СОДЕРЖАНИЕ
1. Формированиетворческих взглядов Л.Н. Толстого
2. Трактат обискусстве
3. Критериихудожественности
1. ФОРМИРОВАНИЕТВОРЧЕСКИХ ВЗГЛЯДОВ Л.Н. ТОЛСТОГО
Л.Н. Толстой родился в1828 году, умер в 1910. таким образом, Толстой выступает связующим звеном междурусской классической и новой литературой. Толстой оставил огромное литературноенаследие: три крупных романа, десятки повестей, сотни рассказов, нескольконародных драм, трактат об искусстве, множество публицистическихлитературно-критических статей, тысячи писем, тома дневников.
Толстой выступил влитературе в самом начале шестидесятых годов прошлого столетия. В течение1852—1855 годов на страницах «Современника» появляются его повести: «Детство»,«Отрочество» и рассказы. Уже первые произведения Толстого возбудили страстныйинтерес у современников. Критики в один голос заговорили о выдающихсяхудожественных достоинствах его первых повестей отмечали новизну и цельностьпоэтического восприятия действительности, ставили молодого писателя в один рядс прославленными представителями современной ему литературы — Тургеневым иГончаровым. В критике отмечалось, что Толстой своими рассказами открылчитателям совершенно новый, неизвестный им доселе мир, что его произведения,отличаясь глубокой и неподдельной поэзией, являются «истошным и счастливымнововведением в описании военных сцен». Таким образом не «воинствующим архаистом»,как доказывалось в специальной «научной» литературе, а художником-новаторомвошел Толстой в русскую литературу. Именно поэтому молодой писатель и его произведенияуже в середине пятидесятых годов стали объектом борьбы между революционно-демократическойи либерально-дворянской критикой.
В ходе начавшейсяподготовки «крестьянской» реформы в среде писателей, объединившихся вокругсамого передового органа эпохи — «Современника», происходит резкое политическоеразмежевание. Углубление классовой борьбы в стране проявляется в литературе вформе обостряющейся общественно-политической и литературно-критической борьбыреволюционных демократов с либералами. Группа либералов во главе с А. В.Дружининым, В. П. Боткиным, П. В. Анненковым теряет в литературе свое былоевлияние. Руководство «Современником» переходит в руки выдающихся представителейреволюционно-демократического движения Чернышевского и Добролюбова.
В противовес демократическойкритике, звавшей к борьбе с самодержавно-крепостническим строем, косуществлению высоких освободительных идеалов, Дружинин ратовал за литературуоткрыто реакционную, пытающуюся насаждать идеи примирения с действительностью.
Эта борьба двух лагерейне могла не коснуться Толстого и его творчества. Теоретики и защитники «чистогоискусства» пытались так истолковать произведения Толстого, чтобы убедить его взакономерности и жизненной необходимости его прихода в «чистое искусство», гдехудожники слова должны отражать в своих произведениях «светлый взгляд на вещи,беззлобное отношение к действительности».
Чернышевский и Некрасовпонимали всю губительность этого пути для Толстого. Чернышевский стремилсявсеми средствами воздействовать на писателя, получить над ним некоторую власть– а это было бы хорошо и для него и для «Современника», убедить Толстого внеобходимости дальнейшего развития его творчества в реалистическом направлении.
Некрасов, в свою очередь,горячо приветствуя появление Толстого в литературе писал: «я люблю…в Васвеликую надежду русской литературы, для которой Вы уже много сделали длякоторой еще больше сделаете, когда поймете, что в вашем отечестве роль писателя– есть, прежде всего, роль учителя и, по возможности, заступника за безгласныхи приниженных»[1].
Некрасов верно угадал многиеособенности таланта Толстого. Однако более целостная характеристика оригинальногодарования художника содержится в высказываниях Чернышевского. Уже в первой статье,посвященной «Детству», «Отрочеству» и «Военным рассказам», великий критик дал тонкоеистолкование глубокого своеобразия таланта Толстого, поставив его в связь сразвитием русской литературы и определив степень его новаторства. Он мастерски охарактеризовалнапряженный психологизм Толстого, справедливо полагая, что психологическийанализ дает подливную силу таланту писателя. Многие художники до негоограничивались лишь изображением начала и конца психического процесса, непоказывая самого процесса рождения мысли или чувства. Их психологический анализ,поэтому, носил «результативный» характер. Толстой превосходит этих художниковсамой природой своего дарования, позволяющего ему проникать в те сферы человеческойжизни, к которым не прикасались его предшественники.
