Министерство культурыРоссийской Федерации
Федеральное государственноеобразовательное учреждение
высшего профессиональногообразования
Санкт-петербургскийгосударственный университет
Культуры и искусств
Библиотечно-информационныйфакультет
Кафедра литературы
Курсовая работа
Курс:Русская литература ХХ века
Тема:Интерпретация свободы в понимании Довлатова
Санкт-Петербург 2011
Введение
В этой работе нами будетисследована проблема этического выбора литературногопоколения 60-х годов XXвека.С рождением Советской империи наши соотечественники лишились многих прав. Системакак бы ненавязчиво разделила всю землю на «Мир» и «Антимир», тем самым не позволяячеловеку чувствовать «духовного».
Большинство творческих людейтого времени в своих работах противопоставляли одно другому, но совершенно другуюверсию предложил человечеству в 70-х годах XX века писатель Сергей Довлатов. Оннашел возможность сосуществования двух миров в рамках анекдота и абсурда. Причемдо него на таком масштабном уровне сделать этого не удавалось никому. Довлатов жепопытался отыскать компромисс и дать возможность сосуществовать двум мирам под однойкрышей. Мало кто видел в Сергее Довлатове писателя-примиренца, писателя, в чьемнравственно-этическом опыте проявилось не осуждение мира и человека как несовершенныхи негативных сущностей, а принятие их такими, какие они есть.
Эта работа ставит своейцелью рассмотреть творчество Сергея Довлатова с точки зрения свободного от ограниченийписателя. Также мы попробуем разглядеть за стилистическими и поэтическими особенностямиего прозы стремление нравственно оправдать мир и человека, в нем живущего, не разделяядействительность на «Мир» и «Антимир», а дать им возможность полностью реализоватьсебя в условиях абсурда. На самореализацию имеет право Добро и Зло, и плохой человеки хороший.
Также цель этой работы показатьсвободу в понимании Сергея Довлатова, его отношение к герою и стилю, к жизни, вотношении к тексту и читателю.
Для раскрытия данной проблемы,во-первых, необходимо рассмотреть понятие «свободы» в различные времена историичеловечества, в понимании классиков русской литературы, а затем и в понимании литераторовXX века.
Во-вторых, необходим обзорс исторической точки зрения, т. е. следует учесть политическую ситуацию в Россииво второй половине XXвека,а именно в 60-80 годы.
В-третьих, немаловажнойявляется и биография Сергея Довлатова, рассказанная как им самим, так и его современниками.
И, конечно, анализ прозыСергея Довлатова. Рассмотрим его отношение к своим героям, права и особенности егогероев. Также рассмотрим стилистические особенности произведений Сергея Довлатова,подход с точки зрения языка и восприятия мира.
1.Интерпретация понятия«свобода»
Свобода не легка,как думают ее враги, клевещущие на нее, свобода трудна, она есть тяжелое бремя.И люди легко отказываются от свободы, чтобы облегчить себя… Все в человеческойжизни должно пройти через свободу, через испытание свободы, через отвержение соблазновсвободы.
Николай АлександровичБердяев
Проблема свободы – однаиз наиболее важных и сложных проблем, волновавшая многих мыслителей не одно тысячелетие.Можно сказать, что это своего рода загадка, которую из века в век пытаются разгадатьмногие поколения людей. Само понятие свободы заключает в себе подчас самое непредсказуемоесодержание, это понятие очень многогранно, ёмко, исторически изменчиво и противоречиво.Говоря о сложности идеи свободы, Гегель писал: «Ни об одной идее нельзя с такимполным правом сказать, что она неопределенна, многозначна, доступна величайшим недоразумениями потому действительно им подвержена, как об идее свободы».
Свидетельством смысловой«подвижности» и «неконкретности» понятия служит тот факт, что возникает в разныхобластях науки. В философии «свобода», как правило, противостоит «необходимости»,в этике – «ответственности», в политике – «порядку». Да и сама содержательная интерпретацияслова содержит разнообразные оттенки: она может ассоциироваться как с полным своеволием,так и с сознательным решением, как с тончайшим мотивированием человеческих поступков,так и с осознанной необходимостью.
В каждую эпоху проблемасвободы преподносится и решается по-разному, нередко в противоположных смыслах,в зависимости от характера общественных отношений, от потребностей и историческихзадач. Философия свободы человека была предметом исследования различных направлений:Канта и Гегеля, Шопенгауэра и Ницше, Сартра и Ясперса, Бердяева и Соловьева.
Свобода – одна из неоспоримыхобщечеловеческих ценностей. Однако даже самые радикальные умы прошлого, выступавшиев её защиту, полагали, что свобода не абсолютна. Предоставление индивиду права распоряжатьсясобственной жизнью может обратить наш мир в мир хаоса. В индивиде сильны инстинктысвоеволия, эгоизма, разрушительности. Свобода хороша, пока человек умеряет своипорывы. Человеческая свобода имеет свои противоречия.
Например, еще Гете писал:«Свобода – странная вещь. Каждый может легко обрести ее, если только он умеет ограничиватьсяи находить самого себя. И на что нам избыток свободы, который мы не в состояниииспользовать?» Примером Гете приводит комнаты, в которые зимой не заходил. Для негобыло достаточно маленькой комнатушки с мелочами, книгами, предметами искусства.«Какую пользу я имел от моего просторного дома и от свободы ходить из одной комнатыв другую, когда у меня не было потребности использовать эту свободу». В этом высказыванииотражается вся мнимость человеческой природы. Мы понимаем, что каждый человек желаетбыть свободным, но…сможет ли он правильно, с пользой для себя и окружающих использоватьэто «благо»? Вопрос достаточно сложный и, повторюсь, противоречивый.
Люди так рвутся к получениюсвободы, что нередко даже не задумываются о её последствиях. Американский философЭрих Фромм выявил и описал особый феномен человеческого сознания и поведения – бегствоот свободы. Так называется его книга, которая была выпущена в 1941 году. Основнаяидея книги состоит в том, что свобода, хотя и принесла человеку независимость инаделила смыслом его существование, но в то же время изолировала его, пробудилав нем чувство бессилия и тревоги. Следствием подобной изоляции стало одиночество.Если индивид достиг максимальной или абсолютной свободы в мире, он начинает понимать,что свобода обернулась беспредельным одиночеством. Устранив все формы зависимости,индивид, в конце концов, остается со своей индивидуальностью. Исчезают многочисленныезапреты, которые, хотя и ограничивали свободу человека, но делали его близким определенномукругу людей. В «Братьях Карамазовых» Достоевского звучит идеальная для описанияэтого состояния фраза: «Человек свободен – это значит он одинок».
Давайте теперь посмотримна определение понятия «свободы» в «Толковом словаре» Владимира Даля. «Свобода — своя воля, простор, возможность действовать по-своему; отсутствие стесненья, неволи,рабства, подчинения чужой воле. Свобода понятие сравнительное; она может относитьсядо простора частного, ограниченного, к известному делу относящемуся, или к разнымстепеням этого простора, и наконец, к полному, необузданному произволу или самовольству.Свобода печати, отсутствие цензуры, но может быть ответ перед судом. Свобода мысли,безответственность за мысли, убеждения свои. Свобода слова, позволенье выражатьмысли свои. Свободное обращенье, слишком вольное. Тот свободен, кто не подчиняетсястрастям, прихотям своим».
