1798 –1855
/>
Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
Мы жадно слушали поэта. Он
Ушел на запад — и благословеньем
Его мы проводили. — Но теперь
Наш мирный гость нам стал врагом — и ядом
Стихи свои, в угоду черни буйной,
Он напояет. Издали до нас
Доходит голос злобного поэта,
Знакомый голос!.. боже! освяти
В нем сердце правдою твоей и миром
И возврати ему...
«Он между нами жил», 1834
Польский поэт, деятельнационально — освободительного движения.
Основоположник польского романтизма. В 1824 выслан царскими властями из Литвы;жил в России, где сблизился с декабристами, А. С. Пушкиным.
В произведениях Пушкина иМицкевича, в переписке, дневниках и воспоминаниях современников сохранилисьмногочисленные свидетельства о встречах польского и русского поэтов. Личноезнакомство их состоялось в середине октября 1826. По свидетельству Н. Полевого,Пушкин, приехавший в Москву осенью 1826, сблизился с Мицкевичем и«оказывал ему величайшее уважение». В марте 1827 под впечатлением отвстречи с Пушкиным Мицкевич писал А. Е. Одынцу из Москвы: «Мы частовстречаемся… В разговоре он очень остроумен и порывист; читал много ихорошо...».
Известны встречи поэтов в салонах З. А. Волконской, А. П. Елагиной, у А. А.Дельвига, Павлищевых, К. А. Собаньской, в московских и петербургскихлитературных кругах.
Общение поэтов было прерваноотъездом Мицкевича 15 мая 1829 за границу.
Пушкин посвятил Мицкевичу стихотворения «В прохладе сладостнойфонтанов» (1828), «Он между нами жил» (1834), строки встихотворениях «Сонет» (1830), и в «Путешествии Онегина»(1829-1830). Пушкин перевел на русский язык отрывок из «КонрадаВалленрода» («Сто лет минуло, как Тевтон») (1828) и балладыМицкевича «Воевода» и «Будрыс и его сыновья» (1833). В архивеПушкина сохранились записанные им на польском языке тексты стихотворенийМицкевича «Олешкевич», «Русским друзьям» и «ПамятникПетру Великому» (окт. 1833), а в библиотеке — подаренная ему Мицкевичемкнига «The works of lord Byron» (1826).
Польское восстание 1830-1831привело к резкому расхождению политических позиций Пушкина и Мицкевича, чтоотразилось и в их литературном творчестве, в частности в «Медномвсаднике». Полемика сочеталась, однако, с чрезвычайно высокой взаимнойоценкой.
О том, что отношения двухгениев, русского и польского, были важнейшим событием в предыстории “Медноговсадника”, известно давно, написано немало...
22 июля 1833 года из-за границыв Петербург возвратился давний, любезный приятель Сергей Соболевский; онпреподнес Пушкину книжку толщиной в 285 страниц, а на внутренней сторонеобложки написал:“А. С. Пушкину, за прилежание, успехи и благонравие. С.Соболевский”. То была книга, которую Пушкин не мог бы получить ни в однойиз российских библиотек: IV том собрания сочинений Мицкевича, вышедший в Парижев 1832 году. В библиотеке Пушкина сохранились также и первые три тома (Париж,1828 — 1829 гг.), но страницы их, в отличие от последнего, не разрезаны(очевидно, I — III тома Пушкин приобрел еще до подарка Соболевского, иначе приятельсделал бы шутливую надпись на обложке I тома).
Пушкин не только прочиталнаиболее важные для него стихи IV тома, но более того — три из них тут жепереписал в тетрадь, ту самую, знакомую уже 2373, “неподалеку” от первыхстрок “Пиковой дамы”. Переписал прямо с подлинника, по-польски. Копии техстихотворений Адама Мицкевича (с комментариями М. А. Цявловского) былинапечатаны в 1935 году в известном сборнике “Рукою Пушкина”. Польский языкПушкин выучил за несколько лет до того, чтобы читать Мицкевича в подлиннике.
