ОГЛАВЛЕНИЕ:
Введение ………………………… ………………… 2 стр.
1. Достоевский и « подпольный человек » …………………. 3
2. Подполье Достоевского и Ницше ……….…………………. 6
3. Свобода и любовь ………………………. …………………. 10
4. Эгоизм — основа аристократической души ?
Бедностьи « умышленный » город …………………. 14
Заключение ………..……………….……………….. 15
Список литературы…………………………………. 17
Мировоззрение подпольного человека
"…в нашей совести существует безусловноетребование нравственного закона, который не творим мы сами и который не происходит
из взаимного соглашения людей".
И. Кант « Бог »
« Я скажу Вам про себя, что я — дитявека, дитя неверия и сомнения
до сих пор и даже (язнаю это) до гробовой крышки.
Каких страшных мученийстоила и стоит мне теперь эта жажда верить,
которая тем сильнее в душе моей, чем более во мнедоводов противных.
И, однако же, Бог посылаетмне иногда минуты, в которые я совершенно
спокоен; в эти минутыя люблю и нахожу, что другими любим,
и в такие-то минуты ясложил в себе символ веры,
в котором все для меняясно и свято. Этот символ очень прост, вот он:
верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее,разумнее,
мужественнее и совершеннееХриста, и не только нет, нои с ревнивою любовью
говорю себе, что и неможет быть. Мало того, если бы кто мне доказал,
что Христос вне истины,и действительно было бы, что истина вне Христа,
то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежелис истиной».
(Из письма Ф.М. ДостоевскогоНаталье Дмитриевне Фонвизиной. 1854 г.)
Введение
Творчество Ф.М.Достоевского сосредоточено вокруг вопросов философии духа,—этотемы антропологии, философии истории, этики, философии религии. В этой области обилиеи глубина идей у Достоевского поразительны, — он принадлежит к тем творческим умам,которые страдают от изобилия, а не от недостатка идей. В основе всей идейной жизни,всех исканий и построений Достоевского были его религиозные искания, писательвсю жизнь оставался религиозной натурой, всюжизнь «мучился», по его выражению, мыслью о Боге. В «записной книжке» Достоевскогочитаем: «Не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнилосомнений моя осанна прошла». Эти сомнения связаны с одной и той же темой— о взаимоотношениии связи Бога и мира.
У Достоевского никогда не было сомнений в бытии Бога, но передним всегда вставал (и в разные периоды по-разному решался) вопрос о том, чтоследует из бытия Божия для мира, для человека. Зло в человеке, зло в истории, мировыестрадания могут ли быть религиозно оправданы и приняты? В довольно позднем отрывке (Дневник за 1877-ойгод) Достоевский писал: «величайшая красота человека… величайшая чистота его… обращаютсяни во что, проходят без пользы человечеству… единственно потому, что всем этим дарамне хватило гения, чтобы управить этим богатством». Мысль его не удержалась на позициихристианского натурализма и приблизилась к противоположному тезису о внутреннейдвусмысленности человеческого естества, даже двусмысленности красоты, к учению отрагизме «естественной» свободы, уводящей человека к преступлению. « Осуждаяискания самовольной отвлеченной правды, порождающие только преступления, Достоевскийпротивопоставляет им народный религиозный идеал, основанный на вере Христовой. »(В.С.Соловьев«Три речи в память Достоевского» (1881 — 1883) .
Когда Достоевский увлекся социализмом, то он «страстно» принялего, но и тогда он не отделял этой «страстной» веры в осуществление правды на землеот веры во Христа. Он потому и ушел вскоре от Белинского, что Белинский «ругал»Христа. Можно предположить, что увлечение социализмом было связано у Достоевскогос его поисками истины, которые, как это часто бывает в России, привели его в тюрьму и затем в Сибирь.
Напомним, что Достоевскийпровел на каторге и в ссылке почти 10 лет. За это время в литературе и общественной жизни России произошло многое. Появились новые таланты. Предстояло опять завоевывать литературнуюрепутацию, выразить в художественной форме пережитое и понятое на каторге и в Сибири.В обществе шли жаркие споры о том, как икогда отменять крепостное право, какими путями должна развиваться страна. В революционнонастроенных кругах — тон в них задавали Чернышевский и Добролюбов — считалось возможными необходимым насильственно изменить общественный строй. В одной из листовок Русьзвали « к топору ». Сторонники решительных действий не сомневались, что« новые люди », вооруженные « передовыми теориями », — подобныегероям знаменитого романа Н.Г.Чернышевского « Что делать? » вправе и обязанывести массы к светлому будущему, распоряжаться чужими жизнями. А передовые теориирождает наука, способная вычислить и рассчитать все желания и поступки человека,а в итоге — максимально полезную и выгодную систему организции общества.
