Культура как система ценностей. Эмоционально ценностные ориентации

Государственныйкомитет по рыболовству РФ
АСТРАХАНСКИЙГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ
УНИВЕРСИТЕТ
ИнститутЭкономики
КОНТРОЛЬНАЯРАБОТА
Подисциплине: «Культурология»
Тема: «КУЛЬТУРАКАК СИСТЕМА ЦЕННОСТЕЙ.
ЭМОЦИОНАЛЬНО-ЦЕННОСТНЫЕОРИЕНТАЦИИ  »
                                                                                               Выполнил:
                                                                                         
                                                                                      Студент группыЗФЭ-88
                                                                                      Серега
                                                                                      Проверил:
                                                                                         
                                                                                      Д.Э.Н, О.К.

КУЛЬТУРАКАК СИСТЕМА ЦЕННОСТЕЙ. ЭМОЦИОНАЛЬНО-ЦЕННОСТНЫЕ ОРИЕНТАЦИИ/>/>/>/>
Понятия ценности иценностной ориентации в мире настоль­ко важно для культуры, настолькосоставляет ее сущность, что мы можем, смело определить культуру как системуценностей. Что же подразумевается в культурологии под ценностью?
Категория ценностиобразуется в человеческом сознании пу­тем сравнения разных явлений. Осмысливаямир, человек решает для себя, что в жизни для него представляется важным, а чтонет, что существенно, а что несущественно, без чего он может обой­тись, а безчего нет. Естественно, что разные люди (и разные куль­туры) определяют свойценностный мир по-своему. Таким обра­зом, ценность не есть вещь, а естьотношение к вещи, явлению и т.п. В общем виде ценность можно определить и какнечто такое, без чего данная культура оказывается ущербной,эмоционально-дискомфортной. Применительно к культуре личности можно ска­зать,что ценность есть то, без чего существование этой личности полностью иличастично теряет смысл: такой ценностью являют­ся, например, любимый человек длявлюбленного, дети для ро­дителей, наука для ученого и т.д. Всякая системаценностей дина­мична и подвижна: она изменяется во времени с возрастом, сменойжизненных обстоятельств и т.п.
В человеческом сознаниисуществует одновременно множество ценностей, поэтому мы говорим об их системе,так как они, как правило, не хаотично сосуществуют, а определенным образомупорядочены. Система ценностей обыкновенно представляет со­бой иерархию, вкоторой ценности располагаются по нарастаю­щей значимости. Есть уровеньверховных, или абсолютных ценно­стей, при утрате которых существование культурыв данном виде абсолютно теряет смысл. Таких ценностей немного, а часто вер­ховнаяценность вообще только одна. Ниже располагаются ценно­сти менее высокойзначимости и т.д. Можно, например, предло­жить такую систему ценностей (расположенныхпо убывающей): семья, свобода, репутация, Бог, природа (разумеется, список неисчерпывающий). Эти же ценности можно расположить и в других иерархическихпоследовательностях, например: свобода, репута­ция, семья, природа, Бог илиБог, репутация, семья, природа, свобода. Возможны, естественно, и другиеварианты, и другой набор ценностей.
Иерархия ценностей впринципе достаточно динамична: на­пример, при лишении человека какой-то изнизших ценностей она может занять место высшей. Допустим, когда человека лиша­ютсвободы, тогда именно она становится высшей ценностью, хотя ранее она вполнемогла не осознаваться как таковая.
Заметим, что здесь идалее мы будем иметь в виду лишь ценно­сти идеальные, духовные, а нематериальные. Последние обеспе­чивают человеку физический комфорт (вода, пища,здоровье, наличие полового партнера, богатство, хорошие бытовые усло­вия ит.п.) и, таким образом, не имеют прямого отношения к культурологическойпроблематике: это ценности не культуры, а цивилизации или же природы.Культурный же комфорт обеспечи­вают ценности духовные. Однако это не означает,что духовные ценности всегда будут стоять выше материальных и определятькультуру. В ряде эмоционально-ценностных систем все может об­стоять совсемнаоборот: удовлетворение материальных потребно­стей будет вполне обеспечиватькультурный комфорт, так как их достижение будет служить основанием длядовольства собой и миром. Очень часто физический комфорт служит необходимой идостаточной предпосылкой комфорта душевного, но это нельзя считатьуниверсальной закономерностью: человек может быть сча­стлив, даже испытываятяжелые физические лишения, если его вдохновляет духовная система ценностей.Так, по мысли Маяков­ского, счастливы защитники революции: «Мы — голодные, мы —нищие, с Лениным в башке и с наганом в руке»; так, в поэме Твардовского «Задалью — даль» поэт, когда он творит, «может быть больным и старым, усталым —счастлив все равно». И наобо­рот, полный материальный комфорт, без комфортадушевного, без примиренности с миром, Богом, самим собой еще далеко необеспечивает счастья: примерами могут служить герои русской классическойлитературы, от Онегина и Печорина до чеховского Лопахина.
