, 1820), а также на более низких должностях:
посыльных (известна [f]amilia tabellarior[um] [C]aesaris n(ostri) qua[e s]unt
Narbone – CIL, XII, 4449), письмоносцев при легионах (CIL, XIII, 1828) и т.п.80
Из
императорских отпущенников, к примеру, могут быть названы: прокуратор ведомства
по сбору налога с наследств в Лугдунской провинции и Аквитании (CIL, XIII,
1800), табулярии разных рангов81, регистратор в ведомстве патримония82,
адъюторы и т.п.83
Муниципальные
рабы (т.е. рабы городов), как и императорские, использовались в качестве
работников канцелярий и архивов, мелких служащих при магистратах, а также в
железных рудниках, принадлежавших городской общине (в Немавзе).
Упомянем
некоторых рабов и отпущенников городов – арраritores при магистратах: в Лугдуне
надпись упоминает ликторов трех декурий (CIL, XIII, 1813), в Нарбоне – глашатая
(CIL, XII, 4504). В надписи из Tailloires (между Августом и Деманнским озером)
речь идет о том, что некто Блезий Грат, имевший право римского гражданства,
принес в дар городу часы со всеми относящимися к ним сооружениями, общей
стоимостью в 10 тысяч сестерциев, и, кроме того, дал 4000 сестерциев на покупку
раба. который наблюдал бы за этими часами (CIL, XII, 2522). Сведения о рабах
городов мы находим в надписях общин, наиболее романизированных, имевших статус
колоний или муниципия. Так, в надписи из Лугдуна упоминается отпущенница
колонии Клавдия Свава (CIL, XIII, 1914); у битуригов – отпущенница общины
Приска (CIL, XIII, 5831); в Немавзе – раб колонии Секундион и его сожительница
Ювентия Фортуната (CIL, XII, 3310), отпущенница колонии Марита Немавзийская и
ее отпущенница Мария Маритума (CIL, XII, 3661); в Нарбоне – раб колонии
Хрисогон (CIL, XII, 4450), отпущенник города Гай Юлий Нарбонский (CIL, XII,
4916), раб колонии Фавст и его викарий Миринон (CIL, XII, 4451), рабы (CIL,
XIII, 5694, 5696) и отпущенники (CIL, XIII, 5883, 5693) города в общине
лингонов; раб города в Вьенне (CIL, XII, 1925); у аулерков-ценоманов –.раб
города Кресценс (ILTG, № 343). Рабы городов упоминаются в надписях из Бурдигалы
(CIL, XIII, 603, 817), обшил сантонов (CIL, XIII, 1070, 1094) и воконтиев (CIL,
XII, 1595), колонии Валенсии (CIL, XII, 1775), из Акв Секстиевых (CIL, XII,
5775), в надписях из Лакторы (CIL, XIII, 504, 506, 507, 508, 511–519), датируемых
211–241 гг.
Особую
категорию общественных рабов составляли рабы храмовые. У воконтиев, например,
мы .находим раба, который был в храме служителем при жертвоприношениях:
victimarius Voc(ontiorum) servus (CIL, XII, 1593). Между Гратианополем и границами
центронов открыт алтарь, поставленный богу Аполлону Юстием, рабом храма
Меркурия и Цереры (CIL, XII, 2318). В надписи из Немавза упоминается служитель
Юноны (CIL, XII, 3062), в надписи из Бурдигалы – рабыня коллегии почитателей
Юпитера (Iovensium serva – CIL, XIII, 646). В Лугдуне встречаем рабов при храме
Ромы и Августа: Abascantus Trium Galliarum servus (CIL, XIV, 328; см. также
326, 327, 1725).
Рассмотренные
источники дают основание говорить о наличии в Галлии разных категорий рабов:
частновладельческих, императорских, муниципальных. Частновладельческих рабов мы
наблюдали во многих отраслях производства, а также в различных сферах вне его
(слуги, гладиаторы, лица "интеллигентных" профессий). Императорские
рабы являлись служащими провинциального или местного масштаба, были заняты в
канцеляриях, в ведомствах по сбору налогов, в рудниках и каменоломнях.
Муниципальные рабы выполняли сходные функции в своих городах, а также были
мелкими служащими при магистратах. К общественным рабам можно отнести также рабов
храмов, коллегий и т.п.
