Сайгё
Посох в руке, изголовье из травы, узкая тропа через горы, — такстранствовали японские поэты. Впервые образ поэта-скитальца создал в ЯпонииСайге.
Человек необычной судьбы, Сайге оставил дворец ради горной хижины.
Книга его стихов «Горная хижина» прославлена в японскойпоэзии. О нем уже вскоре после его смерти стали создавать легенды. Художники всюитах картин на свитках изображали его странствия. К местам, некогда имвоспетым, совершались паломничества. И даже теперь, спустя восемь веков, Сайгечетко и ясно выступает из глубин средневековья. Так навечно запечатлен орлиныйпрофиль Данте. И так же, как Данте, Сайге до сих пор остается загадкой,несмотря на кропотливые изыскания многих исследователей.
Поэзия его кристально ясна и проста, но вмещает в себе сложнейший мир мыслейи чувств. Буддийский монах, он был влюблен в красоту природы до одержимости.Натура страстная, мятущаяся, он стремился к спокойному созерцанию, ноисторические бури постоянно мешали этому. Певец печали, сумерек, одиночества, — писал стихи о детских играх.
Бежал от людей и тянулся к ним. Воин по происхождению — ненавидел войну.Изобразил мучения буддийского ада, а по существу — бедствия своего времени. НоСайге не мог бы написать на вратах ада: «Оставь надежду навсегда». Он верил,что даже на дно геенны может сойти милосердие, несущее свет. Сайге — поэтмысли, но даже достигая больших философских глубин, равнодушно мыслить он неможет. Его картины природы, в сущности, — «пейзаж души». Скорбь Сайгепронзительна, радость постижения красоты обжигает болью. Но даже доведенное допредела напряжение чувств разрешается в стройной гармонии, классическиуравновешенной.
Сайге противопоставил моде простоту, очень непростую. Стихи его словновыливаются из сердца, естественно, с внутренней свободой, им не нужныукрашения, призванные замаскировать подражательность и пустоту.
«Сайге творил стихи, а другие их сочиняли», — сказал о нем его младшийсовременник, знаток поэзии и сам замечательный поэт Фудзивара-ноСадаиэ (1162-1241).
«Он не искал словесных украс, но говорил ясно иточно, вот почему так легко слушать его стихи». Эти слова высокой похвалыпринадлежат Дзюнтоку-ин, поэту, жившему веком позже.
Творчество Сайге питало собой всю последующую японскую поэзию. Многиеталантливейшие поэты считали себя его учениками. А быть учеником Сайге незначило подражать ему, для этого Сайге слишком неповторимо самобытен. Этозначило — жить для поэзии.
Двенадцатый век — «смутное время» Японии, переломное и бедственное. Сайге«посетил сей мир в его минуты роковые».
В стране шла борьба за власть между старой родовой знатью и военнымифеодалами. Военные феодалы тоже разделились на два противоборствующих лагеря.
Оплотом аристократии был старый культурный центр страны с блещущейвеликолепием столицей Хэйан (ныне г. Киото). Главнымоплотом военных феодалов — Северо-восток. Грубые и боевитые самураи в глазахутонченных аристократов — «восточные варвары». Но именно на этих «восточныхварваров» работали силы истории. Крестьяне, задавленные непосильными поборами,бросали свои наделы и вливались в самурайские дружины.
Стремительно шла к закату прославленная в истории японской культуры хэйанская эпоха (IX—XII вв. ). Конец ее отнюдь не мирный,прошлое уходило в судорогах и крови.
В пламени пожаров и междоусобиц гибнут дворцы, наполненные сокровищамиискусства, зарастают травой, потому что хозяева скрылись неведомо где. Вместораззолоченного экипажа ценится конь под седлом: он поможет в бою, бегстве искитаниях.
Высшие сановники, князья церкви, даже императоры узнали тяготы жизни:бесприютность, ссылку, забвение.
Ужасны народные бедствия: огонь и меч, голод, моровые поветрия косили людей.Земля дрожит, море выплескивается на берег, словно все стихии ополчились начеловека.
Аристократический род Фудзивара, долгое времяправивший Японией, теряет политическое влияние. Еще в XI веке главари этогорода были на вершине славы и могущества. В XII — им осталось оплакивать былое.
На арену вышли два воинственных феодальных рода, Тайраи Минамото, и схватились между собой в яростнойборьбе на взаимное уничтожение. Эпизоды этой междоусобицы живут в народномэпосе, на подмостках театров Но и Кабуки, в романах, а в наши дни — во многихкинофильмах.
