Кибальник С.А.
Названныйсюжет уже не раз прослеживался другими исследователями. Однако некотораяскороговорка в его рассмотрении, как правило, влекли за собой схематизм, игнорирующийличные особенности оппонентов и их взаимные отношения, также имеющие значениепри общей оценке полемики. Недостаточно четкое определение эстетической илитературной позиции Гнедича: в основном создатель «русской Илиады» едва ли небезоговорочно записывался в лагерь карамзинистов — приводило к тому, чтоотдельные моменты этого любопытного спора оказывались все время смещены, анекоторые оттенки стерты. Вот их-то я и постараюсь восстановить.
Итак,П.А.Катенин в 1816 году печатает свой вольный перевод баллады немецкого поэтаГотфрида Бюргера «Ленора». В двадцать седьмом номере «Сына Отечества» выходиткритика этого перевода, автором которой был Н.И.Гнедич. Наконец, в тридцатьседьмом номере этого же издания А.С.Грибоедов печатает свою антикритику настатью Гнедича. Вот и вся полемика – в сущности, лишь обмен уколами, но не пообычной дуэльной схеме «Грибоедов против Гнедича», а немного сложнее: Гнедич –выпад против Катенина, а Грибоедов – ответный выпад против Гнедича и Жуковского(как автора первого переложения «Леноры» – баллады «Людмила»).
Начнемс того, что с легкой руки Ю.Н.Тынянова полемику эту принято включать в общуюкартину борьбы «младших архаистов (Шаховской, Катенин, Грибоедов, Кюхельбекер)с карамзинским направлением в литературе». Дальнейшее изучение этой темыпроходило в основном в рамках тыняновской парадигмы. Однако Гнедич не тольконе член «арзамасского общества безвестных людей», но, напротив, постоянноподвергается на заседаниях «Арзамаса» со стороны его членов сатирическимвыпадам – не менее саркастическим, чем его ядовитая рецензия на Катенина: «другнаш Гнедич на гекзаметре без просодии», «некий халдей из Библиотеки», «досужийбес Хлыстова», «присяжный враг Гомера» – таковы отзывы о нем Д.Н.Блудова, С.П.Жихарева,Д.В.Дашкова, а переводы Гнедича из «Илиады» характеризуются ими как «войГнедича», «ужасные его гекзаметры», «убитый им Гомер».
Этоскептическое отношение к Гнедичу неизменно: оно нисколько не меняется после еговыступления в защиту Жуковского, а читанная накануне его, 2 января 1816 года всобрании Императорской Публичной библиотеки поэма «Рождение Гомера» назаседании «Арзамаса», состоявшемся 24 февраля 1816 года, вызывает следующийотзыв Варвика – Николая Тургенева: «Кто бы подумал, слушая чтение помощникабиблиотекаря, что дело идет о Гомере. Жалобным голосом своим, казалось, онпросил пощады своему произведению. Два порядочных стиха едва ли вознаградиливас, почтенные сочлены, за два скучные часа».
Гораздоболее ощутимы связи Гнедича с «Беседой любителей русского слова», что делаетего выступление в защиту Жуковского, на первый взгляд, довольно неожиданным.Правда, в 1811 году при открытии «Беседы» Гнедич отказался войти в ее состав, новпоследствии он постоянно печатается в «Чтениях» этого общества и нередкобывает на его заседаниях. Таким образом, если речь может идти здесь овыступлении Гнедича как выражении некоего группового мнения – а Гнедич сам далоснования для этого, ссылаясь в своей статье на мнения неких «читателей» – тоэто выражение не мнения «арзамасцев», а собственного мнения Гнедича, подкрепленногосуждениями нескольких его друзей. Напомню, что из круга «арзамасцев» и близкихк «Арзамасу» поэтов Гнедич был дружен с Жуковским, Батюшковым и Дашковым.
