Элементарное мышление, или рассудочная деятельность, животных: основные понятия и методы изучения

Элементарное мышление, или рассудочная деятельность,
животных: основные понятия и методы изучения.

Зорина Зоя Александровна, Полетаева Инга Игоревна

Основные экспериментальные данные о мышлении животных,
о способности к экстренному решению новых задач, для которых у них нет
«готового» решения. Анализ основных взглядов на природу мышления животных.
Определение требований, которые необходимо соблюдать при планировании,
проведении и обработке результатов экспериментов. Описание методик изучения
рассудочной деятельности животных. Сопоставление экспериментов по орудийной
деятельности и характеристик ее проявлений при жизни животных в естественных
условиях. Краткие сравнительные характеристики решения элементарных логических
задач животными разных таксономических групп. Обоснование необходимости
комплексного разностороннего тестирования для получения полноценной
характеристики уровня рассудочной деятельности вида.

Следующие разделы посвящены экспериментальному
изучению этой формы когнитивной деятельности, которая по своим
приспособительным функциям и механизмам отлична от инстинктов и способности к
обучению.
1. Определения понятия «мышление животных».

Ранее было приведено краткое описание структуры
мышления человека и названы критерии, которым должен отвечать акт поведения
животного, чтобы в нем можно было видеть участие процесса мышления. Напомним,
что в качестве ключевого было выбрано определение А. Р. Лурия, согласно
которому «акт мышления возникает только тогда, когда у субъекта существует
соответствующий мотив, делающий задачу актуальной, а решение ее необходимым, и
когда субъект оказывается в ситуации, относительно выхода из которой у него нет
готового решения (курсив наш. — Авт.) — привычного (т.е. приобретенного в
процессе обучения) или врожденного».

Иными словами, речь идет об актах поведения, программа
которых должна создаваться экстренно, в соответствии с условиями задачи, и по
своей природе не требует действий, представляющих собой пробы и ошибки.

Мышление человека — процесс многогранный, включающий и
развитую до уровня символизации способность к обобщению и абстрагированию, и
предвосхищение нового, и решение задач за счет экстренного анализа их условий и
выявления лежащей в их основе закономерностей. В определениях, которые дают
мышлению животных разные авторы, сходным образом отражаются всевозможные
аспекты этого процесса, в зависимости от того, какие формы мышления выявляются
теми или иными экспериментами.

Современные представления о мышлении животных
складывались на протяжении всего XX столетия и во многом отражают
использованные авторами исследований методические подходы. Интервал времени
между некоторыми работами этого направления составил более полувека, поэтому их
сопоставление позволяет проследить, как менялись взгляды на эту исключительно
сложную форму высшей нервной деятельности.

У высокоорганизованных животных (приматов, дельфинов,
врановых птиц) мышление не ограничивается способностью к решению отдельных
задач, но представляет собой системную функцию мозга, которая проявляется при
решении разнообразных тестов в эксперименте и в самых разных ситуациях в
естественной среде обитания.

В структуру процесса мышления многие авторы включали
способность как к экстренному решению тех или иных элементарных логических
задач, так и к обобщению.

В. Келер (1925), впервые исследовавший проблему
мышления животных в эксперименте (см. 2.6), пришел к выводу, что
человекообразные обезьяны обладают интеллектом, который позволяет им решать
некоторые проблемные ситуации не методом проб и ошибок, а за счет особого
механизма — «инсайта» («проникновения» или «озарения»), т.е. за счет понимания
связей между стимулами и событиями.

В основе инсайта лежит, по мнению В. Келера, тенденция
воспринимать всю ситуацию в целом и благодаря этому принимать адекватное
решение, а не только автоматически реагировать отдельными реакциями на
отдельные стимулы.

Предложенный В. Келером термин «инсайт» вошел в
литературу для обозначения случаев разумного постижения внутренней природы
задачи. Этим термином активно пользуются и в настоящее время при исследовании
поведения животных для обозначения внезапных решений ими новых задач, например
при описании поведения обезьян, осваивающих амслен (гл. 6).

Современник и единомышленник В. Келера американский
исследователь Р. Йеркс на основе разнообразных экспериментов с
человекообразными обезьянами пришел к выводу, что в основе их когнитивной
деятельности лежат «иные процессы, нежели подкрепление и торможение. Можно
предполагать, что в скором времени эти процессы будут рассматриваться как
предшественники символического мышления человека...» (курсив наш. — Авт.).

Наличие мышления у животных допускал И. П. Павлов (см.
2.7). Он оценивал этот процесс как «зачатки конкретного мышления, которым и мы
орудуем», и подчеркивал, что его нельзя отождествлять с условными рефлексами. О
мышлении, по мнению И. П. Павлова, можно говорить в случае, когда связываются
два явления, которые в действительности постоянно связаны: «Это уже будет
другой вид той же ассоциации, имеющей значение, может быть, не меньшее, а
скорее большее, чем условные рефлексы — сигнальная связь».

Американский психолог Н. Майер (Maier, 1929) показал,
что одна из разновидностей мышления животных — способность в новой ситуации
реагировать адекватно за счет экстренной реорганизации ранее приобретенных
навыков, т.е. за счет способности «спонтанно интегрировать изолированные
элементы прошлого опыта, создавая новую, адекватную ситуации поведенческую
реакцию» (см. также 2.8). К сходному представлению совершенно независимым путем
пришел Л. Г. Воронин (1984), хотя в своих ранних работах он скептически
относился к гипотезе о наличии у животных рассудочной деятельности. По мнению
Л. Г. Воронина, наиболее сложный уровень аналитико-синтети-ческой деятельности
мозга животных составляет способность комбинировать и перекомбинировать
хранящиеся в памяти условные связи и системы из них. Эту способность он назвал
комбинационными УР и рассматривал ее как основу для формирования образного,
конкретного мышления (ниже рассмотрены современные методики изучения этой формы
мышления — 8).

Н. Н. Ладыгина-Котс (1963) писала, что «обезьяны имеют
элементарное конкретное образное мышление (интеллект), способны к элементарной
абстракции (in concrete) и обобщению. И эти черты приближают их психику к
человеческой». При этом она подчеркивала, что «...их интеллект качественно,
принципиально отличен от понятийного мышления человека, имеющего язык,
оперирование словами как сигналами сигналов, системой кодов, в то время как
звуки обезьян, хотя и чрезвычайно многообразны, но выражают лишь их
эмоциональное состояние и не имеют направленного характера. Обезьяны, как и все
другие животные, обладают лишь первой сигнальной системой действительности».

Способность к экстренному решению новых задач.
Способность устанавливать «новые связи в новых ситуациях» составляет важное
свойство мышления животных (Дембовский, 1963; 1997; Ладыгина-Котс, 1963; 1997;
Рогинский, 1948).

Л. В. Крушинский (1986) исследовал эту способность как
основу элементарного мышления животных.

Мышление, или рассудочная деятельность (по
Крушинскому), — это «способность животного улавливать эмпирические законы,
связывающие предметы и явления внешнего мира, и оперировать этими законами в
новой для него ситуации для построения программы адаптивного поведенческого
акта».

При этом Л. В. Крушинский имел в виду ситуации, когда
у животного нет готовой программы решения, сформированной в результате обучения
или обусловленной инстинктом.

Напомним, что это именно те особенности, которые
отмечены в определении мышления человека, данном А. Р. Лурия (1966). В то же
время, как подчеркивает Л. В. Крушинский, имеются в виду ситуации, выход из
которых может быть найден не методом проб и ошибок, а именно логическим путем,
на основе мысленного анализа условий задачи. По его терминологии, решение
осуществляется на основе «улавливания эмпирических законов, связывающих
предметы и явления внешнего мира» (см. 6).

Американский исследователь Д. Рамбо, анализирующий
процесс символизации у антропоидов, подчеркивает когнитивную природу этого
явления и рассматривает мышление животных как «адекватное поведение, основанное
на восприятии связей между предметами, на представлении об отсутствующих
предметах, на скрытом оперировании символами» (Rumbaugh, Pate, 1984) (курсив
наш. — Авт.).

Другой американский исследователь, Д. Примэк (Premack,
1986) также приходит к выводу, что «языковые» способности шимпанзе (сложная
форма коммуникативного поведения) связаны с «умственными процессами высшего
порядка».

К таким процессам Примэк относит способности к
сохранению «сети перцептивных образов-представлений, к использованию символов,
а также к мысленной реорганизации представления о последовательности событий».

Не ограничиваясь обучением шимпанзе созданному им
языку-посреднику (см. 2.9.2), Примэк разработал и в значительной степени
осуществил комплексную программу изучения мышления животных. Он выделил
следующие ситуации, которые надо исследовать, чтобы доказать наличие мышления у
животных:

решение задач, моделирующих естественные для животного
ситуации («natural reasoning»);

построение аналогий («analogical reasoning», см. гл.
5);

осуществление операций логического вывода
(«inferential reasoning»);

способность к самоосознанию.

Всестороннюю характеристику интеллекта животных дал в
своей книге «Мыслящие антропоиды» американский исследователь Ричард Бирн
(Byrne, 1998). По его мнению, в понятие «интеллект» включены способности особи:

извлекать знания из взаимодействий со средой и сородичами;

использовать эти знания для организации эффективного
поведения как в знакомых, так и в новых обстоятельствах;

прибегать к мышлению («thinking»), рассуждению
(«reasoning») или планированию («planning») при возникновении задачи;

осуществлять любые формы соединения отдельных
фрагментов знаний для создания программы нового действия (см. 8).

Способность к обобщению и абстрагированию и
формированию до-вербальных понятий. Это еще одно важнейшее проявление зачатков
мышления животных (Koehler, 1956; Ладыгина-Котс, 1963; Mackintosh, 1988; и
др.). Как указывает Фирсов (1987; 1993), возможно, именно эта форма высшей
нервной деятельности составляет первооснову других, выше перечисленных
проявлений мышления. Л. А. Фирсов дает следующее определение данной способности:

«Способность к обобщению и абстрагированию — это
умение животного в процессе обучения и приобретения опыта выделять и
фиксировать относительно устойчивые, инвариантные свойства предметов и их
отношений».

Способность предвидеть результаты собственных действий.
Ряд авторов, исследовавших разумные элементы в целостном поведении животных в
естественных или близких к ним условиях, особо отмечает еще и этот вид высшей
нервной деятельности, а также способность к «активному оперированию следовыми
образами и планированию действий» (Панов, 1983; Фирсов, 1987; Visalberghi,
Fragaszy, 1997; Byrne, 1998; см. также гл. 5).

Так, всестороннее знание поведения в естественной
среде обитания привело этолога Дж. Гудолл (1992) к уверенности в том, что
шимпанзе обладают зачатками мышления, которые проявляются в разнообразных
формах и многих ситуациях. Она пользуется таким определением мышления:

«Умение планировать, предвидеть, способность выделять
промежуточные цели и искать пути их достижения, вычленять существенные моменты
данной проблемы — вот в сжатом виде суть рассудочного поведения».

«Социальное сознание». Это особая грань процесса
мышления животных (social cognition), которая проявляется в способности
учитывать поведение сородичей — совершаемые ими действия и их последствия.
Примэк и Вудраф (Premack, Woodruff, 1978) первыми начали систематическое
изучение способности шимпанзе к отвлеченной оценке мысленных состояний других
особей и прогнозированию на этой основе их намерений. Эту сторону интеллекта
животных Примэк назвал «theory of mind», подчеркивая прежде всего ее
отвлеченный характер (см. также: Povinelly et al., 1989; 1992; 1995 и гл. 7).
Это наиболее сложное и трудно выявляемое свойство разума высших позвоночных.

Мышление животных обеспечивает (теми или иными
способами) способность сразу же адекватно реагировать на новую ситуацию, для
которой нет ранее подготовленного решения (см. гл. 7у.

Рассмотрим теперь те конкретные эксперименты, в
которых можно выявлять различные формы довербального мышления животных,
исследовать их природу и выяснить, в какой мере они представлены у животных
разных систематических групп.
2. Основные направления изучения элементов мышления у
животных. Экспериментальные модели.

Для экспериментального изучения зачатков мышления
животных используются достаточно многочисленные и разнообразные по своей
природе тесты. Часть из них в той или иной степени воссоздает проблемные
ситуации, которые могут возникать в естественной среде обитания. Их решение
основано на способности животного оперировать так называемыми «эмпирическими
законами», т.е. естественно присущими среде физическими закономерностями (см.
6.1). Наряду с ними в экспериментах используются задачи, логическая структура
которых задается произвольно и которые не имеют аналогов в природной среде (например,
тест Ревеша—Крушинского, см. 7).

Исследования способности животных к решению новых
задач в новых, экстренно возникших ситуациях, для выхода из которых у них нет
«готового решения» и которые могут быть решены «за счет улавливания связей и
соотношений между предметами и явлениями», за счет «активного овладения
закономерностями окружающей среды» при первом же предъявлении. Такой тип задач
использовали В. Келер (см. 5), Л. В. Крушинский (см. 6), отчасти Л. А. Фирсов
(1977), Е. Мен-зел (Menzel, 1979), Д. Гиллан (Gillan, 1981) и др. Следует
подчеркнуть, что во всех случаях возможно логическое решение задачи на основе
мысленного анализа ее условий, т.к. по своей природе она не требует
предварительных «проб и ошибок». Л. В. Крушинский называл их «элементарными логическими
задачами». Они представляют собой альтернативу ситуациям, где нужный результат
не может быть достигнут иначе, чем методом проб и ошибок на основе повторения,
совпадения, подкрепления стимулов и/или реакций.

Способность животных решать задачи за счет переноса
ранее выработанной реакции на новые стимулы (или наборы стимулов) и в новые
ситуации. В основе этого типа элементарного мышления лежит функция обобщения,
т.е. способность в процессе обучения выделять признаки, общие для ряда
стимулов, или выявлять закономерности, лежащие в основе решения ряда однотипных
задач.

Часть тестов в той или иной степени была заимствована
из арсенала методов психологии человека и модифицирована для опытов на
животных:

оценка способности к операциям логического вывода;

оценка способности к построению аналогий (см. гл. 5).

В тех случаях, когда животным предъявляют задачи,
решение которых у человека связано с функцией второй сигнальной системы, их
необходимо преобразовать в невербальную форму. Примером такого преобразования
может служить тест на транзитивное заключение, предложенный американским
исследователем Д. Гилланом (Gillan, 1981). Этот тест был разработан для опытов
на шимпанзе, но оказалось, что его можно с успехом использовать для ворон и
голубей.

