Проблема автора в "Слове о полку Игореве"

Характеристика автора «Словао полку Игореве» складывается из трех разных частей: из его историческихвзглядов  (по данным самой поэмы), из егоотношения к современным ему князьям и из сопоставления поэта – историка сдругими современными ему историками – летописцами. Анализируя все русскиелетописания второй половины ХIIвека, получается целаягалерея русских писателей, современников и собратьев по перу автора «Слова ополку Игореве». Необходимо сопоставить этих реальных историков – летописцев савтором «Слова о полку Игореве», заявившим себя тоже историком, обозначив своюпоэму как повесть исторического характера от «Старого Владимира до нынешнегоИгоря». Облик поэта, его положение в обществе, его место среди князей, егозамыслы и стремления могут быть выявлены только из самой поэмы, рассмотреннойна общем фоне всей русской жизни ХIи XIIвеков. Поэма вся заполненаличностью ее автора, все оценки, призывы, намеки – все окрашено авторскимотношением к событиям и людям. Авторский подтекст настолько сливается порой сречами героев, что даже знаменитое «златое слово» Святослава Всеволодовичанекоторые исследователи приписывают самому автору. Автор «Слова о полкуИгореве» ничего не говорит о себе, но своим живым, страстным отношением ксовременникам и к людям далекого прошлого, своим знанием различных разделовжизни он с достаточной полнотой раскрывает себя.
Никем из исследователей неоспаривается принадлежность автора «Слова о полку Игореве» к дружинному,рыцарскому слою. Нередко его не без основания считали даже членом старшейдружины, боярином. Не подлежит сомнению и широкая образованность, книжностьнашего автора.                                                                                                            
Первым именем, с которым былсопоставлен автор «Слова о полку Игореве», было имя премудрого галицкогокнижника Тимофея, упоминаемого летописью под 1205 годом. Гипотеза Н. Головинатакова: автор «Слова…» — уроженец Киева, был подданным Игоря и сперемещением  сыновей Игоря на галицкийстол сопровождал их в Галич и здесь обличал врага Игоревичей, венгерскогополководца Бенедикта, называя его антихристом. Главной ошибкой Головина следуетсчитать его полное невнимание к подчеркнуто светскому характеру «Слова о полкуИгореве», к пренебрежению автора «Слова» церковной литературой вообще ипритчами в частности.
Новая гипотеза об имениавтора «Слова» возникла в 1938 году. Писатель Иван Новиков также исходит изпредполагаемой  близости автора к Игорю.Он считает, что «Слово» могло быть написано только лицом, знавшим Игоря пополовецкому плену, и из четырех упоминаемых летописью лиц (Овлур, сынтясяцкого, конюший, поп) Новиков выбирает сына тясяцкого.
Однако И. Новиков неостанавливается на этом допущении и отыскивает имя автора. Этим именемоказывается уже известное нам имя премудрого книжника Тимофея. Количествонатяжек еще более возросло: доказать самое существование «Тимофея Рагуйловича»,склеенного из двух разных исторических лиц, нелегко, а связать его со «Словом…» еще труднее. К указанным выше возражениям против Тимофея добавляется ещеодно: если его предполагаемая сестра в 1185 г. была такой юной, что еще невыходила замуж, то и сам поэт, сын Рагуила, должен был быть еще очень молодым вмомент написания поэмы. Однако все исследователи сходятся на том, что  автор «Слова…», с его широчайшим кругозором,глубоким знанием истории и его свободной манерой обращения к князьям, былчеловеком зрелых, если не преклонных лет.
В 1945 году поэт АлексейЮгов предложил в авторы «Слова о полку Игореве» «словутьного певца Митусу»,упоминаемого Галицкой летописью под 1241 годом. Возрастной критерий действует издесь: в 1185 году, за 56 лет до летописного упоминания, певец Митуса долженбыл быть совсем молодым человеком.
С. Тарасов предложил вавторы «Слова…» Кочкаря, «милостника» князя Святослава Всеволодовича. О Кочкаремы знаем только то, что в 1180 году Святослав замыслил захват ДавыдаВышгородского во время охоты на Днепре «с Кочкарем, милостником своим». Однакоданных о литературном таланте, начитанности или даже о простой грамотностиэтого княжьего слуги у нас нет.