Достоевскийувидел весь «мрак и ужас», который эти идеи принесут России и всему миру, раньшеи явственнее остальных. В повести «Записки из подполья»(1864) он показал, что человек, отвернувшийся от Бога, «освободившийся»от веры и любви, ведомый лишь собственным эгоизмом, нигогда не станет поступатьи по расчисленной наукой «табличке». «Записки из подполья » В.В.Розанов считал «краеугольнымкамнем в литературной деятельности» Достоевского; исповедь подпольногопарадоксалиста, человека трагически разорванного сознания, его споры с воображаемымоппонентом, так же как и нравственная победа героини, противостоящей болезненномуиндивидуализму « антигероя », все это нашло развитие в последующих романах,лишь после появления которых повесть получила высокую оценку и глубокое истолкованиев критике. В«Записках из подполья»высказана независимость духа человеческого от природы,—и там же провозглашается,что подлинная суть человека — в его свободе. «Все-то дело человеческое, кажется,действительно в том только и состоит, чтобы человек поминутно доказывал себе, чтоон—человек, а не штифтик».В«Записках из подполья» мы находим такой апофеозчеловека, который превращает его если не в центр мира, то в важнейшее явление.
Н.А. Бердяев в книге« Миросозерцание Достоевского » утверждает, что « Записки из подполья »и « Легенда о Великом Инквизиторе » представляют необъятные умственныебогатства. « Достоевскийбыл даже слишком умендля художника, ум его мешал достижению художественного катарсиса… Мистик Достоевский,враг и изобличитель рационализма и интеллектуализма, обожал мысль, был влюблен вдиалектику. Достоевский представляет необычайное явление оргийности, экстатичностисамой мысли, он опьянен силой своего ума. Мысль его всегда вихревая, оргийно-исступленная,но от этого она не теряет в силе и остроте. На примере своего творчества Достоевскийпоказал, что преодоление рационализма и раскрытие иррациональности жизни не естьнепременно умаление ума, что сама острота ума способствует раскрытию иррациональности.Эта оригинальная особенность Достоевского связана с тем, что у него человек раскрываетсядо конца, никогда не растворяется в безликом единстве».
Попытаемся понять мировоззрениеподпольного человека и самого Достоевского, на примере таких важных понятий, которые исследует писатель на протяжении всей своей жизни,как свобода, истина, личность, любовь, страдание, вера, эгоизм, бедность.
1. Достоевский и « подпольный человек »
« Ячеловек больной…. Я злой человек. Непривлекательный я человек…» так начинаются эти эпатажные записки. Подпольный человек,автор-герой этой исповеди, был когда-то чиновником, но уже давнобросил службу, забился в свою конуру, в свое подполье и, переварив и обмыслив всесвои обиды на окружающий мир, создал вот эти «Записки»,которые отнюдь им не предназначались для печати. Состоят они из двух частей: «Подполье» и «По поводу мокрогоснега». Достоевским к первой части дана разъяснительная сноска, где сказано: «И автор записок и самые«Записки», разумеется, вымышлены… В этом отрывке, озаглавленном «Подполье», этолицо рекомендует самого себя, свой взгдяд и как бы хочет выяснить те причины, покоторым оно явилось и должно было явиться в нашей среде. В следующем отрывке придутуже настоящие «записки» этого лица о некоторых событиях его жизни». Итак, в первойчасти — философия подполья, во второй — реалии подпольнойжизни. Главный тезис подпольной философии выражен, может быть, определеннее всего,в следующем пассаже героя: «Да я за то, чтоб меня не беспокоили, весь светсейчас же за копейку продам. Свету ли провалиться,или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чайвсегда пить …» И это сказано «подпольным человеком» уже во второй — «практической»- части, где он описывает, как, выбравшись из своего подполья в мир, он претерпелмассу унижений от бывших сотоварищей по школе, после чего пригласил домой проституткус улицы, приголубил, вызвал на доверчивую откровененность и тут же оскорбил ее,унизил, выгнал, выместив все накопившиеся обиды на этом несчастном существе…
Г.В.Флоровский в статье«Религиозные темыДостоевского» замечает: «Достоевский описывал и изображал не душевную, но духовнуюреальность. Он изображал первореальность человеческого духа, его хтонические глубины,в которых Бог с дьяволом борется, в которых решается человеческая судьба. Неверноговорить, что Достоевский объективировал или воплощал в своих творческих образахсвои переживания, свои идеи. Достоевский совсем не замыкался в своих уединенныхдумах. Правда, в молодости он был «мечтателем». Но этот соблазн «мечтательства»он очень рано творчески преодолел в себе. Его душа открылась всем впечатлениям бытия.Достоевский был до болезненности наблюдателен. Он был взволнованно заинтересованвсем происходившим вокруг. Он скорее страдал любопытством, нежели невниманием кжизни. Это было не простое любопытство, но метафизическая любознательность. Достоевскийбыл созерцателем, не визионером. И ему дано было видеть таинственность первоосновыэмпирических событий. Он видел то, о чем рассказывал, — он описывал, что видел.В этом основа его реализма. Его творчество есть не истолкование, но изображениечеловеческой судьбы».
