План:
1.Введение………………………………………………..…………1-5
2.Эпоха «центростремительногоромана». Конформизм и американская литература 50-х годов………………….………..5-15
3.Нравственно-этическаяпроблематика………………………15-20
4.Заключение………………………………………………………20-23
5.Библиография……………………………………………………24
1. Введение
Кпослевоенному поколению писателей, критически оценивающих «американский образжизни», принадлежит Джером Сэлинджер. Повесть «Над пропастью во ржи» вышла всвет в 1951 году и через несколько месяцев заняла первое место в спискеамериканских бестселлеров. В настоящее время эта повесть стала классикой нетолько американской, но и мировой литературы.
ПовестьСэлинджера «Над пропастью во ржи» ставит своей главной идеей отвержениеконформистского единомыслия, потребительского образа жизни. Главный герой –подросток Холден Колфилд – остро ощущает разлад действительного и желаемого вобществе, в школе семейных отношениях, — во всем отталкивающем, насквозьфальшивом мире взрослых. В известной мере повесть выразила настроения, которыеписатель и социолог П. Гудмен называл феноменом общественной незрелости тойчасти молодёжи, которая «не желала взрослеть» т.к. общество лишено «достойныхцелей». Именно поэтому повесть «Над пропастью во ржи», отражавшая не слишкомпривлекательную действительность, ставшая выразителем настроений некоторойчасти американской студенческой молодёжи, была названа одним из исследователей«своеобразной библией американского студенчества».
Колфилд – выразитель ощущенийамериканской молодежи тех лет. Шестнадцатилетний подросток обнаружил пропастьмежду поколением людей, выросших в атмосфере душевной черствости, и тольковступающими в жизнь мальчиками и девочками, которые хотели жить «по правде».Холден, подчас истеричный в своём неприятии взрослого мира, по-юношескинепосредственен, а его оценки отличаются максимализмом. Ему душно в пропитаннойфальшью школе, а расчет и корысть, которые управляют поведением взрослых,приводят юношу в отчаяние. Свобода для Холдена не самоцель, и общество кажетсяему враждебным прежде всего потому, что не позволяет делать бескорыстное доброедело.
Практическивсе критики в своих работах отмечали интерес Сэлинджера к философии, религии,эстетике Востока, прежде всего к дзен-буддизму. Некоторые считали, что егопроизведения страдают из-за приверженности к восточным религиям, другиенаоборот видели в этом находку автора, привнесшего что-то абсолютно новое влитературу. К примеру, М.Гайсмар в своей книге «Американские современники. Отбунта к конформизму.» говорит, что «стремление возвести дзен-буддизм ифилософии «высшего самоотречения» в главный принцип бытия выводят творчествоСэлинджера из сферы материальных факторов жизни, которые писатель игнорируетили избегает, а это чревато творческим кризисом». То, что после 1965 годаСэлинджер ничего не опубликовал, говорит о справедливости этого предсказания, — считает М.Гайсмар. Однако Сергей Белов в своей статье «Парадоксы Дж.Сэлинджера»считает, что блестящая техника писателя-отчасти результат его интереса кдзен-буддизму. «Недосказанность. Отсутствие однозначных трактовок в егопроизведениях заставляют вспомнить о важном эстетическом принципе дзэн –равенстве творческой активности художника и его аудитории». Постулатыдзэн-буддизма стали у «позднего» Сэлинджера инструментом критики американскойбуржуазности, а также многих шаблонов западного сознания. Именно в дзэн оннашел оружие борьбы срационально-умозрительным отношением к миру», – пишет Белов.
А как жеотносятся критики к главному герою романа «Над пропастью во ржи» ХолденуКолфилду? Об этом персонаже велось и по сей день ведется очень много споров.
