Краткое содержание Житейские воззрения Кота Мурра Эрнст Теодор Амадей Гофман
Кот Мурр — образец традиционного использования фигуры животного для сатирической или пародийной обрисовки определенного человеческого склада; кот — наиболее повторяющийся вариант такого использования (сказка Ш. Перро «Кот в сапогах», комедия Л. Тика под тем же названием). Однако в изображении М. сатирический элемент предполагает не осмеяние личности, переданной посредством этого образа, сколько заключение о том, как она адаптируется в действительной жизни. М. представляет собой тип человека, довольно широко распространенный в первые десятилетия XIX в.: усвоившего характерное для времени романтическое настроение, понятие об идеале и духовных ценностях. Категория «животных» (людей), к которой он принадлежит, уверена в своем превосходстве перед массой, имеющей отсталые взгляды и косную мораль. Единомышленники М. (кошачье-собачье общество) презирают предрассудки и демонстрируют нормы свободного поведения — «филистерам назло», что не мешает им в борьбе за существование пользоваться средствами, давно отработанными.
На фоне своего окружения М. безусловно выглядит выдающейся индивидуальностью. Во-первых, он значительно более образован, чем остальные (хорошо знаком с мировой поэзией; выучив «пуделянский» язык, может поправить пуделя, когда тот обнаруживает плохое знание мифологии). Во-вторых, его ум склонен к философии; в духе времени он интересуется основами человеческого (кошачьего) сознания (пишет диссертацию на тему «О влиянии мышеловок на психологию кошачества»). В своих возвышенных переживаниях он соединяет то лучшее, что оставил прошлый век («истинного космополита, подлинного гражданина мира») и обострил новый («тоска по отеческому чердаку, чувство неизъяснимо-почвенное»). Его отличает богатое воображение и, наконец, способности к литературному творчеству.
Все это позволяет М. самому рассматривать себя как натуру незаурядную. Развитое самосознание переходит у него в культ собственного «я», заслуживающего, как он убежден, всеобщего преклонения. Кто-либо другой важен для него лишь постольку, поскольку с ним можно говорить о «высочайшем» предмете, «а именно о себе самом и о своих творениях». Романтическое начало в М. оказывается поглощено безоговорочным индивидуализмом, который руководит всеми его поступками и позволяет посмотреть свысока на многое. С этой точки зрения для Кота становится уже не так важен и идеал, который он исповедует, коль скоро идеал мешает удовлетворять все потребности. Всему, что он совершает, М. находит оправдание (съедая селедочную голову, приготовленную для своей голодающей родительницы, успокаивает совесть выводом: «О аппетит, тебе имя Кот!»). Таким образом, приверженность возвышенному и необыкновенному сменяется у него принципом «глубочайшей благосклонности» к самому себе.
Крейслер — музыкант, воплощающий в себе все особенности натуры, которую автор определяет этим словом, противопоставляя ее филистерству, иронически охарактеризованному фразой: «Хорошие люди, но плохие музыканты». К. — фигура во многом автобиографическая. Кроме отдельных моментов детства (годы в доме дядюшки, препятствовавшего музыкальным склонностям мальчика, о чем рассказывает герой в «Житейских воззрениях Кота Мурра»), многие более значительные факты его жизни прямо восходят к биографии его создателя. Ради заработка К. вынужден слушать скверные голоса бездарных девиц и быть свидетелем того, как «наряду с чаем, пуншем, вином, мороженым и пр. всегда подается немножко музыки, которая поглощается изящным обществом с таким же удовольствием, как и все остальное». Ему приходится даже принять должность капельмейстера при княжеском дворе, что, естественно, ущемляет его свободу, необходимую для творческой деятельности. Драматичная судьба человека с тонкой артистической душой, оказавшегося на положении своего рода слуги тех, кто принимает музыку лишь как дань моде, приносит К. тяжелейшие страдания, которые автор называет «музыкальными».
В этом противостоянии жизненной позицией К. становится ирония — игра его богатого и свободного духа. Вначале он таким образом защищает искусство, иронизируя в ответ на самоуверенную критику невежд, рассуждающих о каком-либо творении великого мастера, или на потуги горе-сочинителей, воображающих себя талантами. Но затем в иронию выливается у К. болезненное чувство диссонанса со всей окружающей его повседневностью. Все ее нормы и законы он воспринимает иначе, чем заурядные личности, и те не скрывают, что он мешает им самим своим существованием. Его особый мир составляет творчество; в этом мире он представляет высшую власть, наделяя каждую ноту особым значением, выражая в каждой мелодии важные для него понятия. К. — музыкант-«судья», как он сам себя называет, и музыкант-философ. Погружение в море звуков для него не только райская благодать, с этим связаны и адские муки — ощущение тех скрытых сторон человеческого бытия, о которых даже не подозревают «хорошие люди, но плохие музыканты». Ему дана особая радость и особая боль, и средством преодоления этой боли у него тоже является ирония — ирония над самим собой.