Очевидно, сам по себе факт решения подобного теста не
означает, что животные и человек решают его с помощью одних механизмов. Поэтому
(как и следует по «канону К. Л. Моргана», см. 2.3) необходимо особенно
тщательно проанализировать, действительно ли в основе решения лежит
предполагаемая экспериментатором логическая операция или животные используют
более простой механизм, например ассоциативное обучение.

Применение «канона К. Л. Моргана» — обязательный этап
анализа способности животных к мышлению.

В основе большинства элементарных логических тестов,
используемых для оценки рассудочной деятельности, лежат проблемные ситуации,
связанные с добыванием пищи. В одних случаях животное все время видит приманку,
которая отделена от него какой-либо преградой или расстоянием (см. 5), в других
она тем или иным способом исчезает из поля зрения (см. 6).

Если животное без специального обучения, без проб и
ошибок, при первом же предъявлении «изобретает» способ достижения приманки,
такое решение рассматривают как проявление мышления.

Следует подчеркнуть, что во втором типе задач, когда
приманка исчезает из поля зрения, животное должно руководствоваться при решении
не ее непосредственным воздействием на органы чувств, а ее «мысленным образом».
Такое решение еще раз свидетельствует о когнитивной природе этих явлений.

Исследование мышления животных базируется в основном
на анализе таких способностей, как:

оценка количественных параметров среды, т.е. «счет»
(см. гл. 5);

орудийная деятельность (см. ниже);

освоение языков-посредников (см. гл. 6).
3. Каким требованиям должны удовлетворять тесты на
рассудочную деятельность.

Как же нужно проводить эксперимент, чтобы быть
уверенным, что он выявляет именно способность к разумному решению задачи, а не
какие-то другие когнитивные функции? Прежде чем переходить непосредственно к
описанию методик экспериментов, рассмотрим некоторые общие требования, которым
они должны удовлетворять.

В противоположность первым, в значительной мере
описательным работам, например опытам В. Келера (см. 5), которые к тому же
могли быть проведены главным образом на приматах, в настоящее время существует
ряд универсальных тестов, применимых для животных разных видов. Благодаря
структуре такого теста животное может решить его при первом же предъявлении, а
результат выражается в форме «да или нет», доступен объективной регистрации,
количественной оценке и статистической обработке.

Результаты первых предъявлений теста. Как правило, они
считаются наиболее информативными для оценки уровня рассудочной деятельности
животного. Если же тест необходимо повторить, то для того, чтобы при этом он
оставался, согласно определению, «новым тестом в новой ситуации», используются
специальные приемы (см. 6).

Право- и левостороннее предъявления подкрепляемого
стимула при повторении опыта на одном и том же животном чередуются в
квазислучайном порядке, чтобы предотвратить формирование предпочтение выбора
стимула только с одной из сторон. Для этого часто используют стандартные
фрагменты последовательности случайных чисел, выбранные так, чтобы в каждых 10
опытах число предъявлений стимула с обеих сторон было одинаково и не превышало
двух или трех повторений подряд. Например: Л-Пр-Л-Л-Пр-Пр-Л-Пр-Пр-Л или
Пр-Л-Пр-Л-Пр-Пр-Л-Л-Пр-Л.

Соблюдение общих принципов физиологической и
экологической адекватности условий эксперимента — это необходимое требование ко
всем тестам на рассудочную деятельность. Его выполнение способствует
уверенности в том, что полученная в эксперименте характеристика отражает
способность именно к экстренному логическому решению, а не какие-то другие особенности
поведения (Дашевский, 1979; Дьюсбери, 1981).

Специфику сенсорных, двигательных и мотивационных
особенностей животного необходимо учитывать для обеспечения адекватности тестов
на рассудочную деятельность. Действительно, невозможно себе представить, чтобы
голубь при доставании корма воспользовался орудием или чтобы животное,
обладающее тонким обонянием, не использовало запаховые подсказки, а
руководствовалось только зрительной информацией о направлении движения корма.
При решении задач, связанных с анализом разного рода зрительной информации,
необходимо убедиться, что животные обладают достаточно развитым зрением.
Например, животные с ограниченными возможностями восприятия цветов могут не
справиться с задачей, где требуется тонкое их различение, но это не значит, что
у них отсутствует изучаемая когнитивная функция. Или другой пример: специальные
опыты показали, что хищные млекопитающие обладают достаточно развитой
бинокулярностью зрения. Это позволило утверждать, что их неспособность к
решению задачи на оперирование эмпирической размерностью фигур не может быть
отнесена за счет этого рода сенсорного дефицита и связана, по-видимому, с
другими механизмами (Дашевс-кий, 1979; см. 6.3).

Подобным же образом были проанализированы когнитивные
способности голубей, чтобы объяснить отсутствие у них способности к
экстраполяции направления движения пищевого раздражителя, исчезающего из поля
зрения (см. 6.2). Оказалось, что голуби способны к достаточно тонкому
восприятию и анализу движущихся стимулов и после многих сочетаний могут
научиться успешно прослеживать движение точки на экране (Rilling, Neiworth,
1987). Из этого следует, что их неспособность к экстраполяции направления
движения пищевого стимула в новой ситуации также не связана с сенсорным
дефицитом.

«Отказы» от решения. Помимо правильных и неправильных
ответов при решении теста могут наблюдаться случаи, когда животное вообще не
совершает никакой реакции — ни правильной, ни ошибочной. Одной из причин этого
может быть неспособность осуществить нужную реакцию из-за ограниченности его
двигательных или манипуляционных возможностей. Например, бесполезно предлагать
собаке доставать приманку палкой или ждать, когда она будет что-то сооружать из
ящиков, поскольку ей заведомо недоступны манипуляции такого рода. Еще одной
причиной таких «отказов» может быть боязнь обстановки опыта. Очевидно, что
эксперименты с таким животным следует отложить до полного угашения у него
страха и тревоги.

Размеры экспериментальной установки. При тестировании
способности к экстраполяции необходимо учесть, что животные разных видов
существенно различаются по своим размерам и это может повлиять на результаты
решения. Этого можно попытаться избежать, подобрав размеры установки так, чтобы
животное «не заблудилось» в слишком большой для него камере, направляясь к
передвигающейся за ширмой приманке (см. 6.2). Именно поэтому хищных
млекопитающих тестировали с помощью ширмы длиной около 3 м и высотой около 1 м,
расположенной в комнате площадью 25 кв. м, а мышей — в камере размером 24 х 15
х 15 см (см. рис. 12).

Мотивационное состояние животного. Для получения
адекватной оценки способности к рассудочной деятельности у тестируемого
животного необходимо создавать соответствующее мотивационное состояние. Как
правило, опыты проводят на голодных животных при пищевом подкреплении, причем
желательно подбирать наиболее привлекательную для каждой особи приманку. По
мере привыкания к обстановке опыта уровень пищевой депривации можно ослабить.

Вопрос о том, какая степень голодания допустима в
таких экспериментах, до недавнего времени решался чисто эмпирически. Однако в
зарубежных лабораториях установлены правила обращения с лабораторными
животными, которые предусматривают, в частности, что они должны сохранять не
менее 80% нормального веса. Это правило входит в кодекс этических принципов
Американской психологической ассоциации (см.: Animal Behaviour. 1991. V. 41. P.
183—186).

В то же время при работе с высшими млекопитающими
более целесообразным может быть использование не пищевой мотивации, а
стремления к игре и исследованию окружающей среды. В частности, чтобы дельфины
решали задачу на оперирование эмпирической размерностью фигур, в качестве
приманки использовали не пищу, а мяч (Кру-шинский и др., 1972). Большинство
экспериментов по обучению шимпанзе языкам-посредникам (см. гл. 6) проводится
без пищевого подкрепления, а за счет удовлетворения их любознательности. В
некоторых опытах подкреплением им служит возможность посмотреть видеофильм.

Убедительный пример влияния мотивации на характер
решения теста на рассудочную деятельность получен в работе А. Ф. Семиохиной и
С. И. Забелина (1978). По их данным, белые лабораторные крысы проявили
способность к экстраполяции направления движения, если объектом поиска был
рычаг, с помощью которого включалось электрическое раздражение ряда структур
мозга (самостимуляция), тогда как задачу на экстраполяцию направления движения
пищевой приманки они практически не решали.

Видоспецифические особенности поведения могут быть
одним из возможных объяснений удачного решения того или иного теста. Например,
различия в результатах решения задачи на экстраполяцию направления движения
пищевого раздражителя могут быть объяснены тем, что одни животные в
естественных условиях питаются движущейся добычей, в то время как кормом для
других служат неподвижные объекты. Для того, чтобы убедиться в том, что
успешное решение не есть следствие особенностей поведения, связанных с
экологией вида, например с пищевой специализацией, для оценки уровня его
рассудочной деятельности целесообразно применять комплекс различных тестов, в
том числе и таких, решение которых не зависит от способа питания (см. гл. 8).
Опыты должны проводиться так, чтобы животные с сильно развитым обонянием
(грызуны, собаки) не могли использовать при решении тестов запаховые метки. Для
этого надо промывать камеру после каждой пробы, не закладывать приманку в
объекты, где ее можно найти по запаху, уравновешивать запахи в разных точках
камеры.

Предотвращение невольных «подсказок» экспериментатора
составляет особенно важный момент при планировании экспериментальной процедуры.
Такая опасность была очень убедительно продемонстрирована в истории «умного
Ганса» (см. 3.2.2.3). Речь идет о тех неосознаваемых идеомоторных движениях,
которые может непроизвольно совершать экспериментатор, когда животное приближается,
например, к «правильному» стимулу. Чтобы избежать этого, применяют «слепой»
контроль, когда проводящий опыт человек не знает, какие реакции правильны.
Кроме того, тенденция большинства современных методик состоит в том, что подача
стимулов и регистрация реакций животного производится автоматически, с помощью
компьютерных программ.

Для получения достоверных результатов при проведении
когнитивных тестов необходимо соблюдать целый набор условий. Повторим их
кратко:

возможность оценить выполнение теста при первом
предъявлении;

обеспечение «новизны» стимулов при повторных
предъявлениях задачи;

соответствие условий эксперимента сенсорным,
манипуляционным и локомоторным возможностям животных данного вида;

оценка экологических и этологических особенностей
данного вида;

создание у животного мотивации, побуждающей его решать
задачу;

устранение таких признаков, которые животное могло бы
использовать при решении (обонятельные, пространственные и другие
стимулы-«подсказки»);

предотвращение невольных «подсказок» экспериментатора.

Другие требования, которые необходимо учитывать при
организации экспериментов, мы рассмотрим ниже, при описании используемых в
подобных опытах методик. Дополнительно в соответствующих разделах будут
рассмотрены некоторые условия, также необходимые для создания физиологической и
экологической адекватности тестов на рассудочную деятельность.
4. Классификация тестов, применяемых для изучения
рассудочной деятельности (мышления) животных.

К настоящему времени накоплены разнообразные и
многочисленные, но разрозненные данные о мышлении животных. Они получены в
разных лабораториях, с помощью весьма разнообразных тестов. Единая
классификация таких тестов, основанная на особенностях разных аспектов мышления
животных, практически отсутствует. Для восполнения этого пробела ниже приведена
классификация существующих ныне тестов для изучения мышления животных (Зорина,
1997), которой мы в дальнейшем будем пользоваться.

I. Улавливание принципа, лежащего в основе задачи, с
правильным ответом в первой пробе




1. Достижение приманки, находящейся в поле зрения,
но недоступной:





2. Поиск приманки, исчезающей из поля зрения: 1)
экстраполяция направления движения пищевого стимула;





3. Экстренное выявление дискретного изменения
положения (перемещения) приманки в ряду позиций: тест Ревеша— Крушинского







1) преодоление преграды или выбор обходного пути;









2) достижение приманки с помощью орудий





2) оперирование пространственно-геометрическими
признаками







II. Реорганизация ранее усвоенных независимых навыков




1. Выбор нового пути в лабиринте:





2. «Сотрудничеств» при добываниии корма:





3. Выбор стимула, ранее связанного





4. «Доставание банана» голубями







1) отыскание пути в трехлучевом лабиринте;





1) наблюдения в природе;


2) совместные манипуляции для добычи приманки





с большим количеством подкрепления











2) выбор короткого пути в лабиринте








III. Выявление общего алгоритма




1. Последовательные переделки сигнального значения
стимулов при УР-дифференцировке





2. Формирование установки на обучение






IV. Обобщение и абстрагирование




1. Обобщение абсолютных признаков





2. Обобщение относительных признаков





3. Формирование «естественных» понятий





4. Формирование довербальных понятий





5. Использование символов






У. Операции логического вывода




1. Построение аналогий





2. Транзитивное заключение






VI. «Социальное сознание» (Social Cognition)




1. Самоузнавание в зеркале





2. «Перемена ролей»





3. Преднамеренный обман






В этой главе приводятся наиболее известные методы
изучения тех форм рассудочной деятельности животных, которые связаны с
экстренным улавливанием принципа задачи (!) и экстренной реорганизацией
независимых навыков (И). Решение на основе выявления общего алгоритма при
многократном предъявлении серии однотипных задач (III) были рассмотрены в гл.
3, а проблемам обобщения и абстрагирования (IV) посвящена гл. 5.
5. Способность к достижению приманки, находящейся в
поле зрения.

С помощью задач этого типа началось непосредственное
экспериментальное исследование зачатков мышления животных. Впервые их
использовал В. Келер (1930) в своих ставших классическими опытах (см. 2.6), где
создаются разнообразные проблемные ситуации, в большей или меньшей степени
новые для животных, а их структура позволяет решать задачи экстренно, на основе
анализа ситуации, без предварительных проб и ошибок.

Задачи, применявшиеся В. Келером, можно расположить в
порядке возрастания их сложности и разной вероятности использования
предшествующего опыта. Рассмотрим наиболее важные из них.

Опыт с корзиной. Это относительно простая задача, для
которой, по-видимому, существуют аналоги в естественных условиях. Корзину
подвешивали под крышей вольеры и раскачивали с помощью веревки. Лежащий в ней
банан невозможно было достать иначе, чем взобравшись на стропила вольеры в
определенном месте и поймав качающуюся корзину. Шимпанзе легко решали задачу,
однако это нельзя с Полной уверенностью расценивать как экстренно возникшее
новое разумное решение, так как не исключено, что с похожей задачей они могли
сталкиваться ранее и имели опыт поведения в подобной ситуации.

