ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
Основнаячасть
ГлаваI Тема греха и покаяния в романе«Поющие в терновнике».
Глава II. Раскрытиетемы греха и покаяния в образах главных героев (Мэгги, Фиона, Ральф)
Глава III Раскрытие темы греха и покаяния в образах второстепенныхгероев
Заключение
Библиография
ВВЕДЕНИЕ
Актуальность темы: Тема греха и покаяния в литературе актуальнасегодня потому, что подобные исследования редко проводились русскимилитературоведами на примере произведений зарубежной литературы.
Предмет исследования: произведение Колин Маккалоу «Поющиев терновнике», образы главных героев, раскрывающих в себе тему греха и покаянияв романе.
Цель исследования – раскрытие темы греха и покаяния вромане, анализ образов героев.
Задачи: определить цели исследования; показатьраскрытие темы греха и покаяния в романе, проанализировать образы главных ивторостепенных героев.
Метод исследования: дефинирование, анализ, совмещениеинформации из разных источников.
Материал исследования: текст произведения Колин Маккалоу «Поющиев терновнике».
Проблемы вины, греха, искушенияставятся в произведениях таких разных писателей как Т.Манн, Ф.Кафка, Х.-Л.Борхес, Д. Джойс.
Колин Маккалоу родилась 1 июня 1937года в Австралии, в городе Веллингтоне (Новый Южный Уэльс). С пяти летпроявляла одаренность в рисовании и поэзии, но родители, в чьей памяти яркозапечатлелись картины Великой депрессии, настояли, чтобы дочь избрала болееблагополучный путь, поэтому Колин, которая также выказывала тягу к науке,получила медицинское образование и стала заниматься нейропсихологией. В Сиднее,в Королевской больнице Северного побережья, она основала отделениенейропсихологии, которым руководила пять лет, затем работала в Лондоне, а,переехав в США, десять лет вела научные исследования и преподавала в Йельскоймедицинской школе.
В 1974 году был опубликован дебютныйроман Колин Маккалоу „Тим“, а через три года свет увидели знаменитые»Поющие в терновнике" — книга стала международным бестселлером, былапереведена более чем на 20 языков и принесла автору признание и славу.
Произведение Колин Маккалоу — романтическая сага о трех поколениях семьи австралийских тружеников, о людях,трудно ищущих свое счастье. Воспевающая чувства сильные и глубокие, любовь кродной земле, книга эта изобилует правдивыми и красочными деталямиавстралийского быта, картинами природы.
Роман Колин Маккалоу в своем родеуникален – он появился в литературе в то время, когда в любовной прозе было вмоде изображение брутальности, натуралистичных подробностей – все то, чтопозднее снизило жанр любовного романа и сделало его добычей массовой литературы.На этом фоне произведение Маккалоу явно тяготеет к романтизму – почти все героибезупречно красивы, характеры яркие и выдающиеся, образы запоминающиеся.Любовные отношения героев тоже выписаны в романтическом ключе – снепреодолимыми препятствиями, и следовательно, исполненные трагичности, сналоженной печатью страдания, которое писательница понимает как меру платы засилу чувства (об этом недвусмысленно говорит эпиграф-легенда в начале романа,старое кельтское сказание).
Глава 1. Тема греха и покаяния вромане «Поющие в терновнике»
Тема греха и покаяния раскрывается вромане двусторонне, однако взгляд автора высказывается ясно и без прикрас.
Писательница ясно понимает, что сточки зрения церкви и религии любовь Мэгги и Ральфа – грех, но дает понятьчитателю, что она-то это грехом не считает, скорее трагедией любящих людей, неимеющих возможности свободно любить друг друга. И хотя наказание за грехнастигает обоих любовников, но тяжесть покаяния несет один Ральф – Мэгги ничутьни кается, ни в своей любви, ни в своем грехе. Напротив, свою любовь она мыслиткак победу над суровостью и жестокостью церковных законов, рождение сына – каквырванное из рук судьбы счастье.
Большинство героев Маккалоу несклонны к покаянию, они принимают заслуженное или незаслуженно наказание какдолжное, встречая удары судьбы лицом к лицу, не жалуясь и не ропща. Они некаются, но и не бунтуют (за исключением – Мэгги), а воздаяние за грехи несутпокорно, считая это заслуженной платой.
Из главных героев лишь Ральфотносится к покаянию, как к той же обязательной расплате за грехи, как инаказание. Он не только принимает прикосновение наказующей руки Божьей – он исам себя терзает, и это – то в нем, что вызывает любовь Мэгги, Витторио, Дэна,Лиона. «Думаю, я не встречал больше людей с такой истерзанной душой, как уРальфа де Брикассара. В смерти он обретет покой, которого не находил при жизни» — говорит о нем Витторио, ближайший его друг, знающий его лучше всех, дажелучше женщины, его любившей.
И хотя и другим героям свойственны мукипокаяния, именно покаяния, а не терзаний от кары, таким героям, как Дэн,Джастина, Лион, Пэдди, но только Ральф де Брикассар ощущает эту тесную связьпокаяния и веры, греха и падения. Что совсем неудивительно – ведь у него это,если будет позволено так выразиться, профессиональная черта. Дэн тоже ощущаетэто, но ему не хватает опыта пережитых страданий, он слишком чист и не тронутжизнью, чтобы всей мерой ощутить муки покаяния, покаяния истинного грешника, ане «без вины виноватого», какую роль берет на себя Дэн.
Тот же самый случай и у Джастины –она берет на себе вину, которую не заслужила, но муки ее сильнее, чем у брата,она тяжелее их переносит. И уж точно с религией ее покаяние мало связано, хотявовсе не слабее от этого.
Тема религии и церкви, как тесносвязанные с темой, в романе имеют особое значение и двоякое толкование.Писательница явно отделяет религию от веры: внешне религиозная Мэри Карсон неимеет ни капли веры, маленькая Мэгги и ее братья воспринимают религию скореекак свод законов, обязательных к исполнению, даже глубоко верующий, с восторгомнесущий свой сан отец Ральф воспринимает религию как свое жизненное призвание,где вера – это ощущение этого призвания, не более того. Среди героев истинноверующими можно назвать лишь Пэдди и Дэна. Однако мы не можем сказать, чтоавтор разделила своих героев по принципу «хороший-верующий –плохой-неверующий». Ни во что не верит Фиона – сломанная жизнь, отсутствиелицемерия и природная отстраненность характера заставили ее отказаться отрелигии ее семьи и не обратиться к религии мужа. Однако автор нисколько ее неосуждает, скорее сочувствует, высказывая свое отношение к этому факту устамиотца Ральфа, как мы можем увидеть в его диалоге с Фионой:
«-Вы ведь не католичка?
— Нет. Пэдди — католик. Дети, естественно, все доединого воспитаны в католической вере, пусть это вас не беспокоит.
— Я и не думал беспокоиться. А вам это неприятно?
