Германия после Версальского договора
18 января 1919 г. в
Париже открылась мирная конференция 27 союзных и присоединившихся государств,
посчитавших, что окончание Первой мировой войны должно быть оформлено
официально. Будущую судьбу Германии победители решали без ее участия. Немецких
представителей пригласили только в конце заседаний, чтобы вручить им текст
договора, который Германия могла или принять, или отклонить. До этого
веймарское правительство, поскольку Германия стала демократической республикой,
рассчитывало на мирный договор с некоторыми территориальными потерями и
умеренной контрибуцией.
Иллюзии развеялись,
когда 7 мая победители объявили свои условия. Немцы готовились к худшему, но такого
не ожидал никто. Требуемые территориальные уступки превышали самые
пессимистические предположения. Германия теряла все колониальные владения.
Эльзас-Лотарингия возвращалась Франции, Северный Шлезвиг — Дании (после
плебисцита). Бельгия получила округа Эйпен и Мальмеди и область Морене, где 80%
населения были немцами. Новое Польское государство получило основную часть
провинции Познань и Западной Пруссии, а также небольшие территории в Померании,
Восточной Пруссии и Верхней Силезии. Чтобы обеспечить Польше выход к морю, в
районе устья реки Висла был создан коридор, отделивший Восточную Пруссию от
остальной Германии. Немецкий Данциг был объявлен «вольным городом» под
верховным управлением Лиги Наций, а угольные шахты Саарской области были
временно переданы Франции. Левобережье Рейна оккупировали войска Антанты, а на
правом берегу была создана демилитаризованная зона шириной в 50 километров.
В целом Германия теряла
13,5% территории (73,5 тыс. квадратных километров) с населением в 7,3 млн.
человек, из которых 3,5 млн. человек были немцами. Эти потери лишали Германию
10% ее производственных мощностей, 20% объемов добычи каменного угля, 75%
запасов железной руды и 26% выплавки чугуна. Реки Рейн, Эльба и Одер
объявлялись свободными для прохода иностранных судов. Германия была обязана
передать победителям почти весь военный и торговый морской флот, 800 паровозов
и 232 тыс. железнодорожных вагонов. Общий размер репараций должна была позднее
определить специальная комиссия, а пока Германия обязывалась уплатить странам
Антанты контрибуцию на сумму 20 млрд. золотых марок в основном в виде угля,
скота (в том числе 140 тыс. молочных коров), различной продукции
химико-фармацевтической промышленности, в том числе красителей. Суровость
условий договора образно объяснил французский премьер-министр Ж. Клемансо,
пообещавший своему народу, что «боши заплатят все до последнего гроша». В то же
время британский министр У. Черчилль едко заметил, что «экономические статьи
договора были злобны и глупы до такой степени, что становились явно
бессмысленными».
Версальский договор
практически разоружал Германию. Ее армия не должна была превышать 100 тыс.
добровольцев, зачисляемых на долгосрочную службу, а флот — 16 тыс. человек.
Германии запрещалось иметь самолеты, дирижабли, танки, подводные лодки и суда
водоизмещением более 10 тыс. тонн. Ее флот мог включать 6 легких броненосцев, 6
легких крейсеров, а также по 12 эсминцев и торпедных катеров. Такая армия была
пригодна для полицейских акций, но не для обороны страны. Кроме того, 895 немецких
офицеров во главе с самим кайзером были объявлены военными преступниками,
подлежащими выдаче. Впрочем, союзники не особенно настаивали на выполнении
этого требования, отлично сознавая его нереальность, поскольку такого в истории
еще не было.
Наконец, 231-я статья
Версальского договора возлагала на Германию и ее союзников полную и единоличную
ответственность за развязывание Первой мировой войны.
Немецкая сторона
единодушно отвергла эти жесткие условия. Рейхсканцлер Ф. Шейдеман официально
заявил об отказе от подписания договора, если в него не будут внесены
существенные изменения. Но союзники настаивали на безоговорочном выполнении
своих требований. Заявив, что «пусть отсохнет рука, подписавшая такой договор»,
Шейдеман подал в отставку. Кабинет министров покинули и представители от
Немецкой демократической партии (НДП). Новое правительство сформировал
социал-демократ Г. Бауэр, занимавший до этого пост министра труда.
В условиях
продолжающейся блокады страны и под давлением угрозы со стороны победителей, что
они возобновят военные действия, если Германия не примет предложенные условия,
большинство депутатов Национального Собрания согласились на подписание
договора.
28 июня в Версаль
приехали два полномочных представителя Германии — министр иностранных дел Г.
Мюллер (СДПГ) и министр почты и транспорта И. Белль (партия «Центр»). Церемония
подписания договора проходила в том самом Зеркальном зале Версальского дворца,
где в январе 1871 г. была провозглашена Германская империя. Как тогда, так и
теперь Версаль стал символом триумфа победителя и унижением побежденного,
который должен не только платить, но и пресмыкаться перед победителем.
Известный философ и историк Э. Трёльч отмечал, что «Версальский договор — это
воплощение садистски-ядовитой ненависти французов,
фарисейски-капиталистического духа англичан и глубокого равнодушия
американцев».
Но при всей тяжести
экономических последствий Версальского договора не они повлияли на дальнейшую
судьбу Веймарской республики, а то, что в Германии возобладало чувство унижения,
которое способствовало появлению настроений национализма и реваншизма. В
Версале британский премьер-министр Д. Ллойд Джордж пророчески заявил, что
главная опасность заключаемого договора в том, что «мы толкаем массы в объятия
экстремистов».
