Поэтика повести А.М. Ремизова "Неуемный бубен"

Министерство образования и наукиРоссийской Федерации
ГОУ ВПО «Самарскийгосударственный университет»
Филологический факультет
Кафедра русской и зарубежнойлитературы
Специальность «филология»
Поэтика повести А.М. Ремизова «Неуемныйбубен»
Дипломная работа
Самара 2010

Содержание
Введение
Глава 1. Христианский контекстповести «Неуёмный бубен»
1.1 Символика
1.2 Юродство в повести «Неуёмный бубен»
Глава 2. Стилевые особенности языка А.М.Ремизова в повести «Неуёмный бубен»
Глава 3. Генезис образаСтратилатова
Список использованнойлитературы
Введение
А.М.Ремизов – один из самобытнейшихписателей за всю историю русской литературы. «Вот мастер слова и живописецобразов, художественный и духовный облик которого настолько своеобразен инеобычен, что литературный критик, желающий постигнуть и описать еготворчество, оказывается перед очень тонкой и сложной задачей», – писал онём русский философ И.А.Ильин"[1, с.89]. Несмотря на необычайноесвоеобразие творчества писателя, Ремизов остаётся, по яркому выражению В.В.Розанова, «потерянным бриллиантом», многие его рассказы, повести ироманы на сегодняшний день остаются для литературоведения лакуной. Лишь в концедвадцатого столетия появляются исследования, положившие начало «ремизоведения»как такового. Доступ к ранее закрытым материалам открывают новыеисследовательские возможности, как среди российских учёных, так и длязарубежных исследователей. В прижизненной критике А.М. Ремизова значимое местозанимают статьи философа И.Ильина. Ремизов для Ильина – художник,осуществляющий свой талант в мире фантазии, словотворчества и мифотворчества.Истоки его творчества – сказки, легенды, христианские и византийские апокрифы;приметы, обычаи, обряды, бытовые предания, шутки, поговорки, поверия, суеверия,ведовство и колдовство – «все то, что живет в подполье всенародногосознания в неоформленном виде и то грезится в сумерках, то снится по ночам, тозрится в страшных мороках, то тревожит душу поэта, – вот скопище и обиталищеремизовских видений и повествований» [1, с.92].
Первое монографическое исследованиетворчества Ремизова было осуществлено в «Заметках о сочинениях АлексеяРемизова» А.В. Рыстенко[2], которое стало началом исследованиядоэмигрантских произведений писателя.
Становление ремизоведения относят к1980 – м годам. Знаковым событием этого периода стала научная конференция,посвященная наследию А.М. Ремизова в 1985 году.
В 1994 г. и в 1995г. в Польше были изданы две монографии – одна из них Халины Вашкелевич («Модернистскийстаровер. Главные мотивы творчества Алексея Ремизова»), другая – АнныВозьняк («Русская традиция по Алексею Ремизову»)[3].
В 1997 г. вышла монография американской славистки Г. Н. Слобин. В ней исследовательница анализируетдоэмигрантское творчество писателя, особое внимание уделяя проблеме жанра [4].
Особое место занимает работаА.М.Грачевой «Алексей Ремизов и древнерусская культура»[5].Монография представляет собой историко – литературное исследование влияния культурыДревней Руси не только на весь творческий путь писателя, но и на формированиеего мировоззрения, индивидуального авторского стиля, Грачёва уделяет большоезначение исследованию редких материалов писателя(архивы, черновики и т.д).
В 2000 – м году вышла книга С.Н.Доценко «Проблемы поэтики А.М. Ремизова: Автобиографизм как конструктивныйпринцип творчества»[6].
Последнее исследование под заглавием «Судьбабез судьбы: Проблемы поэтики Алексея Ремизова» вышло в 2006году, авторкниги – Каталин Сёке [7].
«Творчество Алексея Ремизова мнепоказалось очень интересным. В то время познакомиться с произведениями писателякак в Венгрии, так и в других странах Восточной Европы было невероятно трудно.Его творчество привлекло меня своеобразием языка, задушевностью его прозы. Намой взгляд, проза Ремизова служит блестящим примером того, как можно сделатьживым культурное наследие веков, как можно с улыбкой принимать парадоксычеловеческой судьбы и как можно приручить судьбу», – так объясняла свойинтерес с Ремизову венгерская исследовательница.
Активное изучали наследие Ремизова западныеслависты, такие как К.Гейб, Х.Лампль, О.Раевская – Хьюз, А. Шейн. Особыйинтерес для них представляла проблема жанра и стиля.
Популярным ракурсом исследованияконцепции творчества автора стало выявления источников произведений Ремизова.Влияние литературного контекста разрабатывали такие исследователи как А.Возьняк, А.М Грачёва, А.А. Данилевский, С.Н. Доценко, М.В. Козьменко, Е.Р.Обатнина, Ю.В. Розанов, Г.Н. Слобин и другие.
Объектом исследования дипломной работы стала повесть А.М.Ремизова «Неуёмный бубен».
Предмет исследования – поэтика повести (образная система,символика, стилевые особенности писателя, способ повествования, генезисглавного героя).
Цель работы:
- исследованиеповести А.М. Ремизова «Неуёмный бубен» в широком христианскомконтексте (символика повести, рассмотрение юродства как феномена христианства);
- выявлениестилевых особенностей языка повести (проведение текстологического анализа).
- рассмотрениеобраза главного героя (определение генезиса главного героя, установлениеисторико – литературных связей, выявление трансформации).
Материалом исследования послужила повесть «Неуёмныйбубен», написанная в 1909 году. Обоснованность выбора повести обусловленамалой исследовательской разработанностью повести, неизвестностью для широкогокруга читателей, личным интересом к творчеству А.М. Ремизова: произведениеиграет большую роль в эволюции мировоззрения писателя.
Задачи:
1) проанализировать символикуповести «Неуёмный бубен» в библейском контексте;
2) обозначитьНовозаветные и Ветхозаветные аллюзии в тексте, установить связь с житийнойлитературой;
3) определитьзначение феномена «юродства» в онтологическом и историко – культурномаспектах;
4) исследоватьстилевые особенности повести путём лингвистического и поэтологического анализа;
5) провестиисследование генезиса главного героя, установить историко – литературные связии проследить его трансформацию.
Структура работы. Данное исследование состоит извведения, трёх глав (первая из которых составляет два параграфа) заключения,списка использованной (цитируемой) литературы, библиографического списка,включающего 95 наименований. Общий объём исследования составляет 58 страниц.
Глава1. Христианский контекст повести «Неуёмный бубен»1.1 Символика
 
Повесть Алексея Ремизова «Неуёмныйбубен» построена по принципу «монтажа»: текст наполненфольклорными, мифологическими, литературными источниками. На наш взгляд,наиболее интересным представляется рассмотрение повести в контекстеевангельского повествования о Христе, поиска Новозаветных и Ветхозаветныхаллюзий в тексте, а также анализа житийной литературы, использованной в тексте.
С первой же страницы романа Ремизовне без оригинальности начинает описание города, в котором причудливо сплетаютсясамые разные элементы: монастыри и иконы, бульвар и трактир, неизвестныйпамятник и юродивая Матрена, которые именуются автором «достопримечательностями».Противопоставление элементов низкого и высокого, святого и пустого миров во вступлениисосредоточено на герое, который впоследствии пытается охватить эти крайности. Одновременно, как бы подводя итог, Ремизов указывает наСтратилатова как на некое синкретическое существо этого святого и развратногопровинциального города.
"Среди достопримечательностейнашего города после древнего Прокопьевского монастыря с чудотворною иконоюФедора Стратилата, высоких древних заново перекрашенных стен другого, женскогоЗачатьевского монастыря и пыльного бульвара, затейливо освещаемого единственноюкеросиновою лампочкою, тоже не без затейливости повешенною на проволоке междурестораном и эстрадою для музыкантов, после трактира Бархатова, знаменитогоогурцами укропистыми и мерными какого – то необыкновенного засола и ядренистоюбелою капустою – зайчиком, после дурочки сестрицы Матрены, на которую однимолились, другие потешались, третьи отругивались, наконец, после памятника показывалиИвана Семеновича Стратилатова" [8, с.7].
Рассмотрим некоторыесимволы, неоднократно появляющиеся в тексте. Яйцо – символпромежуточного состояния между хаосом и миропорядком. Яйцо выступает здесь знакомоболочки, под которым скрывается чуждое и инородное.
«По словам Лукьяна, сторожа, за всесорок лет с Стратилатовым ровно и перемены – то никакой не произошло, цел, какцелыши ягоды либо яйца» [8, с.8].
«Как яйцо круглый иполный, во всю щеку румянец, да такой румяный – малина, а губы – сирень – цвет…»[8, с.10].
«Как признавался сам ИванСеменович, ровно три года соблазнял он и ничего не добился, печатьСтратилатова, изображающая как бы некий перст, окруженный надписью: от оногосвое начало все восприяло, наконец, золотые туфельки и старинная чашка ввиде яйца на курьих ножках с золотым крылом вместо ручки, эту чашкуСтратилатов никому не дает, бережет пуще глаза, потому что из нее его мать чайпила» [8, с.24].
Крылья символизируют движение,полет, а также мысли, воображение, одухотворенность.
В христианстве значениесимвола золота амбивалентно: с одной стороны – это чистый свет, духовное сокровище,данное Христом, неподверженность тлению (даже погруженное в грязь, оносохраняет свою чистоту); с другой стороны, золото – идолопоклонство (ЗлатойТелец) и мирское богатство.
У Ремизова эта деталь невыступает чётким христианским символом, скорее это символ синкретичен из – заупоминания «курьих ножек».
«В гостиной в чудесное зеркалоотражался шестнадцать раз белый, покрытый камчатною скатертью стол (…) заветнаячашка – яйцо на куриных ножках с золотым крылом вместо ручки» [8, с.24].
«Рвала и метала, вгорячахкокнула заветную чашку с золотым крылом, напустилась со зла на ИванаСеменовича, давай колотить его да хлестать по ушам, исщипала до синяков, такразбушевалась, так расходилась, вот глаза выцарапает, хоть веревкою крути. Таки покинул Иван Семенович в угодность своей Надежде свой старый дьяконский дом»[8, с.24].
Фамилия Стратилатов неможет только случайным образом совпадать с фамилией упоминаемого святого. Изжития узнаём, что «святой великомученик Фёдор жил в чётвёртом веке нашейэры в городе Евхаите.Храбрость воина стала известна многим после того, как он с помощью Божьей убилгромадного змея, жившего в пропасти в окрестностях города Евхаита. Змей пожиралмножество людей и животных, держа в страхе всю округу. Святой Феодор,вооружившись мечом и молитвой ко Господу, победил его, прославив среди людейИмя Христово. За отвагу святой Феодор был назначен военачальником (стратилатом)в городе Гераклее. Заняв этот пост, Федор предпринял попытку борьбы сязычеством и разрушил все городские статуи римских богов. За это он былподвергнут пыткам и распят. Согласно преданию, на глазах народа гераклейскийстратилат исцелился и сошёл с креста, благословляя имя Господне. Федоруприписывают и совершение чудес, свидетелями которых стали люди, сопровождающиеего к месту казни» [9, с.452].
Автор не стремится доподлинновоспроизвести житие Фёдора Стратилата, важное значение имеет факт исцеления исошествия с креста подобно Христу. Имя Иван может отождествляться с двумяИоаннами – Иоанном Богословом и Иоанном Предтечей (Крестителем). Но мы можемутверждать однозначно, что Стратилатов празднует свой день ангела в день памятиИоанна Предтечи: «Случай же, происшедший на Ивана Купала в день ангелаИвана Семеновича – столкновение его с всехсвятским дьяконом Прокопием, – ислепому глаза открыл (…)Стратилатов возвращался от поздней обедни – в деньсвоего ангела он находил более уместным помолиться не в Зачатьевском, а уИоанна Предтечи – настроение у него было самое именинное [8, с.50].
Родители Иоанна Крестителя – священникЗахария и Елисавета, жившие в городе Хевроне, до старости не имели детей.Рождение Иоанна предсказал Захарии архангел Гавриил, который явился ипровозгласил, что сын его будет провозвестником Божьим. Эту ироничную аллюзиюРемизов проводит и с рождением Стратилатова, указывая на его „таинственность“.Другое важнейшее событие в новозаветной истории – непорочное рождения Спасителямиру, Иисуса Христа. В последующих главах мы отчётливо увидим, как теманепорочного зачатия будет развиваться.
»Опровергать не опровергали,никто этим не занимался, и сам вольнодумствующий Адриан Николаевич как будтотоже ничего не имел против, даже наоборот, был как – то особенно заинтересовани при случае считал своим долгом высказать собственные догадки отаинственном зачатии Стратилатова" [8, с.16].
«А зато и жив и здоров, – пояснялСтратилатов, – прожил шестьдесят лет, проживу и сотню, дотяну до другой: впервые времена по пять сот благочестивые люди жили и всё такое» [8, с.41].
