РадищевA. «Путешествие из Петербурга в Москву»
«Чудища обло,озорно, огромно, стозевно и лаяй». «Тилемахида», том II, кн.XVIII, стих 514 *.
* Эпиграфом к«Путешествию» Радищев взял, несколько изменив его, стих из поэмы В.Тредьяковского «Тилемахида» Главы книги носят название станций подороге из Петербурга в Москву. (Прим. ред.)
А. М. К
Любезнейшему другу.
Что бы разум и сердцепроизвести ни захотели, тебе оно, о! сочувственник мой, посвящено да будет.Хотя мнения мои о многих вещах различествуют с твоими, но сердце твое бьетмоему согласно — и ты мой друг.
Я взглянул окрестменя-душа моя страданиями человечества уязвленна стала. Обратил взоры мои вовнутренность мою — и узрел, что бедствия человека происходят от человека, ичасто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы. Ужели,вещал я сам себе, природа толико скупа была к своим чадам, что от блудящегоневинно сокрыла истину навеки? Ужели сия грозная мачеха произвела нас для того,чтоб чувствовали мы бедствия, а блаженство николи? Воспрянул я отуныния моего, в которое повергли меня чувствительность и сострадание:
я ощутил в себедовольно сил, чтобы противиться заблуждению; и — веселье неизреченное! — япочувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благодействии себеподобных. Се мысль, побудившая меня начертать, что читать будешь. Но если,говорил я сам себе, я найду кого-либо, кто намерение мое одобрит; кто радиблагой цели не опорочит неудачное изображение мысли; кто состраждет со мною надбедствиями собрати своей; кто в шествии моем меня подкрепит, — не сугубый липлод произойдет от подъятого мною труда?.. Почто, почто мне искать далекокого-либо? Мой друг! ты близ моего сердца живешь — и имя твое да озарит сиеначало.
ВЫЕЗД
Отужинав с моимидрузьями, я лег в кибитку. Ямщик по обыкновению своему поскакал во всюлошадиною мочь, и в несколько минут я был уже за городом. Расставаться труднохотя на малое время с тем, кто нам нужен стал на всякую минуту бытия нашего.Расставаться трудно; но блажен тот, кто расстаться может не улыбаяся; любовьили дружба стрегут его утешение Ты плачешь, произнося прости, но воспомни овозвращении твоем, и да исчезнут слезы твои при сем воображении, яко роса предлицом солнца.
Я лежу в кибитке. Звонпочтового колокольчика, наскучив моим ушам, призвал наконец благодетельногоМорфея *. Горесть разлуки моея, преследуя за мною в смертоподобное моесостояние, представила меня воображению моему уединённа. Я зрел себя впространной долине, потерявшей от солнечного зноя всю приятность и пестротузелености; не было тут источника на прохлаждение, не было древесные сени наумерение зноя. Един, оставлен, среди природы пустынник! Вострепетал.
* Морфей-у древних грековбог сна и сновидений (Прим. ред.)
— Несчастный, — возопиля, — где ты? где девалось все, что тебя прельщало? где то, что жизнь твоюделало тебе приятною? Неужели веселости, гобою вкушенные, были сон и мечта? — По счастию моему случившаяся на дороге рытвина, в которую кибитка моятолкнулась, меня разбудила. Кибитка моя остановилась. Приподнял я голову. Вижу:на пустом месте стоит дом в три жилья.- Что такое? — спрашивал я у повозчикамоего.
— Почтовый двор.
— Да где мы?
— В Софии, — и междутем выпрягал лошадей.
СОФИЯ
Повсюду молчание.Погруженный в размышлениях, не приметил я, что кибитка моя давно уже безлошадей стояла. Привезший меня извозчик извлек меня из задумчивости:
— Барин-батюшка, наводку! — Сбор сей хотя не законный, но охотно всякий его платит, дабы не ехатьпо указу. Двадцать копеек послужили мне в пользу. Кто езжал на почте, тотзнает, что подорожная * есть сберегательное письмо, без которого всякомукошельку, генеральский, может быть, исключая, будет накладно. Вынув ее изкармана, я шел с нею, как ходят иногда для защиты своей со крестом.
Почтового комиссаранашел я храпящего; легонько взял его за плечо.
— Кого черт давит? Чтоза манер выезжать из города ночью. Лошадей нет; очень еще рано; взойди,пожалуй, в трактир, выпей чаю или усни. — Сказав сие, г. комиссар отворотился кстене и паки захрапел. Что делать? Потряс я комиссара опять за плечо.
* Подорожная — документ, дающий право на получение почтовых лошадей. (Прим. ред.)
— Что за пропасть, яуже сказал, что нет лошадей, — и, обернув голову одеялом, г. комиссар от меняотворотился.
Если лошади все вразгоне, — размышлял я, — то несправедливо, что я мешаю комиссару спать. А еслилошади в конюшне… Я вознамерился узнать, правду ли г. комиссар говорил. Вышелна двор, сыскал конюшню и нашел в оной лошадей до двадцати; хотя, правдусказать, кости у них были видны, но меня бы дотащили до следующего стана. Изконюшни я опять возвратился к комиссару; потряс его гораздо покрепче. Казалосьмне, что як тому имел право, нашед, что комиссар солгал. Он второпях вскочил и,не продрав еще глаз, спрашивал:
— Кто приехал? не...-ноопомнившись, увидя меня, сказал мне: — видно, молодец, ты обык так обходиться сПрежними ямщиками. Их бивали палками; но ныне не прежняя пора. — Со гневом г.комиссар лег спать в постелю. Мне его так же хотелось попотчевать, как прежнихямщиков, когда они в обмане приличались; но щедрость моя, давая на водкугородскому повозчику, побудила софийских ямщиков запрячь мне поскорее лошадей,и в самое то время, когда я намерялся сделать преступление на спинекомиссарской, зазвенел на дворе колокольчик. Я пребыл добрый гражданин. Итак,двадцать медных копеек избавили миролюбивого человека от следствия, детей моихот примера невоздержания во гневе, и я узнал, что рассудок есть раб нетерпеливости.
Лошади меня мчат;извозчик мой затянул песню, по обыкновению заунывную. Кто знает голоса русскихнародных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевнуюозначающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого. На сем музыкальномрасположении народного уха умей учреждать бразды правления. В них найдешьобразование души нашего народа. Посмотри на русского человека; найдешь егозадумчива. Если захочет разгнать скуку или, как то он сам называет, еслизахочет повеселиться, то идет в кабак. В веселии своем порывист, отважен,сварлив. Если что-либо случится не по нем, то скоро начинает спор или битву.Бурлак, идущий в кабак повеся голову и возвращающийся обагренный кровью отоплеух, многое может решить доселе гадательное в истории российской.
Извозчик мой поет.Третий был час пополуночи Как прежде колокольчик, гак теперь его песняпроизвела опять во мне сон. О природа, объяв человека в пелены скорби прирождении его, влача его по строгим хребтам боязни, скуки и печали чрез весь еговек, дала ты ему в отраду сон. Уснул, и все скончалось. Несносно пробуждениенесчастному. О, сколь смерть для него приятна. А есть ли она конец скорби? — Отче всеблагий, неужели отвратишь взоры свои от скончевающего бедственное житиесвое мужественно? Тебе, источнику всех благ, приносится сия жертва. Ты единдаешь крепость, когда естество трепещет, содрогается. Се глас отчий, взывающийк себе свое чадо Ты жизнь мне дал, тебе ее и возвращаю, на земли она стала ужебесполезна.