B cвoeй aнтpoпoлoгии Дocтoeвcкий oткpывaeт, чтo чeлoвeчecкaяпpиpoдa в выcшeй cтeпeни динaмичнa, в глyбинe ee oгнeннoe движeниe. Пoкoй, cтaтичнocтьcyщecтвyют лишь в вepxнeм, в caмoм пoвepxнocтнoм плacтe чeлoвeкa. Зa ycтoйчивымбытoм, зa дyшeвным блaгooбpaзиeм cкpыты бypи, paзвepзaются тeмныe бeздны. Дocтoeвcкийинтepecyeтcя чeлoвeкoм, кoгдa oн yжe пpишeл в cocтояниe бypнoгo движeния. Oн oпycкaeтcяв эти тeмныe бeздны и тaм дoбывaeт cвeт. Дocтoeвcкий нe coзepцaeт пoкoя вeчнocтив глyбинe. B этoм coзepцaниe Дocтoeвcкoгo oчeнь oтличнo oт coзepцaния Плaтонa,oт coзepцaния мнoгиx миcтикoв. He тoлькo в тeлecнoм и дyшeвнoм плaнe пpoиcxoдятбypныe cтoлкновeния поляpныx пpoтивoпoлoжнocтeй, нo и в плaнe дyxoвнoм. Движeниeмзaxвaтывaeтcя нe толькo пoвepxнocть бытия, нo и caмa глyбинa бытия.
«Бoг и дьявoл бopютcя в caмыx глyбинax чeлoвeчecкoгo дyxa.Злo имeeт глyбиннyю, дyxoвнyю пpиpoдy. Пoлe битвы Бoгa и дьявoлa oчeнь глyбoкo зaлoжeнoв чeлoвeчecкoй пpиpoдe. Дocтoeвcкoмy oткpывaлocь тpaгичecкoe пpoтивopeчиe нe в тoйпcиxичecкoй cфepe, в кoтоpoй вce eгo видят, a в бытийcтвeннoй бeзднe. Tpaгeдия пoляpнocтиyxoдит кaк бы в caмyю глyбь бoжecтвeннoй жизни. И paзличиe мeждy «бoжecким» и «дьявoльcким»нe coвпaдaeт y Дocтоeвcкoгo c oбычным paзличиeм мeждy «дoбpым» и «злым» — paзличиeмпepифepичecким. Чeлoвeчecкoe cepдцe пoляpнo в caмoй cвoeй пepвoocнoвe, нo cepдцeчeлoвeчecкoe зaлoжeнo в бeздoннoй глyбинe бытия… Дocтoeвcкoмy пpинaдлeжaт cлoвa, чтo «кpacoтa cпaceт миp». Для нeгo нe былoничeгo вышe кpacoты. Kpacoтa — бoжecтвeннa, нo и кpacoтa, выcший oбpaз oнтoлoгичecкoгocoвepшeнcтвa,— пpeдстaвляeтcя Дocтoeвcкoмy пoляpнoй, двoящeйcя, пpoтивopeчивoй,cтpaшнoй, yжacной. Oн нe coзepцaeт бoжeствeнный пoкoй кpacoты, ee плaтoничecкyюидeю, oн в нeй видит oгнeннoe движeниe, тpaгичecкoe cтoлкнoвeниe. Kpacoтa pacкpывaлacьeмy чepeз чeлoвeкa. Mы yвидим, чтo oн нaxoдил тeмнoe, злoe нaчaлo и в любвик людям. Taк глyбoкo шлo y нeгo coзepцaниe пoляpнocти чeлoвeчecкoй пpиpoды ».(Н.А. Бердяев)
В«Записках из подполья»беспощадно высмеян натурализм в антропологии;для писателяаморализм, скрытыйв глубине человека, есть тоже апофеоз человека,— этот аморализм — явление духовногопорядка, а не связан с биологическими процессами в человеке. Основная тайна человека в том и состоит, по Достоевскому,что он неизменно стоит всегда перед дилеммой добра и зла, от которойон не может никуда уйти: кто не идет путем добра, тот становится на путь зла. Сисключительной едкостью Достоевский высмеивает итот поверхностный интеллектуализм в понимании человека, которыйдостиг наиболее плоского своего выражения в построениях утилитаризма. Герой «Записок из подполья» говорит о том, что «человек есть существо