Но так ли просто действоватьпо «своей воле», не подчиняясь «страстям и прихотям своим»? Конечно, это непросто.В искусстве мы можем довольно часто встретить героев, исторических личностей, поддавшихсястрастям. В русской литературе таких примеров множество: это и Анна Каренина, иРодион Раскольников, и Бенедикт, и многие другие персонажи.
Философия ХХ столетия показала,что свобода может стать бременем, непосильным для человека, чем-то таким, от чегоон старается избавиться.
«Последняя четверть ХХ векав русской литературе определилась властью зла», – утверждает русский писатель ВикторЕрофеев. Он припоминает тургеневского Базарова, который сказал невыразимо милосерднуюи подающую великие надежды человечеству фразу: «Человек хорош, обстоятельства плохи».Эту фразу можно поставить эпиграфом ко всей русской литературе. Всярусская литература – это философия надежды, вера в возможность перемен, вера в сказочныйконец, надежда на то, что у каждой Наташи Ростовой будет свой принц и свой бал.Русская классическая литература учит тому, как оставаться человеком в невыносимыхусловиях.
Всегда обстоятельства русскойжизни были плачевны и неестественны. Писатели отчаянно боролись с ними, и эта борьбаво многом заслоняла вопрос о сущности человеческой природы. В итоге, при всем богатстверусской литературы, с уникальностью ее психологических портретов, стилистическиммногообразием, религиозными поисками, ее общее мировоззренческое кредо сводилоськ философии надежды. Выражалось оно в оптимистической вере в возможность перемен,которые обеспечат человеку достойное существование. Таким образом, мы видим, чтосвободе попросту не было места, размышления литераторов сводились совсем к другимвещам. Отсюда и появляются так называемые «маленькие люди» в русской литературе,которые живут на страницах произведений в ожидании перемен.
Это не удивительно: у огромногоколичества людей не только юные, но и зрелые годы проходят в ожидании перелома.Почти неважно, какого именно, лишь бы это резко изменило жизнь — будь то повышениепо службе или увольнение, выигрыш в лотерею, далекий отъезд, прорыв потаенного таланта,наконец, смерть — она ведь еще круче меняет жизнь. Этот выжидательный комплекс —главнейшая черта «маленького человека». Наша классика уловила эту общую черту: несложнуюдраму нереализованной жизни и, в свою очередь, передала в наследство веку двадцатому.Культура и традиции ХХ века увидели, что переданный великой русской литературойчеловек настолько мал, что дальнейшему уменьшению не подлежит. Но что интересно– это то, что в XXвекемы почти не видим «маленьких людей», что же с ними произошло?
«Мне ненавистен простойчеловек, т. е. ненавистен постоянно и глубоко, противен в занятости и в досуге,в радости и в слезах, в привязанности и в злости, все его вкусы, и манеры, и всяего простота, наконец», — дневниковая запись 1966 года Венедикта Ерофеева.
Можно подобрать сотни такихоткровений из литературы 60 – 80-х годов. Встречаем мысль о том, что лучше алкоголик,дегенерат, преступник, чем антидуховный, тупой, средний человек. Простота, в данномслучае, хуже воровства. Поэтому в цене преступники, алкоголики, сумасшедшие. В этоми заключается своеобразная свобода литераторов 60 – 80-х годов. Они позволяют себебыть откровеннее, реально смотреть на происходящее, без идеализирования и принижениясвоих героев – они такие, какие есть.
Очень точно, на мой взгляд,сказал Альберт Камю о свободе и искусстве: «Искусство балансирует междудвумя пропастями — легкомыслием и пропагандой. На гребне хребта, по которому идетвперед большой художник, каждый шаг — приключение, величайший риск. В этом риске,однако, и только в нем, заключается свобода искусства».
2.Историческое положениев России во второй половине XXвека.Жизнь Сергея Довлатова
2.1 Историческое положениев России во второй половине XXвека
Пока есть государство, нетсвободы.
Когда будет свобода, не будет государства.
Владимир Ленин
Свойство тирана — отталкиватьвсех, сердце которых гордо и свободно.
Аристотель
Победав Великой отечественной войне изменила психологию советского народа. Народ почувствовалсвою силу и значимость. Миллионы советских людей побывали за рубежом, увиденноетам сильно подорвало веру во внушаемые сталинской пропагандой мифы о неизбежномкризисе капитализма, нищете и эксплуатации трудящихся. Возросло чувство собственногодостоинства, патриотизма, проявился огромный интерес к культурным ценностям. Победадавала основание надеяться на прекращение борьбы с внутренними и внешними врагами.В обществе витал дух надежды на улучшение жизни (ведь самое страшное было уже позади),на свободу, которая была завоевана кровью. Лучшую жизнь каждый понимал по-своему:одни ждали освобождения репрессированных, другие – роспуска колхозов, третьи – свободыслова, альтернативных выборов и других гражданских свобод.
Вовремя правления Сталина принимались жесткие меры в борьбе с инакомыслием. Системавласти по-прежнему носила жёстко централизованный характер. Сталинское руководство,опасаясь потери контроля над страной, стремилось возродить атмосферу страха, идеологическогодиктата, характерных для конца 30-х годов.
Позже, во время правленияБрежнева главной задачей первых лет было искоренение одного из детищ хрущёвской«оттепели» — надежды на свободу слова и либерализацию системы.
Опять последовали арестылитераторов и других представителей искусства. В сентябре 1965г. арестовали писателейА. Синявского и Ю. Даниеля, которые опубликовали на западе свои сочинения, чем ивызвали негодование советской власти. Им ставились в вину агитацияи пропаганда в целях подрыва и ослабления советской власти в произведениях, которыеони под псевдонимами опубликовали за рубежом. Синявский был осужден на 7 лет, Даниэльна 5 лет.
За арестом писателей последоваладовольно широкая кампания писем протеста – метод, опробованный раньше (при суденад И. Бродским) и принесший тогда положительные результаты. Теперь же петиционнаякампания была шире и провела окончательный раздел между властью и обществом. Борьбав защиту писателей, по существу, стала борьбой за свободу.
Выход в свет произведений,оправдывающих Сталина, ужесточение цензуры, ослабленной после 20-го съезда КПСС,весьма волновали общество. Накануне XXIII съезда КПСС 25 видныхдеятелей культуры и науки обратились с письмом в ЦК КПСС, в котором говорилось обопасности наблюдающейся частичной реабилитации Сталина. Однако немалая часть «подписантов»не стали активными правозащитниками, надеясь, что руководство страны внемлет высказанномуобщественному мнению и продолжит либеральные начинания прежних лет.
