Аксаков Сергей Тимофеевич

Аксаков Сергей Тимофеевич (1791-1859)

 Знаменитый
русский писатель. Отпрыск старинного дворянского рода, Аксаков, несомненно,
получил в детстве живые впечатления гордого семейного сознания этой
родовитости. Дедушка Степан Михайлович мечтал, что внук станет именно
продолжателем “знаменитого рода Шимона” — легендарного варяга, племянника
короля норвежского, выехавшего в Россию в 1027 г.

 Любовь
к природе — совершенно чуждую его матери, истой горожанке, — будущий писатель
унаследовал от отца. В первоначальном развитии его личности все отходит на
второй план пред воздействием степной природы, с которой неразрывно связаны
первое пробуждение его наблюдательности, его первое жизнеощущение, его ранние
увлечения. Наряду с природой крестьянская жизнь вторгалась в пробуждающуюся
мысль мальчика. Крестьянский труд рождал в нем не только сострадание, но и
уважение. Женская половина дворни, как всегда, хранительница
народно-поэтического творчества, знакомила мальчика с песнями, сказками,
святочными играми. И “Аленький цветочек”, записанный много лет спустя по памяти
с рассказа ключницы Пелагеи, — лишь малый обрывок того огромного мира народной
поэзии, в который вводили мальчика дворня, девичья, деревня. Но ранее народной
литературы пришла городская. С характерным для него упоением он погрузился в
“Россиаду” Хераскова и сочинения Сумарокова; его “сводили с ума” сказки “Тысячи
и одной ночи”, а наряду с ними читались “Мои безделки” Карамзина и его же “Аониды”.

 Довольно
рано к влияниям домашним и деревенским присоединились влияния казенной школы. И
казанская гимназия, куда Аксаков поступил на десятом году жизни, и новый
воспитатель, суровый и умный Карташевский, и товарищи, и новые интересы — все
это сводилось в целый мир, благотворно влиявший на открытую впечатлениям душу.
Гимназия была выше обычного уровня; даже по замыслу основателей она должна была
представлять собой нечто вроде лицея. В гимназии Аксаков провел всего три с
половиной года, конец которых обогащен новыми литературными интересами. В
университете он пробыл лишь полтора года, продолжая также брать уроки в
гимназии, но эти полтора года много значат в его развитии. Трудно даже сказать,
что сыграло здесь большую роль: собирание бабочек или товарищеский журнал,
который он издавал вместе с И. Панаевым, увлечение театром или литературные
споры, французские лекции натуралиста Фукса, несомненно, сыграли серьезнейшую
роль в упрочении той врожденной наблюдательности Аксакова, которая впоследствии
давала И.С. Тургеневу право ставить его в известных отношениях выше Бюффона.
Здесь он осмыслил свою любовь к природе, здесь закрепил любовь к литературе.

 Получив
университетский аттестат, Аксаков провел год в деревне и в Москве, а затем
переехал с семьей в Петербург. Карташевский уже приготовил для своего питомца
должность переводчика в комиссии составления законов, где он сам состоял
помощником редактора. В Петербурге Аксаков сблизился с артистом Шушериным,
бывал у адмирала Шишкова, познакомился со многими актерами и писателями,
пламенно увлекался театром, много беседовал о литературе, но не видно, чтобы
какие бы то ни было искания в той или другой области занимали его. О
политической мысли и говорить нечего; она проходила мимо него, и он вполне
присоединялся к вкусам Шишкова. Князь Шихматов казался ему великим поэтом. У
Шишкова собирались Державин и Дмитриев, граф Хвостов, князь Шаховской и другие,
составившие потом консервативную “Беседу русского слова”. В эти годы Аксаков
жил то в Петербурге, то в Москве, то в деревне. После женитьбы (1816) на Ольге
Семеновне Заплатиной он пытался поселиться в деревне. Пять лет он прожил с
родителями, но в 1820 г. получил в вотчину то самое Надеждино (Оренбургской
губернии), которое некогда было поприщем злодейств изображенного им Куроедова.

 В
августе 1826 г. Аксаков расстался с деревней — и навсегда. Наездом он бывал
здесь, живал подолгу в своей подмосковной, но, в сущности, до смерти оставался
столичным жителем. В Москве он встретился со своим старым покровителем
Шишковым, теперь уже министром народного просвещения, и легко получил от него
должность цензора. О цензорской деятельности Аксакова говорят различно, но, в
общем, он был мягок; формализма не выносила его натура. Близость с Погодиным
расширила круг литературных знакомых. “Новыми и преданными друзьями” его стали
Юрий Венелин, профессора П.С. Щепкин, М.Г. Павлов, потом Н.И. Надеждин.
Обновились и театральные связи; частым гостем был М.С. Щепкин; бывали Мочалов и
др. В 1832 г. Аксакову пришлось переменить службу; от должности цензора он был
отставлен за то, что пропустил в журнале И.В. Киреевского “Европеец” статью
“Девятнадцатый век”. При связях Аксакова нетрудно было пристроиться, и в
следующем году он получил место инспектора землемерного училища, а затем, когда
оно было преобразовано в Константиновский межевой институт, был назначен первым
его директором и устроителем. В 1839 г. Аксаков, теперь обеспеченный большим
состоянием, которое досталось ему после смерти отца, покинул службу и, после
некоторых колебаний, уже не возвращался к ней. Писал он все это время мало, и
то, что он писал, очень незначительно: ряд театральных рецензий и несколько
небольших статей. Его перевод мольеровского “Скупого” шел на московском театре
в бенефис Щепкина. В 1830 г. напечатан в “Московском Вестнике” (без подписи)
его рассказ “Рекомендация министра”. Наконец, в 1834 г. в альманахе “Денница”
появился, также без подписи, его очерк “Буран”. Это — первое произведение,
говорящее о настоящем Аксакове.

