с.ш. № 99
Реферат по литературе
на выпускном экзамене
на аттестат зрелости
Мастерство Чехова-сатирика
(на примере рассказов)
Выполнила:
ученица11А класса
Прихожаева Светлана
Учитель:
Наборщикова Н.А.
г. Ростов-на-Дону
2001 г.ПЛАН
I. Краткие биографические сведения об А.П. Чехове.
II. Юмор в первый период творчества. Разнообразие жанровписателя.
III. Творчество Чехова во второй период. Переход кобщественным темам.
IV. Особенности чеховской сатиры.
V. Связь рассказа «Студент» с романом Толстого «Война имир».
VI. Толстовство и теория «малых дел» в изображении Чехова.
VII. «Палата № 6» – чеховский «фаталист».
VIII. Заключение.
XIXвек – век развитияразличных направлений в литературе. Он подарил нам многих прекрасных писателей,которые прославили русскую литературу. Одним из них является Чехов, вышедший надорогу творчества в 80-е годы того века; его предшественниками были Тургенев,Гончаров, Достоевский, Толстой. С этими именами связан быстрый рост русскойпрозы, расцвет русского романа. Чехов тоже писал прозу, но среди написанного имнет романов, нет крупных по объему произведений. Область его деятельности –нероманные жанры: повесть, рассказ.
Антон Павлович Чехов родился в 1860 году в городе Таганроге,в семье мелкого торговца. Будущий писатель еще в детстве и отрочестве защищалсяот насилия, лжи и пошлости теми средствами, которые были ему доступны, –неиссякаемой жизнерадостностью, искрометным юмором, насмешкой над упорствамижизни.
Антон обладал несомненным актерским дарованием и с детствалюбил театр.
В 1876 году, когда Антону было 16 лет, жизнь его крутоизменилась: он остался в Таганроге один и должен был сам зарабатывать. Отец егоразорился и переехал с семьей в Москву. Чехов учился в гимназии, там проявилсяего писательский талант. Чехов осень нуждался, но не унывал. Заканчивая курсгимназии, он стал давать уроки.
В эти годы Чехов очень много писал: водевили и драмы, очеркидля гимназического журнала, и даже издавал, специально для братьев, собственныйжурнал «Зайка», который отправлял в Москву.
С девятнадцати лет Чехов поступил на медицинский факультетМосковского университета. В этом возрасте он становится кормильцем и, посуществу, главою семьи. Он выступает в роли воспитателя своих братьев.
Через пять лет он заканчивает университет и получает званиеврача. Еще студентом писатель начинает сотрудничать с юмористическими изданиями«Стрекоза», «Осколки», «Будильник». Первый рассказ Чехова был напечатан в 1880году («Письмо к ученому соседу»). Чехов вступает на писательский путь в эпоху,которая известна как пора безвременья.
Его произведения печатаются под псевдонимами Антоша Чехонте, Человек без селезенки и другие – известно свыше 50чеховских псевдонимов.
В апреле 1890 г. А.П. Чехов отправляется на Сахалин вдлительное и тяжелое путешествие с целью понять народ и его работы, егостремления. На обратном пути Чехов побывал в Индии, Сингапуре, на Цейлоне, вПорт-Саиде, Константинополе.
Впечатления от поездки были богатыми, сложными,противоречивыми.
В 90-е годы Чехов уже стал писателем с европейскойизвестностью. В это время он печатает такие шедевры, как «Палата № 6»,«Попрыгунья», «Рассказ неизвестного человека», «Человек в футляре», «О любви»,«Крыжовник», «Ионыч» и др.
Основная тема рассказов этого периода – это жизнь обыденныхлюдей современников писателя. Чехов пишет о заблуждениях, о ложныхпредставлениях судьбы, выбранной героями.
Чехов был реформатором театра. Все его пьесы были поставлены– это и «Чайка» (1895), и «Дядя Ваня» (1896), и «Вишневый сад» ( ). Пьеса «Вишневый сад» былапоследней.