ЛЮБАНИ
Зимою ли я ехал илилетом, для вас, думаю, равно. Может быть, и зимою и летом. Нередко то бывает спутешественниками: поедут на санях, а возвращаются на телегах, — Летом.Бревешками вымощенная дорога замучила мои бока; я вылез из кибитки и пошелпешком. Лежа в кибитке, мысли мои обращены были в неизмеримость мира. Отделяясядушевно от земли, казалося мне, что удары кибиточные были для меня легче Ноупражнения духовные не всегда нас от телесности отвлекают; и для сохранениябоков моих пошел я пешком В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего нивукрестьянина. Время была жаркое. Посмотрел я на часы Первого сорок минут. Явыехал в субботу. Сегодня праздник. Пашущий крестьянин принадлежит, конечно,помещику, который оброку с него не берет. Крестьянин пашет с великим тщанием.Нива, конечно, не господская. Соху поворачивает с удив ительною легкостию.
— Бог в помощь, — сказал я, подошед к пахарю, который, не останавливаясь, доканчивал зачатуюборозду. — Бог в помощь, — повторил я.
— Спасибо, барин, — говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду.
— Ты, конечно,раскольник, что пашешь по воскресеньям?
— Нет, барии, я прямымкрестом крещусь, — сказал он, показывая мне сложенные три перста
-А бог милостив, сголода умирать не велит, когда есть силы и семья
— Разве тебе во всюнеделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще и всамый жар?
— В неделе-то, барин,шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возимоставшее в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки дляпрогулки ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды. Дай бог, — крестяся, — чтоб под вечер сегодня дожжик пошел. Барин, коли есть у тебя свои мужички, такони того же у господа молят.
— У меня, мой Друг,мужиков нет, и для того никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья?
— Три сына и три дочки.Перьвинькому-то десятый годок
— Как же ты успеваешьдоставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?
— Не одни праздники, иночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Видишь ли, одна лошадьотдыхает; а как эта устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро.
— Так ли ты работаешьна господина своего?
— Нет, барин, грешно быбыло так же работать У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две длясеми ртов, сам ты счет знаешь. Да хотя растянись на барской работе, то спасибоне скажут. Барин подушных * не заплатит; ни барана, ни холста, ни курицы, нимасла не уступит. То ли житье нашему брату, как где барин оброк берет скрестьянина, да еще без приказчика. Правда, что иногда и добрые господа берутболее трех рублей с души; но все лучше барщины. Ныне еще поверье заводитсяотдавать деревни, как то называется, на аренду. А мы называем это отдаватьголовой. Голый наемник дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет.Зимою не пускает в извоз, ни в работу в город; все работай на него, для тогочто он подушные платит за нас. Самая дьявольская выдумка отдавать крестьянсвоих чужому в работу. На дурного приказчика хоть можно пожаловаться, а нанаемника * кому?
* Подушная подать,которую крестьяне платили государству (Прим. ред.)
* Арендатор, которомупомещики сдавали на определенных условиях свои вотчины и своих крестьян. (Прим.ред..).
— Друг мой, тыошибаешься, мучить людей законы запрещают
— Мучить? Правда, нонебось, барин, не захочешь в мою кожу. — Между тем пахарь запряг другую лошадьв соху и, начав новую борозду, со мною простился.
Разговор сегоземледельца возбудил во мне множество мыслей. Первое представилось мненеравенство крестьянского состояния. Сравнил я крестьян казенных с крестьянамипомещичьими. Те и другие живут в деревнях; но одни платят известное, а другиедолжны быть готовы платить то, что господин хочет Одни судятся своими равными,а другие в законе мертвы, разве по делам уголовным. Член общества становитсятолько тогда известен правительству, его охраняющему, когда нарушает союзобщественный, когда становится злодей! Сия мысль всю кровь во мне воспалила.
— Страшись, помещикжестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение.
Углубленный в сих размышлениях,я нечаянно обратил взор мой на моего слугу, который, сидя на кибитке передомной, качался из стороны в сторону. Вдруг почувствовал я быстрый мраз,протекающий кровь мою и, прогоняя жар к вершинам, нудил его распростираться полицу. Мне так стало во внутренности моей стыдно, что едва я не заплакал.
— Ты во гневе твоем, — говорил я сам себе, — устремляешься на гордого господина, изнуряющегокрестьянина своего на ниве своей; а сам не то же ли или еще хуже того делаешь?Какое преступление сделал бедный твой Петрушка, что ты ему воспрещаешьпользоваться усладителем наших бедствий, величайшим даром природы несчастному — сном? Он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, нибатожьем (о умеренный человек!) — и ты думаешь, что кусок хлеба и лоскут сукнатебе дают право поступать с подобным тебе существом, как с кубарем, и тем тытолько хвастаешь, что не часто подсекаешь его в его вертении. Ведаешь ли, что впервенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот именя ударить может. Вспомни тот день, как Петрушка пьян был и не поспел тебяодеть. Вспомни о его пощечине. О, если бы он тогда, хотя пьяный, опомнился итебе отвечал бы соразмерно твоему вопросу!
— А кто тебе дал властьнад ним?
— Закон.
— Закон? И ты смеешь поноситьсие священное имя? Несчастный!.. — Слезы потекли из глаз моих; и в таковомположении почтовые клячи дотащили меня до следующего стана.
СПАССКАЯ ПОЛЕСТЬ
Мнепредставилось, что я царь, шах, хан, король, бей, набаб, султан или какое-тосих названий нечто седящее во власти на престоле.
Место моего восседаниябыло из чистого злата и хитро искладенными драгими разного цвета каменьямиблистало лучезарно. Ничто сравниться не могло со блеском моих одежд. Глава мояукрашалася венцом лавровым. Вокруг меня лежали знаки, власть мою изъявляющие.Здесь меч лежал на столпе, из сребра изваянном, на коем изображалися морские исухопутные сражения, взятие городов и прочее сего рода: везде видно было вверхуимя мое, носимое Гением славы, над всеми сими подвигами парящим. Тут виден былскипетр мой, возлежащий на снопах, обильными класами отягченных, изваянных изчистого злата и природе совершенно подражающих. На твердом коромыслевозвещенные зрелися весы *. В единой из чаш лежала книга с надписью Законмилосердия; в другой книга же с надписью Закон совести. Держава, из единогокамня иссеченная *, поддерживаема была грудою младенцев, из белого мрамораиссеченных. Венец мой возвышен был паче всего и возлежал на раменах сильногоисполина, воскраие же его поддерживаемо было истиною. Огромной величины змия,из светлый стали искованная, облежала вокруг всего седалища при его подножии и,конец хвоста в зеве держаща, изображала вечность.
* Символ правосудия(Прим. ред.)
* Символ царскойвласти, изображался в виде шара с крестом наверху. (Прим. ред.)
Но не единыебездыханные изображения возвещали власть мою и величество. С робкимподобострастием и взоры мои ловящи, стояли вокруг престола моего чиныгосударственные. В некотором отдалении от престола моего толпилося бесчисленноемножество народа, коего разные одежды, черты лица, осанка, вид и стан различиеих племени возвещали Трепетное их молчание уверяло меня, что они все воле моейподвластны. По сторонам, на несколько возвышенном месте, стояли женщины ввеликом множестве в прелестнейших и великолепнейших одеждах. Взоры их изъявлялиудовольствие на меня смотреть и желания их стремились на предупреждение моих,если бы они возродились.
Глубочайшее в собраниисем присутствовало молчание; казалося, что все в ожидании были важного какогопроисшествия, от коего спокойствие и блаженство всего общества зависели.Обращенный сам в себя и чувствуя глубоко вкоренившуюся скуку в душе моей, отнасыщающего скоро единообразия происходящую, я долг отдал естеству и, ротразинув до ушей, зевнул во всю мочь. Все вняли чувствованию души моей. Внезапусмятение распростерло мрачный покров свой по чертам веселия, улыбка улетала соуст нежности и блеск радования с ланит удовольствия. Искаженные взгляды иозирание являли нечаянное нашествие ужаса и предстоящие беды. Слышны быливздохи, колющие предтечи скорби; и уже начинало раздаваться задерживаемоеприсутствием страха стенание. Уже скорыми в сердца всех стопами шествовалоотчаяние и смертные содрогания, самыя кончины мучительнее. Тронутый до внутренностисердца толико печальным зрелищем, ланитные мышцы нечувствительно стянулися коушам моим и, растягивая губы, произвели в чертах лица моего кривление, улыбкеподобное, за коим я чхнул весьма звонко. Подобно как в мрачную атмосферу,густым туманом отягченную, проникает полуденный солнца луч тако приулыбке моей развеялс я вид печали, на лицах всего собрания поселившийся;радость проникла сердца всех быстротечно, и не осталося косого виданеудовольствия нигде. Все начали восклицать:
— Да здравствует нашвеликий государь, да здравствует навеки. — Подобно тихому полуденному ветру,помавающему листвия дерев и любострастное производящему в дубраве шумление,тако во всем собрании радостное шептание раздавалось. Иной вполголоса говорил:
— Он усмирил внешних ивнутренних врагов, расширил пределы отечества, покорил тысячи разных народовсвоей державе.