Все высказанные вышегипотезы объединены принципом случайности. Из летописи выхватывается то илииное имя, устанавливается та или иная степень близости носителя этого имени кИгорю или Святославу – и задача считается решенной: такое – то лицо моглонаписать «Слово о полку Игореве».
В поисках автора, во всехпредположениях и отождествлениях мы прежде всего должны руководствоваться самойпоэмой, отразившей миропонимание автора, его взгляды на прошлое и настоящееРуси. Автор заполняет собою все произведение от начала до конца. Голос егоотчетливо слышен везде: в каждом эпизоде, едва ли не в каждой фразе. Именно он,автор, вносит в «Слово о полку Игореве» и ту лирическую стихию, и тот горячийобщественно – политический пафос, которые так характерны для этогопроизведения.
Первый пункт характеристикиавтор «Слова о полку Игореве» — это его отношение к церковности. Большинствописателей и летописцев того времени принадлежали к духовенству, что явнообнаруживалось в языке, стиле, подборе цитат, в любви к сентенциям, даже вобозначении дат и оценке причин событий.
От языческих богов почтинезаметен переход к природе вообще, ко всему живому, что оказывается вещим,знающим судьбу людей и пытающимся предостеречь их.
Вся философская иисторическая концепция автора «Слова о полку Игореве» резко отличается отхристианского провиденциализма. Он не только не цитирует ни одной церковнойкниги, не только отдает предпочтение языческим образам, но и мыслит иначе, чемвсе церковные писатели его эпохи. «Ум его пригвожден земным вещам». Все событияпрошлого и настоящего он объясняет реальными жизненными позициями и причинами,а не божественным предопределением.
Широкое пользование образамиязыческой романтики и явный отказ от общепринятого провиденциализма не толькоотделяли автора от церковников, но и противопоставляли его им. Как мы хорошознаем, противопоставление себя церкви в средние века могло дорого обойтисьтакому вольнодумцу. Нужно было очень высоко стоять на социальной лестнице,чтобы позволить себе думать и говорить так, как не позволяет церковь.
Автор «Слова о полкуИгореве»  был повинен перед церковью не вфилософии и не в цитировании афоризмов Аристотеля, а в тяжком грехе воскрешениясвоих русских языческих богов, против которых почти два столетия бороласьцерковь.
Вторым пунктом обрисовкиоблика автора «Слова…» является определение его социального положения.Принадлежность автора «Слова о полку Игореве» к дружинному слою никогда невызывала у исследователей сомнений.
Автор «Слова о полкуИгореве» не просто человек своей эпохи, часто видевший воинов со стороны иумеющий описать их. Он сам опытный воин, слышавший и топот конницы а степи, имелодичный свист ветра в притороченных вертикально кавалерийских копьях, когдаполк идет по взгорью. Он знает, что множество коней на водопое возмутят «реки иозера», что «потоки и болота» высохнут от перехода через них многочисленноговойска. Автор видит не отдельных воинов, а тысячи всадников, кони которыхтопчут холмы и овраги и иссушают мелкие ручьи, поднимают ил в озерах; он знает,как стучит земля и шумят степные травы от быстрого бега половецких кибиток.
Автор не только знает весьассортимент оружия и доспехов, но, как тонкий знаток иноземного снаряжения,может различить «шеломы латинские», «сулицы ляцкие». Многое говорит за то, чтоавтор «Слова о полку Игореве» был не простым воином, а принадлежал к старшейдружине, то есть к боярству. В пользу этого прежде всего свидетельствует егосвобода в обращениях к князьям – современникам и к их предкам. Эта мысльподкрепляется целым рядом соображений: отсутствие подобострастия и критикакняжеских действий, широкая образованность и начитанность, прекрасное знаниевзаимных отношений всех княжеских домов во всех уголках России, тонкое знание военногодела, русского и иноземного оружия, независимая позиция не только по отношениюк князьям, но и к церкви. Все это обрисовывает нам не просто члена княжескойдружины, и боярина, близкого к князьям и привыкшего давать им мудрые советы.
Косвенно об этом же говорити прекрасное знание им такой аристократической забавы, как соколиная  охота. Автор сам был, очевидно, большимлюбителем охоты с соколами, так как через всю поэму пронес целую системусоколиной символики. Игра на гуслях – соколиная охота на лебедей; русскиевсадники в степи – соколы; пленные князья – опутанные соколы с подрезаннымикрыльями; киевский великий князь – сокол, защищающий свое гнездо и так далее.Автор «Слова о полку Игореве» все время как бы приподнимает своих читателей надземлей, позволяя им взглянуть на события с высоты птичьего полета, соколиногополета.
