"…"
Сергей Бочаров
Заметки на полях двух стихотворенийПушкина
Разбирая стихотворение Пушкина («Зимнийвечер»), Ю. Н. Чумаков вспоминает классическое слово Ю. Н. Тынянова о “теснотестихового ряда” и расширяет его, распространяя на “более высокие уровни, чемстих”. Исследователь говорит о “«тесноте» стихотворного текста” в целом 1.Развивая это расширение замечательного определения, можно говорить об особойтесноте лирического смысла, содержания лирического стихотворения. Самолирическое пространство неизбежно — но и необходимо — не только извне, размеромстихотворения, но и изнутри стеснено, поскольку слова на этом маломпространстве ближе, теснее связаны как теснотой пространства, так и — что то жесамое — принудительными условиями стиха, “теснотой стихового ряда”. Отсюдаизвестная каждому вникавшему в лирику неизбежность повышенного внимания нетолько к каждому слову, но и к его позиции в тексте; та особая теснотасодержания, какая нами предполагается в лирике, грамматически обусловлена здесьиначе, чем в прозе. “Поэзия грамматики и грамматика поэзии”.
“Оленинское”стихотворение 1828 года «Город пышный, город бедный… » в разное время интереснорассматривали В. В. Виноградов и В. Д. Сквозников. Разумеется, и цитировали приэтом восемь пушкинских строк — но как цитировали? Восемь строк, как все помнят,распадаются на два контрастных четверостишия.
Городпышный, городбедный,
Духневоли, стройныйвид,
Своднебесзелёно-бледный,
Скука, холодигранит, —
Всёжемневасжальнемножко,
Потомучтоздесьпорой
Ходитмаленькаяножка,
Вьётсялоконзолотой.
Обафилолога цитируют два четверостишия по отдельности, в разных частях своегоанализа 2. Тем самым они демонстрируют и акцентируют контрастностьчетверостиший, на которую и направлен анализ, как на противоречие, какое исоставляет смысл, изюминку текста. Но, цитируя по раздельности, они вынужденыпосле первого четверостишия поставить точку вместо пушкинского тире — потомучто как на тире оборвать цитату? В обоих разборах — точка! Автографастихотворения мы не имеем и не знаем, какой знак был здесь поставлен рукойпоэта. Пушкинские черновые автографы пестрят тире на месте должной точки, точкав черновой пушкинской скорописи — редкий гость; однако в беловых рукописяхточки, как правило, возвращаются на свои места 3. Нашестихотворение, начиная с первой публикации в «Северных цветах на 1829 год»,неизменно печатается с тире в середине текста 4 — и, не имея другогоисточника текста, мы должны принять здесь его как непременный пушкинский знак.Но ведь стихотворение с этим знаком иначе читается и иначе слышится: восемьстрок его, два контрастных четверостишия, оказываются одной фразой и произносятся на одном дыхании, почти наодном дыхании (почти, потому что слишком чувствителен перепад интонации; тем неменее — одна фраза, и чувствительный перепад внутри той же фразы). Этотдостаточно редкий факт (целое стихотворение из двух четверостиший, замкнутое впределах единой фразы) остаётся в известных нам разборах стихотворениянезамеченным и неоцененным. Между тем теснота лирического смысла с его резкимконтрастом и перепадом точки зрения и интонации возрастает необычайно врезультате этого факта.
“Городпышный, город бедный… ” Теснота контрастных характеристик задана первойстрокой. “Стройный вид” и “гранит” скоро явятся у того же поэта той же рифмой,но под знаком “Люблю” (“Люблю твой строгий, стройный вид… Береговой еёгранит… ”), и мы не можем сказать, что и здесь, в лирическом портретегорода за несколько лет до «Медного Всадника», те же слова совсем уж неотражают той же его любви. Тонкая внутренняя контрастность проникает и первоечетверостишие. Тем не менее в итоге своём оно слагается в общее и достаточномонолитное впечатление, которое будет Герценом названо по-французски “l’aspectlugubre de Petersbourg” — “мрачным обликом Петербурга”. У Герцена вовпечатлении этом — сильный нажим политический, ненависть к николаевскомуПетербургу, какой у Пушкина не было, но слова для описания впечатления Герценнаходит великолепно точные 5. Во французской статье о Бакунине(1851) Герцен рассказывает, как в 1840 году провожал его до Кронштадта, когдатот покидал Россию; из-за поднявшейся бури их пароход был вынужден вернутьсяназад, и перед их взором вновь с моря вставал приближавшийся Петербург. “Яуказал Бакунину на мрачный облик Петербурга и процитировал ему те великолепныестихи Пушкина, в которых он, говоря о Петербурге, бросает слова точно камни, несвязывая их меж собой” — и первое четверостишие Герцен выписывает тут целиком;четверостишия второго при этом он замечать не хочет 6.