Ранее мы говорили и будемговорить в дальнейшем не просто о ценностных ориентациях, но об эмоционально-ценностных.Дело в том, что жизненные ценности — плод деятельности не только ума, но исердца, и души, которая не менее деятельна, чем разум. Ценности эмоциональнопереживаются, их наличие обусловли­вает положительные эмоции радости, восторга,удовлетворения. И наоборот отсутствие, утрата ценностей, а иногда и простосомнение в них стороннего человека вызывают эмоции отрицатель­ные — обиду,гнев, раздражение. Таким образом, именно ценно­стями обусловлено состояниеэмоционального комфорта или дис­комфорта личности.
Каким образом ценностивыполняют ориентирующую функ­цию? Человек живет в окружении различных вещей,явлений, идей и т.п. Все это представляет собой очень пестрый и внутреннепротиворечивый конгломерат, в котором человек вполне может запутаться ирастеряться. Чтобы этого не случилось, личность и вырабатывает (или принимаетготовую) систему ценностей, ко­торая и позволяет ориентироваться в мире,отличать важное от неважного, нужное от ненужного и т.п. При этом чем болеепроч­на и осознанна система эмоционально-ценностных ориентаций, тем стабильнееличностное самосознание, тем целенаправленнее жизнедеятельность человека. Инаоборот, личности с неразвиты­ми эмоционально-ценностными ориентациямисвойственны раз­бросанность, метания, искания и т.п.
Выше уже говорилось отом, что конкретных жизненных цен­ностей существует великое множество, которое,пожалуй, не под­дается даже простому перечислению. Но в то же время можнопровести обобщение, типологизацию эмоционально-ценностных ориентаций. Эта возможностьсвязана с тем, что в истории чело­вечества существует относительно небольшойнабор универсаль­ных, типологических эмоционально-ценностных ориентаций.Поэтому в дальнейшем мы будем говорить об эмоционально-ценностных ориентациях,как об общих категориях культуры. При этом типы эмоционально-ценностныхориентаций оказываются инвариантными по отношению к конкретным ценностям. Пояс­нимэто примером. Существует, скажем, такой тип эмоциональ­но-ценностнойориентации, как героика. Она существовала во все века и утверждала самыеразличные ценности — домашний очаг, родину, честь и достоинство, светлоебудущее и т.п. Но независимо от того, на какие конкретные ценности была на­правленаэта эмоционально-ценностная ориентация, она в лю­бом случае оставалась героикой— в этом и заключается смысл понятия инвариантности.
Типыэмоционально-ценностных ориентаций связываются в некоторую систему, которуюможно представить следующей ус­ловной схемой:  0 — эпичность(1) - трагизм(2) - героика(3) —  романтика(4)-  
— сентиментальность(5) —  ирония(6) – драматизм(1) —  юмор(2) —
— инвектива(3) - сатира(4) -  цинизм(5)    
 За позицию «0»здесь принимается состояние невыделенности личности из мира, а следовательно,отсутствие эмоционально-ценностной ориентации как таковой. Данное состояниепримени­тельно к человеку и человечеству является, в сущности, теорети­ческойабстракцией: это до культурное бытие, на практике не реализующееся. Однакоинтересно, что модель именно такого со­стояния зафиксирована во множестве мифово первой стадии тво­рения жизни и человека («золотой век» античной мифологии,Адам и Ева до грехопадения и т.д.). Подобного же рода состояние часто выступаеткак конечная цель развития человечества во многих уто­пиях: оно мыслится какполное снятие всех противоречий, дости­жение абсолютной гармонии мира ичеловека, когда отпадает необходимость в культурном ориентировании.