В тоже время произошла перваяв советское время демонстрация под правозащитными лозунгами – 5 декабря 1965 г.,в День Советской Конституции, в Москве на Пушкинской площади. В демонстрации принялиучастие около 200 человек. Они требовали гласного суда над писателями. Были задержаныоколо 20 студентов. Но, тем не менее, демонстрация дала результаты, процесс по делуСинявского и Даниеля был открытым.
В 1972 – 1974 гг. прокатились массовыеаресты правозащитников. Наряду с открытыми репрессиями власти использовали все средствадискредитации режима, подтасовку фактов и явную ложь. Усилилось использование психиатриив политических целях — за 1972 — 1974 были признаны невменяемыми 73% лиц, направленныхна экспертизу в ЦИСП им. Сербского. Правозащитное движение практически пересталосуществовать. Уцелевшие ушли в подполье.
В ходе «третьейволны» эмиграции, с конца 60-х до конца 80-х годов за рубежом оказалось очень многопредставителей творческой интеллигенции, которая не мирилась со своим положениемизгнанников и продолжала активную борьбу за свою творческую индивидуальность, запреобразования на Родине. Поэтому, как первый исход русской интеллигенции в годыгражданской войны, так и последний поток русской интеллектуальной эмиграции представляютсяболее значительными по своему объему и вкладу в российскую и мировую культуру.
В более сложнойситуации, по сравнению с научной интеллигенцией, оказались представители художественнойкультуры, поскольку художественное творчество определяется в первую очередь эмоциональнымнастроением и вдохновением. Поэтому для многих отечественных писателей, поэтов,композиторов эмиграция обернулась настоящей трагедией.
Но эмигрировав на Запад, русские писатели«третьей волны» не прекращали активной творческой работы. По отношению к «непослушным»писателям советские власти применяли новую тактику — лишение гражданства.
Одним из наиболее известных писателей,пострадавшим в Советскую эпоху, был А.И. Солженицын. В 1968 г. на Западе вышел егороман «В круге первом», официальная реакция на который была довольно жестокой –на следующий год Солженицына исключили из Союза писателей РСФСР. Присуждение А.И.Солженицыну Нобелевской премии в октябре 1970 г. вызвало ажиотаж, началась травля,лейтмотивом которой был тезис: «Нобелевская премия – каинова печать за предательствосвоего народа». В 1973 – 1974 гг. на Западе вышел «Архипелаг ГУЛАГ». Вфеврале 1974 г. писатель был арестован и выслан за границу (сначала он жил в ФРГ,затем США).
В 70-80 годы Родинувынуждены были покинуть такие талантливые писатели и поэты, как Юз Алешковский,Иосиф Бродский, Наталья Горбаневская, Сергей Довлатов, Наум Коржавин, Эдуард Лимонови другие. Двое из писателей-эмигрантов «третьей волны» были удостоены Нобелевскойпремии по литературе: в 1970 г. — А. Солженицын, в 1987 г. — И. Бродский.
Одним из самых наблюдательныхи остроумных мастеров юмористическогорассказа был Сергей Довлатов, умевший талантливо и иронично передавать мелкиедетали эмигрантской жизни.
2.2 Жизнь Сергея Довлатова
Если человек может житьне принуждённо, не автоматически, а спонтанно, то он осознаёт себя как активнуютворческую личность и понимает, что у жизни есть лишь один смысл – сама жизнь.
Эрих Фромм
«Я вынужден сообщить какие-тодетали моей биографии, иначе многое останется неясным. Сделаю это коротко, пунктиром.
Толстый застенчивый мальчик…Бедность…Матьсамокритично бросила театр и работает корректором…
Школа…Дружба с Алёшей …Алёшашалит, мне поручено воспитывать его…Я становлюсь маленьким гувернёром…Я умнее ибольше читал…Я знаю, как угодить взрослым…
Чёрные дворы…Мечты о силеи бесстрашии…Похороны дохлой кошки за сараями…Моя надгробная речь…Я умею говорить,рассказывать…
Бесконечные двойки…Равнодушиек точным наукам…Неуклюжие эпиграммы…
1952 год. Я отсылаю в газету«Ленинские искры» четыре стихотворения. Одно, конечно, про Сталина. Три – про животных…
Первые рассказы. Напоминаютхудшие вещи средних профессионалов…
С поэзией кончено навсегда.
Аттестат зрелости…Производственныйстаж…Сигареты, вино и мужские разговоры…Растущая тяга к плебсу. (То есть буквальнони одного интеллигентного приятеля. ) Университет имени Жданова. (Звучит не хуже,чем «Университет имени Аль Капоне»)…Филфак…Прогулы…Студенческие литературные упражнения…
Бесконечные переэкзаменовки…Несчастнаялюбовь, окончившаяся женитьбой…Знакомство с молодыми ленинградскими поэтами – Рейном,Найманом, Бродским.
1960 год. Новый творческийподъём. Рассказы, пошлые до крайности. Тема – одиночество.
Выпирающие рёбра подтекста.Хемингуэй как идеал литературный и человеческий…
Развод, отмеченный трёхдневнойпьянкой…Безделье…Повестка из военкомата…За три дня до этого я покинул университет.
Раза четыре я сдавал экзаменпо немецкому языку. И каждый раз проваливался.
Языка я не знал совершенно.Ни слова. И наконец меня выгнали. Я же, как водится, намекал, что страдаю за правду.Затем меня призвали в армию. И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне сужденобыло побывать в аду…»
Так сам Сергей Довлатоввкратце рассказывает нам свою биографию в рассказе «Ремесло». Уникальная, простаяманера изложения и жанр, который сам автор называет «псевдодокументалистикой», даютнам вполне ясную картину жизни Сергея Довлатова. Всё это мгновенно располагает читателяк автору.
Сергей Довлатов родился3 сентября 1941 года в эвакуации в Уфе. В 1945 году семья вернулась в Ленинград.К этому городу у писателя особое отношение. Впоследствии письма друзьям из Нью-Йоркав СССР Сергей Довлатов подписывал: «Национальность – ленинградец. Отчество – с Невы».
Семья Сергея Довлатова былатесно связана с театральной и, в особенности, с литературной средой Ленинграда.Отец писателя, Донат Исаакович Мечик, был театральным режиссёром, мать, Нора СергеевнаДовлатова, литературным корректором. Большую роль в жизни молодого Сергея Довлатовасыграла сестра матери, Маргарита Сергеевна. Она возглавляла центральное литературноеобъединение при Союзе писателей в Ленинграде, так же она была старшим редакторомиздательства «Молодая гвардия».
В разное время ЛИТО возглавлялиЛеонид Рахманов, Геннадий Гор, Виктор Бакинский. Основа литературного стиля СергеяДовлатова была заложена именно в этой школе – точность, изысканность, лаконизм привнешней простоте.
В 1959 году Сергей Довлатовпоступил на отделение финского языка филологического факультеты Ленинградского университета.«Мир так был набит литературой, юмором и пьянством, что не оставлял места остальному.То есть не оставлял места совершенно!» Так, Сергей Довлатов пришёл на экзамен понемецкому языку, зная на этом языке два слова: Маркс и Энгельс. Естественно, былисключен из университета; естественно, был призван в армию. В армии служил в системеохраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. По словам Бродского,«вернулся он оттуда как Толстой из Крыма со свитком рассказов и некоторой ошеломлённостьюво взгляде». Вернулся молодой начинающий, но вполне сформировавшийся литератор.