Весной 1904 года здоровье Чехова ухудшилось и по советамврачей Чехов отправился на лечение в немецкий курортный городок Баденвейлегр, но там он скончался.
Чехов оставил своим творчеством неизгладимый след в русскойлитературе.
Чехов вошел в литературупародиями и юмористическими рассказами – весело, но нельзя сказать, чтобылегко. Он дебютировал на страницах тогдашних журналов, которым требовались, впервую очередь, рассказы-миниатюры, рассказы-«сценки», рассчитанные намгновенный комический эффект. Чеховские юморески подобны зарисовкам с натуры,его «сценки», говоря сегодняшним языком, будто сняты скрытой камерой.
Автор «Палаты №6», «Дамы с собачкой», настойчиво стремился ккраткости, к сжатому, плотному повествованию. Краткость формы и талантливостьдля него были синонимами. Конечно, краткость сама по себе отнюдь не безусловноедостоинство и не всегда «сестра таланта», похвала краткости предполагает умениенемногими словами сказать о многом, насытить скупую речь богатым внутреннимсодержанием. Вот этим умением как раз и обладал Чехов. Он мог извлечь главноеиз какой-то ситуации и представить эту часть так, чтобы читателю была понятнасуть дела. Краткости форм Чехов достигает за счет избежания большого количестваперсонажей. Это количество ограничивается двумя-тремя лицами. Когда тема исюжет требует нескольких персонажей, Чехов обычно выбирает центральное лицо,которое и рисует подробно, разбрасывая остальных, по фону, как мелкую монету.Этот прием позволяет сфокусировать внимание читателя на основной частирассказа.
Случай в театре («Смертьчиновника»), встреча на вокзале («Толстый и тонкий»), беседа в вагоне поезда(«Загадочная натура»), разговор за обеденным столом («Торжество победителя») –вот типичные для Чехова-юмориста ситуации. В которых он описывает обыденнуюжизнь, самые элементарные и обычные бытовые ситуации, которые можно увидетькаждый день, и, которые мы часто не замечаем. В них он раскрывает разнообразныесюжеты, представляющие различных героев. А типичный чеховский персонаж – эточеловек из толпы, один из многих. Смех он вызывает не какими-то странностямиили причудами, а наоборот, своими в общем-то заурядными поступками. Этипоступки: взяточничество, чревоугодие, амбиции «маленького человека»,льстивость, – порой доходят до крайности, и вызывают не только смех, аотвращение – стараемся никогда не совершать их.
Его произведения показываютпоистине пошлую жизнь пошлого человека. Меньше всего узнают себя читатели втаких произведения, когда пошлость прикасалась к высоким явлениям человеческогодуха. А ведь именно здесь его смех был особенно ядовит и колюч. Яростью автора,надежно скрытой от массового читателя юмористической формой изложения, рожденымногие строки целящиеся прямо в мишень; и чем меньше в человеке человечного,тем жестче подчерк юмориста.