Другой восклицал:
— Он обогатилгосударство, расширил внутреннюю и внешнюю торговлю, он любит науки ихудожества, поощряет земледелие и рукоделие.
Женщины с нежностиювещали:
— Он не дал погибнутьтысячам полезных сограждан, избавя их до сосца еще гибельные кончины. Иной сважным видом возглашал:
— Он умножилгосударственные доходы, народ облегчил от податей, доставил ему надежноепропитание.
Юношество, с восторгом рукина небо простирая, рекло:
— Он милосерд, правдив,закон его для всех равен, он почитает себя первым его служителем. Онзаконодатель мудрый, судия правдивый, исполнитель ревностный, он паче всехцарей велик, он вольность дарует всем.
Речи таковые, ударяя втимпан моего уха, громко раздавалися в душе моей. Похвалы сии истинными вразуме моем изображалися, ибо сопутствуемы были искренности наружными чертами.Таковыми их приемля, душа моя возвышалася над обыкновенным зрения кругом; всуществе своем расширялась и, вся объемля, касалася степеней божественнойпремудрости. Но ничто не сравнилося с удовольствием самоодобрения прираздавании моих приказаний. Первому военачальнику повелевал я итти смногочисленным войском на завоевание земли, целым небесным поясом от меняотделенной
— Государь, — ответствовал он мне, — слава единая имени твоего победит народы, оную землюнаселяющие Страх предшествовать будет оружию твоему, и возвращуся, приносяйдань царей сильных.
Учредителю плавания ярек:
— Да корабли мои рассеютсяпо всем морям, да узрят их неведомые народы; флаг мой да известен будет наСевере, Востоке, Юге и Западе.
— Исполню, государь, — и полетел на исполнение, яко ветр, определенный надувать ветрила корабельные
— Возвести додальнейших пределов моея области, — рек я хранителю законов, — се день рождениямоего, да ознаменится он в летописях навеки отпущением повсеместным. Даотверзутся темницы, да изыдут преступники и да возвратятся в домы свои, якозаблудшие от истинного пути.
— Милосердие твое,государь! есть образ всещедрого существа. Бегу возвестити радость скорбящимотцам по чадех их, супругам по супругах их.
— Да воздвигнутся, — рек я первому зодчию, — великолепнейшие здания для убежища мусс, да украсятсяподражаниями природы разновидными; и да будут они ненарушимы, яко небесныежительницы, для них же они уготовляются.
— О премудрый, — отвечал он мне, — егда велениям твоего гласа стихии повиновалися и, совокупясилы свои, учреждали в пустынях и на дебрях обширные грады, превосходящиевеликолепием славнейшие в древности:
колико маловажен будетсей труд для ревностных исполнителей твоих велений. Ты рек, и грубые строенияприпасы уже гласу твоему внемлют.
— Да отверзется ныне, — рек я, — рука щедроты, да излиются остатки избытка на немощствующих, сокровищаненужные да возвратятся к их источнику.
— О, всещедрый владыко,всевышним нам дарованный, отец своих чад, обогатитель нищего, да будет твояволя
При всяком моемизречении все предстоящие восклицали радостно, и плескание рук не токмосопровождало мое слово, но даже предупреждало мысль. Единая из всего собранияжена, облегшаяся твердо о столп, испускала вздохи скорби и являла вид презренияи негодования. Черты лица ее были суровы и платье простое. Голова ее покрытабыла шляпою, когда все другие обнаженными стояли главами.
— Кто сия? — вопрошал яблиз стоящего меня.
— Сия есть страншица,нам неизвестная, именует себя Прямовзорой и глазным врачом. Но есть волхвопаснейший, носяй яд и отраву, радуется скорби и сокрушению; всегда нахмуренна,всех презирает и поносит; даже не щадит в ругании своем священные твоея главы.
— Почто ж злодейка сиятерпима в моей области? Но о ней завтра. Сей день есть день милости и веселия.Приидите, сотрудники мои в ношении тяжкого бремени правления, приимитедостойное за труды и подвиги ваши воздаяние.
Тогда, восстав от местамоего, возлагал я различные знаки почестей на предстоящих; отсутствующие забытыне были, но те, кои приятным видом словам моим шли во сретение, имели большуюво благодеяниях моих долю.
По сем продолжал я моеслово:
— Пойдем, столпы моейдержавы, опоры моей власти, пойдем усладиться по труде. Достойно бо, да вкуситтрудившийся плода трудов своих. Достойно царю вкусити веселия, он же изливаетмногочисленные всем. Покажи нам путь к уготованному тобою празднеству, — рек як учредителю веселий. — Мы тебе последуем.
— Постой, — вещала мнестранница от своего места, — постой и подойди ко мне. Я — врач, присланный ктебе и тебе подобным, да очищу зрение твое. Какие бельма! — сказала она свосклицанием.
Некая невидимая сила нудиламеня итти пред нее, хотя все меня окружавшие мне в том препятствовали, делаядаже мне насилие.
— На обоих глазахбельма, — сказала странница, — а ты столь решительно судил о всем.
-Потом коснулася обоихмоих глаз и сняла с них толстую плену, подобну роговому раствору.
— Ты видишь, — сказалаона мне, — что ты был слеп и слеп всесовершенно. Я есмь Истина. Всевышний,подвигнутый на жалость стенанием тебе подвластного народа, ниспослал меня снебесных кругов, да отжену темноту, проницанию взора твоего препятствующую. Ясие исполнила. Все вещи представятся днесь в естественном их виде взорам твоим.Ты проникнешь во внутренность сердец. Не утаится более от тебя змия, крыющаясяв излучинах душевных. Ты познаешь верных своих подданных, которые вдали от тебяне тебя любят, но любят отечество; которые готовы всегда на твое поражение,если оно отметит порабощение человека. Но не возмутят они гражданского покоябезвременно и без пользы. Их призови себе в друзей. Изжени сию гордую чернь,тебе предстоящую и прикрывшую срамоту души своей позлащенными одеждами. Они-тоистинные твои злодеи, затмевающие очи твои и вход мне в твои чертогивоспрещающие. Един раз являюся я царям во асе время их царствования, да познаютменя в истинном моем виде; но я никогда не оставляю жилища смертных. Пребываниемое не есть в чертогах царских. Стража, обсевшая их вокруг и бдящая денно-ночностоглазно, воспрещает мне вход в оные. Если когда проникну сию сплоченнуютолпу, то, подняв бич гонения, все тебя окружающие тщатся меня изгнать из обиталищатвоего; бди убо, да паки не удалюся от тебя. Тогда словеса ласкательства,ядовитые пары издыхающие, бельма твои паки возродят, и кора, светомнепроницаемая, покрыет твои очи. Тогда ослепление твое будет сугубо; едва нашаг один взоры твои досязать будут. Все в веселом являться тебе будет виде. Ушитвои не возмутятся стенанием, но усладится слух сладкопением ежечасноЖертвенные курения обыдут на лесть отверстую душу. Осязанию твоему подлежатьбудет всегда гладкость. Никогда не раздерет благотворная шероховатость в тебенервов осязательности. Вострепещи теперь за таковое состояние. Туча вознесетсянад главой твоей, и стрелы карающего грома готовы будут на твое поражение. Ноя, зещаю тебе, поживу в пределах твоего обладания. Егда зосхощешь меня видети, егда,осажденная кознями ласкательства, душа твоя взалкает моего взора, воззови меняиз твоея отдаленности; где слышен будет твердый мой глас, там меня и обрящешь.Не убойся гласа моего николи. Если из среды народный возникнет муж, порицающийдела твоя, ведай, что той есть твой друг искренний. Чуждый надежды мзды, чуждыйрабского трепета" он твердым гласом возвестит меня тебе. Блюдись и недерзай его казнити, яко общего возмутителя. Призови его, угости его, якостранника. Ибо всяк, порицающий царя в самовластии его, есть странник земли,где все пред ним трепещет. Угости его, вещаю, почти его, да возвратившися возможет он паче и паче глаголати нельстиво. Но таковые твердые сердца бываютредки; едва един в целом столетии явится на светском ристалище. А дабы бдительностьтвоя не усыплялася негою власти, се кольцо дарую тебе, да возвестит оно тебетвою неправду, когда на нее дерзать будешь. Ибо ведай, что ты первейший вобществе можешь быть убийца, первейший разбойник, первейший предатель,первейший нарушитель общие тишины, враг лютейший, устремляющий злость свою навнутренность слабого. Ты виною будешь, если мать восплачет о сыне своем,убиенном на ратном поле, и жена о муже своем; ибо опасность плена едваоправдать может убийство, войною называемое. Ты виною будешь, если запустеетнива, если птенцы земледелателя лишатся жизни у тощего без здравыя пищи сосцаматерия. Но обрати теперь взоры свои на себя и на предстоящих тебе, воззри наисполнение твоих велений,. и если душа твоя не содрогнется от ужаса при взоре таковом,то отыду от тебя, и чертог твой загладится навсегда в памяти моей.