«ПочемуГнедич выступил против Катенина и за Жуковского? – писал по этому поводуМ.В.Строганов. – С Катениным его связывали деловые отношения по оленинскомукружку и близкие театральные интересы. С Жуковским – дружеское общение искепсис по отношению к “Беседе”». И отвечал на этот свой вопрос следующимобразом: «Гнедич, в отличие от Катенина (по словам Ф.Ф.Вигеля) “чуждался падших и не дерзал восстать на торжествующих”, т.е.“арзамасцев”. Однако точнее было бы сказать так: Гнедич чуждался еще проявитьблизость к “арзамасцам” и не дерзал окончательно порвать с “беседчиками”, хотяв периоды размолвок с ними он моно бранивать серьезные пародии. Позиция Гнедичатипично “диффузная”, “периферийная”, и эта “промежуточность” его позициивызывала на Гнедича со стороны “арзамасцев” насмешки и пародии, хотя в былыегоды из их рядов звучали слова одобрения его новаторским начинаниям (вспомнимприветствия С.С.Уварова по поводу начала работы Гнедича над гексаметрическимпереводом “Илиады”)». Такая позиция нам представляется гораздо более близкой кистине.
МнениеГнедича, как оно выражено в статье, несколько отличается от мнения «читателей»,на которых он ссылается: оно более умеренное. Гнедич даже называет такихчитателей «злыми» и говорит им: «Но послушайте, любезные читатели! в сужденияхтакже надобно спешить, как и в сочинениях: первые впечатления иногдаобманчивы…» – а далее и вовсе порывает с ними: «Однако ж я вижу, что еслислушать мне суждения таких строгих читателей, то они едва ли не каждый куплетстанут перерывать, крича за оскорбление Грамматики или Логики, вкуса или слуха.Я их не буду слушать – пусть говорят, что хотят – стану читать один…». Разумеется,«строгие читатели» – это вовсе не обязательно друзья Гнедича-«арзамасцы».Однако то, что суждения их представляют собой явный отголосок реакции некоторыхчленов «Арзамаса» на появление катенинского перевода, которая была не менеерезкой, чем реакция на появление на сцене (за год перед этим) поэта Фиалкина вкомедии Шаховского «Липецкие воды», несомненно. И Гнедич от мнения этихпридирчивых читателей открещивается – правда, лишь для того, чтобы далее походу статьи оказаться не менее придирчивым по отношению к катенинскому переводууже самому, без их помощи.
Дружескиесвязи дружескими связями, но выступление Гнедича против Катенина все жевыглядит неожиданным. Ведь он отнюдь не арзамасец, с его эстетических позицийбаллады Жуковского – это отнюдь не то, что нужно отечественной словесности, и, наконец,собственные стилистические принципы его в работе над переводом «Илиады» внекоторых отношениях ближе к катенинским, чем к тем, которые исповедовалЖуковский. Неужели же дело в одном том, чтобы осадить молодого писателя, посягнувшегона признанный авторитет? Все-таки нет, а дело здесь опять-таки в оттенкахэстетической позиции, а с другой стороны, во всей совокупности литературных иличных отношений.
Преждевсего перевод Катенина вышел из кружка Шаховского, отношения с которым Гнедичабыли к тому времени резко неприязненными. С Шаховским у него были старые счеты:еще в декабре 1809 года он «заклинал дружбою» Батюшкова, писавшего тогда«Видение на берегах Леты», «выкупать» Шаховского – бога ради!». Именноэта «антишаховистость», а не «арзамасскость» Гнедича была внешним поводом дляотрицания катенинского перевода, но вот именно внешним и отнюдь не главным.Главным же были трансформации в собственных эстетических позициях Гнедича к1816 году, которые отразились, в частности, в произнесенном на торжественномсобрании Императорской Публичной библиотеки 2 января 1816 года рассуждении его«О вкусе, его свойствах и влиянии на нравы и язык народа».