Среди победителей
имелись различные мнения относительно будущего Германии. Франция, прежде всего
ее генералитет, требовала вновь раздробить Германию на множество мелких
государств и поддерживала любые сепаратистские выступления. Американцы
склонялись к тому, чтобы безо всяких оговорок признать демократическую
Веймарскую республику. Но был избран третий путь, фактически разрушительный. По
Версальскому договору Германия осталась единым государством, но беспомощным в
военном отношении, экономически разоренным, политически униженным. Такое
решение не отличалось дальновидностью. Для того чтобы уничтожить Германию,
договор был слишком мягким, для того чтобы просто наказать ее — слишком
унизительным.
С немецкой точки зрения,
договор был «Версальским диктатом» победителей. Большинство населения
восприняло демократию как чужеземный порядок, навязанный западными странами.
Роковым стало то, что борьба против Версаля означала и борьбу против
демократии. Политических деятелей, которые призывали к сдержанности и
компромиссу с Западом, немедленно обвиняли в позорной слабости, а то и в
предательстве. Это и была та почва, на которой в итоге вырос тоталитарный и
агрессивный нацистский режим.
9 июля 1919 г.
Национальное Собрание ратифицировало Версальский договор («за» было подано 208
голосов, «против» — 115), а 10 января 1920 г. он вступил в силу.
Во второй половине 1919
г. казалось, что Веймарская республика упрочила свое положение. Спала волна
революционных выступлений, начался некоторый экономический подъем, снизилось
число безработных, голод «смягчили» поставки американского продовольствия. Но
республике угрожала теперь опасность не слева, а справа. Унизительное бремя
Версаля, нерешенные экономические проблемы, безрадостная повседневность вели к
серьезным изменениям в настроении людей, которые все внимательнее
прислушивались к агитации националистов.
Требуемое союзниками
сокращение вооруженных сил прежде всего касалось фрейкоровцев, которые упорно
сражались в Силезии против поляков, а в Латвии — против советской Красной
армии. Теперь они не без основания считали, что презираемое ими республиканское
правительство просто предало их, распорядившись расформировать фрейкор.
В ответ фрейкоровцы
начали готовить военный переворот, который возглавил крупный восточнопрусский
землевладелец В. Капп, игравший в 1917 г. видную роль в Отечественной партии.
Среди руководителей заговора, получившего название Капповский путч, были также
командующий берлинским военным округом генерал В. Лютвиц, бывший глава
берлинской полиции Т. Ягов и капитан В. Пабст — организатор убийства К.
Либкнехта и Р. Люксембург. Тесную связь с ними поддерживал генерал Э.
Людендорф, который, однако, предпочитал оставаться в тени. За спиной капповцев
стояли также крупные рейнско-вестфальские промышленники и банкиры.
10 марта 1920 г. Лютвиц
вручил президенту Ф. Эберту ультиматум, требуя роспуска Национального Собрания,
перевыборов президента, отказа от сокращения армии, передачи вооружений
Антанте. Лютвиц мотивировал требования тем, что армия и фрейкор необходимы для
борьбы против большевизма. Эберт отверг ультиматум и предложил генералу
добровольно подать в отставку. Но когда через три дня правительство решилось на
арест заговорщиков, то оказалось, что в его распоряжении нет сил, способных
выполнить такой приказ.
Хотя командующий
рейхсвером генерал В. Рейнхардт стоял на стороне правительства, войска
подчинялись не его приказам, но распоряжениям начальника общевойскового
управления, а фактически начальника штаба рейхсвера генерала X. Секта, имевшего
большой авторитет у военных. Сект открыто заявил президенту, что «солдаты в
солдат стрелять не будут», а правительство должно поискать себе других
защитников. Президенту и кабинету министров не оставалось ничего другого, кроме
бегства сначала в Дрезден, а оттуда в Штутгарт.
Сумрачным ранним утром
13 марта 1920 г. в Берлин вошла главная ударная сила путчистов — морская
бригада капитана 2-го ранга Г. Эрхарда. На касках солдат этой части красовалась
свастика. Не встретив никакого сопротивления, бригада расположилась лагерем в
центре столицы, у Бранденбургских ворот. Здесь Эрхарда приветствовали Капп,
Лютвиц и Людендорф, вышедший «подышать свежим воздухом». Путчисты объявили о
создании нового правительства во главе с Каппом, ввели осадное положение и
закрыли все оппозиционные газеты.
Президент и
правительство вместе с профсоюзами призвали население к защите республики и
всеобщей забастовке. После некоторых колебаний их поддержали и коммунисты.
Забастовка, в которой участвовали более 12 млн. человек, парализовала всю
страну. Не работали транспорт, промышленные предприятия, электростанции,
коммунальные службы, закрылись все учебные заведения и большинство магазинов,
перестали выходить газеты. Берлинское чиновничество скрыто саботировало
распоряжения руководителей путча, которые к тому же просто не знали, что делать
дальше.
Когда до Каппа дошли
сведения о том, что в ряде частей берлинского гарнизона назревает недовольство
мятежом, глава правительства, испугавшись, бросил своих соратников на произвол
судьбы и 17 марта бежал в Швецию. Генерал Лютвиц спешно выехал в Венгрию, где и
скрывался в течение пяти лет. Путч потерпел полный крах.
Но он повлек за собой
одно значительное последствие. Всеобщая забастовка приобрела такой размах, что
пробудила у коммунистов надежду на новый революционный подъем. Созданная в Руре
Красная армия, которая насчитывала до 80 тыс. вооруженных рабочих, разбив
путчистов, взяла под свой контроль район восточнее Дюссельдорфа.