Когда Чехов хочет указать на бездушие героя он придает емусвойства манекена, и в юмористическом рассказе возникают грозные очертаниясатиры. Такой герой живет в плену нескольких закостеневших представлений, они,как панцирь стягивают его живое чувство, глушат мысль. Привычка прислуживаться,доведенная до крайности у таких людей, может принять и опасную форму; так возникаетфигура добровольного надзирателя и доносчика («Унтер Пришибеев»). Унтердействует вопреки здравому смыслу, он выглядит посмешищем, ходячей карикатурой,но от его тупого усердия исходит реальная угроза. Пришибеев со своим нелепымповедением не оплачиваемого полицией добровольного шпиона, живет с мыслью какбы чего плохого не случилось. Предмет, внушающий страх здесь не имеет предела:ведь не для политических сходок собираются вечером крестьяне, имена которых онвносит в свой список. Как бы себя жители не вели он найдет повод взять их подстражу. Он портит жизнь не себе, а другим – и этим страшен. Но по иронии судьбычеловек, рьяно защищающий закон («Нешто в законе сказано…» – главный егоаргумент), законом же и наказывается. Уж в этой нелепости – своеобразиечеховской сатиры; в отличие от Щедрина у Чехова нет чистой сатиры; она у негосверкает юмористическими блестками. В конечном счете Пришибеев не столькострашен сколько смешон. И когда, арестованный, вопреки здравому смыслу, опятькричит свое: «Наррод расходись!» – ясно, что этот человек – какой-топсихологический курьез, фигура, близкая к гротеску. В Пришибееве, как в кривомзеркале, уродливо отразилась самая суть полицейско-бюрократического режима, токак халатно относятся к своей работе служащие: они тратят время на пустяковыедела, не имеющие никакого значения, когда, между тем, более важное забывается,оставаясь в незаконченном виде. Только Чехову было под силу создать такуюразностороннюю и вместе с тем целостную картину нравственного ущерба, нанесенногоэпохой 80-х годов среднему обывателю. То, что произошло с Пришибеевым типичный,но не распространенный сюжет. Чаще, как видно из сотен чеховских произведений,страх перед властью и сильными мира сего заставляет обывателя приспосабливатьсяк обстановке. Так родилась почва для типа хамелеона – одного из художественныхоткрытий Чехова-юмориста.
Очень важную роль в рассказе Чехова играет диалог. Он,собственно, и движет действие. Портреты героев даются обыкновенно тольконесколькими словами и основными штрихами. Вспомним, например, портреты героев в«Ионыче» или портрет «преступника» в «Злоумышленнике». Часто то, что входит учитателя в привычное понятие о портрете (глаза героя, цвет волос и т.д.), уЧехова совершенно отсутствует.
Пейзаж, как правило, скуп, реалистически точен и в то жевремя максимально выразителен. Чехов требовал от произведения, чтобы читательмог, «прочитав и закрыв глаза, сразу вообразить себе изображаемый пейзаж».Поэтому вот как Чехов рисует картину заката солнца: «За бугром догоралавечерняя заря. Осталась одна только бледно-багровая полоска, да и та сталаподергиваться мелкими облачками, как уголья пеплом» («Агафья»).
Композиционной особенностью чеховского рассказа являетсятакже прием «рассказа в рассказе», к которому автор часто прибегает. Такпостроены, например, рассказы «Крыжовник» и «Человек в футляре». Этот приемпозволяет автору добиться в одно и то же время и объективности изложения, иэкономии формы.
Чехов старается писать языком простым и легким для нас,понятным любому слою читателей. Простота языка – результат огромной,напряженной работы автора. Это раскрывает сам Чехов, говоря: «Искусство писать,состоит, собственно, в искусстве вычеркивать плохо написанное». Авторбеспощадно борется со штампами языка и избитыми выражениями. С другой стороны,Чехов стремится к созданию простых синтаксических форм. Его сравнения иметафоры всегда новы, неожиданны и полны свежести: писатель умеет обратитьвнимание на какую-то новую сторону предмета, известную всем, но подмеченную какхудожественное средство лишь особым зрением художника. Вот пример образногосравнения, взятый из записной книжки Чехова: «Почва такая хорошая, что еслипосадить в землю оглоблю, вырастет тарантас». Словарное богатство Чеховаколоссально. Он знаток профессионального жаргона, и читатель безошибочно, дажене предупрежденный автором, узнает по языку профессию и социальное положениеперсонажа рассказа: солдата, приказчика, моряка, монаха или врача.
Чехов ярко изобразил образ Унтера Пришибеева и по силесатирической выразительности, по широте обобщения этот герой может бытьпоставлен рядом с лучшими сатирическими образами Гоголя и Салтыкова-Щедрина.Имя унтера стало нарицательным.