Следующим местом жительстваСергея Довлатова был Таллин, где он работал корреспондентом газеты «Советская Эстония».«Таллин – это и была первая настоящая эмиграция. Постоянный привкус фальши и первыйопыт этнической изоляции», — пишет об этом городе Довлатов.
В 1976 году Сергей Довлатоввернулся в Ленинград, работал в журнале «Костёр». С конца 60-х Довлатов публикуетсяв самиздате. Писал прозу, но из многочисленных попыток напечататься в советскихжурналах ничего не вышло. Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению КГБ.В 1976 году некоторые его рассказы были опубликованы на Западе в журналах «Континент»и «Время и мы», так же радио «Свобода» неделю транслировало его повести. Стало ужеокончательно ясно, что в СССР Сергея Довлатова печатать не будут. Кроме этого последавалиобычные в таких случаях репрессии со стороны властей: исключение из Союза журналистов,лишение всех иных заработков. Со стороны КГБ шло давление по поводу отъезда из страны,иначе же грозил арест.
«Если газеты то и дело сообщаютоб очередном раскрытом заговоре и новой партии арестованных, осужденных, расстрелянных,высланных, заключенных в лагеря и тюрьмы; если регулярно исчезают соседи по квартире,сослуживцы, друзья; если в комнате под кроватью или у двери возник чемоданчик ссобранной партией белья, а от шагов на лестнице или ночного звонка в дверь сжалосьсердце — значит аресты, этапы, тюрьмы, ссылки стали повседневностью, частью жизни»,- пишет об этом периоде В. Сажин.
В 1978 году заканчивается«советский период Довлатова». Сам он пишет следующее: «Жизнь моя долгие годы катиласьс Востока на Запад. И третьим городом этой жизни стал Нью-Йорк. Я думаю – это мойпоследний, решающий, окончательный город. Отсюда можно эмигрировать только на Луну».И он был прав.
«На каком-то этапе возникланеобходимость выбора между Нью-Йорком и тюрьмой. И я решил, что колебаться в этойситуации долго не следует…Продолжаться долго такая ситуация не могла: жить в Ленинграде,публиковаться на Западе и при этом находиться на свободе и в относительном благополучиидаже, ибо я продолжал работать и никаких особых драматических событий в моей жизнине произошло в ту пору. И я уехал», — говорит об отъезде Сергей Довлатов.
Сергей Довлатов с семьёйпо израильской визе маршрутом Вена – Рим – Нью-Йорк отправляется в эмиграцию. Унего практически не было никакой надежды вернуться на родину, в чём и является«особенность» третьей волны эмиграции. Сергей Довлатов знал, что в Америке литературане является источником существования, что людям с его складом ума очень трудно найтиработу. Но…дома он был лишён возможности зарабатывать себе на жизнь по выбраннойспециальности, так как он «всего лишь писал идейно чуждые рассказы».
Об отъезде из страны СергейДовлатов говорит, что «лишений, которым подвергалась первая и вторая эмиграция,мы не испытывали. Наше пребывание здесь [на Западе] было узаконено, сопровождалоськакими-то преимуществами, льготами. Мы уехали с комфортом, и никаких тяжёлых драмздесь не было, к счастью». Эмиграция была вполне осознанным решением писателя.
Сергей Довлатов именно вСША состоялся как серьёзный профессиональный писатель. На родине остались две еголитературные публикации: в «Неве» и «Юности» (откровенно халтурные повести о рабочемклассе). В США за 12 лет было выпущено 12 книг на русском языке, 6 книг на английском.
Немаловажно, что после нобелевскихлауреатов Бродского и Солженицына Сергей Довлатов был третьим по популярности ванглоязычных литературных кругах. Он был постоянным автором журнала «Нью-Йоркер»,до него такой чести удостаивался только Набоков.
Писательская деятельностьДовлатова шла хорошо, он наконец-то стал признанным широкой публикой, хотя на родинеего произведения стали печатать только после его смерти.
Смерть – такая же составляющаяжизни, как и рождение. Как каждый настоящий писатель, Сергей Довлатов достаточномного писал о смерти. «Жизнь коротка и печальна. Ты заметил, чем она вообще заканчивается».Писал с присущим ему юмором, но в то же в время вполне серьёзно. Сергей Довлатовсчитал, что о смерти писать нужно, но писать грамотно, без стилистических ошибок,писать с юмором, но без самолюбования. «Все интересуются, что там будет после смерти.После смерти начинается – история».
Записи Сергея Довлатовао смерти иногда кажутся из области так называемого «чёрного юмора», например: «Возрасту меня такой, что, покупая обувь, я каждый раз задумываюсь: «Не в этих ли штиблетахменя будут хоронить?» Человек умирает только тогда, когда чувствует, что он можетуйти. Уход Сергея Довлатова окрашен в какие-то полумистические тона. К своему 50-летиюСергей Довлатов хотел издать малое собрание сочинений, книгу хотел назвать «Рассказы».Сослуживцы на радио «Свобода» отговаривали его и шутили, что так называют толькопосмертные издания. Над его рабочим столом был запечатанный конверт с надписью:«Вскрыть после моей смерти».
24 августа 1990 года СергеяДовлатова не стало. На надгробном камне выгравирован его автопортрет: «Одна смешнаянепрерывная артистически завершённая линия» (И. Бродский).
3. Особенности прозы СергеяДовлатова. Раскрытие темы свободы
Искусство балансирует междудвумя пропастями — легкомыслием и пропагандой. На гребне хребта, по которому идетвперед большой художник, каждый шаг — приключение, величайший риск. В этом риске,однако, и только в нем, заключается свобода искусства.
А. Камю
В советский период первостепеннойцелью литературы являлось научить как «в стране Советской жить». Россия всегда считаласьлитературной страной, она давно взяла бразды правления человеком в свои руки и к60-м годам так приспособилась, что управляла массой, используя незатейливые универсальныесредства. Отведя такие формы воздействия на человека как религия и философия навторой план, она взвалила на себя непосильное бремя нравственного воспитания народа.Литератор стал посредником между различными социальными группами, в первую очередьмежду совокупностью социальных групп, то есть народом и властью. Теперь это и философ,и реформатор, и правоизвестник «новой веры». О чем бы ни рассказывало произведение— главная его цель была дидактической. Как и в любом явлении, здесь можно отыскатьсвои положительные стороны. Литература перестала быть элитарной, то есть литературойдля избранных. Шаблон был одним и тем же и для фрезеровщика, и для профессора. Литературакак будто поставила на свою обложку штамп «для среднего советского человека». Управлениемассами считалось почётным званием. Особенно ценились чиновники социалистическогоискусства, умеющие ладно и красиво описать стахановский подвиг, наивно считая, чточем красивее напишут, тем лучше будут работать люди. Довлатов уместно сравнил этуситуацию с первобытной ритуальной традицией в культовой живописи наших предков:«Рисуешь на скале бизона — получаешь вечером жаркое».