Все остальныеэмоционально-ценностные ориентации, чье значение отлично от нулевого, так илииначе, миросозерцатель­но осваивают мир с точки зрения личности, то естьсознательно или бессознательно исходят из противостояния, конфликтностиличности и мира. Типы эмоционально-ценностных ориентаций слу­жат, такимобразом, наиболее глубинными модусами культуры, поэтому их можно также назватькультурными доминантами.
Позиции в приведеннойвыше схеме располагаются не про­извольно, а фиксируют важные с точки зрениясистемы связи и отношения. Отметим, во-первых, что эмоционально-ценностныеориентации располагаются парами, за исключением непарной иронии, о которой речьниже. Принцип парности — один из важ­нейших и основополагающих в этой системе.Его реальный смысл в том, что эмоционально-ценностные ориентации в парах ком­пенсируютдруг друга, создавая относительно устойчивую подси­стему, так как каждый,отдельно взятый тип не является само­достаточным: он односторонне определяетотношения личности и мира, почему и является ущербным, неполноценным. В случаедекомпенсации, то есть отсутствии пары в доминанте той или иной культуры онастановится нестабильной. Конкретную реали­зацию принципа парности мы увидим вдальнейшем.
Во-вторых, удалениепозиций от точки «0» обозначает возрас­тание субъективностиэмоционально-ценностных ориентаций (пе­ремещение внимания с мира на личность).Кроме того, чем даль­ше от точки «0», тем сильнее «поляризуются» составляющиепар, а следовательно, каждая из них становится сама по себе все более ущербной,требуя обязательной компенсации.
Собственноэмоционально-ценностные ориентации возникают на позиции «1» — это эпичность идраматизм. В отличие от нулевой точки данная пара — это уже выделенностьличности из мира, подразумевающая определенное отношение к последнему. Но в тоже время это отношение — глубокое и несомненное приятие мира и себя в нем,следование его законам, что и составляет сущность эпического мировидения.Однако это небездумное приятие безоб­лачного и гармонического мира: бытиесознается в его изначаль­ной и безусловной конфликтности (в чем и состоит сутьдраматиз­ма), но сама эта конфликтность принимается как необходимая исправедливая сторона мира, ибо конфликты возникают и разреша­ются, ониобеспечивают само существование и развитие бытия. Эпико-драматическаямироориентация — это максимальное «до­верие к жизни» (А.И. Герцен), доверие кобъективному миру во всей его реальной многосторонности и противоречивости.
Эпико-драматическаямироориентация часто находит яркое выражение в художественной литературе,например, в «Буре» Шекспира, «Илиаде» Гомера, стихотворении Пушкина «Брожу ли явдоль улиц шумных...», «Войне и мире» Л.Толстого, «Трех сестрах» Чехова и др.
Отметим две главныеособенности позиции 1. Во-первых, сращенность эпичности и драматизма здесьнастолько велика, что можно говорить о единой эпико-драматическойэмоционально-ценностной ориентации, поскольку ее «половины» не могут су­ществоватьдруг без друга, не теряя качественной определенно­сти: эпичность без осознаниядраматизма жизни вырождается либо в равнодушие (нередко наблюдаемое у оченьстарых людей, у йо­гов в состоянии нирваны и в других случаях), либо вбессмыслен­но-оптимистическую формулу Панглосса из повести Вольтера «Кандид»:«Все к лучшему в этом лучшем из миров». Восприятие же жизненного драматизма безпримиряющего и оправдывающе­го эпического начала неизбежно превращает драматизмв трагизм.
Во-вторых,эпико-драматическая ориентация еще не содержит в себе оценочности и вообще недопускает ее. Здесь еще невоз­можны суждения типа «мир хорош» или «мир плох»,«человек — герой» или «человек — подлец». Мир таков, каков он есть, и чело­векв мире принимается не потому, что он хорош, а потому, что он есть часть мира. Позиция2 — трагизм и юмор. Сущность трагического неоднок­ратно определяласьфилософами, эстетиками, литературоведами; акцент в этих определенияхсправедливо делался на неразреши­мости конфликта между двумя высшимиценностями, одинаково значимыми для личности и в то же времявзаимоисключающими, несовместимыми. Личность, находящаяся в ситуации свободноговыбора между такими ценностями, должна, так сказать, своими руками уничтожитьодну из них, что, естественно, не может не создавать эмоциональногодискомфорта, приводящего иной раз даже к самоубийству. Глубинная же культурнаяоснова трагизма — изначально враждебная личности действительность и связанное сэтим сознание бренности любых жизненных ценностей.
