Гранатовый браслет. Куприн А.И.
Княгиня Вера Николаевна Шеина, жена предводителя дворянства, уже
какое-то время жила вместе с мужем на даче, потому что шел ремонт их городской
квартиры. Сегодня был день ее именин, а потому должны были приехать гости.
Первой появилась сестра Веры — Анна Николаевна Фриес-се, бывшая замужем за
очень богатым и очень глупым человеком, который ничего не делал, но числился
при каком-то благотворительном обществе и имел звание камер-юнкера. Должен
приехать дедушка, генерал Аносов, которого сестры очень любят. Гости стали
съезжаться после пяти часов. Среди них знаменитая пианистка Женни Рейтер,
подруга княгини Веры по Смольному институту, муж Анны привез с собой профессора
Спешникова и местного вице-губернатора фон Зекка. С князем Василием Львовичем
приезжает его вдовая сестра Людмила Львовна. Обед проходит очень весело, все
давно и хорошо знакомы друг с другом.
Вера Николаевна вдруг заметила, что гостей — тринадцать. Это ее немного
испугало. Все сели играть в покер. Вере играть не хотелось, и она направилась
было на террасу, где накрывали к чаю, когда ее с несколько таинственным видом
поманила из гостиной горничная. Она вручила ей пакет, который полчаса назад
принес посыльный.
Вера раскрыла пакет — под бумагой оказался небольшой ювелирный футляр
красного плюша. В нем был овальный золотой браслет, а внутри его — бережно
сложенная записка. Она развернула ее. Почерк показался ей знакомым. Она,
отложив записку, решила посмотреть сначала браслет. “Он был золотой,
низкопробный, очень толстый, но дутый и с наружной стороны весь сплошь покрытый
небольшими старинными, плохо отшлифованными гранатами. Но зато посредине
браслета возвышались, окружая какой-то старинный маленький зеленый камешек,
пять прекрасных гранатов-кабошонов, каждый величиной с горошину. Когда Вера
случайным движением удачно повернула браслет перед огнем электрической
лампочки, то в них, глубоко под их гладкой яйцевидной поверхностью, вдруг
загорелись прелестные густо-красные живые огни”. Затем она прочла строки,
написанные мелко, великолепно-каллиграфическим почерком. Это было поздравление
с днем Ангела. Автор сообщал, что этот браслет принадлежал его прабабке, затем
его носила его покойная матушка. Камешек посередине — это весьма редкий сорт
граната — зеленый гранат. Дальше он писал: “По старинному преданию,
сохранившемуся в нашей семье, он имеет свойство сообщать дар предвидения
носящим его женщинам и отгоняет от них тяжелые мысли, мужчин же охраняет от
насильственной смерти... Умоляю Вас не гневаться на меня. Я краснею при
воспоминании о моей дерзости семь лет тому назад, когда Вам, барышне, я
осмеливался писать глупые и дикие письма и даже ожидать ответа на них. Теперь
во мне осталось только благоговение, вечное преклонение и рабская
преданность...” “Показать Васе или не показать? И если показать — то когда?
Сейчас или после гостей? Нет, уж лучше после — теперь не только этот несчастный
будет смешон, но и я вместе с ним”, — раздумывала Вера и не могла отвести глаз
от пяти алых кровавых огней, дрожавших внутри пяти гранатов.
Между тем вечер шел своим чередом. Князь Василий Львович показывал
своей сестре, Аносову и шурину домашний юмористический альбом с
собственноручными рисунками. Их смех привлек всех остальных. Там была повесть:
“Княгиня Вера и влюбленный телеграфист”. “Лучше не нужно”, — сказала
Вера, тихо дотронувшись до плеча мужа. Но тот или не расслышал, или не
придал значения. Он юмористически пересказывает старые письма человека,
влюбленного в Веру. Тот писал их, когда она еще не была замужем. Автора князь
Василий называет телеграфистом. Муж все говорит и говорит...
“Господа, кто хочет чаю?” — спросила Вера Николаевна.
Генерал Аносов рассказывает крестницам о любви, которая у него была в
молодости в Болгарии с одной болгарочкой. Когда же войскам пришло время
уходить, они дали друг другу клятву в вечной взаимной любви и простились
навсегда. “И все?” — спросила разочарованно Людмила Львовна.
Позже, когда гости почти все разошлись, Вера, провожая дедушку, тихо
сказала мужу: “Поди посмотри... там у меня в столе, в ящичке, лежит красный
футляр, а в нем письмо. Прочитай его”.
Было так темно, что приходилось ощупью ногами отыскивать дорогу.
Генерал вел под руку Веру. “Смешная эта Людмила Львовна, — вдруг заговорил он,
точно продолжая вслух течение своих мыслей. — А я хочу сказать, что люди в наше
время разучились любить. Не вижу настоящей любви. Да и в мое время не видел!”
Женитьба, по его мнению, ничего не значит. “Возьмите хоть нас с Васей. Разве
можно назвать наш брак несчастливым?” — спросила Вера. Аносов долго молчал.