* * *
Существует
мнение, что число рабов в римской Галлии увеличивалось главным образом за счет
местного плебса84. Для заключения о развитии галльского рабства за
счет порабощения местного населения есть основания. В "Записках о
Галльской войне" Юлия Цезаря отражена та стадия развития, на которой
находилось большинство племен Галлии в период римского завоевания – стадия
разложения общинно-родовых отношений и образования государственности85.
Цезарь проводит резкую грань между родовой энатью и находившимися в той или
иной зависимости от аристократии рядовыми общинниками, которых он обозначает
римским термином "плебс" (I, 4; V, 3; VI, 13; VII, 42). Существовало
большое число homines egentes, homines perditi (VII, 4; VIII, 30), т.е.
"неимущих", "пропащих", а также obaerati – должников,
вынужденных отдаваться в рабство к знати (VI, 13). Весьма развиты были
клиентские отношения: иногда целые поселения – oppida – находились в клиентской
зависимости от отдельных представителей родовой знати (VIII, 32; см. также VI,
19; VII, 4). Цезарь упоминает иногда и рабов (V, 45; VI, 19; VIII, 30). О
наличии рабов в доримской Галлии свидетельствуют Диодор Сицилийский (V, 26) и
Посидоний (IV, 36). Доримская Галлия, таким образом, уже знала рабство, хотя
оно и не могло в тех условиях получить сколько-нибудь широкого применения.
Рост
производительных сил и товарно-денежных отношений, наблюдавшийся в последующее
за римским завоеванием время86, не мог не сказаться на дальнейшем
углублении социальной дифференциации. Именно таким путем часть должников и
клиентов, составлявших местный плебс, могла быть обращена в рабство. Это
подтверждается тем, что некоторые рабы и отпущенники были местного
происхождения и носили кельтские имена, например: Довиок (CIL, XIII, 2254),
Монтая (CIL, XIII, 119, 170), Квигон (CIL, XIII, 2669), Коссутиа (CIL, XII,
423), Авга (CIL, XII, 1013)87, или назывались именем галльской
цивитас: Тревер (CIL, XIII, 2032, 2669), Тонгр (CIL, XIII, 3599), Вьеннец (CIL,
XII, 3327), Эдуй (CIL, XII, 3325).
Существенное
влияние на развитие рабовладельческих отношений в Галлии оказала романизация, в
частности такие ее элементы, как урбанизация, выразившаяся в выведении колоний,
строительстве новых городов по римскому образцу и муниципализации городского строя88.
Как мы уже видели, наибольшее число рабов и отпущенников встречается в областях
романизованных, находившихся в непосредственной близости и соприкосновении с
римско-италийским рабовладельческим миром (Нарбонская провинция, центральная
часть Лугдунской Галлии, юго-восточные области Аквитании), местами расположения
римской армии (прирейнские области) и особенно в городских общинах, которые
были римскими колониями (Нарбон, Лугдун).
Прямым
следствием романизации следует считать появление муниципальных рабов, в том
числе храмовых. Известно, что кельты вообще не имели храмов, их заменяли
святилища, а всеми делами культа ведали друиды. В римское же время появились
храмы, посвященные Марсу, Меркурию, Минерве, Аполлону и другим божествам.
Показательно, что в противовес муниципализованным общинам, в которых храм
помещался в городе, храмы местных богов в менее романизованных областях
Средней, Северной и Западной Галлии представляли собой культовые центры сел,
напоминавших кельтские деревни доримского времени89.
Императорские
владения, наиболее обширные в Аквитании и Белгике, хотя вообще в Галлии
сравнительно с другими римскими провинциями немногочисленные, несомненно
сыграли определенную роль в развитии рабовладельческих отношений. Особенно это
относится к рудникам и каменоломням, в которых применялся рабский труд. С
римским завоеванием и романизацией связано развитие рабства за счет поселения в
галльских городах пришлых, особенно римско-италийских, рабовладельцев – всякого
рода предпринимателей, торговцев, ветеранов-колонистов и людей, оседавших на
земле, приведших с собой своих рабов и отпущенников и внедрявших таким образом
в Галлии практику эксплуатации рабского труда. Еще Цицерон отмечал (Р. Font.,
5, 11), что никакое предприятие среди галлов (с момента завоевания Южной Галлии
и превращения ее в Нарбонскую провинцию) не велось без содействия римлян. В
Великую (или Косматую) Галлию италийские купцы начали проникать еще до ее
завоевания, многие сопровождали войско Цезаря, в особенно большом числе они
появляются здесь после утверждения римлян в Галлии. В первые века н.э.
