Други игрищ и забавАвтор: Шукшин В.М.
В нервной, шумливой семье Худяковых — происшествие: народился младенец по имени Антон. То-то было вол, крика, когда их — роженицу и младенца — привезли домой… Радовались, конечно, но и шумели, и нервничали тут же — стыдились радоваться: у Антона нет отца. То есть он, конечно, есть, но пожелал остаться неизвестным. Семья Худяковых такая: отец Николай Иванович, сухой, пятиде, подвижный, как юноша, резкий… Шофер. Как разволнуется, начинает заикаться. Мать Лариса Сергеевна, обычно крикливая, но не злая. Сын их Костя, двадцатитрех, слесарь, тоже нервный, часто волнуется, но тогда не кричит и не говорит — мало говорит — старается найти сло сильные, точные, не сразу их находит и выразительно смотрит темно-серыми глазами на того, кому он хотел бы найти эти слова. И наконец дочь Алевтина, двадцатилетняя, с припухлыми, чуть вывернутыми губами, хоть тоже шумли, но добрая и доверчивая, как овца. Она-то и родила Ан. Из-за нее-то и нервничали. Казалось бы, чего уж те-то нервничать: знали же, ждали же… Нет, как привезли человечка, тут они все разнервничались — на то они и Ху, крикуны, особенно отец.
— Ну, х-орошо, ну, л-л-л… это… ладно, — кричал отец, — если он не хочет прийти, то х-оть скажи: кто он?!
Алевтина плакала, но не говорила, упорно не говорила… Николай Иванович из себя выходил, метался по комнате. Лариса Сергеевна — это странно, но никто как-то на это не обращал внимания, что это странно, — не кричала, а спо налаживала кроватку, распоряжалась насчет пеленок, распашонок… Она, как видно, свое откричала раньше. Кос… У Кости, брата, было сложное чувство. Младенец взвол его, обрадовал, но досада, стыд и злость на сестру гу радость. Он тоже хотел бы знать, кто же это такой ловкий, что и ребенка смастерил, и глаз казать не хочет?
— Подожди ты, не кричи, — сказал он отцу, — чего кри достигнешь?
— Достигали! — закричал и на него отец. — Вы всего дос!.. Вон вы чего достигаете — в подолах приносить. Радуйтесь теперь!..
— Ну и… все. Чего кричать-то? Чего изменишь-то кри?
— Я хочу знать: кто?! — отец резко крутнулся на месте, махнул рукой и выбежал из комнаты. На кухню. Он не мог совладать с отчаянием. — Как добрым, отдельную квартиру дали!.. — вовсе уже бессмысленно кричал он оттуда. — Нет, они начинают тут… Тьфу!
— Алька, — приступил к допросу Костя, приступил, как ему казалось, спокойно и умно. — Скажи мне, я один буду знать: кто?
— Иди ты к черту! — закричала на него заплаканная Алька. — Не скажу! Не ваше дело.
— Не наше?! — закричал и Костя. И уставился на сестру, и смолк, в поисках сильного справедливого слова. — А чье же? Не наше?.. Зануды вы!.. Дуры! — он тоже резко повер и ушел на кухню.
— Ну, что за дуры такие!.. — повторил он уже на кухне, при отце. И стал закуривать. — Убивать таких…
Отец, засунув руки в карманы брюк, стоял у окна, оби смотрел на улицу.
— Вырастили дочь, — сказал он. — Хоть беги теперь от позора… С кем она дружила-то? — опять повысил он голос. И повернулся к сыну. — Не знаешь?
— Откуда я знаю?
— «Откуда я знаю»! Черти… Засмеют теперь, людям толь дай повод. Эх-х!..
Они долго молчали, курили, невольно прислушиваясь к возне там, в комнате. Маленький Антон молчал.
— Парень-то крепкий уродился, — сказал отец страдаль голосом.
— Ну и пусть растет, — невольно поддался было Костя мирному, хоть и горькому настроению. — Что теперь сдела?