Итак, наиболее вероятно, чтоавтор «Слова о полку Игореве» был видным боярином. При уточнении биографическихчерт начинаются разногласия: одни утверждают, что он был придворным певцомИгоря, другие видят в нем приближенного Святослава Всеволодовича, третьисчитают его выходцем из Галича, попавшим на восток в свите Евфросиньи Ярославныили ее брата. Есть даже мнение о том, что на киевском юге – это «залетнаяптица», прилетевшая с севера.
Это разногласица может бытьустранена двумя путями: анализом языка «Слова…» и рассмотрением политическихсимпатий его автора.
Лингвисты занималисьпреимущественно хронологической стороной лексики и грамматики «Слова о полкуИгореве», убедительно доказывая принадлежность «Слова…» во всех его частях к ХIIвеку.
Более определенные данные облизости автора «Слова о полку Игореве» к двору того или иного князя мы сможемизвлечь из самой поэмы.
Является ли она воспеваниемпохода князя Игоря или ее задача – прославление Святослава Киевского? Написанали она для укрепления русского единства вообще и 1185 год выбран случайно илиже поэт придавал большое значение событиям именно этого года? Верны липредположения о том, что поэма написана ретроспективно, спустя несколько летпросто как историческое припоминание, или же «Слово о полку Игореве» должнобыло активно воздействовать на русских князей разгар событий?
Следует внимательнорассмотреть цели и военно – политическое значение похода Игоря. Мнения ученыхздесь расходятся: одни считают поход Игоря незначительным пограничным рейдом,другие – грандиозным по замыслу походом, сквозь всю половецкую степь.
За год до своего пораженияИгорь действительно предпринял небольшой рейд на реку Мерл. Это был безопасныйпоход, полностью исключавший угрозу окружения, но и не особенно опасный дляполовцев, так как затрагивал лишь незначительную часть степи.
От участия во всехобщерусских походах на половцев Игорь уклонялся.
Вся деятельность Игоря вовремя напряженной войны с объединенными силами половцев в 1184 – 1185 годах неможет вызвать одобрения и объяснить нам появление посвященной ему поэмы.
Если в 1176 г. половцыповоевали только шесть пограничных городков, даже не поименованных в летописи,то теперь, в  1185 г.,  было повоевано и разорено все Посемье,  и, самое главное, были порублены или плененыв степи тысячи воинов со всей Северной земли – из Новгорода, Путивля,Трубчевска, Рыльска, Курска и других городов. И если, несмотря на все это певецнашел множество тонких и сильных средств оправдания князя Игоря, смягчения егонесомненной вины, то причина этого лежит далеко за пределами личной симпатии кИгорю и искать ее надо в общем положении всей Южной Руси летом 1185 года.
Нужны были чрезвычайные мерыдля того, чтобы собрать все русские силы, устранить княжеское непособие ипрежде всего помочь Игорю, обезопасить обезлюдевший участок обороны,«загородить Полю ворота», неосмотрительно распахнутые северским князем.
Все это, вместе взятое,определяет время написания «Слова о полку Игореве» — тревожного, страстногопризыва к единству действий всех князей: оно было бы уже бесполезно в 1186году,. Когда о половцах ничего не было слышно, и за весь год летописец занес всвою летопись только одну фразу о постройке Святославом Благовещенской церкви вЧернигове.
Мы должны исключить нетолько тихий 1186 год, но и следующий (последний из возможных), 1187 год, таккак в «Слове…» нет призыва к Владимиру Глебовичу Переяславскому, тяжелораненному в мае – июне 1185 г. А к 1187 году Владимир почувствовал себя в силахпринять участие в походе, но 18 апреля в пути скончался. В «Слове…» Владимирупоминается как живой, но «стонущий под ранами». Следовательно, крайняя датанаписания «Слова о полку Игореве» должна определяться не 18 апреля 1187 года,как это обычно делается, а 1185 годом, когда, во – первых, был вполне актуаленпризыв «загородить Полю ворота», а во – вторых, князь Владимир Переяславскийбыл еще жив, но к нему бесполезно было обращаться с этим призывом ввиду еготяжелого состояния.