италийские купцы и всякого рода деловые люди были почти во всех городах не
только Нарбонской, но и других трех галльских провинций90. Надписи
упоминают для этого времени также испанцев, британцев, греков, финикийцев,
сирийцев, африканцев91. Согласно исследованию Пырвана, число
иноземцев в Бурдигале, например, достигло 10% от общего населения этого города92.
Еще больше их было в римских колониях Лугдуне и Нарбоне. Этническая пестрота
населения прослеживается и в других галльских городах..
Источником
рабства была работорговля. Надпись из Немавза посвящена оптовому работорговцу –
venaliciario graegario – Гнею Невию Диадумену (CIL, XII, 3349). Надпись из Mons
Poenius (Швейцария) упоминает работорговца (mango) гельвета Гая Домиция
Карассоуна (Dessau, 4851 = ИЛН, № 504). Работорговцу Гаю Айацию посвящено
надгробие из Колонии Агриппины (CIL, XIII, 8348 = ИЛН, № 503). Одним из
ближайших к Галлии пунктов работорговли (помимо упомянутой Колонии Агриппины)
Страбон называет Аквилею в Цизальпийской Галлии (V, 1,8). О значении
работорговли свидетельствует и довольно пестрый этнический состав рабов и
отпущенников. Об этом можно судить по встречающимся иногда в надписях указаниям
на этническую принадлежность или по прозвищам. Встречаются рабы и отпущенники,
прозвища которых позволяют предполагать греческое, азиатское, египетское,
фракийское, италийское и т.п. происхождение93. В условиях I–III вв.
рабы-иноземцы могли быть и завезены в Галлию осевшими в ней иностранными рабовладельцами,
и куплены через работорговцев94. Имел место и естественный прирост
рабов. Термин, обозначавший домородного раба – verna95, мог
употребляться как имя собственное, сохранявшееся и у отпущенника в качестве
cognomen. Так, в одной из надписей речь идет о Тите Валерии Верне из Форума
Юлия (CIL, XII, 4535), в другой – о Марке Ирпиене Верне (CIL, XII, 4874)96.
Следует,
наконец, упомянуть и о "вскормленниках" (alumni), воспитанных в доме
господина. Они упоминаются в надписях наряду с другими членами фамилии. В одной
из лугдунских эпитафий в качестве членов фамилии покойной патроны выступают ее
отпущенницы Юлия Азия, Юлия Евтихия и alumnus Теодот (CIL, XIII, 2180). Между
Валенсией и Вьенной открыто надгробие, поставленное пятилетней
"вскормленнице", Контесии Мартинале, ее патронами Контесией Севериной
и Гаем Титом Седулом (XII, 1805). В одной из вьеннских надписей упоминается
алюмн Грек (XII, 1962)97. Обращают на себя внимание не галльского
происхождения прозвища "вскормленников". Это были, скорее всего,
подкидыши, ставшие воспитанниками чужих семей, а также, может быть,
малолетки-невольники, купленные у работорговцев.
К
сожалению, проследить эволюцию рабства в пределах изучаемого нами времени
представляется вряд ли возможным. Большая часть надписей не датирована.
Некоторые вообще не поддаются датировке. В последние годы предприняты попытки
определить критерии хронологизации эпиграфических памятников и датировать
надписи отдельных городов Галлии. Однако эти критерии нуждаются в дальнейшем
усовершенствовании, поскольку они, как оказалось, не равнозначны для разных
областей98.