— Ну, нет! — взвился опять отец. И вскочил, и заходил по тесной кухне. — Это они… сильно легко жить собрались! Черта с два! Так не бывает, — он помолчал, еще походил немного, остановился перед сыном. — Ты вот что: когда успо, ты как-нибудь подъехай к ней… Хитростью как-ни. Не может быть, чтобы нельзя узнать… Что, в чужой стране, что он? Поумней как-нибудь… Не кричи, а поспо. То, се, мол, может, привет передать… Да не может быть, чтобы нельзя было узнать! Я его приведу, подлеца, и — носом в пеленки, как кота: вот теперь твое место здесь, здесь… Гады золотушные. Ишь, научились как!.. Прямо не жизнь, а малина. Ну, нет!..
— Да что нет-то? Что нет-то? — рассердился вдруг Костя на отца. — Что сделаешь-то?
— Что сделаю? Приведу и поселю здесь жить: вот тебе, друг ситный, твоя семья: жена и сын.
— А он пошлет тебя… И все. И ничего ты не сделаешь.
Отец строго уставился на сына… Но, видно, и сам тоже подумал: а что, действительно, тут сделаешь?
— Сде-елаем, — сказал он обещающе, но развивать эту мысль дальше не стал, — нечего развивать, вот и не стал. Сел, закурил опять. Курил и смотрел в пол безнадежно. Пальцы рук его чуть тряслись.
Косте стало жалко отца. Ничего он не сделает, подумал он. Что он может сделать? Покричит-покричит, а будет все как есть. Но если пожилой отец ничего не может сделать, тут же подумал Костя, то мне-то грех оставлять беззащитными сестру и племянника. Это уж… извините.
И решил Костя: не надо кричать, не надо суетиться, на спокойно, железной рукой восстановить справедливость. Эти волосатики, правда что, собрались легко жить (поче-то он был уверен, что отец Антона — какой-нибудь из этих, каких он часто видел во дворе с гитарой)! Самого Кос как-то миновало это поветрие — трясти космами и до одури бренчать на гитаре, он спокойно презирал обтянутых парней, сторонился и следил только, чтобы у него с ними не случилось драки: волосатики ходили стадом и не стыдились бить кучей одного.
Костя решил, что он все равно узнает, кто отец Антона. А там уж видно будет, что делать.
И Костя узнал.
Дня через три, когда все малость успокоились, он поти перерыл сумочки сестры, карманы ее пальто и курто — и нашел, что искал: записную книжку. В книжке — номера телефонов. Костя стал внимательно изучать эти но. Тут были телефоны подружек, рабочие телефоны (Алевтина работала на почте), телефоны каких-то тетей… Но того, что было нужно, не было. Тогда Костя набрал телефон первой попавшейся подружки Алевтины. Светы ка-то…
— Света? — спросил он вежливо.
— Да-а, — пропел ему в ухо голосок. — Кто это?
— Света, это брат Алкин… Слушай сюда, у нас же это… прибавление…
Света молчала.
— Знаешь, да? — продолжал Костя игриво.
— Да, — сказал в ухо голосок. — Знаю.
— А чего же он не звонит? А?
— Кто, Игорь?
— Да, Игорь-то. Чего он?
— Но они же… — Света, видно как, спохватилась, помол и сказала: — Я не знаю.
— Что «не знаю»? Чего ты хотела сказать?
— Не знаю…
— А кто он, этот Игорь?
— Не знаю.
Все, теперь она не с лезет со своего «не знаю». Ну, хватит и того, что успела сказать.
— Что же вы такие, Света? — спросил Костя как можно спокойнее. И сжал трубку, аж пальцы побелели.
— Какие? — удивилась Света.
— Да лахудры-то такие… Что, совсем, что ли, дуры пол?
Света положила трубку.
Игорек… Ну, держись, Игорек… Собака!
Костя походил возле телефона-автомата… Как умней по дело? Надо же этого Игорька еще добыть!
«Э! — догадался Костя, — да эти же и знают, с гитара-то. Чего я?..»