— Право, мне все равно.
— Сами вы не обратились в католическую веру?
— Я не лицемерка, отец де Брикассар. Я утратила веру вту церковь, к которой принадлежала, и не желала обращаться к другой религии,столь же бессмысленной.
— Понимаю».
Не осуждает Маккалоу и Мэри Карсон,внешне набожную католичку, внутренне убежденную атеистку, скорее она испытываетжалость к этому персонажу, несмотря на все темные окраски, которыми обрисованэтот образ.
Отец Ральф, являющийся человекомверующим, честно выполняющим свой долг слуги Божьего, в то время исполненчестолюбия и гордыни. Как говорит сам герой, он нарушил все три обета,приносимые священником при вступлении в сан: обет смирения – возжелав карьеры влоне церкви, обет бедности – приняв наследство Мэри Карсон, и обет целомудрия.
Неверующая Джастина импонируетчитателю своим жизнелюбием, дерзостью и яркостью, неверующая Мэгги, мало того –бросившая вызов церкви в своей борьбе за любовь (можем ли мы говорить о мотивебогоборчества в произведении? Возможно…) вызывает у читателя сочувствие илюбовь своей силой духа, истинной женской долготерпеливостью, всей трагедиейсвоей жизни.
Мы видим, что вопросы веры илиневерия не показатель для автора ценности души человеческой. Хотя героев некатоликов в романе почти нет, однако тот единственный, мало-мальски важный извторостепенных героев, не католик является персонажем скорее отрицательным, вызывающимнеприязнь. Это, конечно же Люк О, Нил. Вот уж кто из героев романа меньше дажебунтарки Мэгги склонен к покаянию. И видимо, есть какая-то параллель между егопринадлежностью к другой церкви и той бесчувственность, которой наделяет егоавтор.
Несмотря на то, что большинство изгероев – люди мало склонные к покаянию, каждый из них хотя бы раз испытал егосо всей силой на себе, иной раз даже не совершая никакого греха, как это мывидим в случае в Джастиной. Все – но не Мэгги. Даже в самую страшную минуту(смерть Дэна) Мэгги не испытывает ни покаяния, ни сожаления. Лишь чудовищнойсилы горе и заново — собирание сил, чтобы выжить и выстоять, гордо поднявголову и перед этим ударом. Что-то в этой гордости у Мэгги есть от высокомерияМэри Карсон. И однако, пережив не один такой удар, Мэгги все стоит и сохраняетдушу живой, и остается сильной, в отличие от озлобившейся в своейлюбви-ненависти Мэри Карсон и ослабевшей и ставшей язвительной Фионы.
Однако смерть Дэна среди его ближайшего круга – кардиналов и Лиона немыслится ни как трагедия, ни как воздаяние. Они считают Дэна слишком чистымдаже для покаяния, и потому полагают его смерть как милость Господню. «Яуверен, Дэн встретил смерть с радостью, не удивительно, что Господь не медлилдолее и поспешил принять его в лоно свое. Да, я скорблю, но не о Дэне. Скорблюо его матери — вот чьи страдания, должно быть, безмерны! И о его сестре, одядьях, о бабушке. Нет, о нем я не скорблю. Преподобный отец О'Нил всю своюжизнь сохранял едва ли не совершенную чистоту духа и помыслов. Что для негосмерть? — всего лишь вступление в жизнь вечную. Для всех нас этот переходбудет не столь легким» — говорит Витторио Лиону.
И потому покаяние из-за смерти Дэнаиспытывает только Джастина, причем абсолютно безосновательно виня себя в егосмерти.
Особенно ярко тема греха и покаяния вромане выразилась в образах героев, в их мыслях, отношениях и способностяхчувствовать свою греховность, вину.
Глава 2. Раскрытие темы греха ипокаяния на примере образов главных героев (Мэгги, Фиона, Ральф)
Образ Мэгги в романе – самыйзапоминающийся и яркий. Мы видим развитие этого образа практически с нуля –если в начале романа перед нами четырехлетняя девочка, то в конце уже хоть и нестаруха, но по крайней мере женщина пожилых лет. Таким образом, мы можемпроследить становление характера героини, развитие ее отношений с любимымчеловеком, ее взросление, все движения ее души и даже ее физическое развитие –благодаря умению Маккалоу детально прорабатывать структуру текста романа.
Тема греха и покаяния начинаетраскрываться в образе Мэгги едва ли не с первых страниц. Мы видим зачатки этойтемы в эпизоде с сестрой Агатой – маленькая Мэгги не в силах понять, почемунаказание («покаяние») должно обрушиться на всех, хотя проступок («грех»)совершила она одна. Однако сестра Агата, представляющая в данном эпизоде как бынаказующую руку Божию, придерживается иных взглядов по этому поводу. Тем неменее мы не можем не заметить неприязнь автора в изображении этого персонажа.Это не жесткое осуждение, но ироничное сожаление. Писательница как бы говорит,пожимая плечами: что делать, так устроен мир. Но уже там мы можем отметитьпроскальзывающее неприятие автора не столько самой католической религии,сколько бесчеловечных, на ее взгляд догматов этой религии, вмешивающейся всвятое, данное Богом – любовь, рождающую людей.
В образе отца Ральфа тема греха ипокаяния раскрывается не сразу, но раскрывшись, звучит, пожалуй, сильнее иярче, чем в образе Мэгги. Ведь Мэгги, несмотря на всю нежность и мягкость этогообраза, бунтарь, борец, и борьба ее прежде всего с церковью, с жестокостьюрелигии, отнявшей у нее право открыто любить Ральфа. Она ожесточенно говоритЭнн Мюллер о несправедливости законов церкви, обвинившей женщину в скверне,словно поставившей ее вне закона. И мы словно слышим вопль оскорбленнойЖенственности.
«Как несправедливо! У протестантов священники женятся, акатоликам почему нельзя? И не уговаривайте меня, что католические священникибольше заботятся о своей пастве, все равно не поверю. Видела я и бессердечныхпатеров и добрейших пасторов. А вот из‑за этого обета безбрачия мнепришлось уехать от Ральфа, связать свою жизнь с другим, от другого родитьребенка. И знаете, что я вам скажу, Энн? Это такой же гнусный грех, как если быРальф нарушил свой обет целомудрия, а то и похуже. По законам католическойцеркви выходит, будто мне грешно любить Ральфа, а ему грешно любить меня —простить ей этого не могу!».