В
силу отмеченных трудностей мы ограничимся тем, что приведем здесь итоги
подсчетов, сделанных на основании результатов хронологизации эпитафий Лугдуна и
Вьенны, полученных А. Оденом и И. Бюрнаном99: из 519 лугдунских
эпитафий ими были датированы 451. Из 100 примерно лугдунских надписей,
упоминающих, как мы считаем, рабов и отпущенников, одна надпись приходится на
первый период I в. (до 40-х годов), 3 – на второй (40–70 гг.), 20 – на третий
(70–115 гг.), 10 – на четвертый (115–140 гг.), 24 – на пятый (140–240 гг.), 13
– на шестой (240–ок. 310 г.). Среди 177 вьеннских эпитафий мы нашли примерно 20
надписей с упоминанием рабов и отпущенников. Из них оказались датированными 11,
в том числе на первый период (до 70 г.) приходится 1 надпись, на второй (около
70–125 гг.) – 1, на третий (около 125 г.–начало III в.) – 8, на четвертый (III
в.–начало IV в.) – 1. Как видно, и в Лугдуне и Вьенне наибольшее число надписей
с упоминаяием рабов и отпущенников приходится примерно на одно и то же время: в
Лугдуне – на III и IV периоды (т.е. на время от 70 по 240 г.), во Вьенне – на
III период (т.е. на время от 125 г. по начало III в.). Лугдун как римская
колония, и Вьенна как один из самых значительных городов Нарбонской Галлии
относятся к числу наиболее романизованных. Поэтому можно допустить, что
подобные же хронологические вехи в развитии рабства наблюдались и в других
романизованных областях Галлии100.
***
Исследование
вопроса о положении рабов осложняется тем обстоятельством, что эпиграфические
памятники, как уже отмечалось, отражают положение не рядовых, а в известном
смысле привилегированных рабов. Отсюда – попытки историков выяснить положение
рабов в Галлии на основании не местных материалов, а общих римских,
преимущественно юридических. Так, по мнению Дюваля, положение рабов в Галлии
можно описать, только основываясь на данных римских юридических источников, не
будучи при этом уверенным, что римские законы не получали там какого-то особого
применения101. Другим следствием состояния источников оказывается
идеализация положеняя рабов. Апологетом древнего рабства со своеобразной
позиции критики современной капиталистической эксплуатации труда как наемного
рабства выступил К. Жюллиан. Он находит возможным утверждать, будто рабство
способствовало появлению "новых форм человеческого идеала" – таких,
как прилежание к труду, дисциплинированность, доброта господина,
признательность слуги. Дисциплинированность – якобы результат строгого
наблюдения, а трудолюбие – надежды при помощи скопленных таким образом
сбережений получить свободу. Совместные погребения господ с их рабами и
отпущенниками приводят Жюллиана в умиление, и он заключает: "Античное
рабство в определенных отношениях имело больше демократического мужества и
человечности, чем сегодняшний наемный труд. Ничего нет более трогательного, чем
эти надгробные памятники Галлии, алтари, на которых господин молил богов за
своего сына и своего раба, и могилы, где он покоился в мире со своим
слугой". Хотя Жюллиан не отрицает фактов возмущения и саботажа со стороны
рабов, ученый утверждает, что они были редки и должны рассматриваться как
явление, по своей природе общее для всех времен102.
В
действительности те надписи или надгробия с барельефными изображениями, о
которых говорили выше, свидетельствуют преимущественно не о большинстве рабов,
земледельческих или занятых в ремесле и рудниках (т.е. в отраслях, где
потреблялась основная рабочая сила), но посвящены рабам-виликам, акторам,
квалифицированным мастерам, канцелярским и другим служащим, слугам, лицам
"интеллигентных" профессий – т.е. в первую очередь таким рабам,
которые не только возвышались над собратьями по сословию, но управляли ими, а
часто и сами были рабовладельцами. Домородный раб императора из Виндониссы, занимавший
должность диспенсатора, имел рабов-викариев, которые, в свою очередь, были
весьма состоятельны и влиятельны: один из них, Асклепиад, восстановил за свой
счет для сельчан Виндониссы сожженный пожаром храм Юпитера (CIL, XII, 5194).
Викариев мы встречаем не только у императорских рабов (CIL, XIII, 1818; 6423),
но и у раба колонии – в Нарбоне (CIL, XII, 4451).