Еслисудить по прежним эстетическим суждениям Гнедича, то его эстетическая платформане так уж сильно отличается от катенинской. Например, в 1811 г. Гнедич писал Батюшкову: «Я – лет десять стараюсь ославяниться, т. е. вникаю в свойства икрасоты, и богатство славенского языка, но еще далек, хотя ты и льстишь мне, отцели моих желаний». Приведя прозаический перевод небольшого отрывка из «Илиады»,он спрашивал того же Батюшкова, отчего «в этом рассказе, составленном из словнизких и непристойнейших, где ничего не подобрано, рассказано, как говорятматросы и свинопасы, никаких искусственных фигур и оборотов, отчего в этомрассказе вселена Венера, меня восхищающая…»? В простонародном языке Гнедич, такимобразом, видел огромный источник художественной выразительности.
Сталобыть, «сия простота и даже грубость выражений, сия сволочь, заменившаявоздушную цепь теней», как впоследствии передавал Пушкин стилистическийхарактер перевода Катенина, отнюдь не должна была возмутить Гнедича. Все дело, однако,в том, что к 1816 году язык Гомера, по справедливому заключению А.Н.Егунова, ужене был для Гнедича «тем языком, каким говорят матросы и свинопасы», и перевестина русский язык иноязычное произведение не значило сделать его вульгарным – вэтом Гнедич усматривал принижение русского народа. Отсюда, – справедливозаключал Егунов (и очень жаль, что его выводы до настоящего времени оставляютсябез внимания исследователями Грибоедова) – а не вследствие сочувствия кукрашающим способам перевода Жуковского, негодование Гнедича по поводу «Ольги»Катенина.
Всвоем искреннем эстетическом негодовании Гнедич, впрочем, зашел настолькодалеко, что ему отказало чувство справедливости. Он впал в ригоризм, мелочнуюпридирчивость, непозволительную для поэта назидательность и сам подставил себяпод удар Грибоедову. «Слезный сон» для него «сухой эпитет», «рано поутру –сухая проза», «Ах, родима, все пустое!» – «простота, но не поэтическая», рать, сего точки зрения, не может идти «под звон колоколов», а только «при звоне».Правда, несколько замечаний Гнедича, безусловно, не лишены оснований. Так, кстиху:
Спишьли, милая, в потьме? – он делает поправку: «в потьмах» – а по поводу стихов:
Мчатсявсадник и девица,
Какстрела, как пращ, как птица! – замечает: «Эти бы стихи летели, но – увы! –пращи не летают. Пращ есть веревка или ремень, которые всегда остаются в рукахчеловека, мечущего ими камни». Но это, впрочем, наверное, и все справедливыезамечания Гнедича; между тем, как неосновательные придирки отнюдь неисчерпываются приведенными выше. Если же вспомнить, что в начале своей статьиГнедич сам отмечает несколько несообразностей и у Жуковского, тонесправедливость оценки Гнедича делается очевидной. Всеми этими его просчетамимастерски воспользовался Грибоедов.
Егоантикритика напоминает не столько обычную защиту, попытку заступиться заКатенина, сколько смелую атаку на самого Гнедича и вместе с ним на Жуковского:«дерзость меня увлекает еще далее: посмотрю, каков логик и грамматей самсочинитель рецензии! / Г.Жуковский, говорит он, пишет баллады, другие тоже;следовательно, эти другие или подражатели его, или завистники. Вот образчиклогики г. рецензента. Может быть, иные не одобрят оскорбительной личности егозаключения; но в литературном быту то ли делается? Г. рецензент читает новоестихотворение; оно не так написано, как бы ему хотелось; за то он бранит автора,как ему хочется, называет его завистником и это печатает в журнале и неподписывает своего имени. Все это обыкновенно и уже никого не удивляет». Всвоем полемическом задоре, в гневном обличении традиционных журнальных приемовГрибоедов, как это присуще истинным полемистам, несколько выпрямляет смыслвыступления Гнедича для того, чтобы ярче выставить его неправоту, но отнюдь неперетолковывает его слов.