Но ни разу мы не видим в Мэггипокаяния, сожаления о совершенном, несмотря на всю ее мягкость, нежность,умение любить и быть верной. А к концу романа в образе героини проступает дажежесткость, и наказание за свой грех она принимает так же, как совершала его – свызовом. Но хотя автор явно сочувствует и даже гордится своей героиней за этуее черту, наказание ей ниспослано жестокое. Ни единая радость грешной, пусть ипрекрасной любви не остается неоплаченной. И трудно даже решить, кто излюбовников платит большую цену – терзающийся покаянием Ральф или с гордоподнятой головой встречающая наказание Мэгги. В каждой сцене, в каждом эпизодемы видим снова и снова – как Мэгги бросает вызов, и как Ральф мучитсяпокаянием. Грех на двоих – покаяние для одного. Хотя нельзя сказать, что Мэггине мучается и не терзается как Ральф, но это отнюдь не терзания раскаявшегосягрешника. Но хоть вызов бросает Мэгги, то зажег огонь, в котором они двоегорят, сам Ральф. И осознание этого будет едва ли не самым тяжелым в чередемучительных часов покаяния за все, что совершил он и его возлюбленная. Мывидим, что пока Ральф внушал себе, что любовь, зажженная им в Мэгги и самомсебе, лишь призрак, лишь нежное чувство привязанности, ничего не значащее ипочти ни к чему не обязывающее, то покаяние его не достигает той силы, которуюобретет позже. Мэгги же быстро распрощалась с этой иллюзией, как это исвойственно обычно женщинам – придумывая себе бесконечные сказки о любви, онивсегда знают, где именно кончается сказка и начинается жестокая реальность. Нокак только Ральф осознает, что Мэгги не забыла его и не любит его той детскойлюбовью, что много лет, что она – женщина со всеми присущими ей желаниями имечтами, как страх и боль охватывают Ральфа. Но страх недостаточно сильный,чтобы удержаться от греха, и боль недостаточно резкая, чтобы устрашиться ее. Даи то, когда то было видано, чтобы человек, каков он ни был, отказывался отлюбви, пусть осознавая, что придется после каяться и терзаться. А если и былитакие разумники, то сожаление и зависть, мучающие их после, были хужеочистительного огня покаяния, тех осмелился любить вопреки всему.
Ральф – один из немногих героев впроизведении, способный ощутить свое покаяние, принять его не как плату засовершенное, а как осознание своей греховности, своего несовершенства, своейничтожности.
Мэгги – один из источников этого осознания, как говорит сам герой, она — «зеркало,в котором» ему «суждено видеть, что» он «обыкновенный смертный».Второй такой источник – это близкий Ральф кардинал ди Контини-Верчезе,единственный, возможно, кроме Мэгги, кому удалось познать его душу,приблизиться, причаститься его тайн. Именно ему кается Ральф в своих грехах,как человек человеку, и как священник священнику. А третий такой источник – этоего сын Дэн. Он не делит с ним силу любви, как Мэгги, не проникает к нему вдушу дружеской лаской, как Витторио, и однако же, именно он показывает Ральфувсю тщету его устремлений быть идеальным пастырем, бесполезную трату сил и духав погоне за несуществующими призраками. Он сравнивает сына (даже не зная, чтоДэн – его сын) с самим собой в молодости, и понимает, что даже в его прошломему не найти такой чистоты, такой веры. Дэн напрочь лишен честолюбия, такиспортившего жизнь его отцу, лишен гордости. Он, чистый и безгрешный, мучаетсявиной, которую другой человек и не счел бы за вину. Вот он несет свое покаяниесо всей силой чувства. Он словно искупает грехи своих родителей, и ихродителей, и своей сестры. И искупает добровольно, осознанно, не только неропща, но и принимая это с радостью, как милость Божью. Ральф мучительноосознает эту разницу между собой и Дэном, видя все свои недостатки в светедостоинств сына, которого ему никогда не суждено назвать сыном. Авторподчеркивает это делая отца и сына внешне поразительно похожими друг на другавплоть до взгляда и улыбки, чтобы яснее выделялась их духовная схожесть вустремлениях и разница в цели. Ведь Дэн унаследовал призвание от отца кдуховному сану, склонность к мистицизму, глубокую веру, и в этом их схожесть,но цели у них разные. Дэн желает лишь стать утешителем душ, нести слово Божие,но с него хватает и того, что свет Божий сияет в нем ярко, он это осознает безгордыни, свойственной Ральфу, а с чистой благодарностью, принимая это не какзнак своего превосходства перед другими людьми, но как перст указующий емужизненный путь. Потому и покаяние Дэна и Ральфа в корне разное: Ральф кается зато, что дерзнул на слишком многое, Дэн кается, что ему дано слишком многое,больше чем другим, которые, возможно, из-за этого чувствуют себя обделенными.
В следующий раз, когда мы увидим вМэгги раскрытие нашей темы, будет сцена на Матлоке – одна из самых эротичных и одновременносамых лиричных в произведении Маккалоу.
Хотя автор не раз устами разных персонажей и попросту в авторской речиповторяет, что Мэгги – натура смиренная, «отнюдь не бунтарка», терпеливая ипокорная, но мы видим тут явное противоречие. Да, до эпизода на Матлоке Мэгги ивправду проявляла себя как терпеливая и не склонная к бунту натура. Онапытается смириться с невозможность любить Ральфа, она пытается устроить своюжизнь без его любви, и вполне искренно готова вить гнездо для Люка. Но жизнь смужем, обернувшаяся только разочарованиями, подготовила Мэгги к перерождению. Иперерождение случается. После эпизода на Матлоке Мэгги словно становится другимчеловеком, вернее показывает другую сторону своей упорной натуры. Это подмечаети Энн – первый человек, увидевший Мэгги после этого события. Мы видим Мэгги какбы глазами Энн, но оценку этому дает сама автор. «…Когда Мэгги вернулась вХиммельхох, Энн тотчас поняла, что теряет ее. Да, перед нею прежняя Мэгги — нои другая. Что бы ни говорил себе архиепископ Ральф перед поездкой на Матлок,там, на острове, все наконец повернулось не по его воле, но по воле Мэгги. Чтож, давно пора...
…Вспышка бурного ликования миновала,Энн узнавала прежнюю Мэгги, спокойную и ласковую, только теперь чувствовался вней железный стерженек, способность многое вынести. Однако Энн сталаосторожнее: чего она, в сущности, добилась, послав Ральфа де Брикассара наостров Матлок? Неужели человек может так перемениться? Навряд ли. Значит, этобыло в Мэгги всегда, только так глубоко запрятано, что и не заподозришь. И непросто железный стерженек, нет, оказывается, Мэгги тверда, как сталь».
Терпеливая смиренница исчезла – мывидим женщину, готовую сражаться за то, что у нее есть, готовую сражаться дажеза эту невозможную любовь с самым серьезным противником, какой может быть уженщины – с Церковью. Мы не видим ни капли покаяния у Мэгги, словно оно всеосталось только на долю ее возлюбленного. И такой теперь Мэгги останется доконца, хотя Ральф заметит эту перемену после смерти их сына, когда Мэгги будетслишком измучена и разбита, чтобы щадить его чувства.