Какубийственно точно: слова точно камни, без связи между собой! То есть, как нынепринято говорить, слова объектные, не оживлённые связью. Оттого и жмущиеся тактесно рядом, что нет между ними живого синтаксиса, простора связей.Изолированные, разобщённые, назывные словесные блоки — разобщённые впечатления,точно глухие камни. Картина сложена из контрастов, не знающих, кажется, друг одруге, из обособленных, чуждых друг другу аспектов; и целое впечатлениевозникает из отпадающих друг от друга частей. Однако…
“Камни”между тем в этой самой своей отдельности тяготеют к цельному и монолитному“каменному” же единству, ложась в основание будущего петербургского мифа какосновной его символ, “краеугольный камень”. “Только камни нам дал чародей….Только камни из мёрзлых пустынь… ”, — как скажет будущий петербургскийпоэт. Контрасты объединяются в монолит, и город пышный и город бедный взаимнопредполагают друг друга как две стороны медали 7; то же и “Духневоли, стройный вид” — в своей контрастности два звена говорят об одном и томже; заключительные же две строки четверостишия даже уже контрастов и несодержат и довершают общее хмурое, до мрачного, впечатление.
Впечатление,заключающее в себе огромную психологическую дистанцию — её и передал Герцен,пусть со своим политическим усилением. Говоря грамматически, город данзаконченно, отдалённо и отчуждённо в третьем лице, с которым как представить,что возможен душевный контакт? Настолько законченно, что можно переживатьотдельно и законченно, как Герцен, четверостишие как всё стихотворение (в самомделе как бы с точкой на конце).
Нотире за этой ложной точкой — как знак незаконченности, знак, разделяющий исвязующий в то же время. И удивительная строка:
Всёжемневасжальнемножко…
Что,кого это — “вас”? Хорошие читатели затрудняются с ходу ответить. Такстремителен поворот к тому же, что предстало уже в холодном безжизненном свете.Непросто сразу почувствовать это “вас” — как те же “скуку, холод и гранит”.Почувствовать их как “вас”, потому что это к ним внезапное обращение. Вразговоре один читатель подставил мысленно свой вариант строки: “Всё же мне ихжаль немножко… ” Однако нет — всё дело именно в “вас”. Потому что именно в обращении чудесный эффект превращения(слово, которым пользуется В. В. Виноградов), даже преображения. Эффект, состоящий в открытии, что внешнее третье лицохолодного города было “всё же” нечуждым вторым лицом, к которому обращались,которому говорили. Внезапный эффект узнавания в отчуждённом третьем лицелирически близкого лица второго, с которым вели диалог в то самое время как еговидели издалека и безжалостно. Что происходит в стихотворении, что в нёмслучилось? Первое четверостишие говорило о городе, второе теперь говорит ему. Связь ицелое — в повороте, который стихотворение делает на своей середине. Поворотсостоит в неожиданном обращении к безжизненному предмету. Ввод лирическойфигуры обращения и образует центральную ось поворота всей пьесы.
Вчём же, к чему поворот? Петербургское стихотворение, скрывающее в себе иоткрывающее для русской литературы большую национальную тему (нельзя ли видетьв этой миниатюре завязку-открытие, ещё до «Медного Всадника», знаменитогонашего петербургского текста литературы? 8), историософскую тему снесомненными обертонами политическими (“Дух неволи… ”; сильное инеслучайное впечатление Герцена), превращается в стихотворение любовное, чутьли не мадригал. Поэт почти признаётся в любви холодному городу за то, что здесь“ходит маленькая ножка”. Милый малый масштаб совершенно уравновешивает огромнуюпанораму и оправдывает её. Поворот картины — и мы за фасадом, внутри: завнешними формами открылась жизнь, нестеснённая ими; это ведь не птичка вклетке, как хорошо говорит В. Д. Сквозников, потому что вольный бег ножки играция локона громадой не скованы — только обрамлены. Но и громада осталасьсамой собой.