И он подошел к одному, к тоскливому… Этот тоскливый был, видно, с похмелья по воскресному делу, сидел один на скамеечке под березой, устало и одинаково смотрел перед собой — ждал, что ли, кого.
— Что такой задумчивый? — спросил Костя, присажива на скамейку.
Тоскливый повернулся к нему… Глаза круглые, неглу, несколько усталые, но тотчас засветились любопытст и неким немым ожиданием.
— А чего? — спросил он.
«Да нормальные люди! — успел подумать Костя. — На только на себя...»
У этого, тоскливого, даже и волосы-то не такие уж длин, правда, — усы…
— Ты этого… Игорька знаешь? — прямо спросил Кос. — С сеструхой-то который…
Тоскливый некоторое время с интересом смотрел на Костю — не то изучал, но и не скрывал интереса. Усмех.
— А тебе что?
Костя заволновался, но прищемил свое волнение зуба… Тоже смотрел на усатого, старался усмехнуться, но не знал: усмехается или нет? Очень уж он как-то сразу взвол.
— Пошли выпьем? — сказал Костя. И суетливо сунулся в карман, чтобы этим жестом успокоить усатого — что не трепется, что деньги есть. Но деньги не стал показывать, ибо заметил, что усатый утратил интерес к нему: видно, как пото он с этой выпивкой.
«Ну а как, как? — в отчаянии соображал Костя. — Как же?»
— Прикупить, что ли, хочешь? — спросил усатый. И от. Но
снова повернулся. — Зачем тебе Игорька-то? — спросил.
Тут Костя взмолился:
— Слушай… прости с этой выпивкой — сам не знаю, че я… Прости, — он даже тронул трясущейся рукой усатого по колену. — Я хочу спросить Игорька: будут они… сходить-то?
Усатый опять смотрел на Костю, и опять глаза его круг слабо осветились жизнью: опять ему стало интересно. Он усмехнулся.
— Не будут, — сказал он.
— Почему? — спросил Костя. Он хотел бы тоже усмех, но не знал: получается у него усмешка или нет. — А зачем же тогда ребенка-то?..
— Это ты у сестры спроси, — молвил резонно усатый. И отвернулся. Интерес потух в его круглых глазах.
Мгновение Косте казалось, что он кинется на усатого, вцепится ему в горло… но он помолчал и спросил:
— Неужели ребенка-то?.. Хоть бы посмотрел. Что уж тут, съедят, что ли, вашего Игорька? Чего боитесь-то?
— Кто боится? — спросил усатый удивленно.
— Да вы боитесь, — Костя понял, что нечаянно угодил в слабое место усталой души усатого. — Чего же прячетесь, если не боитесь?
Усатый долго молча смотрел на Костю… И Костя смот на него, и ему удалось презрительно усмехнуться, он это почувствовал.
— Ну и поганцы же!.. — сказал он презрительно. — Чуть чего, так в кусты. Джельтмены, мать вашу… Твари.
Усатый задумался… Скосил глаза куда-то мимо Кости и даже губу покусал в раздумье.
— Мгм, — сказал он. — Я могу дать адрес Игорька… Но вечером ты выйдешь и расскажешь, как вы там поговорили. Так есть?
— Есть, — поспешно согласился Костя. — Расскажу.
— Мичурина двадцать семь, квартира восемнадцать. Но не забудь, вечером расскажешь.
… Костя летел на Мичурина и твердил в уме: «Двадцать семь, восемнадцать, двадцать семь, восемнадцать...» Поче-то взял страх, что забудет, а записать — ручки с собой нет. Ни о чем другом не думал, твердил и твердил эти циф. Только когда пришел к дому двадцать семь и стоял уже перед дверью, на которой табличка — 18, тогда только пе дух… И тут обнаружил, что очень волнуется, так вол, как никогда не волновался: даже сердце заболело. Нет, надо успокоиться, решил Костя, а то… что же я такой сделаю там? Он походил перед дверью… Не успокоился, а, сам того не желая, не сознавая даже, нажал кнопку звонка.