Именно
рабы, находившиеся в привилегированном положении, имели в первую очередь семьи
(о чем свидетельствуют надгробья с посвящением рабов своим родным – CIL, XIII,
796, 5830 и др.). Более того, иногда после манумиссии они вступали в брак со
своими бывшими господами. Но если жены-отпущенницы на известном социальном
уровне – явление довольно обычное (примером может служить надгробие из Генавы,
поставленное Мансветинии Юстинии, отпущеннице и жене, ее мужем и патроном Гаем
Мансветинием Патерном103, то в надписи из Немавза мы сталкиваемся с
гораздо более редким случаем, когда мужем свободнорожденной женщины оказывается
ее бывший раб: С. Seius Epagathio sibi patronae uxori vivus fecit (CIL, XII,
3892). О том, что Гай Сей Эпагатион был отпущенником своей жены,
свидетельствует не только обращение к жене как к патроне, но и изображение на
его надгробий двух колпаков – символа вольноотпущенничества104.
Нередкие
совместные погребения господ и рабов также, конечно, отражают положение не
рядовых из них, а наиболее приближенных к господину слуг, воспитанных или
родившихся в его доме. Так, из Лугдуна происходит надгробие господина и его
кормилицы (CIL, XIII, 2104). В Бурдигале у сантонов Эсцинг, сын Басса, исполнил
обет Юпитеру Августу за своих сыновей и домородных рабов (CIL, XIII, 568).
Родителям и рабу поставили надгробие дети у конвенов (CIL, XIII, 170). В этой
же связи следует рассматривать надписи, поставленные господами своим рабам105
и рабами – своим господам106.
Рабов
и тех отпущенников, которые продолжали оставаться при господине и после
манумиссий, связывал общий для них культ гения господина107. Кроме
того, рабы и отпущенники входили в коллегии108.
Некоторые
рабы принадлежали одновременно нескольким рабовладельцам. Например, на
бронзовой вещи из Авиньона читаем: "Салин, раб Домициев" (CIL, XII,
5690, 38: Domitior(um) ser(vus) Sal(inus)). Об отпущенниках нескольких господ
речь идет в надписях из Нарбона: Марция Маврилла, отпущенница Квинта и женщины
(CIL, XII, 4979 и др.). В Нарбоне же встречаем отпущенника Статия, сделавшего
посвящение пяти лицам, которых он называет своими патронами: Q. Iulio Tarsae f.
Congenicco, Т. Iulio Q. f. Pedono, L. Iulio Q. f. Nigro, Sex. Iulio Q. f.,
Sextio, M. Iulio Q. f. Severo, Statius l. patronis suis (CIL, XII, 4883) – судя
по именам, это отец семейства, бывший перегрин, недавно получивший римское
гражданство, и его четыре сына. Уже говорилось о салинаторах Букции и Гиларе,
отпущенниках двух рабовладельцев, Луция и Публия Салонов (CIL, XII, 5360). В
Луке засвидетельствован Гай Венезий Эпафродит, отпущенник Кая Целия Гермагора и
Венезий Атициллы (CIL, XII, 1563).
* * *
Мотивы
освобождения рабов были различны: по завещанию109, сожительство со
свободными или рождение в результате такого сожительства110, иногда
поводом для отпуска раба на волю была его безупречная служба или выкуп. Мы уже
упоминали посвящение Меркурию, поставленное по обету, данному еще до освобождения.
В Арелате памятник гению своих господ Макра и Лициниана, из рода Анниев,
поставил бывший раб Алфий по обету после освобождения (CIL, XII, 619). Надпись
из Немавза упоминает имя Луция Юлия Пекулиариса: L. Iulius Peculiaris (CIL,
XII, 3649).
Его
cognomen показывает, что он прежде был рабом на пекулии, как и другой Юлий
Пекулиарис, чье имя донесено до нас надписью из Буржа: D. M. Iuli(i) Peculiaris111.
В стихотворной надписи из Нарбона говорится о том, что иноземный раб добился
освобождения благодаря своему усердию (CIL, XII, 5026 = ИЛН, № 713).
Наличие
многочисленных надписей о вольноотпущенниках – свидетельство широкой практики
отпуска рабов на волю. Вольноотпущенничество диктовалось прежде всего
потребностями развивавшегося рабовладельческого общества (о чем и
свидетельствует наличие значительного количества отпущенников в наиболее
романизованных областях Галлии) и, насколько мы можем судить, касалось
преимущественно находившихся в сравнительно привилегированных условиях
городских рабов, которым и посвящены в первую очередь исследуемые памятники.
Достоверно засвидетельствованные случаи освобождения сельских рабов очень редки112.