Чернышевский правильно отмечал,что писатель, способный подвергать такому беспощадному анализу поступки, мысли,переживания других людей, должен был пройти огромную школу самонаблюдения исамоанализа. «Кто не изучил человека в самом себе, никогда не достигнетглубокого знания людей». Для душевной жизни Толстого еще до того, как он стал писателем,действительно был характерен глубочайший самоанализ, который не покидал его и впоследующие годы.
В отличие от других писателей,Толстого более всего интересует «самый психический процесс, его формы, егозаконы, — диалектика души, чтобы выразиться определительным термином». «Другаясила» таланта писателя, придающая ему необычайную свежесть,— это «чистотанравственного чувства». Высокие нравственные идеи, морально-этический пафос присущивсем замечательным произведениям русской литературы и в наибольшей мере произведениямТолстого. Чернышевский предвидит, что его талант в дальнейшем своем развитии обнаружитновые грани, но «эти две черты — глубокое знание тайных движений психической жизнии непосредственная чистота нравственного чувства» — останутся в нем навсегда.
По своим эстетическимидеям статья Чернышевского была глубоко полемична. Защитники «чистого искусства»,преследуя цель совращения Толстого, объявили его «чистым художником». Они жепервые начали писать об особенностях его таланта, о художественном своеобразии егопроизведений. Чернышевский давал им бой на ими же избранном плацдарме, то есть онтакже говорил преимущественно о природе таланта Толстого, но говорил так, чтовсе сказанное до него либералами оказывалось незначительным и второстепенным. Обличаявсю несостоятельность претензий сторонников «чистого искусства», всю узость ихэстетических норм, нарушающих условия подлинной художественности, он заключилсвой полемический пассаж уничтожающим саркастическим замечанием: «И люди, предъявляющиестоль узкие требования, говорят о свободе творчества!»[2]
Критическое выступление Чернышевскогостало вехой в изучении творчества Толстого. Критик глубоко верил в могучую силуего таланта, он видел в новом писателе «прекрасную надежду» русской литературы,а во всем, что создано им, — лишь «залоги» того, что он совершит впоследствии. Каждоеновое произведение Толстого открывало новые стороны в его даровании. Вместе срасширением круга жизни, попадавшего в сферу творческого внимания писателя,«постепенно развивается и самое воззрение его на жизнь».
Разрыв с демократическимнаправлением в литературе и увлечение — пусть и кратковременное — идеями«искусства для искусства» отрицательно сказались на творчестве Толстого.Произведения, написанные им в 1857—1859 годах, отличаются значительнымобеднением тематики, этим, главным образам, и объяснялся полный неуспех его«милых» повестей и рассказов. Реакционные идеи «чистого искусства» не моглиоплодотворить творческую мысль Толстого, как, впрочем, и всякого истинногохудожника.
Такие произведенияписателя, как «Юность», «Альберт», «Семейное счастье», остались почтинезамеченными критикой. В течение трех лет (1858—1860) о Толстом не появлялосьспециальных критических статей. Только в малоизвестном журнале «Рассвет» былаопубликована рецензия молодого Писарева о рассказе «Три смерти», написанная поднесомненным влиянием статей Чернышевского.
Писатель тяжело переживалсвои творческие неудачи. Он мучительно освобождался от грузя обветшалыхэстетических и вырабатывал новые понятия о литературе и ее значении в жизни. Вначале шестидесятых годов Толстой, оставив литературу, обратился кпедагогической деятельности. После «крестьянкой реформы он занял должностьмирового посредника и, одновременно, в течение всего 1862 года издавалпедагогический журнал «Ясная Поляна».
Вся эта деятельность способствоваласближению Толстого с народом. В идейном развитии писателя, в его движении кглубокому пониманию интересов русского патриархального крестьянства годысыграли огромную роль. Они положили начало его духовной драме. Относясь глубокоотрицательно к революционным методам преобразования действительности, Толстой вовсех своих построениях исходил из того, что считал патриархального мужика воплощениемвысшего нравственного идеала, наиболее цельным и органическим человеком, живущимв полном соответствии с законами природы. Интеллигенция, по мысли писателя, неможет учить этого мужика, а должна сама учиться у него, она обязана постичь основыего «нравственной жизни» и затем стать на путь опрощения.