Категория юмора такженеоднократно служила предметом ис­следования в эстетике, искусствоведении, реже— в философии. Юмор — одно из проявлений комического, а его своеобразие со­стоитв том, что он преодолевает объективные противоречия дей­ствительности,переводит их в комический план и уже в таком виде принимает их как неизбежнуюи, более того — необходимую часть жизни. Юмор — смех не злой, не гневный, ачаще всего радостный, выражающий освоение личностью всей полноты бы­тия. Юморзачастую является показателем душевного здоровья человека или более широкихкультур. Эту сторону «смеховой куль­туры» наиболее подробно и глубокоисследовал М.М.Бахтин в книге «Творчество Ф.Рабле и народная культураСредневековья и Ренессанса». Существенно для юмора и то, что его субъект видиткомическое не только вне себя, но и в себе самом.
Способность юмора итрагизма взаимно компенсироваться оп­ределяется их эмоциональной полярностью.Чистый (некомпен­сированный) трагизм неумолимо ведет личность к отчаянию, деп­рессии,суициду (нечто подобное происходит и в более крупных культурных структурах —например, в императорской Японии конца второй мировой войны). Юморуравновешивает эту эмоци­онально-ценностную ориентацию, и природу этойкомпенсации весьма точно выражает девиз Габровского фестиваля: «Мир вы­жил,потому что смеялся». Приведем здесь еще поэтическое суж­дение А.Т.Твардовского,что на войне (то есть в ситуации пре­дельного трагизма) «порой… однойминутки не прожить без прибаутки, шутки самой немудрой». С другой стороны,память о трагизме бытия не дает юмору стать легковесным, «щенячьим» оптимизмом.
Однако юмор и трагизм ужене связаны так нерасторжимо, как эпичность и драматизм, и, вообще, начиная спозиции 2 каждая эмоционально-ценностная ориентация из пары может выступатьсамостоятельно, образуя декомпенсированные структуры. Для ка­чественногоанализа различных культур это очень важно.
Существенная особенностьпозиции 2 состоит в том, что в ней уже возникает оценочное отношение, носовершенно особое — неоднозначное, обращаемое, амбивалентное. И юмор, и трагизмспособны нести как положительное, так и отрицательное отно­шение к миру, а чащесовмещают в себе и то и другое. Эту двой­ственность оценки проще всего показатьна литературных персонажах, таких, например, как Раскольников у Достоевского(тра­гический характер) или Швейк у Гашека (комический характер): они,безусловно, не подлежат однозначной оценке.
Начиная же с позиции 3парные эмоционально-ценностные ориентации приобретают постоянный знак (+ или —)и «делят» между собой нагрузку: одна составляющая утверждает некоторыеценности, другая — отвергает ценности противоположные. Так, героика — этоориентация утверждающего характера, она направ­лена на изменение мира всоответствии с некоторым идеалом, который непременно осознается каквозвышенный. Противоре­чия, которые в системе трагизма осознавались какнеразреши­мые, героика разрешает при помощи активного действия, то есть делаярешительный выбор в пользу одной из противоборствую­щих систем ценностей и безсожаления отвергая другую. Напри­мер, Тарас Бульба в одноименной повести Гоголяв ситуации сво­бодного выбора мгновенно и не колеблясь утверждает своимидеяниями идеал запорожского «товарищества», даже если во имя него надоуничтожить противостоящие им несовместимые ценно­сти (чувство любви,привязанности к сыну и др.).
Парной героикеэмоционально-ценностной ориентацией яв­ляется инвектива — отрицание,направленное на уничтожение противостоящей идеалу, а потому враждебной системыценно­стей, шире — на уничтожение всякого врага. Инвектива как доминантакультуры особенно ясно обнаруживается в эпохи меж­национальных, религиозных игражданских войн. Следует под­черкнуть, что серьезность отрицания, отсутствие внем даже ми­нимальных комических элементов составляют сущность инвек­тивы иотличают ее от отрицания сатирического, о котором чуть ниже.