Рассмотрение «Слова о полкуИгореве» на фоне конкретной исторической обстановки 1185 – 1187 годов приводитк мысли, что,  во – первых, оно написанов разгар событий, как вполне реальное и своевременное обращение какого – то киевлянинак тем русским князьям, которые могли и должны были летом 1185 года спасти ЮжнуюРусь от нависшей над ней угрозы. Во – вторых, мы видим, что поэма, написанная втаких исключительных условиях, не позволяетсчитать ее созданной в осуждениеИгоря, а все старания смягчить его вину, примирить современников с Игорем прямовытекают из общей задачи поэмы – собрать воедино все русские военные  силы и закрыть образованную Игорем брешь.Игорь поневоле стал центральной фигуройпоэмы, так как нужно было в самую первуюочередь помогать земле Игоря.
Автор поэмы слишком малоговорит о Северской земле и слишком подчеркивает общерусскую значимостьединства всех князей для того, чтобы признать в нем северянина, члена Игоревойсеверской дружины.
Сторонники северскогопроисхождения автора «Слова…» обычно опираются на яркость изображения походаИгоря, битвы и побега, находя в нем «эффект присутствия». Но ведь и сонСвятослава, и разгадывающие его киевские бояре описаны так, как если бы самавтор присутствовал при рассказе князя и слышал обращение бояр к князю. «Эффектприсутствия» ощутим и в разговоре половецких ханов, скачущих по следу Игоря,хотя мы прекрасно понимаем, что в данном случае это обычный литературный прием.
Святослав Всеволодович иРюрик Ростиславич, приняв Игоря в Киеве, созвали ряд князей или их представителейи решали лбщерусские вопросы обороны и помощи обездоленной Северщине. Вдополнение к дипломатическим переговорам князей на прощальном пиру и могла бытьисполнена великая поэма, которая должна была смягчить сердца недругов Игоря ивдохновить всех князей «загородить Полю ворота».
Успех переговоровподкрепленных пламенным «Словом о полку Игореве», отражен и в концовке поэмы:Игорь уезжает из Киева, и «страны ради, гради весели». Автор как бы благодариткнязей и их дружины за стремление бороться с половцами. 
Возвращаясь к вопросу овозможности отнесения автора «Слова…» к ближайшему окружению князя Игоря,следует заметить, что придворный певец Игоря обязательно завершил бы подробнуюкартину бегства князя из плена возвращением его в родную Северскую землю, всвою столицу, встречей с трогательно призывавшей его Ярославной. Автор поэмывсе это пропустил; он отметил только возвращение Игоря в «Русскую землю» и егопребывание в Киеве, откуда он уехал, неся «странам и градам» радостную весть,очевидно о получении просимой помощи.
Все это еще раз убеждает насв том, что автор был киевлянином и смотрел на события не как придворный князяИгоря, а как представитель Киева, интересующийся общерусской стороной событий.
Еще один очень существенныйаргумент против причисления автора «Слова о полку Игореве» ко двору ИгоряСвятославича. Коалиция северских князей под предводительством Игоря названа впоэме то «Ольговым хоробрым гнездом», то «Ольговичами».
В «Слове о полку Игореве»отражен тот случай, когда автор поэмы не выступает против Ольговичей, а,наоборот, стремится вызвать сочувствие к ним и говорит об их рыцарственности:«Ольговичи, храбрыи князи,  доспели набрань…»
Применение же тойсобирательной формы, которая употреблялась при дворах Мстиславичей и Ростиславичейи никогда не применялась при дворах самих Ольговичей, свидетельствует в пользутого, что автор «Слова о полку Игореве» не имел отношения ко двору ИгоряСвятославича, одного из «Ольговичей».
Исторический раздел «Слова…»неразрывно связан с оценкой  автором техкнязей и княжеских династий, среди которых он жил и которых он оценивал в своейпоэме.
Трудно связать с княжескойветвью Ольговичей поэта, который специально углубился в историю прошлогостолетия, чтобы доказать, что дед этих князей, давший им имя «Ольговичей», былглавным злодеем Руси и первым в самых черных делах. Тонко проведенный спор сБояном, восторженное отношение к Всеславу Полоцкому и Владимиру Мономахузаставляют нас отказаться от княжьих дворов Ольговичей как того места, гдемогла родиться поэма.