 Подрастали
сыновья, мало похожие на Аксакова темпераментом, умственным складом, идейными
интересами. Пылкая молодежь, с ее высокими умственными запросами, с ее
чрезвычайной серьезностью, с ее новыми литературными вкусами не могла иметь
влияния на сорокалетнего человека, по натуре не склонного к переменам. Аксаков
родился несколько раньше времени. Его дарование было создано для новых форм
литературного творчества, но не в его силах было создать эти формы. И когда он
их нашел — быть может, не только у Гоголя, но и в “Капитанской дочке” и
“Повестях Белкина”, — он сумел воспользоваться тем богатством выражения,
которое они предоставляли его природной наблюдательности. В нем родился
писатель. Это было в половине 30-х гг., и с тех пор творчество Аксакова
развивалось плавно и плодотворно. Вслед за “Бураном” начата была “Семейная
хроника”.

 Уже
в эти годы известная популярность окружала Аксакова. Имя его пользовалось
авторитетом. Академия наук избирала его не раз рецензентом при присуждениях
наград. Он считался мужем совета и разума; живость его ума, поддерживаемая
близостью с молодежью, давала ему возможность двигаться вперед если не в
общественно-политическом или морально-религиозном мировоззрении, основам
которого, усвоенным в детстве, он всегда оставался верен, то в конкретных
проявлениях этих общих начал. Он был терпим и чуток. Не будучи не только
ученым, но и не обладая достаточной образованностью, чуждый науки, он тем не
менее был нравственным авторитетом для своих приятелей, из которых многие были
знаменитые ученые. Подходила старость, цветущая, покойная, творческая.

 Временно
оставив “Семейную хронику”, он обратился к естественно-научным и охотничьим
воспоминаниям, и его “Записки об уженье рыбы” (1847) были его первым широким
литературным успехом. Автор не ждал его, да и особенно ценить не хотел: он
просто для себя “уходил ” в свои записки. Идейная борьба, захватившая всех,
достигла чрезвычайного напряжения, и быстро стареющий Аксаков не мог переживать
ее перипетий. Он болел, зрение его слабело, и в подмосковном сельце Абрамцеве,
в уженье на идиллической Воре, он охотно забывал о всех злобах дня. “Записки
ружейного охотника Оренбургской губернии” вышли в 1852 г. и вызвали еще более
восторженные отзывы. Среди этих отзывов наиболее интересна известная статья
И.С. Тургенева.

 Одновременно
с охотничьими воспоминаниями и характеристиками вызревали замыслы рассказов о
детстве и ближайших предках. Вскоре по выходе “Записок ружейного охотника ”
стали появляться в журналах новые отрывки из “Семейной хроники”, а в 1856 г.
она вышла отдельной книгой. Все спешили наперерыв отдать дань уважения таланту,
и это шумное единогласие критики было лишь отголоском громадного успеха книги в
обществе. Все отмечали правдивость рассказа, умение соединить историческую
истину с художественной обработкой. Радости литературного успеха смягчали для
Аксакова тяготы этих последних лет. Материальное благосостояние семьи
пошатнулось; здоровье Аксакова становилось все хуже. Он почти ослеп — и
рассказами, и диктовкой воспоминаний заполнял то время, которое не так еще
давно отдавал рыбной ловле, охоте и деятельному общению с природой.

 Целый
ряд работ ознаменовал эти уже последние годы его жизни. “Семейная хроника”
получила свое продолжение в “Детских годах Багрова-внука”. Длинный ряд
второстепенных литературных работ подвигался параллельно с семейными
воспоминаниями. Частью, как, например, “Замечания и наблюдения охотника брать
грибы”, они примыкают к его естественно-научным наблюдениям, в значительной же
части продолжают его автобиографию. Вышли “Литературные и театральные
воспоминания”, вошедшие в “Разные сочинения” (1858), “История моего знакомства
с Гоголем”. Эти последние сочинения писаны в промежутках тяжкой болезни, от
которой Аксаков скончался в Москве.

 Об
Аксакове справедливо было сказано, что он рос всю жизнь, рос вместе со своим
временем и что его литературная биография есть как бы воплощение истории
русской литературы за время его деятельности. Русская литература чтит в нем
лучшего из своих мемуаристов, незаменимого культурного бытописателя-историка,
превосходного пейзажиста и наблюдателя жизни природы, наконец, классика языка.

Список литературы

Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://ezr.narod.ru/