Литература второйполовины XX века взяла на вооружение эти признаки, чтобы доказать, что её главныйгерой прежде всего человек. У поколения 60-х начинает умирать страх, внедренный ещё в их отцов и дедов.Большинство уже утратило инстинкт самосохранения, и наиболее яркая и самобытнаячасть этого литературного поколения спустя четверть века оказалась в самом низуобщества: в подвалах котельных и дворницких. Целое поколение писателей — не вдруг,конечно, и тем более не сознательно — выбирало нежилые уровни. Только там, на задворкахжизни, смогла зародиться и существовать независимая русская культура последнеготридцатилетия. Герои произведенийэтого периода пьют, поступают наперекор собственной выгоде, кончают жизнь самоубийством,т.е. реализуют себя как люди.
Сергей Довлатоввстал на защиту человека. Он объяснял людское озверение злом внешних обстоятельстви случайностью. Он говорит, что есть предрасположенность к добру и злу, и только«ненормальные ситуации» способны сдвинуть шкалу в том или ином направлении. Людивыказывают равную возможность оказаться на том или ином конце обстоятельств. Конкретногочеловека нельзя зачислить ни в «добрые», ни в «злые», ни в «плохие», ни в «хорошие».Сегодня – злой, завтра – добрый. Герой Довлатова иррационален и в этой иррациональностизаключена его свобода. Отсюда «2+2=5», есть стремление освободиться от всех рамоки ограничений.
Довлатов более милосердно,нежели мудро, подошел к своему творчеству. Привычный делать щедрые подарки, он отдаетсебя ненавязчиво и нежно. Он сумел заставить нас забыть автора. Сумел рассказатьчужие истории, как свои. И мы упиваемся игрой, забыв о себе, о времени, о нём, атолько думаем о жизни, о времени, о нас самих и о необъятности мира.
К сожалению, степень изученноститворчества этого писателя в нашей стране ничтожно мала, потому что его воспринималиочень упрощённо и приземлено, но то, что публиковалось с 1992 года (в основном воспоминаниядрузей) позволяет дать высокую оценку его мастерству и душевным качествам.
3.1 Свобода Сергея Довлатовав определении себя как «рассказчика»
Всю жизнь стремился к выработкетого сдержанного непритязательного слога, при котором читатели и слушатели овладеваютсодержанием, сами не замечая каким способом они его усваивают.
Б. Пастернак.
Этот эпиграф – единственнаяцитата, выписанная Сергеем Довлатовым, которая стала его кредо. Сергей Довлатовстремился к тому, чтобы речь его была лаконична и предельно емкостная. У него былатеория, что каждый прозаик должен вводить в своё письмо некий дисциплинирующий момент.И у него таким моментом было то, что все слова во фразе начинаются на разные буквы.Такое правило искусственного замедления текста применилось и в «Заповеднике», гдебыла переделана цитата Пушкина. «К нему не зарастёт народная тропа» — меня не устраивало«нему» и «народная», — пишет Сергей Довлатов, — И я пошёл на то чтобы поставить:«К нему не зарастёт священная тропа». А затем сделал сноску: «Искажённая цитата.У Пушкина – народная тропа». С предлогом мне пришлось смириться. Ничего не мог придумать».
Он не был формалистом иэстетом, его замедленное письмо – это способ максимального самовыражения. Его предложениявсё более укорачивались – это школа Хемингуэя, одного из его любимых авторов. Еголюбимым писателем был Куприн. Сергей Довлатов вообще считал, что неприлично называтьлюбимым писателем Достоевского или Толстого, а Куприн – это его уровень. Любимыйпоэт – Бродский. Любимые произведения – «Хаджи-Мурат» и «Капитанская дочка».
Мы воспринимаем Сергея Довлатовакак писателя-юмориста, но сам он говорит, что «у меня такой задачи веселить публикуне было, а юмор и печаль, как известно, движутся параллельно. Практически для всехрусских юмористов, которых мы чтим, смех сквозь слёзы это обычное состояние. Я нехочу себя сравнивать ни с кем из великих писателей, но, наверное, печаль и улыбкасопутствуют друг другу».
Сергей Довлатов вообще несчитал себя писателем, он говорил о себе как о рассказчике, объясняя это тем, что«деятельность писателя в традиционном русском понимании связана с постановкой каких-тоисторических, психологических, духовных, нравственных задач». А он, в отличие отписателя, рассказывает истории. Когда-то он делал это устно, а потом начал историизаписывать. Как он сам говорил: «Ничем другим я не занимаюсь с лёгкостью и удовольствием,всякая другая деятельность связана с какими-то сложностями, мучениями, напряжениемсил. Поэтому всю жизнь я рассказываю истории, которые либо где-то слышал, либо выдумал,либо преобразил».
Повести Сергея Довлатовакажутся автобиографичными и, на первый взгляд, больше походят на документальныепроизведения, чем на художественные. Но это сознательный приём, это поиск формы,поиск своего пути в литературе. Стоит только вчитаться – открываешь целые россыпиярких художественных образов, поражаешься богатству речевого материала. Это какбы синтез художественной речи и публицистики.
Слияние литературных жанров– характерная черта любого переходного периода, когда уже закончился старый век,но еще не наступил новый (хронологические рамки тут не в счёт, век заканчиваетсятогда, когда исчерпаны его потенциальные возможности). В такие моменты закладываютсяосновы новых форм и отношений во всех областях жизни, в том числе и в литературе.Сергей Довлатов смело ломает границы прежних, устоявшихся жанров. Помимо публицистикион вводит в свою прозу и черты сатиры и юмора.
Сам он говорит, что «тотжанр, в котором я выступаю, это такой псевдодокументализм. Я пишу псевдодокументальныеистории, надеясь, что они время от времени вызывают ощущение реальности, что всёэто так и было, хотя фактически на сто процентов этого не было, это всё выдумано…Вовсяком случае, правды и документальной правды и точности в моих рассказах гораздоменьше, чем кажется. Я очень многое выдумал».
В повестях Довлатова просматриваетсялиния на полное слияние сатиры, юмора и «серьёзной» прозы. В целом, манеруписьма Сергея Довлатова можно охарактеризовать как ироническую, что наиболее соответствуетокружающей нас действительности. Ведь в повседневной жизни трагическое и комическоенеразделимы, а ирония превратилась в единственную защиту от жестоких ударов судьбы.
«Встречи с ним отпечатлевалисьв тех же ячейках моей памяти, где хранятся анекдоты или языковые курьезы. Его разговорыдля всех, кто с ним общался, неожиданно становились событиями высокой литературы,даже когда предметом обсуждения были казусы или разного рода несообразности, которымитак богата жизнь, его собственные приключения или просто приход водопроводчика»,- такое воспоминание о Сергее Довлатове осталось у Виктора Кривулина.
