Как Андрей Иванович Куринков, ювелир, получил 15 сутокАвтор: Шукшин В.М.
Андрей Иванович — это такой попрыгунчик, резиновый человек, хороший ювелир, изобретатель… Правда, хороший ювелир и изобретатель, но он думает, что он единственный в своем роде ювелир и изобретатель, неповторимый, везде об этом трещит, но вечно ему чего-нибудь не хватает, чтобы сделать такое, чтобы все ахнули. То материала нет подходя, то инструмент не тот. Чаще всего — материал не тот.
— Ты дай мне настоящий янтарь! — говорит он с вызо и значительно. — Дай мне кусок настоящего янтаря — я тебе сделаю.
Может, он и сделает, если получит в руки «кусок настоя янтаря», но он ужасно много говорит об этом, разд всех, и тогда кто-нибудь языкастый заявляет:
— Тебе, как тому танцору, — что-нибудь да мешает.
— Нет, ты дай мне кусок настоящего янтаря! — волнует Андрей Иванович. И начинает всех разить знаниями; го он складно, и если бы не много, то, наверно, было бы даже интересно послушать его. Вся беда — много говорит. — Сидела мушка на веточке много-много миллионов лет на, на нее капнула капля смолы, ее сшибло с веточки, даль, на эту капельку упала другая… Ну, и так далее.
— Ты дай мне этот кусок, я уберу лишнее, сделаю тебе та иголку к галстуку — все будут не на тебя смотреть, а на эту иголку с мушкой.
— У нас один карат бриллианта — это горошина со все накладными, со всеми налогами — тысяча рублей. Так? Но у нас — тридцать шесть характеристик бриллиантов, гру говоря, тридцать шесть сортов. И вот ты дай мне…
Это он в пивной разглагольствует, и на это «ты дай мне» ему часто говорят: «На!»
Андрей Иванович очень не любил своего соседа по жи, Трухалева Илью Георгиевича, закройщика ателье но какого-то. Этот Илья Георгиевич откровенно называл Андрея Ивановича трепачом. Андрей Иванович на это вы нижнюю челюсть, зло смотрел на закройщика, не время молчал, потом начинал говорить:
— Чем отличается граненый бриллиант от бриллианта, который не побывал в руках мастера? Граненый играет. А тебя, когда делали, чуть-чуть только тронули — чтобы вес не потерять: ты дурак. Тяжелый, но дурак.
Опять, на беду свою, много, долго и одинаково — про бриллианты, гранения, игру… И дожидался, что Трухалев ему на все это кратко говорил:
— Трепач. Барахло, — и уходил.
И получалось, что это он говорил последние слова, слова тяжкие, обидные, а Андрей Иванович оставался со множеством точных, образных слов — не высказанных; он злился и на малейшие шумы, звуки в квартире Трухалева, сладострастно, с ожесточением садил черенком половой щетки в потолок (Трухалев жил над ним). Трухалев на это стукнет пару раз, точно скажет: «трепач», «барахло» — и жизнь в его квартире идет так же, как и шла: ходят, постукивают, передвигают стулья.
За время, пока они жили так — друг над другом, — юве Куринков накопил на закройщика много зла и обиды. Тот отвечал тем же, кроме того, кажется, куда-то писал на ювелира, что он не дает соседям покоя: всем стучит в стены щеткой. Если им случалось вместе ехать в лифте или зимой выколачивать рядом ковры на снегу, они оскорбляли друг друга.
— Опять вас продернули, — начинал ювелир. — Сшили пиджак, а рукава — вот по этих пор. Не видал по телеви?
— Мы такие специально для ювелиров шьем, чтобы брил было видно. А нормальным людям мы шьем нор.
— Но про ювелиров ни разу не было передачи, а про вас — то и дело.
— Делать-то нечего, вот и показывают. Если ты мне еще будешь стучать в пол, я спущусь и надену тебе мусорное вед на голову. И буду тоже стучать по нему. Молотком.
— Попробуй. Я те алмазным резцом вырежу на лбу: «Ду».
— От дурака слышу. Трепач. Барахло.
И закройщик уходил.