Дверь открыла моложавая еще женщина, очень приятная на вид… Открыла и смотрела на Костю.
— Игорь дома? — спросил Костя спокойно. Он поразил в душе своему вдруг спокойствию. Только что его чуть не трясло от волнения.
— Нету… — что-то такое было, наверно, в глазах Кости, что женщина не закрыла дверь, а смотрела на него вопро, даже встревоженно. — А вы… вам зачем он?
Костя пошел прямо на женщину… Она невольно по, и Костя
прошел в квартиру. По коридору на ему шел мужчина в спортивном костюме, лет так пятидесяти пяти, с брюшком, но с таким… аккуратным брюшком, упитанный, добродушный. Но хоть лицо его добродушное, в эту минуту оно тоже было несколько встре. Он тоже вопросительно смотрел на Костю.
— Я к вашему Игорю, — сказал Костя.
— Но нет же его, — чуть раздраженно сказала сзади жен.
— А где он? — Костя стал в коридоре между мужчиной и женщиной — отцом и матерью Игорька, как он понял. — Мне его срочно надо.
— А что такое? — спросил мужчина.
— Он скоро придет? — в свою очередь спросил Костя. Спросил почему-то у женщины.
— А что такое? — опять спросил мужчина.
Костя повернулся к мужчине и долго, внимательно смот ему в глаза. Тот не выдержал, шевельнул плечом, корот — поверх Кости — глянул на жену потом опять на Костю.
— В чем дело-то, вы можете объяснить? — потребовал он строго.
Костя стиснул зубы и смотрел на мужчину.
— У Игоря… у вашего, — заговорил он дрожащим от оби, от горькой обиды и ярости голосом, — родился сын. Но Игорь ваш… не хочет даже… Игорь ваш прячется, как… — Костя не досказал, как кто, но он знал — чувствовал — он здесь сейчас скажет все: как на грех, стоял перед ним — сы благополучный человек, квартира большая, шуба доро висит на вешалке, шляпа на вешалке, сверху…
— То-о есть? — как-то даже пропел мужчина. — Как это?
— Что, что, что?.. — несколько заполошно зачастила сза женщина. — Что?
— У Игоря вашего родился сын. Но Игорь ваш… не на тех нарвался! — у Кости прыгали губы; все здесь — эти изумлен, сытые люди, квартира богатая — все предстало в его сознании как мир недобрый, враждебный, он весь стиснул, скрутился в злой, крепкий комок. Он мог бы — готов был — дать ногой в аккуратный живот мужчине.
— Не на тех нарвался ваш Игорь! — повторил Костя. В этот миг ему бросилась в глаза медная ступка с пестиком, что стояла на тумбочке в коридоре, он отметил, что она сто тут, это придало Косте уверенности. Он даже несколько успокоился.
— Ну-ка, пройдемте сюда, — сказал мужчина. И повер, и ушел в дверь направо из коридора. — Идите сю! — сказал он уже из комнаты громко.
Костя повернулся к женщине и сказал:
— Идите, чтобы вы тоже знали… — и показал рукой на дверь, куда ушел мужчина.
Женщина (она была так растеряна, что покорно повино) пошла в комнату.
Когда она зашагнула за порог двери, Костя прошел ми тумбочки, неслышно вынул пестик из ступки и сунул во внутренний карман пиджака; пестик был небольшой, акку, тяжеленький. Он оттянул полу пиджака, по надо специально приглядываться, чтобы это заметить.
— Ну-ка, по порядку — велел мужчина, когда Костя во в большую красивую комнату с рыбками на подокон. — Не волнуйтесь, не… Толком расскажите, в чем де? Кто вы такой?
— Человек, — сказал Костя, опускаясь в мягкое кресло. С пестиком он себя чувствовал уверенно, как с наганом. — Ваш Игорек… Я еще раз вам говорю: ваш Игорек стал от, но хочет, как гад, ускользнуть в кусты. Я повторяю: у него этот номер не пройдет.