Примечательно,
что отпущенные на волю рабы при возможности сами становились рабовладельцами,
содействуя таким образом воспроизводству из поколения в поколение отношений
рабства и отпущенничества113, что доказывает жизненность
рабовладельческих отношений в изучаемый период.
О
действительном положении основной массы рабов при нынешнем состоянии источников
можно скорее догадываться, чем высказать определенные суждения. Наличие вилика
в сельских доменах, особых помещений для инвентаря и для жилья работников, а
также общего зала, служившего одновременно кухней, столовой, местом отдыха и
работы в непогодные дни, создает впечатление, что быт сельскохозяйственных
рабов в Галлии не отличался в своих основных чертах от условий существования
римско-италийских рабов, занятых в той же сфере производства. Остатки
эргастула, обнаруженные при раскопках в одной из сельских вилл, и рабские
кандалы – в другой свидетельствуют о применении суровых средств для наказания
рабов. Об этом же позволяют догадываться эпиграфические данные. В уже
упоминавшейся нарбонской стихотворной надписи, датируемой I в. н.э. и
посвященной рабу, который в конце концов добился освобождения благодаря своей
покорности и усердной службе, отмечается как нечто исключительное то, что он,
служа господину, не знал побоев: ...et pretio [obtin]uit, quod prec[e n]on
valuit. Officiis vicit
[do]minum nec verbera sens(it]... (CIL, XII, 5026).
Разумеется,
рабы далеко не всегда оказывались покорными. В стихотворной надписи из
Могонциака читаем о том, что 30-летний отпущенник-"скотовод"
(Iucundus M. Terenti l. pecuarius) был убит своим рабом, который и сам после
этого покончил с собою, бросившись в реку: Iucundus M. Terenti l. pecuarius...
vivere non potuit plures XXX per annos, nam erupt servos mihi vitam et ipse
praecipitem sesse deiecit in amnem: abstulit huic Moenus, quod domino eripuit.
Памятник убитому поставил за свой счет его патрон – не собственник ли тех стад,
при которых состоял отпущенник Юкунд со своим рабом-пастухом (или пастухами)?
(CIL, XIII, 7070 = ИЛН, № 519.)
Нет
сомнения, что исключительно тяжелым было положение рабов-рудокопов, как и
рабов-гладиаторов.
Об
острых классовых противоречиях и борьбе рабов свидетельствуют социальные
движения, имевшие место в Галлии в I–II вв., в которых наряду с другими низшими
слоями населения принимали участие и рабы. Повествуя о восстании Флора и
Сакровира в 21 г., Тацит говорит о рабах-гладиаторах. Забронированные в железо
и потому менее уязвимые в сражениях, они оказались как раз наиболее упорными и
составляли боевую линию фронта восставших (Ann., III, 43–46). Рабы, как
предполагают, были участниками восстания против Империи, которое вспыхнуло в 173–174
гг. во время первой германо-языгской войны Марка Аврелия114. С
большей уверенностью можно говорить об участии рабов в грандиозном движении
Матерна в 186 г., которое античные авторы, а вслед за ними буржуазные историки
назвали восстанием "дезертиров", злодеев и разбойников115.
Итак,
нет сомнения в том, что в Галлии I–III вв. труд рабов находил применение в
сельском хозяйстве, гончарном ремесле, рудниках и копях, металлургии,
строительстве, производстве предметов широкого потребления, торговле. Наличие
рабов на пекулии может служить показателем развитых форм рабства, как и то, что
рабы были гладиаторами, людьми интеллектуального труда, служащими и т.п.
Большое
число отпущенников, их роль в хозяйственной жизни и других сферах деятельности
галло-римского общества, значение в воспроизводстве рабовладельческих отношений
– также свидетельство развитости и жизнеспособности рабства в изучаемый период.
Одновременно
во всех перечисленных отраслях производства большую роль играл и труд
свободных. В некоторых ремеслах (как, например, в гончарном и особенно в Трех
Галлиях) он преобладал. В сельском хозяйстве, кроме рабов и свободных,
использовался труд людей, находившихся в различных формах зависимости. Следует
подчеркнуть и неравномерность развития рабства по областям. Наиболее развиты
были рабовладельческие отношения в civitates, которые находились ближе всего к
Италии и к местам расположения римской армии.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://ancientrome.ru/