Стратилатов говорит о первыхбиблейских людях. Адам и все его сыновья жили примерно девятьсот пятьдесят лет.Ной был потомком Адама в десятом поколении. По масоретскому(еврейскому) тексту Ной родился в тысяча пятьдесят шестом году, по Септуагинте(собрание переводов Ветхого Завета на древнегреческий язык, выполненныхв третьих – вторых веках до нашей эры в Александрии)в тысяча шестьсот шестьдесят втором году от Сотворениямира. Его возраст, подобно другим допотопным патриархам, исчисляетсясотнями лет: ко времени начала строительства КовчегаНою было пятьсот лет и у Ноя уже было три сына, к началу потопа – шестьсот, вобщей сложности Ной прожил девятьсот пятьдесят лет. Стратилатов считает себяблагочестным и благопристойным человеком, его благочестие сравнивается спервыми людьми, которые могли жить по нескольку сотен лет. Стратилатовприлежный работник, за сорок лет не пропустил ни одного дня, усердно работая.Страшит Стратилатова лишь «ослушание», он предан начальству и полон кнему забвения. Число сорок здесь тоже является символом – оно представляет собойидею полноты. Упоминание о числе сорок мы найдем и в Библии: например, сороккар, постигших землю, а также сорок грехов. В новозаветном же пласте число «сорок»обладает особой нагрузкой – сорок дней провёл в пустыне Христос после крещения,сорок дней его искушал дьявол перед свершением подвига во имя спасениячеловечества гибелью на кресте. Сорок лет отличной службы Стратилатова сталисвоеобразной подготовкой его к исполнению заветной мечты. «Мирный тихийочаг… она тоненькая да беленькая, сиротка, деться ей некуда, – шептал ИванСеменович Зимареву, обсасывая, как ложечку с медом…»[8, с.42].
«Собачья старость! – ухмыляясь,говорил Адриан Николаевич, подмигивая из – под очков на своего сослуживца.Собака является ритуальной нечистоты и разврата, и вскоре мы видимподтверждение этому, „и в самом деле, какой иной смысл в этой собачьейстрасти, чередующейся с Гекубой, Голгофой, Аварией, Объектом, Сферой,Раутом и тому подобными ни на что не похожими выражениями…“ [8, с.9].
Стратилатовым обладает „собачьястрасть“, одержимость, которая неслучайно чередуется с Гекубой, Голгофой.… В древнегреческой мифологии Гекуба является второй женойцаря Приама, по Гомеру – дочерью фригийского царя Диманта. Неслучайно появляетсяуказание на „вторую“ жену, Гекубу, которая принесёт гибель главномугерою.
Мастерское описание „неуёмногобуйства“ Стратилатова: „Он становится неистощим и разговорчив: от одного к другомусобирает он всех чиновников и, пришепетывая от удовольствия, пускается во всетяжкие – всякие истории, всякие приключения, всякие похождения исторические,современные и даже апокрифические, из отреченных книг заимствованные, вроде “Повестио Ноевом ковчеге», и все, как на подбор, содержания весьма тонкого, жаритон на память, как по – писаному, пересыпая анекдотами, шуткою и так, попутнымизамечаниями, тоже по смыслу своему исключительной легкости, затем переходит кстихам, известным больше в рукописном виде, нежели из печатных книг, вродезнаменитой "Первой ночи ", и декламирует поэмы нараспев, сзамиранием – по – театральному" [8, с.13].
Пошлая и развратная обстановкапровинциального быта определяет характер Стратилатова, круг его интересов.Стратилатов падок на «предмет исключительный», это и определяет егочитательские пристрастия: наряду со «Скитским покаянием» он читаетнеприличную «Первую ночь» и «страшную» богоборческуюГаврилиаду.
Крещение Стратилатова описано награни шутовства и пародии, автор не мог обойтись без иронии, история скрещением развёртывается в целое сценическое действие. «Крестили его не вкупели, а через шапку. И произошло все это при самых исключительныхобстоятельствах. Было в тот год на селе беспоповье – умер священник, а родилсяИван Семенович зимою слабенький – везти такого за сорок верст в ближайшийприход было невозможно. Послали Егора, столяра обернибесовского, в то село ксвященнику. А священник ехать не может – храмовой праздник. Что делать? Да вотчто делать: окрестил батюшка шапку и дал ее Егору, чтобы тот, как приедет,надел бы ее на младенца, и уж никакого крещения больше не надо(…)»[8, с.16].
Стратилатов – лицедей: бившись вэкстазе от «Воспоминаний вдового священника», развлекаясь и шутя,Стратилатов, словно многоликий Янус, поворачивается другим лицом – вот он,богобоязненный молитвенник – постник. «Хорошо еще, что Иван Семеновичневзыскателен – ему одно: побольше чтобы всего было да понаваристее, а тараканли во щах плавает или лавровый лист, это ему все равно, да еще хорошо, чтострогий он постник, все четыре поста соблюдает: и Великий пост, и Петров, иГоспожинки, и Филипповки, все двенадцать пятниц, и в среду, и в пятницу, и дажепонедельничает» [8, с.21].
Согласно уставу Церкви, пост длямирян установлен только в среду и пятницу, однако Стратилатов, будучи «беспорочени благочестив», соблюдает ещё и понедельничный монастырский пост. «Вовсе время, пока бежит вода на его распаренную, смазанную деревянным маслом,румяную плешь, ест Иван Семенович соленый огурец, веруя, что с его помощью неприльет кровь к голове и солнца бояться нечего» [8, с.22].
Стратилатов находится где – то награни суеверия с магией, шаманством. В образе Стратилатова сплетено комическоеи трагическое, добро и зло, святое и пустое.
События, которые происходят в «бегстве»за тихим семейным очагом, происходят во время великого поста, установленного впамять о сорокадневном посте Спасителя в пустыне в борьбе с дьяволом.
Первая неделя поста представляетсяполным «перевёртышем» важнейших событий в жизни Церкви дляСтратилатова.
«Господи, владыка живота моего,дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми!..» – шепталИван Семенович молитву преподобного Ефрема Сирина, следуя по Поперечно – Крошачьейна толкучку. [8, с.39]. Эта молитва преподобного Ефрема Сирина читается тольково время Поста: «Господи, владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалияи празднословия не даждь мне. Дух же целомудрия, смиренномудрия и любви даруймне, рабу твоему. Даруй мне зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего,яко благословен еси во веки веков. Аминь».
С мечтанием о «молодой Гекубе»Стратилатов засыпал и вставал, и «в начале крестопоклонной недели всё былоустроено самым благополучным образом и без всяких, словно по щучьему велению. Всереду – в памятный для всех день – Иван Семенович признался Зимареву изакрепил тогда признанье свое подарком редкого складня Николы Можайского,а в пятницу, показывая какую – то старинную вещицу с толкучки и, пообыкновению, наклонившись к самому уху, сказал, придавая голосу особеннуюделовитость: – Надежда согласилась, сегодня переедет! – и, не сдержав уж чувствсвоих, распустился в такой павлиний хвост, что сам Лыков, принимавший бумаги,улыбнулся» [8, с.45].
Крестопоклонная неделя третья посчёту в ходе поста. Среда является днём предания Иудой Христа, а пятница – распятияИисуса. Крестопоклонная неделя по традиции посвящена особой памяти об узниках,о тех, кто находится в заключении, поскольку все они несут крест, то есть всестрадают. "Душно становится в комнате как в паучином гнезде,душило нетерпение, как тот гнев, что не уложишь, меч, что не уймёшь, огонь, чтоне угасишь, а сердце, прядя волну за волною, в пылу и трепете заплывчивое,неуемчиво искликало и иззывало" [8, с.47]. Стратилатов становится узникомсвоих мыслей и желаний.
Напряжение нарастает: «белаялебедь не раненая, не кровавленая будет у него живьем в руках, а как миловатьее будет и жаловать!
– Мно – о – о – гая, мно – о – гаялета! – бурчал себе под нос Стратилатов.
Да и не заснешь, пожалуй (…)белаялебедь не раненая, не кровавленая будет у него живьем в руках, а как миловатьее будет и жаловать! Мно – о – о – гая, мно – о – гая лета! – бурчал себе поднос Стратилатов» [8, с.47].
С образом лебеди почти всегдасвязывается чистота и изящество. Другой образ, например образ Царевны – Лебеди,связан с традиционной христианской символикой, где лебедь служит символом ДевыМарии, Богородицы – воплощения целомудрия. Но Стратилатову не до молитвыБогородице, он ищет жертвы: «В шестнадцать лет невинное смиренье,
»Бровь черная, двух девственныххолмов под полотном упругое движенье...", – шептал он, не переводя дух, стихза стихом из страшной синей тетрадки, а два луча от лампадок – от Спасителя иБогородицы – скрестившись на его голове, горели багряною звездою" [8, с.47].Звезда олицетворяет такую ценность как надежда, которая умирает последней.Звезда – знак того, что человек куда – то стремится, хочет превзойти самогосебя. С другой стороны этот образ ассоциируется с какой – то скрытойнегативностью. «Звезда с различным числом лучей часто встречается вмасонском символическом ритуале. Изображается с пламенем на пересечении лучей.Сияющая звезда была одной из неподвижных Драгоценностей Ложи, она располагаласьпосредине храма и ассоциировалась, во – первых, со священным огнем, горевшем в Соломоновомхраме; во вторых – со светом разума и благоразумия, и, в – третьих, – со светомистины, который путеводительствует к добродетели» [10, с.152].
Звезда – пентограмма с пятью лучамисимволизирует пять ран спасителя.
Пятиконечная звезда – символфизического начала, образно накладывающаяся на фигуру человека. Представляетсобой обычно символ диавольский, а уж особенно – перевернутая (острием вниз, а «рогами»вверх) образует очерк козлиной морды. Козёл – аналогия грешников в евангельскойпроповеди о Судном дне, когда Христос отделит их от овец и отправит в огоньвечный. Отсюда, вероятно, проистекает козлиный облик средневекового дьявола – онизображается в виде козла или человека с козлиными рогами, бородой и ногами.
Шестилучёвая звезда означает печатьСоломона. Этому символу приписывается значение двух начал человека, выраженныхдвумя треугольниками – борение духа с тьмой материи. Шесть равных треугольниковозначали тайну шестидневного творения. Так же известны семилучевые,восьмилучевые, девятилучевые и двенадцатилучевые звезды. К этой системеотносится и четырнадцатлучевая звезда, обозначающая рождество Христово. Звездав иудейской традиции называется «мазал», под ней рождаетсябожественный индивидуум. Звезда полынь в откровениях Иоанна Богословапредвосхищала конец мира (cказано,что когда она упадёт на землю, третью часть вод сделает полынью, отчего умрутмногие из людей («третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда,горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имясей звезде „полынь“; и третья часть вод сделалась полынью, и многиеиз людей умерли от вод) [11].
Рассмотрим символику „орла“в контексте повести. „Зеркало висит между окон, выходящих к всехсвятскомуалтарю, окруженному могильными крестами, перед зеркалом стол, по бокам постулу, а посередке кресло с орлами“ [8, с.24].
Способность быстро летать иподниматься так высоко, чтобы превосходить низкие силы – основнаяхарактеристика символики орла. Благодаря быстроте и отваге полётаассоциируется с молнией и громом. В Библии орёл означает величие ивсемогущество Бога. Орёл, несущий жертву, знак победы высокого над низким, и вэтом смысле он изображает в ряде иконографий принцип Отца. В Средние века былсимволом крещения и возрождения, а также Христа в его вознесении. Образвзлетающего в небо орла воспринимается как символ созерцания и духовногознания.
Орел, символ высокого парениябогословской мысли, стал ​иконографическим знаком евангелиста Иоанна Богослова [11].Орёлиногда претерпевает удвоение, возникает двуглавый орел – один из знаков Януса.
Психологически орёл обозначаетгордость среди смертных грехов, а из четырёх основных добродетелей орёл именуетсправедливость и правосудие.
Стратилатов восседает подобно гордомуорлу в царском кресле гордыни и своенравия, разврата и великой силы. Подобнотому, как на кресле изображено два орла, двулик и герой. Он поворачиваетсяразными сторонами лица подобно шестнадцати изображениям в зеркале.
Не раз Стратилатов представляется намв виде мистической птицы „ворона“:
»По – весеннему уж синел вечерна воле, темные на талом снеге высматривали кресты от всехсвятского алтаря, черныйворон верный сидел на кресте";
«Погас синий вечер на воле,потемнел снег, почернели кресты, черный ворон верный перескакивал скреста на крест, а он, не переводя дух, шептал стих за стихом…» [8, с.48].
«А немного погодя после похоронСтрастотерпцева случилось такое, что, как говорил Иван Семенович, не случалосьс тех пор, как почернел ворон».
Символика ворона обусловлена двумя моментами: его чёрным цветом и резким криком. Этот образ амбивалентен, поскольку ворон питается падалью, его связывают с царством мёртвых и с землей, но одновременно и с небом. Поэтому ворон наделяется функцией посредника между тремя мирами и ему приписывается мудрость и способность предвидения. В Библии ворон – нечистая птица, будучи выпущен Ноем из ковчега, он нашёл себе пропитание в виде трупов вокруг ковчега, не принеся вести о состоянии земли. Ной проклинает ворона (Всякую птицу чистую ешьте; но сих не должно вам есть из них: орла, грифа и морского орла[12].), делает его чёрным; так ворон становится олицетворением сил ада, в противовес голубю. Ворон – амбивалентный символ греха, с одной стороны, но мудрости и долголетия – с другой. Ворона часто отождествляют с Сатаной, что объясняется специфической раскраской и свойством выклёвывать глаза мертвецам подобно дьяволу, ослепляющего грешников.
