Творчество Михаила Зощенко — самобытное явление врусской советской литературе. Писатель по-своему увидел некоторые характерныепроцессы современной ему действительности, вывел под слепящий свет сатирыгалерею персонажей, породивших нарицательное понятие «зощенковскийгерой». Все герои были показаны с юмором. Эти произведения были доступны ипонятны простому читателю. «Зощенковские герои» показывали современных по тем временамлюдей… так сказать просто человека, например в рассказе «Баня» видно как авторпоказывает человека явно не богатого который рассеян и неуклюж, а его фразанасчет одежды когда он теряет номерок «давайте поищем его по приметам» и даетот номерка веревку.После чего дает такие приметы старого, потрепанногопальтишка на котором только и есть что 1 пуговица с верху и оторванный карман.Но между тем он уверен в том, что если он подождет, когда все уйдут из бани, тоему дадут какое ни будь рваньё несмотря даже на то, что его пальто тоже плохое.Автор показывает всю комичность этой ситуации…
Вот такие ситуации обычно показаны в его рассказах. И главноеавтор пишет все это для простого народа на простом и понятном ему языке.
Михаил Зощенко
(Зощенко М. Избранное. Т. 1 — М., 1978)
Творчество Михаила Зощенко — самобытное явление врусской советской литературе. Писатель по-своему увидел некоторые характерныепроцессы современной ему действительности, вывел под слепящий свет сатирыгалерею персонажей, породивших нарицательное понятие «зощенковскийгерой». Находясь у истоков советской сатирико-юмористической прозы, онвыступил создателем оригинальной комической новеллы, продолжившей в новыхисторических условиях традиции Гоголя, Лескова, раннего Чехова. Наконец, Зощенкосоздал свой, совершенно неповторимый художественный стиль.
Около четырех десятилетий посвятил Зощенкоотечественной литературе. Писатель прошел сложный и трудный путь исканий. В еготворчестве можно выделить три основных этапа.
Первый приходится на 20-е годы — период расцветаталанта писателя, оттачивавшего перо обличителя общественных пороков в такихпопулярных сатирических журналах той поры, как «Бегемот»,«Бузотер», «Красный ворон», «Ревизор»,«Чудак», «Смехач». В это время происходит становление икристаллизация зощенковской новеллы и повести.
В 30-е годы Зощенко работает преимущественно в областикрупных прозаических и драматических жанров, ищет пути к «оптимистическойсатире» («Возвращенная молодость» — 1933, «История однойжизни» — 1934 и «Голубая книга» — 1935). ИскусствоЗощенко-новеллиста также претерпевает в эти годы значительные перемены (циклдетских рассказов и рассказов для детей о Ленине).
Заключительный период приходится на военные ипослевоенные годы.
Михаил Михайлович Зощенко родился в 1895 году. Послеокончания гимназии учился на юридическом факультете Петербургскогоуниверситета. Не завершив учебы, ушел в 1915 году добровольцем в действующуюармию, чтобы, как вспоминал он впоследствии, «с достоинством умереть засвою страну, за свою родину». После Февральской революции демобилизованныйпо болезни командир батальона Зощенко («Я участвовал во многих боях, былранен, отравлен газами. Испортил сердце...») служил комендантом Главногопочтамта в Петрограде. В тревожные дни наступления Юденича на Петроград Зощенко- адъютант полка деревенской бедноты.
Годы двух войн и революций (1914-1921) — периодинтенсивного духовного роста будущего писателя, становления еголитературно-эстетических убеждений. Гражданское и нравственное формированиеЗощенко как юмориста и сатирика, художника значительной общественной темыприходится на пооктябрьский период.
В литературном наследии, которое предстояло освоить икритически переработать советской сатире, в 20-е годы выделяются три основныелинии. Во-первых, фольклорно-сказовая, идущая от раешника, анекдота, народнойлегенды, сатирической сказки; во-вторых, классическая (от Гоголя до Чехова); и,наконец, сатирическая. В творчестве большинства крупных писателей-сатириков тойпоры каждая из этих тенденций может быть прослежена довольно отчетливо. Чтокасается М. Зощенко, то он, разрабатывая оригинальную форму собственногорассказа, черпал из всех этих источников, хотя наиболее близкой была для негогоголевско-чеховская традиция.
На 20-е годы приходится расцвет основных жанровыхразновидностей в творчестве писателя: сатирического рассказа, комическойновеллы и сатирико-юмористической повести. Уже в самом начале 20-х годовписатель создает ряд произведений, получивших высокую оценку М. Горького.
Опубликованные в 1922 году «Рассказы НазараИльича господина Синебрюхова» привлекли всеобщее внимание. На фоненовеллистики тех лет резко выделилась фигура героя-сказчика, тертого, бывалогочеловека Назара Ильича Синебрюхова, прошедшего фронт и немало повидавшего на свете.М. Зощенко ищет и находит своеобразную интонацию, в которой сплавились воединолирико-ироническое начало и интимно-доверительная нотка, устраняющая всякуюпреграду между рассказчиком и слушателем.
В «Рассказах Синебрюхова» многое говорит обольшой культуре комического сказа, которой достиг писатель уже на раннейстадии своего творчества:
«Был у меня задушевный приятель. Ужаснообразованный человек, прямо скажу — одаренный качествами. Ездил он по разныминостранным державам в чине камендинера, понимал он даже, может,по-французскому и виски иностранные пил, а был такой же, как и не я, все равно- рядовой гвардеец пехотного полка».
Порой повествование довольно искусно строится по типуизвестной нелепицы, начинающейся со слов «шел высокий человек низенькогороста». Такого рода нескладицы создают определенный комический эффект.Правда, пока он не имеет той отчетливой сатирической направленности, какуюприобретет позже. В «Рассказах Синебрюхова» возникают такие надолгоостававшиеся в памяти читателя специфически зощенковские обороты комическойречи, как «будто вдруг атмосферой на меня пахнуло», «оберут каклипку и бросят за свои любезные, даром что свои родные родственники»,«подпоручик ничего себе, но сволочь», «нарушает беспорядки»и т.п. Впоследствии сходного типа стилистическая игра, но уже с несравненноболее острым социальным смыслом, проявится в речах других героев — СеменаСеменовича Курочкина и Гаврилыча, от имени которых велось повествование в ряденаиболее популярных комических новелл Зощенко первой половины 20-х годов.
Произведения, созданные писателем в 20-е годы, былиоснованы на конкретных и весьма злободневных фактах, почерпнутых либо изнепосредственных наблюдений, либо из многочисленных читательских писем.Тематика их пестра и разнообразна: беспорядки на транспорте и в общежитиях,гримасы нэпа и гримасы быта, плесень мещанства и обывательщины, спесивоепомпадурство и стелющееся лакейство и многое, многое другое. Часто рассказстроится в форме непринужденной беседы с читателем, а порою, когда недостатки приобреталиособенно вопиющий характер, в голосе автора звучали откровенно публицистическиеноты.