Вообще, персонажи чеховских юморесок прочно запоминаются, аиные, вроде Червякова и Пришибеева, вошли в основной фонд нашего душевногоопыта. При осмыслении жизни, жизненных процессов на «сценки» Чехова ссылаютсяменее охотно, чем на романы Достоевского, Толстого. И не случайно: в «сценке»перед нами – полнокровный характер, завершенный образ. Внешне – зарисовка снатуры, а по сути – глубокое художественное обобщение. Тем Чехов и отличаетсяот своих многочисленных собратьев. Их имена сегодня известны узкимспециалистам, а ведь они были писателями небесталантливыми и некогда пользовалисьпопулярностью. Но, умея смешить, они не умели обобщать, не умели говорить считателем на языке образов-характеров, и поэтому их сочинения не выдержалисамого главного испытания – испытания времени, которое выдержали чеховскиепроизведения, читаемые сейчас с таким же интересом.
Чехов началс юмора и вместе с тем не только с юмора. В составего раннего творчества (1880-1887 гг.) входят и рассказы драматическогохарактера, причем удельный вес этих рассказов год от года возрастает. Правда,резкой черты между драматическими и юмористическими произведениями провестинельзя, поскольку первые порой не свободны от комизма, от комических моментов.И все же черта ощущается, и она существенна. Жанр пародий прижился в раннемтворчестве писателя. Шаблон, в какую бы форму он ни рядился, встречал ядовитуюнасмешку Чехова. Вот как, например, он высмеивал в 1884 году композиционныестандарты беллетристики в цикле своих заметок «Осколки московской жизни» (онипечатались в петербургском юмористическом журнале «Осколки», с которым Чеховактивно сотрудничал, начиная с осени 1882 года): «Читаешь и оторопь берет Убийства, людоедства, миллионные проигрыши, привидения, лжеграфы, развалинызамков, совы, скелеты, сомнамбулы В завязке кровопролитие, вразвязке тетка из Тамбова, кузина из Саратова, заложенное именье на юге идоктор с кризисом». Эти строки, имевшие в виду модный тогда жанр уголовногоромана, – точно продолжение пародии «Что чаще всего встречается в романах,повестях и т.п.?» Те же немыслимые ситуации с надуманным ходом событий иразвязкой, те же герои (вплоть до «тетки из Тамбова») и та же форма – в видеперечисления признаков «литературной заразы».
Среди пародий Чехова на уголовные романы – одна из вершинего юмористического творчества: рассказ «Шведская спичка» (1884 г.). В немвыведен старательный начитавшийся Габорио следователь, который действует повсем правилам науки – и именно потому попадает впросак. Розыски «трупа» бывшегокорнета Кляузова с помощью ряда улик и решающей из них – сгоревшей спички,которую обронил «убийца» в спальне «убитого», – образец трафаретного мышления.И здесь, как всегда, юмористический эффект возникает из несоответствия:серьезные усилия – и ничтожный до скандальности (в буквальном смысле)результат: Кляузова нашли целехоньким в уютной бане у прекрасной обладательницышведских спичек.
Близкие к пародиям иронические стилизации иностранныхроманов. Это огромный «рассказ» «Ненужная победа», в котором Чехов, не имея ввиду высмеять определенное произведение, уловил черты романов модного тогда вРоссии венгерского писателя романического склада Мавра (Мора) Иокая, и такувлекся драматической историей уличной певицы-цыганки, что ввел в заблуждениенекоторых своих читателей, действительно принявших чеховскую вещь за романИокая.
Все эти «стилизации», выдавая в Чехове талант пародиста,блестяще доказывают, что иммунитет к подражанию у него был врожденный. Ичувство юмора – тоже.