Изрекшия странницы лицоказалося веселым и вещественным сияющее блеском. Воззрение на нее вливало вдушу мою радость. Уже не чувствовал я в ней зыбей тщеславия и надутлостивысокомерия. Я ощущал в ней тишину; волнение любочестия и обуреваниевластолюбия ее не касалися. Одежды мои, столь блестящие, казалися замараныкровью и омочены слезами. На перстах моих виделися мне остатки мозгачеловеческого; ноги мои стояли в тине. Вокруг меня стоящие являлися тогоскареднее. Вся внутренность их казалась черною и сгораемою тусклым огнемненасытности. Они метали на меня и друг на друга искаженные взоры, в коихгосподствовали хищность, зависть, коварство и ненависть. Военачальник мой,посланный на завоевание, утопал в роскоши и веселии. В войсках подчиненности небыло; воины мои почиталися хуже скота. Не радели ни о их здравии, нипрокормлении; жизнь их ни во что вменялася; лишались они установленной платы,которая употреблялась на ненужное им украшение. Большая половина новых воиновумирали от небрежения начальников или ненужный и безвременные строгости. Казна,определенная на содержание всеополчения, была в руках учредителя веселостей.Знаки военного достоинства не храбрости были уделом, но подлого раболепия. Язрел пред собою единого знаменитого по словесам военачальника, коего яотличными почтил знаками моего благоволения; я зрел ныне ясно, что все егоотличное достоинство состояло в том только, что он пособием был в насыщениисладострастия своего начальника; и на оказание мужества не было ему дажеслучая, ибо он издали не видал неприятеля. От таких-то воинов я ждал себе новыхвенцов. Отвратил я взор мой от тысячи бедств, представившихся очам моим.
Корабли мои,назначенные да прейдут дальнейшие моря, видел я плавающими при устьепристанища. Начальник, полетевший для исполнения моих велений на крылех ветра,простерши на мягкой постеле свои члены, упоялся негою и любовью в объятияхнаемной возбудительницы его сладострастия. На изготованном велением его чертежесовершенного в мечтании плавания уже видны были во всех частях мира новыеострова, климату их свойственными плодами изобилующие. Обширные земли имногочисленные народы израждалися из кисти новых сих путешествователей. Уже приблеске нощных светильников начерталося величественное описание сего путешествияи сделанных приобретений слогом цветущим и великолепным. Уже златые декиуготовлялися на одежду столь важного сочинения *. О Кук! * почто ты жизнь своюпровел в трудах и лишениях? Почто скончал ее плачевным образом? Если бы восселна сии корабли, то, в веселиях начав путешествие и в веселиях его скончая,столь же бы много сделал открытий, сидя на одном месте (и в моем государстве),толико же бы прославился; ибо ты бы почтен был твоим государем.
* То естьиспользовались для изготовления переплета. (Прим. ред.).
* Кук, Джеме(1728-1779) — английский мореплаватель. (Прим. ред.).
Подвиг мой, коим вослеплении моем душа моя наиболее гордилася, отпущение казни и прощениепреступников едва видны были в обширности гражданских деяний. Веление мое илибыло совсем нарушено, обращался не в ту сторону, или не имело желаемогодействия превратным оного толкованием и медлительным исполнением. Милосердиемое сделалося торговлею, и тому, кто давал больше, стучал молот жалости ивеликодушия. Вместо того, чтобы в народе моем чрез отпущение вины прослытьмилосердым, я прослыл обманщиком, ханжою и пагубным комедиантом.
— Удержи своемилосердие, — вещали тысячи гласов, — не возвещай нам его великолепным словом,если не хощешь его исполнити. Не соплощай с обидою насмешку, с тяжестию ееощущение. Мы спали и были покойны, ты возмутил наш сон, мы бдеть не желали, ибоне над чем.
В созидании городоввидел я одно расточение государственные казны, нередко омытой кровью и слезамимоих подданных. В воздвижении великолепных зданий к расточению нередкоприсовокуплялося и непонятие о истинном искусстве. Я зрел расположение ихвнутреннее и внешнее без малейшего вкуса. Виды оных принадлежали веку готфов ивандалов *. В жилище, для мусс уготованном, не зрел я лиющихся благотворноструев Касталии и Ипокрены *, едва пресмыкающееся искусство дерзало возводитьсвои взоры выше очерченной обычаем округи. Зодчие, согбенные над чертежомздания, не о красоте оного помышляли, но как приобретут ею себе стяжание.Возгнушался я моего пышного тщеславия и отвратил очи мои.
* Древнегерманскиеварварские племена. (Прим. ред.).
* Касталия и Ипокрена — в греческой мифологии — источники, вода которых давала поэтическое вдохновение(Прим ред.)
Но паче всего язвилодушу мою излияние моих щедрот. Я мнил в ослеплении моем, что ненужная казнаобщественная на государственные надобности не может лучше употребиться, как навспоможение нищего, на одеяние нагого, на прокормление алчущего, или наподдержание погибающего противным случаем, или на мзду не радящему о стяжаниидостоинству и заслуге. Но сколь прискорбно было видеть, что щедроты моиизливалися на богатого, на льстеца, на вероломного друга, на убийцу иногдатайного, на предателя и нарушителя общественной доверенности, на уловившего моепристрастие, на снисходящего моим слабостям, на жену, кичащуюся своимбесстыдством. Едва, едва досязали слабые источники моея щедроты застенчивогодостоинства и стыдливый заслуги. Слезы пролились из очей моих и сокрыли от менятоль бедственные представления безрассудной моей щедроты.
Теперь ясно я видел,что знаки почестей, мною раздаваемые, всегда доставалися в удел недостойным. Видя во всем толикую превратность, от слабости моей и коварстваминистров моих проистекшую, видя, что нежность моя обращалася на жену, ищущую влюбви моей удовлетворения своего только тщеславия и внешность только свою науслаждение мое устрояющую, когда сердце ее ощущало ко мне отвращение, — возревел я яростию гнева.