В цикле сатирических новелл М. Зощенко зло высмеивалцинично-расчетливых или сентиментально-задумчивых добытчиков индивидуальногосчастья, интеллигентных подлецов и хамов, показывал в истинном свете пошлых иникчемных людей, готовых на пути к устроению личного благополучия растоптатьвсе подлинно человеческое («Матренища», «Гримаса нэпа»,«Дама с цветами», «Няня», «Брак по расчету»).
В сатирических рассказах Зощенко отсутствуют эффектныеприемы заострения авторской мысли. Они, как правило, лишены и острокомедийнойинтриги. М. Зощенко выступал здесь обличителем духовной окуровщины, сатирикомнравов. Он избрал объектом анализа мещанина-собственника — накопителя истяжателя, который из прямого политического противника стал противником в сфереморали, рассадником пошлости.
Круг действующих в сатирических произведениях Зощенколиц предельно сужен, нет образа толпы, массы, зримо или незримо присутствующегов юмористических новеллах. Темп развития сюжета замедлен, персонажи лишены тогодинамизма, который отличает героев других произведений писателя.
Герои этих рассказов менее грубы и неотесаны, чем вюмористических новеллах. Автора интересует прежде всего духовный мир, системамышления внешне культурного, но тем более отвратительного по существу мещанина.Как ни странно, но в сатирических рассказах Зощенко почти отсутствуютшаржированные, гротескные ситуации, меньше комического и совсем нет веселого.
Однако основную стихию зощенковского творчества 20-хгодов составляет все же юмористическое бытописание. Зощенко пишет о пьянстве, ожилищных делах, о неудачниках, обиженных судьбой. Словом, выбирает объект,который сам достаточно полно И точно охарактеризовал в повести «Люди»:«Но, конечно, автор все-таки предпочтет совершенно мелкий фон, совершенномелкого и ничтожного героя с его пустяковыми страстями и переживаниями»[1]. Движение сюжета в таком рассказе основано на постоянно ставящихся икомически разрешаемых противоречиях между «да» и «нет».Простодушно-наивный рассказчик уверяет всем тоном своего повествования, чтоименно так, как он делает, и следует оценивать изображаемое, а читатель либодогадывается, либо точно знает, что подобные оценки-характеристики неверны. Этовечное борение между утверждением сказчика и читательским негативнымвосприятием описываемых событий сообщает особый динамизм зощенковскомурассказу, наполняет его тонкой и грустной иронией.
Есть у Зощенко небольшой рассказ «Нищий» — оздоровенном и нагловатом субъекте, который повадился регулярно ходить кгерою-рассказчику, вымогая у него полтинники. Когда тому надоело все это, онпосоветовал предприимчивому добытчику пореже заглядывать с непрошенымивизитами. «Больше он ко мне не приходил — наверное, обиделся», — меланхолически отметил в финале рассказчик. Нелегко Косте Печенкину скрыватьдвоедушие, маскировать трусость и подлость выспренними словами («Тридокумента»), и рассказ завершается иронически сочувственной сентенцией:«Эх, товарищи, трудно жить человеку на свете!»
Вот это грустно-ироническое «наверное,обиделся» и «трудно жить человеку на свете» и составляет нервбольшинства комических произведений Зощенко 20-х годов. В таких маленькихшедеврах, как «На живца», «Аристократка», «Баня»,«Нервные люди», «Научное явление» и других, автор как бысрезает различные социально-культурные пласты, добираясь до тех слоев, гдегнездятся истоки равнодушия, бескультурья, пошлости.
Герой «Аристократки» увлекся одной особой вфильдекосовых чулках и шляпке. Пока он «как лицо официальное»наведывался в квартиру, а затем гулял по улице, испытывая неудобство оттого,что приходилось принимать даму под руку и «волочиться, что щука», всебыло относительно благополучно. Но стоило герою пригласить аристократку втеатр, «она и развернула свою идеологию во всем объеме». Увидев вантракте пирожные, аристократка «подходит развратной походкой к блюду ицоп с кремом и жрет». Дама съела три пирожных и тянется за четвертым.
«Тут ударила мне кровь в голову.
— Ложи, — говорю, — взад!»
После этой кульминации события развертываютсялавинообразно, вовлекая в свою орбиту все большее число действующих лиц. Какправило, в первой половине зощенковской новеллы представлены один-два, много — три персонажа. И только тогда, когда развитие сюжета проходит высшую точку,когда возникает потребность и необходимость типизировать описываемое явление,сатирически его заострить, появляется более или менее выписанная группа людей,порою толпа.
Так и в «Аристократке». Чем ближе к финалу,тем большее число лиц выводит автор на сцену. Сперва возникает фигурабуфетчика, который на все уверения героя, жарко доказывающего, что съеденотолько три штуки, поскольку четвертое пирожное находится на блюде,«держится индифферентно».
— Нету, — отвечает, — хотя оно и в блюде находится, нонадкус на ем сделан и пальцем смято". Тут и любители-эксперты, одни изкоторых «говорят — надкус сделан, другие — нету». И наконец,привлеченная скандалом толпа, которая смеется при виде незадачливого театрала,судорожно выворачивающего на ее глазах карманы со всевозможным барахлом.
В финале опять остаются только два действующих лица,окончательно выясняющих свои отношения. Диалогом между оскорбленной дамой инедовольным ее поведением героем завершается рассказ.
«А у дома она мне и говорит своим буржуйскимтоном:
— Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег- не ездют с дамами.
А я говорю:
— Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините завыражение».
Как видим, обе стороны обижены. Причем и та, и другаясторона верит только в свою правду, будучи твердо убеждена, что не права именнопротивная сторона. Герой зощенковского рассказа неизменно почитает себянепогрешимым, «уважаемым гражданином», хотя на самом деле выступаетчванным обывателем.
Суть эстетики Зощенко в том и состоит, что писательсовмещает два плана (этический и культурно-исторический), показывая ихдеформацию, искажение в сознании и поведении сатирико-юмористическихперсонажей. На стыке истинного и ложного, реального и выдуманного ипроскакивает комическая искра, возникает улыбка или раздается смех читателя.
Разрыв связи между причиной и следствием — традиционный источник комического. Важно уловить характерный для данной среды иэпохи тип конфликтов и передать их средствами сатирического искусства. УЗощенко главенствует мотив разлада, житейской нелепицы, какой-тотрагикомической несогласованности героя с темпом, ритмом и духом времени.
Порой зощенковскому герою очень хочется идти в ногу спрогрессом. Поспешно усвоенное современное веяние кажется такому уважаемомугражданину верхом не просто лояльности, но образцом органичного вживания вреволюционную действительность. Отсюда пристрастие к модным именам иполитической терминологии, отсюда же стремление утвердить свое«пролетарское» нутро посредством бравады грубостью, невежеством,хамством.
Не случайно герой-рассказчик видит мещанский уклон втом, что Васю Растопыркина — «этого чистого пролетария, беспартийного чертзнает с какого года, — выкинули давеча с трамвайной площадки» нечуткиепассажиры за грязную одежду («Мещане»). Когда конторщику СережеКолпакову поставили наконец личный телефон, о котором он так много хлопотал,герой почувствовал себя «истинным европейцем с культурными навыками изамашками». Но вот беда — разговаривать-то этому «европейцу» нес кем. С тоски он позвонил в пожарное депо, соврал, что случился пожар.«Вечером Сережу Колпакова арестовали за хулиганство».