Чтобы овладеть
положением, Эберт был вынужден призвать на помощь именно тех людей, которые
неделей раньше отказали ему в защите. Генералу Секту, ставшему командующим
армией, даются диктаторские полномочия и поручается навести порядок. В Рур были
введены участвовавшие в капповской авантюре части фрейкора. Теперь им было на
ком выместить свое озлобление. В начале апреля 1920 г. восстание было
подавлено.
Еще до окончания боев в
Руре Эберт заменил скомпрометировавшее себя беспомощностью правительство Бауэра
и 27 марта назначил рейхсканцлером Г. Мюллера. Не сумевший удержать генерала
Лютвица под своим контролем Г. Носке покинул правительство. Новым военным
министром стал О. Гесслер, представитель правого крыла НДП.
Казалось, что перед
Веймарской республикой открываются прекрасные шансы для консолидации. Но выборы
в рейхстаг 6 июня 1920 г. стали для нее катастрофой. Все три партии веймарской
коалиции понесли сокрушительные потери. Прежде всего полное поражение потерпела
НДП, беспомощность лидеров которой не прошла для партии даром. Теперь за нее
проголосовали лишь 2,33 млн избирателей, а потому у демократов оказалось в
парламенте лишь 36 мест. Партия «Центр» получила в рейхстаге 64 мандата. Около
половины избирателей потеряла Социал-демократическая партия Германии (СДПГ),
которая имела теперь 102 депутатских места. Ее прежние сторонники перешли в
ряды избирателей Независимой социал-демократической партии Германии (НСДПГ),
увеличившей число своих представителей в рейхстаге до 84. Чуть более
полумиллиона избирателей отдали свои голоса Коммунистической партии Германии
(КПГ), получившей 4 мандата.
Общий крен настроений
вправо отразил успех Баварской народной партии (БНП), Немецкой народной партии
(ННП) и Немецкой национальной народной партии (НННП). Баварцы, получив более 1
млн. голосов, приобрели в парламенте 21 депутатское место. Число избирателей
ННП возросло до 3,9 млн. человек, что принесло партии 65 мест. Националисты
провели в парламент 71 депутата и стали сильнейшей буржуазной фракцией.
В ситуации, когда
веймарская коалиция получила 205 депутатских мест из 452, СДПГ ушла в
оппозицию, уступив дорогу первому чисто буржуазному правительству (в него вошли
также министры от ННП и националистов) во главе с лидером партии «Центр» К.
Ференбахом.
После выборов 1920 г.
республиканским партиям ни разу не удалось получить большинство мест в
рейхстаге. У них оставалось две возможности — либо вступать в коалицию с
антидемократическими партиями, либо создавать правительство меньшинства,
которое попадало бы в зависимость от позиции их противников в парламенте.
После долгих расчетов и
переговоров проблема репараций была, наконец, решена. Первоначальный
баснословный счет в 265 млрд. золотых марок, выставленный Германии
победителями, постепенно уменьшился до 200 млрд. марок.
1 марта 1921 г. в
Лондоне министр иностранных дел Германии В. Симоне потребовал установить общую
сумму репараций в 30 млрд. марок. Он заявил, что страна уже передала союзникам
имущества на сумму в 21 млрд. марок. Но репарационная комиссия, тон в которой
задавала Франция, оценила это имущество всего в 8 млрд. марок. Берлин
соглашался выплатить 30 млрд. марок в течение 30 лет при условии предоставления
международного займа в 8 млрд. марок, прекращения завышенного налогообложения
немецкого экспорта и возвращения Германии Верхней Силезии, занятой в это время
французскими войсками.
Резко отклонив
предложения Симонса, союзники предъявили Германии требование принять до 7 марта
их условия. Поскольку немецкое правительство не ответило на ультиматум в
установленный срок, 8 марта войска Антанты заняли Дуйсбург, Дюссельдорф и
речной порт Рурорт, а также установили на Рейне свои таможенные посты, обложив
германский экспорт налогом в 50% его стоимости.
Закулисные переговоры об
урегулировании конфликта завершились тем, что 5 мая в Лондоне была определена
окончательная сумма репараций в 132 млрд золотых марок, которую Германия должна
была выплатить в течение 37 лет. Первый же миллиард марок она была обязана
внести в ближайшие 25 дней. В противном случае союзники пригрозили оккупировать
всю Рурскую область, а Франция тут же объявила частичную мобилизацию.
Немецкое правительство
погасило назначенную сумму, выбросив на мировые валютные биржи 50 млрд.
свеженапечатанных банкнот, что привело к резкому падению курса марки.
Еще накануне вручения
ультиматума, 4 мая 1921 г., правительство К. Ференбаха, которое покинули
министры от Немецкой народной партии (ННП), ушло в отставку. Тяжелая задача
выполнения западных требований легла на плечи нового кабинета министров. Его
возглавили два самых одаренных политика веймарского периода. Лидер левого крыла
партии «Центр» Й. Вирт стал рейхсканцлером, президент крупнейшего
электротехнического концерна АЭГ, член руководства Немецкой демократической
партии (НДП) В. Ратенау через некоторое время занял пост министра иностранных
дел. В правительство вошли и четыре социал-демократа, включая вице-канцлера Г.