Эти взгляды писателяотразились в его педагогических статьях. По мысли Толстого, всю системуобразования и воспитания следует строить на основе потребностей народа, не навязыватьнароду определенные знания в принудительном порядке, а следовать за его духовнымизапросами. Такова одна из основных педагогических идей Толстого. Писатель убежден,что образованные люди, интеллигенты не знают, чему учить и как учить народ. Этамысль пронизывает многие его высказывания. Особенно нашумела статья Толстого «Комуу кого учиться писать: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?»Писатель признает за крестьянскими ребятами преимущество непосредственности восприятияжизни и произведений искусства. Несомненно, что педагогические взгляды Толстогов известной мере проникнуты демократическими идеями, многие его высказывания былирезко направлены против цивилизации господ, но вместе с тем в них содержались имоменты реакционной идеологии.
Таким образом, широкоеобщение с народом в шестидесятые годы подготовило возвращение писателя влитературу. Он заканчивает повесть «Казаки» и приступает к написанию «Войны имира».
Сложный и крайнепротиворечивый процесс идейного развития Толстого отражает его движение кнароду, к русскому патриархальному крестьянству, выразителем идеалов которогоон и выступил после «духовного кризиса».
2. ТРАКТАТ ОБ ИСКУССТВЕ
Как богословы разныхтолков, так художники разных толков исключают и уничтожают сами себя.Послушайте художников теперешних школ, и вы увидите во всех отраслях одниххудожников, отрицающих других: в поэзии — старых романтиков, отрицающихпарнасцев и декадентов; парнасцев, отрицающих романтиков и декадентов;декадентов, отрицающих всех предшественников и символистов; символистов,отрицающих всех предшественников и магов, и магов, отрицающих всех своихпредшественников; в романе — натуралистов, психологов, натуралистов, отрицающихдруг друга. То же и в драме, живописи и музыке. Так что искусство, поглощающееогромные труды народа и жизней человеческих и нарушающее любовь между ними, нетолько не есть нечто ясно и твердо определенное, но понимается так разноречивосвоими любителями, что трудно сказать, что вообще разумеется под искусством и вособенности хорошим, полезным искусством, таким, во имя которого могут бытьпринесены те жертвы, которые ему приносятся
Критика, в которойлюбители искусства прежде находили опору для своих суждений об искусстве, впоследнее время стала так разноречива, что если исключить из области искусствавсё то, за чем сами критики различных школ не признают права принадлежности кискусству, то в искусстве почти ничего не останется.
А то ужасно подумать, чтоочень ведь может случиться, что искусству приносятся страшные жертвы трудами,жизнями людскими, нравственностью, а искусство это не только не полезное, новредное дело.
И потому для общества,среди которого возникают и поддерживаются произведения искусства, нужно знать,всё ли то действительно искусство, что выдается за таковое, и всё ли то хорошо,что есть искусство, как это считается в нашем обществе, а если и хорошо, товажно ли оно и стоит ли тех жертв, которые требуются ради него. И еще болеенеобходимо знать это всякому добросовестному художнику, чтобы быть уверенным втом, что всё то, что он делает, имеет смысл, а не есть увлечение тогомаленького кружка людей, среди которого он живет, возбуждая в себе ложнуюуверенность в том, что он делает хорошее дело, и что то, что он берет от другихлюдей в виде поддержания своей большею частью очень роскошной жизни,вознаградится теми но произведениями, над которыми он работает. И потому ответына эти вопросы особенно важны в ваше время.
Что же такое этоискусство, которое считается столь важным в необходимым для человечества, чтодля него можно приносить те жертвы не только трудов в жизней человеческих, но идобра, которые ему приносятся?
Что же такое, в сущности,это понятие красоты, которого так упорно для определения искусства держатсялюди нашего круга и времени?