«Рассказывали, что мучился онперед смертью крепко и томился. Все жаловался, что мыслей остановить не может идавит глаза шибко, и мерещилось ему, будто люди какие – то, на лопаты похожие,набрасываются на него, зацепили веревками под руки и тащат, как собачонку, кречке топить, упирается он, визжит, а они молчком себе тащат, а то будтокружится над ним ворон – черный вестник, железный нос, медные ноги, разинулклюв и все ниже, ниже спускается» [8, с.60].
Будучи говорящей птицей,символизирует ещё и пророчество. В символике грехопадения ворон сидит на ДревеПознания, с которого Ева срывает плод.
Икона, висящая у Стратилатова тоженеслучайна. «В углу икона Божьей Матери – Всех скорбящих радости,между иконою и шкапом старинное оружие...» [8, с.23].
«Всех скорбящих Радость», «Всехскорбящих Радосте и обидимых Заступнице...» одно из многочисленных списковиконы Богоматери в русском православии. На ней изображена Богоматерь,окруженная людьми, обуреваемыми недугами и скорбями, и ангелами, совершающихблагодеяния от её имени. Эта икона не только имеет прямую символику связи сБогородицей, но и вторичную, связанную непосредственно с конкретным названием изначением списка. Упоминание иконы продолжает мотив скорби и падения героя. Богородицазаступница перед Богом, помощница во всех скорбях и болезнях людям.
В результате проведённогоисследования можно сделать вывод, что на мифопоэтическом уровне текста можновыявить ряд важных символов, которые являются ключом к пониманию художественногосвоеобразия повести и раскрытию характера героя.1.2 Юродство в повести «Неуёмный бубен»
 
Понятие «смеховой культуры»было введено в научный оборот в трудах М.Бахтина и получило широкоераспространение в литературоведении. Употребление этого термина авторами, вбольшой степени оправдано, но, можно заметить то, что те явления, которыеобрисовываются в лоне западной культуры, отличаются от специфически русскихявлений. Смех в книге «Смех в Древней Руси» [13, с.195]. в концепциисредневековой культуры, построенной М.Бахтиным, – начало, лежащее внерелигиозных и этических ограничений. В концепции М.М. Бахтина смех отменяетсоциально – этические иерархии средних веков, он безрелигиозен ибезгосударственен по существу. Смех переносит средневекового человека в мирнародной карнавальной утопии, вырывая его из – под власти современногообщества. Среди явлений русской культуры многое действительно может бытьосмыслено с позиции такой концепции смеха. Русская средневековая православная культураорганизуется противопоставлением святости и сатанинства. Святость исключаетсмех. Однако она возможна в двух обликах: суровой аскетической серьезности,отвергающей земной мир как соблазн, и особого принятия его, как созданияГоспода. Вторая разновидность сопряжена с внутренним весельем, выраженнымулыбкой. Святость допускает и аскетическую суровость, и улыбку, но исключаетсмех, если иметь в виду смех во внешнем проявлении.
Вопрос о юродстве Древней Русиостаётся открытым. Какие типы поведения могут считаться смеховыми? «Смеховоеповедение», если мы будем придерживаться понимания М. Бахтина, тесносвязано с карнавалом. Смех в ситуации карнавала – удел всех участников.
Д.С.Лихачёв описывает зрелищнуюприроду юродства. Поведение юродивого связано с иерархией средневековых оценокчеловека. Человек выше оценивается, чем выше его «правильное поведение».Смиряя себя, святой может реализовать поведение худшего из грешников. «Игрой»юродивого может показаться лишь внешнему наблюдателю, которому кажется, что святойради самоуничижения присваивает себе чужое – грешное, безобразное, унизительное– поведение делает это не только потому, что оно вытекает из его сущности, апоскольку оно глубоко ей противоречит.
При такой трактовке юродивыйдействительно играет – присваивает себе чужой тип поведения.
Но если рассматривать с внутреннейточки зрения, юродство не представляется безобразным – оно связано с глубокойанархичным отрицанием всего строя общественной бытия людей и представлениеюродивым естественным. Поведение юродивого дидактично, юродивый ведёт себя «перевёрнутымобразом», его поведение оказывается дидактически противопоставленымсвойствам этого мира. Юродство – сложный и многоликий феномен.
Обращаясь к эстетической сторонефеномена юродства, многие исследователи отличали отрицательную красоту иантиэстетичность данного феномена, обратный парадокс функции красоты, называяэто явление «безобразием красоты». Юродивый напоминает о полнойпротивоположности ценностей, это происходит вследствие такого явления как metanomia(перемена ума, координальная сменаприоритетов, совершенно новое понимание), что свидетельствует обосновополагающем различии между человеком и истинной мудростью. В этом смыслеюродивый – свидетель антимира, возможности невозможного.
Феномен юродства Христа ради включаютв «смеховой мир», и эта точка зрения на сегодняшний день являетсядоминирующей, поскольку иных серьезных исследований, занимающихся осмыслениемподвига, его философией, а не только историей, до сих пор нет. Какой смех мыимеем в виду, когда говорим о юродстве? Что его характеризует? Имеет ли онотношение к «смеховой культуре»?
Д.С.Лихачёв характеризовал «смеховоймир» как мир недействительный, «кромешный» («внешний»,«адский», «тайный, сокровенный», «мир иной»);мир, тайно присутствующий в здешнем и вызываемый к жизни смехом, раздваивающимдействительность. Смеховое отношение к миру здешнему и создаёт, собственно,антимир, пародирующий настоящий.
Юродство мыслится многимиисследователями как зрелище, которое может вызывать смех: «Для грешныхочей это зрелище – соблазн, для праведных – спасение. Тот, кто видит впоступках юродивого грешное дурачество, низменную плоскость, – бьёт лицедея исмеётся над ним, тот, кто усматривает „душеполезность“ в этом „странноми чудном“ зрелище, – благоговеет» [13, с.168].
Подтверждение этого мы видим внескольких упоминаниях о «дурочке – юродивой» Матрёне: отношение кней окружающих диаметрально противоположно: одни «на неё молились, другиепотешались, третьи отругивались».
«Бывают такие люди – и совсем невзрачныеи с лицом самым заурядным, но стоит им улыбнуться, и все их черты станутпрекрасными, и, глядя на них, становится легко и весело, или войдет такойнезаметный совсем, а заговорит, и притом самое простое и немудреное, и вдругкак – то вырастет, и от слов его как – то просторно тебе, а то бывают и такие,только взглянут – взгляда довольно, и становится легко и весело», – пишетРемизов о юродивой Матрёне. Важно отметить, что у людей благочестивых ибогобоязненных возникает радость, лёгкость и умиление, а не смех"[8, с.50].
«Юродство занимает промежуточноеположение между смеховым миром и миром церковной культуры. Можно сказать, чтобез скоморохов и шутов не было бы юродивых. Связь юродства со смеховым миром неограничивается „изнаночным“ принципом, а захватывает и зрелищнуюсторону дела. Но юродство невозможно и без церкви: в Евангелии оно ищет своенравственное оправдание, берет от церкви тот дидактизм, который так для негохарактерен. Юродивый балансирует на грани между смешным и серьезным, олицетворяясобою трагический вариант смехового мира. Юродство – как бы „третий мир“древнерусской культуры». [13, с.78].
Лихачёв в своём исследовании ссылаетсяна то, что юродивые, как правило, смеются, и поэтому их можно отнести ксмеховой культуре. Он приводит примеры из жития Василия Блаженного, когдаюродивый смеялся над пьяницей, который крестным знамением выгнул из вина чёрта.
Однако, феномен смеха не так прост.Смех бывает совершенно разным по природе: «Самая полная и наиболееинтересная попытка перечисления видов смеха сделана не философами и непсихологами, а теоретиком и историком советской кинокомедии Р. Юреневым,который пишет так: „Смех может быть радостный и грустный, добрый игневный, умный и глупый, гордый и задушевный, снисходительный и заискивающий,презрительный и испуганный, оскорбительный и ободряющий, наглый и робкий,дружественный и враждебный, иронический и простосердечный, саркастический инаивный, ласковый и грубый, многозначительный и беспричинный, торжествующий иоправдательный, бесстыдный и смущенный. Можно еще и увеличить этот перечень:веселый, печальный, нервный, истерический, издевательский, физиологический,животный. Может быть даже унылый смех!“ [14, с.15].
Смех амбивалентен по природе – смехявляется, с одной стороны, способом приспособления к миру, как то, чтопозволяет существовать по законам мира, а с другой стороны смех ничтожит их и темсамым позволяет отстраниться от обстоятельств и их власти над человеком.
Говоря о смехе юродивого, невозможнопричислить такой смех к какому – либо из перечисленных видов, потому что речьидёт не о комическом, не о психическом, не о физиологическом феномене, а,скорее, онтологическом. Юродивый „смеётся миру“, юродивые обличалигрехи и несправедливость и таким образом не мир смеялся над русскими юродивыми,а юродивые смеялись над миром. В пятнадцатом – шестнадцатом веках русскиеюродивые были воплощением совести народа.
Наталия Ростова в книге „Человекобратной перспективы“ выделяла три вида смеха: „смех в мире“, „смехиз перспективы“ и „смех из трансцендентной перспективы“ [15, с.127].
Под смехом в мире исследователемпонимался смех того, „кто живёт по правилам мира. Смех может быть в этомслучае как осмеивающим, отрицающим, так и утверждающим“ [15, с.128].Объектами такого смеха бывают отдельные несовершенства мира и людей, смех можети не иметь объекта, а просто выражать общую радость жизни или симпатие участие.
Смех из перспективы сильно отличаетсяот смеха в мире. Если „смех в мире“ можно слышать и наблюдать, тосмех из перспективы часто теряет атрибуты „смеха“, они уходят навторой план. „Смех из перспективы – это смех поступок, смех – жест,вестник иного в мире человеческой субъективности“. Такой смех направлен намир, на всё сущее как таковое, его объектом выступает мир в целом. „Этосмех без причины. А потому смеющиеся видятся окружающими дураками илипомешанными“ [15, с.129].
Тот, кто в мире, не имеет целостноговзгляда извне на, мир не может посмеяться над миром, потому что он внутри негои не имеет такого ракурса зрения. Смех из трансцендентной перспективы – этосмех видящего то, что невидимо для простых людей.
По поводу вопроса смеялся ли Христос,свт. Иоанн Златоуст высказывает следующее мнение: „Если и ты плачешь также, то подражаешь своему Господу. И Он ведь плакал о Лазаре об Иерусалиме, ивозмутился духом об Иуде. Да и часто бывало, что видели Его плачущим, ачтобы Он смеялся или мало улыбался, этого никто никогда не видел, – почемуни один из евангелистов не упомянул о том. Так же и Павел, что он плакал, иплакал три года день и ночь, сам о том свидетельствует, и другие о нем говорятто; а чтобы когда – либо смеялся, об этом нигде не говорит ни сам он, ни другойапостол, ни один из святых, ни о нем, ни о ком другом подобном. Об одной толькоСарре говорит Писание, за что она и получила упрек, также о сыне Ноя, которыйза то из свободного сделался рабом. Впрочем, я говорю это, не запрещаясмеяться, но удерживая от неумеренного смеха…“ [16].
А Евангелии сказано: „Горе вам,смеющиеся ныне! Ибо восплачете и возрыдаете“ [17]. Но вряд ли здесь говоритсяпрямо о смехе как таковом, речь идёт о тех, кто довольствуется сущим миром.
По классификации Ростовой, смехХриста был возможен из „трансцендентной перспективы, в основе котороголежит идея отрицания всего наличного и утверждения трансцендентного,абсолютного“[15, с.135]. Такой смех не упраздняет, а напротив, утверждаетстрах Божий и является свидетелем. Таким свидетелем предстаёт всякий святой, втом числе и юродивый.
»Юродивый – это тот, ктопреодолел мир, кто приостановил власть сущего над собой. Он совершил акттрансцендирования, выхождения за пределы относительного, наличного, а потомуего смех помещён в трансцендентную перспективу и оттуда направлен в мир".Всей своей жизнью, жестами он отрицает мир и утверждает бытие Бога,трансцендентное миру. Серафиму Саровскому смешен медведь, которого следовало быбояться, законы природы, смешна телесная боль [15, с.140].
«Подвижнику, высмеивающему своимподвигом сущее, смешны растения, фрукты и овощи не оттого, что им можнопренебречь, т. е отказать себе в пище, нанеся ущерб организму», – говоритисследователь [15, с.142].
Таким образом, можно сделать вывод,что рассмотрение смеха юродивого можно с позиции «обратной перспективы»,в этой связи оказывается, что юродивые будут находится в позиции тех, кто смеётся.Этот смех проявляется в поступках смеющегося, отвергающих жестах миру,сопровождающихся смехом лишь для усиления. Таким образом, понимание Бахтиным юродивогов лоне «смеховой культуры» нецелесообразно.
Юродство есть протест миру, юродивыйсмеётся над людьми, осмеивая их мнимую мудрость, юродивый осмеивает и себясамого, свои страхи, желания, помыслы и зависимость от чего – либо мирского.
«Даже если признать, чтоюродивый может быть смешон, из этого отнюдь не следует, что он явилсяперсонажем „смеховой культуры. Для этого нет оснований. Над идиотом Достоевского,например, тоже все смеялись, но это вовсе не значит, что князь Мышкин – элемент“смеховой культуры», что он шут, который смешит и дурачит" [15,с.142].