— Недостойныепреступники, злодеи! вещайте, почто во зло употребили доверенность господавашего? * предстаньте ныне пред судию вашего. Вострепещите в окаменелостизлодеяния вашего. Чем можете оправдать дела ваши? Что скажете во извинениеваше? Се он, его же призову из хижины уничижения. Прииди, — вещал я старцу,коего созерцал в крае обширный моея области, кроющегося под заросшею мхомхижиною, — прииди облегчить мое бремя; прииди и возврати покой томящемусясердцу и востревоженному уму.
* Господа вашего — имеется в виду «господина вашего». (Прим. ред.).
Изрекши сие, обратил явзор мой на мой сан, познал обширность моея обязанности, познал, откудупроистекает мое право и власть. Вострепетал во внутренности моей, убоялсяслужения моего. Кровь моя пришла в жестокое волнение, и я пробудился. Еще неопомнившись, схватил я себя за палец, но тернового кольца на нем не было. О,если бы оно пребывало хотя на мизинце царей!
Властитель мира, если,читая сон мой, ты улыбнешься с насмешкою или нахмуришь чело, ведай, чтовиденная мною странница отлетела от тебя далеко и чертогов твоих гнушается.
ЕДРОВО
Доехав до жилья, явышел из кибитки. Неподалеку от дороги над водою стояло много баб и девок.Страсть, господствовавшая во всю жизнь надо мною, но уже угасшая, по обыкшемуее стремлению направила стопы мои к толпе сельских сих красавиц. Толпа сиясостояла более нежели из тридцати женщин. Все они были в праздничной одежде,шеи голые, ноги босые, локти наруже, платье заткнутое спереди за пояс, рубахибелые, взоры веселые, здоровье на щеках начертанное. Приятности, загрубевшиехотя от зноя и холода, но прелестны без покрова хитрости; красота юности вполном блеске, в устах улыбка или смех сердечный; а от него виден становилсяряд зубов белее чистейшей слоновой кости. Зубы, которые бы щеголих с ума свели.Приезжайте сюда, любезные наши боярыньки московские и петербургские, посмотритена их зубы, учитесь у них, как их содержать в чистоте. Зубного врача у них нет.Не сдирают они каждый день лоску с зубов своих ни щетками, ни порошками.Станьте, с которою из них вы хотите, рот со ртом; дыхание ни одной из них незаразит вашего легкого. А ваше, ваше, может быть, положит в них начало…болезни… боюсь сказать какой; хотя не закраснеетесь, но рассердитесь. Разве яговорю неправду? Муж одной из вас таскается по всем скверным девкам; получивболезнь, пьет, ест и спит с тобою же; другая же сама изволит иметь годовых,месячных, недельных, или, чего боже упаси, ежедневных любовников. Познакомясьсегодня и совершив свое желание, завтра его не знает; да и того иногда не знает,что уже она одним его поцелуем заразилася. А ты, голубушка моя,пятнадцатилетняя девушка, ты еще непорочна, может быть; но на лбу твоем я вижу,что кровь твоя вся отравлена. Блаженной памяти твой батюшка из докторских рукне выхаживал; а государыня матушка твоя, направляя тебя на свой благочестивыйпуть, нашла уже тебе женишка., заслуженного старика генерала, и спешит тебявыдать замуж для того только, чтобы не сделать с тобой визита воспитательномудому *. А за стариком-то жить нехудо, своя воля; только бы быть замужем, детивсе его. Ревнив он будет, тем лучше: более удовольствия в украденных утехах; спервой ночи приучить его можно не следовать глупой старой моде с женою спатьвместе.
* То есть чтобы в семьене появился «незаконнорожденный ребенок». Таких детей обычно отдавалив воспитательный дом. (Прим. ред.).
И не приметил, как вы,мои любезные городские сватьюшки, тетушки, сестрицы, племянницы и проч., менядолго задержали. Вы, право, того не стоите. У вас на щеках румяна, на сердцерумяна, на совести румяна, на искренности… сажа. Все равно румяна или сажа. Япобегу от вас во всю конскую рысь к моим деревенским красавицам. Правда, естьмежду ими на вас похожие, но есть такие, каковых в городах слыхом не слыхано ивидом не видано… Посмотрите, как все члены у моих красавиц круглы, рослы, неискривлены, не испорчены. Вам смешно, что у них ступни в пять вершков, а можетбыть, и в шесть. Ну, любезная моя племянница, с трехвершковою твоею ножкоюстань с ними рядом, и бегите взапуски; кто скорее достигнет высокой березы, поконец луга стоящей? а… а… это не твое дело. А ты, сестрица моя голубушка, стрехчетвертным своим станом в охвате, ты изволишь издеваться, что у сельскоймоей русалки брюшко на воле выросло Постой, моя голубушка, посмеюсь и я над тобою.Ты уж десятый месяц замужем, и уж трехчетвертной твои стан изуродовался. А както дойдет до родов запоешь другим голосом. Но дай бог, чтобы обошлось всесмехом. Дорогой мой зятюшка ходит повеся нос. Уже все твои шнурованья бросил вогонь Кости из всех твоих платьев повытаскал, но уже поздно. Сросшихся твоихнакриво составов тем не спрямит. Плачь, мой любезный зять, плачь. Мать наша,следуя плачевной и смертию разрешающихся от бремени жен ознаменованной моде,уготовала за многие лета тебе печаль, а дочери своей болезнь, детям твоимслабое телосложение. Она теперь возносит над главою ее смертоносное острие; иесли оно не коснется дней твоея супруги, благодари случай; а если веришь, чтопровидение божие о том заботилося, то благодари и его, коли хочешь. Но я еще сгородскими боярыньками. Вот что привычка делает; отвязаться от них не хочется.И, право, с вами бы не расстался, если бы мог довести вас до того, чтобы вылица своего и искренности не румянили. Теперь прощайте.
Покуда я глядел намоющих платье деревенских нимф *, кибитка моя от меня уехала. Я намерялся иттиза нею вслед, как одна девка, по виду лет двадцати, а, конечно, не болеесемнадцати, положа мокрое свое платье на коромысло, пошла одною со мнойдорогою. Поровнявшись с ней, начал я с нею разговор.
— Не трудно ли тебенести такую тяжелую ношу, любезная моя, как назвать, не знаю?
— Меня зовут Анною, аноша моя не тяжела. Хотя бы и тяжела была, я бы тебя, барин, не попросила мнепособить.
— К чему такаясуровость, Аннушка, душа моя? я тебе худого не желаю.
— Спасибо, спасибо;часто мы видим таких щелкунов, как ты; пожалуй, проходи своей дорогою.
* Нимфы — вдревнегреческой мифологии — богини морей, рек, лесов и гор (Прим. ред.).
— Анютушка, я, право,не таков, как я тебе кажуся, и не таков, как те, о которых ты говоришь. Те,думаю, так не начинают разговора с деревенскими девками, а «всегдапоцелуем; но я хотя бы тебя поцеловал, то, конечно бы, так, как сестру моюродную.
— Не подъезжай,пожалуй; рассказы таковые я слыхала; а коли ты худого не мыслишь, чего же ты отменя хочешь?
— Душа моя, Аннушка, яхотел знать, есть ли у тебя отец и мать, как ты живешь, богато ли или убого,весело ли, есть ли у тебя жених?
— А на что это тебе,барин? Отроду в первый раз такие слышу речи.
— Из сего судитьможешь, Анюта, что я не негодяй, не хочу тебя обругать или обесчестить. Я люблюженщин для того, что они соответственное имеют сложение моей нежности; а болеелюблю сельских женщин или крестьянок для того, что они не знают ещепритворства, не налагают на себя личины притворные любви, а когда любят, толюбят от всего сердца и искренно.