И вот как-то в воскресенье к ювелиру Куринкову заехал брат, военный. Брат ехал в отпуск на юг, по пути завернул на сутки к брату. Домашних Куринкова — жены и доче-студентки — дома не было, братья взяли винца, посиде, повспоминали немного, потом брат сказал, что очень ус, и пошел соснуть. А ювелир остался один. Он задумался чего-то… Жизнь идет себе, неопределенно, с тоской думал он. Идет себе и идет. И в душе ювелира назревал какой-то тоже не вполне определенный протест, что жизнь — идет и идет. Тут, как на грех, над ним опять задвигали стульями, стали ходить… Ювелир вполне определенно обозлился опять на закройщика, вспомнил все его обидные слова… Взгляд его упал на военный мундир брата, мысль в голове вспыхнула и ясно высветила картину: вот он, военный, вхо к закройщику… Дальше он даже додумывать не стал — дальше как-то все было понятно. Почему-то он враз сооб, что делать дальше.
Закройщик с женой собрались как раз ужинать, когда в дверь к ним резко, требовательно позвонили.
— Кто это? — удивился закройщик.
Жена пожала плечами:
— Телеграмма?..
— Ну, иди, — велел закройщик.
Хозяйка открыла дверь… В квартиру стремительно во ювелир Куринков в форме капитана.
— Именем уголовного кодекса, — сказал он. — Собирай.
У закройщика и у его жены вытянулись лица… Они оша.
— А чего такое? — нерешительно спросил закройщик. — Как это?
— Ста-ать! — заорал ювелир.
Закройщик встал…
— А чего такое-то? — опять спросил он, во все глаза гля на… на кого? Кто это? Что это?
Ювелир меж тем прошелся по комнате, бегло оглядел ее всю… Четко развернулся, подошел к закройщику, прон и трезво глядя ему прямо в глаза.
— Мне надоели ваши шорохи, — сказал ювелир. — Что у вас за возня каждую ночь?
— Ты же ювелир, чего ты… — начал было закройщик.
— Молчать! — приказал ювелир. Закройщик потом рас, что он
потому так ошалел и растерялся, что юве очень все делал «натурально». — Для ВАС я был юве… поэтому терпел все ваши шорохи. И оскорбления — так надо было. Кстати, сколько вы на меня заявлений напи?
— Да я… это…
— Сколько?
— Два.
Ювелир посмеялся:
— Обои эти бумажки попали ко мне же — я сходил с ни в одно место. За каждое ваше заявление я получал благо — что хорошо притворяюсь. Ясно? Вы думали, с вами тут в бирюльки играют?
Ювелир стал опять раздражаться. Опять прошелся по комнате… Заглянул мимоходом в книжный шкаф.
— А чего я такое сделал? — вдруг осмелел закройщик. — Куда это собираться-то?
Ювелир остановился перед закройщиком, заложив руки за спину, качнулся несколько раз с носков на каблуки, с каблуков на носки, все это время в упор глядя на него, заго тихо, четко, значительно:
— Нам известно про всю вашу деятельность.
— Какую дея…
— Молчать! Сядьте! Сесть!
Закройщик сел.
— Нам все известно, даже чего вам неизвестно.
Ювелир тоже сел. Но тотчас встал и стал снова ходить по комнате — ему, как видно, особенно нравилось ходить в форме. Он ходил долго. Он думал.
— С арестом я, кажется, подожду, — сказал он. — Вы знаете армянина, на углу тут сидит… чистильщик. Здоровый такой.
— Знаю, — сказал закройщик.
— Каждое утро будете подходить к нему и спрашивать: «У вас продается славянский шкаф из карельской березы?» Он будет ругаться и кричать — не обращайте внимания. Даже если полезет драться — терпите. Нам его надо расколоть.
— Я с такими делами не связываюсь, — решительно зая закройщик. — Я не умею.
— Что значит «не умею»? Научим! Никто сперва не уме — научим. Я терпел все ваши выходки — это, думаете, легко? — расчет у ювелира, надо признать, был жесто: вспыльчивый армянин показал бы такой «славянский шкаф», что закройщик всю жизнь потом помнил бы эту таинственную игру в разведчиков. — Спрашивать надо ка день, но об этом ни-ко-му. Ясно?
Пока ювелир инструктировал закройщика, тому вдруг бросилось в глаза вот что: китель на ювелире явно не с его плеча. Профессиональный глаз портного не подвел.