Самоепервое монографическое исследование творчества Дж. Д. Сэлинджера относятся к1958г. Это книга Ф.Гвинна и Дж. Блотнера. «Проза Дж. Д. Сэлинджера», в которойрассмотрены все опубликованные к тому времени произведения писателя. Ониразделили творчество Сэлинджера на три периода: «ученический» (1940-1948),«классический» (1948-1951) и период «упадка» (начавшийся, по мнению Гвинна иБлотнера, после выхода в свет «Над пропастью во ржи») Критики исследуют каждыйиз этих периодов, «сочетая метод формально-структурного подхода с традициейФрейдистского психоанализа»1. Они стремятся найти в этихпроизведениях исследование судьбы человека в социальном плане и в конце концовприходят к выводу, что здесь дано изображение разделяющие людей«трансцендентально-непроходимой пропасти». Говоря о повести «Над пропастью воржи» критики сравнивают образ Холдена Колфилда с образом Гека Финна, подчеркивая такие реалистическиедостоинства, сэлинджеровской повести, как живой разговорный язык, ирония.
Спустя пятьлет после выхода работы Гвинна и Блотнера появилась монография У.Френча «Дж. Д.Сэлинджер». «Работа выполнена в духе формального анализа произведений писателя,поисков «мифологических моделей», рассмотрения творчества как продуктаразличных литературных влияний, хотя она и содержит также попытку историко –биографического и социального исследования». Анализ творчества писателя Френчведет в русле поисков оппозиционных пар, отыскивая в структуре рассказаэлементы, содержащие противопоставления «мира добра» и «мира фальши». ОбразуХолдена Колфилда Френч, например, отказывает в типичности, «видит переплетениев повести двух тем: физического недомогания героя и постепенного освобожденияКолфилда от эгоцентричности, принятия отвергшего его мира»2. Герою«Над пропастью во ржи», считает критик, присуще стремление к статичности, иглавное его желание состоит в том, чтобы оставить мир таким, каков он есть, очём и свидетельствует, по мнению Френча, мечта Холдена Колфилда спасать детей упропасти. В итоге автор приходит к выводу, что повесть Сэлинджера есть «историячеловека, который некогда в прошлом хотел быть ловцом во ржи»3.
В 1964 годувышло пособие для учащихся школ и колледжей «Дж. Д. Сэлинджер: ловец во ржи»Ричарда Леттиса, где автор анализирует творчество Сэлинджера «применяясоциальную терминологию и используя также эстетические категорииэкзистенциализма»4.
ОбразХолдена Колфилда Р.Леттис исследует вдвух аспектах – влияния общества на героя и влияния героя на общество,усматривая для Холдена возможность выбора. Он может отвергнуть общество,попытаться его улучшить или примириться с ним.
Учитываяметодологии вышеперечисленных критиков, в своей работе я использовала сочетаниепсихологического как основного, социологического и формально-структурногометодов, дав в начале своего исследования историческую и литературнуюхарактеристику периода, предшествовавшего созданию повести.
2.Эпоха«центростремительного романа». Конформизм и американская литература 50-х годов.
«Тучные пятидесятые» — такое наименованиезакрепилось в буржуазной историографии США за периодом, наступившим вслед заэкономическим кризисом 1948-1950 годов и победой на выборах 1952 года кандидатареспубликанской партии Д. Эйзенхауэра. «С конца корейской войны вся нация былаувлечена вихрем потребительских товаров, и по мере роста населения этатенденция расширяла свои масштабы», — утверждал публицист Дж. Брукс, ссылаясьна зримые предметы времени. В прочном достатке виделось щедрое вознаграждениеза лишения в годы предвоенной депрессии, а те, кого ещё интересовала политика,не прочь были прислушаться к идеологам правого толка, превозносившим Америкукак (согласно их терминологии) «гаранта безопасности западной цивилизации».
Однакоустойчивость американского быта, опирающаяся на сытый желудок и телевизионную«массовую культуру», представлялась несостоятельной, мнимой многим внимательнымнаблюдателям как в самой Америке, так и за её пределами. «В те годы случилось то,о чем не переставая говорили нам наши писатели-сатирики: Мы превратились вобщество потребителей, благодарных клиентов технической революции…Вместо«американской мечты», «американского примера» на авансцену был выдвинут лозунг«американского образа жизни», — вспоминал поэт и публицист А. Маклини. Впротивовес утверждениям апологетически настроенных социологов и историков,которые стремятся представить 50-е годы «золотым веком» быстрого экономическогоразвития и классового мира, якобы способствовавших интеграции творческойинтеллигенции в буржуазный «истэблишмент», советское литературоведениерассматривает этот период как время сложной перестройки, борьбы противоположныхтенденций, сопровождавшихся как известными потерями, так и несомненнымиприобретениями для реалистического искусства. Вглядываясь в картинуамериканской прозы этих лет, следует различать черты не только духовногокризиса, склонности к апологетике и конформизму, но и того, что говорило одальнейшем развитии реалистических традиций.