Польский поэт, высланный в 1824году из Вильны в Россию и несколько лет тесно общавшийся с Пушкиным и другимирусскими друзьями, после событий 1830 — 1831 гг. оказался в вынужденнойэмиграции; вскоре он создал знаменитый цикл из семи стихотворений — “Ustep”(“Отрывок”) — петербургский Отрывок из III части поэмы “Дзяды”. Тема Отрывка — Россия, Петр Великий, Петербург, гигантское наводнение 7 ноября 1824 года,Николай I, русские друзья.
Едва ли не в каждомстихотворении — острейшие историко-политические суждения…
Стихотворение “Олешкевич”:накануне петербургского наводнения 1824 года польский художник-прорицательОлешкевич предсказывает “грядущую кару” царю, который “низко пал,тиранство возлюбя", и за то станет “добычей дьявола”; Мицкевич,устами своего героя, жалеет, что удар обрушится, “казня невиноватых…ничтожныи, мелкий люд”; однако наступающая стихия воды напоминает другуюволну, сметающую дворцы:
Я слышу: словно чудища морские,
Выходят вихри из полярных льдов
Борей уж волны воздымать готов
И поднял крылья — тучи грозовые,
И хлябь морская путы порвала
И ледяные гложет удила,
И влажную подъемлет к небу выю.
Одна лишь цепь еще теснит стихию,
Но молотов уже я слышу стук...
Петербург для автора“0лешкевича” — город погибели, мести, смерти; великое наводнение — символ всегоэтого. Еще резче о том сказано в других стихотворениях цикла, где легковычисляются (от обратного) будущие, еще не написанные страницы “Медноговсадника”… В стихотворении “Петербург”:
А кто столицу русскую воздвиг,
И славянин, в воинственном напоре,
Зачем в пределы чуждые проник,
Где жил чухонец, где царило море?
Не зреет хлеб на той земле сырой,
Здесь ветер, мгла и слякоть постоянно,
И небо шлет лишь холод или зной,
Неверное, как дикий нрав тирана.
Не люди, нет, но царь среди болот
Стал и сказал: “Тут строиться мы будем!”
И заложил империи оплот,
Себе столицу, но не город людям.
Затем строфы — о “ста тысячахмужиков”, чья стала “кровь столицы той основой”; ирония по поводуевропейских площадей, дворцов, каналов, мостов:
У зодчих поговорка есть одна:
Рим создан человеческой рукою,
Венеция богами создана;
Но каждый согласился бы со мною,
Что Петербург построил сатана.
В стихах “Смотр войск” — злейшаясатира на парады, “военный стиль” самодержавия — на все то, что Пушкин вскорепредставит как
… воинственную живость
Потешных Марсовых полей,
Пехотных ратей и коней
Однообразную красивость...
Один из главных “отрицательныхгероев” всего Отрывка — Петр Первый.
Он завещал наследникам короны
Воздвигнутый на ханжестве престол,
Объявленный законом произвол
И произволом ставшие законы,
Поддержку прочих деспотов штыком,
Грабеж народа, подкуп чужеземцев,
И это все — чтоб страх внушать кругом
И мудрым слыть у англичан и немцев.
Итак, задеты два любимыхпушкинских образа: Петр и город Петра… И мы понимаем, уже здесь русский поэт,конечно, готов заспорить, однако главное впереди…
Целое стихотворение цикла — второе из упомянутых в примечаниях к “Медному всаднику” и частично переписанноеПушкиным по-польски —
ПАМЯТНИК ПЕТРУ ВЕЛИКОМУ
Шел дождь. Укрывшись под одним плащом,
Стояли двое в сумраке ночном.
Один, гонимый царским произволом,
Сын Запада, безвестный был пришлец:
Другой был русский, вольности певец.
Будивший Север пламенным глаголом.