Задачи, описанные в следующих разделах, представляют
собой наиболее известные и удачные попытки создания животному проблемных
ситуаций, для выхода из которых у него нет готового решения, но которые можно
решить без предварительных проб и ошибок.
5.1. Достижение приманки с помощью орудий.

В. Келер предлагал своим обезьянам несколько задач,
решение которых было возможно только при использовании орудий, т.е. посторонних
предметов, расширяющих физические возможности животного, в частности
«компенсирующих» недостаточную длину конечностей (см. рис. 1).

Подтягивание приманки за нити. В первом варианте
задачи лежащую за решеткой приманку можно было получить, подтягивая за
привязанные к ней нити (рис. 2А). Эта задача, как выяснилось впоследствии,
оказалась доступной не только шимпанзе, но также низшим обезьянам и некоторым
птицам. Более сложный вариант этой задачи был предложен шимпанзе в опытах Г. 3.
Рогинского (1948), когда приманку надо было подтягивать за два конца тесемки
одновременно. С такой задачей шимпанзе в его опытах не справились (рис. 2Б).



Рис. 1. Изготовление орудия шимпанзе: соединение двух
палок (А). С помощью новой палки большей длины приманку достать можно (Б)
(опыты В. Келера).

Представители приматов разного уровня развития решают
данную задачу с разной степенью успешности, в особенности когда тесемка уложена
сложным образом (рис. 2В) (Rumbaugh et al., 2000).

Использование палок. Более распространен другой
вариант задачи, когда банан, находящийся за клеткой вне пределов досягаемости,
можно было достать только с помощью палки. Шимпанзе успешно решали и эту
задачу. Если палка находилась рядом, они брались за нее практически сразу, если
в стороне — решение требовало некоторого времени на раздумье. Наряду с палками
шимпанзе могли использовать для достижения цели и другие предметы.

В. Келер обнаружил многообразные способы обращения
обезьян с предметами как в условиях эксперимента, так и в повседневной жизни.
Обезьяны, например, могли использовать палку в качестве шеста при прыжке за
бананом (рис. 3А), в качестве рычага для открывания крышек, как лопату, при
обороне и нападении; для очистки шерсти от грязи; для выуживания термитов из
термитника и т.п.

Орудийная деятельность шимпанзе. Наблюдения В. Келера
за орудийной деятельностью шимпанзе дали начало особому направлению в изучении
поведения. Дело в том, что использование животными орудий представлялось
наиболее очевидной демонстрацией наличия у них элементов мышления как
способности в новой ситуации принимать адекватное решение экстренно, без
предварительных проб и ошибок. Впоследствии орудийную деятельность в разных
ситуациях (не только в эксперименте) обнаружили и у других видов млекопитающих:
у обезьян разных видов (Дерягина, 1986; Ладыгина-Котс, 1959), у птиц (Фабри,
1980; Jones, Kamil, 1973; Hunt, 1996).



Рис. 2. Добывание приманки с помощью тесемки.

А — шимпанзе выбирает и подтягивает тесемку,
привязанную к приманке (см. текст); Б — подтягивание приманки сразу за два
конца тесемки были для шимпанзе недоступной задачей (опыты Г. 3. Рогинского); В
— график, который демонстрирует успешность решения «задачи с тесемкой»
обезьянами разных видов: слева — простой вариант задачи, когда тесемка
располагалась по прямой; справа — усложненный вариант, когда тесемка была
расположена в виде ломаной линии.



Рис. 3. Использование орудий шимпанзе.

А — шимпанзе применяет палку в качестве шеста, встав
на который можно дотянуться до приманки (опыты В. Келера); Б - молодой шимпанзе
Тарас (опыты Л. А. Фирсова) сообразил, как «заклинить» крышку с помощью палки,
чтобы достать лакомство (см. текст).

Изучение орудийной деятельности составило один из
фрагментов того комплексного исследования ВНД и поведения антропоидов, которое
проводил Л. А. Фирсов (см. 7). В его работах приведены многочисленные
наблюдения за орудийной деятельностью приматов в лаборатории и в условиях,
приближенных к естественным. В течение нескольких сезонов группы обезьян
(шимпанзе, а затем макак) выпускали на небольшой озерный остров в Псковской
области.

Для проверки способности шимпанзе к использованию
природных объектов в качестве орудий был разработан специальный аппарат. Он
представлял собой прозрачный ящик, внутрь которого помещали приманку. Чтобы
получить ее, нужно было потянуть за рукоятку тяги, достаточно удаленную от
аппарата. Проблема состояла в том, что как только животное отпускало рукоятку,
дверца аппарата захлопывалась. При этом тяга была слишком длинной и обеих рук
шимпанзе было недостаточно, чтобы, держась за рукоятку, одновременно дотянуться
до баночки с компотом. Молодой самец Тарас справился с этой задачей. После
безуспешных попыток решить задачу «в лоб» он отошел в сторону ближайших кустов.
По дороге он поднял небольшую хворостину и тут же ее бросил, через несколько
секунд потянулся к сухим веткам ольхи, отломил короткую тонкую веточку, но
бросил и ее. После этого Тарас выломал довольно длинную и прочную хворостину и
с нею вернулся к аппарату. Не делая никаких лишних (поисковых или пробных)
движений, он с силой потянул зарукоять тяги. Открывшуюся при этом дверцу он
заклинил с помощью принесенной из лесу палки. Убедившись в достигнутом
результате, Тарас стремительно бросился к аппарату, открыл дверцу и забрал
компот (рис. 3Б).

Характерно, что поиски нужного орудия не были слепыми
пробами и ошибками: было похоже, что обезьяна действует в соответствии с
определенным планом, хорошо представляя себе, что ей нужно. Проведенный
впоследствии анализ кинокадров, отснятых во время опыта, подтвердил это
предположение, так как пленка зафиксировала движения, которыми Тарас как бы
«примерял» необходимую длину будущего орудия, сопоставляя ее с размерами
собственного тела.

При добывании видимой, но недоступной приманки,
которую опускали на дно узкой и довольно глубокой ямки, шимпанзе также проявили
способность быстро выбирать наиболее подходящее орудие, и это также происходило
не как «пробы наугад», а как бы в результате сопоставления с мысленным образом
нужного им орудия.

В решении этой задачи четко проявились индивидуальные
особенности поведения всех четырех шимпанзе. Так, одна обезьяна (Сильва) каждый
раз особым образом готовила себе орудия. Она пригибала какой-нибудь куст,
отламывала или откусывала от него несколько веток и возвращалась к ямке. Там
она принималась за окончательную подготовку орудий: делила ветки на короткие
кусочки, очищала от листьев, а иногда и от коры. Из этих заготовок она выбирала
одну, остальные бросала и принималась за дело. Если выбор палочки оказывался
неудачным, она снова отправлялась к кусту, и все повторялось в том же порядке.
Другие обезьяны в этих целях использовали случайно подобранные предметы.

Особо надо подчеркнуть, что ни в этих опытах Л. А.
Фирсова, ни в похожих случаях шимпанзе не сохраняли удачного орудия. Отметим,
что Дж. Гудолл наблюдала противоположное явление: шимпанзе носили с собой (по
крайней мере, в течение целого дня) «приглянувшееся» им орудие (Гудолл, 1992).

Извлечение приманки из трубы (опыт Р. Йеркса). Эта
методика существует в разных вариантах. В наиболее простом случае, как это было
в опытах Р. Йеркса, приманку прятали в большой железной трубе или в сквозном
узком длинном ящике (170 х 10 х 10 см), а в качестве орудий животному
предлагались шесты (170 x 4 х 4 см). Оказалось, что такую задачу успешно решают
не только шимпанзе, но и горилла, и орангутан (Yerkes, 1943, см. рис. 4).

Палка (или другое орудие) в руках шимпанзе зачастую
служит не только для добывания корма, но и в других целях (рис. 5).

Применение палок в качестве орудий — результат не
случайных манипуляций, а осознанный и целенаправленный акт.

Конструктивная деятельность обезьян. При анализе
способности шимпанзе применять орудия В. Келер обратил внимание, что помимо
использования готовых палок они изготавливали орудия: например, отламывали
железный прут от подставки для обуви, сгибали пучки соломы, выпрямляли
проволоку, соединяли короткие палки (рис. 1), если банан находился слишком
далеко, или укорачивали палку, если она была слишком длинна.



Рис.  Горилла
выталкивает палкой плод из трубы (опыт Р. Йсркса).



Рис. 5. Использование орудий.

А - «обследование» ноги с помощью палочки; Б -
вытирание носа папиросной бумагой; В - шимпанзе дразнит мартышек палкой (из
работы Н. Н. Ладыгиной-Котс, 1959)



Рис. 6. Использование разных предметов в качестве
орудий (по Н. Н. Ладыгиной-Котс, 1959).

Интерес к этой проблеме, возникший в 20—30-е годы,
побудил Н. Н. Ладыгину-Котс (1959) к специальному исследованию вопроса о том, в
какой степени приматы способны к употреблению, доработке и изготовлению орудий.
Она провела обширную серию опытов с шимпанзе Парисом, которому предлагались
десятки самых разных предметов для добывания недоступного корма. Основной
задачей, которую предлагали обезьяне, было извлечение приманки из трубы.

Методика опытов с Парисом была несколько другой, чем у
Р. Йеркса: в них использовали непрозрачную трубку длиной 20 см. Приманку
заворачивали в ткань, и этот сверток помещали в центральную часть трубки, так
что он был хорошо виден, но достать его можно было только с помощью
какого-нибудь приспособления. Оказалось, что Парис, как и антропоиды в опытах
Йеркса, смог решить задачу и исполь-зов&т для этого любые подходящие орудия
(ложку, узкую плоскую дощечку, лучину, узкую полоску толстого картона, пестик, игрушечную
проволочную лесенку и другие самые разнообразные предметы). При наличии выбора
он явно предпочитал для этого предметы, бльшие по длине или более массивные
тяжеловесные палки (рис. 6).

Наряду с этим выяснилось, что шимпанзе обладает
довольно широкими возможностями использования не только готовых «орудий», но и
предметов, требующих конструктивной деятельности, — разного рода манипуляций по
«доводке» заготовок до состояния, пригодного для решения задачи.



Рис. 7. Изготовление и использование орудий шимпанзе в
условиях неволи.

Животное соединяет палки под углом, использовать такое
орудие явно нельзя (опыты Н. Н. Ладыгиной-Котс, 1959).

Результаты более чем 650 опытов показали, что диапазон
орудийной и конструктивной деятельности шимпанзе весьма широк. Парис, как и
обезьяны в опытах В. Келера, успешно использовал предметы самой разной формы и
размера и производил с ними всевозможные манипуляции: сгибал, отгрызал лишние
ветки, развязывал пучки, раскручивал мотки проволоки, вынимал лишние детали,
которые не давали вставить орудие в трубку. В этот набор входили и гораздо
более сложные операции, чем те, что были отмечены Фирсовым в его экспериментах
в естественных условиях. Не во всех случаях такое изготовление орудий было
успешным и отвечало ситуации (рис. 7).

Оказалось, что труднее всего для шимпанзе составить
орудие из более мелких элементов, тогда как процесс расчленения для них более
привычен и освоен. Видимо, как полагает Н. Н. Ладыгина-Котс (1959), это связано
не с трудностью выполнения соответствующих манипуляций, а со спецификой и
ограниченностью их мышления — «с неспособностью шимпанзе оперировать
зрительными образами, представлениями, мысленно комбинировать эти представления
применительно к решаемой задаче, так как для получения из двух коротких
элементов одного длинного надо понимать смысл, т.е. причинно-следственные
отношения подобного соединения» (курсив автора).

Ладыгина-Котс относит орудийную деятельность шимпанзе
к проявлениям мышления, хотя и подчеркивает его специфику и ограниченность по
сравнению с мышлением человека.

Представления о возможности целенаправленной,
осознанной конструктивной деятельности шимпанзе высказывают и современные
этологи, изучавшие их поведение в естественных условиях, прежде всего Дж.
Гудолл (см. 2.11.4).

Вопрос о том, насколько «осмысленны» действия шимпанзе
(и других животных) при использовании орудий, всегда вызывал и продолжает
вызывать большие сомнения. Так, есть много наблюдений, что наряду с
использованием палок по назначению шимпанзе совершают ряд случайных и
бессмысленных движений. Особенно это касается конструктивных действий: если в
одних случаях шимпанзе успешно удлиняют короткие палки, то в других соединяют
их под углом, получая совершенно бесполезные сооружения (рис. 7). В связи с важностью
этого вопроса его нужно было внимательно проанализировать в специальном
лабораторном эксперименте.



Рис. 8. Схема экспериментальной установки и орудийные
действия обезьяны (пояснения в тексте).

А — простая задача; Б — задача с «ловушкой»,
неправильное решение; В — то же; правильное решение; Г — фото капуцина,
которому предъявлялась задача с «ловушкой» (с любезного разрешения Э.
Визальберги, институт психологии. Национальный центр научных исследований,
Рим).

Итальянская исследовательница Элизабета Визальберги
(Visalberghi et al., 1995; 1997; 1998) предложила методику изучения орудийной
деятельности, которая позволила разрешить многие из этих сомнений. Опыты
проводились в строго контролируемых лабораторных условиях, но сохраняли при
этом биологическую адекватность. Они не просто демонстрировали использование
обезьянами орудий, но позволяли выяснить, могут ли животные планировать свои
действия и предвидеть их последствия (рис. 8). Наконец, что особенно важно,
результат одного из вариантов опыта мог быть выражен не в описательной форме, а
в форме «да — нет» и потому был доступен количественной оценке и статистической
обработке.

Так же как Н. Н. Ладыгина-Котс и Р. Йеркс, Э.
Визальберги предлагала задачу на доставание приманки из трубы, но использовала
прозрачную трубку. Опыты на шимпанзе шли параллельно с опытами на низших
обезьянах — капуцинах. Эксперимент заключался в следующем. Приманку (1)
помешали в прозрачную трубку (2), а вытолкнуть ее оттуда можно было только с
помощью палки (3) подходящей толщины. Оказалось, что решают задачу и капуцины,
и шимпанзе, но между ними существуют огромные различия в понимании связи
производимого действия с его результатом.