Бауэра Ратенау отлично сознавал, что нет никакой альтернативы выполнению
ультиматума союзников, в решимости которых у него не было ни малейших сомнений,
тем более что премьер-министром Франции в начале 1922 г. стал Р. Пуанкаре,
отличавшийся жесткостью проводимой политики и ярой враждебностью к Германии. Он
немедленно обвинил немецкое правительство в том, что оно сознательно
обесценивает марку, а потому за Германией следует установить строгий финансовый
контроль.
Зная жесткость Пуанкаре,
Ратенау сделал решительный шаг. Когда в апреле 1922 г. в Генуе открылась
международная конференция по экономике и финансовым вопросам, Ратенау принял
после согласования с Виртом предложение советского наркома иностранных дел Г.
В. Чичерина заключить с Россией мирный договор, предусматривающий установление
дипломатических и торговых отношений и отказ от взаимных претензий. Заключение
16 апреля в Рапалло, курортном городке близ Генуи, этого договора обеспокоило
западных политиков. Рапалльский договор вывел из международной изоляции Россию
и Германию, которых свел вместе бойкот со стороны остальных европейских
государств.
Политика выполнения
версальских обязательств и примирения с прежними врагами, проводимая Виртом и
Ратенау, приводила в ярость правых экстремистов, перешедших к открытому
террору. 26 августа 1921 г. два бывших морских офицера, ставших членами
террористической организации «Консул», убили в Грисбахе (Шварцвальд) М.
Эрцбергера, подписавшего Компьенское перемирие. А когда Ратенау стал министром
иностранных дел, одна из правых газет негодовала по поводу того, что отстаивать
интересы Германии на мировой арене поручено еврею, назначение которого является
«абсолютно неслыханной провокацией».
Утром 24 июня 1922 г.,
когда Ратенау ехал на работу в открытом лимузине, его нагнала машина с тремя
боевиками из «Консула». Один из террористов бросил гранату, а другой несколько
раз выстрелил в министра. Через несколько часов Ратенау скончался.
Убийство министра
иностранных дел потрясло страну. Во всех крупных городах прошли массовые
демонстрации с требованием активной борьбы против террора. 25 июня рейхсканцлер
Вирт произнес в рейхстаге знаменитую речь, которая заканчивалась получившими
широкий резонанс словами: «Враг стоит справа!» 18 июля после долгих и
ожесточенных дебатов рейхстаг принял закон «О защите республики», который
вводил смертную казнь за политические убийства.
После смерти Ратенау
рейхсканцлер пытался спасти положение, предложив создать коалицию всех крупных
партий. Но его план провалился из-за нежелания социал-демократов и
националистов сотрудничать между собой. В этой атмосфере вражды и взаимных
обвинений Вирт 14 ноября 1922 г. подал в отставку.
Ситуация требовала
нового руководства и новых идей, но устраивающего всех кандидата в
рейхсканцлеры не было. Потребовалось вмешательство президента Ф. Эберта,
который 22 ноября поручил формирование правительства беспартийному директору
судоходной компании ГАПАГ В. Куно, административные способности и энергия
которого были широко известны. Такой выбор Эберта показал, что у него появились
сомнения в отношении дееспособности парламентской системы.
Куно рассчитывал на
поддержку промышленников и банкиров, но те не желали поступаться даже малейшими
своими интересами и требовали ликвидации всех социальных благ, завоеванных рабочими
в дни Ноябрьской революции 1918 г. Новый рейхсканцлер оказался не слишком
компетентным политиком. Когда стало очевидно, что под предлогом задержки
Германией поставок леса и угля в счет репараций Франция готовится оккупировать
Рур, Куно решил обратиться к союзникам с требованием пятилетнего моратория на
репарационные платежи. Глава правительства Германии заявил, что его страна
готова уплатить 20 млрд. марок, если получит международный заем, а Франция
выведет свои войска с территорий, занятых ею в марте 1921 г.
Но было уже поздно. Еще
26 декабря 1922 г. репарационная комиссия под нажимом Парижа признала, что
Германия не выполняет своих обязательств. Через две недели с этим согласились
правительства Франции, Италии и Бельгии, а еще через два дня девять французских
и бельгийских дивизий вступили в Рурскую область.
Оккупация Рура лишила
Германию 7% ее территории с населением в 3 млн. человек, 70% добычи каменного
угля, 54% выплавки чугуна и 53% стали. Промышленность Рура, где было занято
около четверти всех индустриальных рабочих Германии, оказалась парализована.
Немецкое правительство
не приняло на этот случай никаких мер предосторожности, поскольку рейхсканцлер
В. Куно до последней минуты был убежден в том, что какое-нибудь обстоятельство
остановит действия Р. Пуанкаре. Когда французская оккупация все же началась,
кабинет министров, в заседании которого приняли участие президент Ф. Эберт,
командующий рейхсвером X. Сект и бессменный министр-президент Пруссии
социал-демократ О. Браун, принял решение об организации пассивного
сопротивления. 13 января 1923 г., выступая в парламенте, рейхсканцлер заявил,
что Германия прекращает репарационные платежи Франции и Бельгии, и призвал
население Рура к бойкоту всех распоряжений оккупационных властей и отказу от
уплаты налогов. В результате были прекращены поставки угля и леса во Францию и
Бельгию, которым так и не удалось наладить работу угольных шахт. Фактически
оккупация Рура обошлась Франции очень дорого, так как добыча угля в Рурском
бассейне упала до минимума. Если в 1922 г. Германия поставила в счет репараций
11,46 млн. тонн угля и кокса, то в 1923 г. даже под угрозой репрессий из
Германии было вывезено всего 2,37 млн. тонн угля.