Писателя волнует проблема жизненной и житейскойаномалии. Отыскивая причины ее, осуществляя разведку социальнонравственныхистоков отрицательных явлений, Зощенко порою создает гротескно-утрированныеситуации, которые порождают атмосферу безысходности, повсеместного разливажитейской пошлости. Такое ощущение создается после знакомства с рассказами«Диктофон», «Собачий нюх», «Через сто лет».
Критики 20-30-х годов, отмечая новаторство творца«Бани» и «Аристократки», охотно писали на тему «лицо имаска» Михаила Зощенко, нередко верно постигая смысл произведенийписателя, но смущаясь непривычностью взаимоотношений между автором и егокомическим «двойником». Рецензентов не устраивала приверженностьписателя к одной и той же раз и навсегда избранной маске. Между тем Зощенкоделал это сознательно.
С.В. Образцов в книге «Актер с куклой»рассказал о том, как он искал свой путь в искусстве. Оказалось, что толькокукла помогла ему обрести свою «манеру и голос» [2]. «Войти вобраз» того или иного героя актер раскованнее и свободнее сумел именно«через куклу».
Новаторство Зощенко началось с открытия комическогогероя, который, по словам писателя, «почти что не фигурировал раньше врусской литературе»[3], а также с приемов маски, посредством которой онраскрывал такие стороны жизни, которые нередко оставались в тени, не попадали вполе зрения сатириков.
Все комические герои от древнейшего Петрушки до Швейкадействовали в условиях антинародного общества, зощенковския же герой«развернул свою идеологию» в иной обстановке. Писатель показалконфликт между человеком, отягощенным предрассудками дореволюционной жизни, иморалью, нравственными принципами нового общества.
Разрабатывая нарочито обыденные сюжеты, рассказываячастные истории, приключившиеся с ничем не примечательным героем, писательвозвышал эти отдельные случаи до уровня значительного обобщения. Он проникает всвятая святых мещанин, который невольно саморазоблачается в своих монологах.Эта умелая мистификация достигалась посредством мастерского владения манеройповествования от имени рассказчика, мещанина, который не только опасалсяоткрыто декларировать свои воззрения, но и старался нечаянно не дать повода длявозбуждения о себе каких-либо предосудительных мнений.
Комического эффекта Зощенко часто достигалобыгрыванием слов и выражений, почерпнутых из речи малограмотного мещанина, схарактерными для нее вульгаризмами, неправильными грамматическими формами исинтаксическими конструкциями («плитуар», «окромя»,«хресь», «етот», «в ем», «брунеточка»,«вкапалась», «для скусу», «хучь плачь», «этапудель», «животная бессловесная», «у плите» и т.д.).
Использовались и традиционные юмористические схемы, вошедшиев широкий обиход со времен «Сатирикона»: враг взяток, произносящийречь, в которой дает рецепты, как брать взятки («Речь, произнесенная набанкете»); противник многословия, сам на поверку оказывающийся любителемпраздных и пустых разговоров («Американцы»); доктор, зашивающий часы«кастрюльного золота» в живот больному («Часы»).
Зощенко — писатель не только комического слога, но икомических положений. Стиль его рассказов — это не просто смешные словечки,неправильные грамматические обороты и речения. В том-то и состояла печальнаясудьба авторов, стремившихся писать «под Зощенко», что они, пометкому выражению К. Федина, выступали просто как плагиаторы, снимая с него то,что удобно снять, — одежду. Однако они были далеки от постижения существазощенковского новаторства в области сказа. Зощенко сумел сделать сказ оченьемким и художественно выразительным. Герой-рассказчик только говорит, и авторне усложняет структуру произведения дополнительными описаниями тембра егоголоса, его манеры держаться, деталей его поведения. Однако посредствомсказовой манеры отчетливо передаются и жест героя, и оттенок голоса, и егопсихологическое состояние, и отношение автора к рассказываемому. То, чегодругие писатели добивались введением дополнительных художественных деталей,Зощенко достиг манерой сказа, краткой, предельно сжатой фразой и в то же времяполным отсутствием «сухости».
Сначала Зощенко придумывал различные имена своимсказовым маскам (Синебрюхов, Курочкин, Гаврилыч), но позднее от этогоотказался. Например, «Веселые рассказы», изданные от имени огородникаСемена Семеновича Курочкина, впоследствии стали публиковаться внеприкрепленности к личности этого персонажа. Сказ стал сложнее, художественномногозначнее.
Форму сказа использовали Н. Гоголь, И. Горбунов, Н.Лесков, советские писатели 20-х годов. Вместо картинок жизни, в которыхотсутствует интрига, а порою и всякое сюжетное действие, как было в мастерскиотточенных миниатюрах-диалогах И. Горбунова, вместо подчеркнуто изощреннойстилизации языка городского мещанства, которой Н. Лесков добивался посредствомлексической ассимиляции различных речевых стихий и народной этимологии,Зощенко, не чураясь и этих приемов, ищет и находит средства, наиболее точноотвечающие складу и духу его героя.
Зощенко зрелой поры шел по пути, проложенному Гоголеми Чеховым, не копируя, однако, в отличие от многочисленных обличителей 20-хгодов, их манеры.
К. Федин отметил умение писателя «сочетать втонко построенном рассказе иронию с правдой чувства» [4]. Достигалось этонеповторимыми зощенковскими приемами, среди которых важное место принадлежалоособо интонированному юмору.
Юмор Зощенко насквозь ироничен. Писатель называл своирассказы: «Счастье», «Любовь», «Легкая жизнь»,«Приятные встречи», «Честный гражданин», «Богатаяжизнь», «Счастливое детство» и т.п. А речь в них шла о прямопротивоположном тому, что было заявлено в заголовке. Это же можно сказать и оцикле «Сентиментальных повестей», в которых доминирующим началом;стал трагикомизм обыденной жизни мещанина и обывателя. Одна из повестей носиларомантическое заглавие «Сирень цветет». Однако поэтическая дымканазвания рассеивалась уже на первых страницах. Здесь густо текла обычная длязощенковских произведений жизнь затхлого мещанского мирка с его пресной любовью,изменами, отвратительными сценами ревности, мордобоем.
Господство пустяка, рабство мелочей, комизм вздорногои нелепого — вот на что обращает внимание писатель в серии сентиментальныхповестей. Однако много тут и нового, даже неожиданного для читателя, которыйзнал Зощенко-новеллиста. В этом отношении особенно показательна повесть «Очем пел соловей».
Здесь, в отличие от «Козы»,«Мудрости» и «Людей», где были нарисованы характерывсевозможных «бывших» людей, надломленных революцией, выбитых изпривычной житейской колеи, воссоздан вполне «огнестойкий тип»,которого не пошатнули никакие бури и грозы минувшего социального переворота.Василий Васильевич Былинкин широко и твердо ступает по земле. «Каблуки жеБылинкин снашивал внутрь до самых задников». Если что и сокрушает этого«философски настроенного человека, прожженного жизнью и обстрелянноготяжелой артиллерией», так это внезапно нахлынувшее на него чувство кЛизочке Рундуковой.