Не может быть сомнений, чтоописана встреча Мицкевича и Пушкина. Настоящий Пушкин, кажется, впервыевстречается с самим собою — как с героем другого великого поэта!
Но вот по воле автора “русскийгений” произносит монолог, относящийся к “Петрову колоссу”, то есть Медномувсаднику.
Памятник “венчанномукнутодержцу в римской тоге” явно не по душе Пушкину, герою стихотворения,который предпочитает спокойную, величественную конную статую римскогоимператора-мудреца Марка Аврелия, ту, что около двух тысячелетий украшает однуиз римских площадей:
… И видит он, как люди гостю рады,
Он не сомнет их бешеным скачком,
Он не заставит их просить пощады...
“Монолог Пушкина” заканчиваетсявопросом-предсказанием:
Царь Петр коня не укротил уздой.
Во весь опор летит скакун литой,
Топча людей куда-то буйно рвется,
Сметает все, не зная, где предел.
Одним прыжком на край скалы взлетел,
Вот-вот он рухнет вниз и разобьется.
Но век прошел — стоит он, как стоял.
Так водопад из недр гранитных скал
Исторгнется и, скованный морозом,
Висит над бездной, обратившись в лед,
Но если солнце вольности блеснет
И с запада весна придет к России -
Что станет с водопадом тирании?
Пушкин читает, волнуясь, ирисует: Н. В. Измайлов, под чьей редакцией вышло издание “Медного всадника” всерии “Литературные памятники”, совершенно справедливо полагал, что именно состихотворением “Памятник Петру Великому” связан известный пушкинский рисунок — вздыбленный конь Медного всадника, но без царя! Возможно, это уже сцена послерокового прыжка, “растаявший водопад”, гибельный для седока…
Пушкина взволновало не толькопоявление его собственного образа, его “речей” в эмигрантском издании, но и тообстоятельство, что он подобных слов о Петре не говорил.
Прежние дружеские беседы, спорыс первым польским поэтом не раз касались Петра. Ксенофонт Полевой, например,помнил, как
“Пушкин объяснял Мицкевичу план своей еще неизданной тогда “Полтавы” (которая первоначально называлась “Мазепою”) ис каким жаром, с каким желанием передать ему свои идеи старался показать, чтоизучил главного героя своей поэмы. Мицкевич делал ему некоторые возражения онравственном характере этого лица”.
Иначе говоря,Мицкевич в ответ на увлечение Пушкина указывал на темные, безнравственныестороны великих преобразований начала XVIII века.
И вдруг в стихах “Памятник ПетруВеликому” Пушкин говорит как… Мицкевич. Точнее — как Вяземский.
Т. Г. Цявловская открыла иопубликовала любопытное письмо П. А. Вяземского к издателю П. И. Бартеневу(написано в 1872 г., через 35 лет после гибели Пушкина):
“В стихах своих о памятнике Петра Великого он(Мицкевич)приписывает Пушкину слова, мною произнесенные, впрочем вприсутствии Пушкина, когда мы втроем шли по площади. И хорошо он сделал, чтовместо меня выставил он Пушкина. Оно выходит поэтичнее”.
В другой разВяземский вспомнил и сказанные им слова, которые понравились Мицкевичу: “Петрскорее поднял Россию на дыбы, чем погнал ее вперед”.
Вяземский в спорах о Петре былдействительно в 1830-х годах куда ближе к Мицкевичу, чем к Пушкину. Однакопоэтическая фантазия польского поэта как раз приписывает Пушкину “вяземскиеречи”; желаемое (чтобы Пушкин именно так думал) Мицкевич превращает впоэтическую действительность…
В общем, можно сказать, чтокаждое стихотворение “Отрывка” (из III части “Дзядов”) — вызов, поэтический,исторический, сделанный одним великим поэтом другому.
