Ранчин А. М.
Облакомволнистым
Пыльвстает вдали;
Конныйили пеший –
Невидать в пыли!
Вижу:кто-то скачет
Налихом коне.
Другмой, друг далекий,
Вспомниобо мне!
Источникитекста
Перваяпубликация – журнал «Москвитянин». 1842. № 12, с. 285, под заглавием «Даль» исо словом «прах» (вместо позднейшего «пыль») во второй строке В сборник«Стихотворения А. Фета» (М., 1850) вошло в этой же редакции; в сборник«Стихотворения А.А. Фета» (СПб., 1856) вошло в новой редакции (без заглавия«Даль» и с заменой слова «прах» словом «пыль». В этой же редакции вошло всборник «Стихотворения А.А. Фета. 2 части» (М., 1863. Ч. 1).
Заменаслова «прах» словом «пыль» при подготовке текста сборника 1856 г. была произведена И.С. Тургеневым – редактором этого издания. Об этом свидетельствует егоправка в тексте так называемого Остроуховского экземпляра – экземпляра сборника 1850 г., хранившегося в его библиотеке Фета, после смерти поэта перешедшегок родственнику его жены Марии Петровны (урожденной Боткиной) художнику И.С.Остроухову, а затем оказавшегося в архиве Государственной Третьяковскойгалереи; исправления Тургенева и самого Фета, сделанные в этой книге, быличастично учтены в сборнике 1856 г.
Местов структуре прижизненных сборников
Прииздании в сборнике 1850 г. стихотворение было помещено в состав раздела «Разныестихотворения». В составе этого же раздела стихотворение опубликовано всборниках 1856 и 1863 гг. В плане неосуществленного нового издания, составленномФетом в 1892 г., «Облаком волнистым…» также включено в раздел «Разныестихотворения».
Композициястихотворения
Стихотворение«Облаком волнистым…» состоит из двух частей, на первый взгляд соответствующихэлементам строфической структуры – двум строфам – четверостишиям с перекрестнойрифмовкой четных строк и с не рифмующимися нечетными строками 0Б0Б: «волнистым– вдали – пеший – в пыли».
Впервом четверостишии представлена картина расстилающегося перед взглядомнаблюдателя пространства, — по-видимому, степи с лежащей на ней дорогой.Взгляд застит пыль, сравниваемая с облаком посредством конструкции «сущ. +прилагательное-эпитет в творит. падеже». Две первые строки содержат зрительный, визуальный образ пылевого облака. Третья и четвертая строки, напротив, говорято том, чего не видит взгляд, направленный в пространство: «Пеший или конный — / Не видать в пыли!»
Слово«пыль» может обозначать у Фета как собственно пыль, так и снежно облако, взметающийсянад землею снег. Именно в таком значении оно употреблено в «зимнем»стихотворении «Какая грусть! Конец аллеи…» (1862): «Конец аллеи / Опять с утраисчез пыли, / Опять серебряные змеи через сугробы поползли. // В степивсе гладко, все бело…».
Вовторой строфе взгляд наблюдателя приближается к неведомому путнику (точнее, этотпутешественник приближается к лирическому «я»), и оказывается возможнымразличить, что это конный: «Вижу: кто-то скачет / На лихом коне». Однако этоприближение еще не дает возможности узнавания («кто-то скачет»).
Впоследних двух строках второй строфы совершается неожиданный смысловой поворот:внезапно, в форме взволнованного восклицания, прорываются чувства любви илидружеской привязанности и одиночества: «Друг мой, друг далекий, / Вспомни обомне!»
Этообращение отлично от первых шести описательных строк, и потому двухчастнаякомпозиция стихотворения, скорее, не 4 + 4 стиха (как в строфическом делении), а 6+2 (ср.: Гаспаров М.Л. Метр и смысл: Об одном из механизмов культурнойпамяти. М., 1999. C. 55).
