«Лелеющая душу гуманность» в поэзии Пушкина
О лирике Пушкина говоритьтрудно. Как объединить вместе несколько сот таких разных во всех отношениях стихотворений?Стихотворений, объединяемых, кажется, лишь одним — именем автора — Пушкина? Решить эту задачу помогает сам Пушкин. Есть у него произведения, дающиесвоеобразный ключ к многообразию его лирики, неизменно сопровождавшейего на протяжении его жизненного и творческого пути. Одно из них — новелла «Египетские ночи» (1835). В ней русский поэт Чарский даетприезжему гастролеру-итальянцу тему для стихотворной импровизации:«Поэт сам избирает предметы для своих песен; толпа не имеет правауправлять его вдохновением». Чарский тяжело переживает мучительнуюзависимость от читателей, требующих, чтобы поэзия поучала ивоспитывала их, и желает найти поддержку в своих сомнениях у итальянскогоимпровизатора.
В стихотворении, произнесенномитальянцем, поэт объясняет бесцельность, с точки зрения толпы, своей деятельноститем, …что ветру и орлу. И сердцу девы нет закона. Таков поэт, как Аквилон, Чтохочет, то и носит он… И далее итальянец говорит о «быстротевпечатлений», которые производит на поэта окружающий мир. Такое жепонимание деятельности поэта содержится в стихотворении «Эхо»(1831 год). Всякое впечатление бытия порождает в творческом сознании поэта«отклик», «ответ»: Тебе ж нет отзыва… Таков ты и поэт! — заканчиваетПушкин стихотворение, уподобляя поэта-лирика эху. Что поэт здесьимеется в виду лирический, ясно из перечисления «впечатлений»: охотана зверя, гром, пение девы, буря и водные валы, сельские пастухи — все это темыдля лирика и, отметим, с известной точки зрения, темы весьма мелкие. Ведь здесь нет ни политики,ни моралитого, что бы воспитывало, в недостатке чего упрекали Пушкина и критики — декабристы, и критики — охранители, а после смерти поэта и революционныедемократы, особенно Писарев. Лирическая стихия пронизывает все крупныестихотворные формы Пушкина, поэтому и «Руслан и Людмила», и «ЕвгенийОнегин», и «Домик в Коломне» вызывали упреки в болтовне, отсутствии связипрекрасных картин, отсутствии общей мысли. Но есть и лирика, тем болеепушкинская. Все проявления жизни равны перед поэтом и равно достойныстать предметом его лирического шедевра. В этом смысл прекрасной фразы из 5-й статьи Белинскогоо Пушкина: «Общий колорит поэзии Пушкина и в особенностилирической — внутренняя красота человека и лелеющая душугуманность».
Последнее слово вобыденной речи часто понимают мелко: как доброе, милосердно-жалостливое отношениек человеку. Это верно, но за что? почему? Вот определение гуманности из новейшегофилософского словаря: «гармоническое развитие свойственныхчеловеку ценностных способностей чувства и разума», «высшеекультурное и нравственное развитие» их «в эстетически законченнуюформу». Т.е. гуманность — это красота, формула Белинского тафталогична, красотаоказала лелеющее действие на душу критика-демократа. И он прав и глубокв своем определении: ценностные способности чувства и разума поэта — вот источникмногообразия пушкинской лирики, уникальная способность Пушкина самыйничтожный и низкий предмет возвести в перл создания.
Я считаю, что разговор олирике Пушкина по «темам»: тема дружбы, тема свободы ит.д. — неплодотворен, ибо он обязательно избирателен. Притематическом подходе полнота пушкинской личности, беззаконная свобода, скоторой он переходил от темы к теме, пропадают. 06 этом же свидетельствует иприменение к Пушкину понятия «лирический герой». Если понимать под этимлитературоведческий термин, то в лирике Пушкина лирического героя нет.Лирический герой предполагает наличие в лирике поэта единстваавторского сознания, его сосредоточенность на определенном кругепроблем, настроений и т.п. Но главное, что личность — не только субъект, но и объектпроизведения, его тема. Для Пушкина — лирика, такая сосредоточенностьна теме собственного Я не характерна, в отличие от Тютчева, Фета иособенно Лермонтова. Для Пушкина его собственное
Я — одна из тем, одно изпроявлений равноценного во всех своих направлениях мира. Сказать, каков был человек,написавший «Поэт!» («Поэт! не дорожи любовию народной»),«К вельможе», «Бесы», «Элегию» («безумных лет угасшее веселье»),«Ответ Анониму» «Миг вожделенный настал» (берем подряд стихи 1830года), на основании содержания этих стихов невозможно, ибо здесь не видноединства личности. Точнее, оно есть, но самое общее — носитель творческого сознания,субъектная призма, обладатель «магического кристалла», или вот ещепушкинская формула: «Все волновало нежный ум». Зато у Лермонтова,Блока, дореволюционного Маяковского единый лирический герой проявлен вполне определенно. Анализ одногостихотворения, выбранного из множества, начинается с обоснованияэтого выбора. Трудно поверить современному школьнику илиабитуриенту, заявляющему: «Мое любимое стихотворение Пушкина - „КЧаадаеву“ — и начинающему его „анализировать“. Поэтому мы предложим вкачестве образца анализа „взрослое“ стихотворение Пушкина, окотором вряд ли упоминают в школе, но для такого анализа важно, чтобы выбравшаялирическая миниатюра „говорила“ уму и сердцу интерпретатора, ведьиндивидуальность проявляется прежде всего в непосредстаенном отношении. В 30-е годыПушкин мало печатал стихотворений, выходил к читателю как прозаик,драматург, историк, журналист и критик.