Правда,можно теперь на неё посмотреть с улыбкой. Строка с интонацией разговорногообращения не только вводит частночеловеческий масштаб, но и биографическую илирическую сиюминутность. Стихотворение, при отсутствии автографа, неточнодатируется между 5 сентября 1828-го, когда Пушкин в Приютине, по существу, прощалсяс А. А. Олениной, и 19 октября, когда уехал на три месяца из Петербурга вМалинники, а оттуда в Москву 9. “Прощаясь, Пушкин мне сказал, что ондолжен уехать в своё имение, если только у него хватит духу, — прибавил он счувством”, — записала (по-французски) их последний разговор в своём дневникеОленина 10. Это хороший биографический комментарий, это “с чувством”(avec sentiment); отъезд ненадолго, поэтому жаль “немножко”, но знает ли он,что расставание навсегда? Наверное, знает. Вполне реальный комментарий возможени к космической панораме города — “свод небес” и “холод”, то есть хмурая осень.Как всему фантастическому в «Пиковой Даме» возможно правдоподобное объяснение,но всюду оно недостаточно, так и весь фантастический отблеск картины города в первомчетверостишии (он-то и составляет завязку того, что будет названо петербургскимтекстом) может быть снят конкретными объяснениями. Однако он остаётся неснятым, и строгая до суровости панорама остаётся самой собой, и Петербургвпервые, кажется, в русской литературе здесь обретает — и сохраняет в итогестихотворения — свой реально-фантастический образ.
Образуетсясложное освещение в этой миниатюрной картинке. Как будто живая биографическаяконкретность момента должна хотя бы отчасти снять зловещую историческуюзначительность панорамы имперской столицы — ведь есть простое личноеобъяснение; но ничего уже не поделать — исторический вес панорамы небывалопротиворечивого города уже навсегда превзошёл любое личное объяснение.
Стихотворениедвижется так, что противоречия Петербурга вначале располагаются рядом наплоскости как несвязанные контрасты; вторая же половина стихотворения обращаетплоскостную картинку в объём. Объём, в котором есть плоский фасад и глубокоевнутреннее пространство. Объём, который строится на едином дыхании произносимойбез точки единой фразы. Объём немалого смысла в тесных границах этой единойфразы. В тесных, но и широких границах, потому что огромная тема имперскогоПетербурга, ведущая к «Медному Всаднику», и нежная личная тема любовная широкои свободно каждая размещаются и звучат на тесном пространстве восьми лирическихстрок.
“Оленинская”миниатюра была моментальным лирическим актом на фоне большой поэмы, возникавшейдолго на протяжении 1828 года, — «Полтавы». Современники удивлялись в планепоэмы странной, казалось, внешней связи любовной истории с сюжетомисторико-героическим, находя словно две поэмы в одной. Отмечали “недостатокединства интереса” (И. Киреевский) и “цельности впечатления” (Белинский). Норазнопланность сюжетов и составляла оригинальность поэмы, которою Пушкингордился как “сочинением совсем оригинальным”, так сам он себя похвалил запоэму, что всё-таки делал редко («Опровержение на критики»). В «Полтаве» нетПетербурга, но есть Пётр и “огромный памятник”, воздвигнутый “в гражданствесеверной державы” его делу в истории. Конечно, не названным здесь Петербургомпамятник этот в первую очередь и представлен как в нашей истории, так и в мирепоэта. Однако и романическая интрига, частная повесть забытой историей “грешнойдевы” (Марии) уравнена во внимании автора, в плане поэмы с Полтавским боем.Парадоксальная архитектура «Полтавы» была “оригинальным” опытом совмещенияобщего исторического (и громкого государственного) и тихого частного,человеческого в одном бытийном объёме. Опытом и вопросом — есть ли месточастному человеческому в большой истории и каково это место? Сильнее и глубжеэтот вопрос и задачу эту будет решать «Медный Всадник». Но уже и малоестихотворение осени 1828 года предложит свой объём подобного совмещения, собеспеченной “цельностью впечатления”.