На протяжении50-х годов реалистическая проза в США во многом изменила свои очертания. Насмену последовательности рассказа пришли сдвинутость, разорванность композиции.Чёткость точки зрения автора, как бы стоящего за кулисами и наблюдающего заразвёртывающимся действием, сменилась своеобразной многофокусностьюизображения, при которой автор и его герой обретали как бы одинаковые «правагражданства», равную долю внимания и доверия со стороны читателя. Этот отход отшироко распространённой формы социально-бытового романа наметился и свершилсяочень быстро и подчас мог наблюдаться внутри творчества одного и того жеписателя. 50- е годы – пора дебютов многих прозаиков, деятельность которых взначительной мере определила в дальнейшем идейно – художественный уровень литературногопроцесса в США. При всем разнообразии авторских индивидуальностей и стилей,представленных в русле реалистического романа, есть основания полагать, что накакое – то время его ведущей модификацией становится то, что получило в рядеисследований советских авторов (и прежде всего у Д. В. Затонского) наименование«центростремительного романа» или «субъективной эпопеи», — направлениехудожественного творчества, выходящее к познанию существенных сторондействительности через преимущественное обращение к внутреннему миру личности, ее морально –психологическим проблемам.
Следует совсей определенностью подчеркнуть, что в 50 – годы социальные проблемы ни в коеймере не исчезли с горизонта Америки. Однако характер их проявлений в чем – тоизменился, а это требовало большей гибкости художественного выражения. Проблемаконформизма, то есть примерения с буржуазной действительностью, оправдания еефундаментальных сторон, и отношение к нему американских писателей длительноевремя находились в центре литературной жизни США. Указывая на заметноерасслоение после войны литературы, выступающей «во имя правды, справедливостидля всех», прозаик Х. Шевалье так писал о судьбах писателей этого направления:«некоторые из них умерли, многие замолчали, многие покинули страну…нонаибольшее число этих людей избрало самый легкий путь: они заключили мир сновым порядком вещей и, возможно, с несколько меньшим успехом, мир собственнойсовестью». Предложенная схема «писательского поведения» в чем то справедлива,но все же нуждается в уточнениях. Необходимо отметить, что выехавшие заграницу, преимущественно в Европу, «экспатрианты» продолжали вносить свой вкладв развитие отечественной литературы (например, Дж. Болдуин). С другой стороны,готовность пойти на мировую с буржуазным самодовольством оставалось далеко неединственной возможностью для большинства американских прозаиков. В условияхспада радикальных настроений и наступлений их реакции возникал как бы рядальтернатив идейно-эстетического характера, отнюдь не всегда сопровождавшихсяугасанием критического пафоса.
Даже у тех,кого поветрие конформизма затронула впрямую, оно получало различное преломление в зависимостиот путей, которые выбирала для себя конкретная писательское сознание. В своёмнаиболее ортодоксальном виде (романы В. Гука, К.Хаули, С.Уилсона) конформизмозначал сознательное, целенаправленное в конечном счете, пропагандистскоенавязывание читателю идеологических догм и штампов. Официозного происхождения.Принятие Американского стандарта могло быть следствием перерождения экс — радикалов, пытавшихся уверовать в ту самую «прекрасную Америку». Что ещёнедавно служило мишенью для их саркастических насмешек.
«Современныйроман отвращает читателя…с его героями не хотелось бы знаться в реальной жизни,- писал в 1962 публицист Н.Казинс. – Большинство их составляет безрадостнуюколлекцию психически ущербных людей, эмоциональных калек, задержаннымсоциальным развитием либо помешанных на поиски всё новых и новых чувственныхвпечатлений». Тот же мотив сохранился в Американской критике четверть векаспустя в применении уже к тематике и кругу персонажей литературы 70 годов.«Герой или героиня романа теперь непременно должны быть убийцей или жертвойнасильником или совратительницей, наркоманом или торговцем наркотиками, вооруженнымгородским партизаном или заключенным в городской тюрьме», — сокрушалсяжурналист М. Чайлдс, и эти повторяющиеся вторжения в литературу подлинной, неприкрашенной реальности миром капитализма служил, собственно косвеннымдоказательством огромной жизнеспособности разоблачительного, реалистическогонаправления.