В сущности, повесть «О чем пел соловей» ипредставляет тонко пародийно стилизованное произведение, излагающее историюобъяснений и томлений двух жарко влюбленных героев. Не изменяя канонам любовнойповести, автор посылает испытание влюбленным, хотя и в виде детской болезни(свинка), которой неожиданно тяжело заболевает Былинкин. Герои стоическипереносят это грозное вторжение рока, их любовь становится еще прочнее и чище.Они много гуляют, взявшись за руки, часто сидят над классическим обрывом реки,правда, с несколько несолидным названием — Козявка.
Любовь достигает кульминации, за которой возможнатолько гибель любяих сердец, если стихийное влечение не будет увенчано брачнымсоюзом. Но тут вторгается сила таких обстоятельств, которые под кореньсокрушают тщательно взлелеянное чувство.
Красиво и пленительно пел Былинкин, нежные руладывыводил его прерывающийся голос. А результаты?
Вспомним, почему в прежней сатирической литературетерпели крах матримониальные домогательства столь же незадачливых женихов.
Смешно, очень смешно, что Подколесин выпрыгивает вокно, хотя тут и нет того предельного снижения героя, как у Зощенко.
Сватовство Хлестакова срывается оттого, что где-то вглубине сцены суровым возмездием нависает фигура истинного ревизора.
Свадьба Кречинского не может состояться потому, чтоэтот ловкий мошенник метит получить миллион приданого, но в последний моментделает слишком неуклюжий шаг.
А чем объясняется печально-фарсовый итог в повести«О чем пел соловей»? У Лизочки не оказалось мамашиного комода, накоторый так рассчитывал герой. Вот тут-то и вылезает наружу мурло мещанина, котороедо этого — правда, не очень искусно — прикрывалось жиденькими лепестками«галантерейного» обхождения.
Зощенко пишет великолепный финал, где выясняетсяистинная стоимость того, что вначале выглядело трепетно-великодушным чувством.Эпилогу, выдержанному в умиротворенно-элегических тонах, предшествует сценабурного скандала.
В структуре стилизованно-сентиментальной повестиЗощенко, подобно прожилкам кварца в граните, проступают едко саркастическиевкрапления. Они придают произведению сатирический колорит, причем, в отличие отрассказов, где Зощенко открыто смеется, здесь писатель, пользуясь формулойМаяковского, улыбается и издевается. При этом его улыбка чаще всегогрустно-печальная, а издевка — сардоническая.
Именно так строится эпилог повести «О чем пелсоловей», где автор наконец-то отвечает на вопрос, поставленный взаглавии. Как бы возвращая читателя к счастливым дням Былинкина, писательвоссоздает атмосферу любовного экстаза, когда разомлевшая «от стрекотабукашек или пения соловья» Лизочка простодушно допытывается у своегопоклонника:
— Вася, как вы думаете, о чем поет этот соловей?
На что Вася Былинкин обычно отвечал сдержанно:
— Жрать хочет, оттого и поет".
Своеобразие «Сентиментальных повестей» нетолько в более скудном введении элементов собственно комического, но и в том,что от произведения к произведению нарастает ощущение чего-то недоброго,заложенного, кажется, в самом механизме жизни, мешающего оптимистическому еевосприятию.
Ущербность большинства героев «Сентиментальныхповестей» в том, что они проспали целую историческую полосу в жизни Россиии потому, подобно Аполлону Перепенчуку («Аполлон и Тамара»), — ИвануИвановичу Белокопытову («Люди») или Мишелю Синягину («М.П.Синягин»), не имеют будущего. Они мечутся в страхе по жизни, и каждый дажесамый малый случай готов сыграть роковую роль в их неприкаянной судьбе. Случайприобретает форму неизбежности и закономерности, определяя многое в сокрушенномдушевном настрое этих героев.
Фатальное рабство мелочей корежит и вытравляет человеческиеначала у героев повестей «Коза», «О чем пел соловей»,«Веселое приключение». Нет козы — и рушатся устои забежкинскогомироздания, а вслед за этим гибнет и сам Забежкин. Не дают мамашиного комоданевесте — и не нужна сама невеста, которой так сладко пел Былинкин. Герой«Веселого приключения» Сергей Петухов, вознамерившийся сводить вкинематограф знакомую девицу, не обнаруживает нужных семи гривен и из-за этогоготов прикончить умирающую тетку.
Художник живописует мелкие, обывательские натуры,занятые бессмысленным коловращением вокруг тусклых, линялых радостей ипривычных печалей. Социальные потрясения обошли стороной этих людей, называющихсвое существование «червяковым и бессмысленным». Однако и авторуказалось порою, что основы жизни остались непоколебленными, что ветер революциилишь взволновал море житейской пошлости и улетел, не изменив существачеловеческих отношений.
Такое мировосприятие Зощенко обусловило и характер егоюмора. Рядом с веселым у писателя часто проглядывает печальное. Но, в отличиеот Гоголя, с которым сравнивала иногда Зощенко современная ему критика, героиего повестей настолько измельчали и заглушили в себе все человеческое, что дляних в жизни трагическое просто перестало существовать.
У Гоголя сквозь судьбу Акакия Акакиевича Башмачкинапроглядывала трагедия целого слоя таких же, как этот мелкий чиновник,обездоленных людей. Духовное их убожество было обусловлено господствующимисоциальными отношениями. Революция ликвидировала эксплуататорский строй,открыла перед каждым человеком широкие возможности содержательной и интереснойжизни. Однако оставалось еще немало людей, либо недовольных новыми порядками,либо просто скептически настроенных и равнодушных. Зощенко в то время также ещене был уверен, что мещанское болото отступит, исчезнет под воздействиемсоциальных преобразований.
Писатель жалеет своих маленьких героев, но ведьсущностьто этих людей не трагическая, а фарсовая. Порою и на их улицу забредетсчастье, как случилось, например, с героем рассказа «Счастье»стекольщиком Иваном Фомичом Тестовым, схватившим однажды яркого павлина удачи.Но какое это тоскливое счастье! Как надрывная пьяная песня со слезой и тяжелымугарным забытьем.
Срывая с плеч гоголевского героя новую шинель,похитители уносили вместе с нею все самое заветное, что вообще мог иметь АкакийАкакиевич. Перед героем же Зощенко открывался мир необъятных возможностей.Однако этот герой не увидел их, и они остались для него сокровищами за семьюпечатями.
Изредка может, конечно, и у такого героя ворохнутьсятревожное чувство, как у персонажа «Страшной ночи». Но оно быстроисчезает, потому что система былых житейских представлений цепко держится всознании мещанина. Прошла революция, всколыхнувшая Россию, а обыватель в массесвоей остался почти не затронутым ее преобразованиями. Показывая силу инерциипрошлого, Зощенко делал большое, полезное дело.
«Сентиментальные повести» отличались нетолько своеобразием объекта (по словам Зощенко, он берет в них «человекаисключительно интеллигентного», в мелких же рассказах пишет «очеловеке более простом»), но и были написаны в иной манере, чем рассказы.