Перерождение проходит и Ральф, в каком-то смысле даже большее, чем Мэгги.И отныне покаяние, бывшее слабым отзвуком боли, станет бешеной мукой его душе.И дело не в том даже, что он совершил более сильный грех, чем были у него насовести ранее. Дело в том, что любовь научила, вернее буквально заставила его чувствоватьпо-настоящему, в полную силу, дышать полной грудью. И, как следствие –страдания стали острее, боль обрела силу, покаяние стало невыносимым терзанием,а не легкими страданиями, тешащим душу и ум на досуге священника, привыкшегоутешать боль других, и не думать о себе. Отныне Ральф научится страдатьпо-настоящему, приблизившись на шаг к страданиям Христа. И вот ведь какповорачивает Маккалоу – Ральф совершил грех. Но душевно он вырос, а неопустился. Он стал зрелым, поднялся на шаг, совершив грех, ощутил покаяниеполной мерой и – стал живым. «Пожимая на прощанье руку гостя, Роб погляделему в лицо и удивился. Никогда еще не видал таких выразительных, такихпечальных глаз. Взор архиепископа Ральфа навсегда утратил былую отрешенность».
Однако Ральф подвержен гордыне греха, и за это ему тоже придетсявпоследствии каяться. Его ошибку ему указывает Витторио, когда Ральфи приезжаетв Италию с острова Матлок. Ральф даже и не пытается скрыть что-то от Витторио,справедливо полагая, что он и сам все увидит, и кроме того Ральф не забывает,что он изменился, переродившись, и что это достаточно заметно для любогочеловека, даже слегка его знающего, и совершенно очевидно для тех, кто знаетего хорошо. Витторио же знает Ральфа едва ли не лучше, чем тот сам себя знает.И когда Ральф кается в разговоре с ним, утешает его как подобает священнику, ине забывает указать ему на его ошибки. «…сидит Витторио Скарбанца, кардиналди Контини‑Верчезе. Приветливо протянута навстречу вошедшему маленькаямягкая рука со сверкающим рубиновым перстнем; радуясь, что можно опуститьглаза, архиепископ Ральф пересек комнату, преклонил колена и поцеловалперстень. И приник щекой к руке кардинала — нет, он не сумеет солгать, хотя инамерен был солгать, готов был лгать — до той самой минуты, пока губы некоснулись этого символа духовной власти и мирского могущества…
…Вот где перемена — в лице! Губы скорбно сжаты — верныйпризнак пережитого страдания; и глаза удивительной красоты (эти необыкновенныеглаза, и цвет их и разрез, кардинал помнил так ясно, будто их обладатель ни начас с ним не расставался) изменились неузнаваемо».
Первоначально покаяние Ральфа не совсем искренне, не совсем чисто. Этоскорее больные раны уязвленной гордости от открытия собственногонесовершенства, собственной уязвимости. «Ужасно сознание вины, ибо он пал,не достиг совершенства, к которому стремился, не оправдал доверия того, ктовсегда был ему истинным, заботливым, бесконечно добрым другом. Ужасно сознаниевины, ибо стоишь перед тем, кто чист духом, а сам ты утратил чистоту».Именно это сначала терзает Ральфа – что он утратил превосходство в чистоте,утратил свой сияющий щит из бесчувственности и непорочности. И Витториоуказывает ему на это.
«-Я и сам не могу себе простить, как же мне надеяться на прощение Господне?
— Гордыня, Ральф, опять гордыня! Не ваше дело прощать,неужели и сейчас вы еще не поняли? Только Господь дарует прощение! Только одинГосподь! А он прощает, если искренне раскаяние».
И именно в этот момент Ральф осознает всю свою ответственность за всепроисшедшее, более того – свою вину. Ведь это он дал всему этому случиться. Этоон много лет назад заполнил пустоту в жизни маленькой Мэгги, впустив ее в своесердце, и позволив ей любить его. «До той минуты я всегда думал прежде осебе, себя ставил выше, ведь я служитель церкви, а она всего лишь одна из малыхсих. А тут мне стало ясно: это я в ответе за то, какою она стала… Мне следовалоотказаться от нее, пока она была еще ребенком, а я этого не сделал. Она прочнозанимала место в моем сердце и понимала это. А выбрось я ее из сердца, она бы иэто поняла, и стала бы совсем иной».
Осознав весь груз своей ответственности, Ральф не называет, происшедшеемежду ним и Мэгги грехом. Вернее, грехом, но лишь для себя – ведь он нарушилсвой обет. И все-таки он понимает, что лишился многого, оставив Мэгги и это егопризнание вызывает большее сочувствие у читателя, чем все его покаянные речи. — Нет, — сказал он. — Я всего лишьчеловек, и она дала мне наслаждение, какого я прежде и вообразить не мог. Я незнал, что с женщиной можно испытать подобное, что она дарит такую огромнуюрадость. Я жаждал никогда больше с нею не расставаться, и не только ради ееплоти, но ради счастья просто быть подле нее, говорить с нею и молчать, естьобед, приготовленный ее руками, улыбаться ей, разделять ее мысли. Я будутосковать по ней до последнего вздоха.
Получив от Ральфа сына, Мэгги напрочь забывает, что совершила грех,напротив, в ее разумении это почти подвиг, выигрышная карта в войне с Церковью,новая цель в ее жизни, новый свет. «Я взяла у Ральфа то, чего церкви неполучить, что останется в поколениях»- говорит и ликует Мэгги. «Теперьон будет жить вечно, потому что — я знаю — у меня будет сын! А у сына будутсвои сыновья, а потом и у них будут сыновья… я еще возьму верх над ГосподомБогом. Я полюбила Ральфа в десять лет и, наверно, если доживу до ста, все равнобуду его любить. Но он не мой, а вот его ребенок будет мой.
И она в упоении своей победы не видит, что воздаяние не заставит себяждать, несмотря на то, что Энн пытается ее предостеречь. А впрочем, и будучинастигнутой карой Господней, Мэгги не жалуется и не кается. Она только снова иснова собирается с силами, чтобы нанести новый удар. И зачерствев в этойнескончаемой войну душой, Мэгги не хочет делиться радостью победы с Ральфом,словно мстя за то, что даже радость ее – украденная. И она мстит ему – старойкак мир, вечной местью женщины.
«Только одна тень омрачает ее счастье — Ральф ничего непонял. И она молчит, не желая выдать тайну. Если он не видит сам, чего ради емуговорить? Чем он это заслужил? Как мог он хоть на минуту вообразить, будто онапо доброй воле вернулась тогда к Люку? Нет, эта капля переполнила чашу. Незаслуживает он, чтобы она открыла ему правду, если мог так о ней подумать. Виные минуты она чувствовала на себе насмешливый взгляд матери, но в ответсмотрела в эти светлые, чуть поблекшие глаза со спокойным вызовом. Фиапонимает, она‑то все понимает. Понимает, что есть во всем этом и доляненависти, обида, желание отплатить за долгие одинокие годы. Вечно этот Ральфде Брикассар гонялся за призраками, за сияющей радугой, за луной с неба — такчто же, поднести ему самый прекрасный, самый лучезарный подарок — сына? С какойстати? Пускай остается нищим. Пускай даже не знает, как горька его утрата».