Девка в сие времясмотрела ни меня, выпяля глаза с удивлением. Да и так быть должно; ибо кто незнает, с какою наглостию дворянская дерзкая рука поползается на непристойные иоскорбительные целомудрию шутки с деревенскими девками Они в глазах дворянстарых и малых суть твари, созданные на их угождение. Так они и поступают; аособливо с несчастными, подвластными их велениям. В бывшее пугачевскоевозмущение, когда все служители вооружились на своих господ, некакие крестьяне(повесть сия нелжива), связав своего господина, везли его на неизбежную казнь.Какая тому была причина? Он во всем был господин добрый и человеколюбивый, номуж не был безопасен в своей жене, отец в дочери. Каждую ночь посланные егоприводили к нему на жертву бесчестия ту, которую он того дня назначил. Известнов деревне было, что он омерзил 60 девиц, лишив их непорочности. Наехавшаякоманда выручила сего варвара из рук на него злобствовавших. Глупые крестьяне,вы искали правосудия в самозванце! но почто не поветали вы сего законным судиямвашим? Они бы предали его гражданской смерти, и вы бы невинны осталися. Атеперь злодей сей спасен. Блажен, если близкий взор смерти образ мыслей егопеременил и дал жизненным его сокам другое течение. Но крестьянин в законемертв *, сказали мы… Нет, нет, он жив, он жив будет, если того восхочет...
— Если, барин, ты нешутишь, — сказала мне Анюта, — то вот что я тебе скажу; у меня отца нет, онумер уже года с два, есть матушка да маленькая сестра. Батюшка нам оставил пятьлошадей и три коровы Есть и мелкого скота и птиц довольно; но нет в домуработника. Меня было сватали в богатый дом за парня десятилетнего; но я незахотела. Что мне в таком ребенке; я его любить не буду. А как он придет впору, то я состареюсь, и он будет таскаться с чужими. Да сказывают, что свекорсам с молодыми невестками спит, покуда сыновья вырастают. Мне для того-то незахотелось итти к нему в семью. Я хочу себе ровню. Мужа буду любить, да и, онменя любить будет, в том не сомневаюсь. Гулять с молодцами не люблю, а замуж,барин, хочется. Да знаешь ли для чего? — говорила Анюта, потупя глаза.
— Скажи, душа мояАнютушка, не стыдись; все слова в устах невинности непорочны.
— Вот что я тебе скажу.Прошлым летом, год тому назад, у соседа нашего женился сын на моей подруге, скоторой я хаживала всегда в посиделки. Муж ее любит, а она его столько любит,что на десятом месяце после венчанья родила ему сынка. Всякий вечер она выходитпестовать его за ворота Она на него не наглядится. Кажется, будто и паренек-томатушку свою уж любит. Как она скажет ему: агу, агу, он и засмеется Мне-то дослез каждый день; мне бы уж хотелось самой иметь такого же паренька...
Я не мог тут вытерпетьи, обняв Анюту, поцеловал ее от всего моего сердца.
— Смотри, барин, какойты обманщик, ты уж играешь со мною. Поди, сударь, прочь от меня, оставь беднуюсироту, — сказала Анюта, заплакав. — Кабы батюшка жив был и это видел, то бы,даром, что ты господин нагрел бы тебе шею.
* По указу Екатерины от1769 г. крестьяне под угрозой ссылки на каторгу не имели права жаловаться насвоих помещиков (Прим. ред.).
— Не оскорбляйся, моялюбезная Анютушка, не оскорбляйся, поцелуй мой не осквернит твоей непорочности.Она в глазах моих священна. Поцелуй мой есть знак моего к тебе почтения и былисторгнут восхищением глубоко тронутыя души. Не бойся меня, любезная Анюта, неподобен я хищному зверю, как наши молодые господчики, которые отъятиенепорочности ни во что вменяют. Если бы я знал, что поцелуй мой тебя оскорбит,то клянусь тебе богом, что бы не дерзнул на него.
— Рассуди сам, барин,как не осердиться за поцелуй, когда все они уже посулены другому. Они заранеевсе уж отданы, и я в них не властна.
— Ты меня восхищаешь.Ты уже любить умеешь. Ты нашла сердцу своему другое, ему соответствующее. Тыбудешь блаженна. Ничто не развратит союза вашего. Не будешь ты окруженасоглядателями, в сети пагубы уловить тебя стрегущими. Не будет слух сердечногодруга твоего уязвлен прельщающим гласом, на нарушение его к тебе верностипризывающим. Но по-что же, моя любезная Анюта, ты лишена удовольствиянаслаждаться счастьем в объятиях твоего милого друга?
— Ах, барин, для того,что его не отдают к нам в дом Просят ста рублей. А матушка меня не отдает, я уней одна работница.
— Да любит ли он тебя?
— Как же не так. Онприходит по вечерам к нашему дому, и мы вместе смотрим на паренька моей подругиЕму хочется такого же паренька. Грустно мне будет, но быть терпеть. Ванюха мойхочет итти на барках в Питер в работу и не воротится, покуда не выработает старублей для своего выкупа.
— Не пускай его,любезная Анютушка, не пускай его; он идет на свою гибель. Там он научитсяпьянствовать, мотать, лакомиться, не любить пашню, а больше всего он и тебялюбить перестанет.
— Ах, барин, не стращайменя, — сказала Анюта, почти заплакав.
— А тем скорее, Анюта,если ему случится служить в дворянском доме. Господский пример заражает верхнихслужителей, нижние заражаются от верхних, а от них язва разврата достигает и додеревень Пример есть истинная чума; кто что видит, тот то и делает.
— Да как же быть? Такмне и век за ним не бывать замужем Ему пора уже жениться, по чужим он негуляет, меня не отдают к нему в дом; то высватают за него другую, а я, бедная,умру с горя… — Сие говорила она, проливая горькие слезы.
— Нет, моя любезнаяАнютушка, ты завтра же будешь за ним. Поведи меня к своей матери.
— Да вот наш двор, — сказала она, остановясь — Проходи мимо, матушка меня увидит и худое подумает. Ахотя она меня и не бьет, но одно ее слово мне тяжелее всяких побоев.
— Нет, моя Анюта, япойду с тобою...-и, не дожидаясь ее ответа, вошел в ворота и прямо пошел налестницу в избу. Анюта мне кричала вслед:
— Постой, барин,постой.
Но я ей не внимал. Визбе я нашел Анютину мать, которая квашню месила; подле нее на лавке сиделбудущий ее зять. Я без дальних околичностей ей сказал, что я желаю, чтобы дочьее была замужем за Иваном, и для того принес ей то, что надобно для отвлеченияпрепятствия в сем деле.
— Спасибо, барин, — сказала старуха, — в этом теперь уж нет нужды Ванюха теперь пришед сказывал,что отец уж отпускает его ко мне в дом. И у нас в воскресенье будет свадьба.
— Пускай же посуленноеот меня будет Анюте в приданое.
— И на том спасибо.Приданого бояре девкам даром не дают. Если ты над моей Анютой что сделал и зато даешь ей приданое, то бог тебя накажет за твое беспутство, а денег я невозьму. Если же ты добрый человек и не ругаешься над бедными, то, взяв от тебяденьги, лихие люди мало ли что подумают.
Я не мог надивиться,нашед толико благородства в образе мыслей у сельских жителей. Анюта между темвошла в избу и матери своей меня расхвалила. Я было еще попытался дать имденег, отдавая их Ивану на заведение дому: но он мне сказал:
— У меня, барин, естьдве руки, я ими дом и заведу.
Приметив, что им мое присутствиебыло не очень приятно, я их оставил и возвратился к моей кибитке.