В первом варианте задачи (как и в опытах
Ладыгиной-Котс) обезьянам предлагали различные «полуфабрикаты» орудий —
заготовки, которые надо было соответствующим образом изменить, чтобы добыть
приманку. Шимпанзе легко решали задачу, тогда как капуцины не «знали», почему
одно орудие эффективно, а другое (например, палка, к которой были прикреплены
поперечные планки) — нет. Они не были способны видоизменять предложенные
заготовки так, чтобы любая из них входила в трубку, поэтому получали приманку в
относительно немногих случаях.

Тем не менее данные об орудийном поведении капуцинов,
полученные Визальберги, отличаются от полученных Н. Ф. Левыкиной (1959) —
ученицей Н. Н. Ладыгиной-Котс. Ни одна из изученных ею 16 низших обезьян (в том
числе 3 капуцина) по собственной инициативе не только не использовала палку в
качестве орудия, но даже не сделала таких попыток. Возможно, что поиск приманки
в прозрачной трубке, а не в установке, где приманки не видно, — задача более
простая.

Для ответа на вопрос, могут ли обезьяны «планировать»
свои действия в зависимости от конкретной схемы задачи, решающее значение имел
второй вариант опыта Э. Визальберги (рис.8Б—Г). В этом случае в средней части
трубки имелось отверстие, через которое приманка (продвинутая с помощью орудия)
могла упасть в приделанный к нему снизу прозрачный стакан. Автор назвала этот
стакан «ловушкой». Чтобы получить приманку, обезьяна должна была не только
правильно подобрать орудие — палку соответствующего диаметра, но и вставить ее
в трубку так, чтобы приманка не попала в эту ловушку. Это показано на схемах
(см. рис. 8Б и В). На фотографии (рис. 8Г) видно, что капуцин решить эту задачу
не может. Одна приманка уже попала в ловушку, но животное не сменило тактику и
собирается повторить ошибку.

Применение методики с ловушкой позволило достаточно
четко разделить осознанное применение орудий в соответствии с определенным
планом и случайное манипулирование ими. Капуцины явно не могли предвидеть
результат своих действий, поэтому в опыте с ловушкой вставляли палку в трубку с
любой стороны, независимо от того, где находилась приманка.

Шимпанзе и эту задачу могли решать точно. Они
продемонстрировали высокую долю правильных решений, т.е. достоверно чаще
вставляли палку так, чтобы приманка попала им в руки, а не в ловушку.

Таким образом, первоначальные данные В. Келера были
подтверждены в детальных современных исследованиях.

Эксперименты, в которых животные должны «догадаться»,
как достать приманку из трубки, свидетельствуют о способности шимпанзе к
изготовлению орудий и их целенаправленному использованию в соответствии с
ситуацией. Между низшими и человекообразными обезьянами существуют качественные
различия в таких способностях.

Человекообразные обезьяны (шимпанзе) способны к
«инсай-ту» — осознанному «спланированному» употреблению орудий в соответствии с
имеющимся у них мысленным планом.
5.2. Достижение приманки с помощью сооружения
«пирамид» («вышек»).

Наибольшую известность получила группа опытов В.
Келера с построением «пирамид» для достижения приманки. Под потолком вольеры
подвешивали банан, а в вольеру помешали один или несколько ящиков. Чтобы
получить приманку, обезьяна должна была передвинуть под банан ящик и взобраться
на него. Эти задачи существенно отличались от предыдущих тем, что явно не имели
никаких аналогов в видовом репертуаре поведения этих животных.

Шимпанзе оказались способными к решению подобного рода
задач. В большинстве опытов В. Келера и его последователей они осуществляли
необходимые для достижения приманки действия: подставляли ящик или даже
пирамиду из них под приманку (рис. 9А). Характерно, что перед принятием решения
обезьяна, как правило, смотрит на плод и начинает двигать ящик, демонстрируя,
что улавливает наличие связи между ними, хотя и не может ее сразу реализовать.

Действия обезьян не всегда были однозначно
адекватными. Так, Султан пытался в качестве орудия использовать людей или
других обезьян, взбираясь к ним на плечи или, наоборот, пытаясь поднимать их
над собой. Его примеру охотно следовали другие шимпанзе, так что колония
временами формировала «живую пирамиду» (рис. 9Б). Иногда шимпанзе приставлял
ящик к стене или строил «пирамиду» в стороне от подвешенной приманки, но на
уровне, необходимом для ее достижения.

Анализ поведения шимпанзе в этих и подобных ситуациях
ясно показывает, что они производят оценку пространственных компонентов задачи.
Неудачные попытки свидетельствуют, что основным параметром анализа является
расстояние до банана. Этот аспект поведения при решении задачи был отмечен и в
опытах Л. А. Фирсова (1987) на шимпанзе в условиях, приближенных к естественным
(см. 5.1).

На следующих этапах В. Келер усложнял задачу и
комбинировал разные ее варианты. Например, если ящик наполняли камнями,
шимпанзе выгружали часть из них, пока ящик не становился «подъемным». В другом
опыте в вольер помещали несколько ящиков, каждый из которых был слишком мал,
чтобы достать лакомство. Поведение обезьян в этом случае было очень
разнообразным. Например, Султан первый ящик пододвинул под банан, а со вторым
долго бегал по вольере, вымещая на нем ярость. Затем он внезапно остановился,
поставил второй ящик на первый и сорвал банан. В следующий раз Султан построил
пирамиду не под бананом, а там, где тот висел в прошлый раз. Несколько дней он
строил пирамиды небрежно, а затем вдруг начал делать это быстро и безошибочно.
Часто сооружения были неустойчивы, но это компенсировалось ловкостью обезьян. В
ряде случаев пирамиду сооружали вместе несколько обезьян, хотя при этом они
мешали друг другу.



Рис. 9. Достижение приманки с помощью искусственных
сооружений. А — конструкция из ящиков; Б — живая «пирамида».

Наконец, «пределом сложности» в опытах В. Келера была
задача, в которой высоко под потолком подвешивали палку, в угол вольеры
помещали несколько ящиков, а банан размещали за решеткой вольеры. Султан
сначала принялся таскать ящик по вольере, затем осмотрелся. Увидев палку, он
уже через 30 с подставил под нее ящик, достал ее и придвинул к себе банан.
Обезьяны справлялись с задачей и тогда, когда ящики были утяжелены камнями, и
когда применялись различные другие комбинации условий задачи.

Примечательно, что обезьяны постоянно пытались
применять разные способы решения. Так, В. Келер упоминает случай, когда Султан,
взяв его за руку, подвел к стене, быстро вскарабкался на плечи и оттолкнувшись
от макушки, схватил банан. Еще более показателен эпизод, когда он прикладывал
ящик к стене, глядя при этом на приманку и как бы оценивая расстояние до нее.

Успешное решение шимпанзе задач, требующих
конструирования пирамид и вышек, также свидетельствует о наличии у них
«мысленного» плана действий и способности к реализации такого плана.
5.3. Использование орудий в опыте с «тушением огня» и
в других ситуациях.

По инициативе И. П. Павлова (см. 2.7) его сотрудники в
Колтушах повторили опыты В, Келера на шимпанзе Розе и Рафаэле. На основании
полученных результатов И. П. Павлов во многом пересмотрел свои взгляды на
поведение и психику обезьян. В отличие от своего учителя, П. К. Денисов (Цит.
по: Фирсов, 1982), М. П. Штодин (1947) и Э. Г. Ва-цуро (1948) сочли возможным
опровергнуть представления В. Келера о наличии у антропоидов элементов
мышления.

Следует отметить, что задачи, которые авторы
предъявляли Розе и Рафаэлю, по своей сложности несколько превосходили те, что
решал Султан в опытах В. Келера. Так, чтобы достать банан, им приходилось
сооружать пирамиду из шести разнокалиберных ящиков. В такой ситуации животным
действительно требовались не только «внезапное озарение», но и определенная
«квалификация» — владение рядом навыков, необходимых, чтобы сделать сооружение
устойчивым.

Еще более сложной по своей структуре была задача (вернее,
серия задач) на «тушение огня», которую предлагалось решать Рафаэлю. Она
состояла в том, чтобы достать апельсин из ящика, перед открытой стороной
которого стояла горящая спиртовка. После многих и разнообразных проб он
научился решать эту задачу (рис. 10) разными способами:

подтаскивал бак с водой к ящику и гасил огонь;

набирал воды в рот и, возвратившись к огню, заливал
его;

набирал воды в кружку и гасил ею огонь;

когда в баке не оказалось воды, Рафаэль схватил
бутылку с водой и вылил ее на пламя. В другой раз, когда бак оказался пустым,
он помочился в кружку и залил ею огонь.

И. П. Павлов считал результаты этого опыта (в
частности, последний из приведенных фактов) весьма убедительными
свидетельствами существования у человекообразных обезьян более сложных
когнитивных функций, чем простые условные рефлексы.



Рис. 10. Тушение огня водой для получения приманки (по
Э. Г Вацуро, см. пояснения в тексте).

Однако исследователи пытались снова и снова
проанализировать, насколько осмысленны были действия обезьяны в этой ситуации.

Рафаэлю предлагали разные кружки и обнаружили, что он
предпочитает пользоваться только той же самой кружкой, что и в период освоения
этой операции. Стереотипность его поведения особенно ясно выступила, когда
кружку продырявили и предложили ему пробки, палочки и шарики для затыкания
отверстия. Оказалось, что Рафаэль не замечает отверстия, вновь и вновь подносит
кружку под кран. Он не обратил внимания, что, случайно закрыв кружку ладонью,
он временно приостановил вытекание воды, и не воспользовался этим приемом. Не
обращая внимания на отсутствие воды, однажды он 43 раза опрокидывал над огнем
пустую кружку, при этом не использовал ни одной из предложенных ему затычек,
хотя ранее, во время игры делал это неоднократно.

Наконец, опыты перенесли на озеро, и ящик с приманкой
поместили на один плот, а бак с водой — на другой, соединенный с первым
довольно длинным и шатким мостиком. Рафаэль приложил массу усилий, чтобы
принести воду из бака, вместо того чтобы зачерпнуть ее тут же, прямо с плота.
Это окончательно убедило исследователей в его неспособности к пониманию
истинных связей между элементами данной проблемной ситуации.

По их мнению, во всех проведенных опытах у шимпанзе
отсутствовало «смысловое понимание задачи», и все их поведение было основано
прежде всего на ориентировочно-исследовательских пробах, а затем на закреплении
связей от случайно достигнутого полезного результата. «Поведение
человекообразной обезьяны определяется взаимодействием положительных и отрицательных
условнорефлекторных связей... В решении новых задач обезьяна использует ранее
выработанные навыки вне зависимости от смыслового содержания ситуации» (Штодин,
1947, с. 199; курсив наш. — Авт.).



Рис. 11. Тушение огня на плотах (по Э. Г Вацуро,
пояснения в тексте).

Между тем на самом деле оснований для столь
безапелляционного вывода не было. В частности, при анализе фотографий
современному наблюдателю бросается в глаза, что плоты (скорее платформы) были
расположены достаточно высоко над водой, так что шимпанзе, который побаивается
воды, мог предпочесть перебраться на соседний плот, чем рисковать оказаться в
воде, пытаясь зачерпнуть ее с платформы (рис. 11).

Не исключено, что такое решение было характерно только
для этой обезьяны, а не для шимпанзе как вида. В пользу такого предположения
говорит следующий факт. В 70-е годы Л.А.Фирсов воспроизвел опыт с тушением огня
для фильма «Думают ли животные?». Когда в баке не оказалось воды, участвовавшая
в съемках шимпанзе Каролина впала в тяжелую истерику: она рвала на себе волосы,
визжала, каталась по полу, а когда успокоилась, то взяла половую тряпку и одним
броском накрыла спиртовку, погасив огонь. На следующий день Каролина уверенно
повторила это решение. Другие обезьяны тоже нашли разнообразные выходы из этой
ситуации. Не исключено, что и в ситуации с плотами другие обезьяны могли бы
проявить свойственную виду изобретательность и найти другие варианты решений.

Анализируя упомянутые опыты, Ладыгина-Котс (1959), в
целом соглашаясь с выводом авторов об ограниченной способности обезьян к
решению данного типа задач, указывает, что многие описанные ими особенности
поведения шимпанзе обусловлены не неспособностью решить новую задачу, а
характерной для шимпанзе приверженностью к ранее выработанным навыкам. По ее
выражению, «шимпанзе — рабы прошлых навыков, которые трудно и медленно
перестраиваются на новые пути решения» (с. 296). Следует, правда, делать
поправку на то, что эта последняя особенность могла быть следствием долгой
жизни в неволе многих из подопытных обезьян, прежде всего ее подопытного
16-летнего Париса.

Ладыгина-Котс полемизирует с мнением, согласно
которому «у шимпанзе отсутствуют проявления интеллектуальных действий». Она
приводит убедительные доказательства того, что как Парис, так и Рафаэль
продемонстрировали способность к «подготовительным» действиям — обгрызанию и
заострению палок до нужного размера, что отвечает (по Леонтьеву) критерию
интеллектуальных действий (см. 1.4).

Завершая описание этой группы методик изучения мышления
животных, необходимо отметить, что полученные с их помощью результаты
убедительно доказали способность человекообразных обезьян к решению такого рода
задач.

Шимпанзе способны к разумному решению задач в новой
для них ситуации без наличия предшествующего опыта. Это решение осуществляется
не путем постепенного «нащупывания» правильного результата методом проб и
ошибок, а путем инсайта — проникновения в суть задачи благодаря анализу и
оценке ее условий.

Подтверждения такого представления можно почерпнуть и
просто из наблюдений за поведением шимпанзе. Убедительный пример способности
шимпанзе к «работе по плану» описал Л. А. Фирсов, когда в лаборатории недалеко
от вольеры случайно забыли связку ключей. Несмотря на то что его молодые
подопытные обезьяны Лада и Нева никак не могли дотянуться до них руками, они
каким-то образом их достали и очутились на свободе. Проанализировать этот
случай было не трудно, потому что сами обезьяны с охотой воспроизвели свои
действия, когда ситуацию повторили, оставив ключи на том же месте уже
сознательно.