К середине50х. годов журнал издательского концерна Г.Люсса («Тайм», «Лайф», «Форгун»)выработали специальный кодекс для произведений, призванных выполнятьохранительные функции. Он включал в себя «Соблюдение приличий – как в языке таки в поведении персонажей, «веру в честность и в дисциплинированность, а также,что было особенно показательно, «почтение к авторитетам и священным(американским) институтам».
Своё первоерождение в жанре делового романа получил с выходом в свет нашумевшего «Человекав сером фланелевом костюме» С. Уилсона 1955г., а также не менее популярныхпроизведений К.Хаули.
Срединекоторых серьёзных прозаиков также отчетливо выявилась тенденция не только кпринятию американской действительности такой, какова она есть, со всемисветлыми и тёмными её сторонами, но – более того – к восхищению видимымдинамизмом, кипучестью жизни в США, получивши в первые послевоенные годыдополнительные экономические и психологические стимулы. Разумеется, недавниерадикалы не могли в одночасье перейти напозиции последовательных конформистов типа Г.Вука и К.Хаули. За исключениемотдельных случаев, когда были созданы книги подчеркнуто тезисного,промакартистского свойства, проклинавшие «смутьянов — коммунистов» и изучавшиеэнтузиазм по поводу счастья находится в «лучшем из возможных миров», писателиэтого склада не спешили превращаться в трубадуров официозного национализма.Однако в качестве путеводной звезды и боевого штандарта был возрожден тезис,гласивший, что «наиболее улыбчивые аспекты жизни есть в то же время и наиболееамериканские», и в соответствии с этой философией изображение «улыбчивыхаспектов» стало претендовать на гораздо большее представительство вамериканском романе.
Давлениеконформизма на духовную жизнь США – хотя оно и было чрезвычайно сильным имногоплановым - не смогло сколько-нибудьглубоко проникнуть в собственно эстетические «недра» реалистической прозы умиротворяющее интонации приглушили в рядеслучаев социально критических – пафос творчества некоторых крупных писателей,преимущественно старшего поколения, однако нормативность «позитивной программы»правоверных, последовательных конформистов была столь банальной, что под еёзнамёна не стал, в сущности, не один из значительных художников реалистическогосклада.
Вместе стем перестройка художественно – мировоззренческой структуры США оказалосьвесьма существенным. Учитывая перемены в образе жизни нации, социальныйкритицизм искал новых путей, Новых эстетических решений для своего времени.Инерция представлений многих американцев в 1950 е годы о своем времени как обэпохе благодушной самоуспокоенности была вскоре нарушено сделавшиеся водночасье знаменитые калифорнийские битники противопоставили литературеконформизма и апологетики другую крайность – возгласы, а это и вопли тотальногоиндивидуалистического отрицания. Мода на битников продержалась не долго, нобыла пора, когда, как утверждают, «каждый американец до 20 лет, не читавший «Надороге» Дж. Кируака, считался «социально прокаженным». Этой небольшой книгойпрактически исчерпывался вклад битников в художественную розу США.
Творчествосамих битников (за исключением, пожалуй, лучших произведений Кируака) сосвойственными ему анархичностью, не доверием к разуму и мистифицированнымпреломлением социально психологических факторов, принадлежит модернистскомунаправлению в послевоенной литературе США. Вместе с тем их «бунт» заострилвнимание на весьма схожих по эмоциональной окраске, выдержанных за частую в томже субъектированном, лиричном ключе, на более глубоких и содержательныхлитературных явлениях.