Красотой в смыслесубъективном мы называем то, что доставляет нам известного рода наслаждение. Вобъективном же смысле красотой мы называем нечто абсолютно совершенное, вне нассуществующее. Но так как узнаем мы вне нас существующее абсолютно совершенное ипризнаем его таковым только потому, что получаем от проявления этого абсолютно совершенногоизвестного рода наслаждение, то объективное определение есть не что иное, кактолько иначе выраженное субъективное. В сущности и то и другое пониманиекрасоты сводится к получаемому нами известного рода наслаждению, т. е. что мы признаемкрасотою то, что нам нравится, не вызывая в нас вожделения. Казалось бы, притаком положении дела естественно было бы науке об искусстве не довольствоватьсяопределением искусства, основанным на красоте, т. е. на том, что нравится, иискать общего, приложимого ко всем произведениям искусства определения, наосновании которого можно бы было решать принадлежность или непринадлежностьпредметов к искусству.
Объективного определениякрасоты нет; существующие же определения, как метафизическое, так и опытное,сводятся к субъективному определению и, как ни странно сказать, к тому, чтоискусством считается то, что проявляет красоту; красота же есть то, чтонравится (не возбуждая вожделения).
Но все попыткиопределения того, что есть вкус, как может видеть читатель и из историиэстетики и из опыта, не могут привести ни к чему, и объяснения того, почемуодно нравится одному и не нравится другому и наоборот, нет и не может быть. Такчто вся существующая эстетика состоит не в том, чего можно бы ждать отумственной деятельности, называющей себя наукой, — именно в том, чтоб определитьсвойства и законы искусства или прекрасного, если оно есть содержаниеискусства, или свойства вкуса, если вкус решает вопрос об искусстве и одостоинстве его, и потом на основании этих законов признавать искусством тепроизведения, которые подходят под эти законы, и откидывать те, которые неподходят под них, — а состоит в том, чтобы, раз признав известный род произведенийхорошими, потому что они нам нравятся, составить такую теорию искусства, по которойвсе произведения, которые нравятся известному кругу людей, вошли бы в этутеорию. Существует художественный канон, по которому в нашем кругу любимыепроизведения признаются и эстетические суждения должны быть таковы, чтобызахватить все эти произведения. Суждения о достоинстве и значении искусства,основанные не на известных законах, по которым мы считаем то или другое хорошимили дурным, а на том, совпадает ли оно с установленным нами каноном искусства,встречаются беспрепятственно в эстетической литературе. И потому надо найтитакое определение искусства, при котором эти произведения подошли бы под него,и, вместо требования нравственного основой искусства ставится требование значительного.
Вместо того, чтобы датьопределение истинного искусства и потом, судя по тому, подходит или не подходитпроизведение под это определение, судить о том, что есть и что не естьискусство, известный ряд произведений, почему-либо нравящихся людям известногокруга, признается искусством, и определение искусства придумывается такое,которое покрывало бы все эти произведения.
Так что теория искусства,основанная на красоте и изложенная в эстетиках и в смутных чертах исповедуемаяпубликой, есть не что иное, как признание хорошим того, что нравилось, но инравится нам, т. е. известному кругу людей.
Если же мы признаем, чтоцель какой-либо деятельности есть только ваше наслаждение, и только по этомунаслаждению определяем ее, то, очевидно, определение это будет ложно.
Точно так же красота, илито, что нам нравится, никак не может служить основанием определения искусства,и ряд предметов, доставляющих нам удовольствие, никак не может быть образцомтого, чем должно быть искусство.
Люди поймут смыслискусства только тогда, когда перестанут считать целью этой деятельностикрасоту, т. е. наслаждение.
Но если искусство естьчеловеческая деятельность, имеющая целью передавать людям те высшие и лучшиечувства, до которых дожили люди, то как же могло случиться, чтобы человечествоизвестный, довольно длинный период своей жизни — с тех пор как люди пересталиверить в церковное учение и до нашего времени — прожило без этой важнойдеятельности, а на место ее довольствовалось ничтожною деятельностью искусства,доставляющего только наслаждение?
И последствием этогоотсутствия истинного искусства оказалось то самое, что и должно было быть:развращение того класса, который пользовался этим искусством.