— А попрошу документы! — сказал он. И встал.
— Молчать! — заорал ювелир и стукнул ладонью об стол.
— Нина, закрой дверь на ключ! — крикнул закройщик.
Ювелир хотел уйти со словами:
— Хорошо, мы потолкуем в другом месте, — и пошел бы, но большой закройщик прыгнул на него, легко подмял под себя и заорал жене:
— Звони в милицию!
Маленький ювелир отчаянно боролся с закройщиком, но все напрасно.
… Ночь Андрей Иванович провел в вытрезвителе. Утром еще кое-как крепился, а когда их, человек двенадцать, по в закрытой машине в суд, сильно затосковал. Дру — хоть бы что, а он молчал. Особенно он боялся, что нарисуют его на доске «Не проходите мимо», напишут фа, имя… А у него дочь студентка. Хорошо ей будет смотреть на такого папашу?
Судили три женщины…
Кто был тут не первый раз, выходили из комнаты, где вершился суд, изумленные.
На вопрос: «Сколько вломили?» — только махали рукой:
— Под завязку.
— Что-то они сегодня… не в настроении, что ли, — си, толковали.
— Они в понедельник всегда так, — сказал один мрач.
— Куринков! — вызвали.
— Эгей? — подскочил ювелир. — Иду.
Он вошел в большую комнату и, слегка поклонившись, вежливо сказал:
— Здравствуйте.
— Садитесь, — велели ему.
Куринков скромненько присел на краешек скамьи с высокой спинкой, устремил взор на судей — весь внимание.
— Вчера, восемнадцатого июня, вы, будучи в нетрезвом состоянии, надели не принадлежащую вам военную фор…
— Пошутил! — воскликнул ювелир. И хотел даже посме, но у него вышло коротко и ненатурально. — Я во шутник большой. Бывает, соберемся у нас в мастер — чего я только ни выделываю! Я в ювелирной мастерско работаю. Я вот вижу у вас колечко… — ювелир хотел встать и поближе посмотреть кольцо на руке одной из жен.
— Сидеть, — сказал ему старшина.
— Господи, чего тут такого? — негромко сказал юве. — Просто смотрю: неважно сделано…
— Вы признаете факт шантажа и запугивания с вашей стороны?
— Только не шантаж! — вскочил ювелир и даже протянул руку к судье. — Только не… это… не надо разных слов. Шут — да, юмореска…
— Вы угрожали Трухалеву Илье Георгиевичу арестом?
— Ну, шутка, шутка!.. — ювелир прижал руку к сердцу: — Ну, Трухалев шуток не понимает, но вы-то!..
— Сядьте, — опять сказал ему старшина…
Ювелир сел… И вдруг ему стало противно, что он трусит, юлит и суетится. Он как-то сразу устал и успокоился.
— Угрожал, — сказал он спокойно.
— Вы сознаете, что это… неумно по крайней мере? Что за мысль вам пришла — пойти арестовывать? Почему?
— Не знаю, — сказал ювелир. — Мне не нравится этот Трухалев. Вообще, чего тут много говорить? Давайте мне пятнадцать суток… и разойдемся, как в море корабли, — ювелир смело посмотрел на старшину и даже подмигнул ему. Что на него такое нашло, непонятно. — Чего тут дол-то?
Женщина-судья серьезно смотрела на него.
— Только не надо, — сказал ювелир.
— Что «не надо»?
— Не надо меня пугать строгим взором. Прошу дать мне пятнадцать суток. Я все понимаю, всю карикуляцию.
— Почему вы решили, что именно пятнадцать?
— Вы же всем сегодня по пятнадцать даете.
Женщины тут же, не сходя с места, негромко посовеща, и судья объявила:
— Пятнадцать суток.
— О'кей! — сказал ювелир. И вышел в коридор к другим.
— Сколько вломили? — спросили.
— Пятнадцать, — сказал ювелир.
В эту минуту ему было все равно, даже хорошо, что пят, а то перед другими было бы неудобно. Он сел в пестрый рядок тех, кто уже получил свои «сутки».
— В понедельник к ним лучше не попадать, — опять ска мрачный человек. Он тоже получил пятнадцать суток.