Петрарка

ПЕТРАРКА (Petrarca)Франческо (1304-1374), итальянский поэт, родоначальник гуманистической культурыВозрождения. «Канцоньере» («Книга песен») — сонеты,канцоны, секстины, баллады, мадригалы на жизнь и смерть Лауры(1327-74) — лирический дневник, образец поэтического самовыражения,проникнутого противоречием между аскетическим средневековым мироощущением иновым видением мира. Поэмы: «Африка» (1339-42; на латинском языке) о 2-йПунической войне, «Буколики» (1346-57). Автобиографическая проза («Моя тайна, илиКнига бесед о презрении к миру», 1342-43; «Письмо к потомкам», 1374). Оказалзначительное влияние на развитие европейской поэзии.
Явление Петрарки огромно.Оно не покрывается никаким самым высоким признанием его собственно литературныхза­слуг. Личность, поэт, мыслитель, ученый, фигура обществен­ная — в немнераздельны. Человечество чтит великого итальянца прежде всего за то, что он,пожалуй, как никто другой, способ­ствовал наступлению новой эпохи открытия мираи человека, про­званной Возрождением.
Говорить о Петрарке —значит говорить о мысли и искусстве уходящего Средневековья, говорить оГуманизме и Возрождении, говорить о петраркизмеитальянском и европейском. Петрарка был первым великим гуманистом, поэтом игражданином, кото­рый сумел прозреть цельность предвозрожденческихтечений мысли и объединить их в поэтическом синтезе, ставшем програм­мойгрядущих европейских поколений. Своим творчеством он сумел привить этимгрядущим разноплеменным поколениям Западной и Восточной Европы сознание — пустьне всегда чет­кое — некоего духовного и культурного единства, благотвор­ностькоторого сказывается и в современный нам век.
Петрарка — родоначальникновой европейской поэзии. Его «Канцоньере» (или«Книга песен») надолго определил пути раз­вития европейской лирики, став своегорода непререкаемым образцом. Если на первых порах, для современников и младшихгуманистов, Петрарка являлся великим реставратором классиче­ской древности,провозвестником новых путей в искусстве и литературе, непогрешимым учителем,то, начиная с 1501 года, когда стараниями Пьетро Бембо и типографщика Альдо Мануцио Вати­канский кодекс 3197 «Канцоньере»был предан широкой гласности, началась эпоха петраркизма,причем не только в поэзии, но и в области эстетической и критической мысли. Петраркизм вышел за пределы Италии. Свидетельством тому«Плеяда» во Франции, Гонгора в Испании, Камоэнс вПортугалии, Шекспир и елизаветинцы в Англии. Без Петрарки их лирика была бы нетолько непо­нятной для нас, но и попросту невозможной.
Мало того, Петрарка проторилсвоим поэтическим наследникам путь к познанию задач и сущности поэзии, познаниювнут­реннего мира человека, его нравственного и гражданского призвания.
личность ипоэт
В невольно возникающем причтении Петрарки автопор­трете бросается в глаза одна черта: потребность влюбви. Это и желание любить, и потребность быть любимым. Предельно четкое своевыражение эта черта нашла в любви поэта к Лауре, глав­номупредмету всего «Канцоньере». Любви Петрарки к Лауре посвящено неисчислимое количество трудов ученых инеученых, и потому говорить тут об этом подробно не имеет смысла. С нужнойполнотой читатель все узнает из самих стихотворений. Необходимо лишь заметить,что Лаура — фигура вполне реальная, внеш­няябиография ее в самых общих чертах известна и большого интереса не представляет.О «внутренней» же рассказывает сам поэт. Конечно, как всегда бывает в настоящейпоэзии, любовь эта сублимированная, к концу жизни поэта несколько приутихшая иедва ли не слившаяся с представлением о любви райской, да и самим Раем.
Конкретнее в жизни Петраркилюбовь к матери, к домашним: (брату Герардо иплемяннику Франческо), к многочисленным дру­зьям: ГвидоСетте, Джакомо Колонна,Джованни Боккаччо и многим другим. Вне дружбы, вне любви к ближним и вообще клюдям Петрарка не мыслил себе жизни. Это накладывало определенный нравственныйотпечаток на все им написанное, привлекало к нему, повсеместно делало своим,любимым.