Оказалось, что в этой совершенно новой для них
ситуации (когда «готовое» решение заведомо отсутствовало) обезьяны придумали и
проделали сложную цепь действий. Прежде всего они оторвали край столешницы от
стола, давно стоявшего в вольере, который до сих пор никто не трогал. Затем с
помощью образовавшейся палки они подтянули к себе штору с окна, находившегося
довольно далеко за пределами клетки, и сорвали ее. Завладев шторой, они стали
набрасывать ее на стол с ключами, расположенный на некотором расстоянии от
клетки, и с ее помощью подтягивали связку поближе к решетке. Когда ключи
оказались в руках у одной из обезьян, она открыла замок, висевший на вольере
снаружи. Эту операцию они раньше видели много раз, и она не составила для них
труда, так что оставалось только выйти на свободу.

В отличие от поведения животного, посаженного в
«проблемный ящик» Торндайка, в поведении Лады и Невы все было подчинено
определенному плану и практически не было слепых «проб и ошибок» или ранее
выученных подходящих навыков. Они разломали стол именно в тот момент, когда им
понадобилось достать ключи, тогда как в течение всех прошлых лет его не
трогали. Штору обезьяны тоже использовали по-разному. Сначала ее бросали как
лассо, а когда она накрывала связку, подтягивали ее очень осторожно, чтобы та
не выскользнула. Само же отпирание замка они неоднократно наблюдали, так что
трудности оно не составило.

Для достижения поставленной цели обезьяны совершили
целый ряд «подготовительных» действий. Они изобретательно использовали разные
предметы в качестве орудий, явно планировали свои действия и прогнозировали их
результаты. Наконец, при решении этой, неожиданно возникшей задачи действовали
они на редкость слаженно, прекрасно понимая друг друга. Все это позволяет расценивать
действия шимпанзе как пример разумного поведения в новой ситуации и отнести к
проявлениям мышления.

Комментируя этот случай, Фирсов писал: «Надо быть
слишком предубежденным к психическим возможностям антропоидов, чтобы во всем
описанном увидеть только простое совпадение. Общим для поведения обезьян в этом
и подобных случаях является отсутствие простого перебора вариантов. Эти акты
точно развертывающейся поведенческой цепи, вероятно, отражают реализацию уже
принятого решения, которое может осуществляться на основе как текущей
деятельности, так и имеющегося у обезьян жизненного опыта» (Фирсов, 1987;
курсив наш. —Авт.).
5.4. Орудийные действия антропоидов в естественной
среде обитания.

У живущих на свободе обезьян «подловить» такие случаи
тоже удается не часто, но за долгие годы накопилось немало подобных наблюдений.
Приведем лишь отдельные примеры.

Гудолл (1992), например, описывает один из них,
связанный с тем, что ученые подкармливали посещавших их лагерь животных
бананами. Многим это пришлось весьма по вкусу, и они так и держались
неподалеку, выжидая, когда можно будет получить очередную порцию угощения (см.
также 7.5). Один из взрослых самцов по кличке Майк боялся брать банан из рук
человека. Однажды, разрываемый борьбой между страхом и желанием получить
лакомство, он впал в сильное возбуждение. В какой-то момент он стал даже
угрожать Гудолл, тряся пучком травы, и заметил, как одна из травинок коснулась
банана. В тот же миг он выпустил пучок из рук и сорвал растение с длинным
стеблем. Стебель оказался довольно тонок, поэтому Майк тут же бросил его и
сорвал другой, гораздо толще. С помощью этой палочки он выбил банан из рук
Гудолл, поднял и съел его. Когда та достала второй банан, обезьяна тут же снова
воспользовалась своим орудием.

Самец Майк не раз проявлял недюжинную
изобретательность. Достигнув половозрелости, он стал бороться за титул
доминанта и завоевал его благодаря весьма своеобразному использованию орудий:
устрашал соперников грохотом канистр из-под бензина. Использовать их не
додумался никто, кроме него, хотя канистры валялись вокруг во множестве.
Впоследствии ему пытался подражать один из молодых самцов. Отмечены и другие
примеры использования предметов для решения новых задач.

Например, некоторые самцы пользовались палками, чтобы
открывать контейнер с бананами. Оказалось, что в самых разных сферах своей
жизнедеятельности обезьяны прибегают к сложным действиям, включающим
составление плана и предвидение их результата.

Систематические наблюдения в природе с прослеживанием
«биографий» отдельных особей позволяют убедиться, что разумные действия в новых
ситуациях — не случайность, а проявление общей стратегии поведения. В целом
такие наблюдения подтверждают, что проявления мышления антропоидов в
экспериментах и при жизни в неволе объективно отражают реальные характеристики
их поведения. Первоначально предполагалось, что любое применение постороннего
предмета для расширения собственных манипуляторных способностей животного можно
расценивать как проявление разума. Между тем наряду с рассмотренными примерами
индивидуального изобретения способов применения орудий в экстренных, внезапно
сложившихся ситуациях известно, что некоторые популяции шимпанзе регулярно
используют орудия и в стандартных ситуациях повседневной жизни. Так, многие из
них «выуживают» термитов прутиками и травинками, а пальмовые орехи относят на
твердые основания («наковальни») и разбивают с помощью камней («молотков»).
Описаны случаи, когда обезьяны, увидев подходящий камень, подбирали его и
таскали с собой, пока не добирались до плодоносящих пальм.

В двух последних примерах орудийная деятельность
шимпанзе имеет уже совсем другую природу, нежели действия Майка. Применению
прутиков для «ужения» термитов и камней для разбивания орехов, которые
составляют их обычный корм, обезьяны постепенно учатся с детства, подражая
старшим.

Орудийные действия шимпанзе могут быть не только
проявлениями разума, но во многих случаях являются результатом обучения и
подражания.
5.5. Орудийные действия у позвоночных, не относящихся
к приматам.

Орудийная деятельность описана не только у
человекообразных обезьян, но и у некоторых других видов млекопитающих, а также
у птиц. В этом случае неоднозначность природы орудийных действий не
ограничивается двумя рассмотренными вариантами. Наряду с тем, что они могут
проявляться как разумные решения в новой ситуации или формироваться как
повседневный навык за счет обучения и подражания, орудийные действия входят в
обычный видоспецифический репертуар поведения отдельных видов животных. К таким
видам относятся морские выдры — каланы (Enhydra lutris), а также нескольких
видов птиц — галапагосские дятловые вьюрки {Camarhunchus pallidus и Castospiza
heliobates), шалашники (самцы родов Ailumedus, Amblyornis, Archboldia,
Scenopoeetes), а также новокаледонские представители врановых (Coloeus
moneduloides).

В ряде случаев орудийные действия характерны для всех
особей данного вида, проявляются почти одинако, развиваются в онтогенезе даже
при воспитании в изоляции от сородичей. Они составляют видоспецифическую
характеристику (присущи конкретному виду) и расцениваются как появление
инстинкта.

Наиболее известный пример этого рода орудийной
деятельности демонстрируют дарвиновы вьюрки Camarhunchus pallidus u Castospiza
heliobates. Они используют веточки или кактусовые иглы для извлечения личинок
насекомых из-под коры деревьев, причем это основной способ добывания пищи,
характерный для любого представителя вида. Дятловый вьюрок С. pallidus уже в
раннем возрасте, сразу же после вылета из гнезда, начинает манипулировать
прутиками, постепенно усовершенствуя технику их применения для добывания
личинок. Это поведение проявляется и у молодых птиц, воспитанных в изоляции от
сородичей, т.е. не требует обучения подражанием. Считают, что дятловые вьюрки
генетически предрасположены к этому конкретному способу манипулировать
прутиками или колючками кактусов. Характерно, что вьюрки не только используют
готовые веточки и иглы, но могут обрабатывать их, придавая им нужную форму:
укорачивать, отламывать боковые побеги. В этом отношении их поведение внешне
вполне сопоставимо с поведением шимпанзе, которые соответствующим образом
подготавливают прутья для добывания термитов из термитника (Гудолл, 1992).

О диапазоне пластичности этой формы поведения вьюрков
свидетельствует следующее наблюдение. Птицы, выращенные в неволе
Эйбл-Эйбесфельдтом, были избавлены от необходимости добывать личинки, но они
самостоятельно создавали ситуацию, где можно было бы воспользоваться палочкой
как орудием. Наевшись из обычной кормушки, они рассовывали личинки хрущака,
которыми их кормили, по вольере, а затем доставали при помощи палочек или
других подходящих предметов и снова прятали и т.д.

Необходимо подчеркнуть, что орудийная деятельность
птиц не ограничивается проявлениями инстинкта у отдельных видов. Известно, что
представители нескольких видов врановых прибегали к употреблению орудий в
непредвиденных обстоятельствах.

Наиболее убедительным свидетельством их способности к
разумному употреблению орудий может служить поведение голубой сойки (Cyanocitta
cristata). Оставленная перед опытом без пищи, одна из подопытных птиц отрывала
от постеленной в клетку газеты полоски, придерживая их лапами, сгибала клювом
пополам, а потом просовывала через прутья и подгребала (как палкой) оставшиеся
за клеткой кусочки пищи (Jones, Kamil, 1973). Есть и другие свидетельства
способности врановых к разумному применению предметов в качестве орудий в новой
ситуации.

1. Примеры орудийных действий животных разных видов в
природе и в экспериментах




Инстинкты





«Инсайт»





Обучение и традиции








Дятловые вьюрки:





Шимпанзе:





Шимпанзе:








добывание насекомых с помощью палочек





— сооружение вышек;





— «ужение» термитов;









— угроза канистрами;










— применение палок;





— разбивание орехов камнями на наковальнях;








Калифорнийские каланы:





— побеги из клеток;










— тушение огня









разбивание раковин камнями





Сойки:





Макаки:









изготовление бумажных «жгутов» для доставания пищи





— мойщики картофеля ;








Новокаледонские галки:












— крабоеды








изготовление «крючков» для ловли насекомых





















В табл. 1 приведены некоторые примеры орудийных
действий животных, имеющих разную природу. Они иллюстрируют представление о
том, что в основе сходных по внешнему проявлению поведенческих актов могут
лежать разные механизмы — инстинкт, обучение, разум (см. 1.2). Удельный вес
каждого из этих факторов может быть разным в зависимости от многих
обстоятельств, даже если конечный результат внешне выглядит одинаково
(Крушинский, 1986). Поэтому (в соответствии с «каноном К. Л. Моргана») то или
иное проявление орудийной деятельности может быть отнесено к актам мышления
только после тщательного анализа.

Эти факты демонстрируют сложность и неоднородность
такой формы поведения животных, как орудийная деятельность. В основе этих
актов, схожих по внешнему проявлению, могут лежать принципиально разные
механизмы:

экстренное решение в новой ситуации («инсайт»);

обучение методом проб и ошибок и подражание сородичам;

выполнение видоспецифической (инстинктивной)
программы.
6. Методики, разработанные Л. В. Крушинским для
изучения способности животных к поиску приманки, исчезающей из поля зрения.

Рассмотренные выше эксперименты убедительно показали
способность антропоидов к целенаправленному употреблению орудий в соответствии
с «мысленным планом». Данную способность можно рассматривать как проявление
элементарного мышления.

В то же время описанные выше методы анализа решения
животными задач имели определенные ограничения:

результаты таких опытов носили чисто описательный
характер, и субъективизм в их трактовке был почти неизбежен;

при повторении эксперимента неизменно возникал вопрос
о том, что животное не решает задачу заново, а стереотипно применяет опыт,
приобретенный в предшествующей пробе;

такие методики практически невозможно было
использовать в опытах на животных-неприматах, а поэтому исключалась возможность
сравнительного анализа, необходимого для ответа на вопрос, насколько широко
зачатки мышления представлены у более примитивно организованных животных (см.
1.3).

Ответ на последний вопрос требовал другого
методологического подхода. Для его изучения нужны были универсальные тесты,
которые можно было бы предлагать разным животным и при этом получать
результаты, пригодные для количественной оценки, статистической обработки и
получения сравнительной характеристики разных видов.

Такие методологические подходы были созданы независимо
друг от друга двумя учеными — Г. Харлоу и Л. В. Крушинским. Г. Харлоу (см.
3.3.2) в 50-е годы предложил метод сравнительной оценки высших когнитивных
функций животных, который дает возможность выяснить, улавливают ли животные
общий принцип, лежащий в основе их решения, т.е., по выражению автора,
формируется ли у них «установка на обучение».

Попытка Г. Харлоу была удачной. С помощью его теста
действительно можно было почти в стандартных условиях исследовать самых разных
животных и охарактеризовать динамику их обучения количественными параметрами.
Однако метод Харлоу позволял охарактеризовать в основном одну сторону мышления
животных — способность к обобщению.

Л. В. Крушинский предложил универсальные методики
тестирования и предпринял широкое сравнительное исследование способности
животных к другому виду элементарного мышления — решению экстренно возникших
задач, для которых у них нет готовой программы.

В отличие от описанных выше задач, в которых надо было
достать удаленную, но видимую цель, значительная часть методик, предложенных Л.
В. Крушинским для изучения зачатков мышления животных, основана на поиске
приманки, тем или иным способом исчезающей из поля зрения, как только животное
начинало ее есть. Этим они отличались от ранее рассмотренных методик, в которых
цель всегда была «в пределах зрительного поля». Поэтому решение задач в
методиках Кру-шинского должно было осуществляться не под контролем внешних
стимулов, а за счет оперирования «образом исчезнувшей приманки» (Более подробно
методики описаны в книге Л. В. Крушинского «Биологические основы рассудочной
деятельности» (1986)..

Повторим определение мышления (рассудочной
деятельности животных), данное Л. В. Крушинским, которое он называл «рабочим»:

«Способность животного улавливать эмпирические законы,
связывающие предметы и явления внешнего мира, и оперировать этими законами в
новой для него ситуации для построения программы адаптивного поведенческого
акта».
6.1. Понятие об «эмпирических законах» и элементарной
логической задаче.

Л. В. Крушинский ввел понятие элементарной логической
задачи, т.е. задачи, которая характеризуется смысловой связью между
составляющими ее элементами. Благодаря этому она может быть решена экстренно,
при первом же предъявлении, за счет мысленного анализа ее условий. Такие задачи
по своей природе не требуют предварительных проб с неизбежными ошибками. Как и
задачи, которые рассматривались в разд. 5, они могут служить альтернативой и
«проблемному ящику» Торндайка, и выработке различных систем дифференцировочных
УР. Дифференцировочные УР, точнее, порядок смены подкрепления по ходу их
выработки, не связаны для животного с «естественной» логикой событий внешнего
мира. Именно поэтому их нельзя решить иначе, чем постепенно, при многократных
пробах и подкреплении правильных реакций.