Едущу мне из Едрова,Анюта из мысли моей не выходила. Невинная ее откровенность мне нравиласьбезмерно. Благородный поступок ее матери меня пленил. Я сию почтенную мать сзасученными рукавами за квашнею или с подойником подле коровы сравнивал сгородскими матерями. Крестьянка не хотела у меня взять непорочных,благоумышленных ста рублей, которые в соразмерности состояний долженствуют бытьдля полковницы, советницы, майорши, генеральши пять, десять, пятнадцать тысячили более; если же госпоже полковнице, майорше, советнице или генеральше (всоразмерности моего посула едровской ямщичихе), у которой дочка лицом недурна,или только что непорочна, и того уже довольно, знатный боярин седмидесятой,или, чего боже сохрани, седмьдесят второй пробы, посулит пять, десять,пятнадцать тысяч, или глухо знатное приданое, или сыщет чиновного жениха, иливыпросит в почетные девицы *, то я вас вопрошаю, городские матушки, не ёкнет лиу вас сердечко? не захочется ли видеть дочку в позлащенной карете, вбриллиантах, едущую четвернею, если она ходит пешком, или едущую цугом, вместодвух заморенных кляч, которые ее таскают? Я согласен в том с вами, чтобы выобряд и благочиние сохранили и не так легко сдалися, как феатральные девки.Нет, мои голубушки, я вам даю сроку на месяц или на два, но не более. А еслидоле заставите воздыхать первостатейного бесплодно, то он, будучи занят деламигосударственными, вас оставит, дабы не терять с вами драгоценнейшего времени,которое он лучше употребить может на пользу общественную.-Тысяча голосов наменя подымаются; ругают меня всякими мерзкими названиями: мошенник, плут,кан… бес и пр. и пр. Голубушки мои, успокойтесь; я вашей чести не поношу.Ужели все таковы? Поглядитесь в сие зеркало; кто из вас себя в нем узнает, тобрани меня без всякого милосердия. Жалобницы и на ту я не подам, суда по формеговорить с ней не стану.
* То есть добитьсязвания придворной дамы, фрейлины (Прим. ред.).
Анюта, Анюта, ты мнеголову скружила! Для чего я тебя не узнал лет 15 тому назад. Твоя откровеннаяневинность, любострастному дерзновению неприступная, научила бы меня ходить востезях целомудрия. Для чего первый мой в жизни поцелуй не был тот, который я нащеке твоей прилепил в душевном восхищении. Отражение твоея жизненностипроникнуло бы во глубину моего сердца, и я бы избегнул скаредностей, житие моеисполнивших. Я бы удалился от смрадных наемниц любострастия, почтил бы ложесупружества, не нарушил бы сою за родства моею плотскою несытостию;девственность была бы для меня святая святых, и ее коснутися не дерзнул бы. Омоя Анютушка! сиди всегда у околицы и давай наставления твоею незастенчивоюневинностию. Уверен что обратишь на путь доброделания начинающего с оногосовращатися и укрепишь в нем к совращению наклонного. Анюта, я стобой не могу расстаться, хоти уже вижу двадцатый столп от тебя.
Но что такое заобыкновение, о котором мне Анюта сказывала? Ее хотели отдать за десятилетнегоребенка Кто мог такой союз дозволить? Почто не ополчится рука, законы хранящая,на искоренение толикого злоупотребления? В христианском законе брак естьтаинство, в гражданском-соглашение или договор. Какой священнослужитель можетнеравный брак благословить, или какой судия может его вписать в свой дневник?Где нет соразмерности в летах, там и брака быть не может Сие запрещают правилаестественности, яко вещь бесполезную для человека, сие запрещать долженствовалбы закон гражданский, яко вредное для общества.
Хотиловский ям был ужев виду, а я еще размышлял о едровской девке и в восторге души моей воскликнулгромко: о Анюта! Анюта! — Дорога была негладка, лошади шли шагом; повозчик мойвслушался в мою речь,. оглянувшись на меня:
— Видно, барин, — говорил он мне, улыбаясь и поправляя шляпу, — что ты на Анютку нашу призарился.Да уж и девка! Не одному тебе она нос утерла… Всем взяла… На нашем ямумного смазливых, но передней все плюнь. Какая мастерица плясать! всех за поясзаткнет, хоть бы кого… А как пойдет в поле жать… загляденье, Ну… братВанька счастлив.
— Иван брат тебе?
— Брат двоюродный. Даведь и парень! Трое вдруг молодцов стали около Анютки свататься; но Иван всехотбоярил. Они и тем и сем, но не тут-то. А Ванюха тотчас и подцепил… (Мы ужевъезжали в околицу...) То-то, барин! Всяк пляшет, да не как скоморох. — И кпочтовому двору подъехал.
МЕДНОЕ
Каждуюнеделю два раза * вся Российская империя извещается, что Н. Н. или Б. Б. внесостоянии или не хочет платить того, что занял, или взял, или чего от неготребуют. Занятое либо проиграно, проезжено, прожито, проедено, пропито, про…или раздарено, потеряно в огне или воде, или Н. Н. или Б. Б. другимикакими-либо случаями вошел в долг или под взыскание. То и другое наравне введомостях приемлется. Публикуется: „Сего… дня пополуночи в 10 часов, поопределению уездного суда или городового магистрата, продаваться будет спубличного торга отставного капитана Г… недвижимое имение, дом, состоящийв… части, под №… и при нем шесть душ мужеского и женского полу; продажа будетпри оном доме. Желающие могут осмотреть заблаговременно“.
* Газеты»С.-Петербургские ведомости" и «Московские ведомости», вкоторых печатались объявления о продаже крепостных, выходили два раза в неделю.(Прим. ред.).
На дешевое охотниковвсегда много. Наступил день и час продажи. Покупщики съезжаются. В зале, гдеоная производится, стоят неподвижны на продажу осужденные.
Старик лет в 75,опершись на вязовой дубинке, жаждет угадать, кому судьба его отдаст в руки, ктозакроет его глаза. С отцом господина своего он был в Крымском походе, прифельдмаршале Минихе; в Франкфуртскую баталию он раненого своего господина унесна плечах из строю. Возвратясь домой, был дядькою своего молодого барина. Вомладенчестве он спас его от утопления, бросясь за ним в реку, куда сей упал,переезжая на пароме, и с опасностию своей жизни спас его. В юношестве выкупилего из тюрьмы, куда посажен был за долги в бытность свою в гвардииунтер-офицером.
Старуха 80 лет, женаего, была кормилицею матери своего молодого барина; его была нянькою и имеланадзирание за домом до самого того часа, как выведена на сие торжище. Во всевремя службы своея ничего у господ своих не утратила, ничем не покорыстовалась,никогда не лгала, а если иногда им досадила, то разве своим праводушием.
Женщина лет в 40,вдова, кормилица молодого своего барина. И доднесь чувствует она еще к немунекоторую нежность. В жилах его льется ее кровь. Она ему вторая мать, и ей онболее животом своим обязан, нежели своей природной матери. Сия зачала его ввеселии, о младенчестве его не радела. Кормилица и нянька его были еговоспитанницы *. Они с ним расстаются, как с сыном.
* В данном случаевоспитательницы. (Прим. ред.).
Молодица 18 лет, дочьее и внучка стариков. Зверь лютый, чудовище, изверг! Посмотри на нее, посмотрина? румяные ее ланиты, на слезы, лиющиеся из ее прелестных очей. Не ты ли, невозмогши прельщением и обещаниями уловить ее невинности, ни устрашить еенепоколебимости угрозами и казнию, наконец употребил обман, обвенчав ее заспутника твоих мерзостей, и в виде его насладился весельем, которого ода делитьс тобой гнушалася. Она узнала обман твой. Венчанный с нею не коснулся более ееложа, и ты, лишен став твоея утехи, употребил насилие. На челе еескорбь, в глазах отчаяние. Она держит младенца, плачевный плод обмана илинасилия, но живой слепок прелюбодейного его отца. Родив его, позабыла отцовозверство, и сердце начало чувствовать к нему нежность. Она боится, чтобы непопасть в руки ему подобного.
Младенец… Твой сын,варвар, твоя кровь. Иль думаешь, что где не было обряда церковного, тут нет иобязанности?