Юмористическое начало дня Чехова-писателя не было случайным.В художественном отношении юмористические рассказы созрели ранее других егожанров. К шедеврам его юмористики, кроме «Письма к ученому соседу» и «Шведскойспички», относятся широко известные рассказы: «Смерть чиновника», «Толстый итонкий», «В цирульке», «Хамелеон», «Хирургия», «Жалобная книга», «Брожениеумов», «Налим», «Беззаконие», «Пересолил» и др. В этом же ряду должно бытьназвано несколько замечательных рассказов о детях, стоящих особняком в наследииЧехова-юмориста: «Детвора», «Гриша», «Кухарка женится», «Мальчик» –бесхитростные истории, рассказанные автором с доброй улыбкой. Хотяюмористические рассказы Чехова относятся в основном к первому периоду, невернобыло бы весь этот период назвать юмористическим. В те же годы, когда Чеховписал веселые рассказы, составлял смешные подписи к рисункам, сочинял каламбурыи т.д. Он писал большие повести, где было место и лирике и грусти (например,«Цветы запоздалые», 1882 г.), рассказы о трудной судьбе разных людей города идеревни («Хористика», «Горе», «Тоска»). В таких рассказах есть чему улыбнуться,над чем засмеяться, но в целом они освещены мыслью автора о несбывшихсянадеждах и несостоявшемся человеческом счастье.
А вообще, многиепроизведения Чехова нацелено педагогичны – в лучшем смысле этого слова.Убедительно показать травмирующее действие бестактности, несдержанности,беззастенчивости, нравственный вред, въевшийся в обыденное общение, фальши –разве это не педагогика? И тем она результативней, что заключена, как правило,в объемных образах-картинах, весьма далеких от прямого поучения. Чехов всегдаискал возможности «воспитывающе влиять» на читателя. «Влияние» это мыиспытываем и сегодня.
Смех Чехова направлен против человеческих пороков независимоот чина, культуры и сословия героя. Чехов исходил из представления обабсолютной ценности человеческого достоинства, и ничто в его глазах неоправдывало «отклонения нормы», т.е. нравственно ущербного, недостойногоповедения. Ничто – значит, ни положение человека, ни уровень его развития, нидавление обстоятельств. В мире Чехова ни для кого не делается исключений: совсех одинаковый спрос.
Мелкость души и низостьпобуждений он презирал и в «маленьком человеке», угнетенном чиновнике. Обративвзор к тому дурному, что в «маленьком человеке» пробуждало жестокое время,молодой Чехов смеялся над ним. Этим определялось большое общественное значениеего юмористического творчества, и с высоты нашего времени это видно особенноясно. Такие рассказы, как «Мелюзга», «Орден», «Упразднили», написаныхудожником, беспощадным к тем, кто жалок по существу, да еще и унижает самсебя. Ничтожность человека Чехов подчеркивал тем, что показывал огромноезначение в его жизни мелочей, пустяков.
«Как-то и уважения к себе больше чувствуешь» – думаетучитель Пустяков, нацепив на себя чужой орден, чтобы идти на бал к купцу Спичкину(«Орден», 1884 г.). И когда «пустяку» грозит опасность, жизнь теряет смысл.
Пустяков на балу встречаетсослуживца, это дает повод для мук нравственных (стыд) и физических (какприкрыть правой рукой орден, сидя за пиршественным столом?). Но, когда обнаруживается,что и тот его боится – по той же причине! – герой перестает мучиться, аавторский голос становится резче: как, в сущности, жалки эти добродушные,никому не делающие вреда люди!
И нелепые случаи, и психологические казусы носятобщечеловеческий характер: с кем не может такого случиться? Вспомним хотя бы,как пятеро мужчин ловили и упустили опять в воду налима («Налим», 1885 г.).Здесь все смешно. Даже горб плотника Андрея обыгрывается как юмористическаядеталь: как ни боялся он при своей «низкой комплекции» лезть в воду, страстьрыболова взяла верх, но при первой же попытке стать в воде на ноги онпогрузился в нее с головой, пуская пузыри. Довольно дерзкий литературный прием.Но, что у другого писателя могло прозвучать глумлением над уродством«маленького человека», здесь нас веселит самым непринужденным образом. И какколоритны оба плотника, не спешащих строить купальню для барина, и кучерВасилий («Который тут Налим? Я его сичас…»), и старый пастух, от нетерпенья неуспевший раздеться до конца и лезущий в реку «прямо в портах», и сам барин,который, наоборот, дает сначала остыть своему холеному телу. Как они точноочерчены в своей социальной психологии и индивидуальной неповторимости.