Неожиданный, резкий смысловой (семантический) поворот характерен и для многих другихстихотворений Фета. Так, в концовке «Ах, как пахнуло весной!.. / Это наверноеты!» («Жду я, тревогой объят…», 1886) ожидание появления возлюбленнойразрешается смелой метафорой прихода и дуновения весны; завершающие строки«Звезда покатилась на запад… / Прости, золотая, прости!» («Я жду… Соловьиноеэхо…», 1842) резко диссонируют с традиционным, привычным для поэзии фетовскойэпохи, обычным разрешением — «приходом или неприходом любимой Создавалось резкое впечатление фрагментарности, нарочитой оборванности»(Бухштаб Б.Я. А.А. Фет // Фет А.А. Полное собрание стихотворений / Вступ. ст., подг.текста и примеч. Б.Я. Бухштаба. Л., 1959 («Библиотека поэта. Большая серия.Второе издание»). C. 34); в концовке стихотворении «Когда читала ты мучительныестроки…» (1887) великолепный предметный, зримый образ прозрачной степной заривнезапно превращается в трагическую метафору душевной смерти «я»: «Ужель ничтотебе в то время не шепнуло: / Там человек сгорел!».
Фетсчитал эту особенность отличительным признаком художественно совершенногостихотворения, о чем заявил в письме от 27 декабря 1886 г. поэту великому князю Константину Константиновичу, подписывавшему свои произведения литерами«К.Р.»: «вся сила должна сосредоточиваться в последнем куплете, чтобычувствовалось, что далее нельзя присовокупить ни звука» (А.А. Фет и К.Р.(Публикация Л.И. Кузьминой и Г.А. Крыловой) // К. Р. Избранная переписка / Изд.подг. Е.В. Виноградова, А.В. Дубровский, Л.Д. Зародова, Г.А. Крылова, Л.И.Кузьмина, Н.Н. Лаврова, Л.К. Хитрово. СПб., 1999. C. 246).
Слово«друг» во второй строфе стихотворения «Облаком волнистым…» может быть понято икак мысленное обращение мужчины к мужчине, и как обращение женщины к далекомувозлюбленному. Впрочем, в русской любовной лирике слово «друг» традиционноупотреблялось по отношению не только к мужчине, но и к любимой женщине, поэтомуи у Фета это может быть и обращением к возлюбленной. Если местоимением «я»(«обо мне») обозначена влюбленная женщина, то в таком случае стихотворение –пример так называемой ролевой лирики, в которой поэтическое «я» принципиальноотлично от автора текста.
Последниедва стиха заставляют по-новому воспринять весь текст стихотворения: оказывается, это изначально не простое созерцание равнинного пейзажа и дороги лирическим«я», а взгляд, ищущий в степном пространстве далекого друга иливозлюбленного. Очевидно, что неопределенное местоимение «кто-то» в такомслучае свидетельствует, может быть, не о том, что лицо конника невозможноразличить, а, наоборот, — что это не он, единственно желанный и дорогой.
Становитсяпонятным и восклицательный знак в конце последней строки первого четверостишия, соотнесенный с восклицательным знаком, заключающим последний стих второйстрофы: этот пунктуационный знак передает напряженное взволнованное ожидание«я», которое вскоре оказывается обманутым.
Образная структура
Пространстворавнины в стихотворении распахнуто вдаль, словно бы безгранично, аненазванная земля, с которой «встает» облако пыли, наделенное чертами ивоздушного облака, и морской стихии («волнистое»), благодаря этому образувдалеке сливается с небом и наделяется оттенками значения, присущими воднойглади.
Взаимоподобие(а иногда и взаимоотражение) неба и земли – повторяющийся, устойчивый мотивпоэзии Фета, например в стихотворениях «Месяц зеркальный плывет по лазурнойпустыне…» (1863) и «Забудь меня, безумец исступленный…» говорится о младенце, спутавшемлунное отражение в воде с самим светилом. Двойным пейзажем (лес и его отражениево втором «небе» — зеркале озера) открывается стихотворение «Над озером лебедьв тростник протянул…» (1854). Мотив отражения в воде встречается также в такихстихотворениях Фета, как «После раннего ненастья…» (1847), «Ива» (1854), «Закормою струйки вьются…» (1844), «Диана» (1847), «Уснуло озеро; безмолвенчерный лес…» (1847), «Младенческой ласки доступен мне лепет…» (1847), перваяредакция стихотворения «Тихая, звездная ночь…» (1842), «С какой я негоюжеланья…» (1863), «На лодке» (1856), «Вчера расстались мы с тобой…» (1864), «Горячийключ» (1870), «В вечер такой золотистый и ясный…» (1886), «Качаяся, звездымигали лучами…» (1891), «Графине С.А. Толстой» («Когда так нежно расточала…», 1866).Б.Я. Бухштаб, приводящий этот перечень, замечает: :«Очевидно, зыбкоеотражение предоставляет больше свободы фантазии художника, чем сам отражаемыйпредмет» (Бухштаб Б.Я. А.А. Фет. С. 58).