Но после того как Дэн объявляет матери, что хочет стать священникомМэгги, казалось бы, сломается под новым невыносимым ударом судьбы. Самое время,кажется, упасть и завыть покаянно «Господи, прости нас грешных, отвединаказание». Но Мэгги не сдается и совсем не покаянные ее слова в ответ нажелание Дэна. Да, это слова слабой женщины, переживающей трагедии, матери, понимающей,что теряет своего сына. Но прежде всего это слова воин, снова бросившего вызови снова проигравшего в этой бесконечной войне Женщины и Церкви.
«Прекрасно, просто не верится! — задыхаясь, выговорилаона наконец, дрожащей рукой утерла навернувшиеся слезы. — Нет, какаянасмешка! Пепел розы, сказал он в тот вечер, когда мы поехали к Водоему. И я непоняла, о чем он. Пепел, прах. Прах еси и во прах обратишься. Церквипринадлежишь и церкви отдан будешь. Великолепно, превосходно! Будь проклят Бог,гнусный, подлый Господь Бог! Злейший враг всех женщин, вот он кто! Мы стараемсячто‑то создать, а он только и знает что разрушать»
В этих словах Мэгги мы можем найти немало общего с Мэри Карсон.
Однако, несмотря на то, что основная линия в романе – это Ральф и Мэгги,наиболее ясно тема греха и покаяния раскрылась в образе Фионы – наиболеетрагичном образе в этом произведении. Но мы сразу же понимаем, откуда взялись уМэгги эти непреклонность, несгибаемость, отвергание покаяния, умение приниматьнаказание за совершенное не дрогнув – все то, что после унаследует, да еще иразовьет Джастина (хотя способность к покаянию у Джастины, в отличие от материи бабушки есть).
Фиона замкнута в своей сдержанности, и ее прошлое вначале открывает насисподволь со слов других героев. Однако после в откровенном разговоре с дочерьюФиона отчасти раскрывает душу, до этого момента запертую на все замки. Когда-тоона совершила все ошибки, что сейчас совершает ее дочь, но видя это, она непытается не помешать ей, ни предостеречь. Трагедия, происшедшая с Фионой, несломала ее дух, напротив, закалила. Но отняла у нее способность чувствовать вполную силу. И даже когда эта способность возвращается, оказывается, что Фионапопросту разучилась выражать свои чувства. Но это ненужно ее детям, любящим ее,хмурую и сдержанную, не меньше чем доброго и открытого отца. Но несмотря нанеумение выражать свою любовь, любить Фиона умеет, возможно, сильней, чемкто-либо, потому и старается заглушить в себе все чувства – ведь невозможнокаждый раз сгорать дотла.
В разговоре с дочерью Фиона ничуть не раскаивается в совершенном еюкогда-то грехе, даже не сожалеет о своей сломанной жизни, о том, чего онакогда-то лишилась, отдав все это за любовь и право иметь ребенка от любимого –права единственного, раз уж и она, и ее дочь лишены права быть рядом со своимилюбимыми. И за всю жизнь Фиона почти ни разу не выказывала желания покаятьсякак в религиозном смысле (она отвергает религию), так и в чисто человеческом,лишь на склоне лет поделясь с дочерью, да и как мы видим, там нет и следапокаяния. Единственный раз когда покаяние касается Фионы — это в день смертиПэдди и Стюарта в разговоре с Ральфом, да и позже похожие мысли она высказываетв разговоре с Мэгги – мысли о том, что она слишком поздно поняла, что самоелучшее, что у нее было в жизни – это Пэдди, а она это не ценила и не успелаподарить ему хоть толику душевного тепла.
«Я во многом виновата, Мэгги, можешь мне поверить». – говорит Фионадочери. И вот в этих словах уже слышен намек на покаяние.
Но жизнь с поначалу нелюбимым мужем, жизнь, наполненную тяготами рабочихлюдей, одними и теми же домашними проблемами, нескончаемы (некому помочь),трудными (много детей) Фиона несет достойно и не жалуясь. Возможно, вот в этомдостоинстве и состоит ее покаяние. А еще, вероятно, в той муке, которую онаиспытывает, находясь вдали от любимого сына, ради рождения которого неколеблясь сломала свою жизнь, ради которого терпела все тяготы – и вот, его нетрядом. И мало того, что нет – но она еще и знает, что он совсем не счастлив ижизнь его сломалась так же, как когда ее, и даже это материнского утешения унее нет: осознания, что пусть сын далеко, но у него все хорошо и нормально.
А после, когда Фрэнк возвращается домой, сломанный, прибитый, усталый,уже совсем не тот бунтарь и задира Фрэнк, который уходил когда-то, и она, мать,будет смотреть на него, такого, каждый раз про себя оплакивая его неудавшуюсяжизнь – ведь нет хуже для матери, чем несчастье ее ребенка, и помочь тут ничемнельзя и от этого мука горше и страшнее. «Он поднял глаза, когда‑тоони сверкали таким живым, жарким огнем. Теперь с постаревшего лица смотрелисовсем другие глаза. Погасшие, покорные, безмерно усталые. Они устремились наФиону, и странен стал этот взгляд — страдальческий, беззащитный, полный мольбы,словно взгляд умирающего».
Но Фиона снова держит в себе все страдания и боли, и вот в этом, видимо,и состоит ее покаяние – каждодневное, ежечасное. «А меж тем Фиа совсем нерадовалась, глядя на Фрэнка, да и как могло быть иначе? Каждый день видеть егов доме тоже мучительно, хоть и по‑иному, чем мучилась она, когда совсемнельзя было его видеть. Горько и страшно это, когда видишь — загублена жизнь,загублен человек. Тот, кто был любимым ее сыном и, должно быть, выстрадалтакое, чего она и вообразить не в силах».
И вероятно, покаяние Фионы не меньшее, чем у Ральфа, просто это трудноопределить как покаяние, ведь Фиона не молит о прощении ни Бога, ни людей,ничего не просит и не требует –и потому ее мука исполнена достоинства.
Глава III. Раскрытие темы греха и покаяния вобразах второстепенных героев
Так как это произведение –роман-сага, то конечно, героев там множество, и главных, и второстепенных.Поэтому мы будем останавливаться лишь на тех, в чьих образах, так или иначе,проявляется наша тема.
В образе Фрэнка тема грехараскрывается гораздо ярче, чем тема покаяния. Ведь Фрэнк прирожденный бунтарь,неукротимый и бешеный. Однако наказание в итоге постигшее его, сломав его дух иволю к жизни, не привело его тем не менее к покаянию. Возможно, автор считаетнаказание, постигшее Фрэнка, достаточным искуплением, и покаяние не такнеобходимо ему, хотя очевидно, что Фрэнк – заблудшая душа, потерянная с самогоначала.