Оспорены Петербург, Петр,убеждения самого Пушкина. В одном же из семи сочинений, составляющих “Отрывок”,Мицкевич произносит самые острые, предельно обличительные формулы, которыеПушкин, по всей вероятности, принял и на свой счет: стихи, переписанные русскимпоэтом на языке подлинника от начала до конца:
РУССКИМ ДРУЗЬЯМ
Вы помните ли меня? Среди моих друзей,
Казненных, сосланных в снега пустынь угрюмых,
Сыны чужой земли! Вы также с давних дней
Гражданство обрели и моих заветных думах
О где вы? Светлый дух Рылеева погас,
Царь петлю затянул вкруг шеи благородной,
Что братских полон чувств, я обнимал не раз.
Проклятье палачам твоим, пророк народный!
Нет больше ни пера, ни сабли в той руке,
Что, воин и поэт, мне протянул Бестужев.
С поляком за руку он скован в руднике,
И в тачку их тиран запряг, обезоружив.
Быть может, золотом иль чином ослеплен,
Иной из вас, друзья, наказан небом строже;
Быть может, разум, честь и совесть продал он
За ласку щедрую царя или вельможи,
Иль, деспота воспев подкупленным пером,
Позорно предает былых друзей злословию,
Иль в Польше тешится награбленным добром,
Кичась насильями, и казнями, и кровью.
Пусть эта песнь моя из дальней стороны
К вам долетит во льды полуночного края,
Как радостный призыв свободы и весны,
Как журавлиный клич, веселый вестник мая.
И голос мой вы все узнаете тогда:
В оковах ползал я змеей у ног тирана,
Но сердце, полное печали и стыда,
Как чистый голубь, вам яверял я без обмана.
Теперь всю боль и желчь, всю горечь дум моих
Спешу я вылить в мир из этой скорбной чаши.
Слезами родины пускай язвит мой стих,
Пусть, разъедая, жжет — не вас, но цепи ваши.
А если кто из гас ответит мне хулой,
Я лишь одно скажу: так лает пес дворовый
И рвется искусать, любя ошейник свой,
Те руки, что ярмо сорвать с него готовы.
Страшные стихи; и каково Пушкину- нервному, ранимому, гениально восприимчивому? Как видим, перед “вторымБолдином” он получает “картель”, вызов: читает строки, с которыми никогда нссогласится — не сможет промолчать.
1 октября 1833 года Пушкинприбывает в Болдино, и хотя с первых дней занимается Пугачевым, но одновременноначинает отвечать Мицкевичу, сперва не поэмой, а специальным стихотворением.
Приглядимся же к листу, гдевозникают первые строки “Он между нами жил...”:
Он отравляет чистый огнь небес
(Меняя как торгаш) и песни лиры
(В собачий лай безумно) обращая.
Печально слышим издали его
И молим: бога, да прольет он кротость
В… озлобленную душу.
Однако начатое стихотворение “Онмежду нами жил...” в октябре 1833-го не было продолжено.
Начата работа над работой«Медный всадник» Поэма движется вперед — прямая же “отповедь” Мицкевичукак будто отложена, замирает, так же как в начатом, но оставленномстихотворении “Он между нами жил...”. Зато вдруг появляются примечания.
Заканчивая в октябрьском Болдине1833 года главную поэму, “Медного всадника”, Пушкин вводит два примечания опольском поэте — и каких!
Слова “Мицкевич прекраснымистихами описал день, предшествующий петербургскому наводнению”, относятсяведь к “Олешкевичу”, главная идея которого (еще раз напомним!), что наводнениеэто месть судьбы, месть истории за все “петербургские ужасы”.
Выходит, Пушкин хвалит, “рекламирует”то, с чем не может согласиться, против чего пишет!
Мало того, позже, в 1836 году,перерабатывая поэму в надежде все же пробиться сквозь цензуру, Пушкин добавляетк этому примечанию слова, которых вначале не было: “Мицкевич… в одном излучших своих стихотворений Олешкевич”.
