Слово и молчание: аспекты взаимодействия
Корнилова Надежда Борисовна, Высшая школа филологии и
культуры, аспирант
Проблема
взаимоотношения молчания и слова не может не обсуждаться в контексте
повседневной коммуникации, поскольку общение представляет собой постоянное
взаимодействие речевых актов молчания и говорения в различных пропорциях.
Парадигма вопросов, освещающих соотношение слова и молчания, принципиально не
исчерпаема и тяготеет к постоянному пополнению: новые коммуникативные ситуации
несут с собой новую нагрузку для слова и новые контексты употребления молчания
( в данном случае мы не будем обращаться к т.н. некоммуникативным контекстам
употребления молчания - религиозно-мистическом, эстетическом, ритуальном и
т.д.). И тем не менее, данная парадигма может быть представлена следующим (не
закрытым и не полным) перечнем дискуссионных вопросов.
Предположим,
во-первых, что слово выступает как квант значения (т.е. как единица, но не
мельчайшая, а соотносимая с таким же единичным актом молчания). Тогда на этом
фоне молчание можно рассматривать как огромный спектр ассоциаций, коннотаций,
значений, который непременно возникает при произнесении и сосредоточении
сознания на каком-либо слове; это “ореол”, окружающий слово. Представляется,
что в разных языках, каждый из которых, по В. фон Гумбольдту, являет собой
специфический взгляд на мир, содержание ассоциативного /“умолчанного”/
пространства вокруг слова является разным в зависимости от языка; в определенной
степени человеческое мировосприятие обусловлено языком, и поэтому невербальная
часть сознания, соединяясь с языковыми компонентами, образует структуру,
совершенно отличную от аналогичных структур в других языках.
Следуя
вышесказанному, мы полагаем также, в разных культурах не только возможно, но и
объекивно существует разное отношение к самому слову. Например, восточные
культуры тяготеют к интимному, интуитивному (не-рациональному) постижению
смыслов, поэтому и молчание в таких культурах может являться не столько
эмоциональной заменой вербального общения, показателем близости людей друг
другу ( как это есть для западного человека), а коммуникативной нормой
(отсутствие пустословия или словопроизнесения, суетного беспрестанного
говорения). Молчание в условиях диалогического или полилогического общения
здесь тесно сопряжено как с этическими нормами и правилами жизни, так и с
наличествующей религией (ср.: “Дао дэ цзин”. - С-Пб., 1999, с.69. - #56 “Тот,
кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает”).
Более
того, значения слова могут поддаваться, а могут и не поддаваться передаче. В
последнем случае люди могут молчать (“о невыразимом”), тем самым передавая это
размытое, трудно формулируемое значение с помощью неязыковых средств: молчания,
паузы, жеста и мимики, действия и т.д. Если бы слово воспринималось сразу во
всех своих значениях (имеются в виду значения, зафиксированные в словарях, т.е.
исключая идиолекты), то оно, возможно, было бы сродни молчанию - своеобразному
вакууму, в котором наличествуют все значения слова, каждое из которых “обретает
жизнь” только в конкретном речевом акте. В данном случае коммуникация не имела
бы смысла: ведь слово в конкретной ситуации представляет собой “интенцию
однозначности” для говорящего, единый код для получателя и отправителя.
Намеренная невербализация изначально не предполагает однозначной трактовки,
хотя чаще всего реципиент молчания “расшифровывает” подобную стратегию вполне
адекватно. Вербализация в диалоге вообще нацелена на быстрое преодоление
информационного разрыва между партнерами по общению, молчание же -
семантическое поле для интерпретирования реципиентом (слушающим), которому
важно понять адресанта. Таким образом, молчание можно логизировать и выразить
словами, а можно использовать намеренно, и тогда общение во многом сводится на
интуитивный уровень.
Можно
полагать также, что в современном обществе существует и прогрессирует тенденция
к уменьшению непосредственного межличностного общения, что косвенно приводит к
увеличению доли речевых актов молчания в структуре повседневной коммуникации.
То есть современный человек внутренне настолько отчужден от остальных, что,
можно полагать, не желает выражать даже “выразимое” - то, что требует
вербализации; при видимости интенсивного обсуждения каких-то вопросов
обнаруживается равнодушие к слову. Во многом это зависит как от общего
психологического состояния, социального статуса и коммуникативных особенностей
конкретного “молчащего” человека (и именно поэтому требуется практическое
социолингвистическое исследование повседневного общения и доли речевых актов
молчания в нем), так и от высокого уровня развития искусственных сигнальных
систем в сфере социальных коммуникаций. Ведь чем больше мы вбираем информации,
“тем яснее ощущаем ее принципиальную неполноту” - “неспособность эпохи
информации слышать молчание перерастает в неумение слышать тихо сказанное”
(Бибихин В.В. Язык философии//Путь, 1993-№3).