Автор«Слова о полку Игореве», окидывая взором всю Русь, не при­менял никакогообщего, собирательного имени к русским князьям. Ни в исторических экскурсах, нив обращениях к своим современникам он не объединял их под именем Владимировыхили Игоревых внуков (подразумевая «Игоря Старого», убитого в 945 г., иВладимира I Святого). Поэт пользуется делением русских князей на две ветви: наполоцких Всеславичей и на многочисленных потомков Ярослава Мудрого; средипоследних он выделяет однажды Ольговичей. Всеславичи и Ярославичи имели общегопредка—Владимира Святого (Всеслав его внук, а Яро­слав—сын), но автор, при всемего стремлении к объединению русских сил, не воспользовался общимпроисхождением, что еще раз подтверждает высказанную выше мысль о том, что под«Старым Владимиром» никак нельзя подразумевать Владимира I.
Рассмотрим отношение автора«Слова» к Ольговичам. Оно не однозначно, как не однозначны устремления идействия самих чернигово-северских Ольговичей.
Вполне ясно и не вызывает разноречий отношениеавтора к Игорю Святославичу: осуждение всех сепаратных действий и выпячиваниелич­ной храбрости и рыцарственности Игоря. Величественный замысел по­искать«града Тьмутороканя», преломить копье в конце поля Половецкого сопровождаетсяавторскими ремарками, которые сразу снижают эти горделивые, но невыполнимыемечты: «… спала князю ум похоти…» Сам великий князь со слезами на глазахобвиняет своих двоюродных братьев в трагической торопливости: «рано естаначала… себе славы искати», «се ли створисте моей сребреней седине?» Ввеликокняжеских палатах инозем­ные гости
                                   «Кають князяИгоря
                                   иже погрузижир во дне Каялы, рекы половецкыя
                                                     рускаго злата насыпаша.
                                   Ту Игорькнязь выседе из злата седла
                                                     а в седло кощиево.
                                   Уныша боградом забралы
                                                      а веселие пониче».
Все приведенные слова поэта — тяжелый обвинительный акт Игорю от именипогубленных им воинов, их жен и вдов, от имени всей Руси и ее великого князя,от имени православной и католической Европы. Если бы поэт не сказал всегоэтого, если бы он преуменьшил размеры катастрофы, то в его речи прозвучала быфальшь, он не достиг бы своей высокой цели — помочь общими силами Игорю радиспасения от новых несчастий всей Руси.
Из этой общей устремленностирождался и второй мотив поэмы — храбрость и рыцарственность князя Игоря,смелого сокола, долетевшего почти до моря. Игорь не щадил себя, заранее связавсвою судьбу с судь­бой своих воинов: «С вами, русичи, хощу главу своюприложити, а любо испити шеломомь Дону!» Игорь был, очевидно, в гуще боя, былранен, и об этих ранах поэт не устает напоминать, объединяя их с судьбой всейРуси:
                                     «Вступита,господина, в злата стремень
                                     за обидусего времени,
                                     за землю Рускую,
                                     за раныИгоревы, буего Святъславлича!»
Ярослав Всеволодич по всем своим действиям настолько сходен со своимдедом Олегом Святославичем, что невольно возникает мысль о со­знательнойаналогии, задуманной автором «Слова о полку Игореве». Образ Олега «Гориславича»важен был в поэме и сам по себе, для того чтобы напомнить о том, кто первымвступил в союз с половцами, но он имел еще две грани: во-первых, Олег былродоначальником Ольговичей и, во-вторых, сходство внука с дедом было настольковелико, что избав­ляло поэта от необходимости в открытую обличать Ярослава,второго по могуществу Ольговича, достаточно было намеков.
Еще один намек, и тожевраждебный Ярославу Черниговскому, содер­жится в заключении раздела,посвященного этому князю:
                                          «Се уРим крпчат под саблями половецкыми
                                                            а Володимир под ранами.
                                           Туга и тоска сыну Глебову!»
Сторонникамтого взгляда, что автор «Слова» был придворным пев­цом Ольговичей, очень трудноотстоять свои позиции. Во всяком случае, все отчинные левобережные землиОльговичей должны быть исключены. Из всех тогдашних Ольговичей остается одинСвятослав Всеволодич Киевский, которому поэт симпатизирует без оговорок и безнамеков, но он не только один из Ольговичей, он великий князь.