Не затрагивается тема греха, нослегка раскрывается тема покаяния в образе Пэдди Клири. Особенно ясно мы видимэто в сцене ухода Фрэнка из дома. Впрочем, нельзя сказать, что греха нет. Грех,безусловно, есть – грех несдержанности. Гнев овладел Пэдди, гнев заставил егооткрыть неприглядную правду Фрэнку. Но мы видим, как автор импонирует Пэдди.Ведь он – один из немногих героев в произведении, кто верит с чистой душой, нерассуждая о религии, как таковой. Мы особенно это замечает в том, что покаяниек Пэдди приходит раньше, чем его настигает воздаяние за его грех. То есть Пэддипредставляет собой идеального верующего – человека, который сам определяет своювину, не дожидаясь пока наказание падет на него и образумит раскаянием. И времяи место для покаяния Пэдди выбирает самые подходящие – в доме отца Ральфа, вбеседе с ним – то есть, в сущности, исповедь. И, несмотря на то, что онсовершил в принципе доброе дело, взяв на себя заботу о Фионе, он тем не менеечувствует свою вину за этот брак, словно он предал ее, будто вошел в сговор сродственниками, желающими избавиться от нее. И пусть вина эта на самом деледутая, но Пэдди тем не менее испытывает покаяние, однако не вызвавшее в немраздражение против жены – напротив, он ее любит тем сильнее, чем сильнее онауходит в себя, замыкается в своем панцире.
Особым случаем можно считать образМэри Карсон. Мы не увидим в ней ни капли покаяния. Это один из немногих образовв романе, который можно посчитать отрицательным. Внешне религиозная Мэри наделе оказывается атеисткой, а ее показная верность католической церкви – тем неменее не ханжество и не лицемерие. Это лишь дань приличиям и условностям, атакже способ воздействия на отца Ральфа, которого по мнению самой Мэри, оналюбит. Отец Ральф же придерживается иного мнения по этому поводу.
Как бы то ни было, Мэри не кается ине собирается. И, действительно, так и умирает, не покаявшись, хотя мы ясноможем видеть, что ей уж точно есть в чем. В последнем разговоре с Ральфом она,признаваясь ему в любви, сравнивает себя с Сатаной искушающим, а Ральфа сХристом. И, однако, несмотря, что Мэри предчувствует свою смерть (идействительно умирает), она не делает даже попытки покаяться в своих грехах,отвергая высокомерно даже мысль об этом. Более того, она высказывает свою злобупротив Бога, виня Всевышнего в своих неудачах, а прежде всего – в неудаче,постигшей ее с Ральфом. В ее диалоге с Ральфом мы слышим злобу старческойпохоти, бешенство самодурки, не получившей желаемого, высокомерие – все, чтоугодно, но не покаяние.
«-Если б ко мне явился дьявол и предложил — продай мне душу истань опять молодой, я бы мигом согласилась и ничуть не пожалела бы о сделке,как этот старый осел Фауст. Да только нет его, дьявола. Меня, знаете ли, ничтоне убедило, будто Бог и дьявол на самом деле существуют. Ни разу не видела нималейших доказательств. А вы?
— И я не видел. Но это убеждение опирается не надоказательства, Мэри. Оно опирается на веру, вера — вот на чем стоиткатолическая церковь. Если нет веры — нет ничего.
— Весьма непрочная основа….
…— Много ли женщин любило вас, не считая вашей матери?
— А я не знаю, любила ли меня моя мать. Во всякомслучае, под конец она меня возненавидела. Почти все женщины меня ненавидят.Напрасно меня не окрестили Ипполитом.
— Ого! Это мне многое объясняет.
— А что до других женщин, пожалуй, только Мэгги… Но онаеще совсем девочка. Вероятно, не будет преувеличением сказать, что сотни женщинменя желали, но любили?.. Сильно сомневаюсь.
— Я вас любила, — с волнением сказала она.
— Нет, не любили. Я оказался вызовом вашей старости,только и всего. Одним своим видом я вам напоминаю о том, что вам в ваши годыуже недоступно.
— Ошибаетесь. Я вас любила. Еще как! Вы что думаете, разя стара, стало быть, уже не могу любить? Так вот, преподобный отец деБрикассар, я вам кое‑что скажу. Запертая в этом дурацком теле, как втюрьме, я еще молода — еще способна чувствовать, и желать, и мечтать, и еще какбунтую, и злюсь на свои оковы, на свое тело. Старость — самое жестокое мщение,которое на нас обрушивает мстительный бог. Почему он заодно не старит и нашидуши? — Она откинулась на спинку кресла, закрыла глаза, оскалила зубы вугрюмой усмешке. — Мне, конечно, прямая дорога в ад. Но сперва, надеюсь,мне удастся высказать Господу Богу, до чего он жалкое, злобное ничтожество».
И после смерти, как бы в наказание, Мэри, умершая без покаяния,становится отвратительна. При этом автор, однако, подчеркивает, что Ральфу «дотронутьсядо нее мертвой так же отвратительно, как прежде до живой» и «совершитьсвященный обряд над телом Мэри Карсон показалось ему непристойным».
Однако, умершая без покаяния,высокомерная грешница Мэри Карсон одерживает верх над Ральфом – и, несмотря, нато, что он повел себя именно так, как ей хотелось, он начинает испытыватьпокаяние с первых же минут. Но и это было в плане Мэри Карсон – заставить еготерзаться, но все-таки взять желаемое, а после измучить себя муками раскаяния.В этом виден парадокс – священник не смог заставить грешницу покаяться, ногрешниц сумела заставить покаяться священника. Все это мы можем видеть в еепоследнем письме, адресованном отцу Ральфу перед собственной смертью.
«Дорогой мой Ральф, вы уже видите, что второй документ в этомконверте — мое завещание. Прежнее, по всем правилам составленное и запечатанноезавещание находится у моего поверенного в конторе Гарри Гофа в Джилли; это, вконверте, составлено много позже, и тем самым то, что у Гофа, становитсянедействительным Составила я его только вчера и свидетелями взяла Тома издешнего городилыцика, ведь, насколько я знаю, не полагается, чтобы подзавещанием стояли подписи свидетелей, которые по нему что‑либо получат.Документ этот вполне законный, хоть его и составлял не Гарри. Будьте уверены,ни один суд в нашей стране не скажет, что это завещание не имеет силы.
Но почему я не поручила его составить Гофу, если пожелалараспорядиться своим имуществом иначе, чем прежде? Очень просто, милейший Ральф.Я хотела, чтобы о существовании этой бумаги не знала больше ни одна душа,только вы и я. Это единственный экземпляр, и он в ваших руках. Об этом не знаетникто. Что весьма существенно для моего плана.