Правда,Катенин не просто написал балладу, а перевел ту же балладу, к которой ранееобращался Жуковский, но Гнедич действительно восклицал в своей статье об«Ольге»: «Как! И после Людмилы эта балладная кокетка (т.е. «Ленора Бюргерова» — С.К.) хочет еще нравиться под новым именем?» Впрочем, завистником он Катенинанигде не называл. Правда, и то, что Гнедич не подписал рецензии своим именем, ноопять-таки правда, да не вся. Подпись «С.П.б. Губернии Деревня Тентелева», т.е. дачная местность на четвертой версте петергофской дороги, ясно выказываетпетербургского литератора, а идущие в «Сыне Отечества» сразу, на той же 22-йстранице, на которой заканчивается рецензия, отрывки из 11-й песни «Илиады», переведенныегекзаметром и подписанные «Н.Гнедич», делали вопрос об авторе рецензии, покрайней мере, в глазах петербургских литераторов, довольно прозрачным.
Непрямое, а аллюзионное обозначение автором своего имени вызвано, вероятно, нестолько даже стремлением сколько-нибудь скрыть его, сколько намерениемвыдержать подпись в том же сатирическом тоне, в каком написана вся статьяГнедича. Кстати сказать, подтрунивание Грибоедова над нерусскостью языковыхтребований Гнедича имеет, по-видимому, свой подтекст. «Он свою рецензию прислализ Тентелевой деревни С П-б губернии; нетли там колонистов? не колонист ли он сам? – В таком случае прошу сто разизвинения – Для переселенца из Немечины он еще очень много знает наш язык»(с.257) – восклицает Грибоедов, и этот выпад, связан с тем, что неподалеку отпетергофской дороги в самом деле находилась немецкая слобода, а, возможно, и смалороссийскими корнями Гнедича.
ДалееГрибоедов последовательно пункт за пунктом обращает все ложные замечанияГнедича против него самого: «Грамматика у г. рецензента своя, новая и сродниего логике, – пишет он, – она, напр, никак не допускает, чтоб
Рать под звон колоколов
Шла почить от всех трудов.
Вступатьв город под звон колоколов, плясать под музыку. – Так говорится и пишется иутверждено постоянным употреблением, но г. рецензенту это не нравится: сталобыть, грамматически неправильно» (с. 253). И далее в том же ключе он раз заразом укладывает Гнедича на лопатки.
Можнопривести, пожалуй, только один случай, когда точка зрения Гнедича оказываетсяболее справедливой, хотя Грибоедову и удается ей кое-что противопоставить.Впрочем, он и сам признает основательность этого суждения Гнедича. По поводувыше приведенных стихов, где «всадник и девица» оказываются мчащимися «какпращ», Грибоедов замечает: «наконец, исписав 17 страниц, г. рдописался до замечания справедливого. Скажу только, что слово пращь в такомсмысле, как оно принято в «Ольге», находится также в одном месте у г.Жуковского:
Отстука палиц, свиста пращей,
Далечеслышен гул дрожащий.
Стихотв[орения] Жуковск[ого], т.1. / стр. 107 (с.256).
Однакоконтраргумент Грибоедов не совсем срабатывает, так как в приведенной им цитатеиз Жуковского праща всего лишь свистит, что вполне естественно, а у Катенинаона мчится.
Затозамечания Грибоедова в защиту баллады Катенина разят наповал. «Невеста, котораяговорит о кровати, и спрашивает:
Вней уляжется ль невеста? –
естьтакая невеста, которая не может иметь места ни в подлиннике, ни в переводе» –пишет, например, Гнедич. Грибоедов, напротив, находит этот вопрос невесты оченьнатуральным: «Стих “В ней уляжется ль невеста?” заставил рецензента стыдливопотупить взоры; в ночном мраке, когда робость любви обыкновенно исчезает, Ольгане должна делать такого вопроса любовнику, с которым готовится разделитьбрачное ложе? – Что же ей? предаться тощим мечтаниям любви идеальной? – Бог сними, с мечтаниями; ныне в какую книжку ни заглянешь, что ни прочтешь, песньили послание, везде мечтания, а натуры ни на волос» (с.256). АнтикритикаГрибоедова все время обнаруживает тенденцию перехода в общую, не связанную срассматриваемым поводом, критику и даже не своего прямого оппонента, а тоголитературного направления, случайным защитником которого оказался Гнедич.