Сначала 50хгодов как писателям конформистам, так и романам безысходного страдания иживописания насилия, произведения преимущественно натуралистическим по своемухудожественному методу, был брошен вызов со стороны вдумчивого иуравновешенного изображения действительности. Не отказываясь от острой критики,печалясь по поводу теневых сторон и изъянов американской жизни, обличая иосуждая жажду наживи, социальное неравенство, эгоизм и душевную слепоту,прозаики гуманистических воззрений не теряли веру в будущее, и не ставили крестна современности. «Долг поэта писателя… привилегия состоит в том,чтобы, возвышая человеческие сердца, возрождая в них мужество и честь, и надежду,и гордость, и сострадание, и жалость, и жертвенность – которые составляли славучеловека в прошлом, — помочь емувыстоять», — сказал У.Франклер в 1950г. в речи при получении Нобелевскойпремии, и, как бы откликаясь на это воззвание, в прозе 50-60х годовскладывалась идейно-эстетическая общность, свидетельствовавшая об усилении влитературе США нравственного начала, о восстании её героев против бездуховностибуржуазного общества.
Принадлежностьтаких прозаиков, как Сэлинджер, Т Капоте, Маламуд, Болдуин, Стайрон,дебютировавший в конце 50-х годов Апдайк, и некоторых других кпровозглашенной Фолкнером «школегуманистов» не вызывала особых сомнений у критики. Больший разнобой сопровождалпопытки охарактеризовать их общеэстетическую платформу. «Современный стоицизм»,«новое сочувствие», «неоромантизм»,«романтический реализм» — такие приблизительные формулы выдвигалисьлитературоведением как в США, так и в нашей стране для обозначения течения,контрастировавшего и традиционным типом социально-критического романа, и спроизведениями натурализма. На взгляд А.С. Мулярчика, сторонники этихопределений безосновательно занижали возможности реалистического метода,сказывающихся в его способности к обогащению и развитию.
Всовременной американистике концепцию «романтического реализма» последовательноотстаивает с начала 70х годов Т.Н. Денисова. «Речь идёт не о механическомзаимствовании приёмов и не о простом использовании эстетики романтизма», — пишет Т.Н. Денисова. — Однако напрактике, при конкретном анализе произведений Апдайка, Сэлинджера, Стайрона идругих авторов, выясняется, что за доказательства влияния романтизмапринимается появление в этих произведениях элементов мифологии и символики, ато и ещё более внешние признаки, такие, как «необычность обстановки, острыеприключения, буйные страсти, романтические в своей неопределенности поискиистины».
Советскиелитературоведы в своём большинстве давно пришли к мнению о том, чтореалистическая эстетика не исчерпывается лишь жизнеподобием, что реализму нечужды гротеск, символика, условность и прочие приемы художественногоизображения. Главный же критерий,отделяющий реализм от нереалистических течений, остается неизменным: этосоответствие образного мира книги существенным закономерностям развивающейсядействительности. Для писателя-реалиста, исследующего капиталистическоеобщество, но находящегося в стороне от социалистической идеологии, овладениесовременным материалом предполагает сочетание критики с гуманистическимжизнелюбием, противящимся разлагающему влиянию буржуазности. Преобладание жетого или другого «ингредиента», характер их взаимодействия зависит от многихобъективных и субъективных факторов, но в конечном счете – от спецификиконкретных национально-исторических обстоятельств.
Даже самые неблагоприятные внешниеусловия придавленной маккартизмом Америки не смогли вытравились изреалистической литературы США скептического отношения к послевоенномумироустройству, обеспокоенности духовнымздоровьем нации.
Проявившийся в книге Капотеодухотворённость идейно-философского звучания и «центрастремительность» манерывыражения прочно укрепились в реалистической прозе США благодаря творчествуДж.Д.Сэлинджера. Датированная тем же 1951 годом, что и «Голоса травы»Т.Капотте, повесть Сэлинджера «Над пропастью во ржи» — это ещё одна ступень враскрытии возможностей реализма «субъективной прозы».Многие западныелитературоведы вообще считают автора этой книги первопроходцем послевоеннойамериканской литературы, отрицая значение для общей эволюции тех произведений40х – начала 50х годов, которые были традицией в продолжение социально – критических традиций межвоенных десятилетий.Роль Сэлинджера не нуждается в искусственном завышении, но повесть «Надпропастью во ржи» (1951) действительно в большей степени, чем что – либодругое, закрепила в литературных кругах США ощущение перехода значительнойчасти американской прозы к существенно иной модели художественного изображения.