Ноближе всего к стихотворению «Облаком волнистым…» написанное почти в одно времяс ним «Чудная картина…» (1842). В этом лирическом произведении признаки белизныи свечения-блеска приданы и лунному ночному небу, и снежной ночной равнине:«Белая равнина, / Полная луна, // Свет небес высоких, / И блестящий снег, /И саней далеких / Одинокий бег». Разомкнутости пространства по вертикали(высокие небеса) соответствует распахнутое вдаль по горизонтали пространстворавнины (сани «далекие» – видны где-то далеко-далеко).
Однакосходство стихотворений «Облаком волнистым…» и «Чудная картина…» сочетается скардинальным различием: стихотворение «Чудная картина…» проникнуто любованиемродным равнинным простором и холодное одиночество снежной глади преодоленодвижением, бегом саней (см. об этом подробнее: (Гаспаров М.Л. Фетбезглагольный: Композиция пространства, чувства и слова // Гаспаров М.Л.Избранные статьи. М., 1995 (Новое литературное обозрение. Научное приложение.Вып. 2)… С. 139), в то время как в стихотворении «Облаком волнистым…»одиночество лирического «я» неизбывно, а движение путника-чужака в широком полеявляется лишь еще одним свидетельством невозможности желанной встречи.
Н.П.Сухова усматривает в стихотворении Фета соединение пространственного ивременнóго начал, будто бы обозначенное первоначальным заглавием «Даль»(см.: Сухова Н.П. Лирика Афанасия Фета. М., 2000 (серия «Перечитывая классику.В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам»). С. 64]). С такойтрактовкой согласиться трудно. Слово «даль» имеет только пространственноезначение, употребление его по отношению к временным явлениям («даль веков», однокоренноеприлагательное «далекое» – «далекое прошлое») – это не более чем метафора.Предложение И.С. Тургенева – редактора убрать название «Даль» и согласие на этоФета вызваны, очевидно», стремлением убрать навязываемые таким заглавиемпространственные «рамки», ограничивающие смысл текста.
Фетпозднее отзывался о редактуре его произведений И.С. Тургеневым и его приятелямиправке очень неблагожелательно: «Там, где я несогласен был с желаемымиисправлениями, я ревностно отстаивал свой текст, но по пословице: “один вполе не воин” – вынужден был соглашаться с большинством, и издание из-подредакции Тургенева вышло настолько же очищенным, насколько и изувеченным» (ФетА. Мои воспоминания. М., 1890. Ч. 1. С. 104-105). Однако показательно, что онне устранил эти исправления при переиздании своих стихотворений в 1863 г… Сам автор в предисловии к изданию 1863 г. писал: «Не могу не заявить искреннейпризнательности тем друзьям поэтам, эстетическому вкусу которых я вверилвполне издание 1856 года» (Фет А.А. Сочинения и письма. .Стихотворения и поэмы 1839-1863 / Изд. и коммент. подг. Н.П. Генералова, В.А.Кошелев, Г.В. Петрова. СПб., 2002. Т. 1. с. 238). Э. Кленин предположила, чтосогласие Фета принять тургеневскую правку объясняется, хотя бы отчасти, тем, чтопоэт признал слабость первоначальных вариантов (см.: Кленин Э. Композициястихотворений Фета: мир внешний и внутренний // Известия Российской академиинаук. Серия литературы и языка. 1997. Т. 56. № 4. С. 50).
Отрицательнаяоценка роли И.С. Тургенева (в реальности он, по-видимому, был единственнымредактором сборника 1856 г.) в подготовке издания 1856 г. могла объясняться (но только отчасти) идеологическими расхождениями между ним(«либералом-западником») и Фетом («консерватором-прагматиком») и осложнениями вличных отношениях.