Характер компенсациигероики и инвективы, думается, поня­тен из сказанного.
Позиция 4 — романтика исатира. Почти со всех точек зрения она очень близка к предыдущей, апринципиальное отличие зак­лючается в том, что реальное действие здесьзаменяется либо эмо­циональным порывом, либо действием символическим. Так, одиниз частных (и очень распространенных) случаев романтики — мечта о героическом,ориентация на героический идеал вне возможно­сти претворить его вдействительность. Такого рода романтика свой­ственна, например, молодежи в«спокойные» периоды истории: юношам и девушкам часто кажется, что они «опоздалиродить­ся», чтобы участвовать в революциях или войнах. Как пел В.Вы­соцкий опослевоенном времени: «А в подвалах и полуподвалах ребятишкам хотелось подтанки...» Однако сфера романтики шире этой тяги к героике; романтику вообщеможно определить как стремление к возвышенному идеалу, не переходящее вреальное действие. Эта эмоционально-ценностная ориентация относит все ценностив область принципиально недостижимого. Ценности, зна­чимые для романтика, неживут в реальном мире. Поэтому, когда романтик пытается «реализоваться», онобращается к грезе, к фантазии — очень ярко эта особенность проявляется влитературе и искусстве. Более того, романтик весьма часто и не стремится креализации своего идеала в действительности (понимая, может быть,подсознательно, что мечта о счастье выше и полнее самого счастья) и почтивсегда недоволен, когда его идеалу как-то слу­чается воплотиться: хорошимпримером может служить разочаро­вание молодых супругов в первые же месяцы (а тои много рань­ше) после свадьбы.
Сатира, основанная накомическом, также представляет собой по сравнению с инвективой действиесимволическое: вместо на­правленности на реальное уничтожение врага (как винвективе) в сатире происходит его символическое «уничтожение смехом». «Вра­гом»же для сатиры как компенсатора романтики потенциально является реальность вцелом (особенно социальная реальность) как нечто несоответствующее илипротивоположное идеалу. От­сюда и существование сатиры в паре именно сромантикой: эм­пирическая действительность идеально преодолевается в роман­тике,осознается как низменная по сравнению с идеалом, а значит, заслуживающая нестолько серьезной ненависти (инвективы), сколько уничижительной насмешки.Смеются не над всяким вра­гом, но прежде всего над тем, над которым ощущаютпревосход­ство, хотя бы моральное.
В силу значительнойблизости рассмотренных выше двух пар (героика/инвектива и романтика/сатира)между ними часто про­исходят интенсивные взаимодействия: так, они легкоменяются компенсаторами — героика сочетается с сатирой, а романтика — синвективой. Первый случай можно наблюдать, например, в оте­чественном искусствеплаката времен Гражданской и Великой Отечественной войн («Окна РОСТа»,карикатуры Кукрыниксов и т.п.), второй — в политическом искусстве многихпредставителей романтической и неоромантической школы (К.Ф.Рылеева, А.Ше­нье,М.Горького и др.). Возможно совмещение эмоционально-цен­ностных ориентацийодного знака, что также очень ярко прояв­ляется в художественных произведениях— так, в знаменитой светловской «Гренаде» героика выступает в теснейшей связи сромантикой; в рассказах А. Аверченко из сборника «Дюжина ножей в спинуреволюции» сатира сочетается с инвективой.
 Позиция 5 —сентиментальность и цинизм. Сентиментальность в дословном переводе сфранцузского значит чувствительность; она предполагает весьма развитуюэмоциональную сферу в куль­туре как отдельной личности, так и более крупныхобразований. О сентиментальности как особой эмоционально-ценностной ори­ентациимного говорили как деятели культуры (прежде всего пи­сатели, которыепринадлежали к направлению сентиментализма — Ж.-Ж.Руссо, Л.Стерн,Н.М.Карамзин), так и искусствоведы, изучавшие это направление.Сентиментальность фактически пред­ставляет собой одно из первых проявленийгуманизма, но очень своеобразного. В отдельных случаях жизни почти каждомучеловеку случается проявлять сентиментальность — так, большинство нор­мальныхлюдей не могут пройти равнодушно мимо страданий ребенка, беспомощного человекаили даже животного, что и отра­жается, например, в литературе: «Муму»Тургенева, «Беспридан­ница» Островского, «Спать хочется» Чехова, «Девочка соспичка­ми» Андерсена и т.п.