Еще одна черта, которуюобнажал сам поэт, за которую порой (особенно на склоне лет) себя бичевал: этолюбовь к славе. Не в смысле, однако, простого тщеславия. Желание славы уПетрарки было теснейшим образом связано с творческим импульсом. Оно-то вбольшой степени и побудило Петрарку заняться писатель­ством. С годами и эталюбовь, любовь к славе, стала умеряться. Достигнув беспримерной славы, Петраркапонял, что она вызы­вает в окружающих куда больше зависти, чем добрых чувств. В«Письме к потомкам» он с грустью пишет о своем увенчании, а перед смертью готовдаже признать триумф Времени над Славой.
Любопытно, что любовь к Лауре и любовь к Славе между собой не только не враждовали,но даже пребывали в тесном единении, что подтверждалось устойчивой в поэзииПетрарки сим великой: Лаура и лавр. Но так было допоры до времени. В годы самоочистительных раздумийПетрарка вдруг почувствовал, что и любовь к Лауре, ижелание Славы противны стремлению обрести вечное спасение. И вовсе не потому —а это чрезвычайно суще­ственно для Петрарки! — что они греховны сами по себе.Нет! просто они мешали вести тот образ жизни, который надежно подвел бы его кспасению. Осознание этого противоречия повер­гло поэта в глубокое душевноесмятение, умеряемое, впрочем, писанием трактата, где он пытался со всейоткровенностью обна­жить свое душевное состояние.
Конфликт этот был лишьчастным случаем конфликта более общего и философски более значимого: конфликтамежду много­численными радостями земного бытия и внутренней религиознойконцепцией.
К земным радостям Петраркаотносил прежде всего окружа­ющую природу. Он, как никто из его современников,умел ви­деть и наблюдать ее, умел наслаждаться травой, горами, водой, луной исолнцем, погодой. Отсюда и столь частые и столь лю­бовно написанные в егопоэзии пейзажные описания. Отсюда же тяга Петрарки «к перемене мест», кпутешествиям, к возможно­сти открывать для себя все новые и новые чертыокружающего мира.
К несомненным земнымрадостям относил Петрарка и веру в красоту человека и могущество его ума. К нимже он относил любое творческое проявление: будь то в живописи (сошлюсь на егосуждения о Симоне Мартини и Джотто),в музыке, философии, поэзии и т, д.
За эти существеннейшиекачества человека Петрарка благода­рил Творца. Но эти же качества могли явитьсяи причиной гибели человека.
Тут надо сказать два словао личной религиозности Петрарки. Предписаниями религии он не манкировал.Соблюдал их неукос­нительно и без рассуждения, в дебри теологии не встревал. Нои отказа от радостей жизни не было. Многочисленные его друзья и родной и горячолюбимый брат Герардо отрешились от всего земного иуединились в своих обителях. Петрарка их одобрял, но примеру не следовал.Молчаливо принимая созданное единым Творцом и порой вознося ему хвалу, Петраркабыл не чужд и протеста. Ведь это именно он, Петрарка, восклицал: «… что это замир вокруг?.. Почему Ты отворачиваешься от него? Разве Ты забыл о нашей нищетеи страданиях?»
Петрарка не отказывался отпривилегий, связанных с его духовным саном, но никогда не соглашался принятьконкретную должность, взять на себя обязанности по спасению чужих душ.
Петрарка был поразительновосприимчив ко всему, что его окружало. Его интересовало и прошлое, инастоящее, и будущее. Поразительна и широта его интересов. Он писал о медицинеи о качествах, необходимых для полководца, о проблемах воспитания и ораспространении христианства, об астрологии и о падении воинской дисциплиныпосле заката Римской империи, о выборе жены и о том, как лучше устроить обед.
Петрарка превосходно зналантичных мыслителей, но сам в области чистой философии не создал ничегооригинального. Кри­тический же его взгляд был цепок и точен. Много интересногоим написано о практической морали.
Сторонясь мирской суеты,Петрарка жил интересами време­ни, не был чужд и общественных страстей. Так, онбыл яростным патриотом. Италию он любил до исступления. Ее беды и нужды былиего собственными, личными. Тому множество подтвержде­ний. Одно из них —знаменитейшая канцона «Италия моя». Заветным устремлением его было видетьИталию единой и могу­щественной. Петрарка был убежден, что только Рим можетбыть центром папства и империи. Он оплакивал разделение Италии, хлопотал овозвращении папской столицы из Авиньона в Вечный город, просил императора КарлаIVперенести туда же центр империи. В какой-то моментПетрарка возлагал надежды на то, что объединение Италии будет проведеноусилиями Кола ди Риенцо.Самое страшное для Петрарки — внутренние распри. Сколько усилий он приложил,чтобы остановить братоубийственную войну между Генуей и Венецией за торговоепреобладание на Черном и Азовском морях! Однако красноречивые его письма кдожам этих патрицианских республик ни к чему не привели.