Русский поэт явно желаетобратить внимание соотечественников на эти практически недоступные, неизвестныеим стихи. Он как бы призывает — добыть, прочесть… Чуть дальше:
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Личной неурядице, ссылке,царскому выговору мы постоянно придаем неизмеримо большее значение, чем,например, такой огромной внутренней победе, как доброжелательные слова впримечаниях к “Медному всаднику”, слова, появившиеся после того, как прочтен ипереписан страшный “Отрывок”! В тогдашнем историческом, политическом,национальном контексте обвинения Мицкевича справедливы, убедительны. В них нетненависти к России — вспомним само название послания “Русским друзьям”…
Польский исследователь В.Ледницкий более полувека назад точно и благородно описал ситуацию.
“Пушкин дал отповедь прекрасную, глубокую,лишенную всякого гнева, горечи и досады, она не носила личного характера, небыла непосредственно направлена против Мицкевича, но Пушкин знал, по крайнеймере допускал, что польский поэт все, что нужно было ему в ней понять, поймет.Поэма исполнена истинной чистой поэзии, автор избег в ней всякой актуальнойполемики, дал только искусное оправдание своей идеологии и не побоялся,возбужденный Мицкевичем, коснуться самого больного места в трагической сущностирусской истории. В “Медном всаднике” Пушкин не затронул русско-польскихотношений и тем самым оставил инвективы Мицкевича без ответа”.
Величайшаяпобеда Пушкина над собою, победа “правдою и миром” достигнута — и поэмой, ипримечаниями, наконец, еще и переводами…
Той же болдинской осенью, изтого же IV парижского тома Мицкевича Пушкин переводит две баллады — — “ТриБудрыса” (у Пушкина — “Будрыс”) и “Дозор” (у Пушкина — “Воевода”). Знакинтереса, доброжелательства, стремление найти общий язык. Но история еще неокончена.
Примирение было столь женелегким, как вражда. Пушкин знает цену Мицкевичу; в своей жизни он редковстречал людей, равных или близких по дарованию. Скромный, снисходительный,чуждый всякой заносчивости, готовый (как его Моцарт) назвать гением (“как тыда я”) любого Сальери, Пушкин при этом отлично знает цену и себе; Карамзин,Грибоедов, Гоголь, Мицкевич — вот немногие, с которыми, наверное, ощущалосьравенство гениев.
Один из общих друзей припомнит,как
“во время одной из импровизаций Мицкевича вМоскве Пушкин, в честь которого был дан этот вечер, вдруг вскочил с места и,ероша волосы, почти бегая по зале. восклицал: “Какой гений! какой священныйогонь! что я рядом с ним?” — и, бросившись Адаму на шею, обнял его и сталцеловать как брата...”.
Беседы с такимчеловеком для Пушкина неизмеримо важнее обыденных объяснений, в них, можетбыть, главная мудрость эпохи.
“Медным всадником” Пушкинразговаривает с собратом, как вершина — с вершиной…
Фактически “Медный всадник” былзапрещен, и это было одним из самых сильных огорчений, подлинной трагедией,постигшей Пушкина.
Запрещение “Медного всадника”оставляло ведь “Отрывок” Мицкевича без пушкинского ответа! Приходилось искатьдругие способы — поговорить, поспорить.Весь 1834 год,вообще очень тяжелый для Пушкина, можно сказать, проходит под тенью “Всадника”.
Работа же над стихами “Он междунами жил...” все время шла в сторону смягчения прямой полемики: никакой“ругани”, больше спокойствия, объективности… Так же, как несколько месяцевназад — при создании “Медного всадника”.
И как не заметить, что в новомпослании Мицкевичу присутствует очень серьезный личный мотив. Пушкин упрекает того,кто“злобы в душе своей к нам не питал”, жалеет, что теперь
Наш мирный гость нам стал врагом — и ядом
Стихи свои, в угоду черни буйной,
Он напояет. Издали до нас
Доходит голос злобного поэта...