Сайге (1118-1190) родился в один год с будущим диктатором Японии Киёмори из рода Тайра. Сайге, илиСайгё-хоси (хоси — монашеское звание) — прозвище поэта, означает оно «К западу идущий». На западе,согласно учению некоторых буддийских сект, помещается рай буддыАмида (санскр.: Амитаб-ха). Огонь закатного солнцаказался отблеском этого рая.
Подлинное имя поэта — Норикиё. Он принадлежал кзнатному воинскому роду Сато, который числил своимпредком одного из представителей северной ветви Фудзивара.Мать Сайге происходила из рода Минамото.
Семья поэта сохранила наследственные связи с военными феодалами и в то жевремя была тесно спаяна со старой придворной служилой аристократией. Такоемежеумочное положение было очень характерно для того переходного времени.
Биография Сайге окружена дымкой легенд, лучше всего он сам рассказал о себев своей поэзии. Он рос в Хэйане (Киото), когдабудущая трагедия этой столицы только еще подспудно назревала. Хэйан для него навсегда «старое селенье», любимый, роднойгород.
Сайге с малых лет учили владеть оружием. Он был, как рассказывают, силен иловок, отличался в игре с ножным мячом, метко стрелял в цель. В то же времяизучение китайской классики (истории, философии, поэзии) было обязательным длякаждого знатного юноши. Каждый умел сложить при случае пятистишие-танка,это входило в светский обиход и, в общем, не слишком затрудняло: существовалнабор стереотипов. На низшем уровне танка превратилась в аксессуар придворногобыта, но она продолжала жить как высокая поэзия.
Сайге рано осознал свое поэтическое призвание как единственно для неговозможное. Для творчества нужна духовная свобода, но разорвать феодальные узывассальной службы не так-то легко. Система феодализма с самого рождениянамертво закрепляла человека на уготованном для него месте.
В юности Сайге принадлежал к «воинам северной стороны», то есть к гвардии,охранявшей императорский дворец, — должность не столько боевая, сколькоцеремониально-декоративная. Служил он экс-императору Тоба (годы жизни: 1103-1156), человеку нелегкой судьбы.
Феодальные властители Японии предпочитали видеть на троне детей, которыебыли в их руках послушными марионетками. В возрасте двадцати лет император Тоба был вынужден отречься от престола и принять монашескийчин. Впрочем, иноческому искусу он не предавался и продолжал вести светскийобраз жизни.
Любовь к японской поэзии (танка) традиционно культивировалась приимператорском дворе. Устраивались поэтические состязания. Каждый императорхотел, чтобы в его время появилась особо замечательная антология и, увековечивего имя, способствовала блеску царствования. Некоторые императоры сами быливыдающимися поэтами. Просвещенный государь старался привлечь к своему дворуталантливых поэтов, тем самым неизбежно превращая их в царедворцев. Вот почемумногие поэты стремились творить в отдалении от двора.
Танка — буквально «короткая песня». Как песня, зародилась она в недрахнародного мелоса, но когда — на этот вопрос нелегко ответить. Трудно даженазвать столетие. В первых дошедших до нас записях, датированных VIII веком, ужеможно выделить очень древние и старинные песни, где слышится звучание хора.Вначале танка — общее достояние народа. Даже когда поэт говорил о своем, онговорил для всех. Единственное и неповторимое шло из общего источника и к немувозвращалось.
Танка — долгожитель в мире поэзии, по сравнению с ней европейский сонетсовсем молод. Ее структура выверена веками: в танка сказано немного, но как разстолько, сколько нужно.
Метрическая система предельно проста. Японская поэзия силлабична.Танка состоит из пяти стихов.
В первом и третьем пять слогов, в каждом из остальных по семи: для танкахарактерен нечет.
И, как следствие этого, постоянно возникает то легкое отклонение откристально-уравновешенной симметрии, которое так любимо в японском искусстве.
Ни само стихотворение в целом и ни один из составляющих его стихов не могутбыть рассечены на две равновеликие половины.
У танка историческое прошлое, она как бы перекликается с веками, но великиепоэты, как Сайге, всегда говорят по-новому. Стихи Сайге уходят в будущее.Поэзия всегда ощущалась в старой Японии как связь времен, и даже более того: еенаделяли божественной жизнетворной силой.
Конечной рифмы танка не знает, но недаром ее по-прежнему зовут «песней»; онапревращает человеческую речь в музыку.