Петрарка был не толькопатриотом. Заботило его и граждан­ское состояние человеческого общежитиявообще. Бедствия и нищета огорчали его, где бы они ни случались.
Но ни общественные иполитические симпатии, ни принадлеж­ность к церковному сословию не мешалиосновному его призва­нию ученого и литератора. Петрарка отлично понимал, чтодля этого нужна прежде всего личная свобода, независимость (тут и он мог бывоскликнуть, что «служенье муз не терпит суеты»). И надо сказать, что Петраркаумел находить ее повсюду, где ему доводи­лось жить. Кроме, понятно, Авиньона —этого нового Вавилона» — за что он ненавидел его еще и особенно. Именноблагодаря такой внутренней свободе — хотя иной раз дело и не обходилось безмеценатов — Петрарке удалось создать так много и так
Девятую, окончательную,редакцию содержит так называемый Ватиканский кодекс под номером 3195, частичноавтографи­ческий.
По этому Ватиканскомукодексу, опубликованному фототипи­ческим способом в 1905 году, осуществляютсявсе новейшие кри­тические издания.
В Ватиканском кодексе междупервой и второй частями вшиты чистые листы, заставляющие предполагать, чтоавтор намеревался включить еще какие-то стихотворения. Разделение частейсохраня­ется: в первой — тема Лауры—Дафны (лавра), вовторой —Лау­ра — вожатый поэта по небесным сферам, Лаура — ангел-хра­нитель, направляющий помыслы поэта квысшим целям.
В окончательную редакциюПетрарка включил и некоторые-стихи отнюдь не любовного содержания: политическиеканцоны, сонеты против авиньонской курии, послания кдрузьям на раз­личные моральные и житейские темы.
Особую проблему составляетдатировка стихотворений сбор­ника. Она сложна не только потому, что Петраркачасто возвра­щался к написанному даже Целые десятилетия спустя. А хотя бы ужепотому, что Петрарка намеренно не соблюдал хронологию и порядке расположениястихотворного материала. Соображения Петрарки нынче не всегда ясны. Очевиднолишь его желание избе­жать тематической монотонности.
Одно лишь наличие девятиредакций свидетельствует о неустанной, скрупулезнейшей работе Петрарки над «Канцоньере». Ряд стихотворений дошел до нас в несколькихредакциях, и по ним можно судить о направлении усилий Петрарки. Любопытно, чтов ряде случаев, когда Петрарка был удовлетворен своей рабо­той, он делал рядомс текстом соответствующую помету.
Работа над текстом шла вдвух главных направлениях: удале­ние непонятности и двусмысленности, достижениебольшей музы­кальности.
На ранней стадии Петраркастремился к формальной изо­щренности, внешней элегантности, к тому, словом, чтотак нравилось современникам и перестало нравиться впоследствии. С года­ми, скаждой новой редакцией, Петрарка заботился уже о другом. Ему хотелось добитьсявозможно большей определенности, смы­словой и образной точности, понятности иязыковой гибкости. В этом смысле очень интересно суждение Карло Джезуальдо (ко­нец XVI— начало XVIIвв.), основателя знаменитой Академии музыки, прославившегося своимимадригалами. Про стих Петрарки он писал: «В нем нет ничего такого, что было быневоз­можно в прозе». А ведь эта тяга к прозаизации стиха, в наше время особоценимая, в прежние времена вызывала осуждение. В каче­стве образца такогонамеренного упрощения стихотворной речи приводят XVсонет:
                                  
                                   Я шаг шагну-— и оглянусь назад.
                                    И ветерокиз милого предела
                                     Напутственныйловлю...
                                 ------------------------------------------------------      
                                     Но вспомнювдруг, каких лишен отрад,
                                     Как дологпуть, как смертного удела
                                     Размерен срок, — и вновь бредунесмело,
                                     И вот —стою в слезах, потупя взгляд.
В самом деле, отказавшисьот стиховой разбивки и печатая этот текст в подбор, можно получить отрывокритмически упо­рядоченной прозы. И это еще пользуясь переводом Вяч. Ивано ва,лексически и синтаксически несколько завышенного.
Странно, что такойпроницательный критик и знаток итальян­ской литературы, как Де Санктис, не увидел этой тенденции в Петрарке. Де Санктису казалось, что Петрарке свойственно обо­жествлениеслова не по смыслу, а по звучанию. А вот Д'Аннунцио,сам тяготевший к словесному эквилибризму, заметил этутенден­цию.