Курс пассивного
сопротивления встретил широкую поддержку партий и профсоюзов. Что же касается
Коммунистической партии Германии (КПГ), ставшей после объединения с левыми
«независимцами» массовой партией, то она выдвинула лозунг «Бейте Пуанкаре и
Куно в Руре и на Шпре!», который, по сути, раскалывал общий национальный фронт
сопротивления оккупантам.
Войска Франции (на треть
состоявшие из негров, что должно было еще сильнее унизить немцев) ответили на
рост саботажа и забастовочного движения усилением репрессий. 31 марта 1923 г.
французские солдаты заняли крупповский завод в Эссене. В ответ на требование
рабочих покинуть территорию завода солдаты открыли огонь. Были погибшие и
раненые. Но оккупационные власти обвинили в побоище не французских офицеров,
устроивших его, а руководителей и служащих завода. Сам Г. Крупп в мае был
приговорен к штрафу в 100 млн. марок и пятнадцати годам тюрьмы, из которых он,
впрочем, отсидел всего семь месяцев. Сопротивление немецких железнодорожников
французы попытались сломить другим путем. В первом полугодии 1923 г. более 5000
семей рабочих и служащих выселили из их жилищ, более 4000 человек были высланы
из Рура.
Свирепость оккупационных
властей дала праворадикальным силам повод к переходу от пассивного
сопротивления к активному противодействию. В марте и апреле 1923 г. особая
команда устроила ряд взрывов на рурских железных дорогах. Входивший в нее
бывший лейтенант балтийского фрейкора А. Шлагетер был арестован и по приговору
французского военного суда в Дюссельдорфе расстрелян. Это возмутило всю
Германию, причем самые резкие протесты заявили коммунисты, а член ЦК ВКП(б) и
Исполкома Коминтерна К. Радек, главный советский эксперт по Германии, назвал
Шлагетера «мужественным солдатом контрреволюции», который «заслуживает
всяческого уважения».
С июня 1923 г.
правительство Куно практически уже не контролировало положение в стране.
Политика пассивного сопротивления не оправдала надежд рейхсканцлера на
прекращение оккупации, а ее продолжение грозило развалить государство. При
прямой поддержке Франции в Ахене и Кобленце была провозглашена Рейнская
республика, а в Шпейере — Пфалъцская республика. Осенью между оккупированной
территорией и остальной Германией была создана таможенная граница.
Внутреннее положение
Германии становилось все более неустойчивым. Летом 1923 г. по стране
прокатилась волна забастовок. Сначала прекратили работу 100 тыс. берлинских
металлистов, затем крупные волнения начались среди сельских рабочих. Появилась
реальная угроза повторения событий ноября 1918 г. Видя, что рейхсканцлер не в
силах овладеть ситуацией, 11 августа фракция Социал-демократической партии
Германии (СДПГ) в рейхстаге отказала ему в доверии. Это стало неожиданностью
для Эберта, но президент не захотел защищать человека, которому всего девять
месяцев назад доверил пост главы правительства. Впрочем, и сам Куно с
облегчением предпочел вернуться в более спокойный мир компании ГАПАГ.
Человеку, пришедшему ему
на смену, было суждено стать главным политиком Германии на протяжении
последующих пяти лет и последней надеждой немцев на выживание республики. На
первый взгляд, Г. Штреземан, казалось, не очень подходил для этой миссии. В
кайзеровские времена он поддерживал экспансионистский курс Б. Бюлова, в годы
войны принадлежал к числу «аннексионистов» и безоговорочно одобрял действия
Верховного командования. Оставаясь монархистом, Штреземан сочувствовал
капповскому путчу, хотя позорный крах этой акции убедил его в
бесперспективности правого переворота. Его настолько потрясли убийства М.
Эрцбергера и В. Ратенау, что он перешел на республиканские позиции.
Став 13 августа 1923 г.
главой коалиционного правительства, Штреземан нашел в себе мужество объявить 26
сентября (на следующий день после введения президентом осадного положения в
Германии) о прекращении пассивного сопротивления в Руре и возобновлении
репарационных платежей. Он потребовал также предоставления правительству
чрезвычайных полномочий, которые были ему даны рейхстагом 13 октября. Иного
пути выхода из кризиса просто не существовало.
Тяжелейшие экономические
последствия войны яснее всего проявились в ужасающем обвале немецкой валюты.
Финансовые трудности обнаружились уже в годы войны, когда средства на ее
ведение — 164 млрд. марок — добывались главным образом не с помощью прямых и
косвенных налогов, а выпуском военных займов (93 млрд. марок), ценных бумаг
казначейства (29 млрд. марок) и бумажных денег (42 млрд. марок).
После войны этот курс
был сохранен. В 1921 г. вместо значительного повышения налогов на тех, кто был
в состоянии платить, правительство фактически существенно сократило их. В
результате к 1923 г. дефицит бюджета увеличился до 5,6 млн. марок. Растущие
расходы на репарации, на выплату пособий по безработице, на трудоустройство
демобилизованных фронтовиков и поддержку населения оккупированного Рура власть
стала компенсировать с помощью печатного станка. Уже в октябре 1918 г. денежная
масса составляла 27,7 млрд. марок, т. е. в пять раз превышала довоенную, а к
концу 1919 г. она возросла до 50,1 млрд. марок. Государственный долг увеличился
с 5 млрд. марок в 1913 г. до 153 млрд. марок в 1919 г. Инфляция превратилась из
ползучей в галопирующую и стала неуправляемой. Марка стремительно падала. Если
в июле 1914 г. курс доллара по отношению к марке составлял 4,2, то в январе
1920 г. — 64,8, в январе 1922 г. — 191,8, а в августе 1923 г. — 4 620 455,0.