Помните то место в Священном писании, где Сатана ведетгоспода нашего Иисуса Христа на высокую гору и искушает его всеми царствамимира? Как приятно, что и у меня есть доля сатанинской силы и я могу искушатьтого, кого люблю, всеми царствами мира и славой их. (Может быть, вы сомневаетесьв том, что Сатана любил Христа? Я — ничуть.) В последние годы я многораздумывала о выборе, который стоит перед вами, это внесло в мои мысли приятноеразнообразие, и чем ближе смерть, тем забавней мне все это представляется.
Прочитав это завещание, вы поймете, что я имею в виду. Когдая буду гореть в адском огне, вне той жизни, какую знаю теперь, вы будете еще впределах этой жизни — но гореть будете в адском пламени куда более свирепом,чем мог создать сам господь Бог. Я изучила вас до тонкости, милый мой Ральф!Может быть, ни в чем другом я не разбиралась, но как мучить тех, коголюблю, — это я всегда прекрасно знала. И вы куда более занятная дичь дляэтой охоты, чем был мой дорогой покойник Майкл.
Когда мы только познакомились, вам хотелось заполучить Дрохедуи мои деньги, не так ли, Ральф? В этом вы видели средство купить возвращение напредназначенную вам стезю. А потом появилась Мэгги, и вы уже не думали о том,как бы меня обработать, не так ли? Я стала лишь предлогом для поездок вДрохеду, чтобы вы могли видеть Мэгги. Любопытно, переметнулись бы вы с такой желегкостью, если б знали истинные размеры моего состояния? Знаете ли вы это,Ральф? Думаю, даже не подозреваете. Полагаю, благородной особе неприличноуказывать в завещании точную сумму своих богатств, а потому сообщу вам еездесь, пусть в час, когда вам надо будет решать, к вашим услугам будут всенеобходимые сведения. Итак, с точностью до нескольких сот тысяч в ту или другуюсторону, мое состояние — это тринадцать миллионов фунтов.
Вторая страница подходит к концу, и вовсе незачем обращатьэто письмо в диссертацию. Прочтите мое завещание, Ральф, и когда прочтете,решайте, как поступить. Повезете вы его к Гарри, чтобы тот дал ему законный ход— или сожжете и никогда никому о нем не расскажете? Вот это вам и придетсярешать. Должна прибавить, что завещание, которое хранится в конторе у Гарри, янаписала в первый год после приезда Пэдди — там я все свое имущество оставляюему. Надо же вам знать, что брошено на чашу весов.
Я люблю вас так, Ральф, что готова была убить вас за вашеравнодушие, но эта моя месть — куда слаще. Я не из числа благородных душ; я васлюблю, но хочу истерзать вас жестокой пыткой. Потому что, видите ли, япрекрасно знаю, что именно вы решите. Знаю наверняка, хоть и не смогу видетьэто своими глазами. Вы будете терзаться, Ральф, вы узнаете, что такое настоящаяпытка. Итак, читайте, красавчик мой, честолюбивый служитель церкви! Читайте моезавещание и решайте свою судьбу».
Каждая строчка проникнута и любовью,и ненависть, и злобой, и даже сознанием своей греховности, будто бы Мэриупивается своей порочностью – порочностью не физической, но душевной,растлевающей душу свою и других людей, как и ощутит это на себе Ральф – ивсе-таки не сможет отказаться от искушения, слишком велико его честолюбие,слишком сильна в нем жажда власти, за что он позже и поплатится, а впрочемначнет платить с первых же мгновений.
Что касается Джастины, то если темагреха мало раскрыта, но достаточно ярко раскрыта в этом образе тема покаяния.Однако каяться Джастине не в чем, и все-таки она кается, обвиняя себя в гибелибрата, как уже раньше привыкла обвинять себя в любой беде, могущей стрястись,словно до сих действует обещание данной маленькой Джастиной материприсматривать за братом. Она словно говорит себе: я виновата, я плохо за нимсмотрела, мама. И хотя нет ни капли вины за Джастиной, и никто даже не думаетее обвинять, но ей достаточно и той вины, которую она сама видит за собой, приэтом будучи уверенной, что и другие видят, и боится поэтому даже увидеть мать,посмотреть в глаза, зная, что не сможет сдержать чувства вины и горя (хотяМэгги, конечно, далека от мысли хоть в чем-то ее обвинить), не хочет беспокоитьмать своей болью, полагая, что ей хватает и своей. Сама найдя себе причинупокаяния, Джастина сама назначает себе и наказание, лишая себя любви испособности любить, повторяя ошибки своей бабки – ведь мать ее такой ошибки несовершает.
Обвинив себя (совершенно безосновательно) в том, что погнавшись залюбовью, она позволила брату погибнуть, она отказывается от любви, уходя в своюпривычную трусость, считая ее частичным искуплением своей вины. «Будьчестной, Джастина. Если по совести, это ли хуже всего? Не точит ли тебя кудасильней другое? Никак не удается отогнать мысли о Лионе, а ведь этим онапредает Дэна. В угоду своим желаниям она отправила Дэна в Грецию одного, а еслиб поехала с ним, возможно, он остался бы жив. Да, именно так. Дэн погиб оттого,что она, эгоистка, поглощена была Лионом. Брата не вернешь, поздно, но еслиникогда больше не видеть Лиона, этим можно хоть как‑то искупить своювину, ради этого стоит терпеть и тоску, и одиночество».
Однако, как мы видим, причин дляпокаяния у нее, в отличие от других героев произведения нет. И тем не менее,Джастина кается, портя жизнь себе, матери, Лиону.
У Лиона – особая роль. При Ральфе онбыл в свое время тем источником, что и Мэгги, что и Витторио – источником,дающим видеть свое несовершенство, свои ошибки, черпая силы, чтобы ихисправить. Но спустя годы роли переменились, и теперь кардинал де Брикассарстал таким источником для Лиона Мерлинга Хартгейма. Очерствев душой послевойны, уйдя в бизнес и политику, что, конечно, меняет душу человека не клучшему, Лион способен на покаяние только рядом с Ральфом. Только этот человекзаставляет его стыдиться собственных поступков, ощущать их истинное значение.Только его мнение имеет для него значение. И это тем сильнее благодаря тому,что Лион католик, а Ральф – священник.
«В 1955 году Хартгейм — один из самых богатых и влиятельныхдеятелей новой Западной Германии, только что избранный депутат Боннскогопарламента, и вот он снова в Риме. Надо разыскать кардинала де Брикассара,пусть увидит, какие плоды принесли его молитвы. Позже Хартгейм не могприпомнить, какой заранее рисовал себе эту встречу, потому что с первой и допоследней минуты сознавал одно — Ральф де Брикассар в нем разочарован. Он и сампонимал, чем разочаровал кардинала, спрашивать не было нужды. Однако слов,которые сказал ему Ральф де Брикассар на прощанье, он не ждал.