3.2 Права и свободы герояв прозе Сергея Довлатова
Всю свою творческую жизньСергей Довлатов стремился, чтобы его персонажи были больше, чем герои. Для этогоон избрал «малую форму», поскольку только она позволяет постоянно быть герою навиду и в то же время находиться под защитой писателя: охраняться им от внешних воздействиймира, от всевидящего читательского глаза.
Новеллы и рассказы выхватываютиз жизненного потока отдельные островки: эпизоды, картины, сцены и закрепляют вних, в этих кульминационных точках, своего героя, тем самым придавая ему статусболее чем героя, делая его жизнеспособнее, «крупнее, чем в жизни». Все эти яркиечерты и явления вырываются из внешне примечательных, бытовых, повседневных и делаютгероя интереснее, забавнее, драматичнее. Они превращают его в субъект реальностии стремятся вывести его за пределы текста. Непреодолимый катастрофизм жизни побуждаетДовлатова «прятать» героя за спину автора, делать его объектом, который не способенперейти в реальность и довольствуется «воздухом свободы».
Автор — рассказчик, мечтающийоб успехе, должен стоять ниже читателя, только в таком случае возможно доверие.Герой же обязан иметь право на ошибку.
Недостаток моральный, физический,всякая ущербность, играют роль ошибки, без которой герой выглядел бы ненастоящим,фальшивым. В несовершенстве героя — подчеркнутая достоверность. Через свои порокии преступления он соединяется с аморальным миром. За довлатовскими неудачникамистоит картина мира, для которого всякое совершенство губительно. В сущности — эторелигия неудачников. Ее основной догмат — беззащитность мира перед нашим успехомв нем. Разгильдяйство, лень, пьянство разрушительны, а значит, спасительны. Еслимы истребим все пороки, мы останемся наедине с добродетелями, от которых не придетсяждать пощады.
В этом несовершенстве, вэтом «праве на ошибку» — договор героя с миром абсурда. Хаотичность в поступкахнакладывается на хаотичность жизни. Два отрицательных заряда позволяют герою невступать в губительные для него связи.
Помимо права на ошибку,Сергей Довлатов даровал своему герою право на чудо. Не следует совмещать веру довлатовскогогероя в чудо с верой в Бога, хотя Бог — милый, чудаковатый старик, который «заботитсятолько о младенцах, пьяницах и американцах», т. е. обо всех героях Довлатова, подходящихпод эти категории.
Еще одно право героя — этоправо на ложь. «Тут мне хочется вспомнить один случай. Один алкаш рассказал однуисторию: «Был я, понимаете, на кабельных работах. Натурально, каждый вечер поддача.Белое, красное, одеколон… Рано утром встаю — колотун меня бьет. И похмелиться нечем.Еле иду… Вдруг навстречу — мужик. С тебя ростом, но шире в плечах. Останавливаетменя и говорит: — Худо тебе? — Худо, — отвечаю. На, — говорит, — червонец. Похмелился.И запомни — я академик Сахаров…»
Ложь как выдумка, как средствопротив гигантской лжи, как ниточка к чуду, как творчество: сказка убогого забулдыгио благородном волшебнике. «Ведь именно так создается фольклор. Это уже больше, чеманекдот — это трансформация мечты о справедливости. Бескорыстное вранье — это неложь, это поэзия». Право на ложь смешивается с правом на анекдот.
К рассуждениям на тему свободгероя, обратимся к повести «Зона». Некоторое время Сергей Довлатов служил охранникомлагерей, и «Зона» отражает его своеобразное восприятие жизни людей по ту и по этусторону свободы. Герой Сергея Довлатова ставит перед собой вопрос: «Как быть свободнымв условиях несвободного мира? Как добыть свободу духа, свободу тела, свободу слова?».
Караульные вышки,тюремные камеры, запах хлорки, смешанный с аммиаком – вот опознавательный ароматмест, где думают о свободе. Герои «Зоны» хотят выбраться из смрадных задворок казарменногомира. Хотят в равной степени и заключенные и охрана. Вера в свободу у этих людейнепоколебима, поскольку они живут в стране, которая построена на вере в точные хронологическиерасчеты.
Сергей Довлатовразрушил традиционные представления о противопоставлении заключенных и охранников,имевшие две трактовки. С позиции «порядочного» общества каторжник является «чудовищем,исчадием ада, а полицейский, следовательно, — героем, моралистом, яркой творческойличностью». А с противоположной точки зрения, каторжник «является фигурой страдающей,трагической, заслуживающей жалости и восхищения. Охранник — злодей, воплощение жестокостии насилия».
Своеобразие повестиСергея Довлатова состояло в том, что он показал отношения заключенный — охранникс третьей, неожиданной стороны. «Я обнаружил поразительное сходство между лагереми волей… Мы говорили на одном приблатненном языке. Распевали одинаковые сентиментальныепесни. Претерпевали одни и те же лишения. Мы даже выглядели одинаково… Мы были оченьпохожи и даже — взаимозаменяемы. Почти любой заключенный годился на роль охранника.Почти любой надзиратель заслуживал тюрьмы». Эта мысль лейтмотивом проходит черезвсю повесть.
Довлатов показывает,насколько тонка грань той и этой жизни: «Разве у тебя внутри не сидит грабительи аферист? Разве ты мысленно не убил, не ограбил? Или, как минимум, не изнасиловал?»,— спрашивает своего напарника Борис Алиханов, от чьего имени ведется рассказ. Болеетого, автор поражен похожестью двух противоположных миров. Довлатов пишет так:«Я был ошеломлен глубиной и разнообразием жизни. Я увидел, как низко может пастьчеловек. И как высоко он способен парить… Мир был ужасен. Но жизнь продолжалась.Более того, здесь сохранялись обычные жизненные пропорции. Соотношение добра и зла,горя и радости — оставалось неизменным».
Мир зоны представляетсяписателю уменьшенной копией модели государства, подразумевающей свою классовую иерархию,свои законы, идентичные с государственными. Что такое свобода и несвобода? Над этимвопросом Сергей Довлатов размышляет на протяжении всего повествования. В его рассужденияхэти понятия теряют четко очерченные границы, как и все остальное в повести, онистановятся взаимозаменяемыми.
Тема свободы человеческойличности поднималась в разные периоды разными писателями, но Довлатов, пожалуй,единственный из них раскрыл эту мысль таким необычным способом — с позиций взаимозаменяемости.Он показал, что человек сам выбирает для себя свободу или несвободу независимо отусловий существования.
3.3Знакинедоговоренности и умолчания в недидактической прозе Сергея Довлатова
свобода проза довлатов
Новая литература, как иновое искусство, искало новые формы общения. Общения посредством неожиданных паузи умолчаний. Человека уже не удовлетворял размеренный текст, он хотел дополнительнойинформации. Неслучайно один герой Довлатова произносил фразы вместе со знаками пунктуации:«Привет, запятая, старик, многоточие. Срочно к редактору, восклицательный знак».
Самый же частый и любимыйзнак у Довлатова — многоточие. Обычно мы умалчиваем одно, чтобы сказать более важноедругое.