Уже в IX веке были созданы поэтические каноны, непререкаемые образцывысокого искусства.
Особой славой пользовалась антология «Ко-кинсю»(«Собрание старых и новых песен»; 905 г.). Сайге в свои преклонные годы советовал молодым поэтам изучать «Кокинсю».
В «Кокинсю» были установлены и закрепленыпоэтические темы. Архитектоника ее очень стройна. Каждая танка самоценна, но,следуя друг за другом, они как бы получают дополнительные цвета. Расположеныстихи по тематическим разделам.
Главное место занимает лирика природы и любви. В разделах «Весна», «Лето»,«Осень», «Зима» создана движущаяся панорама времен года от первого и допоследнего дня. Человек неотделим от природы, он живет в ее ритме, а природа — зримый образ его душевного мира.
В «Кокинсю» есть и другие разделы: «Славословия»,«Разлука», «Путешествия», «Плачи». Мощно звучит тема любви.
В сборном цикле «Разные песни» открывались для поэта большие возможности: онмог говорить о многом.
Поэт Фудзивара-но Тосинари(Сюндзэй; 1114-1204) немного старше своего другаСайге. Он происходил из семьи, где японская поэзия была своего рода культом.Законодатель поэтической моды, Тосинари обогатилискусство танка, но, в отличие от Сайге, был, что называется, «кабинетнымпоэтом».
Как бы далеко ни уходил Сайге в своих скитаниях, он всегда посылал ему своистихи. Тосинари высоко ценил их, собирал и многое изних включил в составленную им официальную антологию «Сэндзайсю»(1183г. ). Попасть в такой изборник считалось высшей честью для поэта. Любовь кпоэзии Сайге, заботу о ней он передал своему сыну — поэту Фудзивара-ноСадаиэ.
В пятнадцатый день десятой луны 1140 года, двадцати лет от роду, Сайге пошелна решительный шаг, требовавший большой силы воли. Он постригся в монахи,оставив вассальную службу и, по некоторым сведениям, семью: жену и маленькуюдочь. Годы спустя Сайге, как рассказывают, увидел свою жену, тоже принявшуюпостриг, и пролил слезы.
Уходя, он сложил прощальную песню:
Жалеешь о нем…
Но сожалений не стоит
Наш суетный мир.
Себя самого отринув,
Быть может, себя спасешь.
Последние строки допускают двоякое толкование: и религиозное и житейское.Бежал ли Сайге от опасности? Пережил ли какую-то личную драму, или душный мирокпридворных ему опротивел? Мы этого не знаем. Вернее всего, поэзия увлекла его вмонашество.
Лирический герой «Горной хижины» — поэт-философ, влюбленный в красоту мира,добровольно избравший уединение, где он творит, «звуков и смятенья полн». Для Сайге жизнь и поэзия нераздельны. Другие могливоспевать природу и одиночество во дворце столицы, только не он.
Пятьдесят лет прожил Сайге в монашестве, но, по слухам, не пользовалсяособой славой как знаток священного писания и религиозный учитель. Егобуддистские стихи не дидактичны. Мир для Сайге полон грустной прелести иобаяния, он не в силах отринуть прекрасное. «Неразумное сердце» поэта улетаетвслед за облаком, похожим на цветущие вишни.
Среди многих рассказов о Сайге есть и такой.
Высокочтимый Монгаку, вероучитель секты Сингон, в свое время пользовавшийся большой славой,возненавидел Сайге.
«Дурной монах! — говорил он про Сайге своим ученикам. — Покинув мир, должноидти по прямому пути будды, как подобает подвижнику,он же из любви к стихам блуждает повсюду, сочиняя небылицы. Попадется мне наглаза — разобью ему голову посохом».
Однажды весной Сайге пришел в монастырь и, полюбовавшись цветущими вишнями,попросился на ночлег. Монгаку пристально на негопосматривал, к ужасу учеников, словно задумал что-то недоброе, но в концеконцов, оказав ему вежливый прием, отпустил с миром.
Ученики полюбопытствовали, почему он так кротко обошелся с ненавистнымСайге.
«Глупцы! — отвечал Монгаку. — Взгляните на еголицо. Ударить такого? Как бы он сам не хватил посохом меня, Монгаку».
В легендах Сайге всегда выступает как человек, исполненный достоинства исилы. Когда феодальный вождь Минамото-но Ёритомо подарил ему серебряную курильницу в виде кошки,Сайге бросил ее детям на дороге: «Вот вам игрушка!» Он не просто бродячиймонах, он ведет себя как власть имеющий, и эта власть над людьми дарована емупоэзией.