Повествование ведется не от имени мещанина, обывателя,а от имени писателя Коленкорова, и этим как бы воскрешаются традиции русскойклассической литературы. На самом деле у Коленкорова вместо следованиягуманистическим идеалам XIX века получается подражательство и эпигонство.Зощенко пародирует, иронически преодолевает эту внешне сентиментальную манеру.
Сатира, как вся советская художественная проза,значительно изменилась в 30-е годы. Творческая судьба автора«Аристократки» и «Сентиментальных повестей» не составлялаисключения. Писатель, который разоблачал мещанство, высмеивал обывательщину,иронично и пародийно писал о ядовитой накипи прошлого, обращает свои взорысовсем в иную сторону. Зощенко захватывают и увлекают задачи социалистическогопреобразования. Он работает в многотиражках ленинградских предприятий, посещаетстроительство Беломорско-Балтийского канала, вслушиваясь в ритмы грандиозногопроцесса социального обновления. Происходит перелом во всем его творчестве: отмировосприятия до тональности повествования и стиля.
В этот период Зощенко охвачен идеей слить воединосатиру и героику. Теоретически тезис этот был провозглашен им еще в самомначале 30-х годов, а практически реализован в «Возвращенноймолодости» (1933), «Истории одной жизни» (1934), повести«Голубая книга» (1935) и ряде рассказов второй половины: 30-х годов.
Наши недруги за рубежом нередко объясняют тяготениеЗощенко к героической теме, яркому положительному характеру диктатом внешнихсил. На самом деле это было органично для писателя и свидетельствовало о еговнутренней эволюции, столь нередкой для русской национальной традиции еще современ Гоголя. Достаточно вспомнить вырвавшееся из наболевшей груди признаниеНекрасова: «Злобою сердце питаться устало...», сжигавшую Щедринажажду высокого и героического, неутоленную тоску Чехова по человеку, у котороговсе прекрасно.
Уже в 1927 году Зощенко в свойственной ему тогдаманере сделал в одном из рассказов такое признание:
«Хочется сегодня размахнуться на что-нибудьгероическое. На какой-нибудь этакий грандиозный, обширный характер со многимипередовыми взглядами и настроениями. А то все мелочь да мелкота — прямопротивно…
А скучаю я, братцы, по настоящему герою! Вот бы мневстретить такого!»
Двумя годами позже, в книге «Письма кписателю», М. Зощенко снова возвращается к волновавшей его проблеме. Онутверждает, что «пролетарская революция подняла целый и громадный пластновых, „неописуемых“ людей».
Встреча писателя с такими героями произошла в 30-егоды, и это способствовало существенному изменению всего облика ею новеллы.
Зощенко 30-х годов совершенно отказывается не толькоот привычной социальной маски, но и от выработанной годами сказовой манеры. Автори его герои говорят теперь вполне правильным литературным языком. При этом,естественно, несколько тускнеет речевая гамма, но стало очевидным, что прежнимзощенковским стилем уже нельзя было бы воплотить новый круг идей и образов.
Еще за несколько лет до того, как в творчестве Зощенкопроизошла эта эволюция, писатель предугадывал возможность для него новыхтворческих решений, диктуемых условиями развивающейся действительности.
«Обычно думают, — писал он в 1929 году, — что яискажаю „прекрасный русский язык“, что я ради смеха беру слова не втом значении, какое им отпущено жизнью, что я нарочно пишу ломаным языком длятого, чтобы посмешить почтеннейшую публику.
Это неверно. Я почти ничего не искажаю. Я пишу на томязыке, на котором сейчас говорит и думает улица. Я сделал это (в маленькихрассказах) не ради курьезов и не для того, чтобы точнее копировать нашу жизнь.Я сделал это для того, чтобы заполнить хотя бы временно тот колоссальныйразрыв, который произошел между литературой и улицей.
Я говорю — временно, так как я и в самом деле пишу таквременно и пародийно» [5].
В середине 30-х годов писатель заявлял: «С каждымгодом я все больше снимал и снимаю утрировку с моих рассказов. И когда у нас (вобщей массе) будут говорить совершенно изысканно, я, поверьте, не отстану отвека» [6].
Отход от сказа не был простым формальным актом, онповлек за собой полную структурную перестройку зощенковской новеллы. Меняетсяне только стилистика, но и сюжетно-композиционные принципы, широко вводитсяпсихологический анализ. Даже внешне рассказ выглядит иначе, превышая поразмерам прежний в два-три раза. Зощенко нередко как бы возвращается к своимранним опытам начала 20-х годов, но уже на более зрелом этапе, по-новомуиспользуя наследие беллетризованной комической новеллы.
Уже сами названия рассказов и фельетонов середины ивторой половины 30-х годов («Нетактично поступили», «Плохаяжена», «Неравный брак», «Об уважении к людям»,«Еще о борьбе с шумом») достаточно точно указывают на волнующиетеперь сатирика вопросы. Это не курьезы быта или коммунальные неполадки, апроблемы этики, формирования новых нравственных отношений.
Фельетон «Благие порывы» (1937) написан,казалось бы, на очень частную тему: о крошечных окошках у кассиров зрелищныхпредприятий и в справочных киосках. «Там только руки торчат кассирши,книжка с билетами лежит и ножницы. Вот вам и вся панорама». Но чем дальше,тем больше развертывается тема уважительного отношения к посетителю, клиенту,каждому советскому человеку. Против суконно-дремотного вицмундирногоблагополучия и непременного трепета перед казенной «точкой» восстаетсатирик.
«Не то чтобы мне охота видеть выражение лицатого, который мне дает справку, но мне, может, охота его переспросить,посоветоваться. Но окошечко меня отгораживает и, как говорится, душу холодит.Тем более, чуть что — оно с треском захлопывается и ты, понимая своенезначительное место в этом мире, Снова уходишь со стесненным сердцем».
Основу сюжета составляет простой факт: старухе нужнополучить справку.
«Губы у нее шепчут, и видать, что ей охота скем-нибудь поговорить, узнать, расспросить и выяснить.
Вот она подходит к окошечку. Окошечко раскрывается. Итам показывается голова молодого вельможи.
Старуха начинает свои речи, но молодой кавалеротрывисто говорит:
— Абра са се кно…
И захлопывается окошечко.
Старуха было снова сунулась к окну, но снова, получивтот же ответ, отошла в некотором даже испуге.
Прикинув в своей голове эту фразу „Абра са секно“, я решаюсь сделать перевод с языка поэзии бюрократизма на повседневныйбудничный язык прозы. И у меня получается: „Обратитесь в соседнееокно“.
Переведенную фразу я сообщаю старухе, и онанеуверенной походкой идет к соседнему окну.
Нет, ее там тоже долго не задержали, и она вскоре ушлавместе с приготовленными речами».
Фельетон заострен против того, как деликатновыражается Зощенко, «малосимпатичного стиля» жизни и работыучреждений, согласно которому установилась не очень внешне различимая, новполне реальная система деления людей на две явно неравных категории. С однойстороны, «дескать, — мы, а вот, дескать, — вы». Но на самом-то деле,утверждает автор, «вы-то и есть мы, а мы отчасти — вы». Финал звучитгрустно-предостерегающе: «Тут есть, мы бы сказали, какая-тонесообразность».