«Городпышный, город бедный… » возник на фоне «Полтавы», но связан с ней как будтовесьма отдалённо. Между тем оба текста, большой и малый, направлены в сторону«Медного Всадника». Из пушкинистов никто не сближал и не связывал эти дватекста, но синхронным контекстом творчества Пушкина этого года они неизбежносвязаны. Только ли чисто хронологически связаны внешне или это хронологическоесоседство глубже, питается корневой системой творчества Пушкина? Корневойсистемой, где петровско-петербургские, исторические мотивы с лично-лирическимисплетаются тесно. Может быть, будущее синхронное пушкинское собрание, недавноначатое 11, где рядом лягут два текста, не разведённые поразлучающим жанровым рубрикам, но тесно сближенные единством творческогозачатия и рождения, может быть, оно представит нам наглядную и убедительнуюкартину. “Нередко противоположные чувства к Петербургу уживаются, хотя иоказываются разведёнными по разным уровням или по разным жанрам”, — заметилавтор идеи петербургского текста 12. Так в пушкинском поэтическомобъёме пушкинский Петербург разведён по уровням и по жанрам его малой лирики и“петербургской повести”, «Города пышного… » и «Медного Всадника».
Итак,«Медный Всадник». В самом деле есть, кажется, ниточка связи к нему отпетербургско-оленинской миниатюры. Только там всё будет наоборот. “Вознёссяпышно, горделиво”. Пышное слово является так, что никакого противоречия ему непредполагается. Тут же и стройный вид, и гранит встают под знак “Люблю”.Словарный состав петербургского стихотворения важной частью своей, основнымисловами, но под иными знаками, переходит в петербургскую повесть. Город бедныйявляется тоже, но на сюжетном отстоянии от города пышного. Главное же, чтомалая человеческая история — это и есть город бедный, они совмещаются. И этомалое человеческое не становится светлой спасающей точкой на фоне мрачногогорода, наоборот — смертельным, безумным, трагическим возражением жизни наапологию Петербурга поэтом. Всё в поэме наоборот недавней лирической пьесе, аименно: городу — ода, малому человеку — трагедия (притом и ода, и трагедия“уживаются”, не теряя себя в пространстве поэмы). Но самый объём содержания —удивительно! — разве не был непринуждённо заложен уже в петербургско-любовнойминиатюре?
Такжеи обращение к городу там заложено, но — отличие! “Всё же мне вас жаль немножко.… ” — “Люблю тебя, Петра творенье… Красуйся, град Петров, и стой… ”Диалог интонаций не нуждается в комментарии. Разговорное, мягкое иодически-риторическое — классический лирический восторг, где и стройный вид, игранит присутствуют торжественно. Но и там и здесь — обращение Пушкина кПетербургу. Расколы в мире поэта проходят сквозь эту лирическую фигуру.
Пушкинскаяпоэтика обращения и составляет наш интерес в настоящем этюде. Частная, нодостойная тема для пушкинистского изучения, пока не предпринятого.Монографическое внимание к пушкинской лирике хотя бы того же самого годасвидетельствует за существенность этой темы. Потому что без остроты её узренияв лирических текстах мы во многом теряем переживание их. «Город пышный, городбедный… » — не единственное стихотворение, в котором обращение так яркодействует как лирическая сила. В лирике 1828 года у Пушкина была не только АннаОленина, была и Аграфена Закревская. Был ей посвящённый «Портрет». Лирика к тойи другой пересекают одна другую на протяжении года.
Ссвоейпылающейдушой,
Ссвоимибурнымистрастями,
ОжёныCевера, межвами
Онаявляетсяпорой,
Имимовсехусловийсвета
Стремитсядоутратысил,
Какбеззаконнаякомета
Вкругурасчисленномсветил.
Многоеменяется от того, что этот женский портрет не “нарисован” просто, но высказан пристрастной аудитории — “жёнам Cевера”, женской жестороне. Аудитории не нейтральной — враждебной, участницам действия, “шумноймолве”, “приговору света”, о чём говорится в другом стихотворении к той жеженщине, оригиналу “портрета”: “Когда твои младые лета // Позорит шумная молва.… ” Но в «Портрете» он не к ней обращается, а к северным жёнам, названнымлишь в одной строке, но становящимся фоном всего портрета, средой, в которой онотделяется и разрезает её собой («О жёны Cевера, меж вами… »), своей беззаконностью. Так и внезапное обращениеразрезает стихотворение, пробегает посередине “портрета” — пересекает текст,как беззаконная комета пересекает расчисленный круг. “О жёны Cевера, меж вами… ” — нельзя скользнуть по этойстрочке, не пережив её особым образом. Как и в «Городе пышном… », которыйвскоре будет написан, здесь фигура обращения — структурообразующая фигура, иможно сказать, что мы теряем стихотворение, не пережив отдельно взрывающейстихотворение третьей строки. Теряем то напряжённое отношение, в котором“пылающая душа” находится к холодному (жёны Cевера!) внешнему миру, к которомуи обращён поэт с защитой своей героини, поэтической и мужскойзащитой. Обращение к северным жёнам — что, как не вновь к тому же холодномуПетербургу? Так что и это стихотворение тяготеет по-своему — благодаряединственной обращённой строке — к пресловутому “петербургскому тексту”.