Потом протянул неохотно: “Ну, хорошо... скажем — исключение”. Почему люди
женятся? Что до женщин, то боятся остаться в девках, хотят быть хозяйкой,
дамой, самостоятельной... У мужчин другие мотивы. Усталость от холостой жизни,
от беспорядка в доме, от трактирных обедов... Опять же, мысль о детях... Бывают
иногда и мысли о приданом. А где же любовь-то? Любовь бескорыстная,
самоотверженная, не ждущая награды? “Постой, постой, Вера, ты мне сейчас опять
хочешь про твоего Васю? Право же, я его люблю. Он хороший парень. Почем знать,
может быть, будущее и покажет его любовь в свете большой красоты. Но ты пойми,
о какой любви я говорю. Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире!
Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться”. “Вы
видели когда-нибудь такую любовь, дедушка?” “Нет, — ответил старик решительно.
— Я, правда, знаю два случая похожих... В одном полку нашей дивизии... была
жена полкового командира... Костлявая, рыжая, худущая... Вдобавок, морфинистка.
И вот однажды, осенью, присылают к ним в полк новоиспеченного прапорщика...
только что из военного училища.
Через месяц эта старая лошадь совсем овладела им. Он паж, он слуга, он
раб... К рождеству он ей уже надоел. Она вернулась к одной из своих прежних...
пассий. А он не мог. Ходит за ней, как привидение. Измучился весь, исхудал,
почернел...
И вот однажды весной устроили они в полку какую-то маевку или пикник...
Обратно возвращались ночью пешком по полотну железной дороги. Вдруг навстречу
им идет товарный поезд... она вдруг шепчет на ухо прапорщику: “Вы все говорите,
что любите меня. А ведь, если я вам прикажу — вы, наверное, под поезд не
броситесь”. А он, ни слова не ответив, бегом — и под поезд. Он-то, говорят,
верно рассчитал... так бы его аккуратно пополам и перерезало. Но какой-то идиот
вздумал его удерживать и отталкивать. Да не осилил. Прапорщик, как уцепился
руками за рельсы, так ему обе кисти и оттяпало... И пропал человек... самым
подлым образом...”
Генерал рассказывает еще один случай. Когда полк отправлялся на войну и
уже поезд тронулся, жена громко крикнула мужу: “Помни же, береги Володю
! Если что-нибудь с ним случится — уйду из дома и
никогда не вернусь. И детей заберу”. На фронте этот капитан, храбрый солдат,
ухаживал за этим трусом и лодырем Вишняковым, как нянька, как мать. Все
обрадовались, когда узнали, что Вишняков скончался в госпитале от тифа...
Генерал спрашивает Веру, что это за история с телеграфистом. Вера
рассказала подробно о каком-то безумце, который начал преследовать ее своею
любовью еще за два года до ее замужества. Она его ни разу не видела и не знает
его фамилии. Подписывался он Г. С. Ж. Однажды обмолвился, что служит в каком-то
казенном учреждении маленьким чиновником, — о телеграфе он не упоминал ни
слова. Наверное, он постоянно следил за ней, потому что в своих письмах точно
указывал, где она бывала по вечерам... и как была одета. Сначала его письма
были несколько вульгарны, хотя и вполне целомудренны. Но однажды Вера написала
ему, чтобы он больше ей не надоедал. С тех пор он стал ограничиваться
поздравлениями по праздникам. Княгиня Вера рассказала о браслете и о странном
письме своего таинственного обожателя. “Да-а, — протянул генерал наконец. —
Может быть, это просто ненормальный малый... а... может быть, твой жизненный
путь, Верочка, пересекла именно такая любовь...”
Брат Веры Николай и Василий Львович обеспокоены тем, что неизвестный
похвастается кому-нибудь, что от него принимает подарки княгиня Вера Николаевна
Шеина, пришлет потом еще что-нибудь, затем сядет за растрату, а князья Шеины
будут вызваны как свидетели'... Решили, что его надо разыскать, вернуть браслет
и прочесть нотацию. “Мне почему-то стало жалко этого несчастного”, —
нерешительно сказала Вера.
Муж и брат Веры находят нужную квартиру на восьмом этаже, поднявшись по
грязной, заплеванной лестнице. Обитатель комнаты Желтков был человек “очень
бледный, с нежным девичьим лицом, с голубыми глазами и упрямым детским
подбородком с ямочкой посредине; лет ему, должно быть, было около тридцати,
тридцати .пяти”. Он молча принимает обратно свой браслет, извиняется за свое
поведение. Узнав, что господа собирались обращаться к помощи власти, Желтков
рассмеялся, сел на диван и закурил. “Сейчас настала самая тяжелая минута в моей
жизни. И я должен, князь, говорить с вами вне всяких условностей... Вы меня
выслушаете?” “Слушаю” , — сказал Шеин. Желтков говорит, что любит жену Шеина.