Рассмотрим перечень техкнязей, к которым автор поэмы обратился с призывом о помощи. На первом местестоит сын Юрия Долгорукого — Всеволод Большое Гнездо. Киевляне долго враждовалис его отцом; его самого в свое время предпочли смоленским Ростиславичам, но в1185 г. имели полное право пожалеть об отсутствии его многочисленных войск.
В отличие от всех другихкнязей, которых автор «Слова» призывал встать за землю Русскую, ко Всеволоду онс таким призывом не обратился. Он только соблазнял князя возможным обилиемполона и как бы спрашивал Всеволода, не думает ли он «прелетети издалеча отнязлата стола поблюсти». Возможно, что это вытекало из реальной военнойобстановки лета 1185 г. Кончак и Гзак были рядом, за Сулой, а помощь отВсеволода могла подоспеть не ранее чем через месяц — полтора после посылки кнему гонца.
Вслед за Всеволодом Владимиро-Суздальским,находившимся далеко за левым флангом русской обороны, поэт переходит к центруРуси, обра­щаясь к Рюрику Киевскому и Давыду Смоленскому. Отношение автора«Слова» к братьям Ростиславичам различно, как резко различно было поведениебратьев в этой войне с Кончаком и еще ранее, в 1176 г., во время нападенияполовцев.
Автор напоминает братьям об их совместномпоражении, когда храбрые дружинники, будучи ранены, рыкали как туры, когдабоярские или княжеские золоченые шлемы «по крови плаваша». Напоминает он тольконамеком, не восхваляя Рюрика и не порицая «непритягшего» Да­выда.
            Совсем свежа была в памятинеслыханная измена Давыда во время отражения Кончака у Киевских гор в мае—июне1185 г. Святослав и Рюрик стояли у Канева, а Давыду был поручен важнейший бродчерез Днепр у Треполя. Полки Давыдовы отказались форсировать Днепр: «… уже сяесмы изнемогле», хотя ни в одном бою они не участво­вали. За Днепром половцыштурмовали Переяславль, громили Римов, а русские князья «опоздишася ожидающеДавыда [со] Смоляны». Впро­чем, ждать его было уже бесполезно: «Давыдвозвратися опять [вспять] со Смолняны».
С этой изменой связано исочувствие автора Владимиру Переяслав­скому («… туга и тоска сыну Глебову»), иосуждение «княжьего непосо­бия», вложенное в уста Святослава. О трусливомбегстве Давыда поэт вспомнил еще раз там, где он подводил итог своимисторическим разы­сканиям:
                                       «О,стонатн Рускон земли,
                                      помянувшс первую годину
                                                        ипервых князей!
                                       ТогоСтарого Владимира
                                       нельзебе пригвоздитн к горам Киевьскым:
                                       сего боныне сташа стязи Рюриковы,
                                                        а друзии — Давыдовы
                                       Но рознося им хоботы пашут,
                                                        копиа поют!»
Здесь у поэта не простаяконстатация только что описанного положе­ния на Киевских горах, когда Давыдушел восвояси, а Рюрик мужественно двинул полки на Кончака. — здесь РюрикРостиславич, великий князь Киевский, поднят почти на один уровень со своимвеликим прадедом— «Старым Владимиром» — и показан как продолжатель егоблагородного дела защиты Руси. По отношению к Рюрику поэт избегал велеречивостии пышных похвал, но достаточно твердо поставил его на почетное место. Рюрик иДавыд даны автором «Слова» в таком же противопоставлении, как Владимир Мономахи Олег «Гориславич».
В призыве о помощи в «Словео полку Игореве» вслед за Ростиславичами стоит Ярослав Осмомысл Галицкий, адалее идут волынские кня­зья, возглавляемые Романом Мстиславичем.
Автор «Слова о полкуИгореве» подробно объяснил, почему он не призывал к защите Руси многочисленныхполоцких князей: у них были свои заботы, свои враги; из всего полоцкого гнездаВсеславлих внуков (фактически правнуков) автор упомянул только Васильковичей,шурьев Святослава Всеволодича Киевского. Но без всяких объяснений отверг­нутыавтором сыновья Юрия Ярославича Туровского (линия Святополка Изяславича) — Ярополк, Святополк, Ростислав, Глеб Туровский, Ярослав Пинский, хотя двоепоследних участвовали в прошлогоднем по­ходе Святослава и Рюрика на Ерельпротив Кобяка.