легкомысленное», действующееменее всего для собственной выгоды: «когда, во все тысячелетия бывало, чтобы человекдействовал из одной своей выгоды?» Представление о человеке, как существе рассудочном,а потому и благоразумном, есть чистая фикция, — «так как натура человеческая действуетвся целиком,— всем, что в ней есть—сознательно и бессознательно». «Хотенье может,конечно, сходиться с рассудком., но очень часто и даже большей частью совершеннои упрямо разногласит с рассудком».
«Я хочу жить,—продолжает свои замечания человек из подполья,—длятого, чтобы удовлетворить всей моей способности жить, — а не для того, чтобы удовлетворитьодной только моей рассудочной способности. Рассудок удовлетворяет только рассудочнойспособности человека, а хотение есть проявление всей человеческой жизни». Самоедорогое для человека — «свое собственное, вольное и свободное хотение, свой собственный,хотя бы и дикий, каприз»; самое дорогое и важное для человека — «по своей глупойволе пожить», и потому «человек всегда и везде, где бы он ни был, любит действоватьтак, как он хочет, а вовсе не так, как повелевает ему разум и совесть». Психологический волюнтаризм переходит у Достоевскогонезаметно в иррационализм, в признание, что ключ к пониманию человека лежит глубжеего сознания, его совести и разума, — в том «подполье», где он «сам». « Ядро» человека, его подлинная суть даны в его свободе, в егожажде и возможности его индивидуального самоутверждения («по своей глупой воле пожить»).Онтология человека определяется этой жаждой свободы, жаждой быть «самим собой»,—ноименно потому, что Достоевский видит в свободе сокровенную суть человека, никтоглубже его не заглядывал в тайну свободы, никто ярче его не вскрывал всю ее проблематику,ее «неустроенность».
Бердяевсправедливо подметил, что для Достоевского «в свободе подпольного человека заложеносемя смерти». Если свобода дороже всего человеку, если в ней последняя его «суть»,то она же оказывается бременем, снести которое слишком трудно. А, с другой стороны, в нашем подполье,—а «подпольный»человек и есть как раз «естественный» человек, освободившийся от всякой традициии условности,— в подполье нашем, по выражению Достоевского, ощущается смрад, обнажаетсявнутренний хаос, злые, даже преступные, во всяком случае постыдные, ничтожные движения.
Путь к добру не определяется одной свободой; он, конечно,иррационален, но только в том смысле, что не разум движет к добру, а воля, силадуха. Оттого-то в свободе, оторванной от живых движений любви, и есть семя смерти.Почему? Да потому, что человек не может по существу отойти от Добра,—и если, отдаваясьсвободной игре страстей, он отходит от добра, то у него начинается мучительная болезньдуши.