Все запутанные,непонятные теории искусства, все ложные и противоречивые суждения о нем,главное — то самоуверенное коснение нашего искусства на своем ложном пути, —всё это происходит от этого вошедшего в общее употребление и принимаемого за несомненнуюистину, но поразительного но своей очевидной неправде утверждения, чтоискусство наших высших классов есть все искусство, истинное, единственноевсемирное искусство. Несмотря на то, что утверждение это, совершенно тождественноес утверждениями религиозных людей разных исповеданий, считающих, что их религияесть единственная истинная религия, совершенно произвольно и явнонесправедливо, оно спокойно повторяется всеми людьми нашего круга с полною уверенностьюв его непогрешимости.
Искусство, которым мыобладаем, есть всё искусство, настоящее, единственное искусство, а между тем нетолько две трети человеческого рода, все народы Азии, Африки, живут в умирают,не зная этого единственного высшего искусства, но, мало этого, в вашемхристианском обществе едва ли одна сотая всех людей пользуется тем искусством,которое мы называем всем искусством; остальные же О,99 наших же европейских народовпоколениями живут и умирают в напряженной работе, никогда не вкусив этогоискусства.
Пока искусство нераздвоилось, а ценилось и поощрялось одно искусство религиозное, безразличноеже искусство не поощрялось, — до тех пор вовсе не было подделок под искусство;если же они были, то, будучи обсуживаемы всем народом, они тотчас же отпадали.Но как только совершилось это разделение и людьми богатых классов было признанохорошим вся-кое искусство, если только оно доставляет наслаждение, и этоискусство, доставляющее наслаждение, стало вознаграждаться больше, чемкакая-либо другая общественная деятельность, так тотчас же большое количестволюдей посвятило себя этой деятельности, и деятельность эта приняла совсемдругой характер, чем она имела прежде, и стала профессией.
А как только искусствостало профессией, то значительно ослабилось и отчасти уничтожилось главное идрагоценнейшее свойство искусства — его искренность.
Профессиональный художникживет своим искусством. и поэтому ему надо не переставая выдумывать предметысвоих произведений, и он выдумывает их. В этой профессиональности первоеусловие — распространение поддельного, фальшивого искусства.
Второе условие — этовозникшая в последнее время художественная критика, т. е. оценка искусства невсеми, и главное, не простыми людьми, а учеными, т. е. извращенными и вместе стем самоуверенными людьми.
Если произведение хорошо,как искусство, то независимо от того, нравственно оно или безнравственно, — чувство,выражаемое художником, передается другим людям. Если оно передалось другимлюдям, то они испытывают его, и мало того, что испытывают, испытывают каждыйпо-своему, и все толкования излишни. Если же произведение не заражает людей, тоникакие толкования не сделают того, чтобы оно стало заразительно. Толковатьпроизведения художника нельзя. Если бы можно было словами растолковать то, чтохотел сказать художник, он и сказал бы словами. А он сказал своим искусством,потому что другим способом нельзя было передать то чувство, которое он испытал.Толкование словами произведения искусства доказывает только то, что тот, ктотолкует, не способен заражаться искусством. Так оно и есть, и как это никажется странным, критиками всегда были люди, менее других способные заражатьсяискусством. Большею частью это люди, бойко пишущие, образованные, умные, но ссовершенно извращенною или с атрофированною способностью заражаться искусством.И потому эти люди всегда своими писаниями значительно содействовали исодействуют извращению вкуса той публики, которая читает их и верит им.
Критики художественной небыло и не могло и не может быть в обществе, где искусство не раздвоилось ипотому оценивается ^ религиозным мировоззрением всего народа. Критикахудожественная возникла и могла возникнуть только в искусстве высших классов,не признающих религиозного сознания своего времени.
Искусство всенародноеимеет определенный и несомненный внутренний критерий — религиозное сознание;искусство же высших классов не имеет его, и потому ценители этого искусства неизбежнодолжны держаться какого-либо внешнего критерия.
В нашем обществеискусство до такой степени извратилось, что не только искусство дурное сталосчитаться хорошим, но потерялось и самое понятие о том, что есть искусство, такчто для того, чтобы говорить об искусстве нашего общества, нужно прежде всеговыделить настоящее искусство от поддельного.
Признак, выделяющийнастоящее искусство от поддельного, есть один несомненный — заразительностьискусства.
