Евангельские эпизоды «Плаха»
Известно,как долго не хотел Александр Блок вводить в финал своей поэмы«Двенадцать» образ Иисуса Христа, но в итоге признал: все-таки этоон, Христос. Сейчас, на исходе столетия это признание выглядит поистинепророческим. «Иисус Христос литературный персонаж нашего времени!констатирует С. Семенова в статье, посвященной советскому роману.
Добавимнесомненное: персонаж значительный, яркий, концептуально насыщенный. Онпоявился на страницах лучших произведений нашей прозы „Мастера иМаргариты“ М. Булгакова, „Плахи“ Ч. Айтматова, „Факультетаненужных вещей“ Ю. Домбровского, „Доктора Живаго“ Б. Пастернакаи др. Появился, несмотря на то, что атеистическая наука соглашалась видеть внем только факт культуры прошлого. Литература еще раз замечательно подтвердилавечность „образа образов“ в мировой художественной культуре образаИисуса Христа.
Конечно,Иисус Христос уникальное явление в истории культуры. Вспомним, что с его именемсвязано возникновение мировой религии, во многом определившей ход истории, икрупнейших церковных движений. Воплощенный в нем идеал всегда был центромважнейших этических движений. Он не утрачивает своего значения в художественныхпоисках человечества. Много написано о том, как богата и разнообразна историялитературных воплощений Иисуса Христа. „Евангельские“ эпизоды в книгеЧ. Айтматова, мягко говоря, изумили читателей. Обращение к сцене диалога Христаи Понтия Пилата после того, как эту сцену уже дал М. Булгаков в любимом всеми»Мастере… ", многими расценивалось как кощунственная бестактность.К тому же, раньше он всегда был вдохновляем национальной художественнойтрадицией, достаточно далекой от образов христианской культуры. А Христос в «Плахе»,с одной стороны, так не похож на полюбившихся нам прежних, национальноколоритных айтматовских героев. А с другой -обличительные монологи этого Христанастолько далеки от какой бы то ни было стилизации «подевангельского» Иисуса, что трудно удержаться от упрека писателю в том, чтоон взялся за материал незнакомый и чужой для себя.
Ноне будем здесь обвинять автора художественный поиск писателя, тем более такогописателя, уже явление культуры. И «Плаха» явление. Тема Христавозникает в «Плахе» в связи с линией Авдия Каллистратова. «Внеистовом поиске истины» Авдий не стал молить своих мучителей о пощаде иоказался сброшенным с поезда. Случившееся с ним сравнивается с тем, чтопроизошло когда-то с Христом: «Ведь был уже однажды в истории случай тоже чудакодин галилейский возомнил о себе настолько, что не поступился парой фраз илишился жизни… А люди, хотя с тех пор прошла уже одна тысяча девятьсотпятьдесят лет, все не могут опомниться… И всякий раз им кажется, чтослучилось это буквально вчера… И всякое поколение… заново спохватывается изаявляет, что будь они в тот день, в тот час на Лысой Горе, они ни в коемслучае не допустили бы расправы над тем галилеянином».
ОбИисусе Христе сказано пока, как видим, коротко, пунктирно. Даже имя его не называется,но по упоминанию Галилеи, Лысой Горы, указанию на время происшедшего ясно, оком идет речь. Ч. Айтматов предполагает достаточно знающего читателя,рассчитывает на его художественную эрудицию и творческую способность дорисоватьнамеченное писателем. Подчеркнем это обстоятельство: тема Христа начинается вромане таким образом, что у читателя обязательно возникнут собственные образныеассоциации. Подобное возрастание творческой роли читателя, слушателя, зрителяВ. С. Библер рассматривает как художественный феномен культуры XX в.:"… зритель по-своему -вместе с художником… должен формировать,доводить, завершать полотно, гранит, ритм, партитуру до целостного навечногосвершения.