Настраивая на веселый ладчитателей своих рассказов, Чехов приглашал их посмеяться над происшествиями,подобными случаю с Налимом. И они смеялись, не замечая коварства автора.Смеялись над глупым Червяковым, трясущимся от страха перед старичком генералом,на лысину которого он чихнул («Смерть чиновника»), над полицейским надзирателемОчумеловым («Хамелеон»), над умалишенными из рассказа «Случаи mania grandiosa» (один из этих больных, например, боялся обедать вместе с семьей и неходил на выборы, потому что знал: «сборища воспрещены»). Смеялись и над членамисанитарной комиссии в лавке, закусывающими гнилыми яблоками, которые ониконфисковали ввиду опасности заражения холерой («Надлежащие меры»), над героемрассказа «О даме», который прерывает беседу о Шекспире, чтобы высечьплемянника, и говорит потом о процветании искусства и гуманности. Смеялись и незамечали, что, в сущности, смеются над собой. Потому что всем этим была опутанажизнь усердного читателя юмористической прессы.
Особое свойство чеховского смеха – так называемая внутренняяирония или объективная, не высказанная автором прямо, т.е. ирония самой жизни,– проявилась уже в ранних рассказах. Разве не посмеялась жизнь над унтеромПришибеевым и другими героями.
Смех Чехова – то веселый, то с оттенком лирической грусти,то легкий и светлый, то граничащий с сатирой, – поистине неисчерпаем.
Во второй его период (1888-1904 гг.) смех неисчезает, но преобразуется – из самостоятельной художественной величины вслагаемое многопланового изображения. Перестройку претерпевает и сам жанр, егограницы хоть и колеблются, но не в значительных пределах; поздний чеховскийрассказ по размерам больше ранней «сценки», и все же это размеры подчеркнутомалой прозы. Но иной становится внутренняя лира произведения – лира егосодержания. Второй период отличен размыканием границ: явное преимуществополучает рассказ, представляющий собой жизнеописание. Изображается уже немомент из биографии героя, а сама биография, в ее более или менее длительнойпротяженности, о таком рассказе говорят: «маленький роман». В чем художественновесомое сочетание противоположного: скромные размеры, но широко развернутый,многоохватывающий сюжет. Образцы такого рассказа – «Учитель словесности», «Дамас собачкой», «Душечка», «Ионыч», «Невеста», «Студент». Эпизод вбирает в себяобзорные, суммирующие характеристики, высвечивающие весь уклад жизни,соединяющий настоящее с прошлым. Жизнеописания как такового нет, но виднабиографическая перспектива, видно направление жизненного пути.
Впоздних рассказах главенствует проблема смысла жизни, ее наполненности, еесдержанности. Теперь рассматриваются различные формы «отклоняющегося»жизнеустройства, различные проявления обыденной жизни. Над человеком с «робкойкровью» молодой Чехов откровенно смеялся, теперь же преобладает иной тон, инойподход, продиктованный стремлением объяснить утраты, найти связь причин иследствий, установить меру беды и меру вины. Поздние чеховские рассказыодновременно ироничны и лиричны, скрывают в себе и усмешку, и печаль, и горечь.
«Маленькийроман», разумеется, не есть уменьшенное подобие большого романа. В том-то исуть, что рассказ, приближенный к рассказу, с особой настойчивостью и энергиейреализует свои собственные ресурсы – изобразительные и выразительные. Рассказуглубленно выявляет свою жанровую специфику. Нетрудно заметить: благодарясжатости жизнеописания рельефно проступает схема биографии, ее «чертеж»; резкообозначаются внезапные или стадиальные перемены в облике, в судьбе героя, в егосостоянии. Возможность создать ступенчатость, стадиальность биографического сюжета,– единым взглядом охватит жизнь человека как целое и как процесс – и составитпривилегию малого жанра. Чехов, в своем зрелом творчестве, дал томунеоспоренные доказательства.