Абсолютный рекорд был установлен в ноябре 1923 г., когда за 1 доллар давали 4,2
трлн. марок.
Более 300 фабрик
изготавливали бумагу для денег. День и ночь в 133 типографиях из-под 1783
прессов бесконечно текли триллионы денежных знаков (отпечатанные обычно только
на одной стороне бумажного листа), которые военные развозили затем в огромных
коробах по местам выплат.
Марка падала в цене едва
ли не каждый час. Если в декабре 1922 г. килограмм хлеба стоил 163 марки, то
через год за него платили уже 339 млрд марок. Посетители ресторанов
расплачивались за обед заранее, потому что к его концу обед мог подорожать в
два-три раза. Даже отапливать помещение было дешевле банкнотами, чем углем. На
предприятиях и в учреждениях заработную плату выдавали дважды в день, отпуская
после этого персонал на полчаса, чтобы он успел что-нибудь купить. Это был
призрачный мир, в котором цена почтовой марки по номиналу была равна довоенной
стоимости фешенебельной виллы.
Но в то же время
инфляция была выгодна владельцам материальных ценностей. Они брали банковские
кредиты и вкладывали средства в промышленные предприятия, недвижимость и т. п.
Инвестиции приносили надежную прибыль, а кредит возвращался обесцененными
деньгами. Таким способом сколачивались огромные состояния. Самым богатым
капиталистом того времени был Г. Стиннес. Он создал гигантскую империю из 1340
предприятий, шахт, рудников, банков, железнодорожных и судоходных компаний, на
которых в Германии, Австрии, Венгрии, Румынии трудились более 600 тыс. рабочих.
Свой маленький бизнес
делали в период инфляции тысячи мелких спекулянтов и жуликов, которые за
бесценок скупали у отчаявшихся людей ценные вещи, картины, драгоценности, чтобы
выгодно сбыть их в Голландии или Бельгии за твердую валюту. Скупая запасы
продуктов, они затем втридорога продавали их на черном рынке. Все это вело к
росту преступности, падению общественной морали, цинизму, который проявлялся в
песенках, театральных пьесах и карикатурах. Невиданных размеров достигла
проституция. Будущее казалось таким безысходным, что надо было спешить
наслаждаться настоящим, если, разумеется, для этого были средства.
Инфляция привела к
страшному обнищанию средних слоев и мелкой буржуазии, имевших не материальные
ценности, а денежные сбережения, превратившиеся в труху. По сравнению с 1913 г.
число лиц, получающих социальное пособие, возросло втрое. Большинство их
составляли старики и вдовы, которые в нормальных условиях могли бы спокойно
жить на свои пенсии и сбережения.
Мелким торговцам,
коммерсантам и ремесленникам, в отличие от Стиннеса, было не так-то легко
получить кредит в банке. Они полностью зависели от развития местного рынка и
были вынуждены закупать товары, сырье и орудия труда по фантастически высоким
ценам. А поскольку в июле 1923 г. был введен государственный контроль за
розничными ценами, то мелкие производители потеряли возможность компенсировать
затраты повышением цен на свои изделия. Кроме того, именно они несли основное
бремя налогов. Инфляция ударила по ним сильнее, чем война.
Рабочие страдали от
инфляции меньше, поскольку на ее первой стадии безработица была еще
сравнительно небольшой, а заработная плата, благодаря действиям профсоюзов,
росла. Но когда с апреля 1923 г. марка стала падать, их положение начало
ухудшаться, стремительно увеличивался разрыв между заработной платой и
стоимостью жизни. В конце 1923 г. среди организованных в профсоюзы рабочих
23,4% были безработными, а 47,3% — заняты неполный рабочий день с
соответственным уменьшением заработной платы и лишь 29,3% рабочих получали
плату за полный рабочий день. Профсоюзы, лишившиеся своих денежных накоплений,
были бессильны помешать тому, чтобы заключенное в 1918 г. соглашение «О
трудовом сотрудничестве» кануло в небытие. Фактически был отменен восьмичасовой
рабочий день и на большинстве предприятий его продолжительность составляла
десять часов. Рабочие в массовом порядке выходили из профсоюзов, численность
которых в 1923 г. сократилась почти вдвое.
Но самыми беззащитными
перед инфляцией оказались больные. Взметнувшиеся вверх цены на лекарства и
расходы на гонорары врачам сделали медицинское обслуживание недоступным для
миллионов людей. И это как раз в то время, когда постоянное недоедание
ослабляло человеческий организм и приводило к болезням и эпидемиям,
напоминавшим страшные времена «брюквенной зимы» 1916/17 г. В больших городах
росла смертность.
Не лучше было и
положение детей и подростков. В Берлине в 1923 г. в народных школах 22%
мальчиков и 25% девочек имели рост и вес гораздо ниже нормального для их
возраста. Постоянно увеличивалось число серьезно больных детей. Так, в
берлинском районе Нойкельн до войны детей, больных туберкулезом, насчитывалось
0,5%, а в 1922 г. — 3,2%; до войны в районе Берлин-Шенеберг болели рахитом 0,8%
школьников, а в 1922 г. — 8,2%.