— Да кто вы такой-то?! — чуть не со слезами вскричала женщина; она поняла, что это правда: ее Игорек стал отцом, и она готова была зареветь от ужаса.
— Погоди, — остановил ее муж. — Ну-ка, — терпеливо, но уже и недобро стал он расспрашивать, — наш Игорь стал отцом… То есть, у него родился ребенок? Так?
— Так. Антон.
— А кто мать… Антона?
— Моя сестра.
— Боже мой! — воскликнула опять миловидная женщи. И уставилась на Костю с мольбой и отчаянием. Косте показалось даже, что она увидела оттянутую полу его пид и вот-вот взмолится, чтобы их не убивали. — Да какой же он отец?!
— А кто твоя сестра? — продолжал допрашивать мужчи; он заметно сердился. И чем больше он сердился, тем опять спокойнее становился Костя, спокойнее и ожесточен.
— Тоже человек, — сказал он, глядя в глаза мужчине.
— Я тебя дело спрашиваю, сопляк! — взорвался мужчи. — Чего ты!.. Пришел, здесь, понимаешь!.. Чего ты лома сидишь? Пришел — говори дело. Кто твоя сестра?
— Че-ло-век,-- сказал Костя. Руки его ходуном ходили — охота было уже выхватить пестик, но он еще сдерживал себя.
— Молодой человек, — взмолилась мать, — да вы расска все, зачем же мы злимся-то? Расскажите спокойно.
— Я не знаю, почему ваш муж обзываться начал, — по Костя к
женщине. — За сопляка я еще… мы еще про это тоже поговорим. Моя сестра… ей двадцать лет, она работала… пока не забеременела… Теперь она туда, конеч, не пойдет. От позора. Работала на почте. Мы люди про… Мы люди простые, — повторил с глубокой внутрен силой Костя, глядя на мужчину, — но Игорек ваш от нас не уйдет. Лично от меня не уйдет. Ясно?
--PAGE_BREAK-- — Ясно, — сказал мужчина. И встал. — Вот оттого, что ты, сопляк… я повторяю: сопляк, пришел и взял сразу та тон, я с тобой говорить отказываюсь. Тоже ясно? Я буду говорить с твоей сестрой, с отцом, с матерью, а тебе прика — вон отсюда! — и показал рукой на дверь. Он был властный человек.
Костя встал… И вынул из кармана пестик. И сразу без слов пошел на мужчину. Вмиг лицо мужчины сделалось се… Он попятился назад, к рыбкам… Нахмурился и смот, как зачарованный, на медный пестик в руке Кости. Женщина не сразу поняла, зачем Костя встал и пошел… За вынул из кармана пестик, она это тоже как-то не поня. Она поняла все, когда увидела лицо мужа… И закричала пронзительно, жутко. Костя оглянулся на нее… И тотчас полетел на пол от крепкого удара в челюсть. Мужчина прыгну на него, заломил назад его правую руку и легко вырвал пестик.
— Вон ты какой!.. — сказал он, поднимаясь. — Вставай! Садись сюда.
Костя поднялся, сплюнул сукровицей на ковер… По на мужчину. Глаза Кости горели безумием и отва.
— Все равно убью, — сказал он.
Мужчина толкнул его в кресло. Костя упал в кресло, уда затылком об стенку. Но продолжал смотреть на мужчин
— Убью… из ружья. Подкараулю и убью, — повторил он.
Мужчина с пестиком в руке сел напротив, заговорил ра и спокойно:
— Хорошо, убьешь. За что?
— За то, что породили такого бессовестного… такую тварь бессовестную. Кто так делает? — Косте хотелось за и кинуться на разумного мужчину. — Кто так дела?! — закричал он.
— Что делает? Как делает?
— Как ваш сын…
— А сестра твоя как делает? — жестко и справедливо спросил мужчина. — Она же совершеннолетняя.
— Она дура!
— Что значит «дура»? Дуру не возьмут работать на почту.