Вовторой половине имеется яркая юмористическая страница – это одноактные шутки,или водевили: «Медведь» (1887 г.); «Предложение» (1888 г.); «Свадьба» (1890г.); «Юбилей» (1891 г.). Водевиль Чехова не имеет соответствия в русскойлитературе. В нем нет танцев и куплетов, он полон другого движения: это диалогв одном акте, развивающийся с искрометной силой. Здесь жизнь схвачена в острыемоменты: праздничное торжество, перемежающееся бурными скандалами. В «Юбилее»скандал поднимается до уровня буффонады. Все происходит одновременно:женоненавистник Хирин готовит доклад для юбилея банка, Мерчуткина выклянчиваету главы банка Шипучина деньги, жена Шипучина слишком подробно и нуднорассказывает о том, что она пережила у матери, и идет словесная перепалка междуМерчуткиной и мужчинами. Каждый говорит свое, никто никого не хочет даже слушать.И получается то, что Чехов сам себе ставил условием для хорошего водевиля:«сплошная путаница» (или «вздор»); «каждая рожа должна быть характером иговорить своим языком»; «отсутствие длиннот»; «непрерывное движение».
Путаницаи нелепость в «Юбилее» достигает высшей точки в минуту, когда разъяренный Хириннабрасывается, не разобравшись, на жену Шипучина (вместо Мерчуткиной), тавизжит, ошибка выясняется, все стонут – и входят служащие: начинается юбилей,тщательно ими подготовленный. Обессиленный юбиляр перестает что-либо говорить,соображает, прерывает речь депутатов, бормочет бессвязные слова, и действиепрерывается: пьеса кончилась.
Несостоявшийсяюбилей, фактическое топтание на месте при суетливом движении основных имельтешении случайных лиц (а за кулисами, как выяснилось, идет подлинноедействие – подлоги, казнокрадство и т.д.) – это образ той же жизни, которую мызнаем по чеховским рассказам 1880-х годов, но в юморе его теперь большежесткости. Потому что за спиной автора «Юбилея» был груз свежих воспоминаний осахалинском «аде» (поездка на Сахалин состоялась в 1890 г.).
Иронияхарактерна для зрелой чеховской прозы, и особенно Чехов дорожит потаенной,скрытой ироничностью – дорожит тем, без чего ему не обойтись при изображениижизни вроде бы обыкновенной, нормальной, но по сути мнимой, фиктивной. Врассказе Чехов осуществляет углубленный психологический анализ, обнажающийпротиворечие между привычным и желанным, между желанным и осуществимым,раскрывающий явления внутренней несвободы. Тонко переданы настроения,состояния, изнутри заполняющие сюжет рассказа. Героев таких произведенийнастигают не одни лишь горькие мысли, он приходит не только к печальнымвыводам, ему открываются и другие обобщенные мысли, разнокачественные выводы.
После«Юбилея» ни водевилей, ни других веселых произведений Чехов больше не писал.Три «осколочных» рассказа 1892 года (перерыв в юмористике был пятилетний – с1887 г.) – «отрывок», «Из записок старого педагога», «Рыбья любовь» – невернули прозе Чехова ее прежнего юмористического тона. Но вряд ли сыщетсяпроизведение Чехова 1890-1900 годов, в том числе и драматическое, в котором несверкнули бы улыбка автора, смешной эпизод, каламбур.
По свидетельству близких,любимым рассказом самого Чехова является «Студент» (Ялта, 1894 г.). «Студент» –один из самых коротких, но и наиболее совершенных по форме рассказов Чехова.Сюжет его прост и четок. Иван Великопольский, студент духовной академии,вечером в страстную пятницу держит путь домой. По дороге задумывается о смыслежизни, о совместимости прошлого и настоящего, о том, что за все эти годы такжеесть и беднота, и голод, и т.д. По дороге он встречает двух вдов, мать и дочь.Греется с ними у костра, при этом рассказывает им евангельскую историю. Слушаяэтот рассказ, одна из крестьянских женщин заплакала, а у другой на лицепоявилось выражение сильной сдерживаемой боли. Потом, продолжая свой путь,студент думал о том, что не только ужасы жизни, как только что ему думалось, нои правда, и красота, направлявшие человеческую жизнь, всегда составляли главноев ней и вообще в земле, и мало-помалу, жизнь казалась ему восхитительной.