Вечным скитальцем вошел Сайге в поэзию и легенду. Так его изображает,например, знаменитый художник Сотацу (XVII в. ): вотСайге глядит на гору Фудзи, вот он бредет под осеннимбесконечным дождем…
Первые лет семь после своего пострижения Сайге провел невдалеке от столицы. Хэйан (Киото) лежит в окружении гор. На горах Западных,Восточных, Северных стояли в самых живописных местах знаменитые буддийскиехрамы-монастыри. Сайге переходил из одного в другой, видимо, не подчиняясьмонастырскому уставу, как свободный гость. Следует отметить, что во временамеждоусобиц монастыри были хранителями культуры.
С миром поэзии он не порывал. Посылал стихи своим друзьям в Хэйане, не чуждался поэтических собраний, где сочиняли, пообычаю, стихи на какую-нибудь тему. Иногда сюжет подсказывала окрестнаяприрода, другой раз картина на ширме. Стихи тут же обсуждались, такое живоеобщение очень важно для поэта. Вокруг признанного мастера собирались ученики ипоследователи. Они записывали его беседы, старались сохранить его стихи дляпотомства.
Даже в тихих монастырях было неспокойно, история то и дело давала знать осебе. Из Хэйана приходили тревожные вести одна хужедругой. Борьба за власть между феодалами разгоралась. Знатнейшие подвергалисьопале, и среди них многие друзья и покровители Сайге. Шатались и рушилисьвековые устои. Можно думать, что поэт пережил тяжелые душевные потрясения.
Сайге отправляется на Север. Это было трудное и опасное паломничество. Путьшел по узкой тропе через горы Саё (Сая)-но Накаяма. Через много лет, когда Сайге исполнитсясемьдесят, он вновь повторит это путешествие и сложит о нем бессмертные стихи.
Конечно, Сайге не был безродным нищим монахом и даже высшие феодалыпринимали его с почетом. Но велики были тяготы пути. В горах подстерегали разбойники,и нелегко преодолеть высокие перевалы, когда идешь словно по облакам над самойбездной.
Сайге совершил еще много путешествий в самые разные области Японии. Передним открывалась красота родной страны и тяжелая жизнь народа. Он проникал всамую глубь отдаленных гор, но повсюду его настигали страшные и печальные слухио мятежах и междоусобицах. Множились личные потери.
Не помечая тропы,
Все глубже и глубже в горы
Буду я уходить,
Но есть ли на свете место,
Где горьких вестей не услышу?
Нельзя было уйти от трагических событий современной ему истории, от грузапрошлого, от воспоминаний, от себя самого.
Лет от тридцати до шестидесяти с лишним Сайге жил на горе Коя, священномместе для адептов секты Сингон. Заголовки к некоторымиз его стихов гласят: «Написано на горе Коя». Сайге никогда не прерывал своипоэтические труды.
Последние годы своей жизни он провел в Исэ, гденаходятся храмы исконной японской синтоистской религии и среди них святилищебогини солнца Аматэрасу. Для японца того временихарактерно двоеверие: синтоизм был близок сердцу Сайге.
Великий поэт с неослабной силой продолжал дело своей жизни. Ученикизаписывали со слуха его стихи, его высказывания о поэзии.
Лирика Сайге говорит о том же, что народный эпос того времени, но народныйэпос широк, как море. Танка Сайге о бедствиях войны — короткие вспышки молний.
В 1190 году Сайге скончался в полнолуние весеннего месяца «кисараги», как он когда-то пожелал в одном из своихстихотворений.
Всего в разных списках и вариантах до потомства дошло две тысячи с небольшимстихотворений Сайге.
Сайге вводит в свои стихи слова из обиходной речи. И здесь он тоже по-новаторски смел и свободен. Общепринятый поэтическийсловарь для него слишком узок и ортодоксален. Начиная с «Кокин-сю»,поэзия танка замкнута в кругу хэйанских аристократови густо пропитана столичным бытом. Сайге снова выводит ее на простор страны. Онобновляет все: темы, словарь, материал. Дорога его лежит в стороне отсовременной ему поэзии, но именно на эту дорогу выйдут лучшие поэты последующихпоколений.
Сайге умел сложное сводить к простому, но простота его поэзии обманчива. Вкаждом стихотворении, таком, казалось бы, понятном, скрыта своя тонкость,которая откроется лишь внимательному взгляду.