В « Записках из подполья » человек был признан существом, полным противоречий, наделенным жаждой произволаи потребностью в страдании. «Этo paздвoeниe и пoляpизaциячeлoвeчecкoй пpиpoды, этo тpaгичecкoe движeниe, идyщee в caмyю дyxoвнyю глyбинy,в caмыe пocлeдниe плaсты, нe cвязaнo ли y Дocтoeвcкoгo c тeм, чтo oн пpизвaн былв кoнцe нoвoй иcтоpии, y пopoгa кaкoй-тo нoвoй миpoвoй эпoxиpacкpыть в чeлoвeкe бopьбy нaчaл бoгoчeлoвeчecкиx и чeлoвeкoбoжecкиx,Xpиcтoвыx и aнтиxpиcтoвыx, нeвeдoмyю пpeжним эпoxaм, в кoтopыx злo являлocь в бoлeeэлeмeнтapнoй и пpocтой фopмe? Дyшa чeлoвeкa нaшeй эпoxи paзpыxлeнa, вce cтaлoзыбкo, вce двoитcя для чeлoвeкa, oн живeт в пpeльщeнияx и coблaзнax, вeчнoй oпacнocтипoдмeны. Злo являeтcя в oбличьe дoбpa и пpeльщaeт. Oбpaз Xpиcтa и aнтиxpиcтa, Бoгoчeлoвeкaи чeлoвeкoбoгa двoитcя...Mнoгo в нaшe вpeмя пoявилocь людeй c «двoящимиcя мыcлями»,y кoтopыx ocлaбeли внyтpeнниe кpитepии paзличeния. Этo — чeлoвeчecкaя пopoдa, oткpытaяДocтoeвcким». (Н.А.Бердяев)
2. Подполье Достоевского и Ницше
В каждом из своих великих романов Достоевский ставит истремится разрешить важнейшие для человечества проблемы. Но разрешить не рассуждениями,а через поступки, жизнь и судьбу персонажей. Поэтому героями своих произведенийон делает тех, для которых необходимость «мысль разрешить» важнее спокойствия исчастья. Таким героям, даже тем из них, кто выражает идеи, для автора неприемлемые, Достоевский предоставляетвозможность высказываться максимально полно, не опровергая и не ограничивая их словаи поступки прямым авторским комментарием. Писатель никогда не заслоняет персонажей,его голос почти незаметен (не говоря о том, что в большинстве его произведений повествованиеведет «заместитель» автора — рассказчик). Герои же, напротив, очень активны, ихголоса звучат как бы на равных, спорят, пересекаются.Позиция автора выявляется сюжетом его романов, различными деталями, интонацией идругими художественными приемами.
Все этонередко приводило к тому, что мысли таких персонажей, как «человек из подполья»,Раскольников или Иван Карамазов, приписывали самому писателю. Герои- «разрушители»и «отрицатели» выглядят столь убедительно и привлекательно, что кое-кому казалось невозможным, чтобы сам авторне разделял их убеждений.
В начале XX века критик и философЛев Шестов 1в знаменитой работе «Достоевский и Ницше»(1902 г.) напрямую сравнил Достоевскогос «подпольным человеком», Раскольниковым и Иваном Карамазовым, утверждая, что Достоевскийсчитает, что никаких идеалов и истин на свете не существует и понимающим это людям«все позволено». В произведениях немецкого философа Фридриха Ницше Шестов увиделпродолжение и развитие сокровенных идей Достоевского: между добром и злом нет никакихотличий, любовь и сострадание к ближним — лишь слабостьи пережиток, мораль существует для тех, кто «тварь дрожащая». Достоевский, доказывалШестов, тоже рассуждал именно так, а там, где он провозглашал высокие идеалы, где утверждал, что« самый забитый, последний человек есть тоже человек и называется брат твой »,он отдавал дань обывательской морали, лицемерил.
Сопоставимразличные точки зрения на взгляды и убеждения Достоевского в воображаемом диалогедвух российских философов.
Л.И. Шестов:Ницше утверждает, что всякая философия естьсвоего рода мемуары и невольные признания философа…Всякий, кто пытается взглянутьна жизнь иначе, нежели этого требует современное мировоззрение, может и должен ждать,что его зачислят в ненормальные люди. Страшный призрак «ненормальности»все время давил и давит этот колоссальный ум и заставляет его мириться с посредственностью,в себе самом искать посредственности. Его страх понятен: хотя современность и выдвинулавновь идею о родстве гениальности и безумия, но мы все по-прежнему больше смертибоимся сумасшествия. Какое бы там ни было родство — гениальность есть гениальность,безумие — безумие. И скорей безумный скомпрометирует своим обществом гения, чемгений оправдает безумие….Достоевский и Ницше говорят не затем, чтоб
__________________________________________________________________________________
1 ШестовЛев(настоящие имя и фамилия: Иегуда Лейб Исаакович Шварцман)(1866-1938) —
русский философ, одиниз основоположников экзистенциальной философии
распространить среди людей свои убеждения и просветитьближних. Они сами ищут света, они не верят себе, что то, что им кажется светом,есть точно свет, а не обманчивый блуждающий огонек или, хуже того — галлюцинацияих расстроенного воображения. Они зовут к себе читателя, как свидетеля, они от негохотят получить право думать по-своему иправо существовать…
История перерожденияубеждений — разве может быть во всей области литературы какая-нибудь история, болееполная захватывающего всепоглощающего интереса? Достоевский слишком хорошо знал, какое решающее значение может иметь длянас вопрос о рождении убеждений; знал он также, что хоть сколько-нибудь выяснитьэтот вопрос можно лишь одним путем: рассказав собственную историю. Помните словагероя из «Записок из подполья»? «О чем может говорить порядочный человек с наибольшимудовольствием?.. Ответ: о себе. Ну, так я буду говорить о себе». В примечании к«Запискам из подполья» вы это чувствуете особенно сильно. Там Достоевский настаиваетна том, что «автор записок, как и сами записки, вымышлены», и что он лишь поставилсебе задачей изобразить « одного из представителей доживающего поколения »… Читатель с первых же страниц убеждается, что вымышлены не записки и их автор,а объяснительное к ним примечание. Но примечаниедля Достоевскогоне было лишь пустойформой. Ему самому страшно было думать, что «подполье», которое он так ярко обрисовывал,было не нечто ему совсем чуждое, а свое собственное, родное.