Особое внимание данный исследовательобращает на зрелищную сторону юродивого.
В книге Лихачёва даётся пониманиеюродства с точки зрения зрелищности, а юродивого – шута или лицедея: «Молитване имеет никакого отношения к уличному действу, к игре, в которой участвуюттолпа и подвижник – лицедей: ведь молится уже не юродивый, а человек, снявшийличину мнимого безумия» [13, с.152].
Однако Ю. Лотман и Б. Успенский всвоей критике такого понимания дают важный аргумент: «Играющим во Христеюродивый может показаться лишь внешнему наблюдателю, которому кажется, чтосвятой ради самоуничижения, присваивает себе чужое – грешное, безобразное,унизительное – поведение, и делает это не потому, что оно вытекает из егосущности, а поскольку оно ей глубоко противоречит. Нарушение приличий и нормдля него – норма, а не аномалия. Юродивый по Лотману не актёр, он не даётпредставлений, так как играть роль – значит встраивать нечто в порядокпредставления. Когда юродивый молится наедине с собой, он не перестаёт бытьюродивым. Зрелище во многом плод культуры, у юродивого нет роли, юродивый неиграет, а бытийствует в своём безумии, и мир в „своей мудрости“, непринимая его, не делает для него никак уступок [19, с.163].
Рассмотрим юродство Матрёны изповести А.М. Ремизова „Неуёмный бубен“.
»Дурочка Матрена не молоденькая– лет тридцать ей, не меньше, но личико у ней детское, а когда морщится, точнокакого – то зверка напоминает, белку, вот кого! Платья на ней яркие – тоголубое, то алое, то канареечное, то пунцовое, на голове теплый платок, серый,пушистый черными кругами, а как спустит его – закроется вся, даже жутко станет"[8, с.50]. Ремизов не даёт акцента на какое – то неприятное впечатление отюродивой – он лишь указывает, что, несмотря на то, что Матрёна была взрослымчеловеком, лицо её было детским, сам Христос указывает на одно из условийвхождения в Царство Небесное «детскость» человека, не по разуму, непо внешности, а по чистоте и непорочности души.
«И она примется рассказывать и,словно от какой – то большой радости, как дети, запыхавшись, то торопится, топротягивает, путает, но от каждого слова легко и так, что кажется, и траве, икамню, и воде легко». Подчеркивая ее беззащитность, близость миру природы,Ремизов использует сравнения персонажа с ребёнком, природой.
«Сидит она на камне – глаза уней светлые, ну, право же, каждый зверек, каждая птичка, солнце, дождик,звезды, луна завели бы с ней ласковую беседу, как с малыми ребятами» [8, с.50– 51].
В Евангелии читаем: «Светильникдля тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то всё тело твое будетсветло; если же око твое будет худо, то всё тело твое будет темно. Итак, еслисвет, который в тебе, тьма, то какова же тьма? » [19, 6:22,23].
Матрёна говорит притчами, онапророчески угадывает то, что произойдёт с главным героем. Она рассказываетветхозаветные легенды, жития, сказки.
«А то сказку заведет про козу – котораявсе есть просит и сколько ее ни корми, все голодна, и о петушке, как петушкалисица горошком заманивала, чтобы только в окно петушок выглянул, а горошек – товкусный, а зубы – то у лисы острые, и опять про козу, как бежит она за кленовымлисточком полбока лупленая, и какие такие люди есть – облупили полбока козе – свистунылюди, как сохлые листья, сгребет их дворник и в яму, и опять о петушке:обманула горошком лиса, унесла петушка и съела, и вдруг про реки, как текут ониполноводные, сильные, как серебро, светлые да гулливые, ни песками, никореньями, ни камнями не держатся, и про птиц, какиеони птицы – голуби».
Здесь заметна явнаяаллюзия на ветхозаветные события, описанные в сказании о Всемирном Потопе. Сказки в «Неуёмном бубне»по своей функции сближаются с притчей. Они предсказывают развитие фабулыповести, участвуя тем самым в построении текста.
При виде СтратилатоваМатрёна падает в обморок, «она сидела неподвижная, как камень, с плотнозакрытыми глазами, и вдруг камнем упала на землю. Кто – то бросился за водою,чтобы подать ей напиться, но всем хорошо было известно, что она просто дурит ипредставляется и будет биться и стонать до тех пор, пока дьякон Прокопий непринесет ей воды» [8, с.52].
Матрёна не смеётся и неустраивает зрелища – она живёт обычной для себя жизнью, только многим изокружающих её рассказы представляются смешными.
«Взрыв хохота заглушил слова, во всюмочь гоготал дьякон, пищала дьяконица. – Бывает же такая погань, – с омерзениемсказал Стратилатов, – к духовному сану никакого уважения! – и, плюнув, пошел кгрядкам».
Юродство выступает оппозицией шутовству илицедейству главного героя.
Ремизов резко противопоставляет два мираповести: отмирного шутовства и мир настоящий, бытийный. Образ юродивой отнюдьневторостепенен в ходе сюжета, он главным образом обнажает главного героя,срывает с него маску шута, под которой осталась лишь «личина».
Что касается смеха в повести, тоавтор не даёт нам никакого указания на смех юродивого, скорее, наоборот, навсём протяжении повести «гогочет» Стратилатов. «Взрыв хохотазаглушил слова, во всю мочь гоготал дьякон, пищала дьяконица». Это ещё разубеждает нас в том, что соотнесение юродства с карнавальной культурой,шутовством в корне неверно, юродивая Матрёна в повести выступает антиподомтеатральному миру Стратилатова.
В результате проведённойработы были выявлены сквозные христианские мотивы, которые выполняюттекстообразующую роль в повести. Следуя установкам символистской эстетики, оказавшей влияниена становление творческой манеры писателя, А.М.Ремизов показывает историюзаурядного человека, погруженного в страсти.
В ходе работы были выявлены основныехристианские аллюзии, которые участвуют создании образа центрального персонажа– Ивана Семёновича Стратилатова.
Нами были выявлены важнейшиехристианские символы повести, такие как «крест», «Голгофа»,«лебедь», «орёл», «яйцо» и т. д., однако важнойчертой символики явилось «перевёртывание», их перекодировка, за счётэтого символы получают кощунственный оттенок, некоторые традиционные символыприобретают демонический характер.
Религиозная этика во многомопределяет стереотип поведения главного героя. На первый взгляд, поступки героямогут показаться духовными, и соответствовать благочестию, принятым в Церкви,однако следование христианским традициям для героя превращается в театральноедейство.
Также было выявлено, что юродствонеправомерно соотносить с культурой карнавала, а, скорее противопоставлять. Напримере юродивой Матрёны Ремизов противопоставил мир «театра»Стратилатова и мир «истины» юродивой.
Ремизов конструирует новый мир, когдасвятое становится сатанинским, а сатанинское святым. В этой связи былрассмотрен важнейший феномен – феномен юродства. Были исследованы основныеработы, рассматривающие это явление в контексте «смеховой культуры», атакже работы, описывающие этот феномен с точки зрения онтологии, которые расцениваютсмех юродивого как неэмпирический смех из трансцендентной перспективы, то естьсмех, лежащий вне мира.
Юродивый не создаёт своегособственного мира, граничащего с театральностью, не критикует им окружающиймир, приравниваясь к зрелищной культуре. Он живёт в обычном мире по другимзаконам, которые не явлены миру, поэтому действия расцениваются миром какнеадекватные или смешные. Юродивый находится всегда внутри культа, и неотделимот него, а поэтому нельзя говорить о юродстве в промежуточном положении междуЦерковью и народной культурой. Таким образом, юродство было рассмотрено намикак явление христианской культуры.
Проведя системный анализ, мы пришли квыводу, что рассмотрение повести в широком христианском контексте является ключомк пониманию художественного своеобразия повести и раскрытию характера героя. 
Глава2. Стилевые особенностиязыка А.М. Ремизова в повести «Неуёмный бубен»
Несмотря на то, что о стиле Ремизованаписано довольно много, однозначный ответ на вопрос о сущности языка прозынайти невозможно. С начала века в критике находило место разное отношение кстилевой манере Ремизова – так, И.А. Бунин резко негативно высказывался о творчествепрозаика.Он считал, что Ремизов «перешагнул все пределы издевательства надрусским языком» [20, c.694].
Л.Ржевский в своих воспоминаниях такговорит об отношениях двух писателей: «В одно из моих посещений Бунина яспросил его осторожно о причинах такого отрицания Ремизова. „На какомязыке это написано?“ – спросил он вместо ответа, процитировав наизустьнесколько ремизовских строк» [21, c.73, 82 – 83].
В отличие от Ремизова, язык Бунинанаходился в границах классических речевых традиций, и ему чужды были поиски «языковыхпричуд», которыми «грешил» Алексей Михайлович. Стиль Ремизовакому – то казался странным, кому – то вычурным, многие считали его рассказыобыкновенной стилизацией, а некоторые видели в его творчестве начало воскрешениерусской словесности. Критик А.Измайлов называл произведения Ремизова «стилизованнымивиньетками, написанными…языком архаической квинтэссенции» [22 c.67]. Творчество Ремизова ценили А.Блок, А. Белый и многие другие писатели.
А. Белый говорил о тяготении Ремизовак фольклору из – за желания преодолеть индивидуализм эпохи. В сказках Ремизова «легко,прозрачно, весело, они написаны кованым слогом», где «неологизмытонко смешаны с хорошими, забытыми русскими словами» [23, c.389]. В своем пристальном внимании кслову со всеми его гранями, включая магию и музыку, Ремизов был близок ксимволистскому пониманию языка как инструмента творческого познания.
Споры охудожественной манере Ремизова ведутся и сегодня. Д.Святополк – Мирский в своейработе отличает А.Ремизова от его современников «глубокой укорененностью врусской почве», а также тем, что прозаик усвоил всю русскую традицию отмифологии до Гоголя, Достоевского и Лескова. Этот же исследователь называл егопрозу сказом: «она воспроизводит синтаксис и интонацию разговорного языка,причём в его наименее литературных и наиболее необработанных формах» [25, c.102].
Грета Слобинотмечает, что Ремизов видел свое назначение в том, чтобы «возрождатьглубоко зарытые и давно забытые сокровища русского языка» [4, c.45].В обоих исследованиях («Историярусской литературы с древнейших времен до 1925 года» и «ПрозаРемизова. 1900 – 1921») подчёркивается, что эксперименты А.Ремизова всфере литературного языка оказали огромное влияние на развитие русской прозыпервой четверти XX столетия.
«Природамоего „формализма“ (как теперь обо мне выражаются) или точнее „вербализма“была им враждебна: все мое не только не подходило к „прекрасной ясности“,а нагло пёрло, разрушая чуждую русскому ладу „легкость“ и „бабочность“для них незыблемого „пушкинизма“, – говорил сам о себе АлексейМихайлович [25, c.56].
»Формализм"Ремизова – это принципиально новый взгляд на проблему «языка и речи»,в его творчестве речевая устная конструкция проникает в «письменную речь»,становится основополагающим принципом художественного творчества.
Своимтворчеством Ремизов пытался изменить взгляд на русский литературный язык как нанечто давно устоявшееся, застывшее и имеющее раз и навсегда установленныеправила. Ремизов утверждает принципиально более свободное, широкое обращение сязыком, он расширяет границы для «манипулирования». К манипулированиюможно отнести такое явление как стилизация. Многие исследователи сравнивалиязык Ремизова с языком сказа. Сказ всегда рассчитан на устное повествование иглавная ценность устного произведения – в звуке, именно звук позволяетпочувствовать всю полноту художественного слова. Ремизов ни раз говорил о том,что писатель должен проверять всё написанное на слух. В соответствии с этим,стиль Ремизова развивается по законам речи – как в морфологии, так и всинтаксисе. Рассмотрим основные стилевые особенности повести А.М. Ремизова«Неуёмный бубен»: в тексте обнаружено большое количество просторечийразных частей речи, таких как («пятерня», «проволочка», «язык– лопотун», «околичности», «любо – дорого», «молодцевато»,«безалаберно», «вдосталь», «отлынивал», «вгнездился»).
Проанализировавструктуру текста повести, нельзя не заметить, какое огромное значениеприобретает в лексике просторечие – в тексте содержится огромное количество(которое превалирует в общем процентном отношении ко всей лексики),просторечных выражений, огромное количество пословиц и устойчивых выражений(этимологически фольклорных, в повести насчитывается их более двадцати). ПовестьРемизова является подлинным словарём для знакомства с народными пословицами ипоговорками.
Характерно использованиесравнительных оборотов, по построению сравнение может использоваться только живойразговорной речи (обороты некнижные, нет привычных слов «как», частозаменяется на «будто»). Яркий тому пример описательные обороты («волосамного, архиерейским гребнем не продерёшь», «да длинны ни в какуюстать»), сравнительные обороты («и уж не пришёптывает, а словно вбубен бьёт», «бегает, будто безглазый»).
Нельзя не заметить, что в повестипрактически отсутствует нейтральная лексика, большее количество лексики можноразделить на три группы:
1) лексика просторечная;
2) старославянизмы;
3) диалектные слова;
4) устойчивые выражения, пословицы ипоговорки.