В стихах у Сайге мало традиционных украшений: они ему просто не нужны.Постоянные эпитеты, бытующие еще со времен «Манъёсю»,попадаются редко. Лишь иногда Сайге прибегает к популярной в средневековойпоэзии игре слов, используя омонимы в разных значениях так, чтобы устихотворения образовалось как бы двойное дно.
Сайге больше поэт, чем монах, но все же он поэт-монах. Он глубже другихпоэтов передал буддийские идеи: скорбь о том, что быстротечное бытие естьстрадание, и надежду на конечное освобождение. Буддисты верили в перевоплощение(трансмиграцию) души. Надо, чтобы затухли всечеловеческие страсти, все желания, все привязанности, чтобы порвать связь сземным бытием. Иначе душа, пройдя сквозь горнило чистилища, опять вернется наземлю для новых воплощений и не достигнет нирваны. Лишь в нирване она сольетсяс высшим духовным началом и «колесо бытия» остановится для нее навсегда. В буревремен мысль о вечности становилась опорой.
Но мог ли поэт не любить красоту мира? Мог ли не скорбеть о бедствияхродины? Мог ли не заплакать, внезапно узнав в монахине покинутую жену?
Любовь к природе и к людям накрепко привязывала к «колесу бытия». Земныечувства победить не удавалось и в тайниках души не хотелось победить.
Сайге избрал своим уделом одиночество, но поэт никогда не одинок, даже когдаон говорит сам с собою. Поэзия требовала общения хотя бы с ближайшими друзьями.А если друзей поблизости нет, он беседует с птицами или ветром.
Эти противоречия неразрешимы, но именно они-то и создают богатство имногогранность духовного мира. Танка Сайге гармонически связывают между собойконтрастные темы.
У Сайге слово «сердце» выступает в трех разных значениях. Это неразумноечеловеческое сердце, не послушное никакому буддийскому закону. И есть еще«глубинное сердце». В нем-то и живет высшее духовное начало мира, маленькийросток, из которого может вырасти будда. И, наконец,«сердце» — это возвышенная поэзия.
Лучшие стихи Сайге полны задумчивой печали. В этом особенность его поэзии,ее настрой. Во время тяжелых исторических испытаний любовь к спокойной красотекак бы вычленена из окружающего мира.
Время для Сайге — утраченное время или предвкушение того, что еще ненаступило. Он поэт ожидания, разлуки. Страх потери порой заглушает в немрадость встречи с прекрасным. Даже любуясь цветущей вишней, он испытывает чувствотомления, потому что она неизбежно опадет.
Любовь у Сайге чаще всего — неизгладимое воспоминание. Он тоскует о какой-тоженщине, оставленной в столице: жене или возлюбленной кто знает? Глубок и тонокпсихологический анализ любви. Укоряя жестокую возлюбленную, — традиционныймотив хэйанской поэзии, — Сайге винит себя самого.
Он жил в сумеречном мире, но поэзия была его светом. Печаль Сайге небезысходна, в ней всегда живет предвосхищение лунного или утреннего света.
Уже при жизни Сайге был окружен великой славой, и в дальнейшем она всепродолжала расти.
В знаменитый изборник «Синкокинсю» («Новый Кокинсю», 1201 г.) было включено девяносто четыре танка Сайге. «Синкокинсю»- один из величайших памятников японской поэзии. Престиж его был огромен.Отныне поэзия Сайге была введена в круг чтения, обязательный для каждогокультурного человека.
Лучшие поэты средневековой Японии восхищались творчеством Сайге, изучалиего. В их числе мастер «сцепленных строф» Соги (XV в.), поэты, слагавшие трехстишия-хокку: великий Басе(XVII в. ), Бусон (XVIII в. ).
Все, к чему, казалось, могла прикоснуться рука Сайге, вызывало поэтическийотклик.
Сайге «поэт для всех времен». Новый читатель по-прежнему наслаждаетсякрасотой бессмертных стихов «Горной хижины». Множатся посвященные ей труды.Книга вновь и вновь переиздается; танка, выбранные из «Горной хижины»,украшение любой антологии.
Каждая танка — короткая поэма; танка нельзя «пробегать глазами», они требуютнеспешного сосредоточенного чтения; полноценное восприятие поэзии — творческийакт, японский поэт стремится дать простор воображению читателя; японскаяприрода во многом непохожа на нашу, но весна, лето, осень, зима будят в любомчеловеке сходные чувства.
Сайге больше всего любил цветущие вишни.