От прошлых убеждений Достоевского, от того, во что он веровалв молодости… не осталось ни следа… Достоевский говорит о перерождении своих убеждений,у Ницше идет речь о переоценке всех ценностей. В сущности, оба выражения — лишьразные слова для обозначения одного и того же процесса. Если взять во внимание этообстоятельство, то, пожалуй, теперь не покажется странным, что Ницше имел такоевысокое мнение о Достоевском. Вот его подлинные слова: « Достоевский, это- единственный психолог, у которого я мог кой-чему научиться; знакомство с ним япричисляю к прекраснейшим удачам моей жизни». Ницше признал в Достоевском своегородного человека… многое, что было темно в Достоевском, разъясняется сочинениямиНицше.
Н. А. Бердяев: Был ли caм Дocтoeвcкий чeлoвeкoм изпoдпoлья, coчyвcтвoвaл ли oн идeйнo диaлeктикe чeлoвeкa из пoдпoлья? Этoгo вoпpocaнeльзя cтaвить и peшaть cтaтичecки. Oн дoлжeн быть peшeн динaмичecки. Mиpocoзepцaниeпoдпoльнoгo чeлoвeкa нe eсть пoлoжитeльнoe миpocoзepцaниe Дocтoeвcкoгo. B cвoeмпoлoжитeльнoм peлигиoзнoм миpocoзepцaнии Дocтoeвcкий изoбличaeт пaгyбнocть пyтeйcвoeвoлия и бyнтa пoдпoльнoгo чeлoвeкa. Этo cвoeвoлиe и бyнт пpивeдyт к иcтpeблeниюcвoбoды чeлoвeкa и к paзлoжeнию личнocти. Ho пoдпoльный чeлoвeк co cвoeй изyмитeльнoйидeйнoй диaлeктикoй oб иppaциoнaльнoй чeлoвeчecкoй cвoбoдe ecть мoмeнт тpaгичecкoгoпyти чeлoвeкa, пyти изживaния cвoбoды и иcпытaния cвoбoды. Cвoбoдa жe ecть выcшeeблaгo, oт нee нe мoжeт oткaзaтьcя чeлoвeк, нe пepecтaв быть чeлoвeкoм.