Несообразность эта, достигшая уже гротесковой степени,с едким сарказмом изобличена в рассказе «История болезни» (1936).Здесь описаны быт и нравы некоей особенной больницы, в которой посетителейвстречает на стене жизнерадостный плакат: «Выдача трупов от 3-х до4-х», а фельдшер вразумляет больного, которому не нравится это объявление,словами: «Если, говорит, вы поправитесь, что вряд ли, тогда икритикуйте».
В 20-е годы многим казалось, что с проклятым наследиемпрошлого можно покончить довольно быстро. М. Зощенко ни тогда, ни десятилетием позжене разделял этих благодушных иллюзий. Сатирик видел поразительную жизненнуюцепкость всевозможных общественных сорняков и отнюдь не преуменьшал спо-собностей мещанина и обывателя к мимикрии и приспособленчеству.
Однако в 30-е годы для решения вечного вопроса очеловеческом счастье возникают новые предпосылки, обусловленные гигантскимисоциалистическими преобразованиями, культурной революцией. Это оказываетсущественное воздействие на характер и направление творчества писателя.
У Зощенко появляются учительные интонации, которыхраньше не было вовсе. Сатирик не только и даже не столько высмеивает, бичует,сколько терпеливо учит, разъясняет, растолковывает, обращаясь к уму и совестичитателя. Высокая и чистая дидактика с особым совершенством воплотилась в циклетрогательных и ласковых рассказов для детей, написанных в 1937 — 1938 годах.
В комической новелле и фельетоне второй половины 30-хгодов грустный юмор все чаще уступает место поучительности, а ирония — лирико-философской интонации («Вынужденная посадка»,«Поминки», «Пьяный человек», «Баня и люди»,«Встреча», «В трамвае» и др.). Взять, например, рассказ«В трамвае» (1937). Это даже не новелла, а просто уличная сценка,жанровая зарисовка, которая в прошлые годы легко могла бы стать аренойкурьезно-веселых ситуаций, густо приправленных комической солью острот.Достаточно вспомнить «На живца», «Галоши» и т.п.
Теперь у писателя и гнев, и веселье редко вырываютсянаружу. Больше, чем прежде, он декларирует высокую нравственную позициюхудожника, отчетливо выявленную в узловых местах сюжета — там, гдезатрагиваются особо важные и дорогие сердцу писателя вопросы чести,достоинства, долга.
Отстаивая концепцию деятельного добра, М. Зощенко всебольше внимания уделяет положительным характерам, смелее и чаще вводит всатирико-юмористический рассказ образы положительных героев. И не просто в ролистатистов, застывших в своей добродетели эталонов, а персонажей, активнодействующих и борющихся («Веселая игра», «Новые времена»,«Огни большого города», «Долг чести»).
Прежде развитие комической фабулы у Зощенко состоялоиз беспрестанных противоречий, возникавших между ироническим «да» иреальным «нет». Контраст между высоким и низким, плохим и хорошим,комическим и трагическим выявлялся самим читателем по мере его углубления всатирический текст повествования. Автор порою затушевывал эти контрасты,недостаточно четко дифференцируя речь и функцию сказчика и свою собственнуюпозицию.
Рассказ и фельетон 30-х годов строятся Зощенко на иныхкомпозиционных началах не потому, что исчезает такой важный компонент новеллыпрежних лет, как герой-сказчик. Теперь персонажам сатирических произведенийначинает противостоять не только более высокая авторская позиция, но и самасреда, в условиях которой пребывают герои. Это социальное противостояние идвигает в конечном счете внутренние пружины сюжета. Наблюдая, как попираютсявсевозможными чинушами, волокитчиками, бюрократами честь и достоинствочеловека, писатель возвышает свой голос в его защиту. Нет, гневной отповеди он,как правило, не дает, но в предпочитаемой им грустно-иронической манереповествования возникают мажорные интонации, проявляется твердая убежденностьоптимиста.
Поездка Зощенко на Беломорско-Балтийский канал (1933)стала для него памятной вехой не только потому, что там он воочию увидел, какперерождаются в условиях гигантской стройки люди, гораздо более худшие, чем те,которые были основными персонажами его произведений 20-х годов. Перед писателемпоновому раскрылись перспективы дальнейшего пути, ибо непосредственное изучениесоциалистической нови многое дало для решения таких принципиальных для сатирикавопросов, как человек и общество, историческая обреченность прошлого,неотвратимость и неизбежность торжества высокого и прекрасного. Социальноеобновление родной земли обещало и нравственное возрождение личности, возвращаяне только отдельному индивиду, но как бы и всей планете ее давно утраченнуюмолодость.
В результате поездки возникает повесть «Историяодной жизни» (1934), рассказывающая о том, как вор, «прошедшийсуровую школу перевоспитания», стал человеком. Повесть эта былаблагожелательно встречена М. Горьким.
Новое время врывается не только в очерки, новеллы ималенькие фельетоны Зощенко, но и на страницы его большой прозы. Былоепредставление о живучести и неистребимости мещанства вытесняется крепнущейуверенностью в победе новых человеческих отношений. Писатель шел от всеобщегоскепсиса при виде кажущейся непобедимой пошлости к критике старого в новом и кпоискам положительного героя. Так постепенно выстраивается цепь повестей 30-хгодов от «Возвращенной молодости» (1933) через «Голубуюкнигу» (1935) к «Возмездию» (1936). В этих произведениях впричудливом сплаве слились отрицание и утверждение, пафос и ирония, лирика исатира, героическое и комическое.
В «Возвращенной молодости» автора особенноинтересует взаимосвязь социологических и биологических, классово-политических иобщечеловеческих аспектов. Если раньше учительный тон появлялся лишь в финалемаленьких фельетонов, то теперь черты дидактики и проповедничества пронизываютвсю ткань произведения. Убеждение и внушение постепенно начинают теснитьсредства сатирического осмеяния, незаметно выходят на передний план, определяясамо движение сюжета.
Композиционно «Возвращенная молодость»распадается на три неравные части. Первая часть — это ряд небольших рассказов,предпосланных основному содержанию повести и излагающих в непритязательнозабавной форме взгляды автора на возможность возвращения молодости. Двепоследние новеллы, как отметил сам Зощенко, даже «заставляют подумать онеобходимости научиться управлять собой и своим на редкость сложнымтелом».
Затем следует собственно беллетристическая часть,посвященная истории о том, как пожилой профессор астрономии Волосатов обрелутраченную молодость. И, наконец, заключает все предыдущее наиболее обширнаячасть — научные комментарии к сюжетно-повествовательному разделу произведения.
Жанровое своеобразие больших прозаических полотенЗощенко бесспорно. Если «Возвращенную молодость» еще можно было снекоторой долей условности назвать повестью, то к остальным произведениямлирико-сатирической трилогии («Голубая книга», «Перед восходомсолнца», 1943) испытанные жанровые определения — «роман»,«повесть», «мемуары» и т.п. — уже не подходили. Реализуясвои теоретические установки, которые сводились к синтезу документальных ихудожественных жанров, Зощенко создавал в 30-40-е годы крупные произведения настыке беллетристики и публицистики.