Такой«дополнительный» читатель или зритель проектируется автором,художественно изобретается… " Наличие такого «художественноизобретенного» читателя избавляет автора от необходимости непременнойхудожественной стилизации. «Это никак не стилизация, -продолжает В. С.Библер, но именно столкновение разных способов видеть и понимать мир».Евангельский эпизод вводится в роман вовсе не как фон для истории АвдияКаллистратова. Его история достаточно конкретна, а случай с «чудакомгалилейским», хотя о нем и сказано, что в истории он был однажды,перерастает рамки единичности. Он бесконечно повторяется в нескончаемыхвоспоминаниях:
«Алюди все обсуждают, все спорят, все сокрушаются, как и что тогда получилось икак могло такое произойти». Он поднимается до уровня вечной памяти:"… все забудется в веках, но только не этот день". Евангельскийэпизод становится таким образом не просто фактом прошлого в едином временномряду, он разворачивается как особое измерение конкретного в его соотношении свечным, а айтматовский Христос является носителем идей, воплощающих эту особуюмеру. Поэтому на вопрос Понтия Пилата, есть ли для людей Бог выше ныне живущегокесаря, он отвечает: «Есть, правитель римский, если избрать другоеизмерение бытия».
Сложный,многомерный мир воссоздан в «Плахе». Художественное пространстворомана тоже, с одной стороны, конкретно, как место совершения конкретныхсобытий, а с другой -соотнесено с другим, высшим пространством: «Солнце истепь -величины вечные: по солнцу измеряется степь, настолько оно велико,освещаемое солнцем пространство». Сложна и образная ткань романа. Пластвечного, высшего намечен в книге не только христианскими мотивами: образысолнца и степи как вечных величин органично едины с образом из другойхудожественной системы -образом синеглазой волчицы Акбары. Хотя образы ИисусаХриста и волчицы Акбары восходят к совершенно различным и даже разнородныммифологическим и религиозным традициям, в романе Ч. Айтматова они оказываютсявплетенными в единую поэтическую ткань.
Вспомним,что во внешнем облике каждого из этих персонажей подчеркнута одна и та жедеталь -прозрачно-синие глаза. «А если бы кто-нибудь увидел Акбару вблизи,его бы поразили ее прозрачно-синие глаза редчайший, а возможно, единственный всвоем роде случай». И Понтий Пилат видит, как Христос поднимает на него"… прозрачно-синие глаза, поразившие того силой и сосредоточенностьюмысли будто Иисуса и не ждало на горе то неминуемое". Образ прозрачнойсиневы глаз Иисуса и волчицы приобретает силу поэтического лейтмотива взавершении этого образного ряда в описании озера Иссык-Куль, образа «синегочуда среди гор», своеобразного символа вечного обновления жизни: «Асиняя крутизна Иссык-Куля все приближалась, и ему [Бостону -Е. П. ] хотелосьраствориться в ней, исчезнуть и хотелось, и не хотелось жить. Вот как этибуруны волна вскипает, исчезает и снова возрожается сама из себя… ».
Всложной художественной многомерности романа Ч. Айтматова судьбы конкретныхгероев оказываются отмечены особой глубиной и значительностью. Такова преждевсего судьба Авдия. Знаменательно уже имя героя. «Имя-то редкое какое,библейское», удивляется Гришан. Действительно, имя Авдий-«библейское»: в Ветхом Завете упоминается не менее 12 человек,носящих его. Но автор имеет в виду не просто общий библейский колорит. С самогоначала он связывает имя своего героя с конкретным Авдием: "… упоминаетсятакой в Библии, в Третьей Книге Царств". Об этом Авдии сказано, что он«человек весьма богобоязненный». Но самое главное в нем -подвигверности истинному Богу и истинным пророкам: во времена царствия нечестивогоидолопоклонника Ахава, когда его развратная жена «истребляла пророковГосподних, Авдий взял сто пророков, и скрывал их…, и питал хлебом иводою».
Такбиблейская реминисценция освещает намечающуюся тему Авдия как тему человекаособенного, при всей его конкретности, тему человека избранного судьбой за егопреданность вечным, истинных идеалам. Воплощением этого истинного идеала вромане предстает прежде всего Иисус Христос, которого страстно проповедуетАвдий, призывая людей мерить себя его, христовой мерой. Вся жизнь имученическая смерть Авдия реальность правоты Христа, возвестившего свое второепришествие в стремлении людей к праведности, утверждаемом через страдание.Вместе с тем, Авдий Каллистратов постоянно возносит свои мольбы к другому богу,которого почитает и любит нисколько не меньше, волчице Акбаре: «Услышьменя, прекрасная мать-волчица!». Авдий ощущает свою особую избранность вжизни по тому, как пощадила его Акбара, увидев его доброту к ее детенышам. Иэта доброта по отношению к маленьким волчатам для героя важна не меньше, чемего принципиальность христианина. Молясь Акбаре, Авдий заклинает ее и своим,человеческим богом, и ее, волчьими богами, не находя в этом ничегокощунственного. К Великой Акбаре -и его предсмертная молитва: «Спаси меня,волчица… ». И последнее утешение в жизни явившаяся на его зов синеглазаяволчица.