To, чтo oтpицaeт пoдпoльный чeлoвeк в cвoeй диaлeктикe, oтpицaeти caм Дocтoeвcкий в cвoeм пoлoжитeльнoм миpocoзepцaнии. Oн бyдeт дo кoнцa oтpицaтьpaциoнaлизaцию чeлoвeчecкoгo oбщecтвa, бyдeт дo кoнцa oтpицaть вcякyю пoпыткy пocтaвитьблaгoпoлyчиe, блaгopaзyмиe и блaгoдeнcтвиe вышe cвoбoды, бyдeт oтpицaть гpядyщийXpycтaльный Двopeц, гpядyщyю гapмoнию, ocнoвaннyю нa yничтoжeнии чeлoвeчecкoй личнocти.Ho oн пoвeдeт чeлoвeкa дaльнeйшими пyтями cвoeвoлия и бyнтa, чтoбы oткpыть, чтoв cвoeвoлии иcтpeбляeтcя cвoбoдa, в бyнтe oтpицaeтcя чeлoвeк. Пyть cвoбoды вeдeтили к чeлoвeкoбoжecтвy, и нa этoм пyти чeлoвeк нaxoдит cвoй кoнeц и cвoю гибeль,или к Бoгoчeлoвeчecтвy, и нa этoм пyти нaxoдит
cвoe cпaceниe и oкoнчaтeльнoeyтвepждeниe cвoeгo oбpaзa. Чeлoвeк тoлькo и ecть, ecли oн oбpaз и пoдoбиe Бoжиe,ecли ecть Бoг. Ecли нeт Бoгa, ecли oн caм бoг, то нeт и чeлoвeкa, то пoгибaeт иeгo oбpaз. Лишь вo Xpиcтe paзpeшaeтcя пpoблeмa чeлoвeкa. Идeйнaя диaлeктикa пoдпoльнoгoчeлoвeкa ecть лишь нaчaльный мoмeнт идeйнoй диaлeктики caмoгo Дocтoeвcкoгo; oнaтaм нaчинaeтcя, a нe зaвepшaeтcя. Зaвepшaeтcя жe пoлoжитeльнo в «Бpaтьяx Kapaмaзoвыx».Ho oднo ocтaeтcя нecoмнeнным: нeт вoзвpaтa к тoмy пoднeвoльнoмy, пpинyдитeльнopaциoнaлизиpoвaннoмy coзнaнию, пpoтив кoтopoгo вocстaeт пoдпoльный чeлoвeк.
Чeлoвeк дoлжeн пpoйти чepeз cвoбoдy. И Дocтoeвcкий пoкaзывaeт,кaк чeлoвeк, кoгдa eгo нacильcтвeннo втиcкивaют в paccyдoчныe paмки и жизнь eгopacпpeдeляют пo тaблицaм, «нapoчнo cyмacшeдшим нa этoт cлyчaй cдeлaeтcя, чтoбы нeимeть paccyдкa и нacтoять нa cвoeм». Oн пpизнaeт «фaнтacтичecкий элeмeнт» в чeлoвeкecyщecтвeнным для чeлoвeчecкoй пpиpoды.
Л.И. Шестов: «Записки из подполья», это — раздирающийдушу вопль ужаса, вырвавшийся у человека, внезапно убедившегося, что он всю своюжизнь лгал, притворялся, когда уверял себя и других, что высшая цель существования,это — служение последнему человеку. До сих пор он считал себя отмеченным судьбой,предназначенным для великого дела. Теперь же он внезапно почувствовал, что он ничутьне лучше, чем другие люди, что ему так же мало дела до всяких идей, как и самомуобыкновенному смертному. Пусть идеи хоть тысячу раз торжествуют: пусть освобождаюткрестьян, пусть заводят правые и милостивые суды, пусть уничтожают рекрутчину — у него на душе от этого не становится ни легче, ни веселее. Он принужден сказатьсебе, что если бы взамен всех этих великих и счастливых событий на Россию обрушилосьнесчастие, он чувствовал бы себя не хуже, — может быть, даже лучше… Что делать,скажите, что делать человеку, который открыл в себе самом такую безобразную и отвратительнуюмысль?.. Иэто в сорок лет, когда начинать новуюжизнь невозможно, когда разрывать с прошлым — значит заживо похоронить себя. «Запискииз подполья» есть публичное — хотя и не открытое — отречение от своего прошлого.«Не могу, не могу больше притворяться, не могу жить в этой лжи идей, а другой правдынет у меня; будь, что будет» — вот что говорят эти записки, сколько бы Достоевскийни открещивался от них в примечании, внихвсе,что когда-то наполняло умилением и восторгом душу Достоевского, — все осыпаетсяградом ядовитейших сарказмов.