Не обратился поэт с призывоми к сыновьям Владимира Мстиславича «мачешича» - Мстиславу, Ростиславу, Святославу, хотя их владения прямо подходили ктеатру военных дейст­вий против Кончака и сами они входили в понятие «околнихкнязей».
 Автор «Слова» назвал семерых князей измладшего, седь­мого, колена и обошел своим призывом две значительные княжескиеветви, связанные к тому же высоким родством с европейскими королев­скимидомами.
К каким же избраннымкнязьям, к каким землям обратил поэт свои пламенные слова? Прежде всего этоцепь больших, пограничных со степью княжеств (из которой выпало северскоезвено) — княжества Суз­дальское, Черниговское, Киевское, Галицкое.
Помимогеографо-стратегического принципа здесь присутствует и напоминание ородственных связях князей с Игорем или его женой: Всеволод Суздальский—роднойдядя Евфросиньи Ярославны, Ярослав Осмомысл — ее отец, тесть Игоря; ЯрославЧерниговский — тесть храброго Владимира Переяславского, принявшего на себя ударвсех войск Кончака. Эта часть перечня вполне ясна и понятна. Для оценкисубъективных взглядов автора интереснее вторая часть — обращение к князьям«второго эшелона». Здесь автор отбирает князей только «.Мстиславова племени»,понимая под ним потомков Мстислава Великого от его первой жены.
Симпатии автора «Слова»выявились очень определенно. Они заставляют нас вспомнить четко выраженное влетописи пристрастие Петра Бориславича к «Мстиславову племени».
Споры о том, кого следуетсчитать «тремя Мстиславичами», не влияют на общую оценку симпатий автора«Слова», так как все предлагаемые варианты замкнуты в рамках того же«Мстиславова племени».
Антипатии автора «Слова» тоже возвращают нас к томуже киев­скому летописцу: в «Слове», как и в летописи, проявлено пренебрежение ксыновьям «мачешича» и к сыновьям «злодея Изяславичей» Юрия Туровского.
Особо следует рассмотреть отношение автора «Слова ополку Игореве» к главной фигуре поэмы, к Святославу Всеволодичу Киевскому. Неподлежит сомнению восхищение автора полководческой, антиполовецкойдеятельностью Святослава. Великий и грозный Святослав усыпил «лжу», притрепавее своими сильными полками; он «наступил на землю Половецкую», ему поют славунемцы, венецианцы, греки и мораване, одновременно порицающие Игоря.
Обращение к русским князьям начинается«златым словом» самого Святослава и незаметно переходит в авторский текстпоэта, который идет как продолжение его речи, как призывы с соизволения«великого и грозного» Святослава. Главная мысль «златого слова» — необходи­мостьединства действий, необходимость «пособия» князей Руси вели­кому князю: «Но сезло—княжье ми непособие...»
В научной литературе частовстречается оценка автора «Слова» как борца за единство Руси против феодальнойраздроблен­ности. Однако в самой поэме мы не найдем опоры для этой точки зре­ния.Кристаллизация самостоятельных княжеств -  королевств все еще ощущалась как новое, положительное явление.Господствующий класс – боярство — стремился к мирному созидательному развитию,резко осу­ждая княжеские усобицы, но никогда не проповедуя возврата к единойимперии XI в. Русским землям в конце XII в., когда оборона южных рубежей былауже доведена до совершенства, нужна была только согла­сованность действий всехкнязей, отсутствие не только прямых усобиц, но и распрей. В «Слове о полкуИгореве» нет ни одного намека на желательность ликвидации самостоятельных исуверенных княжеств. Наоборот, каждый из крупных князей воспет именно какнезависимый в своих замыслах и действиях монарх. Ярославу Черниговскомуподвластны были могуты, татраны, Всеволоду Суздаль­скому — рязанские князья;Ярослав Галицкий грозит Венгрии, судит суды до Дуная, отворяет ворота Киеву. Нив одном из обращений нет и следа подчиненности этих князей Киеву, киевскомукнязю. Все они прославлены своим могуществом ч самостоятельностью. Поэт не соби­ралсявозвращать историю вспять к единой Киевской Руси. На самого великого князяКиевского поэт смотрит как на полководца, осуществляющего общерусские походыпротив половцев. Игорь и Всеволод названы «сыновцами» (хотя были двоюрод­нымибратьями) Святослава не по его великокняжескому месту в Киеве, а по положениюСвятослава как старейшего в Ольговичах и сохраняв­шего домениальные права вЛевобережье.