Впервой части статьи Грибоедов, не довольствуясь Гнедичем, задевает Жуковского, вовторой он окончательно переходит в контрнаступление против всегосентиментально-предромантического направления. Именно это обстоятельство всевремя сбивает с толку исследователей Грибоедова, торопящихся зачислить поведомству карамзинистов и переводчика «Илиады». Но дело обстоит не так: самогоГнедича Грибоедов критикует не за «карамзинизм», который, как ему прекрасноизвестно, отнюдь для него
нехарактерен.
Чтобыубедиться в этом, Грибоедову достаточно было прочесть те отрывки из «Илиады», которыеслужили как бы продолжением статьи Гнедича: «страница 22, – отмечает А.Н.Егунов,и вряд ли этого не сознавал Грибоедов, – служит местом, где кончаетсялитературно-отвергаемое и начинается литературно-утверждаемое». А уже стихи, открывающиеподборку Гнедича:
Стекались народы.
Каксемейства пчелиные, вставши густыми роями,
Идутиз горных пещер и растущие купа за купой,
Вобразе гроздий златых по цветам благовонным виются,
Илитуда и сюда, рассыпясь, роями кружатся… –
былидостаточно показательны, чтобы не упрекать Гнедича за карамзинскуюоблегченность стиля.
Впрочем,Грибоедов и Жуковского критикует не за это, а, в подражание Гнедичу и пародируяпри этом его рецензию, – за погрешности против смысла, неточностьсловоупотребления, некоторую условность движения сюжета, неестественностьотдельных положений. Гнедич же высмеивается за действительно присущий емунедостаток, свойственный и цитированным выше стихам: некоторую высокопарностьего перевода, ведущую к однообразию и монотонности: «В Ольге г. рецензенту ненравится между прочим выражение рано поутру; он его ссылает в прозу: для стиховесть слова гораздо кудрявее». – пишет Грибоедов и делает к этим словампримечание: «Он вообще непримиримый враг простоты; не знаю, как ускользнули отего критики дышащие пиитическою простотою стихи:
Так весь день она рыдала,
Божий промысел кляла,
Руки белые ломала,
Черны волосы рвала…» (с.254)
Ине случайно в едва ли не единственном дошедшем до нас отзыве Грибоедова оГнедиче отмечается эта же сторона личности и эстетического направления Гнедича:«у него и галстук повязан экзаметром».
Перефразируябатюшковское «Видение на берегах Леты», Гнедич иронически заметил о стихахКатенина:
Хоть и варяго-росски,
Но истинно немного жестки! –
Грибоедовпарировал этот выпад, заметив по поводу стихов «Людмилы» Жуковского:
Хотя и не варяго-росски,
Но истинно немного плоски» (с.261).
Несмотряна то, что полемисты и обменялись уколами в парадигме «церковнославянское vs.русское», но главный спор между ними шел по вопросу не о «славянщине», а о«простонародности» и «простоте». И именно эта убежденность Грибоедова внеобходимости в поэзии простоты и «натуры», которая в 1816 году позволила ему, начинающемулитератору, опрокинуть кажущиеся прочными эстетические порядки маститого автора,через несколько лет станет эстетической основой его блестящей комедии «Горе отума».
