Анализ рассказа В. В. Набокова «Круг».
Нокак забавно, что в конце абзаца,
Корректоруи веку вопреки,
Теньрусской ветки будет колебаться
Намраморе моей руки.
В.В. Набоков
"К середине 1936, незадолго перед тем, как навсегда покинуть Берлин и уже воФранции закончить «Дар», я написал уже, наверное, четыре пятыхпоследней его главы, когда от основной массы романа вдруг отделился маленькийспутник и стал вокруг него вращаться", — так сказал сам Набоков об этомрассказе в предисловии к одному из своих сборников. Логично и доказательновыглядит авторская рецензия, и читатель хочет поверить, что «Круг» — только довесок, хотя и «со своей орбитой и своей расцветкой пламени»,к «Дару», одна из карточек с записями сцен будущей книги, которая вобщей картине оказалась лишней… Не верьте этому «наименее русскому из всехрусских писателей» на слово! Его слова о себе — виртуозная игра, целькоторой — перепутать указатели в «коридорах памяти», создать своюжизнь для биографов так, как он создавал судьбы героев для читателей. На самомделе, впервые «Круг» был опубликован на два года раньше указаннойНабоковым даты под незатейливым названием «Рассказ». Т.е. не«Круг» отделился от «Дара», скорее, большая часть романавыросла из «Рассказа». Говоря о «Круге» как о«спутнике» романа, Набоков пытается подтвердить распространенноемнение о своей «рассудочности»: согласно логике, меньшая масса будетвращаться вокруг большей. Но проза Набокова ирреальна, и вполне оправданнымбудет предположение о первичности «Круга». Поэтому будемрассматривать «Круг» как самостоятельное произведение, как один изключей ко всей прозе автора.
Рассказлишен ярко выраженного действия, и содержание его воспринимается скорее нечерез описание происходящего, как в произведениях иных авторов, а черезощущения — цвета, звука, самой мысли автора… Герой «Круга» — Иннокентий, находясь в эмиграции, встречает в Париже девушку, которая была егопервой любовью — Таню, и ее семью; после короткого разговора с нею герой оказываетсяво власти воспоминаний, и вместе с ним читатель видит Россию, усадьбу, своегоотца-учителя, барина — отца Тани — такова фабула рассказа. Казалось бы, всёпросто, но, несмотря на вполне реалистичное повествование, читатель чувствует,что находится в мире, не тождественном настоящему. Проследим некоторые детали(кстати, характерные для всего творчества Набокова), помогающие создать извполне реального Парижа «новый мир».
Первая,мгновенно обращающая на себя внимание особенность — кольцевая композиция:«Во-вторых, потому что в нем разыгралась бешеная тоска по России», — читатель, хоть немного знакомый с творчеством Набокова, уже знает началопоследней фразы рассказа — «во — первых». И обратим внимание на то,как от еще парижского, реального «во-вторых» автор переходит кследующему — в третьих: «в третьих, наконец, потому что ему было жальсвоей тогдашней молодости», — полностью отдавая персонажа, Иннокентия, вовласть любимейшей своей музы — Мнемозины, одновременно с этим погружая читателяв мир памяти героя. Также в этой части рассказа обратим внимание на то, какмастерски Набоков создает требуемое «освещение» сцены: приглушая звукобщий («сидя в кафе и все разбавляя бледнеющую сладость водой изсифона» — [с], [ф]), выводит крещендо единственное — Россия(характеризуется аллитерацией [с], [р]: "…сердца, с грустью- с какойгрустью? — да с грустью…"). Итак, герой, а с ним и читатель, уже не вПариже 30х, а в России начала века. «Все это прошлое поднялось…», и,казалось бы, обыкновенно появляются из прошлого лица — но тут читателя ожидаетзагадка: герой вспоминает отца, Илью Ильича Бычкова, и сразу после имени мынатыкаемся на совершенно абсурдную фразу по-французски: «Наш деревенскийучитель», — причем это выражение не может принадлежать автору — Набоковписал не автобиографию. Из прошлого на данный момент выведен только отец героя,не имеющий права слова. Да и Иннокентий вряд ли характеризовал бы отца«наш учитель». Разгадка обнаружится лишь при повторном прочтениирассказа. Эта фраза — перекличка с темой реального Парижа, с одной стороны, иподтверждение кольцевой композиции, с другой: в конце (или, напротив, вначале?) рассказа Елизавета Павловна, мать Тани, скажет по-французски обИннокентии: «Это сын нашего деревенского учителя», — вот откуда«наш деревенский учитель». Это представление Ильи Ильича как отца спозиции героя и как учителя для Тани и ее семьи, переплетение прошлого далекогос воспоминаниями, попавшими в библиотеку памяти полчаса назад.