Правда, что признак этотвнутренний и что люди, забывшие про действие, производимое настоящимискусством, в ожидающие от искусства чего-то совсем другого, — а таких срединашего общества огромное большинство, — могут думать, что то чувстворазвлечения и некоторого возбуждения, которые они испытывают при подделках подискусство, в есть эстетическое чувство. Тем не менее признак этот для людей снеизвращенным и неатрофированным относительно искусства чувством остаетсявполне определенным и ясно отличающим чувство, производимое искусством, от всякогодругого.
Главная особенность этогочувства в том, что воспринимающий до такой степени сливается с художником, чтоему кажется, что воспринимаемый им предмет сделан не кем-либо другим, а имсамим, и что всё то, что выражается этим предметом, есть то самое, что такдавно уже ему хотелось выразить. Настоящее произведение искусства делает то,что в сознании воспринимающего уничтожается разделение между ним и художником,в не только между ним и художником, но и между ним в всеми людьми, которыевоспринимают то же произведение искусства. В этом-то освобождении личности отсвоего отделения от других людей, от своего одиночества, в этом-то слиянииличности с другими и заключается главная привлекательная сила и свойствоискусства.
Испытывает человек эточувство, заражается тем состоянием души, в котором находится автор, и чувствуетсвое слияние с другими людьми, то предмет, вызывающий это состояние, естьискусство; нет этого заражения, нет слияния с автором и с воспринимающимипроизведение, — и нет искусства. Но мало того, что заразительность есть несомненныйпризнак искусства, степень заразительности есть в единственное мерило достоинстваискусства.
Чем сильнее заражение,тем лучше искусство, как искусство, не говоря о его содержании, т. е, независимоот достоинства тех чувств, которые оно передает.
Искусство же становитсяболее или менее заразительно вследствие трех условий: 1) вследствие большей илименьшей особенности того чувства, которое передается; 2) вследствие большей илименьшей ясности передаче этого чувства и 3) вследствие искренности художника,т. е. большей или меньшей силы, с которой художник сам испытывает чувство,которое передает. Чем особеннее передаваемое чувство, тем оно сильнее действуетна воспринимающего. Воспринимающий испытывает тем большее наслаждение, чемособеннее то состояние души, в которое он переносится, и потому тем охотнее и сильнеесливается с ним.
Таким образом, необходимовводить в сознание людей те истины, которые вытекают из религиозного сознаниянашего времени.
И только тогда иискусство, всегда зависящее от науки, будет тем, чем оно может и должно быть, —столь же важным, как и наука, органом жизни и прогресса человечества.
Искусство не естьнаслаждение, утешение или забава; искусство есть великое дело. Искусство естьорган жизни человечества, переводящий разумное сознание людей в чувство. В нашевремя общее религиозное сознание людей есть сознание братства людей и блага ихво взаимном единении. Истинная наука должна указать различные образы приложенияэтого сознания к. жизни. Искусство должно переводить это сознание в чувство.
Задача искусства огромна:искусство, настоящее искусство, с помощью науки руководимое религией, должносделать то, чтобы то мирное сожительство людей, которое соблюдается теперьвнешними мерами, — судами, полицией, благотворительными учреждениями,инспекциями работ и т. п., —достигалось свободной и радостной деятельностьюлюдей. Искусство должно устранять насилие. И только искусство может сделатьэто.
Всё то, что теперь,независимо от страха насилия и наказания, делает возможною совокупную жизньлюдей (а в наше время уже огромная доля порядка жизни основана на этом), всёэто сделано искусством. Если искусством могли быть переданы обычаи так-тообращаться с религиозными предметами, так-то с родителями, с детьми, с женами,с родными, с чужими, с иноземцами, так-то относиться к старшим, к высшим,так-то к страдающим, так-то к врагам, к животным — и это соблюдаетсяпоколениями миллионов людей не только без малейшего насилия. Но так, что этогоничем нельзя поколебать, кроме как искусством, — то тем же искусством могутбыть вызваны и другие, ближе соответствующие религиозному сознанию нашеговремени обычаев. Если искусством могло быть передано чувство благоговения киконе, к причастию, к лицу короля, стыд пред изменой товариществу, преданностьзнамени, необходимость мести за оскорбление, потребность жертвы своих трудовдля постройки и украшения храмов, обязанности защиты своей чести или славыотечества. То же искусство может вызвать и благоговение к достоинству каждогочеловека, к жизни каждого животного, может вызвать стыд перед роскошью, переднасилием, перед местью, перед пользованием для своего удовольствия предметами,которые составляют необходимое для других людей; может заставить людей свободнои радостно, не замечая этого, жертвовать собою для служения людям.