Хотя в «Голубой книге» общие принципысовмещения сатирического и дидактического, пафоса и иронии, трогательного исмешного оставались прежними, многое по сравнению с предшествующей книгойизменилось. Так, например, прием активного авторского вмешательства в ходповествования остался, но уже не в виде научных комментариев, а в иной форме: каждыйосновной раздел «Голубой книги» предваряется введением, а завершаетсяпослесловием. Переделывая свои старые новеллы для этой книги, Зощенко не толькоосвобождает их от сказовой манеры и полублатного жаргона, но и щедро вводитэлемент поучения. Ко многим рассказам дописываются вступительные илизаключительные строки явно дидактического свойства.
Общая тональность «Голубой книги» тожеменяется по сравнению с «Возвращенной молодостью» в сторонудальнейшего просветления фона. Здесь автор по-прежнему выступаетпреимущественно сатириком и юмористом, но в книге «больше радости инадежды, чем насмешки, и меньше иронии, чем настоящей, сердечной и нежнойпривязанности к людям».
Сюжетной близости между этими произведениями нет.Вместе с тем «Голубая книга» не случайно названа писателем второйчастью трилогии. Здесь получила дальнейшее развитие тема гуманизма, проблемаподлинного и мнимого человеческого счастья. Это придает цельность разнородномуисторическому и современному материалу, сообщает повествованию внутреннююграцию и единство.
В «Возвращенной молодости» впервые у Зощенкос большой силой прозвучал мотив исторической обреченности наследия старогомира, каким бы незыблемым и живучим вначале оно ни казалось. Под этим угломзрения по-новому была определена первоочередная задача сатирика:«выколачивать из людей всю дрянь, которая накопилась за тысячи лет».
Углубление социального историзма — вот завоеваниеавтора «Голубой книги». Перед читателем проходит как бы комическийпарад вековых ценностей собственнического общества, показаны их нищета иубожество на фоне тех идеалов и свершений, которые демонстрирует мирусоциалистическая ре- волюция. Зощенко исторически обозревает далекое иотносительно близкое прошлое человечества, нравственные нормы, порожденные моральюсобственников. В соответствии с этим замыслом книга распадается на пятьосновных разделов: «Деньги», «Любовь»,«Коварство», «Неудачи» и «Удивительные события».
В каждом из первых четырех разделов Зощенко проводитчитателя по разным векам и странам. Так, например, в «Деньгах»сатирик рассказывает, как в Древнем Риме преторианцы торговали трономимператора, как папы отпускали грехи за деньги, как окончательно проворовалсясветлейший князь Меншиков, позарившись на червонцы, которые петербургскоекупечество преподнесло на именины Петру I. Сатирик в комически сниженной манерепересказывает события мировой истории, связанные с неизменным торжествомзолотого тельца, говорит о крови и грязи, за долгие годы прилипших к деньгам.
Зощенко использует материал исторического анекдота,чтобы сделать из него не только убийственную сатирическую зарисовку рыцарейнаживы, но и притчу, то есть подвести современника к постижению генезиса техпороков прошлого, которые сохранились в мещанине и обывателе наших дней.
Исторические экскурсы Зощенко имеют точный ивыверенный адрес. Сатирик, поминая императоров и королей, князей и герцогов,метит в доморощенных рвачей и выжиг, о коих и ведет речь в комических новеллах.
История и современность завязаны здесь в тугой узел.События прошлого отражаются в комических новеллах сегодняшнего дня, как в сериикривых зеркал. Используя их эффект, сатирик проецирует ложное величие былого наэкран новой эпохи, отчего и минувшее, и еще сохранившееся нелепое в жизниприобретают особо глупый и неприглядный вид.
В ряде откликов на «Голубую книгу» вернобыло отмечено принципиальное новшество этой работы писателя. «Зощенкоувидел в прошлом, — писал А. Дымшиц, — не только прообразы современных мещан,но и разглядел в нем ростки нашей революции, о которых с большим лиризмомрассказал в лучшем во всех отношениях разделе „Голубой книги“ — еепятом разделе — »Удивительные события" [7]. Пафосно-лирический пятыйраздел, венчая книгу в целом, придавал ей возвышенный характер.
Героико-романтическое и просветительное начало всесмелее и решительнее утверждалось в прозе Зощенко второй половины 30-х годов.Художественные принципы «Возвращенной молодости» и «Голубойкниги» писатель развивает в серии новых повестей и рассказов.
В 1936 году были завершены три повести: «Черныйпринц», «Талисман (Шестая повесть И.П. Белкина)», представляющаясобой блестящую по форме и содержанию стилизацию пушкинской прозы, и«Возмездие». В «Возмездии» писатель перешел от попытоксжато рассказать о лучших людях революции к подробному показу их жизни идеятельности.
Завершением героической ипросветительско-дидактической линии в творчестве Зощенко 30-х годов являютсядва цикла рассказов — рассказы для детей и рассказы о Ленине (1939). Теперь мызнаем, насколько естественно и органично было для художника появление этихпроизведений. Но в свое время они произвели сенсацию среди читателей и критики,увидевших популярного юмориста с неожиданной для многих стороны.
В 1940 году в Детиздате вышла книга рассказов длядетей «Самое главное». Здесь речь идет не о выборе профессии, не отом, «кем быть», ибо для Зощенко главное — каким быть. Темаформирования высокой нравственности — та же, что и в произведениях длявзрослых, но раскрывается она применительно к детскому уровню восприятия имышления. Писатель учит детей быть храбрыми и сильными, умными и добрыми. Сласковой и веселой улыбкой повествует он о животных, вспоминает эпизоды изсвоего детства («Елка», «Бабушкин подарок»), отовсюду умеяизвлечь нравственный урок и донести его до юного читателя в предельно простой идоходчивой форме.
К ленинской теме Зощенко подходил около двадцати лет.Первой и, пожалуй, единственной пробой сил был написанный еще в первой половине20-х годов «Рассказ о том, как Семен Семенович Курочкин встретилЛенина», перепечатывавшийся затем под заглавием «Историческийрассказ». Писатель вернулся к этой теме лишь в конце 30-х годов,обогащенный опытом разработки историко-революционной проблематики, переживсущественный перелом в мировосприятии и творчестве.
Перу Зощенко принадлежат шестнадцать рассказов оЛенине (двенадцать из них были напечатаны в 1939 году). В них раскрываютсячерты ленинского характера. А в целом книга новелл воссоздает земной иобаятельный образ вождя, воплотившего все лучшее, что выдвинула революционнаяРоссия.
Рассказы о Ленине Зощенко предназначал тоже для детей.Поэтому из множества слагаемых личности Ленина бережно отобрано главное, то,что доступно юному сознанию и без чего немыслимо представление о Ленине. Этомузаданию подчинена и художественная форма рассказов.
Хотя основные положения этой книги были навеянывоспоминаниями Горького и поэмой Маяковского о Ленине, конкретное их воплощениебыло новаторским, и потому новеллы Зощенко критикой и читателем воспринималиськак открытие.