Лирическое«я» в стихотворении «Облаком волнистым…», как и в лирике Фета в целом, неопределено личностно, биографически, психологически: даже если им обозначенмужчина, а не женщина, это не лирический герой в собственном смысле слова.Как заметила Л.Я. Гинзбург, «поэзию Фета отличает чрезвычайноеединство лирической тональности . И все же для понимания лирическогосубъекта поэзии Фета термин лирический герой является просто лишним; он ничегоне прибавляет и не объясняет. И это потому, что в поэзии Фета личностьсуществует как призма авторского сознания, в которой преломляются темы любви, природы, но не существует в качестве самостоятельной темы» (Гинзбург Л.Я. О лирике. Л., 1974. С. 159)…
Этаже мысль развернута другим исследователем русской поэзии – Б.О. Корманом: «Фетпостоянно говорит в лирике о своем отношении к миру, о своей любви, о своихстраданиях, о своем восприятии природы; он широко пользуется личнымместоимением первого лица единственного числа: с “я” начинается свыше сорокаего стихотворений. Однако это “я” отнюдь не лирический герой Фета: у него нетни внешней, биографической, ни внутренней определенности, позволяющейговорить о нем как об известной личности. Лирическое “я” поэта – это взгляд намир, по существу отвлеченный от конкретной личности. Поэтому, воспринимаяпоэзию Фета, мы обращаем внимание не на человека, в ней изображенного, а наособый поэтический мир» (Корман Б.О. Изучение текста художественногопроизведения. М., 1972. С. 62).
Размер: семантический ореол
«Каждыйразмер многозначен, но область его значений всегда ограничена и не совпадает собластью, принадлежащей другому размеру» (Томашевский Б.В. Стих и язык. М., 1959.С. 39).
Стихотворениенаписано трехстопным хореем с чередующимися женскими и мужскими окончаниямистихов. Метрическая схема трехстопного хорея: 10/10/10 (в четных строкахстихотворения Фета последняя, четвертая, стопа усечена и имеет вид: /1).Цифрой «1» обозначены позиции (слоги) в стихе, на которые согласно метрическойсхеме должно падать ударение, а цифрой «0» – позиции, которые должны бытьбезударными (в реальности в поэтических текстах обычны отступления отметрической схемы, обычно – пропуски ударений). Знак «/» отмечает границумежду стопами.
Врусской литературе XVIII в. этим размером написаны отдельные стихотворения В.К.Тредиаковского, Г.Р. Державина и некоторых других поэтов. В первые десятилетияXIX в. к этому размеру обращались А.С. Пушкин, А.И. Дельвиг, Ф.Н. Глинка, князьП.А. Вяземский. « Уже на этой ступени накапливаются такие мотивы, каки “отдохни”, и “путь”, и “смерть”, и “вечер”, и “родина”, и “детство”»(Гаспаров М.Л. Метр и смысл. С. 52). Но устойчивый семантический (смысловой)ореол этот размер приобретает благодаря М.Ю. Лермонтову – автору стихотворения«Из Гете» («Горные вершины / Спят во тьме ночной, / Тихие долины / Полнысвежей мглой; // Не пылит дорога, / Не дрожат листы… / Подожди немного, /Отдохнешь и ты»). За поэтическим текстом, написанным трехстопным хореем счередующимися женскими и мужскими окончаниями стихов и состоящим из восьми строкс композицией 6+2, закрепляются такие мотивы, как «природа, путь и отдых, почтиоднозначно воспринимаемый как аллегория смерти» (Там же. С. 53). Фет, обращаяськ размеру «Горных вершин…», акцентирует одну из лермонтовских тем, — темуприроды: «Фет прямо ориентируется на Лермонтова – это видно из того, что обапервых его стихотворения нашим размером – восьмистишия, одно с композицией 2+6, другое – 6+2. В первом (1842) лермонтовский южный пейзаж замещается северным, снежным, а путь – санным:
Чуднаякартина, Свет небес высоких
Какты мне родна: И блестящий снег,
Белаяравнина, И саней далеких
Полнаялуна, Одинокий бег.
Вовтором (1843) лермонтовская тема отдыха – смерти смягчена в тему любви-разлуки:“Облаком волнистым Пыль встает вдали… Друг мой, друг далекий, Вспомни обомне”» (Там же. С. 55).