В характеристике Святославанет ничего, что говорило бы о его первенствующем положении среди князей, окаких бы то ни было его ве­ликокняжеских правах. Он — полководец, ведущийрусские войска по холмам и яругам, через потоки и болота к половецкомуЛукоморью; он – победитель Кобяка, старый сокол, не дающий своего гнезда вобиду. Заметную роль при князе играет его боярская дума: бояре знакомят его сположением дел, бояре указывают ему образ действия: «Дон ти, княже, кличет изоветь князи на победу».
Политическую программу автора «Слова…» можнопредставить себе близкой к программе новгородского боярства: князь должен бытьру­ководителем военных сил и должен прислушиваться к воле боярства. Но вотношении противодействия усобицам других князей поэт не возлагает на великогокнязя Киевского никаких надежд и не наделяет его особыми правами в отношениядругих суверенных государей.
Как известно, Святославкняжил совместно с Рюриком; «Слово…» не дает нам почувствовать этого. Впрочем,и в реальной жизни, и в Киевской летописи Святослав всегда безусловно выдвинутна первое место. Дважды Святослав проигрывал сражения за Киев (в 11/о и 1181гг.), и оба раза военный проигрыш оборачивался для него полити­ческой победой.Врагами Святослава были не киевляне, а Ростиславичи, от которых он вскоре ибежал, но потом неожиданно получил Киев, вероятно по воле киян,воздействовавших на Ростиславичей. Киевлянам, вероятно, казалось, что вокругубеленного сединами и умудренного многолетним опытом Святослава легче былосплотить других князей для защиты Руси; поддерживая Ольговича Святослава, кияненадеялись обезопасить себя со стороны всего Левобережья. Когда же в 1187 г.окончательно выявилось бессилие Святослава заставить своего родного братаЯрослава действовать против половцев, киевляне перенесли свое внимание наРюрика. В 1185 г. главной политической фигурой для киевлян был еще Святослав,что и отражено в «Слове».
Суммируя все, что можноизвлечь из самого «Слова о полку Игореве» о его авторе, следует сказать, чтоавтор выглядит влиятельным киевлянином, мудро и независимо оценивающим каксовременных ему князей, так и их предков. Автор враждебно настроен кОльговичам: он выпустил имя Святослава Ярославича даже из описания пле­ненияШарукана, он навеки заклеймил Олега Святославича, обосновав право называть его«Гориславичем»; он осудил и современных ему Ольговичей -  бездеятельного Ярослава Черниговского ибезрассудных често­любцев Игоря и Всеволода Северских. Конечно, сама задачапоэмы заставляла автора смягчить вину Игоря, подчеркивать его рыцарствен­ность,фиксировать внимание на его личной храбрости, но эти оправда­ния не заслонили впоэме тоски и печали всей Руси. Осуждая Ольговичей, автор вступает в полемику спрославленным Бояном, песнотворцем Святослава Ярославича и «когана» ОлегаСвятославича.
Из современных ему князейпоэт отдает предпочтение «Мстиславову племени».
Положительными героямипоэмы, торжественно воспетыми автором «Слова», являются три князя, избранные напрестол по воле самих киевлян: Всеслав Полоцкий, Владимир Мономах и СвятославВсеволодич.
Переместив свое внимание скнязей, современных автору «Слова о полку Игореве», на тех летописцев, которыеописывали кня­жеские дела, мы как бы переходим из мира реальных людей с подлин­нымиименами, родословиями, биографиями в мир условных лиц, имена которых ненадежныи лишь угадываются нами. В результате анализа творчества летописцев перед намивстают очень определенные, колоритные, наделенные индивидуаль­ными чертамиживые люди, «слуги своего времени», то ведущие яростную полемику друг с другом,то почтительно продолжающие дела предшественников. Они все по — средневековомуанонимны; лишь изредка у кого-нибудь, из них неожиданно напишется на страницахлетописи фраза в первом лице, и мы узнаем, что летописец участвовал в событии:шел за княжеским гробом, пел с князем на клиросе, присутствовал на торжествеепископской хиротонисии. Иногда сквозь т