На какой стороне истина? До сих пор «совесть и разум» считалисьпоследними судьями… Кончается для человека тысячелетнеецарство «разума и совести»; начинается новая эра — « психологии», которуюу нас в России впервые открыл Достоевский… Сократ, Платон, добро, гуманность, идеи- весь сонм прежних ангелов и святых, оберегавших невинную человеческую душу отнападений злых демонов скептицизма и пессимизма, бесследно исчезает в пространстве,и человек пред лицом своих ужаснейших врагов впервые в жизни испытывает то страшноеодиночество, из которого его не в силах вывести ни одно самое преданное и любящеесердце. Здесь-то и начинается философия трагедии. Победить идеализмом свои несчастияи сомнения — невозможно. Все попытки борьбы в этом направлении не привели ни к чему:«Это «прекрасное и высокое» сильно-таки надавиломне затылок в мои сорок лет», — говорит подпольный человек. Остается одно: оставитьбесплодную борьбу и пойти вслед за скептицизмом и пессимизмом, посмотреть — кудаони приведут человека… Иначе говоря, начинается«переоценка всех ценностей». Историяперерождения убеждений Достоевскоговосновных чертах сводится к попытке реабилитации прав подпольногочеловека…
Идеализм, совершенно неожиданно для себя, обращается из безгрешногосудьи в подсудимого. «У нас, русских, вообщеговоря, никогда не бывало глупых, надзвездных, немецких и особенно французских романтиков,на которых ничего не действует, хоть земля под ними трещи, хоть погибай вся Францияна баррикадах — они все те же, даже для приличия не изменяются и все будут петьсвои надзвездные песни, так сказать, по гроб своей жизни, потому что они дураки.У нас же, в русской земле, нет дураков». («Записки из подполья»).
…В«Записках из мертвогодома» открываются такие перлы, каких и в подполье не найдешь. Например, хотя быэти заключительные слова романа: «Сколько в этих странах погребено напрасно молодости,сколько великих сил погибло здесь даром! Ведь надо уже все сказать; ведь этот народнеобыкновенный был народ. Ведь это, может быть, и есть самый даровитый, самый сильныйнарод из всего народа нашего. Но погибли даром могучие силы, погибли ненормально,незаконно, безвозвратно…». Кто из русскихлюдей не знает этих строк наизусть? Значит, умел же Достоевский принарядить этубезобразную и отвратительную мысль. Как? Лучшие русские люди живут в каторге?! Самыйдаровитый, самый сильный, необыкновенный народ, это — убийцы, воры, поджигатели,разбойники?
Н.А. Бердяев:Шестов напрасно видитв этих строках Достоевского «реабилитацию подпольногочеловека»,—наоборот, подчеркивая всю таинственность зла в человеческой душе, Достоевскийпоказывает неустроенность человеческого духа или лучше — расстройство его, а вместес тем и невозможность для человеческого духа отойтиот этической установки. «Семя смерти», заложенное в свободе, означает, что расстройстводуха имеет корень не на поверхности, а именно в последней глубине духа, ибо нетничего глубже в человеке его свободы. Проблематика свободы в человеке есть вершинаидей Достоевского в антропологии; свобода не есть последняя правда о человеке—этаправда определяется этическим началом в человеке, тем, к добру или злу идет человекв своей свободе. Оттого в свободе есть, может быть, «семя смерти» и саморазрушения,но она же может вознести человека на высоты преображения.
Л.И. Шестов: «никакая гармония, никакие идеи,никакая любовь или прощение, словом, ничего из того, что от древнейших до новейшихвремен придумывали мудрецы, не может оправдать бессмыслицу и нелепость в судьбеотдельного человека». («Записки изподполья») Станьте на минуту на точку зрения Достоевского,подземного человека, и вы поймете, какая пытка скрывается в этом упрощении. Подземлей врачевать себя, заботиться о себе, думать о себе — когда, очевидно, никакоеврачевание уже невозможно, когда ничего выдумать нельзя, когда все кончено! Но поразительно:когда человеку грозит неминуемая гибель, когда пред ним раскрывается пропасть, когдауходит последняя надежда, с него внезапно снимаются все его тягостные обязанностив отношении к людям, человечеству, к будущему, цивилизации, прогрессу и т. д., ивзамен всего этого предъявляется упрощенный вопрос об его одинокой, ничтожной, незаметнойличности.
«Тот,- пишет Ницше, — кому знакомы ужас и холод одиночества, на которое обрекаетнас всякое безусловно отличное от общепринятого мировоззрение (jede unbedingteVerschiedenheit des Blicks), тот также поймет, как часто приходилось мне, чтоб излечитьсяот самого себя, чтоб хоть на время забыться, искать себе убежища в благоговениипред чем-нибудь, во вражде, в научности, в легкомыслии, в глупости; и почему я втех случаях, когда не находил готовым того, что мне нужно было, искусственно добывалего себе — пускался на фальсификации, выдумывал (а что другое делали поэты? И зачемвообще существует все искусство?)».
«Нет ничего истинного, все дозволено», — во всех своих сочинениях,все время и неизменно Ницше апеллирует к какой-то высшей инстанции, называемой имто просто жизнью, то «совокупностью жизни», и не смеет говорить от своегособственного имени. Получается впечатление, к