ДжеромДевидСэлинджер(Jerome David Salinger – р. 1.1.1919, Нью– Йорк) – американскийпрозаик. Родился всостоятельной семье торговца Сола Сэлинджера. Сменил несколько учебныхзаведений, но закончил лишь одно – военную школу в Вэлли – Фордж ( Пенсильвания) в 1936 году. Учился в Нью- Йоркском и Колумбийском университетах. Вернувшисьиз поездки по Европе в США, Сэлинджер обращается к своей давней мечте олитературной деятельности. Готовя себя к ней, он посещает лекции Урсинус –колледжа (Пенсильвания). К этому времени относится появление его первойпубликации – фельетона в еженедельнике «Урсинус – уикли». Затем следуютпубликации в журналах «Стори», «Эсквайр». Первый рассказ Сэлинджера «Молодые люди»(«YoungFolks») был опубликован в журнале «Стори» в 1940 г. Этот периодтворчества писателя отмечен поисками своей темы, своего стиля. Рассказы этого времени очень сентиментальны имногозначительны, Сэлинджерникогда не переиздавал их. В дальнейшемон печатается преимущественно в журнале интеллектуальной элиты Нью — Йоркер», где появилась новелла«Легкий бунт на Мэдисон - авеню», ставшая впоследствии одной из глав его единственного романа «Ловецво ржи»(«SlightRebellionofMadison»), русскийперевод «Над пропастью во ржи».В 1942 г.Джером Дэвид был призван в армию. После войны он живет в Нью – Йорке. В это время писатель работал над романом «Над пропастью воржи» , который он писал, по его собственному признанию, около 10 лет, втом числе и во время войны, когда он даже в армейском джипе не расставался спишущей машинкой. Для того, чтобызакончить работу над романом, писатель снял комнату в одном из отдаленныхкварталов и жил там, полностью посвятив себя работе. Опубликованный в 1951г.роман «Над пропастью во ржи», восторженно встреченный самыми широкими кругами,принес Сэлинджеру необычайную славу сначала вСША, а потом и во всем мире.
К 1956 г. Сэлинджер опубликовал, кромеромана «Над пропастью во ржи», 30 новелл (часть из которых была им отобрана длявышедшей в 1953 г. книги «Девять рассказов» (« NineStories» ),повести: «Выше стропила, плотники», 1955г.;«Симор: введение»,1959; «Френни», 1961г.; «Зуи», 1961 г. «Френни» и «Зуи» в 1961г. были объеденены автором в одну книгу «Френни и Зуи».
Эти повести в критической литературеобычно называют повестями о Глассах или циклом о Глассах повышенный интересСэлинджера к проблемам семьи, семейных уз заметен уже в ранних рассказах, вкоторых на первый план выдвинуты два семейства – Глэдуолы и Колфилды («БратьяВариони», «Юноша во Франции» и др.) Затем внимание Сэлинджера сосредоточиваетсяна юном Холдене Колфилде (рассказ «Я сошел с ума» 1945). Именно он впоследствии становиться центральным персонажем самого знаменитого произведенияписателя – романа над пропастью во ржи, отвергавшего конформистскоеединомыслие, потребительский образ жизни.
В 1946г. Сэлинджер опубликован вжурнале «Нью-Йоркер» рассказ «Слабый бунт неподалёку от Мэдисон-авеню». Какбыло установлено позднее, этот рассказ был приобретен журналом ещё в 1941 году,но печатание его было отложено в связи с вступлением США во Вторую мировуювойну. Позже выяснилось, что рассказ «Слабый бунт» (отличался резкойантивоенной настроенностью) оказался не чем иным, как вариантом четырех глав«Над пропастью во ржи»(15,17,19,20). Отом, что повесть создавалась в годы Второй мировой войны, свидетельствует такжеопубликованная в 1945г. журналом «Кольерс новелла Сэленджера «С ума сойти»,отрывки из которой затем вошли в три главы «Над пропастью во ржи»(1,2,22). В1946 г. повесть уже была принята к публикации одним из американскихиздательств, но писатель неожиданно забрал рукопись, для доработки, и полностьюс историей злоключений Холдена Колфилда мир познакомился лишь пятью годами позже.Однако концептуальным изменений повести, что убедительно показал американскийкритик-марксист С.Финкелстайн.