Отличительную черту тестов Крушинского составляет то,
что их решение требует (согласно его определению) оперирования так называемыми
«эмпирическими законами». Имеется в виду, что анализу подлежат такие свойства
предметов и явлений, которые присущи им в силу природных физических законов и с
которыми животное постоянно сталкивается в жизни.

Прибегая к терминологии когнитивной психологии, можно
сказать, что эти «законы» входят в состав «познавательной карты», или «образной
картины мира животного», т.е. той системы знаний, которую оно накапливает в
течение жизни. На необходимость и плодотворность использования таких тестов
указывал Д. Примэк (Premack, 1983), называя эту форму мышления животных
«естественным мышлением» (natural reasoning), в отличие от их способности к
обобщению и умозаключениям.

Тесты для изучения способности к обобщению и
умозаключению организованы таким образом, что их условия и структура достаточно
произвольно определяются экспериментатором и совершенно не связаны с
естественными закономерностями. Это относится также к тесту Ревеша-Крушинского,
где алгоритм изменений положения приманки задается экспериментатором
произвольно и не имеет никакой связи с процессами в естественной для животных
среде (см. 7), или формированию установки на обучение в тестах Харлоу.

Базовые формы когнитивной деятельности животных были
частично описаны в гл. 3. Ниже перечислены наиболее важные эмпирические законы,
владение которыми, как писал Л. В. Крущинский, необходимо животному для решения
ряда логических задач.

1. Закон «неисчезаемости» предметов (object
permanence). Животные способны сохранять память о предмете, ставшем недоступным
непосредственному восприятию. Животные, «знающие» этот эмпирический закон,
более или менее настойчиво ищут корм, тем или иным способом скрывшийся из их
поля зрения (описание поведения млекопитающих в тесте на отсроченную реакцию
см. в 3.1). Представление о «неисчезаемости» есть и у многих птиц. Так, вороны
и попугаи активно ищут корм, который у них на глазах накрыли непрозрачным
стаканом или отгородили от них непрозрачной преградой. В отличие от этих птиц
голуби и куры законом «неисчезаемости» не оперируют или оперируют в весьма
ограниченной степени. Это выражается в том, что в большинстве случаев они почти
не пытаются искать корм после того, как перестают его видеть.

Представление о «неисчезаемости» предметов необходимо
для решения всех типов задач, связанных с поиском приманки, скрывшейся из поля
зрения.

2. Закон, связанный с движением, — одним из самых
универсальных явлений окружающего мира, с которым сталкивается любое животное
независимо от образа жизни. Каждое из них без исключения с первых же дней жизни
наблюдает перемещения родителей и сибсов, хищников, которые им угрожают, или,
наоборот, собственных жертв.

Вместе с тем животные воспринимают изменения положения
деревьев, травы и окружающих предметов при собственных перемещениях.

Это создает основу для формирования представления о
том, что движение предмета всегда имеет определенное направление и траекторию.

Знание этого закона лежит в основе решения задачи на
экстраполяцию (см. 5.5.2).

3. Законы «вмещаемости» и «перемещаемости». Имеется в
виду, что на основе восприятия и анализа пространственно-геометрических
признаков окружающих предметов животные «знают», что одни объемные предметы могут
вмещать в себя другие объемные предметы и перемещаться вместе с ними.

В лаборатории Л. В. Крушинского разработаны две группы
тестов, с помощью которых можно оценивать способность животных разных видов
оперировать указанными эмпирическими законами в новой ситуации. Схемы этих
экспериментов представлены ниже (см. 6.3).

Как полагал Крушинский, перечисленные им законы не
исчерпывают всего, что может быть доступно животным. Он допускал, что они
оперируют также представлениями о временных и количественных параметрах среды,
и планировал создание соответствующих тестов. Животные действительно способны
оценивать количественные и даже числовые параметры стимулов (см. гл. 5).

Многие животные, в том числе обезьяны, в тесте на
предпочтение выбирают стимулы большей площади и объема. По-видимому, они могут,
также без специальной тренировки, воспринимать и сравнивать стимулы,
различающиеся по числу элементов. Вороны и голуби, например, без всякой
предварительной подготовки выбирают кормушку, содержащую большее число зерен
или личинок мучного хрущака. В обоих случаях тест проводится в ситуации
«свободного выбора», когда птицы съедают любую выбранную ими приманку, а
обезьяны получают любой выбранный ими стимул.

Предложенные Л. В. Крушинским (1986) и описанные ниже
методики сравнительного изучения рассудочной деятельности с помощью
элементарных логических задач основаны на допущении, что животные улавливают
эти «законы» и могут использовать их в новой ситуации. Задачи построены так,
что возможно их экстренное решение, принятое логическим путем, в соответствии с
лежащим в их основе принципом, и не требующее предварительного обучения по
методу проб и ошибок.
6.2. Методика изучения способности животных к
экстраполяции направления движения пищевого раздражителя, исчезающего из поля
зрения («задача на экстраполяцию»).

Под экстраполяцией понимают способность животного
выносить функцию, известную на отрезке, за ее пределы. Л. В. Крушинский
предложил несколько элементарных логических задач для изучения такой
способности.

Наибольшее распространение получил так называемый
«опыт с ширмой» (рис. 12). В этом опыте перед животным помещают непрозрачную
преграду — ширму (длина — около 3 м, высота 1 м). В центре ширмы имеется
вертикальная щель, через которую видны две кормушки, в начале опыта расположенные
прямо перед щелью. Кормушки разъезжаются в стороны, как только животное
начинает есть, но оно может видеть начальный участок их пути до момента
исчезновения за поперечными преградами-клапанами. Через несколько секунд
кормушки скрываются из поля зрения, так что их дальнейшее перемещение животное
уже не видит и может только представлять его мысленно.



Рис. 12. Исследование способности к экстраполяции в
опытах с ширмой.

А — общий вид установки для опытов с хищными млекопитающими,
кроликами и птицами (рисунок Т. Никитиной); Б — камера для экспериментов с
мышами (пояснение в тексте).

За щелью находятся две кормушки: одна с кормом, другая
пустая. Это делается для того, чтобы создать животному возможность
альтернативного выбора. К тому же если двигаются две кормушки, то животное не
сможет отыскать корм, ориентируясь на звук при движении.

Опыты с грызунами проводятся несколько по-другому.
Вторую кормушку тоже наполняют кормом (поилки с молоком). Эту кормушку либо
закрывают сеткой (в опытах с крысами), либо (опыты с мышами) ставят так, чтобы
животное ее не видело. Это позволяет «уравнять запахи», идущие от приманки с
двух сторон камеры, и тем самым препятствовать отысканию корма с помощью
обоняния. Экспериментальная камера для исследования способности к экстраполяции
у мышей (рис. 12Б) устроена так, чтобы животное оставалось в ней в интерватах
между предъявлениями задачи. В одной из стенок камеры (1) на середине ее длины
на уровне пола имеется отверстие (2), дающее животному доступ к поилке (3) и
позволяющее видеть начальный этап ее перемещения. Контрольная поилка (4)
перемещается в противоположную сторону. С помощью специального рычага (5) их
можно передвинуть к боковым отверстиям (6). «Обход ширмы» в этом варианте
установки — это перемещение животного вправо или влево и подход к одному из
боковых отверстий. Траектория (7) показывает путь мыши при правильном решении
задачи.

Чтобы решить задачу на экстраполяцию, животное должно
представить себе траектории движения обеих кормушек после исчезновения из поля
зрения и на основе их сопоставления определить, с какой стороны надо обойти
ширму, чтобы получить корм.

Способность к решению этой задачи проявляется у многих
позвоночных, но ее выраженность значительно варьирует у разных видов.

Основной характеристикой способности животных к
рассудочной деятельности служат результаты первого предъявления задачи, потому
что при их повторении подключается влияние и некоторых других факторов. В связи
с этим для оценки способности к решению логической задачи у животных данного
вида необходимо и достаточно провести по одному опыту на большой группе. Если
доля особей, правильно решивших задачу при ее первом предъявлении, достоверно
превышает случайный уровень, считается, что у животных данного вида или
генетической группы есть способность к экстраполяции (или к другому виду
рассудочной деятельности).

Как показали исследования Л. В. Крушинского, животные
многих видов (хищные млекопитающие, дельфины, врановые птицы, черепахи,
крысы-пасюки, мыши некоторых генетических групп) успешно решали задачу на
экстраполяцию. В то же время животные других видов (рыбы, амфибии, куры,
голуби, большинство грызунов) обходили ширму чисто случайно (рис. 13А).

При повторных предъявлениях задачи поведение животного
зависит не только от способности (или неспособности) экстраполировать
направление движения, но и от того, запомнило ли оно результаты предыдущих
решений. Ввиду этого данные повторных опытов отражают взаимодействие ряда
факторов, и для характеристики способности животных данной группы к
экстраполяции их надо учитывать с известными оговорками.

Многократные предъявления позволяют точнее
проанализировать поведение в опыте животных тех видов, которые плохо решают
задачу на экстраполяцию при ее первом предъявлении (о чем можно судить по
невысокой доле правильных решений, которая не отличается от случайного 50%-го
уровня). Оказывается, что большинство таких особей ведет себя чисто случайным
образом и при повторениях задачи. При очень большом числе предъявлений (до 150)
такие животные, как, например, куры или лабораторные крысы, постепенно
обучаются чаще обходить ширму с той стороны, в которую скрылся корм. Напротив,
у хорошо экстраполирующих видов результаты повторных применений задачи могут
быть несколько ниже, чем результаты первого, хотя продолжают достоверно
превышать случайный уровень (например, у лисиц и собак, рис. 13Б). Причиной
такого снижения показателей теста может быть, по-видимому, влияние различных
тенденций в поведении, напрямую не связанных со способностью к экстраполяции
как таковой. К ним относится склонность к спонтанному чередованию побежек,
предпочтение одной из сторон установки, характерное для многих животных, и т.д.
В опытах Крушинского и сотрудников у некоторых животных (например, врановых и
хищных млекопитающих) обнаруживались проявления боязни обстановки опыта,
нередко сопровождавшиеся беспорядочными обходами ширмы независимо от
направления движения корма.



Рис. 13. Решение задачи на экстраполяцию.

А — успешность решения задачи на экстраполяцию
животными разных таксономических групп при ее первом предъявлении; по оси
ординат — доля правильных решений в процентах (плоскость соответствует 50%-му
случайному уровню правильных решений); Б — усредненные кривые успеха решения задачи
при ее многократных предъявлениях животными разных таксономических групп (по
Крушинскому, 1986). По оси ординат — как в случае А, по оси абсцисс — номера
предъявлений.

Вопрос о влиянии разных стратегий поведения в опыте на
проявление способности к экстраполяции был подробно проанализирован на
уникальной модели — двух парах линий мышей с робертсоновской транслокацией на
разном генетическом фоне (Полетаева, 1998). Оказалось, что эта способность
зависит и от генотипа (см. также гл. 9).

С помощью теста на экстраполяцию, который позволяет
давать точную количественную оценку результатов его решения, впервые была дана
широкая сравнительная характеристика развития зачатков мышления у позвоночных
всех основных таксономических групп, изучены их морфофизиологические основы,
некоторые аспекты формирования в процессе онто- и филогенеза, т.е. практически
весь тот круг вопросов, ответ на которые, согласно Н. Тинбергену (Tinbergen,
1963), необходим для всестороннего описания поведения.
6.3. Методики изучения способности животных к
оперированию пространственно-геометрическими признаками предметов.

Анализ пространственных характеристик необходим во
многих ситуациях, с которыми сталкиваются животные в естественной среде
обитания. В опытах Толмена (1997) была продемонстрирована способность животных
к обучению в лабиринте за счет формирования и запоминания мысленной
«пространственной карты» (см. 3.4). Эту способность интенсивно изучают в
настоящее время.

Элементы пространственного мышления обезьян были
обнаружены и в опытах В. Келера. Он отмечал, что во многих случаях, намечая
путь достижения приманки, обезьяны предварительно сопоставляли, как бы
«оценивали» расстояние до нее и высоту предлагаемых для «строительства» ящиков.
Понимание пространственных соотношений между предметами и их частями составляет
необходимый элемент более сложных форм орудийной и конструктивной деятельности
шимпанзе (Ладыгина-Котс, 1959; Фирсов, 1987).

К пространственным признакам можно отнести также
геометрические свойства предметов (например, форму, наличие или отсутствие
симметрии, размерность). С их анализом связаны эмпирические законы
«вмещаемости» и «перемещаемости» объемных (трехмерных) предметов, которые могут
вмещать друг друга и перемешаться, находясь один в другом.

Задача на оперирование эмпирической размерностью фигур
(ОЭРФ). Л. В. Крушинский (1986) предложил тест для оценки одной из форм
пространственного мышления — способности животного в поисках приманки
сопоставлять предметы разной размерности: трехмерные (объемные) и двумерные
(плоские).

Суть теста состоит в том, что объемная приманка может
быть помещена (и спрятана) только в объемную (ОФ), но не в плоскую (ПФ) фигуру,
поэтому животное должно выбрать ОФ.

Он был назван тестом на «оперирование эмпирической
размерностью фигур» или тестом на «размерность» (Дашевский, 1977; 1979).

Этот термин был введен для характеристики предлагаемой
задачи потому, что так называемая «плоская фигура», хотя и имела минимальную
толщину, на самом деле также была трехмерной. Однако поскольку соотношение
толщины плоской фигуры и размера «в глубину» объемной фигуры было от 1:40 до
1:100, то при предъявлении в паре такие фигуры имели четко различную
«пространственность» и эмпирически оценивались как фигуры разной размерности.
Форму фигур, которые давались животному для сопоставления, подбирали так, чтобы
плоская была фронтальной проекцией объемной.

Для успешного решения задачи на ОЭРФ животные должны
владеть следующими эмпирическими законами и выполнять следующие операции:

мысленно представить себе, что приманка, ставшая
недоступной для непосредственного восприятия, не исчезает (закон
«неисчезаемости»), а может быть помещена в другой объемный предмет и вместе с
ним перемещаться в пространстве (законы «вмещаемости» и «перемещаемости»);

оценить пространственные характеристики фигур;

пользуясь образом исчезнувшей приманки как эталоном,
мысленно сопоставить эти характеристики между собой и решить, где спрятана
приманка;

сбросить объемную фигуру и овладеть приманкой.