Кроме того, изменены строгие грамматическиправильные формы слов (например, «наплывный (вместо „наплывной“народ), „девья“ (вместо „девичья“), „усумнится“(вместо „усомнится“) и т.д.
Наречия, какправило, используются повторяющиеся (»мало – мальски", «кого – кого»,«всего – навсего», «нежданно – негаданно», «любо – дорого»и т.д.) Всё это создаёт эффект подлинной живой разговорной речи, живого языка.
Употреблениепостфиксов типа – ка, – то, – либо и т.д. также более свойственно дляразговорной речи, в тексте сконцентрировано большое количество слов с такимявлением («столы – то», «поговорика – ка», «успел – таки»).
Характерно ито, что даже в устойчивых выражениях Ремизов часто заменяет устойчивые лексемысинонимичными просторечными или нейтральными («выводить на свежую воду»,«брехнёю свет пройдёшь»).
Однаконоваторство Ремизова не ограничивается расширением границ языка за счет отходаот нормативной грамматики и включения нового лексического слоя (просторечная,архаичная, диалектная). Важнейшие преобразования обозначились и в синтаксическойорганизации текста. Он вводит в письменную речь принципиально иной строй – стройразговорной речи.
Новые принципы художественноготекста, которые придают новое значение словам и расширяют лексику, влекут засобой передачу интонации разговорного языка в тексте с помощью синтаксиса.
С первых строк Ремизов задаёт особыйритм: перечисляются главные герои, дается установка на необычность, проявляютсяпервые ритмические повторы, повторы предложений, синтаксических конструкций замедляют ход времени, дают ему ощущение движения и ритм.
В статье «Отворчестве Алексея Ремизова» К. В. Мочульский пишет: «Синтаксис его –запись устного рассказа, нотные знаки, отмечающие ритм и интонацию живой речи.Гибки, емки, свободны его конструкции. Иное словечко, иное восклицаниеповторяется упорно, а нередко и целые тирады возвращаются, как песенные припевы»[26, c.31].
«Я нехочу воскрешать какой – нибудь стиль, я следую природному движению русскойречи, и как русский с русской земли, создаю свой» – таково творческое кредоРемизова [27].
В «Неуёмномбубне» можно заметить параллельные формы и симметричные интонации:«непраздное развлечение праздного человека», «всякий во всёмпонимал толк, да как – то без толку».
Синтаксис просторечья проявляется в использованиепростых фраз, часто нераспространенных предложений, которые иногда повторяются.
Синтаксис всказовой стилизации рассказчика характеризуется безглагольными предложениями,свойственными устной речи:
«Бедас Агапевной!»
«Гордостьже Стратилатова – овальное зеркало с овальными углублениями…»
«Бульвар– место общественного гулянья»
Но главная особенность синтаксиса – этосвоеобразное «плетение словес», построение фразы последовательно, отодного слова к другому, создавая сложную громоздкую синтаксическую конструкцию.Подобная особенность может быть показателем того, что текст А.М. Ремизова былнеким установлением на устное прочтение текста подобно сказкам или быличкам.
· «Как яйцокруглый и полный, во всю щеку румянец, да такой румяный – малина, а губы – сирень– цвет, другого не подберешь, и над губою – пушок либо так углем по губе ктопровел, с масленицы осталось, нос – его за три версты увидишь – длинный, и всетакое сытое да наливное, сахарное».
· «Всякий деньпоутру часов в семь, когда по домам еще бродит сон, последний, но зато самыйсладкий и такой крепкий, что ни стуком дров, ни колокольным звоном – а звонят ив Прокопьевском и в Зачатьевском, и в приходских церквах – никакими силами,кажется, не одолеть и не выгнать его за дверь в сени, когда одни лишь торговкис молоком и корзинами идут на базар и кричат, как только умеют кричать однилишь торговки, да бегут чиновники в казенную палату, в этот ранний заботливыйчас, проходя по Поперечно – кошачьей, легко столкнуться лицом к лицу сСтратилатовым».
Известно несколько редакций «Неуёмногобубна», где автор оттачивает свой стиль, работая с лексикой и синтаксисом:одним из таких примеров может быть замена общеупотребительного слова «мешочек»на диалектное «тюричек». В позднейшей редакции была произведенаобратная замена лексемы.
· «Зимою он вватном пальто, на шею намотан красный гарусный шарф, летом в сером люстриновомпиджачке и в серой жокейской шапочке с пуговкою, из кармана непременно торчитпестрый платок, под мышкою синий мешочек с сахаром, и всегда калоши».
В основе словесного творчества,считал Ремизов, должен быть русский природный «лад» речи. Поэтому – тоинтерес Ремизова – художника слова, был сосредоточен на разговорной исконнойнародной речи. Поэтому он так внимательно изучал этимологические словари иделовые записи XVII в, он искал «русскую мелодию», стремясьпроникнуть в лексические, фонетические и интонационные законы русского языка.
Работа Ремизова над познанием «природноголада» русской речи была в свое время подхвачена многими русскимиписателями, оказала влияние на их стремление раскрыть богатство русского языка.Бесспорно, что Ремизов повлиял на стиль М. Пришвина, Б. Пильняка, Е. Замятина,А. Толстого.
М. Пришвин вспоминал, что у Ремизовабыла настоящая студия, как у художников, у него была настоящая школа, к немуходили, читали свои рассказы, и многим он так исправлял их, что трудно былоузнать потом, что от учителя. Творчество Ремизова представляет собой уникальноеявление с точки зрения художественного метода, что от ученика [28, c.407].
Глава3. Генезис образа Стратилатова
В своём творчестве А.М. Ремизов частообращался к теме обычного человека (чиновника, мещанина, ремесленника, купца).Особенно интересным представляется изображение чиновника и мещанина в повестях «Крестовыесёстры», «Плачужная канава», «Неуёмный бубен».
«Что есть человек человеку?Человек человеку бревно, стена – человек человеку подлец – человек человеку дух– утешитель. Человек в вечном круге хорового мира, вечная борьба человека с мировымхором за свой голос и действие», – писал Ремизов о главной теме своеготворчества.
В «Неуёмном бубне» Ремизовизобразил провинциальный городок в революционное время. Несмотря на то, чторассказчик открыто не изображает революционных событий и даже не указывает наних, небольшие намёки на них возникают. Например, герои подозревают друг другав «революционности» (например, художник Шабалдаев которогоСтратилатов пустил жить в свой дом): «Правда, места не пролежит, да ведьпо нынешним временам всякого оторопь возьмёт: а что если в портфелишке – то унего не картины, а разрывная бомба или какой – нибудь гремучий студень лежит?»).
В это неспокойное время, наканунесобытий, которые сыграют для каждого человека, живущего в России свою роль,Ремизов показал «маленького человека», обычного служащего канцелярии.
Кто же такой "«маленькийчеловек»? Этот термин прочно закрепился в литературоведении и объединяетбольшую группу литературных персонажей. В русской литературе образ «маленькогочеловека» присутствует уже в литературе ХVП – го века. «Маленький человек» – одна из основныхтем русской литературы. Она появилась в период формирования реалистическогометода. «Маленький человек» – явление социальное, этическое ипсихологическое, это социальный тип человека, который чувствует бессилие переджизнью и всеми трудностями этой жизни. Этот человек унижен и оскорбленвышестоящими людьми. Его вообще могут не считать за человека. «Маленькийчеловек» живет в мире собственных иллюзий и фантазий. Бедный чиновник – одиниз представителей типа «маленького человека». Такие герои возникалина страницах произведений Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского и других русскихписателей. В сознании не только читателя, но и писателя возникли некоторыехудожественные установки, «штампы» осознанно или неосознанновоспроизводимые в новых произведениях. Ф.М. Достоевский продолжил исследованиядуши «маленького человека», углубился в его внутренний мир. Писательсчитал, что «маленький человек» не заслуживает такого обращения,какое показано во многих произведениях, например, в романе «Бедные люди», впервые«маленький человек» заговорил сам.
Им отведено низшее место в иерархииобщества, они ощущают свою ничтожность, их терзает уязвленная гордость, онитерпят нужду, часто становятся объектом насмешек сослуживцев, испытывают страхперед начальством. Они непримечательны внешне: плешь, подслеповатые глаза.
В образе Стратилатова синкретичносплелись обыватель из серого безликой массы и человек – гордец, «неуёмныйбубен», «покоритель мира».
Многие из исследователей отмечалиродство «Неуёмного бубна» с повестями о «маленьком человеке».
В самой первой монографии, вышедшей в 1913 году, А.В. Рыстенко замечает, что Стратилатов во многом напоминает гоголевского Башмачкина [2].
Действительно, если сравнить этих героев, можно увидеть несколько сходных черт:
1) над этими героями насмехаются сослуживцы в канцелярии:
«Молодые чиновники подсмеивались и острились над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия») [8, c.9];
«Собачья старость! – ухмыляясь, говорил Адриан Николаевич, подмигивая из – под очков на своего сослуживца, и говорил так безногий, конечно, больше насмешки ради, чтобы поиздеваться или просто из зависти, ибо всегда был и останется, по меткому определению Ивана Семеновича, обуян бесом» [8, c.9],
2)необычные, фантастические и не доконца выясненные истории их происхождения и появления
а) происхождение
"Откуда и как пошелСтратилатов, в точности не выяснено. Отец его из крепостных – управляющий вимении одного из крупных, впоследствии разорившихся помещиков нашей губернии,некоего Обернибесова, мать обернибесовская крепостная" [8, c.16];
«Уже по самому имени видно, что она когда – то произошла от башмака; но когда, в какое время и каким образом произошла она от башмака, ничего этого не известно» [29];
б) крещение
«Ребенка окрестили, причем он заплакал и сделал такую гримасу, как будто бы предчувствовал, что будет титулярный советник. Итак, вот каким образом произошло все это» [29];
«Уж само крещение было необыкновенно. Крестили его не в купели, а через шапку. И произошло все это при самых исключительных обстоятельствах» [8, c.16].
3)внешняя схожесть (лысина, слепота)
«Само собою, курчавых черных волос, о которых не раз проговаривался Стратилатов, кудрей этих – девьей сухоты и в помине нет; чисто, гладко – плешь во всю голову, от бровей до затылка, вот какая…Иван Семенович утверждает совсем другое: очки, все равно как и калоши, носит он больше для виду, а глаза у него голубые» [8, c.9].
«Итак, в одном департаменте служил один чиновник; чиновник нельзя сказать, чтобы очень замечательный, низенького роста, несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу…» [29],
4) служба в департаменте и суде
«Итак, в одном департаменте служил один чиновник; чиновник нельзя сказать, чтобы очень замечательный» [29];
«К девяти Стратилатов в суде» [8, c.12].
Сам А.В. Рыстенко так говорит озаимствовании Ремизовым черт Башмачкина: «Сама жизнь могла, конечно,подсказать Ремизову эти гоголевские черты, и поэтому я не решился бы защищатьздесь тезис о намеренном заимствовании, склоняясь скорее к мысли о неизменном инепрекращающемся влиянии Гоголя на всякого, прочитавшего его творения» [2,c.56].
В своей статье А.А. Данилевский видитповод для сравнения ремизовской повести со следующими произведениями:
ü  «Невский проспект»Н.В.Гоголя;
ü  «Двойника» Ф.М.Достоевского.
ü  «Бедные люди» Ф.М.Достоевского;
ü  «Человек в футляре» А.П.Чехова.
Работа Данилевского подтверждает тот факт,что герой Ремизова схож и с другими «маленькими людьми» – пример томурассказы Гоголя, повести Достоевского и рассказ Чехова. С образом Стратилатоваэти персонажи связуются как фабульно, так и исключительно портретной схожестью.Так, история «стратилатовской любви» не может не напомнить историюДевушкина к юной девушке и Голядкина, однако, связь прослеживается и фабульно,и портретно.
В «Невском проспекте» такжепрослеживается фабульная связь с историей Стратилатова – любовь, разочарованиеПискарёва и его гибель, портретная связь с Беликовым из «Человека вфутляре» прослеживается в описании героя – Беликов прячется от мира, носитватное пальто, очки.
«Он носил темные очки,фуфайку, уши закладывал ватой, и когда садился на извозчика, то приказывалподнимать верх».
Грета Слобин в своей монографии «ПрозаРемизова» к ряду маленьких людей добавляет Поприщина из «Записоксумасшедшего» Н.В. Гоголя. Круг произведений, к которым восходит образСтратилатова необычайно широк: многие черты могут быть легко угаданы в этомгерое. Иван Семёнович кажется кем – то «слепленным», «сделанным».Многие исследователи замечали, что Ремизов пользуется техникой монтажа, неким «коллажем».
Стратилатов не является исключением:Ремизов выстраивает образ канцеляриста, отсылающего читателя к литературнойтрадиции изображения «маленьких» героев.
А.М. Грачёва в своей работепоказывает, что «Ремизов, следуя распространённому литературному приёмурусской литературы начала XX в.,избрал определённый „литературный код“, использование которогозначительно увеличивало объём „информационного поля“ произведения.Таким „кодом“ стали раскрываемые „проницательным читателем“отсылки на определенную литературную традицию...» [30, c.500].
Круг произведений о бедных чиновникахдостаточно широк. В то же время в повести можно выделить аллюзии, отсылающие кузнаваемым явлениям, эпизодам:
1) любовь («страсть») кмолодой девушке (как у Достоевского, Гоголя);
1) Двойничество(Гоголь);
2) помешательствочиновника из «Записок сумасшедшего» (Гоголь).