3.Нравственно-этическаяпроблематика
Тем, ктооткрывает Сэлинджера, читая знаменитую повесть, трудно избавиться от ощущения, что и правда это всего лишь прямодушная исповедь подростка первых послевоенныхлет, которую автор где-то подслушал, постаравшись записать как можно болеетщательно, с сохранением всех характерных словечек, интонаций, эмоциональныхоттенков. Если тут и распознаётся элемент зрелого мастерства, то проявилосьоно, главным образом, в том, чтобы дать герою возможность выговориться доконца, не поправляя его и не перебивая.
Лишь через несколько лет, когда сталосглаживаться первое, — не преувеличивая, ошеломляющее – впечатление от монологаподростка, изгнанного из школы и на два-три дня предоставленного самому себе внеуютном, продуваемом декабрьскими ветрами Нью-Йорке, увидели, что весь этотмонолог представляет собой литературу, а вовсе не спонтанную речь главногоперсонажа, который покоряет своей искренностью. Оптический обман, заставшийпервых читателей повести воспринимать её чуть ли не как документальноеповествование и, во всяком случае, как чрезвычайно достоверное свидетельство овремени, которое в ней воссоздано, постепенно ослабел, хотя и не исчез вовсе.Открылись смыслы, далеко не исчерпываемые такого рода правдивостью.
Но можно понять чувство, что перед намибезыскусное описание, и не больше. Об этом позаботился сам автор, отчастидобиваясь такого эффекта, хотя, разумеется, способами сугубо художественными.Тут было не просто доверие к герою, которого следовало лишь правильно выбрать,и пусть он говорит сам себе. Выбор главного персонажа и правда оказался наредкость удачным: поколение – даже не одно – сразу узнавало в нём своюрепрезентативную форму, фигуру, словно никому не дано было выразить сокровеннуюжизнь тогдашних подростков, как это удалось Холдену.
О Холдене спорили, как могутполемизировать о поступках людей, чем-то обративших на себя внимание. Этоприводило к комичным ситуациям, когда Холдену, мальчику 16 лет, пресерьёзнообъясняли, например что ему следовало бы более полно соответствовать этическомукодексу. Или, вспомнив этого мальчика, сокрушались из-за расплывчатости идеалови ориентиров подрастающего поколения.
В советских условиях комизм приобреталявственный черный оттенок. Едва повесть опубликовали в 1961году, влиятельнаялитературная дама Фурцева тут же забила идеологическую тревогу. Дама когда-тоблизко стояла к Блоку, потом оправдывалась за это перед властью, убивая настадии рукописи книги Ахматовой, и Сэлинджер для неё был лишним поводомпродемонстрировать свою благонадёжность. «Что это ещё за абстрактная доброта инадклассовая нежность?» – грозно вопрошала дама, добавляя: уж наверняка герою«могло бы прийти в голову кое-что более конкретное, чем пропасть».Подразумевалось, видимо, баррикада или, на худой конец, стачка. А не тополучается прямо-таки «мюнхенская философия»: «борьбу за победу новых отношенийгерой не признаёт, над «чувством прекрасного» насмехается, так что Холденупрямая дорога в штурмовики.
Для иллюстрации советского менталитетатакие выкладки незаменимы, как и рассуждения другого идейно подкованноголитературоведа, впоследствии крупного издательского чиновника. Он устроилХолдену просто разбор персонального дела с обвинениями в истерике и буржуазныхзамашках. И обличал даже не писателя, а именно героя, словно между явлениемлитературы и жизненным фактором разницы нет. Вот Холдена и распекали, какнерадивого ученика на педсовете.
Если бы эти разносы попались на глазаСэлинджеру, он, можно не сомневаться, испытал бы чувство удовлетворения, какчеловек, добившийся своего. Потому что возмущения можно было и проигнорировать,а вот убедительность иллюзии, будто Холден в самом деле отыскивает пруд сутками или вскипает при виде похабщинына стене, — эта убедительность дорогого стоит. Сэлинджер лучше всех своихкритиков знал, что это только иллюзия и что герой взят им из жизни не больше,чем из повседневности взяты Дон Кихот или Гамлет, о которых ведь тожерассуждали и не кто-нибудь, а Тургенев, — как о психологически узнаваемыхтипах… А если характер, созданный писателем, приобретает такую узнаваемость,даже становиться нарицательным, значит, достигнут какой-то особенный,незаурядный эффект.