Ему трудно это сказать, но семь лет безнадежной и вежливой любви дают ему это
право. Он знает, что не в силах разлюбить ее никогда. Оборвать это его чувство
они не могут ничем, разве что смертью. Желтков просит позволения поговорить по
телефону с княгиней Верой Николаевной. Он передаст им содержание разговора.
Он вернулся через десять минут. Глаза его блестели и были глубоки, как
будто наполнены непролитыми слезами. “Я готов, — сказал он, — и завтра вы обо
мне ничего не услышите. Я как будто бы умер для вас. Но одно условие — это я
вам говорю, князь Василий Львович, — видите ли, я растратил казенные деньги, и
мне как-никак приходится из этого города бежать. Вы позволите мне написать еще
последнее письмо княгине Вере Николаевне?” Шеин разрешает.
Вечером на даче Василий Львович подробно рассказал жене о свидании с
Желтковым. Он как будто чувствовал себя обязанным это сделать. Ночью Вера
говорит: “Я знаю, что этот человек убьет себя”.
Вера никогда не читала газет, но в этот день почему-то развернула как
раз тот лист и натолкнулась на тот столбец, где сообщалось о самоубийстве
чиновника контрольной палаты Г. С. Желткова. Целый день она ходила по цветнику
и по фруктовому саду и думала о человеке, которого она никогда не видела. Может
быть, это и была та настоящая, самоотверженная, истинная любовь, о которой
говорил дедушка? В шесть часов почтальон принес письмо Желткова. Он писал так:
“Я не виноват, Вера Николаевна, что Богу было угодно послать мне, как громадное
счастье, любовь к Вам... для меня вся жизнь заключается только в Вас...
Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я
проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь, которою Богу
было угодно за что-то меня вознаградить...
Уходя, я в восторге говорю: “Да святится имя твое”. Восемь лет тому
назад я увидел вас в цирке в ложе, и тогда же в первую секунду я сказал себе: я
ее люблю потому, что на свете нет ничего похожего на нее, нет ничего лучше, нет
ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека прекраснее Вас и нежнее. В Вас
как будто бы воплотилась вся красота земли...
Я все отрезал, но все-таки думаю и даже уверен, что Вы обо мне
вспомните. Если Вы обо мне вспомните, то... сыграйте или прикажите сыграть
сонату D-dur № 2, ор. 2...
Дай Бог Вам счастья, и пусть ничто временное и житейское не тревожит
Вашу прекрасную душу. Целую Ваши руки. Г. С. Ж.”.
Вера едет туда, где жил Желтков. Хозяйка квартиры рассказывает, какой
это был чудный человек. О браслете она говорит, что перед тем как написать
письмо, он пришел к ней и попросил повесить браслет на икону. Вера входит в
комнату, где лежит на столе Желтков: “Глубокая важность была в его закрытых
глазах, и губы улыбались блаженно и безмятежно, как будто бы он перед
расставаньем с жизнью узнал какую-то глубокую и сладкую тайну, разрешившую всю
человеческую его жизнь... Вера... положила ему под шею цветок. В эту секунду
она поняла, что та любовь, о которой мечтает каждая женщина, прошла мимо нее...
И, раздвинув в обе стороны волосы на лбу мертвеца, она крепко сжала руками его
виски и поцеловала его в холодный, влажный лоб долгим дружеским поцелуем”.
Перед уходом Веры хозяйка говорит, что Желтков перед смертью просил, что если
какая-нибудь дама придет поглядеть на него, то сказать ей, что у Бетховена
самое лучшее произведение... она показала название, написанное на бумажке.
Вернувшись домой поздно, Вера Николаевна обрадовалась, что ни мужа, ни
брата нет дома. Зато ее ждала Женни Рейтер, и она попросила ее сыграть
что-нибудь для нее. Она почти ни одной секунды не сомневалась, что Женни
сыграет то самое место из второй сонаты, о котором просил этот мертвец с
нелепой фамилией Желтков. Так оно и было. Она узнала с первых же аккордов это
произведение. И в уме ее слагались слова. Они так совпадали в ее мысли с
музыкой, что это были как будто бы куплеты, которые кончались словами: “Да
святится имя твое”.
“Вспоминаю каждый твой шаг, улыбку, взгляд, звук твоей походки. Сладкой
грустью, тихой, прекрасной грустью обвеяны мои последние воспоминания... Я
ухожу один, молча, так угодно было Богу и судьбе. "Да святится имя
твое". Княгиня Вера обняла ствол акации, прижалась к нему и плакала... И в
это время удивительная музыка, будто бы подчиняясь ее горю, продолжала:
“Успокойся, дорогая, успокойся, успокойся. Ты обо мне помнишь? Помнишь?
Ты ведь моя единая и последняя любовь. Успокойся, я с тобой. Подумай обо мне, и
я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение,
но навеки. Ты обо мне помнишь? Помнишь?.. Вот я чувствую твои слезы. Успокойся.
Мне спать так сладко...” Вера, вся в слезах, говорила: “Нет, нет, он меня
простил теперь. Все хорошо”.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.litra.ru/