Происходит общение на уровненедоговоренности. Советская литература заглушала сознание музыкой и громким скандированием.Требовалась конкретность и досказанность, но по тем правилам, которые были предложеныи идеологически утверждены, иначе вероятность прочитать между строк что-то «не то»была велика. Довлатов же замолкает, оставив нам время многоточия на размышлениео себе. Нет, вовсе не о герое. О герое мы не думаем, поскольку знаем, что авторо нём позаботится. Довлатов всю свою жизнь не завидовал тем, кому платят за строки.За короткую и сумбурную мысль выдают крупные гонорары. «Россия — единственная вмире страна, где литератору платят за объём написанного. Не за количество проданныхэкземпляров. И тем более — не за качество. А за объём. В этом тайная, бессознательнаяпричина нашего многословия».
Допустим, автор хочет вычеркнутькакую-нибудь фразу. А внутренний голос ему подсказывает: «Ненормальный! Это же пятьрублей! Кило говядины на рынке…». Текстовая избыточность отнимает и у автора, иу читателя что-то очень важное. И тогда Довлатов дарит нам самое ценное мгновениевечности – многоточие: пространство, навеянное его присутствием, которое мы, какполноправные соавторы, вольны заполнить. Он подарил нам — Свободу. Покидая нас всамый нужный момент, и тем самым, отбирая у нас опору на Слово, автор заставляетчитающих заглянуть в себя и отыскать в себе необходимую опору. Довлатов как бы заранееприучает читателей к мысли, что они рано или поздно будут покинуты, но делает этопоследовательно и предупредительно.
Довлатов просто необходимтем, кому не нужны нравоучения и догмы, не нужна «планетарная коммуна», в котороймужчины, женщины, старики, представители различных этнических групп, закрыв глазаи соединив руки, сосредоточенно слушают ритм биения «коллективного сердца» и голосВеликой Державы. В его произведениях герои не вопят, не бубнят, они глаголят, какмладенцы, истину. Они умеют вовремя остановиться и уйти на цыпочках следами многоточий.
3.4 Абсурд в прозе СергеяДовлатова
Мы уже упоминали о довлатовскойманере умолчания и недоговоренности. Родословная абсурда восходит к неподготовленными искренним ответам на сложные вопросы. Когда ответ правдив и искренен, когда онпередает состояние души без притворств, когда нет явных умозаключений, а пустотавыглядит красноречивее наполненности — тогда проступает первый признак абсурдности.Чувство абсурда в наше время мы обнаруживаем повсюду. Главные и интересные вещичаще происходят на улице, а не в зданиях лабораторий или творческих мастерских.Так и с абсурдом.
Человек рождается и совершаеткаждодневные привычные действия: подъём, транспорт, рабочий день в офисе или назаводе, обед, транспорт, ужин, сон; и так всю неделю, в том же ритме — вот путь,по которому идет он день за днем, пока перед ним не встает вопрос «зачем?» Все начинаетсяс этого вопроса, а еще с каждодневной машинальной деятельности, которая порождаетскуку. Скука всему виной. Скука приводит в движение сознание, и человек начинаетзадавать себе странные вопросы. Теряясь, он уже не знает, что ему делать. Все заканчиваетсялибо самоубийством, либо восстановлением хода жизни. «Мне сорок пять лет. Все нормальныелюди давно застрелились или хотя бы спились»,- говорит герой Сергея Довлатова, онв выигрыше: он жив, наверное, сумел найти ответы на вопросы: «Что все это значит?Кто я и откуда? Ради чего здесь нахожусь?». Хотя день, похожий на день, волнуетего: «Ну хорошо, съем я в жизни две тысячи котлет. Изношу двадцать пять темно-серыхкостюмов. Перелистаю семьсот номеров журнала «Огонек». И все?» Человек суетитсяв этой однообразной жизни, он живет будущим: завтра его напечатают, у него будетположение, деньги, но, в конце концов, наступает смерть. Проходят дни, он замечает,что ему тридцать лет, сорок пять. Человек принадлежит времени, он страдает от него,и он с ужасом начинает осознавать, что время его злейший враг. Бунт тела перед временем— это тоже абсурд. Человек сталкивается с иррациональностью мира, с неподкупностьювремени, с собственным несовершенством.
Алогизмы и литература абсурдаимеют давнюю традицию. Вся письменная литература произошла от двух устных жанров:сказки и анекдота. Анекдот и послужил основой для различных течений абсурдизма.
Для наглядности рассмотримповесть «Иная жизнь» Сергея Довлатова. Главный герой филолог Красноперов едет воФранцию, чтобы работать с архивами Бунина.
С самых первых строк отэтой «сентиментальной повести» повеяло абсурдом: «Летчики пили джин в баре аэровокзала.Стюардесса, лежа в шезлонге, читала «Муму». Пассажиры играли в карты, штопали итихо напевали».
Красноперов держит свойпуть в «иную» жизнь. По натуре он объективный идеалист, поэтому считает, что всеостанется по-прежнему, даже тогда, когда его не станет. Останется мостовая, зданиератуши, рекламные щиты, только он уйдет в «иную» жизнь, жизнь таинственную и незнакомую.Что же это за жизнь? Это мир нелогичный, в котором девушки, как в романах Достоевского,бросаются с моста в реку, мужчины, в прекрасных сорочках «мулен» вешаются на веткахклена в лучах полуденного солнца, а юноши спортивного вида падают с балкона, таки не успев дочитать книгу. Причем все эти «забавные истории» случаются в рамкаходной единственной главы — «Что бы это значило?».
Двойник Красноперова, человекв цилиндре, галифе и белых парусиновых тапках (похоже на намек к готовности смерти)постоянно контролирует Красноперова, являясь его партийной совестью. Он и внешнеочень похож на Красноперова, но более решителен, чем последний. Красноперов — человекумеренный и тихий, из тех, кто заходит в дверь последним. Он боится и подчиняетсясвоей партийной совести. Но делает это только в сознательном мире, в бессознательном— он свободен, бодр и смел, он может проводить время с хозяйкой, девиз которой«комфорт, уют и чуточку ласки», может гулять по бульвару Капуцинов, насвистывая«Уж небо осенью дышало» в ритме ча-ча-ча (несоответствие во всем: правила и нормы;музыки, ритма и текста). Но не соответствовать действительности он может тольков придуманном мире. В реальном — партийная совесть не дает ему спуску: не позволяетпокупать Пастернака, говорить лишнего. Она следит за ним без сна и покоя, успеваяпри этом жаловаться на нищенскую зарплату. Наконец, человеку в галифе, Малофеевунадоедает быть приставленным к Красноперову в качестве партийной совести. И он,наскоро пообедав баночкой сардин в томатном соусе, лишает себя жизни, взорвавшисьв кабинке туалета. «Иная жизнь, полная разочарований, мерзости и кошмара, толпилась,хохоча, у него за спиной».
Главным для Красноперова,оставшегося без своей партийной совести, было выяснить, что такое «иная» жизнь:мир, в котором царит самоубийство, пьянство, нищета, безответственность?..