Нации начинало угрожать
вымирание. Потерявшие надежду люди во всем обвиняли республику. Но эти проблемы
были прежде всего следствием проигранной войны, условий Версальского договора и
безответственной и эгоистичной позиции крупных промышленников и аграриев, резко
протестовавших против любой попытки увеличить налоги на имущество.
К общему изумлению,
рейхсканцлеру Г. Штреземану удалось жесткими мерами подавить рост инфляции, не
прибегая при этом к иностранным кредитам. 15 ноября 1923 г. была введена новая
рентная марка, приравненная к 1 млрд. бумажных денежных знаков. Поскольку
государство не имело достаточного золотого запаса, то стабильность новой марки
обеспечивалась всей продукцией промышленности и сельского хозяйства.
Землевладение, торговля, банки и промышленность были обложены ипотекой в 3,2
млрд. рентных марок. Для этого банк выпустил в обращение 2,4 млрд. новых
банкнот, которыми кредитовалась экономика. Эксперимент удался, но, помимо
инфляции, в 1923 г. республика столкнулась и с другими проблемами и
трудностями.
В 1923 г. Веймарская
республика находилась на грани не только экономического краха, но и
политического переворота. Сначала правительство едва избежало повторения
капповского путча. Еще в феврале 1923 г. перед лицом французской угрозы было
принято решение создать тайную резервную армию — «черный рейхсвер». Официально
эти части именовались трудовыми командами и проходили военную подготовку в
различных гарнизонах регулярной армии. К сентябрю в этих командах насчитывалось
до 80 тыс. человек. Четыре трудовые команды располагались в Кюстрине, недалеко
от Берлина. Они подчинялись майору Б. Бухрукеру, у которого было больше
энергии, чем здравого рассудка, и которому не терпелось пустить свои
военизированные соединения в дело.
Бравый майор внушил
себе, что если он совершит марш на Берлин и разгонит правительство, то рейхсвер
во главе с X. Сектом окажет ему поддержку, поскольку из окружения шефа армии к
Бухрукеру поступали сведения о якобы сочувственном отношении генерала к
заговору. Однако, когда в ночь на 1 октября 1923 г. части Бухрукера захватили
три форта восточнее Берлина, Сект отдал приказ силам регулярной армии окружить
путчистов, которые быстро сдались. Об этом мини-путче, может быть, и не стоило
бы упоминать, но он стал показателем общей неустойчивой политической ситуации,
которой грозила опасность быть взорванной скорее слева, чем справа.
Осенью 1922 г. на
выборах в ландтаги Саксонии и Тюрингии Коммунистическая партия Германии (КПГ)
добилась значительного успеха, усилившего ее воинственный настрой.
Ультралевые руководители
берлинской организации КПГ Р. Фишер и А. Маслов начали яростную атаку на
осторожную позицию лидера партии Г. Брандлера. Их поддержало руководство
Коминтерна, считавшее, что в Германии созданы все условия для социалистической
революции.
События в Саксонии и
Тюрингии, казалось бы, подтверждали это. В мае 1923 г. социал-демократическое
правительство Тюрингии утратило доверие ландтага. Рейхсканцлер возложил
ответственность за поддержание общественного порядка на командующего военным
округом генерала В. Рейнхардта. Но его неуклюжие попытки взять под контроль политическое
положение в Тюрингии привели к обратному результату — сближению
социал-демократов и коммунистов.
В Саксонии положение
было еще более напряженным. Там Социал-демократическая партия Германии (СДПГ),
также потерпев парламентское поражение, заключила союз с КПГ и согласилась
ввести рабочий контроль на предприятиях, провести коммунальную реформу и начать
формирование вооруженных пролетарских отрядов (сотен). 21 мая 1923 г. премьером
стал левый социал-демократ Э. Цейгнер. После падения правительства В. Куно
Саксония предпочла активно поддерживать левых. 9 сентября в Дрездене состоялся
парад пролетарских сотен, выступая перед которыми ораторы предсказывали скорую
борьбу за установление в Германии диктатуры пролетариата.
Особое беспокойство
рейхсканцлера Г. Штреземана вызывало нестабильное положение в Баварии, которая
с 1919 г. стала постоянным источником сепаратистских настроений. Когда в стране
было введено чрезвычайное положение, а генерал X. Сект практически стал
диктатором, Бавария не признала этого решения. Ее кабинет министров объявил
свое собственное чрезвычайное положение и назначил правого монархиста Г. Кара
генеральным комиссаром земли с неограниченными полномочиями. Кар немедленно
установил тесные связи с командующим рейхсвером в Баварии генералом О. Лоссовом
и начальником полиции X. Зайссером.
Еще со времен Древнего
Рима история не раз показывала, что триумвираты весьма склонны к авантюрам. Не
стала исключением в этом плане и «баварская тройка», которая отказалась
выполнять любые приказы из Берлина. Раздраженный Сект 24 октября отстранил
Лоссова от командования, но Кар оставил генерала на своем посту и потребовал в
нарушение Конституции, чтобы военнослужащие принесли присягу на верность
баварскому правительству. Это был не только политический акт, но и фактически
военный мятеж. В ответ генерал Сект пригрозил подавить любое выступление силой.
Однако Штреземан не был уверен в готовности рейхсвера выступить против правой
оппозиции. Поэтому рейхсканцлер уклонился от прямого баварского вызова и предпочел
выжидательную тактику. Более неотложной задачей он считал овладение ситуацией в
Саксонии и Тюрингии.