Вроманной мифологии, созданной самим Ч. Айтматовым, объединились, как видим,образные искания разных культур. Волчица персонаж, восходящий к мифологиям, вкоторых преобладает пластическое мышление; здесь образы содержательны своейзримой эмблематичностью. Иисус Христос герой принципиально иной типологическойорганизации, призванной осмыслить не внешнее проявление жизни, а еесокровенную, скрытую суть. Писатель тонко чувствует эти различия. Может быть,поэтому тема волчицы развивается в романе как эмоционально-поэтическая основамифологии автора, а тема Иисуса Христа как ее теоретический, концептуальныйцентр. Некоторые критики упрекали писателя за то, что Христос представлен в егоромане только средствами риторики и даже публицистики: "… у АйтматоваХристос превращается в настоящего ритора, красноречивого софиста, дотошнообъясняющего свои «позиции» и оспаривающего противную сторону".
Небудем здесь говорить о справедливости или несправедливости этих упреков,подчеркнем другое: образ Христа в «Плахе» выстроен по принципу рупораавторских идей. Развернуто, подробно, но вместе с тем и четко он декларируетсвое кредо: "… я… приду, воскреснув, а вы, люди, пришествуете жить воХристе, в высокой праведности, вы ко мне придете в неузнаваемых грядущихпоколениях… Я буду вашим будущим, во времени оставшись на тысячелетия позади,в том Промысел Всевышнего, в том, чтобы таким способом возвести человека напрестол призвания его -призвания к добру и красоте".
Вотпочему для айтматовского Христа самое важное быть услышанным, а самое страшное-не казнь, не смерть, а одиночество. В связи с этим приобретает особое звучаниев романе мотив гефсиманской ночи. Евангельский Христос стремился к уединению вГефсиманском саду. Оно было для него моментом концентрации духовных сил передподвигом высшего искупительного страдания. В «Плахе» этоапокалипсическое предвидение страшного конца света, который «от враждылюдей грядет»: «Меня томило страшное предощущение полной покинутостив мире, и я бродил той ночью по Гефсимании, как привидение, не находя себепокоя, как будто я один-единственный из мыслящих существ остался во всейвселенной, как будто я летал над землей и не увидел ни днем, ни ночью ни одногоживого человека, -все было мертво, все было сплошь покрыто черным пепломотбушевавших пожаров, земля летала сплошь в руинах -ни лесов, ни пашен, никораблей в морях, и только странный, бесконечный звон чуть слышно доносилсяиздали, как стон печальный на ветру, как плач железа из глубин земли, какпогребальный колокол, а я летал, как одинокая пушинка в поднебесье, томимыйстрахом и предчувствием дурным, и думал -вот конец света, и невыносимая тоскатомила душу мою: куда же подевались люди, где же мне теперь приклонить головумою?».
Художественноевремя жизни Авдия Каллистратова причудливо соединяет разные временные пласты:конкретное время реальности и мифологическое время вечности. Писатель называетэто «историческим синхронизмом», способностью человека «жить мысленноразом в нескольких временных воплощениях, разделенных порой столетиями итысячелетиями». Силой этой способности Авдий оказывается во времени ИисусаХриста. Он умоляет людей, собравшихся у стен Иерусалима, предотвратить страшнуюбеду, не допустить казни Христа. И не может до них докричаться, потому что имне дано услышать его, для них он человек из другого времени, еще не родившийсячеловек. Но в памяти героя прошлое и настоящее связаны воедино, и в этомединстве времени -великое единство бытия: "… добро и зло передаются изпоколения в поколение в нескончаемости памяти, в нескончаемости времени ипространства человеческого мира… ". Мы видим, как сложно соотносятся мифи реальность в романе Ч. Айтматова «Плаха»: освещенная мифологическойкосмичностью, реальность приобретает новую глубину и таким образом оказываетсяосновой для новой мифологии. Введение евангельских образов сообщаетхудожественным исканиям писателя особый эпический размах и философическуюглубину. Время еще покажет, насколько удачными и плодотворными были поискиавтора, одно уже сейчас несомненно: они свидетельство напряженной творческойработы мастера.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта ilib.ru/