Когда жесентиментальность становится доминантой культуры, ее значение несколькоменяется. Центром этой эмоционально-ценностной ориентации становятся самсубъект, сама способность к сопереживанию, чувствительность как таковая.Сентиментальность как способность «жалеть» весьма часто совме­щает в себесубъект и объект (человек жалеет самого себя; это чув­ство, по-видимому,знакомо всем по детским годам). Но даже если сентиментальная жалость направленана явления окружающего мира, в центре всегда остается реагирующая на него(умиляющая­ся, сострадающая) личность. При этом сочувствие другому в сен­тиментальностипринципиально бездейственно, оно выступает сво­его рода психологическимзаменителем реальной помощи (таково, например, художественно выраженноесочувствие крестьянину в творчестве А.Н.Радищева и Н.А. Некрасова). В своемкрайнем пре­деле сентиментальность доходит до откровенного самолюбования, когдавесь внешний мир целиком становится лишь поводом для эмоциональной рефлексиисубъекта. В несколько заостренной фор­ме, но очень верно по существу такогорода сентиментальность показал Достоевский в романе «Бесы». О статье писателяКармазинова там сказано так: «Он описывал гибель одного парохода… чему самбыл свидетелем и видел, как спасали погибавших и вытаскива­ли утопленников. Всястатья эта была написана единственно с це­лью выставить самого себя. Так ичиталось между строками: «Инте­ресуйтесь мною, смотрите, каков я был в этиминуты… Чего вы смотрите на эту утопленницу с мертвым ребенком в мертвых ру­ках?Смотрите лучше на меня, как я не выдержал этого зрелища и отвернулся»
 Цинизм какэмоционально-ценностная ориентация изучен го­раздо меньше, чемсентиментальность, романтика, сатира и др. Пожалуй, лишь в «Философскомэнциклопедическом словаре» (1989 г.) в соответствующей статье сделана попытканаучного рас­смотрения этого явления. Цинизм предполагает абсолютную цен­ностьсобственного «я» (включая, разумеется, и все то в окружа­ющем мире, что дорогоцинику, доставляет ему удовольствие, что он воспринимает как «продолжениесебя»). В отношении же всего остального мира и особенно наглядно в отношениипри­знанных в этом мире этических принципов наблюдается полное равнодушие.Великолепную общую формулу цинизма дает глав­ный герой «Записок из подполья»Достоевского: «Свету ли прова­литься или вот мне чаю не пить? Я скажу, чтосвету провалиться, а чтоб мне всегда чай пить».
Именно вследствие своегоравнодушия цинизм, как это ни парадоксально, принимает мир почти эпически, посколькумир нужен цинику как средство самореализации. Существеннейшим отличием отэпики, разумеется, остается то, что цинизм отрица­ет значимость любой ценностив мире, кроме своего собственно­го «я», а следовательно, его приятие мира естьв своей основе безразличие: цинику все равно, каков мир — добр, зол, справед­лив,низмен, возвышен и т.п. Может быть, для циника даже пред­почтительнее видетьмир населенным кретинами и негодяями: это добавляет ему чувство самоутвержденияи даже превосходства над миром. В заостренной форме это явление иллюстрируетсяжизнен­ным кредо министра-администратора из пьесы Е.Шварца «Обык­новенноечудо»: «Ах, дорогая, а кто хорош? Весь мир таков, что стесняться нечего… Чеготут стесняться, когда мир создан совер­шенно не на мой вкус. Береза — тупица,дуб — осел. Речка — идиотка. Облака — кретины. Люди — мошенники. Все! Даже груд­ныемладенцы только об одном мечтают, как бы пожрать и по­спать. Да ну его! Чеготам в самом деле!»
Взаимная компенсацияцинизма и сентиментальности в выс­шей степени естественна: это, по сути, двестороны одной меда­ли. Для циника сентиментальность — наиболее простой и, таксказать, наименее обременительный способ утвердить собствен­ную человечность.«О, дайте мне хоть разок посентиментальничать! Я так устал быть циником!» —восклицает герой романа В.На­бокова «Лолита».