Для такого решения у
Штреземана были веские основания. В сентябре 1923 г. руководство КПГ посетило
Москву и получило там указание готовить революцию. Рейхсканцлер не знал об
этом, но вся обстановка свидетельствовала о возможном скором выступлении
коммунистов. Саксонский премьер-министр ввел представителей КПГ в состав своего
кабинета министров и объявил о создании рабочего правительства единого фронта. Это
отвечало планам компартии, руководство которой поспешило из Берлина в Дрезден.
Но оно могло бы не затруднять себя этой поездкой. 13 октября командование
саксонского военного округа приказало немедленно распустить пролетарские сотни.
Командующий округом подчинил себе саксонскую полицию и ввел войска в Дрезден.
Его действия опередили планы руководителей КПГ.
21 октября 1923 г. в
Хемнице собралась конференция представителей заводских комитетов и других
рабочих организаций Саксонии, на которой выяснилось, что у большинства нет
никакого желания начинать активные действия. Страстный призыв Брандлера к
всеобщей забастовке был встречен гробовым молчанием. Он имел только то
практическое последствие, что правительство Штреземана использовало его как
повод окончательно решить проблему Саксонии. Рейхсканцлер потребовал от
премьер-министра удалить коммунистов из правительства. Когда воинственный
премьер отказался сделать это, Штреземан в соответствии с 48-й статьей
Конституции сместил его с поста. По такому же сценарию развивались события и в
Тюрингии.
Твердые действия
рейхсканцлера вызвали у руководства КПГ чувство растерянности. Только этим,
очевидно, объясняется то, что решение об отмене восстания не успело вовремя
дойти до Гамбурга, где 23 октября около 400 боевиков из ударных групп во главе
с Э. Тельманом (1886—1944) и около 200 их плохо вооруженных помощников
попытались совершить переворот. Но восстание даже не вышло за пределы рабочего
района Бармбек, где оно началось. Местная полиция с помощью морских частей и
социал-демократической милиции в течение трех суток подавила выступление.
Однако для КПГ восстание имело далеко идущие последствия. Провал «немецкого
Октября» повлек за собой отстранение Брандлера от руководства партией. После
недолгого правления Р. Фишер в сентябре 1925 г. председателем КПГ стал Тельман,
который всегда и во всем следовал директивам из Москвы.
После ликвидации
опасности слева и одновременного затухания рейнского сепаратизма у Штреземана
оставалась еще одна проблема — Бавария. СДПГ, недовольная смещением
премьер-министра Саксонии, требовала от рейхсканцлера такого же решительного
курса и в отношении Баварии. Она не хотела и слышать предостережения Штреземана
о том, что вступление рейхсвера в Баварию может привести к гражданской войне.
Когда рейхсканцлер дал понять, что и впредь будет проводить осторожную
политику, министры от СДПГ вышли из правительства Германии.
Этот шаг не повлек за
собой немедленной отставки Штреземана, так как президент Ф. Эберт продлил
парламентские каникулы. Но такое положение не могло длиться бесконечно.
Штреземана критиковали и социал-демократы, и правое крыло его собственной
партии во главе с Г. Стиннесом, настойчиво требовавшее союза с националистами.
Число влиятельных политиков, готовых не только свергнуть Штреземана, но и
покончить с конституционно-демократической системой, было столь велико, что
успешная революция с победой правых в Баварии могла бы получить мощную
поддержку в Берлине.
Однако события
развивались по другому сценарию. Баварский триумвират после устранения
коммунистической опасности в Саксонии и разлада между рейхсканцлером и СДПГ
смягчил свою политику конфронтации. Это некоторое ослабление напряженности
побудило А. Гитлера и его приверженцев к печально известному «пивному путчу»
8—9 ноября 1923 г. Но триумвират не поддержал объявленную Гитлером
«национальную революцию» и предоставил ему свободу идти своим путем. И ранним
утром 9 ноября колонна вооруженных нацистов оказалась на мюнхенской площади
Одеонплац, где залп полицейской цепи положил конец походу на Берлин и дал
нацистскому движению 16 его первых мучеников, убитых на этой площади.
Так закончился последний
из немецких политических кризисов 1923 г., которые несколько раз подводили
республику к краю пропасти. После провала гитлеровского путча положение в
Баварии заметно стабилизировалось. Кар, хотя и остался влиятельной политической
фигурой, отказался от своих далеко идущих планов. Новое мюнхенское
правительство Г. Хельда не обнаруживало никакой склонности к сепаратистским
выступлениям. В конечном счете штреземановская тактика проволочек оправдала
себя.
Но СДПГ не могла
смириться с этим. Когда 20 ноября 1923 г. рейхстаг возобновил работу,
социал-демократическая фракция немедленно начала нападки на рейхсканцлера за
его политику в отношении Саксонии. В тот же день с помощью голосов
социал-демократов и националистов рейхстаг выразил главе правительства
недоверие. Президент Эберт пришел в ярость от такого решения своей партии и во
всеуслышание заявил, что «последствия этой глупости будут сказываться еще
десять лет».
30 ноября 1923 г. новым
рейхсканцлером стал лидер католической партии «Центр» В. Маркс. Штреземан
сохранил за собой пост министра иностранных дел. Он выполнил свою задачу
прекратить инфляцию и стабилизировать политическое положение в Германии.
Закончился пятилетний период балансирования на грани гражданской войны, хаоса,
невиданной в истории инфляции, левых и правых путчей. Поистине, у колыбели
Веймарской республики не стояли добрые феи.
Список литературы
1. Патрушев А.И.
Германия в XX веке; М.: Дрофа, 2004
Для подготовки данной
работы были использованы материалы с сайта http://www.world-history.ru/