Первоначально опыты были проведены на собаках, но
методика экспериментов была сложна и непригодна для сравнительных исследований.
Б. А. Дашевский (1972) сконструировал установку, применимую для исследования
этой способности у любых видов позвоночных, включая человека.

Она представляет собой стол, в средней части которого
расположено устройство для раздвигания вращающихся демонстрационных платформ с
фигурами. Животное находится по одну сторону стола, фигуры отделены от него
прозрачной перегородкой с вертикальной щелью в середине. По другую сторону
стола находится экспериментатор. В части опытов животные не видели
экспериментатора: он был скрыт от них за перегородкой из стекла с односторонней
видимостью.

Опыт ставится следующим образом (рис. 14). Голодному
животному предлагают приманку (1), которую затем прячут за непрозрачный
экран-коробку (2). Под его прикрытием приманку помещают в объемную фигуру (ОФ),
например куб, а рядом помещают плоскую фигуру (ПФ), в данном случае квадрат
(проекцию куба на плоскость). Затем экран удаляют, и обе фигуры, вращаясь
вокруг собственной оси, раздвигаются в противоположные стороны с помощью
специального устройства (3). Чтобы получить приманку, животное должно
опрокинуть объемную фигуру (4).

Процедура эксперимента позволяла многократно
предъявлять задачу одному и тому же животному, но при этом обеспечивать
максимально возможную новизну каждого предъявления.



Рис. 14. Эксперимент с вороной по оперированию
эмпирической размерностью фигур (рисунок Т. Никитиной).

Для этого всякий раз животному предлагали новую пару
фигур, отличающуюся от остальных по цвету, форме, размеру, способу построения
(плоскогранные и тела вращения) и размеру (рис. 15).

Примеры индивидуальных «кривых накопления»,
демонстрирующих динамику успешности решения задачи на ОЭРФ, даны на рис. 16. На
этих кривых правильное решение задачи — выбор объемной фигуры — изображен
отрезком прямой, направленным под углом 45° вверх по оси абсцисс, выбор плоской
фигуры — таким же «шагом вниз», отсутствие выбора — горизонтальным отрезком.
Обезьяны, дельфины, медведи и врановые птицы успешно решают эту задачу. Как при
первом предъявлении теста, так и при повторных пробах они выбирают
преимущественно объемную фигуру. В отличие от них хищные млекопитающие и часть
врановых птиц реагируют на фигуры чисто случайно и лишь после десятков
сочетаний постепенно обучаются правильным выборам.

Эти эксперименты позволили существенно уточнить
картину различий в уровнях развития зачатков мышления у животных разных
таксономических групп.

Особое значение имеет факт сходства в решении этого
теста у врановых птиц и наиболее высокоорганизованных млекопитающих — низших
узконосых обезьян, дельфинов, а также медведей, тогда как большинство других
хищных млекопитающих его не решает. Такие же различия между ними были
обнаружены по показателям формирования установки на обучение (см. 3.3.3) и
довербальных понятий (см. 5.5.4).



Рис. 15. Набор фигур, использованных в тесте на
оперирование эмпирической размерностью фигур (по Дашевскому, 1972). Фигуры
различались по форме и цвету.

1 — желтые; 2 — бледно-желтые; 3 — темно-серые; 4 —
зеленые; 5 — неокрашенные; 6 — голубые; 7 — синие; 8 — темно-зеленые; 9 —
желтые; 10— голубые; 11 — серебристые; 12 — зеленые; 13— серые; 14 — бордовые;
15 — сине-зеленые; 16 — красные; 17 — оранжевые; 18 — светло-серые; 19 —
черные; 20 — серо-голубые; 21 — малиновые; 22 — темно-розовые; 23 — белые; 24 —
малиновые; 25 — золотые; 26 — фиолетовые; 27 — неокрашенные; 28 —
светло-розовые; 29 — неокрашенные; 30 — черные.

Несмотря на принципиальные различия в строении мозга
млекопитающих и птиц (отсутствие у птиц новой коры), наиболее высокоразвитые
представители обоих классов достигают сходных, достаточно высоких уровней
развития элементарного мышления.

Контрольный опыт. Схема задачи на оперирование
размерностью позволила на ее основе разработать принципиально важный
контрольный эксперимент — альтернативу логической задачи. При этом все «внешние
атрибуты» опыта сохраняются, за исключением собственно логической структуры
теста.

Задачу, предлагаемую в подобном контрольном
эксперименте, нельзя решить при первом предъявлении за счет «понимания» ее
смысла. То, какой выбор является правильным, можно установить только по ходу
последовательных предъявлений теста (Дашевский, 1979). Поясним это на примере, приведенном
на рис. 17. Слева вверху (А) (как и на рис. 14) дана схема исходного теста на
ОЭРФ. В контрольном опыте (Б, В) демонстрационные платформы (2), на которых в
собственно эксперименте на ОЭРФ животному показывали приманку (1), а затем
устанавливали фигуры (4 и 5), заменены кормушками такого же диаметра (3).
Подкрепление можно помещать в любую из кормушек, и ее можно накрыть крышкой с
прикрепленной к ней ОФ (как на рис. 17Б) или ПФ (как на рис. 17В).



Рис. 16. Успешность решения задачи на оперирование
эмпирической размерностью фигур животными разных видов.

А — примеры «кривых накопления». По оси ординат —
разность между числом правильных и неправильных решений, по оси абсцисс —
номера предъявлений; Б — усредненные кривые решения задачи на оперирование
эмпирической размерностью фигур и контрольного теста. По оси ординат — доля
правильных выборов; по оси абсцисс — номера предъявлений



Рис. 17. Схемы опыта по оперированию эмпирической
размерностью фигур (А), контрольных опытов по выработке дифференцировочного УР
на предъявление ОФ и ПФ (Б, В) и по дифференцированию двух объемных фигур
разного размера (Г) (см. текст; по Дашевскому, 1979).

В данной модификации контрольная задача теряет
однозначность решения, поскольку приманка может с равной вероятностью
находиться как в одной, так и в другой кормушке (тогда как в задаче на ОЭРФ она
могла быть спрятана только в ОФ).

В этом варианте задачи использовали те же самые
зрительные раздражители: тот же набор ОФ и ПФ, что и в задаче на ОЭРФ (рис.
15). У одной группы особей каждого вида (собаки, кошки, врановые) подкрепляли
выбор ОФ, у другой — ПФ. В обоих случаях при первых предъявлениях животные
обеих групп выбирали фигуры чисто случайно, и лишь постепенно, после десятков
сочетаний они начинали чаще выбирать подкрепляемую фигуру, т.е. вырабатывали
дифференцировочный УР. Следует отметить, что, как и в задаче на ОЭРФ, каждый
раз животному предъявляли новую пару фигур, которая отличалась от предыдущих по
всем второстепенным признакам, кроме одного: одна фигура была плоской, а другая
объемной. Тем самым процедура соответствовала выработке дифференцировочного УР
на обобщенный признак «размерность» (см. 3.3 и 5.5).

Как показывает рис. 16Б, динамика обучения дифференцировке
существенно отличается от динамики решения задачи на ОЭРФ. Она сравнима с той,
которая характерна для животных, плохо решающих тест на ОЭРФ (например, собак)
и не имеет ничего общего с динамикой реакций у животных, хорошо справляющихся с
задачей (обезьяны, дельфины, врановые птицы).

Таким путем были впервые продемонстрированы четкие
различия в поведении животных при решении элементарных логических задач и при
выработке дифференцировочного УР, т.е. задачи, где логическая структура
отсутствует (Дашевский, Детлаф, 1974; Дашевский, 1979; Крушинский и др., 1981).

Животные, способные к решению задачи на «размерность»,
уже в первых предъявлениях теста реагируют правильно. При такой же по внешним
признакам задаче, но требующей выработки дифференцировочного УР, правильные
ответы появляются после десятков предъявлений.

Задача на поиск приманки в двух объемных фигурах
разного объема. Успешное решение теста на ОЭРФ позволило предположить, что
врановым могут быть доступны и другие задачи, основанные на оперировании
представлением о геометрических свойствах предметов. Для проверки этого
предположения может служить тест, в котором используются две ОФ, одинаковые по
форме и цвету, но существенно различающиеся по объему. За счет этого, хотя обе
они обладают свойством «вмещаемости», лишь одна из них может вместить данную
приманку, поскольку ее объем превышает объем кормушки в 2—4 раза, а объем
второй фигуры сопоставим с ней (рис. 17Г).

Для решения этого теста необходимо не только
качественно оценить фигуры по признаку их размерности, но произвести и
количественное сопоставление их параметров. В этой связи задачу с двумя ОФ
можно рассматривать как комбинированный тест, требующий оперирования сразу
двумя параметрами стимулов — пространственно-геометрическими и количественными.
Оказалось, что при первом предъявлении задачи птицы с равной вероятностью
выбирали обе фигуры, однако при ее повторениях (от 6 до 10 раз) они достоверно
чаще выбирали большую фигуру.

Опыты были проведены на 20 птицах, имевших разный опыт
участия в экспериментах: 10 из них ранее успешно решили задачу на ОЭРФ, 5 птиц
с этой задачей не справлялись, а еще 5 предварительно вообще не были
тестированы. В их поведении при решении этой задачи, как и задачи на ОЭРФ,
обнаружились значительные индивидуальные различия: 7 птиц (из 20) достоверно
чаще выбирали большую ОФ (в среднем в 87% случаев); 5 птиц выбирали большую
фигуру, но это предпочтение было недостоверно (примерно 65%); 4 птицы выбирали
обе фигуры одинаково часто, а у 2 птиц обнаружилось предпочтение меньшей
фигуры.

Эти индивидуальные особенности птиц при решении
данного теста соответствовали показателям решения теста на ОЭРФ. Чем выше были
они в тесте на ОЭРФ, тем легче эти птицы справлялись и с «фигурами разного
объема». Однако, способность к решению основного теста на оперирование
размерностью — условие необходимое, но не достаточное для решения второго.

Как уже указывалось, предполагаемый механизм решения
таких тестов — мысленное сопоставление пространственных характеристик имеющихся
при выборе фигур и отсутствующей в момент выбора приманки, которая служит как
бы эталоном для их сопоставления (Дашевский, 1979). Опыты с использованием двух
ОФ, из которых лишь одна могла вместить объемную приманку, также
свидетельствуют об участии указанного механизма — мысленного сопоставления
параметров фигур и отсутствующей в момент выбора приманки. Поскольку эту задачу
решает меньшая доля особей, можно заключить, что она представляет для птиц
большую сложность, чем предыдущая.

Врановые птицы, дельфины, медведи и обезьяны способны
к решению элементарных логических задач, основанных на оперировании
пространственно-геометрическими признаками предметов.
7. Изучение способности животных к экстренному
определению алгоритма изменений положения скрытой приманки. Тест Ревеша-Крушинского.

Этот тест был предложен Дж. Ревешем (Revecz, 1925) для
сравнительной оценки рассудочной деятельности обезьян и детей, а позднее и
независимо от него использовался Л. В. Крушинским, О. О. Якименко и Н. П.
Поповой (1983) для изучения онтогенеза невербального мышления человека.
Предполагалось, что его можно рассматривать как аналог задачи на экстраполяцию,
более подходящий для опытов на человеке.

Опыт ставится следующим образом. Перед животным
располагают ряд одинаковых непрозрачных кормушек, накрытых крышками (испытуемым
демонстрируют ряд стаканов). В первый раз приманку вне поля зрения животного
помещают в первую кормушку и предоставляют возможность ее отыскать. Во второй
раз (также незаметно) приманку помещают во вторую кормушку, затем в третью и т.д.
После того как приманка обнаружена в первой (1-е предъявление), а затем во
второй (2-е предъявление) кормушках, животное уже имеет необходимую и
достаточную информацию, чтобы понять, где будет спрятана приманка при следующем
предъявлении теста. Иными словами, этой информации достаточно, чтобы определить
закономерность дальнейшего перемещения приманки: она каждый раз будет
находиться в новом месте, ближайшем к предыдущему (рис. 18).

На рисунке 18Б видно, что галка (график слева)
находила приманку безошибочно в предъявлениях с 8-го по 11-е, а в 7-м ошиблась
только на один «шаг»; у павиана-анубиса (в середине) безошибочные выборы были в
5-м и 6-м. а также в 9-м и 10-м предъявлениях теста; серая крыса (справа) не
сделала ни одного безошибочного выбора.

Напомним, что ранее рассмотренные тесты на
экстраполяцию и ОЭРФ основаны на предположении, что у животных имеются
представления о физических законах окружающего мира. Каждый такой тест имеет
единственное решение. В то же время в данном тесте закономерность перемещения
приманки задается экспериментатором произвольно (т.е. можно перемешать приманку
справа налево или наоборот, а также менять «шаг» ее перемещения). Эта задача не
имеет прямых аналогов в репертуаре поведения животных в естественных условиях.

Многочисленные исследования показали, что у человека
способность к решению этого теста — три безошибочных выбора подряд — проходит
длительный путь формирования в онтогенезе и лишь к 15 годам достигает уровня,
характерного для.взрослых. Разные испытуемые используют при решении теста
разные стратегии поиска: случайный, стереотипный, программный (т.е. поиск в
соответствии с определенной гипотезой). С возрастом снижается доля испытуемых,
использующих стереотипный поиск (т.е. открывание всех стаканов подряд), и
растет доля тех, кто пользуется собственной программой поиска.

Интересно отметить, что способность использовать
собственную программу поиска появляется у детей между 6-м и 7-м годами жизни. В
этот же период заметно снижается частота применения стратегии стереотипного
поиска.

Решение теста Ревеша—Крушинского исследовали у
врановых птиц, голубей, крыс ряда линий, низших узконосых обезьян разных видов,
а также нескольких человекообразных обезьян. Оказалось, что лишь в отдельных и
весьма немногочисленных случаях животные и птицы были способны «идеально»
определить закономерность перемещения приманки и находили ее безошибочно в
нескольких предъявлениях задачи подряд (см. рис. 18Б). Тем не менее, за
исключением голубей, у животных всех исследованных видов выбор кормушек по ходу
предъявления теста был достоверно неслучайным. Число попыток, которое они
делали для отыскания приманки, было существенно меньше, чем это должно быть при
случайном «блуждании».