С другой стороны, дляэмоционально-ценностной ориентации сентиментальности цинизм служитпредохранительным клапаном, без которого личность буквально захлебнется вслезах. Иллюстри­руем это положение еще одной цитатой, на этот раз из романаМ.А Булгакова «Мастер и Маргарита». Вот как изображается в нем реакциялитераторов на известие о гибели Берлиоза «Да, погиб, погиб Но мы-то ведь живы!Да, взметнулась волна горя, но по­держалась, подержалась и стала спадать, икой-кто уже вернулся к своему столику и — сперва украдкой, а потом и в открытую— выпил водочки и закусил. В самом деле, не пропадать же куриным котлетамде-воляй? Чем мы поможем Михаилу Александровичу? Тем, что голодные останемся?Да ведь мы-то живы!»
Цинизм исентиментальность часто дают очень тесные и устой­чивые сращения, с трудомразделяемый сплав, примеров чему множество, как в реальной жизни, так и влитературе. Из после­дних назовем хотя бы таких персонажей, как Кармазинов в«Бе­сах» Достоевского (см. приведенный выше пример), Клим Самгин Горького, Теньиз одноименной пьесы Е.Шварца.
Завершает систему ирония— не имеющая пары эмоциональ­но-ценностная ориентация. Она принципиальноотличается от остальных позиций. Ирония, чья субъективная основа — скепти­цизм,направлена не на саму действительность, а на ее осмысление в той или инойэмоционально-ценностной ориентации. Поэтому она занимает исключительное место всистеме. Она универсально про­тивопоставлена любой эмоционально-ценностнойориентации и всем вместе: ее скептическое отрицание не предполагает утверж­денияпротивоположного. «Ирония, — пишет Т.Манн, — есть пафос середины; она являетсяинтеллектуальной оговоркой, ко­торая резвится между контрастами и не спешитвстать на чью-либо сторону и принять решение: ибо она полна предчувствия, что вбольших вопросах, где дело идет о человеке, любое решение может оказатьсяпреждевременным и несостоятельным и что не решение является целью, а гармония,которая, поскольку дело идет о вечных противоречиях, быть может, лежит где-то ввечно­сти, но которую уже несет в себе шаловливая оговорка по имени ирония».
Из сказанного понятно,почему ирония является единствен­ной непарной эмоционально-ценностнойориентацией в системе; очевидно и ее особое положение в ней. Ирония,взаимодействуя с любой эмоционально-ценностной ориентацией, противостоит какоппонент-скептик любой точке зрения на мир. Будучи противо­поставленной всякойдогматичности и не приемля никаких абсо­лютистских мировоззренческих постулатов,ирония на позициях 2-5 может выполнять функцию универсального компенсатора. Приэтом часто возникают продуктивные и весьма устойчивые систе­мы. Лучше всего онииллюстрируются примерами из художествен­ной литературы. Так, в творчествеСтерна ирония служит компен­сатором сентиментальности, у позднего Чехова —компенсато­ром романтики, у Саши Черного — компенсатором сатиры, у Камю —компенсатором героики и т.п.
Другая функция иронии —разрушать, разлагать эмоциональ­но-ценностные ориентации, оказавшиеся явнонесостоятельны­ми перед лицом реальности и переставшие выполнять свою ос­новнуюфункцию — ориентировать личность в мире. Примером может служить авторскаяирония в «Обыкновенной истории» Гон­чарова, направленная равно на романтику ицинизм (позиции Адуева-младшего и Адуева-старшего); ирония Пушкина по отно­шениюк эмоционально-ценностным ориентациям Ленского, Онегина и др.
Надо сказать, что впринципе ирония разрушает не только ложную, но и любую эмоционально-ценностнуюориентацию, выбивая у нее из-под ног почву скепсисом и бесконечным реля­тивизмомпо отношению к любой конкретной ценности. Это — ее естественный предел: здесьирония начинает отрицать любое от­ношение к ценностям, саму возможностьценности и ценностно­го ориентирования. Все становится «все равно». Стираетсягрань между «идеалом Содома и идеалом Мадонны», говоря словами Достоевского.