Фетне столько следует за Лермонтовым, сколько отталкивается от него. Волнистоеоблако пыли из фетовского стихотворения явно контрастирует с дорогой, которая«не пылит», а быстрое движение всадника «на лихом коне» противопоставлено«бездвижному» покою и сну горных вершин, так же, как время суток – день –сменяет лермонтовскую ночную мглу. Кроме того, в отличие от М.Ю. ЛермонтоваФет в стихотворении «Облаком волнистым…», более печальном и эмоциональнонапряженном, чем «Чудная картина…», отказывается от рифмовки нечетных строк, чтопридает форме произведения некоторую дисгармоничность, соответствующую егосмыслу.
«Фетовское“Облаком волнистым…” нашло себе продолжателей: тема разлуки разрабатывается ипозднейшими поэтами. Суриков кончает свое стихотворение: “… Пожалей о друге Вдальней стороне И в тиши вечерней Вспомни обо мне!” – а у Трефолева невестатоскует о женихе-ссыльном: “В этот день ненастный В дальней стороне Друг мой, другнесчастный, Вспомни обо мне!”» (Там же. С. 56). Парадокс: «в целом пейзажный3-ст хорей занимал в фетовском творчестве очень скромное место, нов сознании читателей он связался с ним очень прочно (Там же. С. 58).
Звуковой строй
Встихотворении выделяются два звуковых ряда. Первый — аллитерация на «л», оформляющаямотив дали (звук «л» содержится в словах «даль» и «пыль», и он являетсяопорным согласным в рифме «дали – пыли»): «Облаком волнистым / Пыль встаетвдали Не видать в пыли! На лихом коне. / Друг мой, другдалекий». Второй ряд — аллитерация на «д», оформляющая мотив привязанности к«другу» и разлуки: «Друг мой, друг далекий». Оба ряда – ассоциирующийся сразлукой и ассоциирующийся с близостью – «дружбой» — пересекаются в словах «даль»и «далекий».
ПредложенноеИ.С. Тургеневым исправление «пыль» вместо «прах» оказалось очень удачным, таккак, во-первых, усиливало драматическое звучание мотива неразличимости«конного или пешего», во-вторых, устраняло лексему «прах» — в значении‘пыль’ это отчетливый архаизм, не очень уместный в этот стихотворении элементвысокого слога, к тому же обремененный ненужными ассоциациями со смертью(‘могильный прах’). Но, главное, повтор «пыль – в пыли» создавал непрерывныйзвукоряд – аллитерацию на «л».
Стихотворение«Облаком волнистым…» словно иллюстрирует замечание Н.Н. Страхова: « Онне выбирает предметов, а ловит каждый, часто самый простой случай жизни; онне составляет сложных картин и не развертывает целого ряда мыслей, аостанавливается на одной фигуре, на одном повороте чувства. …Мы будем изумлены шириною его захвата, разнообразия и множеством еготем. Как чародей, который, до чего ни коснется, все обращает в золото, таки наш поэт преобразует в чистейшую поэзию всевозможные черты нашей жизни»(Заметки о Фете Н.Н. Страхова. II. Юбилей поэзии Фета // Страхов Н.Н.Литературная критика: Сборник статей / Вступ. ст. и сост. Н.Н. Скатова, коммент.В.А. Котельникова. СПб., 2000. С. 425) .
Замечательныйфилолог А.А. Потебня указывал на стихотворение «Облаком волнистым…» как например, демонстрирующий исключительную роль художественной формы в литературепри создании эстетического эффекта, при превращении «факта жизни» в «фактискусства»:: «Только форма настраивает нас так, что мы видим здесь неизображение единичного случая, совершенно незначительного по своей обычности, азнак или символ неопределимого ряда подобных положений и связанных с нимчувств. Чтобы убедиться в этом, достаточно разрушить форму. С каким изумлениеми сомнением в здравомыслии автора и редактора встретили бы мы на особойстранице журнала следующее: “Вот кто-то пылит по дороге, и не разберешь, едетли кто или идет. А теперь видно… Хорошо бы, если бы заехал такой-то”» (ПотебняА.А. Из записок по теории словесности / Изд. М.В. Потебни. Харьков, 1905. С.652).
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.portal-slovo.ru/