Определенные стратегии поиска (случайный, стереотипный
или «программный») были обнаружены и при анализе решения теста животными разных
видов. При этом оказалось, что у всех одни и те же стратегии встречаются в
сходных пропорциях. Например, склонность к стереотипии — открыванию подряд всех
кормушек — свойственна в равной степени всем изученным видам, а оптимизация
поведения — снижение числа попыток, совершаемых при отыскании корма, —
составляет около 30% как у человекообразных обезьян, так и у крыс.

Анализ ошибок, совершаемых в процессе решения теста,
свидетельствует, что животные всех видов ищут приманку главным образом там, где
они ее находили в предыдущих пробах. При этом они крайне редко открывают новые
кормушки, хотя условия задачи («приманка каждый раз в новом месте, соседнем с
предыдущим») требуют именно этого.

Среди исследованных видов животных ни у одного из них
не обнаруживается достоверного улавливания логической структуры задачи —
основного правила перемещения приманки.

В подавляющем большинстве случаев все животные ищут
приманку не там, где она должна появиться, а в месте ее недавнего обнаружения
(Плескачева и др., 1995; 1998). Гистограмма распределения ошибочных первых
выборов кормушек по отношению к той, в которой была спрятана приманка в данном
предъявлении, приведенная на рис. 18В, иллюстрирует этот факт. На гистограмме
знаком «+» отмечены ошибки «опережения», когда животное ищет корм там, где его
до сих пор еще не было, т.е. впереди от истинного положения приманки, знаком
«—» отмечены случаи, когда животное начинает поиск с кормушек, где оно
обнаруживало приманку в предыдущих случаях. Реакций последней категории
оказалось достоверно больше.

Предполагалось, что решение данного теста будет
доступно животным с наиболее высоким уровнем рассудочной деятельности. Однако
полученные результаты не подтвердили этого предположения. Даже человекообразные
обезьяны решали задачу не в соответствии с ее принципом, а на основе гораздо
более простой стратегии, которую используют и крысы.

Хотя животные практически не улавливают закономерность
перемещения приманки, они все же применяют более примитивную, но универсальную
стратегию. Она позволяет им в новой ситуации и на основе результатов всего лишь
нескольких обнаружений приманки существенно оптимизировать дальнейший поиск.
8. Изучение способности к экстренной интеграции ранее
образованных независимых навыков.

Этот вид рассудочной деятельности животных стал
объектом исследования еще в конце 20-х — начале 30-х годов (Maier, 1929). Его
можно обнаружить, если предложить животному такую задачу, которую оно может
решить в новой ситуации на основе ранее приобретенного опыта. Однако речь идет
не о выборе и применении одной из «готовых», т.е. ранее выработанных реакций, а
за счет создания, как это было сформулировано Н. Майером (Maier, 1929), нового
решения на основе специфических элементов прошлых представлений или ранее
образованных навыков (см. также 2.8).

Помимо опытов самого Майера, хорошей иллюстрацией
такого подхода могут служить эксперименты американского исследователя Р.
Эпштейна (Epstein, 1984; 1987; см. ниже). Несколько таких тестов было разработано
и в лаборатории Л. В. Крушинского в 70-е годы XX века (см. ниже).



Рис. 19. Одна из установок, предложенных Н. Майером
для тестирования способности крыс к рассудочной деятельности (Maier, 1929).
8.1. Способность к «рассуждению» у крыс.

Существует несколько тестов, решение которых требует
экстренной интеграции ранее образованных навыков. На рис. 19 показана схема
классического опыта Майера для оценки зачатков мышления (reasoning) у крыс. В
подобных экспериментах можно обнаружить способность животного к реорганизации
имеющегося опыта.

Использованная в этих опытах установка состоит из трех
дорожек (длиной 244 см каждая), расходящихся из одной центральной точки. Каждая
дорожка заканчивается столиком, отличающимся от остальных по размеру, форме и
типу. На столиках установлены деревянные экраны (Э1, Э2, ЭЗ) таким образом,
чтобы с одного столика нельзя было видеть, что делается на остальных. После
того как крыса обследовала все столики и дорожки, ей давали пищу, например на
столике А. Затем крысу помещали на один из двух других столиков, например В, и
отпускали. Достигнув центра установки, крыса могла выбрать один из двух путей —
на столик А (где ее раньше кормили) или на столик Б. Перед каждым тестом
животному давали возможность осмотреть установку. Всякий раз крысу кормили на
другом столике. При случайном выборе доля правильных решений равна 50%, однако
у некоторых крыс она была гораздо выше. Это позволило автору сделать следующий
вывод.

Крысы способны в каждом новом предъявлении
комбинировать (интегрировать) имеющуюся у них информацию и делать правильный
выбор.
8.2. Задача для голубей на «доставание банана».

Американский исследователь Р. Эпштейн (Epstein, 1984;
1987) в ряде работ пытался опровергнуть уже прочно утвердившееся в 80-е гг. XX
в. представление о наличии у животных элементарного мышления. В соответствии со
взглядами бихевиористов (см. 2.4.3) он задался целью показать, что любое самое
сложное поведение высших позвоночных, которое принято считать проявлением разума,
есть не что иное, как результат переноса ранее сформированных навыков или
другая форма применения ранее приобретенного опыта. Для начала Эпш-тейн
попытался воспроизвести на голубях описанные выше опыты В. Келера, где шимпанзе
доставали с помощью палок или придвигани-ем ящиков видимую, но недосягаемую для
рук приманку.

С этой целью у голубя в камере Скиннера сначала
вырабатывали обычный инструментальный УР методом «последовательных приближений»
(см. 3.2.3). Голубю давали немного зерна каждый раз, как только он клевал
рычаг-манипулятор. Затем рычаг помещали очень высоко — под потолком камеры, так
что птица не могла его достать (взлететь в камере голубь не мог). Однако в углу
камеры находилась подставка, придвинув которую, можно было легко достать и
клюнуть манипулятор (именно так в опытах В. Келера в угол вольеры ставили ящик,
с которого шимпанзе мог достать висящий под потоком банан). В течение
нескольких часов наблюдений ни один из 11 подопытных голубей по собственной
воле не только не пытался передвинуть подставку, но даже не прикоснулся к ней.

Иными словами, поведение голубей коренным образом
отличалось от активности, которую обычно развивают для доставания подвешенного
банана человекообразные обезьяны (см. 5).

Убедившись в том, что голуби сами не догадываются, что
нужно делать, у них начали вырабатывать два УР, причем один независимо от
другого. В одних сеансах голубей учили подталкивать подставку к зеленому
пятну-мишени на полу камеры, т.е. подкрепляли пищей такие движения, причем
пятно располагали каждый раз на новом участке пола. Во время этого обучения
первый манипулятор из камеры удаляли. В других сеансах (их проводили
параллельно и независимо от первых) голубей обучали забираться на подставку и
клевать манипулятор. Важно отметить, что во время этих сеансов отсутствовало
пятно-мишень на полу камеры. Если же голуби все же принимались передвигать
подставку, то подкрепления за эти движения они не получали.

После того как голуби прочно усвоили каждый из УР, с
ними снова провели тот же тест, что и в начале, когда подставка находилась в
стороне от манипулятора, а пятно-мишень на полу отсутствовало. В этом случае
задачу решили 4 голубя из 77. Поглядывая то на манипулятор, то на подставку,
они начали постепенно передвигать ее на нужное место. Достигнув цели, голуби
взбирались на подставку, клевали манипулятор и получали подкрепление. Напомним,
что для формирования каждого из УР птицам требовались многие сотни сочетаний.

Контрольных голубей обучали либо только забираться на
подставку и клевать манипулятор, либо только передвигать подставку. Оказалось,
что они успешно решают тест только во втором случае. По-видимому, им важно
научиться подталкивать подставку, а уж взобраться на нее они могут и без
специального обучения.

Авторы рассматривали поведение голубей как результат
взаимодействия независимо образованных условных реакций на зрительные стимулы.
Они считали, что во время теста у них происходит «функциональная генерализация»
навыков, в отличие от генерализации, основанной на сходстве физических
признаков стимулов (см. 3.1).

Эпштейн предположил, что это поведение аналогично
поведению обезьян и собак при решении подобных задач и что такие процессы у
животных разных видов сходны, однако специалисты по высшим когнитивным функциям
животных с этим категорически не согласились. Сходство между поведением
антропоидов («инсайт» в опытах Келе-ра) и голубей в ситуации «доставания
банана» они считали чисто внешним, поверхностным и грубым.

Эксперименты Эпштейна показали, что голуби способны к
реорганизации ранее полученных независимых навыков.

Отметим, что невысокий в целом уровень развития
рассудочной деятельности этих птиц сильно ограничивает возможности их
использования в опытах такого типа. Методика (задача на «доставание банана»)
может быть использована для сравнительного изучения рассудочной деятельности у
тех видов животных, для которых другие тесты на элементарное мышление
оказываются слишком сложными.
8.3. Тест на экстренное сопоставление стимулов, ранее
связанных с разным числом единиц подкрепления: выбор по признаку «больше, чем».

Следующий тест, построенный по тому же принципу, что и
описанные выше, был разработан 3. А. Зориной (Зорина и др., 1991) в процессе
изучения способности птиц к оценке и оперированию количественными параметрами
стимулов. Как известно, животные в процессе обучения усваивают информацию о
количестве подкрепления, несмотря на то, что это не предусматривается
специальной процедурой. Об этом свидетельствует тот факт, что увеличение
размера подкрепления дает возможность ускорить процесс обучения в лабиринте
(Рябинская, Ашихмина, 1988). И наоборот, при резком сокращении порции корма
нарушаются ранее сформированные навыки. Известно также, что самые разные
животные при свободном выборе предпочитают стимулы, которые больше других и по
абсолютной величине, и по числу составляющих их элементов.

Предлагаемый тест требует экстренного сопоставления
величин подкрепления, связанного с разными стимулами, в новой для птицы
ситуации.

Опыт ставится следующим образом. В процессе
предварительной тренировки у птиц вырабатывают серию независимых одиночных
пищедобывательных УР (сбрасывание крышки с кормушки). В этот период птицы
усваивают информацию о том, что кормушкам разного цвета соответствует
определенное число единиц подкрепления: от 1 до 8 зерен пшеницы — для голубей и
от 5 до 12 личинок мучного хрущака — для ворон. По окончании предварительного
обучения проводят собственно тесты, во время котороых кормушки предъявляют
парами в разных комбинациях (20—25 проб). Чтобы сделать ситуацию максимально
новой для птиц, в каждой пробе применяют новую комбинацию кормушек, повторяя
каждую не более 3 раз за тест. (Для снижения возможного влияния подкрепления на
последующие результаты в половине проб приманку помещают в обе кормушки, а
остальные пробы идут без подкрепления.)

При проведении собственно теста проверяют, будут ли
птицы выбирать кормушку, ранее связанную с большим количеством подкрепления, и
в каких пределах они будут осуществлять такой выбор.

Поведение при решении этого теста, с точки зрения
авторов, соответствует определению Майера, так как основано на экстренном
сопоставлении независимо приобретенных элементов прошлого опыта — информации о
количестве подкрепления, связанного с каждой из кормушек разного цвета. В
процессе решения птица должна сопоставить эту информацию и осуществить новую
реакцию — выбор большего подкрепления.

Птицы обоих видов во всем диапазоне исследованных
множеств (от 1 до 8 зерен или личинок мучного хрущака) в среднем чаще выбирают
стимул, связанный с большим количеством подкрепления. Следует подчеркнуть, что
у голубей вероятность правильного выбора тем выше, чем больше абсолютная и
относительная разница между сравниваемыми количествами пищи, т.е. когда
множества единиц подкрепления имеют резко выраженные различия. У ворон величина
различий между сравниваемыми количествами пищи влияла на правильность выбора не
столь резко.

Таким образом, оказалось, что эту элементарную
логическую задачу решают и голуби. Подобно «задаче на доставание банана» она
оказалась одной из очень немногих, им доступных.

Полученные с помощью этой методики данные не только
выявили способность к решению еще одной элементарной логической задачи, но
позволили сравнить ее у птиц двух разных видов, т.е. охарактеризовать
рассудочную деятельность птиц в сравнительном аспекте.

Вместе с тем эти результаты внесли определенный вклад
в характеристику способности птиц к оперированию количественными параметрами
среды (которое условно иногда называют «счетом»).

Оказалось, что выбор, который делает птица в новой
ситуации (когда ей дают пару стимулов, ранее всегда предъявлявшихся
поодиночке), определяется мысленным сравнением числа единиц подкрепления,
соответствующего каждому из стимулов. Несмотря на то что по условиям опыта
экспериментаторы не направляли внимания птиц специально на этот параметр (число
единиц подкрепления), они спонтанно оценивали его и запоминали. На этой основе
в новой ситуации, без всякой подготовки птицы делают выбор по признаку «больше,
чем».

Способность птиц к выполнению такой операции послужила
основой для изучения у них процесса символизации, методика и результаты
которого рассмотрены в гл. 5 и 6.
Резюме.

Рассмотренные методы и экспериментальные приемы
исследования элементарной рассудочной деятельности животных дали богатый
экспериментальный материал для формирования новых представлений о мышлении
животных. В описанных методиках были устранены те ограничения, которые были
свойственны методам изучения мышления антропоидов, использованным в начале XX
века. Эти методики оказались достаточно универсальными для предъявления
животным самых разных видов. Их можно модифицировать так, чтобы предъявлять
одному и тому же животному по нескольку раз, сохраняя, тем не менее,
определенную степень новизны ситуации.

Работы Л. В. Крушинского и его коллег сформировали
самостоятельный подход к исследованию мышления животных, основу которого
составил ряд важных положений, ранее не использовавшихся в экспериментах такого
рода.

Универсальный эксперимент, который, в соответствии с
представлениями Л. В. Крушинского, характеризует рассудочную деятельность животных
данного вида или данной группы, планируется так, чтобы обеспечивать:

возможность объективной количественной оценки
результатов; применимость к представителям разных систематических групп;
получение сравнимых результатов;

возможность исследования физиологических и
генетических основ рассудочной деятельности.

Какие проявления мышления животных можно исследовать в
эксперименте?

Каким требованиям должны удовлетворять тесты на
рассудочную деятельность животных?

Что такое орудийная деятельность и какие механизмы
могут лежать в ее основе у животных разных видов?

Какие стороны рассудочной деятельности выявляют тесты,
предложенные Л. В. Крушинским?
Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы
материалы с сайта http://www.peoples.ru