Единицей петрарковской поэзии является не слово, но стих ли, вернее,ритмико-синтаксический отрезок, в котором отдельеслово растворяется, делается незаметным. Единице же этой
Петрарка уделялпреимущественное внимание, тщательно ее обра­батывал, оркестровал.
Чаще всего у Петраркиритмико-синтаксическая единица заключает в себе какое-нибудь законченноесуждение, целостный образ. Это прекрасно усмотрел великий Г. Р. Державин, кото­рыйв своих переводах из Петрарки жертвовал даже сонетной формой ради сохранениясодержательной стороны его поэзии.
Показательно и то, чтоПетрарка относится к ничтожному числу тех итальянских поэтов, чьи отдельныестихи вошли в по­словицу.
Как общая закономерностьслово у Петрарки не является поэтическим узлом. В работах о Петраркеотмечалось, что встреча­ющаяся в отдельных его стихотворениях некоторая «прециозность» носит характер скорее концептуальный, чемвербальный. Хотя, конечно, есть примеры и обратные. Примером может слу­жить Vсонет; он построен на обыгрывании имени Ла-у-ре-та:
                                         Когда,возжаждав отличиться много,
                                        Я ваше имя робконазову —
                                        ХваЛА божественная наяву
                                        Возноситсяот первого же слога.
                                         Нонекий голос Умеряет строго
                                         Мою РЕшимость, как по волшебству:
                                        ВассаломсТАть земному божеству —
                                         Не длятебя подобная дорога.
Можно было бы сослаться ина сонет CXLVIII, первая строфа которогоцеликом состоит из звучных географических названий.
Интересно, что этотрафинированно-виртуозный, «второй» Петрарка, особенно бросался в глаза и многимкритикам, а еще больше переводчикам. Эта ложная репутация, сложившаяся не безпомощи эпигонов-петраркистов, воспринявших лишьвиртуозную сторону великого поэта, сказалась на многих переводческих рабо­тах.В частности, и у нас в России. Словесная вычурность, нарочитая синтаксическаяусложненность, за редкими исключениями, почти общая болезнь.
К сожалению, репутация этаоказалась довольно устойчивой. С легкой руки романтиков, отметивших тягу«второго» Петрарки как несомненный, с их точки зрения, порок, этот «второй»Петрарка надолго если не заслонил, то значительно исказил «пер­вого» и«главного» Петрарку, который и позволил ему стать одним из величайших поэтовмира.
В приложении к «Книгепесен» даются два письма Петрарки, носящих автобиографический характер. Они нетолько интересны сами по себе. Они, как думается, помогут читателю глубже разо­братьсяи оценить «Канцоньере». В каком-то смысле они явля­ютсябесценным к нему комментарием.
Сам «Канцоньере»печатается в несколько необычном виде. Обычно стихотворения, его составляющие,печатаются вперемеш­ку, со сплошной нумерацией. То есть так, как это былозафиксиро­вано в упоминавшемся Ватиканском кодексе. Печатая сборник целиком,такой порядок бесспорен.
В данном же изданииполностью печатаются только сонеты — самая известная и распространенная частьсборника. Остальные же стихотворные пьесы (канцоны, баллады, мадригалы и сексти­ны)— выборочно. Отобраны, как нам кажется, наиболее значи­тельные и интересные изних и к тому же в переводе одного поэта. Отсюда два раздела: сонеты и другиестихотворения.
Для интересующихсятворчеством Петрарки приводим самую основную библиографию работ и изданий нарусском языке.
Работы о Петрарке: А. Н.Веселовский. Петрарка в поэтической исповеди «Canzomere». СПб., 1912; М и х. Коре-л и н. Ранний итальянскийгуманизм и его историография, т. 2 (Франческо Петрарка. Его критики ибиографы), изд. 2-е. СПб., 1914; р. Хлодовский.Франческо Петрарка. М., «Наука», 1974.
Основные русские изданияПетрарки:
Петрарка. Избранные сонетыи канцоны в переводах рус ских писателей («Русскаяклассная библиотека» под редакцией А. Н. Чудинова,выпуск XI). СПб., 1898; Петрарка. Авто­биография. Исповедь.Сонеты. Перевод М. Гершензона и Вяч. Иванова(«Памятники мировой литературы»). М., 1915; Петрарка. Избранная лирика. ПереводА. Эфроса. М., 1953; 2-е изд. — 1955; Франческо Петрарка. Книга песен (впереводах разных поэтов). М., 1963; Франческо Петрарка. Избранная лирика.Перевод Е. Солоновича. М., 1970; Франческо Петрарка.Избранное. Автобиографи­ческая проза. Сонеты. М., 1974.