— Она жизни не знает… Много надо, чтобы их обмануть! Нет, — постучал Костя худым кулаком по своей острой коленке, — пока они не распишутся и не будут жить нор… до тех пор я вам жизни не дам. Сам погибну, но вам тоже не жить. Сам все сделаю, сам! Сам буду судить!.. За подлость.
Мужчина внимательно и тяжело смотрел на него. Долго молчал.
— Не пугай ты меня, не пугай, — сказал Костя на это тяжкое молчание. — Не испугаешь. Убить — можешь… Дай вон пестиком по голове и в багажнике вывези куда-нибудь…
— Господи, да что же это такое-то! — тихо, с ужасом воскликнул опять женщина. — Да о чем вы говорите?!
— Мне жизнь не такая дорогая, как вашему красавцу… Но ему не жить, если он не сделает по-человечески! — Кос опять с силой ударил кулаком по колену. — Не жить! Я жить не буду, отец убьет вас: он знает, куда я пошел…
— Кто твой отец? — спросил мужчина.
— Человек. Чего тебе все надо: кто? Кто? Человек, кто! Пуза у него, правда, нет вот такого… — Костя посмотрел на аккуратный арбуз мужчины, обтянутый синим спортивным свитером.
— Сейчас ты оставишь свой адрес и уйдешь, — сказал мужчина. Встал и подошел к столу — записать адрес. — Го.
— Я не уйду отсюда, пока не дождусь вашего Игорька… Потом мы пойдем вместе, я его суну носом в пеленки — он будет знать, где теперь его дом и семья.
— Да какой он семьянин! — не то с изумлением, не то не со смехом, с горьким, правда, смехом сказала мать. — Он только первый курс закончил… Ему еще четыре года учиться.
— Будет работать и учиться, — заметил на это Костя. — Ничего страшного.
— Давай адрес! — опять стал злиться отец. — Я приду го с твоим отцом. А ты человеческих слов, я вижу, не понимаешь.
— Ваш подонок зато понимает человеческие слова… Красивые, наверно, слова! Я не двинусь отсюда, пока его не дождусь.
— Да нету его, нету! — тоже громко и сердито воскликну мать, оскорбленная за «подонка». — Что же, милицию, что ли, вызвать?
— Вызывайте.
— Но нет его! Нету в городе — в деревне он.
— Врете.
— Говори адрес!.. — заорал мужчина, багровея.
— Не ори, — посоветовал Костя. — А то живот лопнет…
Мужчина бросил ручку, бросил пестик, который еще держал в руке, быстро подошел к Косте, сгреб его за шиво и повлек по коридору к входной двери. Но как ни кре он был, мужчина, все же Костя был молодой и жили… Он сперва покорно пошел, повинуясь руке, а когда мужчина расслабился и уже без усилия вел Костю за шкирку, тот вдруг вывернулся, развернулся и со всей матуш-силы дал ногой мужчине в живот. Тот так и сел к стене на корточки… Женщина закричала, вылетела из коридора в какую-то еще комнату к телефону, как понял Костя, пото что услышал, как схватили трубку и крутнулся диск. Кос вернулся в красивую комнату с рыбками, взял пестик и вышел опять в коридор.
— Не надо! — хоть с трудом, но громко сказал мужчина. Костя думал, что он ему говорит, но мужчина смотрел мимо него и еще раз крикнул: — Ольга, не надо!
Женщина появилась в коридоре. Тоже закричала:
— Но это же бандитизм. Почему не надо?! Это же банди!..
— Не надо, — решительно сказал мужчина. Он поднял, держась за стенку, постоял, пережидая боль в животе… Вздохнул и качнул головой. И скрипнул зубами. На Костю с пестиком не смотрел.
— Пойдем к отцу вместе, — сказал он после долгой пау. — Дай одеться, Оля.
Костя жалел, что пнул мужчину — он сам не ждал, что так случится, — зато теперь хоть дело стало походить на дело: с отцом-то им легче захомутать этих жеребцов — Игорька с его папашей. Впрочем, чувство враждебности к отцу Игорь у Кости поослабло — оставалось одно нетерпеливое же: довести справедливое дело до конца.