Несколькоранее портрет той же пылающей души написал Баратынский в трагической эпиграмме«Как много ты в немного дней… » (1825). Там поэт прямо к ней обращался, ноговорил с ней резко и беспощадно, приводя трагедию на грань морального суда иэпиграммы. Душа была под судом, была вызвана на “процесс” в будущем кафкианскомсмысле. И вот два поэта на этом процессе не совсем на одной стороне. Один,любя, жалея и восхищаясь, всё же смешивает свой голос с судом. Пушкин берёт себена процессе определённую твёрдую роль — он защитник 13. И с защитнойречью он к суду обращается. Поэт, жёны Cевера (за которыми — Петербург большогосвета 14), беззаконная комета — три лица, структура процесса. И восновании этой структуры — единственная лирическая строка обращения с тёплойзащитой в холодный мир. Строка, которую если не пережить особо, теряешь всюситуацию. Теряешь энергию текста и с нею преображение —не побоимся сильного слова, — которое переживает весь лирический текст (тоже,кстати, укладывающийся в одну протяжённую фразу). Как и в «Городе пышном… »мы с той же силой мгновенного преображения встретимся.
Обращение— традиционная лирическая фигура; природе лирики отвечает, видимо, отношение кмиру во втором лице (как в третьем лице относится к миру эпос). В эпическоммире автор более или менее скрыт в творении; в лирическом мире он скорее впроцессе творения, в самом состоянии творчества. Поэтому пушкинская поэтикаобращения — одна из первичных тем для пушкинистского изучения, очень немалаятема. Немалая и размахом материала, и картиной эволюции. У молодого Пушкинариторические обращения — на каждом шагу. В “детской оде” («Вольность») онвосклицает; “Беги, сокройся от очей, // Цитеры слабая царица! // Где ты, гдеты, гроза царей, // Свободы гордая певица?” А дальше ставит в позу второго лицаедва ли не всё, о чём заговорит, — “тиранов мира”, “падших рабов”, “владык”,“мученика ошибок славных” (Людовика XVI), “самовластительного злодея”(Наполеона?). В «Наполеоне» (1821) предмет обращений не только герой (“О ты,чьей памятью кровавой… ”), но и Россия, солнце Австерлица, пожар Москвы и“краткий наш позор”. Риторическая инфляция творящей лирической силы здесьналицо. И как она по ходу лирики Пушкина собирается, концентрируется, уплотняетсяи сжимается экономно и мощно — тому волшебные пушкинские примеры мы и пыталисьздесь рассмотреть. Всего лишь одним стихом,пересекающим энергетически лирический текст, преображается весь лирический мир.
(Инадо бы в заключение хотя бы в скобках — или, может быть, на полях уже непушкинской лирики, а нашего о ней размышления, — объясниться по поводу этогосильного слова, каким мы здесь пользуемся, — преображение. В христианской философии это большое слово, говорящее опросветлении мира как цели нашей жизни и всего мирового процесса. Так по правули мы прибегаем к нему, говоря всего-навсего о лирическом стихотворении вполнесветского содержания? Но, не касаясь уже искусства в его полноте, лирическоеискусство не есть ли особая сила подобного просветления нашего существования инашей души, свет, который во тьме нашей жизни нам светит? Свет —“сверхматериальный, идеальный деятель”, дал ему сто лет назад прекрасноеопределение Владимир Соловьёв 15. Попробуем определение это занять уфилософа, чтобы сказать про лирику, — может быть, она в большом кругуискусства, как и музыка, наиболее идеальный деятель. И действует в мирелирическом этот деятель разнообразно — и улыбкой нежной любви, и энергиейзаступничества за человеческую душу, защитой. И не заказано большое религиозноеслово филологу в его погружении в лирический мир во всей его конкретности.Обращение — одна из форм нашей речи, которой в речи лирической принадлежит рольособенная; это, может быть, вообще её ключевая фигура, ведь пафос и основнаяформула лирики, универсальный и самый общий её предмет — это мир во второмлице. “… Жизнь, зачем ты мне дана?” Это ведь тоже предмет обращения у тогоже поэта в том же 1828 году. Так что есть прямой путь от фигуры поэтики квысшей лирической цели: композиционная форма лирической речи и есть еёконкретная сила, проводник того света, какой приносит лирика в нашесуществование. )
ОжёныСевера, межвами…
Всёжемневасжальнемножко…
Список литературы
1ЧумаковЮ. Стихотворная поэтика Пушкина. СПб.,1999. С. 332.