Искусство должно сделатьто, чтобы чувства братства и любви к ближним, доступные теперь только лучшимлюдям общества, стали привычными чувствами, инстинктом всех людей.
Вызывая в людях, при воображаемыхусловиях, чувства братства в любви, религиозное искусство приучит людей вдействительности, при тех же условиях, испытывать те же чувства, проложит вдушах людей те рельсы, по которым естественно пойдут поступки жизни людей,воспитанных искусством.
Соединяя же всех самых различныхлюдей в одном чувстве уничтожая разделение, всенародное искусство воспитаетлюдей к единению, покажет не рассуждением, но самою жизнью радость всеобщегоединения вне преград, поставленных жизнью.
Назначение искусства внаше время — в том, чтобы перевести из области рассудка в область чувстваистину о том, что благо людей в их единении между собою, установить на местоцарствующего теперь насилия то царство Божие, т. е. любви, котороепредставляется всем нам высшею целью жизни человечества.
Может быть, в будущемнаука откроет искусству еще новые, высшие идеалы, в искусство будетосуществлять их; но в наше время назначение искусства ясно и определенно.Задача христианского искусства — осуществление братского единения людей.
3. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕКРИТЕРИИ
Произведение искусствахорошо или дурно от того, что говорит, как говорит и насколько от души говоритхудожник.
Для того, чтобыпроизведение искусства было совершенно, нужно, чтобы то, что говорит художник,было совершенно ново и важно для всех людей, чтобы выражено оно было вполнекрасиво, и чтобы художник говорил из внутренней потребности и, потому, говорилвполне правдиво.
Для того, чтобы то, чтоговорит художник, было вполне ново и важно, нужно, чтобы художник был нравственнопросвещенный человек, а потому не жил бы исключительно эгоистичной жизнью, абыл участником общей жизни человечества.
Для того, чтобы то, чтоговорит художник, было выражено вполне хорошо, нужно, чтобы художник овладелсвоим мастерством так, чтобы, работая, так же мало думал о правилах этогомастерства, как мало думает человек о правилах механики, когда ходит.
А чтобы достигнуть этого,художник никогда не должен оглядываться на свою работу, любоваться ею, недолжен ставить мастерство своей целью, как не должен человек идущий думать освоей походке и любоваться ею.
Для того же, чтобы художниквыражал внутреннюю потребность души и потому говорил бы от всей души то, что онговорит, он должен, во 1-х, не заниматься многими пустяками, мешающими любитьпо-настоящему то, что свойственно любить, а во 2-х, любить самому, своимсердцем, а не чужим, не притворяться, что любишь то, что другие признают или'считают достойным любви. И для того, чтобы достигнуть этого, художнику надоделать то, что делал Валаам, когда пришли к нему послы и он уединился, ожидаяБога, чтобы сказать только то, что велит Бог; и не делать того, что сделал тотже Валаам, когда, соблазнившись дарами, пошел к царю, противно повелению Бога,что было ясно даже ослице, на которой он ехал, но не видно было ему, когдакорысть и тщеславие ослепили его.
Из того, до какой степенидостигает произведение искусства совершенства в каждом из этих трех родов,вытекает различие достоинств одних произведений от других. Могут бытьпроизведения 1) значительные, прекрасные и мало задушевные и правдивые; могутбыть 2) значительные, мало красивые и мало задушевные и правдивые, могут быть3) мало значительные, прекрасные и задушевные и правдивые и т. д. во всехсочетаниях и перемещениях.
Все такие произведенияимеют свои достоинства, но не могут быть признаны совершенными художественнымипроизведениями. Совершенным произведением искусства будет только то, в которомсодержание будет значительно и ново, и выражение его вполне прекрасно, иотношение к предмету художника вполне задушевно и потому вполне правдиво. Такиепроизведения всегда были и будут редки. Все же остальные произведениянесовершенные сами собой разделяются по основным условиям искусства на триглавные рода: 1) произведения, выдающиеся по значительности своего содержания,2) произведения, выдающиеся по красоте формы, и 3) произведения, выдающиеся посвоей задушевности и правдивости, но не достигающие, каждое из них, того жесовершенства в двух других отношениях.