Интересным феноменом представляется сложное«двойное» сознание «маленького» человека, котороепредставлено в «Двойнике» Ф.М. Достоевского и вслед за ним уРемизова. Впервые у Достоевского мы встречаем не только униженного, но игордого канцеляриста, который к чему – то стремится, это выражается встремлении хотя бы иногда почувствовать свою ценность как личности. Поприщинмнит себя испанским королем, Макар Девушкин способен к возмущению, Голядкин «гордитсятем, что не большой человек, а маленький,… не интригант… действует невтихомолку».
Особенно глубоко данная чертапсихологии бедного чиновника разработана в «Двойнике» Достоевского.Двойник становится отражением его мечты – он получает общественное признание,любовь дочери своего начальника, Клары Олсуфьевны. Создается двойственный образ«маленького человека», который стремится занять место «большого».Это нашло отражение в построении фразы Голядкина – старшего: он говорит о себекак о человеке «маленьком», униженном, но все же в его словах звучитгордость.
М.М. Бахтин в своей работе «Проблемапоэтики Достоевского» так комментирует феномен Макара Девушкина: «Отношениегероя к себе самому неразрывно связано с отношением его к другому и сотношением другого к нему. Сознание себя самого все время ощущает себя на фонесознания о нем другого, „я для себя“ на фоне „я для другого“[31, c.100]. Эти слова применительны и кГолядкину.
»Двоичность" сознанияпостоянно ощущается на страницах «Двойника», мало того, сознаниеГолядкина постоянно меняется в зависимости от того, в какой он ситуациинаходится:
«Несмотря на то, что время былосырое и пасмурное, он опустил оба окна кареты и заботливо начал высматриватьнаправо и налево прохожих, тотчас принимая приличный и степенный вид, кактолько замечал, что на него кто – нибудь смотрит» [32, c.148].
Разговор с собой: "Дурак ябыл, что не отозвался, – подумал он наконец, – следовало бы просто на смелую ногу и соткровенностью, не лишенною благородства: дескать, так и так, АндрейФилиппович, тоже приглашен на обед, да и только!" [32, c.141].
«Остановившись, герой наш поспешил придать своейфизиономии приличный, развязный, не без некоторой любезности вид иприготовился дернуть за снурок колокольчика» [32, c.139].
Ключевое слово, которое характеризуетГолядкина – «вид». Для каждой ситуации должен быть приготовлен свой,особый вид, своя мимика, свой жест, особая фраза.
«Так как, с своей стороны,господин Голядкин почти всегда как – то некстати опадал и терялся в те минуты,в которые случалось ему абордировать кого – нибудь ради собственных делишексвоих, то и теперь, не приготовив первой фразы, бывшей для него в такихслучаях настоящим камнем преткновения, сконфузился препорядочно, что – топробормотал, – впрочем, кажется, извинение, и, не зная, что далее делать, взялстул и сел» [32, c.147].
Феномен двойного сознания повлиял наструктуру образа канцеляриста Ивана Семёновича Стратилатова, героя повести А.М.Ремизова «Неуёмный бубен». Стратилатов имеет два лица: «я длясебя» и «я для другого».
«Я для себя» – этоотношение к самому себе. «Я для другого» отражает восприятиеперсонажа другими героями. В присутствии начальства Ремизов носит «маску»бедного чиновника, с усердием выполняющего свою работу, в компании знакомых идрузей превращается в балагура и шута, в домашней обстановке (Агапевна)превращается в деспота.
Подобно Достоевскому, Ремизов вводитв рассказ двойника Стратилатова.
«Выронил Иван Семенович вилку,как обухом ударило его по лысине: представился ему вертлявый следовательСтратилатов, вспомнились ему все предчувствия, вся тревога, и так зарябилов глазах, такое сердце взяло, что сам бы себе язык перекусил» [8, c.19];
«И появляется тебе этот самыйс твоей фамилией не в каком – нибудь головоломном фантастическом смысле – неот расстройства и дурного воображения, а самым живым и осязаемым образом, сметрикою и даже с положением, и тут – то подымается проклятая мысль: а чтоесли этот новоявленный – настоящий, а ты – подделка?» [8, c.18];
«Все шло по – хорошему, неслучилось никакого недоразумения, не было путаницы и подмены, и уж собирался,было Иван Семенович к новому году выкинуть из головы все свои опасения иокончательно утвердиться, что он и есть самый настоящий Стратилатов, аследователь – подделка» [8, c.18];
Сравним у Достоевского:
«Ночной приятель его был не ктоиной, как он сам, – сам господин Голядкин, другой господин Голядкин, носовершенно такой же, как и он сам, – одним словом, что называется, двойникего во всех отношениях… .» [32, c.146].
Если у Достоевского страх Голядкинаобусловлен в большей степени потерей веса в обществе, заслонение его другимГолядкиным, то у Ремизова страх Стратилатова обусловлен потерей себя какличности, нежели как утратой своей социальной роли. Если Голядкин чёткопонимает, кто он и кто двойник (особенно выделена непохожесть поведенческаядвух Голядкиных), и для него важно доказать окружающим, кто есть настоящийГолядкин, то Стратилатов сам задаётся вопросом: а кто же настоящий? я или новыйСтратилатов? Это происходит от того, что герой не может разглядеть в себецелостность, индивидуальность, личность, он видит лишь пустой сосуд в виде телас надписью «Стратилатов».
Если двойника Голядкина можнообъяснить сумасшествием и болезнью, то Ремизов чётко говорит, что это нефантастика, что действительно появился новый Стратилатов.
Автор углубляет мотив обезличиваниязаменой героя животным, но только его вещи, которые являются его «социальнымкостюмом» могут выдать в нём человека:
«И если бы вдруг под каким – нибудьволшебным глазом так все изменилось: перескочили бы усики – пушок, долгий нос,малиновый румянец и сама гладкая плешь на другую и совсем непоказанную голову,на полицмейстерскую..., а жигановские усы на председателя..., а сам Стратилатовпревратился бы в какого – нибудь кита, свинью, мышь или белой лебедьюподнялся бы со стаей лебедей, все равно по одному этому синему мешочку икалошам ни с чем его не спутаешь» [8, c.11]. В «Неуёмном бубне» гоголевский приемфантастики писатель доводит до предела: человек превращается в животное,гоголевские сравнения приобретают у Ремизова оттенок гротеска.
Как правило, герои – бедные чиновникипризнаются себе в собственном жалком положении. Например, Голядкин говорит, чтоон хоть человек «маленький», зато не подлец, Девушкин живет «втихомолочку».
В «Неуёмном бубне»Стратилатов не чувствует себя «маленьким». Его отношение кначальству, всяческое подобострастие и желание угодить – игра. Но он не такбесстрашен, как это может показаться. Он боится потерять себя, раствориться вдвойнике, потому что он лишь функция.
Сны играют в творчестве Ремизованемаловажную роль: «Сны Стратилатову снятсяредко, а если уж надоприсниться, то непременно такие дурные, хоть и вовсе спать не ложись.Три сна особенно мучили и изводили Ивана Семеновича».
Автор даёт нам обстоятельный рассказо том, что именно снилось герою:
1 – ой сон: «Снится ему, будтоедет он в золотой колымаге императрицы Елизаветы Петровны, на нем серыйлюстриновый пиджачок, на голове императорская корона и сидит будто он,развалясь, на высоких подушках. В окна мелькают дома с вензелями и везде одноимя, его имя – Стратилатов, бежит народ за колымагою, кричат „ура“, аон себе сидит, развалясь на высоких подушках, ничего не думает, ничего нежелает – блаженствует, „ура“, Стратилатов!» [8, c.24].
Этот сон показывает намдействительные желания Стратилатова, его устремления быть царём, быть тем, ктовыше всех; вторая же часть сна рассказывает нам на то, кем является Стратилатов– его впрягают в лошадь как скотину вытаскивая на мороз. Это тоже указывает наобезличивание героя, подсознательную боязнь стать животным, потерять своё «я».
2 – ой сон:
"… Снится ему, будто сидит он всвоем царском кресле… перед чудесным зеркалом и, отраженный шестнадцать раз,любуется на себя и вдруг замечает, что нос его скосился на сторону, и уж неузнает себя; одна ноздря маленькая, меньше игольного ушка, другая огромная,шире шапки – горло сквозь ноздрю видно" [8, c.25].
Анализ мотива зеркала очень важен дляэтого сна: зеркало является тем пространством, в котором наедине с собой онпытается в действительности рассмотреть себя, увидеть, наконец, свое я.Убедиться, что он прекрасен и действительно достоит царского кресла, но вместоэтого, зеркало показывает Стратилатову иного человека, совсем не похожего насебя.
Зеркало отображает уродство: каквнутреннее, так и физическое, еще в описании героя мы видим внешнее уродствоСтратилатова, уродство из – за огромных ушей.
"Уши большие – ушан,спору нет, но посмотрите, когда спит Иван Семенович, войдите незаметно в егоспальню, когда после обеда, распластавшись на продавленном тюфяке и головузакинув на промасленную, как блин, подушку, лежит он на своей колченогойжелезной кровати, они и совсем ничего: разлопушатся листом по подушке" [8,c.8 – 9].
Гиперболизация частей тела (ушей иноса) даёт основания называть Стратилатова «уродом», и уродство этопрежде всего потеря себя, искажение и преломление всего человеческого.
3 сон: «Третий сон самыйстрашный, страшнее колымаги и носа. Снится ему, что он маленький и живапокойница мать. Матери, будто недосуг: надо тесто ставить, блины печь и не ходячие,а жилые блины, как на поминках(...) Капли холодные, тяжелые, упалаодна на переносицу, потекла по носу да в рот, а за ней другая. Богородице,Дево, радуйся, хочет выговорить Иван Семенович и вместо Богородицыначинает из „Гаврилиады “: В шестнадцать лет невинноесмиренье… И в ужасе кричит, и кричит, и знает, что глубок погреб – неуслышат голоса, да само нутро кричит. И все эти страшные сны снились ему почему– то под двунадесятые праздники, в простые же будние дни обыкновенно ничего неснилось» [8, c.25].
Ремизов мимоходом даёт маленькуюдеталь о том, что «почему – то под двунадесятые праздники, в простые жебудние дни обыкновенно ничего не снилось», но это уточнение имеет большоезначение для понимания характера героя: Стратилатов чувствует потерю себя, онне знает, что для него важнее: молитва или чтение «Гаврилиады»,которая кощунственна по своей сути. Что – то иное руководит им, что имеет надним большую власть, не может отпустить.
Известно, что и финал повести тесносвязан с этим сном: сон становится явью, воплощается в жизнь, обнажает героя: «Жоховхихикал, что вовсе не Богородицу, а будто стихи какие – то, – и какподкошенный повалился; пот выступил на переносице, и покатилась капля поносу, капля за каплею, выбрало у него свет – потемнело, и отошел в вечнуюжизнь» [8, c.61].
«Я для себя» характеризует героякак человека порочного: скупой, развратный балагур, требующий к себе внимания,а иногда и беспрекословного угождения (Агапевна). Он чувствует себя дворянином(«он – дитя дворянское»), создаёт миф о благородном происхождении,который может позволить почувствовать себя выше других, «царём».Мотив царственности прослеживается и во снах, и наяву: портреты царей настенах, царское кресло, «чернильница в виде императорской короны»(перекличка с Поприщиным).
Стратилатов – ловкий предприниматель,экономия сахара и спекуляция вещами с рынка чётко могут представить читателюего способности «вести дела».
«Еще в свои молодые годы занялсяИван Семёнович промыслом – продажею старинных вещей. Купить удавалось емувсегда задешево ..., пока другие зевали, брал без всяких проволочекоблюбованную вещь, а затем сбывал ее за хорошую цену столичным скупщикам»[8, c.12]. Стратилатов – накопитель,несмотря на низкое жалование, он умеет и любит копить деньги. Деньги – возможностьвозвыситься над человеком, купить уважение и любовь.
Таким образом, переклички спроизведениями Достоевского, образует в «Неуёмном бубне» двойной идиаметрально противоположный образ жизни Стратилатова. Стратилатов живёт двежизни – одну для себя, другую – для посторонних, образуется два лика героя.
Один – типичный «маленький человек»(обнаружена связь с героями Достоевского и Гоголя), другая – развратная,мелочная, горделивая жизнь подлеца и развратника. Созданием этого образаРемизов в своём творчестве углубляет и расширяет границы «маленькогочеловека», добавляя Стратилатова в ряд литературной традиции «маленькихлюдей».
Если рассматривать трансформациюобраза Стратилатова, то можно заметить, что фабульное развитие представляет собойчереду «масок», которые сменяют друг друга: «униженный» чиновник,ловкий делец, «истинный» христианин. Выбор маски обусловлен тем, ктоперед ним, перед кем можно «сыграть», какой репертуар можно выбрать,т.е выбор маски зависит от конкретной ситуации – от «зрителя», «партнёра»по эпизоду.
Перед начальством, старшими по чину –он униженный чиновник, ведёт себя так, как подобает мелкому переписчику:подобострастно и усердно выполняет свои обязанности в канцелярии, здесь он самБашмачкин.