Итогэтой дуэли через полтора десятка лет, когда стало возможным взглянуть на нее спозиций дальнейшего литературного развития, подвел Пушкин: «Первымзамечательным произведением г-на Катенина был перевод славной БиргеровойЛеноры. Она была уже известна у нас по неверному и прелестному подражаниюЖуковского, который сделал из нее то же, что Байрон в своем “Манфреде” сделализ “Фауста”: ослабил дух и формы своего образца. Катенин это чувствовал и вздумалпоказать нам Ленору в энергической красоте ее первобытного создания; он написалОльгу. Но сия простота и даже грубость выражений, сия сволочь, заменившаявоздушную цепь теней, сия виселица вместо сельских картин, озаренных летнеюлуною, неприятно поразили непривычных читателей, и Гнедич взялся высказать ихмнения в статье, коей несправедливость обличена была Грибоедовым». Есливнимательно прочитать этот абсолютно точный диагноз, какие вообще былихарактерны для Пушкина, то можно найти в нем подтверждение многого из того, чтобыло сказано выше.
Вдуэли между Гнедичем и Грибоедовым победил молодой, еще никому неизвестныйписатель.
Список литературы
1.Альтшуллер, Марк. Беседа любителей русского слова. У истоков русскогославянофильства / М.Альтшуллер. — Изд. 2-е, доп. — М., 2007. — 444 с.
2.Арзамас и арзамасские протоколы. Вводная статья, редакция протоколов ипримечания к ним М.С.Боровковой-Майковой. — Л., 1933. — 302 с.
3.Н. Гнедич. Илиада. Отрывки из 11-й песни / Н. Гнедич // Сын Отечества. — 1816.- Ч. 31. — № 27. — С. 22 — 28.
4. О вольном переводе Бюргеровой баллады «Ленора» / Н.Гнедич// Сын Отечества. — 1816. Ч. 31. № 27. — С. 2 – 22.
5. Гнедич Н.И. Письма к К.Н.Батюшкову. Публикация М.Г.Альтшуллера / Г\недичН.И. // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома. — 1972. Л., 1974. — С. 78 — 92.
6.Грибоедов А. С. О разборе вольного перевода Бюргеровой баллады «Ленора» //Грибоедов А.С. // Полн. собр. соч.: В 3 т. — СПб., 1999. — Т.2. Драматическиесочинения. Стихотворения. Статьи. Путевые заметки.- 618 с.
7.Грибоедов А.С. Письма. П.А.Вяземскому. 27 июня 1824 / Грибоедов А.С. // Полн.собр. соч. СПб., 2006. Т. 3. Письма. Документы. Служебные бумаги. 687 с.
8.Егунов А.Н. Гомер в русских переводах XYIII – XIX веков. / Егунов А.Н. // М.;Л., 1964. 439 с.
9.Кибальник С.А. Афинская звезда / Кибальник С.А. // Белые ночи. Очерки.Зарисовки. Воспоминания. Документы. Л., 1989. С. 223 – 247.
10.Кибальник С.А. Н.И. Гнедич / Кибальник С.А. // Русские писатели. 1800 – 1917.Биографический словарь. М., 1989. Т. 1. А – Г. С. 585 – 588.
11.Мещеряков В.П. А.С.Грибоедов / Мещеряков В.П. // Литературное окружение ивосприятие (XIX – начало XX в.). Л., 1983. 265 с.
12.Мордовченко Н.И. Русская критика первой четверти XIX века / Н.И.Мордовченко // М.;Л., 1959. 430 с.
13.Орлов Вл. Грибоедов. / Вл. Орлов // Очерк жизни и творчества. М., 1954. 275 с.
14. Орлов Вл. Павел Катенин // Орлов Вл. Пути и судьбы / Вл. Орлов // Л., 1971.С.149 – 152.
15.Строганов М.В. О литературной позиции Грибоедова / М.В.Строганов // Новыебезделки. М., 1995 – 1996. С. 142 – 146.
16.Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М., 1968. 424 с.
17.Пушкин А.С. Сочинения и переводы в стихах Павла Катенина // Полн. собр. соч.М.; Л., 1949. Т. XI. С.220 – 222.
18.Пыляев М. И. Забытое прошлое окрестностей Петербурга. Пб., 1994 Репринт.Воспроизв. Изд. 1869 г. СПб., 1994. 550 с.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.portal-slovo.ru