Следующаядеталь, подтверждающая нереальность мира рассказа — имена, вспоминаемые героем.Среди известных читателю реально живших Федченко, Северцева, Дюмон-Дюрвилля идругих мы встречаем имена вымышленные — например, никогда не существовавшегопрофессора Бэра, работающего на неназванном «чешском курорте». И, развспомнили об именах, отметим еще одну деталь: «барина»,Годунова-Чердынцева, в «Даре» зовут Константин Кириллович, в«Круге» же он имеет инициалы К. Н. — еще один указательсамостоятельности рассказа. Он перекликается с «Даром» лишьнекоторыми, общими для многих произведений Набокова, тематическими линиями итем, что полноправным хозяином обеих вселенных — романа и рассказа — являетсяавтор. В «Круге» его присутствие просматривается в ироническихвыпадах против идей «гражданственности», «гражданскогодолга»: «Не забудем, кроме того, чувств известной части нашейинтеллигенции, презирающей всякое неприкладное естествоиспытание»,«полагал с ужасом и умилением, что… сын живет всей душою в чистом миренелегального», — какая ненавязчивая ирония в эпитете «чистый», всамом определении «мир», выбранном для упоминания о нелегальном(понять это можно, обратившись, например, к IV главе «Дара», гдеФедор Годунов-Чердынцев рассуждает о «нелегальном» на примереЧернышевского). Эти замечания не могут принадлежать Иннокентию, они — авторские.
Итак,кольцевой композицией автор отделяет мир рассказа от любых других, создаваякругом замкнутое пространство. Мешая имена реальные и выдуманные, онподчеркивает, что Париж «Круга» не равен Парижу реальному. Юморотносительно непринимаемых Набоковым идей и чудное их разрушение в любви Тани(а любовь у Набокова — проявление вечной гармонии), с которой становятсялишними все «репетиции гражданского презрения», лишний раздоказывает, что Бог этого Парижа, Иннокентия, Тани — сам писатель, чтохарактерно для всей его прозы и что он подтверждал в интервью А. Аппелю и внекоторых собственных послесловиях к своим произведениям (в частности, к 3-емуамериканскому изданию «Bend Sinister»). Внутри же этой круговойграницы, в замкнутом мире, своей наместницей Набоков оставляет Мнемозину. Все врассказе соответствует миру памяти — «скрытым складам в темноте, впыли»: и отсутствие действия в настоящем времени (кроме «сидя в кафеи все разбавляя бледнеющую сладость водой из сифона»), и сумрак воспоминаний,создаваемый некоторыми деталями, как то: «ночные фиалки», «отецдвижется на цыпочках», — характеристики предрассветного времени суток,когда еще темно, но уже угадывается скорое утро. В этих деталях чувствуетсяважнейшая для Набокова тема — тема мечты о возвращении в Россию живую, с ее«ослепительно-зелеными утрами», из«хрустально-расплывчатой» России воспоминаний; о наступлении тогояркого «утра», которое неясно -будто в тумане сна — присутствует вовсех произведениях писателя. Подтвердить единство темы родины для всеготворчества автора можно не только на уровне интуиции (ведь Набоков никогда неговорит прямо о своих темах), но и опираясь на сквозные образы, соответствующиетому или иному мотиву. Обратимся к последней строфе известнейшего стихотворения«Расстрел», тема которого бесспорна — Россия:
Носердце, как бы ты хотело,
Чтобэто вправду, было так:
Россия,звезды, ночь расстрела
Ивесь в черемухе овраг! —
неэтой ли черемухи «молочное облако» помнит герой «Круга»?
Думается,эта тема — разлуки с Россией и мечты о возвращении — является основной врассказе, а любовь Тани, расставание и встреча с ней — метод в раскрытии этойтемы, набоковская параллель (причем обратим еще раз внимание на абсурдностьповествования — главная мысль лишь угадывается читателем по некоторым деталям,тогда как ее отражение — чувства героя к Тане, ее любовь — выдается за основнуютему: Набоков — величайший мистификатор и в жизни, и в искусстве).«Обливаясь слезами, … Таня говорила, … что все кончено… „Останьтесь,Таня“, — взмолился он», — но она убежала, а он «пошел прочь потемной как будто бы шевелящейся дороге, и потом была война с немцами, и вообщевсе как-то расползлось, — но постепенно стянулось снова», — и Таня«оказалась такой же привлекательной, такой же неуязвимой, какнекогда». Заметим это «прочь» — не только из сада, от Тани.Прочь — из России. Для Иннокентия Таня — часть той покинутой России, вот почемув нем разыгралась «бешеная тоска» по родине после встречи с ней вПариже. И в описании парижской, «как-то уточнившейся», «сподобревшими глазами» Тани читатель снова может различить тему России.«С подобревшими глазами» — на эти глаза стоит обратить особоевнимание: эпитет «подобревшие» перекликается с извечной мечтойэмигрантов о смягчении порядков в Советской России, если не о «свержениитиранов», то хотя бы о возвращении традиций, культуры, всего наследиярусского народа, оказавшимся «сброшенным с корабля современности»вместе с растворившейся в Европе интеллигенцией в 17-ом году…
Такимобразом, тематически и композиционно рассказ перекликается со многимипроизведениями В. В. Набокова, органично вплетаясь в мир творчества одного изсамых непонятных на сегодняшний день авторов, и при внимательном прочтении даетключ к разгадке его прозы, к осознанию абсурдных, на первый взгляд, историй исудеб героев, а через это осознание — к собственно миру самого писателя,который на сегодняшний день для широкого читателя — «terraincognita».
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.coolsoch.ru/