Вся повесть состоит из разговорови лирических отступлений. Читатель постепенно погружается в алогическую фантазиюДовлатова: разговор Красноперова с господином Трюмо напоминает хвастовство пьяногоХлестакова: «Знавал я этого Бунина в Грассе. Все писал что-то… Бывало пишет, пишет…И чего, думаю, пишет? Раз не удержался, заглянул через плечо, а там — «Жизнь Арсеньева».Бунин постепенно приобретает облик абсурдного героя.
Затем к Красноперову, разгулявшемусяна чужой земле, запросто пьющему «горькую» с Кардинале, говорящему комплименты известнойактрисе, и вообще бывшему на «короткой ноге» с Бельмондо и другими французскимизнаменитостями, был приставлен новый шпион, новая «партийная совесть». Это человекв пожарном шлеме, тельняшке и гимнастических штанах — своим определенно «советскимкостюмом» он сигнализирует, что: «Родина слышит, Родина знает…» и вынуждает Красноперовавернуться в Ленинград.
Фонтанка, тяжелый чемодан,российская пивная, привычные заботы, вроде того, как приобрести кальсоны фирмы«Партизан» и нашить на них железные, с армейской гимнастерки, пуговицы.
Абсурдистский оптимизм Довлатовапозволяет отыскать герою и на Невском «иную» жизнь. Там Красноперов встречает своихфранцузских друзей: Жана Маре, Софи Лорен, девушку с девятью ресницами, Анук Эмеи Кардинале. Под звуки оркестра он читает надпись на фотографии:
«Милому товарищу Красноперову.
Если любишь — береги
Как зеницу ока,
А не любишь — то порви
И забрось далеко.
Твоя Анук».
Стиль напоминает стишкишкольниц. «Красноперов поднял руки и отчаянно воскликнул: «Где это я? Где?!». Несдается ли герой перед иной жизнью, о которой так долго мечтал? Не боится ли геройсвободы абсурдного мира?
Безмыслие для Довлатова— состояние идеальное. В состоянии абсурда герой не боится ни женитьбы, ни сифилиса,ни других неприятностей жизни. Так непрактично и иррационально могут смотреть намир только дети. В детском мироощущении, не обремененном глубокомыслием, жизнь кажетсяКрасноперову иной. За этой блаженной детскостью скрывается намеренное оглуплениеокружающего мира.
Абсурдный мир — это мирперевертышей. Поэтому, когда герой Довлатова влюбляется, он боится проникновенияалогичного мира в его жизнь: «Тут у меня дикое соображение возникло, а вдруг онаменя с кем-то путает, с каким-то близким и дорогим человеком? Вдруг безумие миразашло слишком далеко?». Вера в абсурдность, как в счастливую закономерность, породилаглубокий лиризм «сентиментальной повести». Герой, несмотря на внешнюю затуманенность,заговоренность действительности, пытается очистить столь запутанный мир абсурдаи ответить на один-единственный вопрос: «Кто я такой? «. Но так глубок этот вопроси так сложен ответ…ненужность, одиночество.
Сергей Довлатов смиряетсяс абсурдностью мира, как с явлением более милосердным, нежели жестокая действительность.Мир абсурда отличается от реального упорядоченного мира своей нечеловеческой хаотичностью.Это мир хаоса, но не агрессивного. В нем можно, если и не пережить всю свою жизньзаново, то хотя бы спастись, переждать эти тяжелые времена. Мир абсурда не можетприносить человеку столько страданий, сколько приносит ему реальный мир. Потомучто мир абсурда — это мир быстрых перемен.
В мире, в котором все совершаетсябыстро, герой не успевает печалиться, в этом высшее проявление абсурдного гуманизма.Довлатов всегда хотел, чтобы его читали со слезой. Для этого он выставлял «частонеуместные и чуждые тексту всхлипы в рассказе». Эти всхлипы, ни в коем случае непереходящие ни во что серьезное, характеризуют автора как приверженца милосердиябыстрых перемен. Рассказ за рассказом, история за историей, где события бегут вмгновенной смене, позволяет определить довлатовское время как время ускоренное.Он мало прожил, потому что жил очень быстро. Но много пережил, потому что всегдаторопился.
Заключение
Важной особенностью каклитературной, так и общественной жизни страны 60-х годов ХХ века являлась полемика,основная цель которой состояла в том, чтобы отстоять право писателей на отражениеправды об отрицательных сторонах жизни, о реальном положении вещей в Советском Союзе.Сергей Довлатов сумел показать реальность, сумел сохранить свободу личности, запечатляясвоих героев свободомыслящими, реально существующими людьми.
Он открыл новый путь описанияреальности – через смех, через абсурдные ситуации. Его герои не ограничены в действиях,решениях, они живые, настоящие. Лишь комическое может датьнам силу выдержать груз трагизма. Сергей Довлатов искал самого себя, руководствуясьособой внутренней нравственной системой: печальные рассказы переигрывал на мажорныйлад, и этот театр его внутреннего «я» оказывался богаче, шире. В сфере иронии человекникогда не совместится с моралью, а о духовно-миссионерских чувствах не может бытьи речи. Для Довлатова они существуют вместе: человек и его мораль.
Свобода в понимании СергеяДовлатова – это действительность, со всеми ее достоинствами и недостатками…Это размышленияна тему «зачем я тут». Посредством стилистических особенностей автор воссоздаеттот мир, который его окружает, возможно где-то приврав, но тем не менее мы ему верим.
Читая Довлатова, мы проводимвремя в свете, который является тоже неотъемлемой частью драмы жизни, и этот светпомогает нам отыскивать в себе человека, отыскивать в себе некоторые зачатки милосердия,так незаметно позаимствованные у прекрасного прозаика — Сергея Довлатова.
Список литературы
1. Рейн Марк. Знаменитые эмигранты из России.– Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1999. – 320 с.
2. Джон Глэд. Беседы в изгнании: Русскоелитературное зарубежье. – М.: Кн. Палата, 1991. – 320 с.
3. Рейн Евгений. Мне скучно без Довлатова/ Поэмы и рассказы. – СПб.: Лимбус Пресс, 1997. – 296 с.
4. Генис А. Довлатов и окрестности. – М.:изд-во «Вагриус», 2004. – 286 с.
5. Малоизвестный Довлатов. Сборник. — СПб.:АОЗТ «Журнал «Звезда», 1999. – 512 с.
6. В. Соловьев, Е. Клепикова. Довлатов вверхногами — М.: коллекция «Совершенно секретно», 2001.
7. Бондаренко В. Плебейскаяпроза С. Довлатова.// Наш Современник. — 1997. — № 2. — С.257 – 270.
8. Вайль П. Без Довлатова // Звезда. — 1994.— № 3. — С.162 – 165.
9. Довлатов С. Собрание прозы в 3-х томах.— СПб.: Изд-во «Лимбус-пресс2, 1995.
10. Ерофеев Вик. Русские цветы зла. — М.:Изд-во «Подкова», 1997. — 504 с.
11. Камю А. Творчество и свобода. — М.: Изд-во«Радуга», 1990. — 602 с.
12. Фромм Э. Бегство от свободы. — Минск:Изд-во «Попурри»,1998. — 672 с.