Именно к такому эффекту Сэлинджер истремился, потому что для него тонкое, до последней мелочи продуманноехудожественное решение, в отличие от многих современных прозаиков, само по себеничего не значит. Он любит использовать мотив игры. Однако, в отличие,например, от Борхеса или Набокова, Сэлинджера никто не причислит к игровойлитературе. У него другое главенствующее устремление: тоска по реальному и необманывающему. По неподдельности.
Именно это устремление Сэлинджер ивыразил через своего главного героя Холдена Колфилда в повести «Над пропастьюво ржи».
Шестнадцатилетний американец ХолденКолфилд пишет нам, или рассказывает, изтуберкулезного санатория, где ему, конечно, не придет в голову актерствовать,сочинять педагогические сюжеты из своего «дурацкого детства». Ему бы почестнееисповедаться перед нами, читателями, а может быть, и перед самим собою, ипотому он без дальних предисловий, без всей этой «давидкоперфильдовской мути»,просто рассказывает о трех днях своей жизни, стараясь не упустить ни одноймелочи, называя все вещи своими именами и меньше всего рассчитывая понравитьсянам, — и больше всего он нравится нам за это.
В эти три дня случилась простая вещь.Случилось так, что Холден, покинув школу и еще не придя домой, оказалсявнезапно вышибленным из привычной колеи, из своей респектабельной обыденщины, иостался наедине с собой. Даже не остался, а просто повис над гигантским,бурлящим и пустынным городом. В описаниях Сэлинджера Нью – Йорк поразительнобескрасочен: мало того, что на всем протяжении романа мы не встретим слова«небоскреб», но мы еще не услышим грохота и шума, не увидим прыгающей световойрекламы – вещей столь привычных нам по традиционным описаниям журналистов. Естьтолько жуткий холод «и кругом ни души». А Холден не в таком возрасте, когдаодиночество закаляет.
Холден взят в те дни своей жизни,когда его обступили большие и малые неприятности, когда у него все плохо: ипальто украли, и шпаги для фехтовальных состязаний забыл в вагоне метро, и из школы в четвертый раз исключили имногое другое. Все отвратительно… В сердце тоска и муть…Вот и слоняется в этоммире Холден тоскливо и бестолково, беспомощный перед жизнью, которая его неустраивает, в которой жить плохо, где человеку негде отогреть душу. Теплота емунеобходима. Где- то же надо иногдапригреться хоть чуть – чуть, ведь даже утки деваются куда – то с замерзшегопруда…
Холден поразительно откровенен, онговорит начистоту обо всех слабостях, неудачах, об ощущениях, в которых ему неловкои больно признаться, — к примеру, его разговор о лифчиках или о дешевыхчемоданах.
Ни одно движение Холдена не фальшиво,ни одна строчка в романе не покоробит нас неверно взятой интонацией. Ему частобывает «жалко», часто «грустно». Навязал ему лифтер проститутку, и она пришла.«Она была совсем девчонка, ей-богу. Чуть ли не моложе меня…» «Взял её платье,повесил его в шкаф, на плечики. Странное дело, но мне стало как то грустно,когда я его вешал. Я себе представил, как она заходит в магазин и покупаетплатье, никто не подозревает, что она проститутка. Приказчик, наверное,подумал, что она просто обыкновенная девочка, и всё. Ужасно мне стало грустно,сам не знаю почему».
Когда-то некоторые критики без обиняковуличили Сэлинджера в пристрастии к порнографии. Они глубоко ошиблись. Болеецеломудренного писателя, чем Сэленджер в наше время нельзя представить. Неодной сцены, хотя бы оттененной эротическими коннотациями не одной откровеннойподробности.
И дело тут не в писательскихособенностях, а в психологии его персонажа. Для них секс олицетворяетвзрослость, а значит, отказ от неведения, от неподдельности переживания мира –двух самых главных ценностей, которым привержены они все.
Мы знаем чем закончилась история спроституткой в отеле. И как Холдену пришлось поплатиться за свою девственностьне только лишними долларами, но и кровью. Да, за чистоту и добродетель