В годы Великой Отечественной войны Михаил Зощенко жилв Алма-Ате. Трагедия блокированного Ленинграда, грозные удары под Москвой,великая битва на Волге, сражение на Курской дуге — все это глубоко переживалосьи в незатемненном городе у склонов Ала-Тау. Стремясь внести свою лепту в общеедело разгрома врага, Зощенко много пишет на фронтовые темы. Здесь следуетназвать киносценарии короткометражных фильмов, небольшие сатирические пьесы(«Кукушка и вороны» и «Трубка фрица» — 1942), ряд новелл«Из рассказов бойцов» и юморесок, печатавшихся в «Огоньке»,«Крокодиле», «Красноармейце», киноповесть «Солдатскоесчастье».
В этот же период писатель продолжал работу наднаиболее крупным своим произведением военных лет — завершающей частью трилогии,замысел которой возник еще в 30-е годы. В статье «О моей трилогии» М.Зощенко писал:
«Сейчас я думаю приняться за новую книгу, котораябудет последней в моей трилогии, начатой „Возвращенной молодостью“ ипродолженной „Голубой книгой“. Все эти три книги, хоть и необъединены единым сюжетом, связаны внутренней идеей» [8]. Раскрываясодержание нового произведения, писатель отмечал, что «последняя книгатрилогии задумана значительно более сложной; в ней будет несколько иной подходко всему материалу, чем в „Возвращенной молодости“ и „Голубойкниге“, а те вопросы, которые я затрагивал в предыдущих двух книгах,получат завершение в специальной главе новой книги.
Эта книга будет мало похожа на обычную художественнуюпрозу. Это будет скорее трактат, философский и публицистический, нежелибеллетристика». Повесть «Перед восходом солнца» (1943)действительно «мало похожа» на обычную художественную прозу. Элементыфилософско-публицистического трактата и очерково мемуарной литературыпредставлены здесь с большей полнотой, нежели в предшествующих книгах трилогии.Но принципиальное отличие третьей части состоит в другом. Повесть «Передвосходом солнца» не продолжает, а во многом пересматривает принципы,выработанные писателем прежде. Разрыв между намерениями и творческимрезультатом привел автора к идейно-художественной неудаче.
Просчет состоял в том, что писатель сосредоточил своевнимание на мрачном, меланхолии, навязчивой идее страха и тем самым началдвижение вспять от мажора и оптимизма первых частей трилогии. Место светлойлирики заняло угрюмое и порою просто скучное повествование, лишь изредкаозаряемое подобием слабой улыбки. В повести «Перед восходом солнца»Зощенко допустил и другой просчет, начисто освободив свое повествование отюмора, всерьез обратившись за помощью к медицине и физиологии в осмыслениисоциальных проблем.
В военные и послевоенные годы М. Зощенко не создалпроизведений, существенно углубивших его собственные достижения предшествующейпоры. Юмор его значительно поблек и ослабел. Еще же многое из написанного вгрозовые годы войны с благодарностью воспринималось читателем и имелоположительный отклик в критических статьях и рецензиях. Ю. Герман рассказывал отрудном походе наших боевых кораблей в Северном Ледовитом океане в годы ВеликойОтечественной войны. Кругом вражеские мины, навис густой рыжий туман.Настроение у моряков далеко не мажорное. Но вот один из офицеров стал читатьтолько что опубликованную во фронтовой газете зощенковскую «Рогульку»(1943).
«За столом начали смеяться. Сначала улыбались,потом кто-то фыркнул, потом хохот сделался всеобщим, повальным. Люди, дотолеежеминутно поворачивавшиеся к иллюминаторам, буквально плакали от смеха:грозная мина вдруг превратилась в смешную и глупую рогульку. Смех победилусталость… смех оказался сильнее той психической атаки, которая тянулась ужечетвертые сутки» [9].
Рассказ этот был помещен на щите, где вывешивалисьномера походного боевого листка, потом обошел все корабли Северного флота.
В созданных М. Зощенко в 1941-1945 годах фельетонах,рассказах, драматических сценках, сценариях, с одной стороны, продолженатематика довоенного сатирико-юмористического творчества (рассказы и фельетоныоб отрицательных явлениях жизни в тылу), с другой (и таких произведенийбольшинство) — развита тема борющегося и побеждающего народа.
Особое место в творчестве Зощенко принадлежит книгепартизанских рассказов. В партизанской цикле писатель снова обратился ккрестьянской, деревенской теме — почти через четверть века после того, какнаписал первые рассказы о мужиках. Эта встреча с прежней темой в новуюисторическую эпоху доставила и творческое волнение, и трудности. Не все из нихавтор сумел преодолеть (повествование порой приобретает несколько услов-нолитературный характер, из уст героев раздается книжно-правильная речь), ноглавное задание все же осуществил. Перед нами действительно не сборник новелл,а именно книга с целостным сюжетом.
В 50-е годы М. Зощенко создал ряд рассказов ифельетонов, цикл «Литературных анекдотов», много времени и энергиипосвятил переводам. Особенно выделяется высоким мастерством перевод книгифинского писателя М. Лассила «За спичками».
Умер М. М. Зощенко 22 июля 1958 года.
Когда думаешь о главном в творчестве Зощенко, напамять приходят слова его соратника по литературе. Выступая на обсуждении«Голубой книги», В. Саянов отнес Зощенко к самым демократическимписателям-языкотворцам:
«Рассказы Зощенки демократичны не только поязыку, но и по действующим лицам. Не случайно, что сюжет рассказов Зощенки неудалось и не удастся взять другим писателям-юмористам. Им не хватает большихвнутренних идейных позиций Зощенки. Зощенко так же демократичен в прозе, какбыл демократичен в поэзии Маяковский» [10].
Принципиальное значение для характеристики вклада М.Зощенко в советскую сатирико-юмористическую литературу имеют горьковскиеоценки. М. Горький внимательно следил за развитием таланта художника,подсказывал темы некоторых произведений, неизменно поддерживал его поиски вновых жанрах и направлениях. Так, например, М. Горький увидел «скрытуюзначительность» [11] повести «Сирень цветет», энергичноподдержал новаторскую книгу «Писем к писателю», краткопроанализировал «Голубую книгу», специально отметив:
«В этой работе своеобразный талант ваш обнаруженеще более уверенно и светло, чем в прежних.
Оригинальность книги, вероятно, не сразу будет оцененатак высоко, как она заслуживает, но это не должно смущать вас» (с. 166).
Особенно высоко ценил М. Горький комичевское искусствописателя: «Данные сатирика у вас — налицо, чувство иронии очень острое, илирика сопровождает его крайне оригинально. Такого соотношения иронии и лирикия не знаю в литературе ни у кого» (с. 159).
Произведения Зощенко имели большое значение не толькодля развития сатирико-юмористической литературы в 20-30-е годы. Его творчествостало значительным общественным явлением, моральный авторитет сатиры и ее рольв социальнонравственном воспитании благодаря Зощенко необычайно возросли.
Михаил Зощенко сумел передать своеобразие" натурычеловека переходного времени, необычайно ярко, то в грустно-ироническом, то влирико-юмористическом освещения, показал, как совершается историческая ломкаего характера. Прокладывая свою тропу, он показывал пример многим молодымписателям, пробующим свои силы в сложном и трудном искусстве обличения смехом.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованыматериалы с сайта www.bankreferatov.ru/