Все три рода этисоставляют приближение к совершенному искусству и неизбежны там, где естьискусство. У молодых художников часто преобладает задушевность при ничтожностисодержания и более или менее красивой форме, у старых наоборот; у трудолюбивыхпрофессиональных художников преобладает форма и часто отсутствует содержание изадушевность.
По этим 3-м сторонамискусства и разделяются три главные ложные теории искусства, по которымпроизведения, не соединяющие в себе всех трех условий и потому стоящие награницах искусства, признаются не только за произведения, но и за образцыискусства. Одна из этих теорий признает, что достоинство художественногопроизведения зависит преимущественно от содержания, хотя бы произведение и неимело в себе красоты формы и задушевности. Это так называемая теория тенденциозная.
Другая признает, чтодостоинство произведения зависит от красоты формы, хотя бы содержаниепроизведения и было ничтожно и отношение к нему художника лишено былозадушевности; это теория искусства для искусства. Третья признает, что всё делов задушевности, в правдивости, что, как бы ни ничтожно было содержание инесовершенна форма, только бы художник любил то, что он выражает, произведениебудет художественно. Эта теория называется теорией реализма.
И вот, на основании этихложных теорий, художественные произведения не являются, как в старину, одно,два по каждой отрасли в промежуток времени одного поколения, а каждый год вкаждой столице (там, где много праздных людей) являются сотни тысячпроизведений так называемого искусства по всем его отраслям.
В наше время человек,желающий заниматься искусством, не ждет того, чтобы в душе его возникло товажное, новое содержание, которое бы он истинно полюбил, а полюбя, облек бы всоответственную форму, а или по 1-й теории берет ходячее в данное время ихвалимое умными, по его понятию, людьми содержание и облекает его, как умеет, вхудожественные формы, или по 2-й теории избирает тот предмет, на котором онболее всего может выказать техническое мастерство, и с старанием и терпениемпроизводит то, что он считает произведением искусства. Или по 3-й теории,получив приятное впечатление, берет то, что ему понравилось, предметомпроизведения, воображая, что это будет художественное произведение потому, чтоему это понравилось. И вот является бесчисленное количество так называемыххудожественных произведений, которые могут быть исполняемы, как всякаяремесленная работа, без малейшей остановки: ходячие модные мысли всегда есть вобществе, всегда с терпением можно научиться всякому мастерству и всегдавсякому что-нибудь да нравится.
И из этого-то и вышло тостранное положение нашего времени, в котором весь наш мир загроможденпроизведениями, претендующими быть произведениями искусства, но отличающимисяот ремесленных только тем, что они не только ни на что не нужны, но часто прямовредны.
Из этого вышло тонеобыкновенное явление, явно показывающее путаницу понятий об искусстве, чтонет того, так называемого художественного произведения, о котором бы в одно ито же время не было двух прямо противоположных мнений, исходящих от людейодинаково образованных и авторитетных. Из этого же вышло и то удивительноеявление, что большинство людей, предаваясь самым глупым, бесполезным и частобезнравственным занятиям, т. е. производя и читая книги, производя и глядякартины, производя и слушая музыкальные и театральные пьесы и концерты,совершенно искренно уверены, что они делают нечто очень умное, полезное ивозвышенное.
Люди нашего времени какбудто сказали себе: произведения искусства хороши и полезны, надо, стало быть,сделать, чтобы их было побольше. Действительно, очень хорошо бы было, если быих было больше, но горе в том, что можно делать по заказу только тепроизведения, которые, вследствие отсутствия в них всех трех условий искусства,вследствие разъединения этих условий, понижены до ремесла.
Настоящее жехудожественное произведение, включающее все 3 условия, нельзя делать по заказу,нельзя потому, что состояние души художника, из которого вытекает произведениеискусства, есть высшее проявление знания, откровение тайн жизни. Если же такоесостояние есть высшее знание, то и не может быть другого знания, которое моглобы руководить художником для усвоения себе этого высшего знания.