Из
вышесказанного можно заключить, что молчание как объект исследования и
интерпретации имеет необходимую связь со словом на метаязыковом уровне, т.е.
для описания молчания используется слово. Оно (слово) призвано ответить на
вопрос о возможности исчерпания смыслов молчания при принципиальной
полифункциональности последнего: ведь молчание тем и отличается от слова (говорения),
что допускает бесчисленное количество интерпретаций. “Практическая магия” ( в
смысле: воздействие, употребление, использование) молчания изучена значительно
лучше, нежели магия речи.
Возможно,
справедливо и обратное - “О чем нельзя говорить, о том следует молчать”
(Л.Витгенштейн) - в идеале люди, общаясь, должны были бы “молчать свои мысли”,
содержание которых еще не искажено и не урезано словом, друг другу. Язык
“переодевает” мысли, причем настолько, что внешне выраженное не позволяет
судить в полной мере о форме изначальной мысли. Более того, форма внешнего
выражения мысли создается человеком намеренно, но совсем не для того, чтобы по
ней можно было судить об ее истинности. Фактически мы говорим очень малую часть
того, что имеем в виду, т.к. большая часть информации импликативна и
расшифровывается с помощью семиотического багажа (имплицитное значение
осознается, не имея формы). С другой стороны, необходимо уметь расшифровывать
молчание в различных контекстах (т.к. вне речевого контекста молчание некоммуникативно
и неинформативно), иначе человеческое понимание будет недостаточно полным.
Молчание,
таким образом, многозначно, но и речь не обязательно ( и далеко не всегда)
снимает многозначность. Молчание как недоговоренность и сокрытость информации
может выступать как элемент семантики слова и высказывания в импликативных и
ненормативных пропусках, в поэтической речи (метафора, подтекст), при
использовании иронии и т.д., и тогда оно приобретает форму умолчания -
частичного сообщения и частичного (временного или постоянного) сокрытия
информации; пребывания части информации в имплицитной форме. Эвфемизм - еще
один пример из области речевой полисемии, способ и назвать предмет, и умолчать
о нем.
Слово
фиксирует реальность - предметы, явления, действия с помощью понятий; в
противовес ему молчание есть своеобразный способ ухода от действительности,
сознательное или неосознанное ее устранение (см.: “Вот так они жили в постоянно
ускользающей от них действительности, с помощью слова им удавалось задержать ее
на короткое мгновение, но она должна была неизбежно исчезнуть, как только
забудется значение букв.” - Гарсиа Маркес Г. Сто лет одиночества. - М.: “Баян”,
1992, с. 47). Именно здесь встает вопрос об истинности слова и молчания.
С
одной стороны, молчание иногда звучит весомее, чем слово - таким образом оно
лучше выражает принципиальную неопределимость и ежеминутную изменяемость мира,
его протяженность ( а не дискретность - привилегию слова). С другой стороны,
каждый может истолковать молчание по своему вкусу, и тогда, возможно, в
определенных ситуациях справедлива фраза, высказанная однажды А.Белым :
“Господа, в прямоте больше честности !” ( в данном случае молчание и
слово/прямота противопоставляются в значении “честность - ложь”).
Если
мы, следуя за Л.Блумфилдом, будем рассматривать мышление как “говорение с самим
собой”, то молчание, следуя данной логике, можно определить как особый вид
“думания” - через внутреннюю речь. Язык имеет скрытую сущность, но и
возможность выражения через слово - человек обладает речевым сознанием, т.к.
определенная часть нашего сознания ( не все !) подлежит вербальному выражению,
и его нельзя “прощупать” без речи.
В
заключении отметим, что предлагаемые в данной статье аспекты рассматриваемой
проблемы несомненно требуют более подробного раскрытия и изучения.
Представляется, что на первом месте здесь должны стоять вопросы разработки
конкретного социолингвистического инструментария для проведения эмпирических
исследований в данной области.
Список литературы
Алпатов
В.М. История лингвистических учений. - М., 1999.
Бибихин
В.В. Язык философии//Путь, 1993-№3.
Дао
дэ цзин. - С-Пб., 1999.
Меликян
С.В. Функция молчания в коммуникативном поведении человека// Теоретические и
прикладные аспекты речевого общения: Научно-методический бюллетень № 3 (7). -
Красноярск - Ачинск, 1998.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.yspu.yar.ru