«Студент» достаточно определенно ассоциируется с однимизвестнейшим отрывком эпопеи «Война и мир», тем эпизодом, где происходят двезнаменательные встречи Андрея Болконского со старым дубом.
Эпизод с дубом вошел в идейно-художественную тканьромана-эпопеи как вставная новелла об обретении толстовским героем утраченногосмысла жизни, о возвращении его к чувству молодости, надеждам о счастье и вере всобственные силы. Он воспринимается как прообраз новеллы об обретении студентомИваном Великопольским того, что будет определено Чеховым, как «главное вчеловеческой жизни». В душе толстовского героя переворот был совершен «красотойи любовью», в душе чеховского – «правдой и красотой», неизменных на протяжениимногих веков человеческих чувств, ставших доступными юноше, только стоящему напороге жизни. Но прикосновение к «главному» – правде, красоте и любви –подарило и князю Андрею и чеховскому студенту, людям с таким несопоставимымжизненным опытом, совершенно сходные чувства: силу, молодость, веру ввозможность счастья. Даже структура чеховского «Студента» следует основныммоментом толстовского эпизода: поначалу – круг безнадежных мыслей героев; затем– непредвиденная встреча, разрывающая его и дающая новое направление мыслям;возникает иное ощущение непрерывности, вечности лучших человеческих побуждений,а в итоге – вечности жизненной правды и красоты; наконец, утверждается чувствообновления и просветления в душах героев, причем в обоих случаях оносопровождается обновлением и просветлением самой природы: в романе появляютсяблеск солнца и молодость листвы, в рассказе средь вечерней тьмы неожиданнооткрывается взгляду яркая полоса зари.
Идейно-композиционныепереклички между «Студентом» и эпизодом романа «Война и мир» свидетельствуют,что к середине 1890-х годов Чехов отказался именно от «морали Толстого», а неот всего «толстовского». Т.к. художественное воздействие знаменитой эпопеиобнаруживается в чеховском творчестве вплоть до самых последних лет, даже впроизведениях, относящихся к другому литературному роду.
Вписавшись в классическую традицию XIXвека, «Студент», в своюочередь, составил литературную традицию XXвека. Через многодесятилетий он откликнулся на страницах писателя, для которого была безусловноважна как русская классическая традиция в целом, так и ее чеховская струя – уК.Г. Паустовского.
У Паустовского имеются такие слова: «Есть четыре места вРоссии, которые полны огромной лирической силы и связаны с подлинной народнойлюбовью – дом Чехова в Ялте, дом Толстого в Ясной Поляне, могила Пушкина вСвятых горах и могила Лермонтова в Тарканах. В этих местах – наше сердце, нашинадежды; в них как бы сосредоточена вся прелесть жизни».
Вдумываемся в перечень этих славных отечественных имен,дорогих близких и дальних мест… Все они – тоже звенья той самой единойнепрерывной цепи, какая однажды привиделась герою первого ялтинского рассказаЧехова, написанного холодным мартом 1894 года.
Многие интеллигенты в 90-ые годы проповедуют отказ отбольших идей, от «героизма». Они возводят в идеал «среднего человека»,стремящегося исполнять «малые дела» – распространять культуру, устраиваяаптечки и библиотечки, помогая бедным крестьянам, отстающим ученикам. Тем самымотвлекали от больших общественных проблем, от задач коренного изменения русскойжизни.
А.П. Чехов осуждал эту проповедь «малых дел». В рассказе«Дом с мезонином» соедине