Но лишь меняются декорации, уходит «главныйзритель», «лишь только секретарь уедет с докладом» [29], однамаска сменяет другую – он начинаешь шутить, балагурствовать.
Стратилатов посещает публичный дом,но это тщательно скрывается, там Стратилатов – служитель «эроса», сладострастник.
При всём при этом Стратилатованазывают добропорядочным человеком, христианином: горожане его хвалят «заблагообразие… и примерность, за жизнь… скромную и воздержанную...» [8,с.13].
В присутствии приятеля Зимарева,антиквара, он превращается в истинного ценителя драгоценностей и редкойстарины.
Деспот, тиран и угнетатель – такможно охарактеризовать Стратилатова его домочадцы, Агапевна, раболепно служащаяему беспрекословно именуется им «наказанием», которое посылает емуГосподь.
Каждый персонаж знает Стратилатоватолько с какой – то одной стороны, с одной «маски», которую оннадевает для своей цели.
Образ Ивана Семёновича непсихологичен.Писатель не стремится глубоко проникнуть в его внутренний мир, используяпсихологизм, образ мог стать слишком целостным, у него мог бы появитьсяхарактер, которого у него нет и быть не может. Стратилатовское актёрствостановится отражением его внутренней пустоты. A.M. Ремизов же,объединяя различные личины, создаёт образ «механический». Подобнуюмеханичность можно наблюдать в «Истории одного города»,механистичность становится чертой, характеризующей градоначальников городаГлупова. Им чужды любые естественные проявления человеческой природы, это люди– автоматы, стремящиеся все живое вокруг уничтожить, землю превратить впустыню, а людей в безликие тени. Хотя Иван Семёнович Стратилатов постоянноменяет маски, но в то же время М.Г. Филиппова обратила внимание: постояннойостаётся определяющая черта его характера – «неуёмность»[филлипова, с.63].
Он " обуян бесом"[]. Такови Стратилатов: если он боится начальника – то вплоть до забвения собственногоимени, если на толкучке высматривает старинные вещи, то особенно тщательно,если «соблюдает» христианские заповеди – то особенно ревностно, еслилюбит женщину – то всем своим существом. Приём гиперболы подчёркиваетнеестественность, нарочитость в поведении персонажа, как следствие – размытостьобраза. Создаётся впечатление, что эти маски противоречат друг другу, но каким– то образом всё же уживаются в одном человеке. Внешний облик Ивана СемёновичаСтратилатова напоминает яркий грим уличных лицедеев: «Как яйцо круглый иполный, во всю щеку румянец, да такой румяный – малина, а губы – сирень – цвет,другого не подберёшь, и над губою – пушок либо так углём по губе кто провел, смасленицы осталось, нос – его за три версты увидишь – длинный, и всё такоесытое да наливное, сахарное» [].
По словам Г.Н. Слобин, «этотнасмешливый портрет сильно стилизован, как красочный народный лубок»[].Стратилатов напоминает клоуна. А.А. Данилевский обратил внимание, что «походу повествования герой, равно как и некоторые части его тела уподобляютсяфаллосу» [Данилевский, С.147]. Исследователь связал образ Ивана Семёновичас античными эротическими культами.
Таким образом, перед читателемвозникает герой – шут: его «сцена» – уличный балаган, его «спектакль»– пошлая история старого мужа, брошенного молоденькой любовницей, его «грим»,костюм больше напоминают масленичное ряжение. Попытка прокомментироватьназвание повести предпринята лишь в монографии Г.Н. Слобин [24, с.59]. Пословам исследовательницы, заглавие «Неуёмный бубен» отсылает читателяк шаманской культуре, образ главного героя спроецирован на шамана, чтоподтверждают многочисленные аллюзии на шаманизм: «шаманский транс», вкоторый впадает Стратилатов, увлеченно декламируя эротическую поэму илиочередной анекдот, сопровождающие его «звукоподражания, завораживающиеритмы, признаки одержимости»: атриzуты шаманских ритуалов – образ волшебного коня, бубен [8, c.14]. Заглавие ремизовской повестисвязано с сущностью образа и отсылает к шутовству. Значение слова «бубен»общеизвестно: «музыкальное орудие, в роде барабанов, литавров».Шумные карнавальные представления, как правило, сопровождались игрой намузыкальных инструментах (бубнах, сопелях и пр.). Упоминания о бубне (илитамбурине) как атрибуте «весёлых людей» встречаем и в трудеВеселовского. Итак, заглавие играет роль метафоры, символизирующейнеугомонность Стратилатова. Шутовство становится знаком внутренней пустотычеловека, потери духовности, распада личности на множество внешних личин.
 Списокиспользованной литературы
1.  Ильин И.А. О тьме и просветлении.Книга художественной критики: Бунин. Ремизов. Шмелев/И. Ильин, — М.: Скифы,1991.
2. Рыстенко А.В.Заметки о сочинениях Алексея Ремизова: Тт. I -V2I. — Спб.: Шиповник, 1911 — 1912 г / А.В. Рыстенко. — Одесса: «Экономическая» типография, 1913.- 114 с.
3. Вашкелевич X. Канцелярист обезьяньего царя Асыки иего Обезвелволпала / X.Ващкелевич // Русская мысль. -1991.-8 нояб.
4. Слобин Г Н. ПрозаРемизова 1900-1921 / Г. Слобин; пер. с англ. Г.А. Крылова. — СПб.:Академический проект, 1997. — 206 с.
5. Грачёва А.М.Алексей Ремизов и древнерусская культура /А.М.Грачёва. — СПб.,- 2000.-258с.
6. Доценко С.Н.Проблемы поэтики A.M. Ремизова: Автобиографизм какконструктивный принцип творчества / С.Н. Доценко. — Tallinn: Trsni Kirjastus, 2000. -161с.
7. Каталин С. Судьбабез судьбы: Проблемы поэтики Алексея Ремизова / Каталин Сёке.- Budapest: EFO, 2006. — 154 с.
8.  Ремизов А.М. Крестовые сестры:Повести и рассказы / А.М.Ремизов. – М.: Эксмо, 2008. – 640 с. – (Русскаяклассика).
9.  Великомученик ФёдорСтратилат //www.sedok.narod.ru /d_files/fr572.htm
10. Энциклопедиясимволов, знаков, эмблем / под редакцией В.Андреева. – М.: Локид, 2000.- 576с.
11. Откровение ИоаннаБогослова: 8-10,11(цитируется из электронного издания).
12. Второзаконие14:11,12(цитируется из электронного издания)
13. Панченко, А.М.Смехкак зрелище / Д.С.Лихачев, А.М Панченко, Н.В Понырко //Смех в Древней Руси. — Л.: Наука, 1984.
14. Пропп В.Я.Проблемы комизма и смеха: ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказке оНесмеяне) / В.Я. Пропп.-М.,2006.
15. Ростова Н.Человекобратной перспективы / Н. Ростова; под ред. Ф.И.Гиренка. – М.: МГИУ, 2008.
16. Иоанн Златоуст.Беседа 6 на Евангелие из Матфея (цитируется из электронного издания).
17. Евангелие отЛуки, 6:25(цитируется из электронного издания)
18. Лотман Ю.М.,Успенский, Б.А. Новые аспекты изучения культуры Древней Руси / Ю.М. Лотман //Вопросы литературы.-1977.- №3.-С.145-178.
19. Евангелие отМатфея,6:22,23(цитируется из электронного издания).
20. Цивьян Т. Ремизови его языковые эксперименты / Т. Цивьян // Русистика. Славистика.Индоевропеистика. — М., 1996. — С. 690 -703.
21. Ржевский Л.Встречи и письма // Грани. — 1990. — №156. — С. 73-83.
22. Измайлов А.Пёстрые знамёна: Литературные портреты безвременья / А. Измайлов. -М.: Тв-воД.И. Сытина, 1913.-512 с
23. Грачева A.M. Повесть A.M. Ремизова «Савва Грудцын»и ее древнерусский прототип / A.M. Грачева // ТОДРЛ. — Л., 1979. — XXX2I. С. 388-400.
24. Святополк-МирскийД. Из книги «История русской литературы с древнейших времен до 1925 года»// Ремизов А.М., Зайцев Б.К. Проза — М.,1997.
25. Ремизов А.М.Пляшущий демон. Танец и слово. — Париж, 1949.
26. Мочульский К. В.О творчестве Алексея Ремизова // Русская речь. 1992. № 5. С. 30-34.
27. Кодрянская Н. Ремизовв своих письмах. — Paris, 1977.
28. Соколов А.Г.История русской литературы конца XIX — начала XX века. Москва, «Высшая школа»,2000.
29. Гоголь Н.В.Шинель [Электронный вариант]. Режим доступа:www.ebookshelf.ru/writer/gogol-61905/shinel-171614/ Загл.с экрана.
30. Грачёва A.M. Апокалипсисы Алексея Ремизова («Пятая язва» и «Плачужнаяканава») / A.M. Грачева // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10-ти т. — Т. 4. — М.: Русская книга, 2000.
31. Бахтин М. М.Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и реннесанса / М.М. Бахтин.-М.: Худ. лит-ра, 1990. — 428с.
32. Достоевский Ф.М.Двойник / Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 15 Т. Л., 1988. Т.1.С.147-295.Библиографический списокИсточники
33. Второзаконие14:11,12.
34. Гоголь Н.В.Шинель [Электронный вариант]. Режим доступа:www.ebookshelf.ru/writer/gogol-61905/shinel-171614/ Загл.с экрана.
35. Достоевский Ф.М.Двойник / Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 15 Т. Л., 1988. Т.1.С.147-295.
36. Евангелие отЛуки, 6:25
37. Евангелие отМатфея,6:22,23.
38. Иоанн Златоуст.Беседа 6 на Евангелие из Матфея.
39. Откровение ИоаннаБогослова: 8-10,11.
40. Ремизов А.М.Крестовые сестры: Повести и рассказы / А.М.Ремизов. – М.: Эксмо, 2008. – 640 с.– (Русская классика).
41. Ремизов А.М.Пляшущий демон. Танец и слово. — Париж, 1949.
Научная и критическая литература
42. Андреев Ю Пути иперепутья Алексея Ремизова /Андреев Юрий // Вопросы литературы.-1978, №5.-С.25-29.
43. Бахтин М. М.Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и реннесанса/М.М.Бахтин.- М.: Худ. лит-ра, 1990.-428с.
44. Гальченко О.Сказочник Андрей Ремизов и Святая Русь / О.Гальченко // Север. — 2004. — №11-12.- С.193.
45. Грачёва, А.М.Алексей Ремизов и древнерусская культура /А.М.Грачёва. — СПб.,- 2000.-258с.
46. ГрачёваА.М.Древнерусские повести в перессказах А.М. Ремизова / А.М.Грачёва // Русскаялитература.-1988-№3.-С.110-117.
47. Данилевский А.А. Mutato nomine de te fabula narrator / А.А.Данилевский// Учёные запискиТартуского университета. — Тарту, 1986.-Вып.735.-С.146-167.
48. Данилевский А.А.Герой А.М.Ремизова и его прототип / А.А.Данилевский // Ученые записки Тартуского университета. — Тарту, 1987.-С.Вып.748.- С.150-165.
49. Доценко С.Н.Нарочитое безобразие: эротические мотивы в творчестве А.Ремизова / С.Н. Доценко/Литературное обозрение.-1991.-№11.-С.72-74.
50. Иванов С.Похабство, буйство и блаженство/С. Иванов//Родина.-1996.-№1.-С.101-105.
51. Козьменко М.В Мири герой А.Ремизова / М.В.Козьменко // Научные докладывысш.школы.Филол.науки.-1982.-№1.-С.23-38.
52. Живаков И.Искатель снов и сновидения/ И.Живаков //Наука и жизнь.-2001.-№10.-С.65.
53. Кучкина О.Ремизов/О.Кучкина//Литература.-1996.-№39.-С.13-15.
54. Лотман Ю.М.,Успенский, Б.А. Новые аспекты изучения культуры Древней Руси / Ю.М. Лотман //Вопросы литературы.-1977.- №3.-С.145-178.
55. Мильков Д. Прошувсех, примите моё!/Д.Мильков//Звезда.-1998.-№7,-С.189-202
56. Минц З.Г Онекоторых «немифологических» текстах в творчестве русских символистов/З.Г. Минц// Учёные записки Тартуского университета. — Тарту, 1979.- Вып.749.-С.76-120
57. Михайлов А.И.Сказочная Русь Алексея Ремизова/А.Михайлов / Русская литература,1996.-№4.-С.50-54
58. Мочульский К. В.О творчестве Алексея Ремизова // Русская речь. 1992. № 5. С. 30-34.
59. Никоненко С.Алексей Ремизов/ С.Никоненко //Новая Россия.-1997.-№ 3. — С.120-125
60. Обатнина Е. ЦарьАсыка и его подданные. Обезьянья Великая и Вольная Палата А. М. Ремизова влицах и документах/Е.Обатнина.- Издательство Ивана Лимбаха,-2001.-252с.
61. Обатнина Е.Эротический символизм А. Ремизова /Е.Обатнина // Новое литературноеобозрение.-2000.-№3.- С.199-210.
62. Орлова С. АлексейРемизов. Скоморох, колдун, юродивый/ Между былью и небылью / С.Орлова // Новоевремя.-2000.-№31.-С.37-39.