— Я молился, чтобы судьба ваша оказалась лучше моей,ведь вы были совсем молоды. Нет такой цели, которая оправдывала бы любыесредства. Но, должно быть, семена нашей гибели посеяны еще до нашего рождения.
Возвратясь к себе в номер гостиницы, Хартгейм разрыдался, апотом подумал уже спокойно: с прошлым покончено; отныне я стану таким, как оннадеялся. Порой ему это удавалось, порою — нет. Но он старался. Дружбой,которая связала его со многими людьми в Ватикане, он стал дорожить превышевсего на свете и стремился в Рим всякий раз, когда одни лишь эти люди моглиутешить его в беспросветном отчаянии. Утешить. Странное он находил у нихутешение. На него не налагали рук, не говорили ему ласковых слов. Целительныйбальзам вливался прямо в душу, словно друзья понимали, в чем его страдание».
И самое большую радость Лион испытывает, узнав, что именно он сталнаследником кардинала де Брикассара, что означало – Ральф ему поверил, оказалсамое большое доверие, отдав в его руку самых любимых своих.
Если говорит о грехе и покаянии в образе Дэна, то вряд ли можно сказатьмногое о грехе, зато многое можно сказать о покаянии. Покаяние у Дэна – этодаже более странно, чем у Джастины, нашедшей причину для покаянии в ложномчувстве вины. Дэн мучается тем, что его любят, как ему кажется незаслуженно,больше чем стоит его любить и еще больше мучает его, то что его сестру, как емукажется, обделяют любовью из-за него. Это жжет в нем незажившей раной и мучаетне меньше, чем Ральфа его любовь и грех. Это тем необычней, что Дэн изображенчистым, чистейшим и светлым, но не до приторности — тут Колин Маккалоу знаетмеру. И сам, найдя себя, покаяние, он сам, как и Джастина, пытается найти себенаказание, искупление.
«Его всегда мучило, что она чувствует — судьба обделила еелюбовью, мучило тем сильней, что он знал — это из‑за него. Если можноназвать какую‑то самую вескую причину, по которой сестра так много длянего значила, главным, наверно, было одно — ее любовь к нему ни разу, ни на мигне омрачили ни зависть, ни ревность. Дэн жестоко страдал: его‑то любятвсе, он — средоточие Дрохеды, а Джастина где‑то в стороне, в тени.Сколько он молился, чтобы стало по‑другому, но молитвы ничего не меняли.Вера его от этого не уменьшалась, только еще острей стало сознание, чтопридется когда‑нибудь заплатить за эту любовь, так щедро изливаемую нанего в ущерб Джастине. Она держалась молодцом, она даже сама себя убедила,будто ей и так хорошо — на отшибе, в тени, но Дэн чувствовал, как ей больно. Онзнал. В ней очень, очень многое достойно любви, а в нем — так мало. Безнадежнобыло доискиваться иных причин, и Дэн решил: львиная доля дается ему за то, чтоон красивый и куда покладистей, легче ладит с матерью и со всеми в Дрохеде. Иеще потому, что он мужчина. От него почти ничего не ускользало — разве лишь то,чего он просто не мог знать; никогда и никому Джастина так не доверялась, завсю жизнь никто больше не стал ей так душевно близок. Да, мама значит для неемного больше, чем она признается самой себе.
Но я все искуплю, думал Дэн. Я‑то ничем не обделен.Надо как‑то за это заплатить, как‑то ей все возместить».
Не в малой степени благодаря этому Дэн так близок с сестрой, так острочувствует свою ответственность за нее – не меньшую, чем она за него.
И вера, религия для Дэна – не средство воздействия, способ ощущения своейдуховной власти над людьми, как у его отца, а уход в иную реальность,избавление от боли и душевных мучений.
«В церкви Дэну всегда становилось покойно, он растворялся втишине, забывал о своем человеческом «я». Только в церкви он на месте и не вразладе с самим собой и его оставляет боль».
Дэн единственный из всех героев романа не просто испытывает покаяние – онпросит о нем, просит о страданиях, сетует, что его жизнь слишком легка, чтоболь – радость Божья, не настигает его. И способность к покаянию его стольсильна, что он ставит себе в упрек все, даже то, что его отец считал своиморужием, пусть и нехитрым, неважным – собственную внешность, обаяние ипритягательность. «Дэн безмолвно молился, молитва была продолжением тогочувства, что его переполняло, мысли — как четки, и дни — как четки. Господи,воистину я твой. Благодарю тебя за все, что ты мне даровал. За великодушногокардинала, за его поддержку, за его щедрую дружбу и неизменную любовь. За Рим,за счастье приблизиться к самому сердцу твоему, пасть пред тобою ниц визлюбленном твоем храме, ощутить себя частицею церкви твоей. Ты дал мне больше,чем я стою, что же сделаю я для тебя, чем выразить всю меру моей благодарности?Я слишком мало страдал. С тех пор, как я стал служить тебе, вся моя жизнь —непрестанная и неомраченная радость. Я жажду испытать страдание, ты, которыйстолько страдал, это поймешь. Только через страдание я смогу возвыситься надсобой, лучше постичь тебя. Ведь это и есть земная жизнь — лишь переход к тому,чтобы постичь тайну твою. Пронзи грудь мою своим копьем, погрузи его такглубоко, чтобы я уже не в силах был извлечь острие! Дай мне страдать».
И когда смерть приходит к нему, он, возроптав вначале, вдруг понимает –вот оно, то что он просил, то, что хотел.
Автор делает образ Дэна – без греха, но с покаянием.
Заключение
Итак, раскрыв тему греха и покаяния вромане Колин Маккалоу и проведя анализ образов главных и второстепенных героев,мы пришли к выводу, что автор не ставит на своих героях клеймо грешника, и невынуждает покаяться, пройдя через определенные обстоятельства. У каждого изгероев эти обстоятельства, если и есть, то они особенные индивидуальные. И этоне всегда обязательно сильное потрясение чувств. Иной раз герой приходит отгреха к покаянию через осознание своего ничтожества, смиряя свою гордыню(Ральф), иной раз – оглянувшись на свои ошибки (Фиона), иной раз – заменяяпокаяние искуплением (Фрэнк), иной раз обходясь без греха, приходя к покаяниюпо собственной воле (Дэн, Джастина), иной раз обходясь и вовсе без покаяния(Мэри Карсон, Мэгги).
Тем не менее, как нам кажется, помысли писательницы всех этих героев объединяет то, что все они, верующие иневерующие, раскаявшиеся или возгордившиеся – дети Божьи. И эта та Истина,которую из героев удалось понять только Дэну, потому и изображен он светлыммальчиком, безупречным и чистым, потому что только ему достойно нести грузИстины и уйти в покое к Богу.
Библиография:
Колин Маккалоу. Поющие в терновнике: Художественнаялитература; Москва; 1988