Когда мужчина надел костюм и появился в коридоре, у него каким-то образом куда-то упряталось брюшко; стоял солидный мужчина, решительный, крупный, крепкий.
— Пошли, — сказал он Косте. — Пестик-то оставь.
Костя положил пестик на стул перед самым выходом из квартиры.
— Где ваш дом? — спросил мужчина, когда стояли у лиф, ждали кабину.
— На Советской.
— Как туда ехать?
— Да тут три квартала…
Лифт подъехал… Вошли в кабину, закрылись, мужчина нажал кнопку — мягко поехали вниз. Стояли близко друг к другу, так близко, что Косте было неловко смотреть в глаза мужчине. А тот смотрел на него. Но Костя тоже старался не утратить самостоятельности и решительного настроения. Единственное, о чем он пожалел в эту минуту, — что он не такой же крупный и солидный, как этот, который смотрит на него несколько сверху. Костя часто жалел, что он не крупный, не солидный.
— Сколько тебе лет? — спросил мужчина.
— Не в этом дело, — сказал Костя.
Тут лифт мягко остановился — точно сел на подушку — очень хороший лифт… Вышли, спустились несколько вниз по ступенькам и очутились на улице.
— А чего ты так ерепенишься-то? — спросил мужчина.
— А чего же мне на вас, молиться?
— Да не молиться, кто тебя заставляет молиться. Но так же тоже… умные-то люди не ведут себя.
— Ваш Игорек зато ведет себя… Комсомолец небось!
— Из всякого безвыходного положения всегда можно найти выход, запомни это.
— Что, деньги небось будете совать?
— Дурак, — сказал мужчина горько. — Психопат. И сест твоя такая же?
— Что же вы умные… — Костя даже остановился от воз и от обиды. — Ишь, умные! — Костя сам теперь в упор смотрел на мужчину — Умники… — он стиснул зубы и клятвенно сказал: — Я вам раз и навсегда говорю: не сделае по-человечески, я…
— Пошли, — коротко и тоже решительно сказал мужчи, повернулся и пошагал дальше. — От горшка два вершка, а сплошные угрозы. Сопляк.
Некоторое время шли молча.
— Что же это за семья будет, если мы их силой сведем? Вы об этом-то подумали? — спросил мужчина.
— А он думал?..
— Да что ты, как дятел, — «он, он»! А она?
— Она девка! А он — парень!
— Не ори… — мужчина посмотрел по сторонам. — Чего ты орешь? Я вообще могу не ходить с тобой…
— Выломлю штакетину и погоню вперед… Если не пой, — вид у Кости был такой свирепый, что можно было не сомневаться — так и сделает: выломит штакетину и учи на улице драку.
— Тьфу!.. Полудурок. Да неужели ты не можешь спокой-то?
— Не могу. Не могу-у! Я как только погляжу на твою спо… на твое лицо, так у меня в голове все мутится: как ты-то можешь спокойно? Человечек же на свет родился… маленький… а вы, как… Да вы что!
— Все, не ори больше. Иди молча.
Дальше до самого дома шли молча.
Дверь открыл отец… Костя легонько подтолкнул сзади мужчину, вошел сам в квартиру закрыл дверь и сказал:
— Дедушку привел нашего Антона.
— Здравствуйте, — серьезно, с достоинством сказал муж, дедушка Антона. — Я — Свиридов, Павел Владими.
— Так, — сказал отец Кости. — А мы Худяковы, — и смотрел на Свиридова пристально, прямо, не мигая.
— Ну, приглашайте, — сказал Свиридов. — Показывай внука.
Из кухни вышла мать Кости и смотрела на Свиридова изумленно и с интересом.
Вышла из комнатки, где теперь жил маленький Антон, мама его, Алевтина… И смотрела на крупного дядю с недо. Она не слышала слов брата, что тот привел «де», поэтому не могла понять, почему так странно все стоят и молчат.