2ВиноградовВ. В. СтильПушкина. М., 1941. С. 268; СквозниковВ. Д. Стиль Пушкина// Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. М., 1965. Т.3. С. 62–63.
3Ср. фотокопии черновиков «Евгения Онегина» и беловой рукописи второй главы в т.6 большого Академического Пушкина (с. 8, 300, 314, 324, 336 и 560).
4В «Северных цветах» — с запятой и тире; запятая не воспроизводится всовременных изданиях, хотя двойным знаком глубже выражена неокончательностьвысказывания в первом четверостишии.
5Воспоминанием о Герцене в связи со стихотворением Пушкина мы обязаны В. Д.Сквозникову: это он в своём разборе стихотворения нашёл это место из Герцена.
6ГерценА. И. Собраниесочинений: В 30т. М., 1956. Т. 7. С. 344, 355. Перевод французского текстаГерцена — Л. Р. Ланского.
7Эпитету “пышный”, “диагностически важному” в русской литературе, В. Н. Топоровпосвятил специальное исследование, находящееся сейчас в печати. Как выясненоздесь на многих примерах из русской поэзии (Сумарокова, М. Н. Муравьёва,Жуковского, Батюшкова, Дельвига, Баратынского), “город пышный” (“пышный град” —по преимуществу в этой форме) стал ко времени пушкинского стихотворенияпостоянным, почти дежурным эпитетом Петербурга. К этому полустёртомупоэтическому клише Пушкин и прижимает тесно эпитет противоречащий, строядвуипостасный, но цельный, нерасщеплённый в этой двуликости образ.
8“НачалоПетербургскому тексту, — читаем у автора этой идеи, — было положено на рубеже20–30-х годов XIX в. Пушкиным («Уединённый домик на Васильевском», 1829,«Пиковая Дама», 1833, «Медный Всадник», 1833, ср. также ряд«петербургских» стихотворений 30-х годов)”: В. Н. Топоров. Миф. Ритуал. Символ. Образ. М., 1995.С. 275–276. Кажется, убедительно было бы открыть этот ряд петербургскихстихотворений и с ним вместе сам ряд петербургского текста нашим стихотворением1828 г.: встающий в нём образ уже — впервые, может быть, в литературе —отличается той поэтически-теоретической, историософской концептуальностью исгущённостью, которая позволяет говорить о петербургском тексте литературы како новом явлении, в отличие просто от петербургской темы в литературе. «Городпышный, город бедный… » как бы собрал и вместил уже известную критическуюмассу, позволяющую говорить о новом явлении.
9Летописьжизни и творчества Александра Пушкина / Сост. Н. А. Тархова. М., 1999. Т. 2.С. 415.
10Оленина А. А. Дневник.Воспоминания. СПб., 1999. С. 81.
11ПушкинА. С. Собрание сочинений. Художественныепроизведения, критические и публицистические труды, письма, рисунки, пометы иделовые бумаги, размещённые в хронологическом порядке. М., 2000. Том 1.
12Топоров В. Н. Миф. Ритуал.Символ. Образ. С. 271.
13Пушкинберёт её под защиту также и от Баратынского, поэт от поэта. У Баратынского и уПушкина она общая героиня. В том же 1828 году Пушкин пишет в набросках статьи опоэме «Бал», за героиней которой у Баратынского — та же живая комета: “Напраснопоэт берёт иногда строгий тон порицания, укоризны Мы чувствуем,что он любит свою бедную страстную героиню”.
14Замечаниеорфографическое: в единственной прижизненной пушкинской публикации (в тех же«Северных цветах на 1829 год») в “жёнах Севера” “Север” прописан с заглавнойбуквы, которая в большинстве современных изданий (за исключением большогоАкадемического собрания, но в известном десятитомном малом академическом этотак) не воспроизводится. Эта заглавная между тем повышает вместе с собойзначение “жён” как действующих лиц на идущем процессе: ведь не только, конечно,географический и космический север они представляют, но общественную силусеверной столицы, великосветский Петербург.
15Соловьёв В. С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 38.