Лирика этого времени сталаизвестна лишь после смерти поэта. Осталось в рукописях и стихотворение, начинающеесястрокой „Не дорого ценю я громкие права“ и имеющее взятыйПушкиным в скобки заголовок — »Из Пиндемонти". Пиндемонти — современный Пушкину итальянский поэт, и заголовок указывает, чтостихотворение или его основные идеи заимствованы. Но исследователи не нашлиу Пиндемонтиничего подобного пушкинской миниатюре. Выходит, что поэт, даже несобираясь публиковать стихотворение, даже в рукописи, для себястремился замаскировать, ослабить свое авторство, отвести его от себя хотьчастично, настолько необычно и содержание стихотворения. О чем же оно? О свободе, но пониманиеее вовсе не такое, как в вольнолюбивых стихах 15-летней давности.Там свобода прежде всего политическая. «Из Пиндемонти»даже сейчас поражает откровенностыо проповедуемой в нем полнойаполитичности и поэта и человека. И выясняется удивительная вещь: каксовременно звучит стихотворение далекого 1836 года в наших нынешнихперестройках и потрясениях! Пушкин начинает с отрицания ценностиДекларации прав человека, от которой и сейчас в нашей странепродолжает «не одна кружиться голова».
Поэта абсолютно не соблазняетвласть как самодержавная, так и парламентско-демократическая. Идаже свобода слова вызывает лишь презрительную насмешку:«печать морочит слухов». Тогдашняя цензура вряд ли разрешиластихотворение. Стихотворение редко упоминалось и в массовыхпушкиноведческих изданиях при Советской власти. Итак, свободаот политики, от властей, от народа, от средств массовой информации.«Иные, лучшие мне дороги права; (Иная, лучшая потребна мнесвобода». Какая же? - Свобода честного человека. Такой человек эгоистичен,он желает «себе лишь одному служить и угождать», своим прихотям.
Этот желанный, но так и необретенный поэтом идеал жизни пронизывает все мысли Пушкина впоследние годы жизни. Но каковы же эти «прихоти»? А вот в них-то исветит нам «лелеющая душу гуманность» нашего национальногогения. Служить себе, по мысли Пушкина, значит лелеять в себе частицуэстетического идеала, искру божественной красоты. Для этого поэт, никогда не покидавший пределовотечества, требует свободы передвижения («скитаться здесь итам»), чтобы иметь возможность все время, всю жизнь наслаждатьсякрасотами природы и умиляться творениями искусства. «Вот счастье! вотправа...» — обрывает он последнюю строчку. Написанное 6-стопным ямбом спарной рифмовкой («александрийским» стихом) стихотворениепублицистично. В нем много высокой общественно-политической лексики, но вконтексте иронически сниженных, почти бранных речений (сладкая участь, морочитьслухов, чуткая цензура, балагур, ливрея, гнуть шею) она получаетбезусловно отрицательную оценочную окраску, которую замыкаетизвестная гамлетовская формула: «Слова, слова, слова». Поэтомутрадиция гражданской лирики, политической сатиры, к которойтяготеет стихотворение в жанровом отношении, фактически отрицаетсяПушкиным как в ее декабристском (Рылеев, Кюхельбекер), так ипоследекабрьском («Дума» Лермонтова) в вариантах. Тем не менее ораторскоеначало этой поэзии играет решающую роль в синтаксическом строе «Из Пиндемонти»: вторая«позитивная» часть стихотворения открывается стихотворными переносами — анжамбманами:
Никому
Отчета не давать...;самому
Служить и угождать;для власти, для ливреи
Не гнуть...
В стихотворении наглядно проявляетсяважнейшая черта стилистики позднего Пушкина: соединение высокого и низкого,но не как смесь, а синтез этих начал в новое качество пушкинского стиля так удивил егосовременников.
/>