— Где же внук-то? — еще раз довольно бодро спросил Свиридов.
— Какой внук? — тихо спросила Алевтина.
— Мой внук…
— Это отец Игоря, — пояснил Костя.
— Какого Игоря?
— Твоего Игоря… Отца Антона.
— Во, псих-то, — сказала Алевтина. И ушла в комнат. — Чего ты самодеятельность-то развиваешь? — сказала она из комнаты. И опять появилась на пороге. — Какой Игорь?
— Ты не темни!.. — громко сказал Костя. Он растерялся, это было видно.
— Чего «не темни»?
— Он — отец Игоря, — уже не так уверенно сказал Кос, — а Игорь — отец Антона. Что ты?
— Да откуда ты взял? — спросила Алевтина. — Чего ты людей зря беспокоишь, дурак ты такой! Ну надо же!.. При чем тут Игорь-то?
— Погодите, погодите, — сказал Свиридов. — Давайте разберемся: вы были знакомы с моим сыном? С Игорем Свиридовым.
— Была знакома… Я знала его. Но дружил он не со мной, а с моей подругой, тоже на почте работала.
— Значит, это не его сын?
— Откуда?!
— А чей же он тогда сын?! — заорал Костя.
— Костя, — сказал отец. — Не ори. Ну, выяснили? Все, значит, в порядке… Извините, что зря побеспокоили.
— Да ну что!.. — сказал Свиридов по-доброму. — Дело разве…
— Да врет она! — опять закричал Костя. — Не хочет гово: договорились с этим Игорем!
— Не ори, Костя! — тоже повысил голос отец. — Чего орать-то? Извините, — еще раз сказал он Свиридову. — Мы, конечно, переживаем тут, поэтому и…
— Нет, — обратился Свиридов к Алевтине, — может быть, правда, вы что-то скрываете? Может быть, Игорь…
— Да ни с какого боку! — сказала Алевтина. И даже за. И
пошла в комнату. — Господи!.. — сказала она там сама себе. Она, как стала матерью, сразу как-то поум, осмелела, часто баловалась со своим Антоном и смея.
— Ну что же… — Свиридов повернулся к Косте. — Я мо быть свободен?
Костя, миновав его, молча прошел на кухню. И заорал оттуда что было силы:
— Все равно дознаюсь! Доз-на-а-ю-усь!
— До свидания, — вежливо сказал Свиридов.
Отец молча кивнул.
Свиридов ушел.
— Не я буду, дознаюсь! — еще раз крикнул Костя сры голосом.
Он плакал. Он устал за этот день… Очень устал и изнервничался. — Други игрищ и забав на мне… Паразиты.
— Ладно, Костя, — мирно сказала мать. — Не переживай. На кой он черт нужен, такой отец… если и найдется! Что, са, что ли, не прокормим? Прокормим.
— Никто так не делает, — возразил Костя, вытирая сле. — Кто так делает!
— Ну не делают!.. Сплошь и рядом. Садись поешь вон… а то бегаешь, как сыщик, с лица опал даже. Что ты-то пере?
Костя присел к столу склонился на руку и задумчиво смотрел в окно, во двор. Еще надо выходить вечером объяс с этим… с усатым, думал он. Возьму нож и пойду — пусть сунутся.
— Не переживай, Костя, — сказала мать, ставя ему мис со щами. — Сами вырастим.
«Не нож, а гирьку какую-нибудь на ремешке, — решил Костя. — За нож самому попадет, а с гирькой… на гирьку они тоже не очень кинутся».
— Други игрищ и забав, — еще сказал он. Он где-то услы эти слова, они ему понравились: в его сознании все косматые выстраивались под этой фразой, как под транспарантом, — в колонну не в колонну даже, а в кучу довольно нахальную и бессовестную.
«Нет, не гирьку, а — нож, — вернулся он к первому вари. — Все страшней будет. На нож не полезут». Был у него такой складной охотничий нож, довольно внушительный и ловкий в руке — не сунутся. На том он и порешил и придви к себе тарелку со щами.