63. Паламарчук П.Г.Москва или Третий Рим? Восемнадцать очерков о русcкой ​истории и словесности / Паламарчук Петр Георгиевич — М.:Современник​, 1991
64. Пигин А.В.Повесть А.М. Ремизова «Соломония» и её древнерусский источник / А.В.Пигин //Русская литература.-1989.-№2
65. Панченко А.М.Смехкак зрелище / Д.С.Лихачев, А.М Панченко, Н.В Понырко //Смех в Древней Руси. –Л: Наука, 1984.
66. Пропп, В.Я.Проблемы комизма и смеха: ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказке оНесмеяне) / В.Я. Пропп.-М.,2006.
67. Ржевский Л.Встречи и письма // Грани. — 1990. — №156. — С. 73-83.
68. Ростова Н.Человек обратной перспективы / Н. Ростова; под ред. Ф.И. Гиренка. – М.: МГИУ,2008
69. Рынкова И. Феноменюродства: проявления и особенности / И. Рынкова // Народное творчество. -2006.-№4.-С.12-14
70. Символы, знаки,эмблемы: энциклопедия / под ред. В.Л. Телицина. – М.: Рипол Классик, 2005.
71. Федякин С. СловоАлексея Ремизова/С.Федякин//Литература.-1997.-№10.-С.4-7.
72. Чалмаев В.Потерянный бриллиант / В.Чалмаев / Литературная Энциклопедия символов, знаков,эмблем / под редакцией В.Андреева. – М.: Локид, 2000.- 576с.
73. Юдин А.В. Русскаянародная духовная культура /А.В.Юдин.-М.: Высшая школа, — 2000. — 416 с.
Интернет-источники
74. ВеликомученикФёдор Стратилат [Электронныйресурс] Режим доступа: //www.sedok.narod.ru/d_files/fr572.htm. Загл. с экрана.
75. Ильин И.АТворчество А.М. Ремизова. [Электронный ресурс] Режим доступа: www.rvb.ru/remizov/03crit/ilyin/ilyin_remizov_text.htm. Загл. с экрана.
Справочнаялитература
76. Символы, знаки,эмблемы: энциклопедия / под ред. В.Л. Телицина. – М.: Рипол Классик, 2005.
77. Энциклопедиясимволов, знаков, эмблем / под редакцией В.Андреева. – М.: Локид, 2000.- 576с.
 Учебнаяи методическая литература
78. Бушуева СИ. Литературнаясказка в прозе A.M. Ремизова / С.И. Бушуева //Литературная сказка: история, теория, поэтика. — М., 1996. — С 17-20.
79. Вашкелевич X. Алексей Ремизов «В плену»(Истоки художественного метода) / X. Ващкелевич // Алексей Ремизов: исследования и материалы. — СПб., 1994.
80. Вашкелевич X. Канцелярист обезьяньего царя Асыки иего Обезвелволпала / X.Ващкелевич // Русская мысль. -1991.-8 нояб.
81. Виноградов В.В.Гоголь и натуральная школа / В.В. Виноградов. — Л.: Образование, 1925. — 76 с.
82. Горный Е.А. «Бедоваядоля» A.M. Ремизова (К истолкованию заглавия) / Е.А. Горный // Трудыпо русской и славянской филологии: Литературоведение. 1. (Новая серия). -Тарту,1994. — С. 168 — 175.
83. Горный Е.А.Заметки о поэтике A.M. Ремизова: «Часы» / Е.А.Горный // В честь 70-летия профессора Ю.М. Лотмана: сб. статей. — Тарту, 1992.-С.192-209.
84. Грачёва A.M. Алексей Ремизов и древнерусская культура / A.M. Грачева. — СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. — 334 с.
85. Грачёва A.M. Апокалипсисы Алексея Ремизова («Пятая язва» и «Плачужнаяканава») / A.M. Грачева // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10-ти т. — Т. 4. — М.: Русская книга, 2000.
86. Грачева A.M. Басни, кощуны и миракли русской культуры («Мышкинадудочка» и «Петербургский буерак») / A.M. Грачева //Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10-ти т. Т. 10. — М.: Русская книга, 2002.
87. Грачева A.M. Жизнь и творчество Алексея Ремизова / A.M. Грачева // Ремизов A.M. Собр. соч.: В10-ти т. Т. 1. — М.: Русская книга, 2000. — С. 8-30.
88. Грачева A.M. Между Святой Русью и Советской Россией. Алексей Ремизов вэпоху Второй русской революции / A.M. Грачева // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10-ти т. Т. 5. — М.: Русская книга, 2000. — С. 589 -604.
89. Грачева A.M. Множественность миров в книге А. Ремизова «Подстриженнымиглазами» / A.M. Грачева // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10-ти т. Т. 8. — М.: Русская книга, 2000. — С. 528 — 537.
90. Грачева A.M. О человек, Боге и о судьбе: Апокрифы и легенды АлексеяРемизова / A.M. Грачева // Ремизов A.M. Собр. соч.: в10-ти т. — Т. 6. — М.: Русская книга, 2001. — С. 650 — 663.
91. Грачева A.M. Повесть A.M. Ремизова «Савва Грудцын»и ее древнерусский прототип / A.M. Грачева // ТОДРЛ. — Л., 1979. — XXX2I. С. 388-400.
92. Данилевский А.А.Герой A.M. Ремизова и его прототип / А.А. Данилевский // Актуальныепроблемы теории и истории русской литературы. — Тарту, 1987. — Вып. 748. — С.150 — 165.
93. Данилевский А.А. Mutatio nomine de te fabula narrator / A.A. Данилевский //Уч. зап. Тарт. гос. ун-та. — Тарту, 1986. — Вып. 735. — С. 137-149.
94. Данилова И.Ф. Осказках Алексея Ремизова / И.Ф. Данилова // Ремизов A.M. Собр. соч.: В10-ти т. Т. 2. — М.: Русская книга, 2000. — С. 611-617.
95. Дневник АлексеяРемизова 1941 года / вступ. статья, подгот. текста, комментарии A.M. Грачевой // Блоковский сборник XVI: Александр Блок и русская литература первой половины XX века. -Тарту, 2003. — С. 184-
96. Доценко С.Н. «Автобиографическое»и «апокрифическое» в творчестве А. Ремизова / С.Н. Доценко // АлексейРемизов: исследования и материалы. — СПб., 1994. — С. 33 — 40.
97. Доценко С.Н. «Воробьинаяночь» Алексея Ремизова / С.Н. Доценко // Русская речь. — 1994. — № 2. — С.103 — 106.
98. Доценко С.Н.Нарочитое безобразие / С.Н. Доценко // Литературно обозрение. — 1991. — № 11. — С. 72 — 75.
99. Доценко С.Н.Проблемы поэтики A.M. Ремизова: Автобиографизм какконструктивный принцип творчества / С.Н. Доценко. — Tallinn: Trsni Kirjastus, 2000. -161с.
100. Измайлов А.Пёстрые знамёна: Литературные портреты безвременья/ А. Измайлов. -М.: Тв-воД.И. Сытина, 1913.-512 с.
101. Каталин С. Судьбабез судьбы: Проблемы поэтики Алексея Ремизова / Каталин С.- Budapest: EFO, 2006. — 154 с.
102. Кодрянская Н.Алексей Ремизов / Н. Кодрянская. — Париж, 1959.
103. Кодрянская Н.Алексей Ремизов своих письмах / Н. Кодрянская. -Париж, 1977.-416 с.
104. Козьменко М.В. «Лимонарь»как опыт реконструкции русской народной веры / М.В. Козьменко // АлексейРемизов: исследования и материалы. — СПб., 1994. — С. 26 — 32.
105. Козьменко М.В. Мири герой Алексей Ремизова (к проблеме взаимосвязи мировоззрения и поэтикиписателя) / М.В. Козьменко // Филологические науки. -1982. — № 1. -С. 24-30.
106. Лихачев Д.С.Русское искусство от древности до авангарда / Д.С. Лихачев. — М.: Искусство,1992. — 407с.
107. Лихачев Д.С. Смехв Древней Руси / Д.С. Лихачев, A.M. Панченко, Н.В. Понырко. — Л.:Наука, 1984. — 295 с.
108. Манн Ю.В. ПоэтикаГоголя / Ю.В. Манн. — М.: Художественная литература, 1978. — 398 с.
109. Минц З.Г. Кизучению периода «кризиса символизма» (1907-1910) / З.Г. Минц // МинцЗ.Г. Поэтика русского символизма. СПб., 2004. С. 207-
110. Минц З.Г. Онекоторых «неомифологических» текстах в творчестве русскихсимволистов / З.Г. Минц // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. — СПб., 2004.- С. 59 — 96.
111. Михайлов А.И. Основидениях в творчестве Алексея Ремизова и Николая Клюева / А.И. Михайлов //Алексей Ремизов: исследования и материалы. — СПб., 1994. — 89 — 103.
112. Михайлов А.С.Сказочная Русь Алексея Ремизова / А.С. Михайлов // Русская литература. — 1995.- № 4. — С. 50-67.
113. Обатнина Е.Р. A.M. Ремизов: личность, творчество, художественный опыт:автореф.… докт. филол. наук / Е.Р. Обатнина. -СПб., 2006.
114. Обатнина Е.Р. «Магическийсимволизм» Алексея Ремизова / Е.Р. Обатнина // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10 т. Т. 3. — М., 2000. — С. 573 -591.
115. Обатнина Е.Р. Мифо Гоголе начала XX века и «Огоньвещей» Алексея Ремизова / Е.Р. Обатнина // Алексей Ремизов: исследования иматериалы. — СПб., 1994. — С. 129 — 141.
116. Обатнина Е.Р. ОбезьяньяВеликая и Вольная Палата Алексея Ремизова/ Е.Р. Обатнина // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10 т. Т. 5. — М., 2000.- С. 641-651.
117. Обатнина Е.Р.Творчество памяти. Мифологическое пространство художественной прозы АлексеяРемизова / Е.Р. Обатнина // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10-ти т. Т. 7. — М.:Русская книга, 2002. -С. 476-501.
118. Обатнина Е.Р.Царь Асыка и его подданные. Обезьянья Великая и Вольная Палата A.M. Ремизова в лицах и документах / Е.Р. Обатнина. — СПб.:Изд-во Ивана Лимбаха, 2001.-384 с.
119. Раевская-ХьюзО.П. Волшебная сказка в книге А. Ремизова «Иверень» / О.П.Раевская-Хьюз // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10-ти т. Т. 8. — М.:Русская книга, 2000. — С. 604-614.
120. Розанов Ю.В.Алексей Ремизов и «русский Париж» / Ю.В. Розанов // Французскаякультура в русской провинции. Материалы чтений. — Вологда, 2000. — С. 35-40.
121. Розанов Ю.В.Драматургия Алексея Ремизова и проблема стилизации в русской литературе начала XX века: автореф.… канд. филол. наук/ Ю.В. Розанов; Вологод. пед. ун-т. — Вологда, 1994. — 25 с.
122. Розанов Ю.В.Зырянский миф Алексея Ремизова / Ю.В. Розанов // Рябининские чтения — 2007:материалы V науч. конф. по изучению народнойкультуры Русского Севера. — Петрозаводск, 2007. — С. 435 — 437.
123. Розанов Ю.В. ИудаИскариот в трактовке Алексея Ремизова / Ю.В. Розанов // Библейские мотивы иобразы в русской литературе. -Вологда, 1995. — С. 43 — 51.
124. Розанов Ю.В.Научная книга в творческом сознании А.М Ремизова / Ю.В. Розанов // АлексейРемизов: исследования и материалы. — СПб. — Салерно, 2003. — С. 33 — 42.
125. Розанов Ю.В.Северный маршрут Алексея Ремизова: поэзия и правда / Ю.В. Розанов // Вопросылитературы. — 2004. — С. 70 — 84.
126. Рыстенко А.В.Заметки о сочинениях Алексея Ремизова: Тт. I -V2I. — Спб.: Шиповник, 1911 — 1912 г / А.В. Рыстенко. — Одесса: «Экономическая» типография, 1913.- 114 с.
127. Святополк-МирскийД. Из книги «История русской литературы с древнейших времен до 1925 года»// Ремизов А.М., Зайцев Б.К. Проза — М.,1997.
128. Слобин Г Н. ПрозаРемизова 1900-1921 / Г. Слобин; пер. с англ. Г.А. Крылова. — СПб.:Академический проект, 1997. — 206 с.
129. Тырышкина Е.В.Интерпретация Апокалипсиса в Крестовых сестрах A.M. Ремизова / Е.В.Тырышкина // Slavia orientalis. — Т. XL2. -1993.-Nr.1.-P. 59-70.
130. Цейтлин А.Г.Повесть о бедном чиновнике Достоевского (к истории одного сюжета) / А.Г.Цейтлин. — М.: Типограф. Московского армян, литер.-худож. кружка, 1923. — 62 с.    
131. Цивьян Т. Оремизовской гипнологии и гипнографии / Т. Цивьян // Серебряный век в России. — М., 1993. — С. 199 — 238.
132. Цивьян Т. Ремизови его языковые эксперименты / Т. Цивьян // Русистика. Славистика.Индоевропеистика. — М., 1996. — С. 690 -703.
133. Чалмаев В.А.Власть судьбы / В.А. Чалмаев // Литература в школе. — 1993. — № 3. — С. 32-41.