Детина лет в 25,венчанный ее муж, спутник и наперсник своего господина Зверство и мщение в егоглазах. Раскаивается о своих к господину своему угождениях. В кармане его нож;он его схватил крепко; мысль его отгадать нетрудно… Бесплодное рвение.Достанешься другому. Рука господина твоего, носящаяся над главою рабанепрестанно, согнет выю твою на всякое угождение. Глад, стужа, зной, казнь, всебудет против тебя. Твой разум чужд благородных мыслей Ты умереть не умеешь Тысклонишься и будешь раб духом, как и состоянием. А если бы восхотелпротивиться, умрешь в оковах томною смертию. Судии между вами нет. Не захочетмучитель твой сам тебя наказывать. Он будет твой обвинитель. Отдаст тебя градскомуправосудию. — Правосудие! — где обвиняемый не имеет почти власти оправдаться. — Пройдем мимо других несчастных, выведенных на торжище.
Едва ужасоносный молот* испустил тупой свой звук и четверо несчастных узнали свою участь, — слезы,рыдание, стон пронзили уши всего собрания. Наитвердейшие были тронуты.Окаменелые сердца! почто бесплодное соболезнование? О квакеры *! если бы мыимели вашу душу, мы бы сложилися и, купив сих несчастных, даровали бы имсвободу. Жив многие лета в объятиях один другого, несчастные сии к поноснойпродаже восчувствуют тоску разлуки Но если закон иль, лучше сказать, обычайварварский, ибо в законе того не писано, дозволяет толикое человечествупосмеяние, какое право имеете продавать сего младенца? Он незаконнорожденный.Закон его освобождает. Постойте, я буду доноситель; я избавлю его. Если бы сним мог спасти и других! О счастье! почто ты так обидело меня в твоем разделе?Днесь жажду вкусити прелестного твоего взора, впервые ощущать начинаю страсть кбогатству. — Сердце мое столь было стеснено, что, выскочив из среды собрания иотдав несчастным последнюю гривну из кошелька, побежал вон. На лестницевстретился-мне один чужестранец, мой друг.
* Имеется в видумолоток аукционера (Прим. ред.)
* К в а к е ры-религиозная секта в Англии и Северной Америке, проповедующая идеи любви кближним (Прим. ред.)
— Что тебе сделалось?ты плачешь!
— Возвратись, — сказаля ему: — не будь свидетелем срамного позорища. Ты проклинал некогда обычайварварский в продаже черных невольников в отдаленных селениях твоего отечества;возвратись, — повторил я, — не будь свидетелем нашего затмения и да невозвестиши стыда нашего твоим согражданам, беседуя с ними о наших нравах.
— Не могу сему яверить, — сказал мне мой друг: — невозможно, чтобы там, где мысль и веритьдозволяется всякому кто как хочет, столь постыдное существовало обыкновение.
— Не дивись, — сказал яему, — установление свободы в исповедании обидит одних попов и чернецов, да ите скорее пожелают приобрести себе овцу, нежели овцу во Христово стадо Носвобода сельских жителей обидит, как то говорят, право собственности. А все те,кто бы мог свободе поборствоват, все великие отчинники *, и свободы не от ихсоветов ожидать должно, но от самой тяжести порабощения.
* Великие отчинники — те есть дворяне, владевшие большими родовыми имениями (вотчинами) (Прим. ред.)
ПЕШКИ
Сколь мне ни хотелосьпоспешать в окончании моего путешествия, но, по пословице, голод — не свойбрат- принудил меня зайти в избу и, доколе не доберуся опять до рагу, фрикасе,паштетов и прочего французского кушанья, на отраву изобретенного, принудил меняпообедать старым куском жареной говядины, которая со мною ехала в запасе.Пообедав сей раз гораздо хуже, нежели иногда обедают многие полковники (неговорю о генер алах) в дальних походах, я, по похвальному общему обыкновению,налил в чашку приготовленного для меня кофию и услаждал прихотливость моюплодами пота несчастных африканских невольников.
Увидев предо мноюсахар, месившая квашню хозяйка подослала ко мне маленького мальчика попроситькусочек сего боярского кушанья.
— Почему боярское? — сказал я ей, давая ребенку остаток моего сахара, — неужели и ты его употреблятьне можешь?
— Потому и боярское,что нам купить его не на что, а бояре его употребляют для того, что не сами достаютденьги. Правда, что и бурмистр наш, когда ездит к Москве, то его покупает, нотакже на наши слезы.
— Разве ты думаешь, чтотот, кто употребляет сахар, заставляет вас плакать?
— Не все; но всегоспода дворяне. Не слезы ли ты крестьян своих пьешь, когда они едят такой жехлеб, как и мы? — говоря сие, показывала она мне состав своего хлеба. Онсостоял из трех четвертей мякины и одной части несеяной муки. — Да и то славабогу при нынешних неурожаях. У многих соседей наших и того хуже. Что ж вам,бояре, в том прибыли, что вы едите сахар, а мы голодны? Ребята мрут, мрут ивзрослые. Но как быть, потужишь, потужишь, а делай то, что господин велит. — Иначала сажать хлебы в печь.
Сия укоризна,произнесенная не гневом или негодованием, но глубоким ощущением душевныескорби, исполнила сердце мое грустию. Я обозрел в первый раз внимательно всюутварь крестьянский избы. Первый раз обратил сердце к тому, что доселе на немскользило. — Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок,сажею; пол в щелях, на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь безтрубы, но лучшая защита от холода, дым, всякое утро зимою и летом наполняющийизбу; окончины, в коих натянутый пузырь сморкающийся в полдень пропускал свет;горшка два или три (счастливая изба, коли в одном из них всякий день естьпустые шти!). Деревянная чашка и кружки, тарелками называемые; стол, топоромсрубленный, который скоблят скребком по праздникам. Корыто кормить свиней илителят, буде есть, спать с ними вместе, глотая воздух, в коем горящая свеча какбудто в тумане или за завесою кажется. К счастию, кадка с квасом, на уксуспохожим, и на дворе баня, в коей коли не парятся, то спит скотина. Посконнаярубаха, обувь, данная природою, онучки с лаптями для выхода. — Вот в чемпочитается по справедливости источник государственного избытка, силы,могущества; но тут же видны слабость, недостатки и злоупотребления законов и ихшероховатая, так сказать, сторона. Тут видна алчность дворянства, грабеж,мучительство наше и беззащитное нищеты состояние. — Звери алчные, пиявицыненасытные, что крестьянину мы оставляем? то, чего отнять не можем, — воздух.Да, один воздух. Отъемлем нередко у него не токмо дар земли, хлеб и воду, но исамый свет. Закон запрещает отъяти у него жизнь. Но разве мгновенно. Сколькоспособов отъяти ее у него постепенно! С одной стороны — почти всесилие; сдругой — немощь беззащитная. Ибо помещик в отношении крестьянина естьзаконодатель, судия, исполнитель своего решения и, по желанию своему, истец,против которого ответчик ничего сказать не смеет. Се жребий заклепанного воузы, се жребий заключенного в смрадной темнице, се жребий вола во ярме...
Жестокосердый помещик!посмотри на детей крестьян, тебе подвластных. Они почти наги. Отчего? не ты лиродших их в болезни и горести обложил сверх всех полевых работ оброком? Не тыли не сотканное еще полотне определяешь себе в пользу? На что тебе смрадноерубище, которое к неге привыкшая твоя рука подъяти гнушается? едва послужит онона отирание служащего тебе скота. Ты собираешь и то, что тебе не надобно, несмотря на то, что неприкрытая нагота твоих крeстьян тебе в обвинение будет Еслиздесь нет на тебя суда, — но пред судиею, не ведающим лицеприятия, давшим некогда и тебе путеводителя благого, совесть, но коего развратный твой рассудокдавно изгнал из своего жилища, из сердца твоего. Но не ласкайся безвозмездномНеусыпный сей деяний твоих страж уловит тебя наедине, и ты почувствуешь егокары. О! если бы они были тебе и подвластным тебе на пользу… О! если бычеловек входя почасту во внутренность свою, исповедал бы не укротимому судиисвоему, совести, свои деяния. Претворенный в столп неподвижный громоподобным еегласом не пускался бы он на тайные злодеяния; редки бы тогда сталигубительствы, опустошения… и пр., и пр., и пр.