Русский поэт имел право на упрек“Злобному поэту” только после того, как создал “Медного всадника”. Иначе этобыли бы “слова, слова, слова"...
Когда он восклицает:
.… боже! Освяти
В нем сердце правдою твоей и миром,
И возвести ему...
мы видим здесь важнейшееавтобиографическое признание. Это он, Пушкин, год назад победил в себе “злобногопоэта”, сумел подняться к правде и миру,— и наградою явилась лучшаяпоэма!
Пушкин в 1833-м начал посланиеМицкевичу, но не кончил, отложил; в 1834-м завершил, перебелил рукопись, но ненапечатал! Возможно, оттого, что все же не смог в стихах найти должной дозы “правдыи мира” — такой, как в “Медном всаднике”.
Меж тем Мицкевич за границей,узнав о гибели Пушкина, тоже ищет настоящих слов… Ходили слухи, будто онискал Дантеса, чтобы отомстить Весной 1837 года Мицкевич написал и опубликовалсвой некролог-воспоминание. Еще не зная ни пушкинской поэмы, ни стихов “Онмежду нами жил...”, польский поэт сочинял, будто догадываясь о “прекрасныхпорывах” Пушкина. Он писал с той же нравственной высоты, которая достигнутавспоре-согласии “Медного всадника”:
“Я знал русского поэта весьмаблизко и в течение довольно продолжительного времени; я наблюдал в нем характерслишком впечатлительный, а порою легкий, но всегда искренний, благородный иоткровенный. Недостатки его представлялись рожденными обстоятельствами исредой, в которой он жил, но все, что было в нем хорошего, шло из егособственного сердца”.
В 9-м томе посмертного собранияпушкинских сочинений (первой из трех “последних частей”, где публиковалисьпрежде не печатавшиеся его труды) польский поэт впервые прочел “Он между намижил...” и “Медного всадника”!
Мицкевич, прекрасно владевшийрусским языком, конечно, очень многое понял даже и по многократно испорченномутексту петербургской поэмы; нашел он и свое имя в пушкинских примечаниях к“Медному всаднику”.
Спор гениев, не состоявшийся впрямом смысле, тем не менее — важнейшее событие в развитии их духа.
На смертьПушкина Мицкевич отозвался некрологом, опубликованном во французском журнале«Le Globe» (1837, N.1, 25 мая). «Пуля, поразившая Пушкина, — писал Мицкевич, нанесла интеллектуальной России ужасный удар». В лекции ославянских литературах, прочитанной в Коллеж де Франс, Мицкевич говорил, чтоголос Пушкина «открыл новую эру в русской истории».
По-видимому, следует считать мало достоверным слух о вызове Дантеса на дуэльпольским поэтом, считавшим себя обязанным драться с убийцей Пушкина.
В 1998 году в честь 200-летия со днярождения выдающегося поэта-гуманиста А. Мицкевича состоялся международныйпраздник поэзии в Новогрудке (Беларусь).
Этот год порешению ЮНЕСКО был объявлен годом Адама Мицкевича. Утром в новогрудскомкостеле, где 200 лет назад был крещен Адам Мицкевич, прошла торжественнаямесса. А своеобразным прологом к началу поэтического праздника стал ритуалвозложения цветов к памятнику Адаму Мицкевичу. И если малой родиной для АдамаМицкевича, бесспорно, была Новогрудская земля, то его большой родиной былевропейский дом. 150 лет тому назад Адам Мицкевич мечтал об общем европейскомдоме, думал о том, чем будут заняты умы и мысли лучших представителей обществана рубеже ХХ1 века, и потому взгляды, мечты и идеалы Адама Мицкевича сегодняболее чем актуальны". В них приняли участие известные белорусские изарубежные литераторы, а также ведущие мастера искусств. До самого позднеговечера в Новогрудке звучало поэтическое слово Адама Мицкевича.