Очень точно описал эту«болезнь» А.Блок в статье, которая так и называется «Ирония»: «Болезнь эта —сродни душевным неду­гам и может быть названа «иронией». Ее проявления —приступы изнурительного смеха, который начинается с дьявольски-издевательской,провокаторской улыбки, — кончается — буйством и кощунством.
Я знаю людей, которыеготовы задохнуться от смеха, сообщая, что умирает их мать, что они погибают сголоду, что изменила невеста. Человек хохочет — и не знаешь, выпьет ли онсейчас, расставшись со мною, уксусной эссенции, увижу ли его еще раз? Кричитеим в уши, трясите их за плечи, называйте им доро­гое имя, — ничто не поможет.Перед лицом проклятой иронии — все равно для них: добро и зло, ясное небо ивонючая яма, Беатриче Данте и Недотыкомка Сологуба».
Здесь, как мы видим,субъект культуры выходит в дурную бес­конечность отрицания, где личностьобречена на разложение из­нутри. Классические типы таких абсолютных ирониковсозданы Достоевским в образах Свидригайлова («Преступление и наказа­ние») иСтаврогина («Бесы»).
Однако для ирониивозможен и иной путь: обращаясь на самое себя, она осознает собственнуюнедостаточность как уни­версальной позиции и обращается в инструмент освоенияреальности, возвращаясь в мир ценностей ради поисков абсолюта — та­ков,вероятно, путь, например, лермонтовского Печорина.
В заключение еще развернемся к принципу компенсации. На­помним, что компенсация необходима длятого, чтобы культура обладала стабильностью. Два типа компенсации уже былирассмот­рены: «правильная» компенсация, когда сочетаются эмоциональ­но-ценностныеориентации, расположенные на одной позиции; и компенсация при помощи иронии.Возможны также «неправиль­ные» компенсации, когда утверждающая и отрицающаяэмоцио­нально-ценностные ориентации расположены на разных позициях (такаявозможность возникает, как правило, на позициях 3—5, реже на позиции 2 иникогда на позиции 1). В одних случаях такие струк­туры достаточно устойчивы(рассмотренные выше компенсации «романтика — инвектива» и «героика — сатира»),в других — край­не нестабильны (например, сочетание героики и цинизма уРаскольникова из «Преступления и наказания» Достоевского, роман­тики и цинизмау горьковского Сатина в пьесе «На дне» и др.).
Возможно также исуществование эмоционально-ценностной ориентации вообще без компенсатора(романтика Э.Багрицкого, например, или трагизм Отелло в одноименной трагедииШекспи­ра). Это, как правило, приводит к очень неустойчивым структурам, иногдаведет личность к самоубийству, а культуру в целом — к вырождению (что, впрочем,тоже можно рассматривать как част­ный случай самоубийства), например, поздняяримская культура, основанная в основном на цинизме без соответствующей компен­сации.В принципе каждая позиция, в которой наблюдается правиль­ная компенсация,обеспечивает минимальную устойчивость куль­туры. Однако правомерен вопрос:какая позиция все-таки наибо­лее устойчива с точки зрения культурологи? Ответна него зависит, прежде всего, от степени адекватности освоения мира на той илииной позиции и от меры ее пластичности. Исходя из этих крите­риев, можносказать, что наибольшей устойчивостью отличается позиция 1. В самом деле,эпико-драматическая эмоционально-цен­ностная ориентация, во-первых, наиболееадекватно отражает мир, так как осваивает наиболее общие из присущих емузаконов, а во-вторых, при необходимости, вызванной теми или иными собы­тиями,может свободно переходить на другие позиции. Так, на­пример, А.Т.Твардовскому,если брать его творчество в целом, была присуща несомненная эпико-драматическаяориентация. Однако, осваивая те или иные жизненные явления, он обнару­живал всвоем творчестве и трагизм, и юмор, и героику, и сатиру. Сходную картину мынаблюдаем, например, в творчестве Пушкина, Л.Толстого, Чехова и др. Способностьэпико-драматической ориентации переходить на иные позиции повышает степень ееустойчивости потому, что каждый раз достигается максимальная степеньадекватности в реакции на изменяющуюся действитель­ность. Эта способностьвытекает из сущности данной позиции и является уникальной — другие ориентациигораздо менее плас­тичны, а то и вовсе «не умеют» перестраиваться всоответствии с изменяющейся обстановкой.
Второй по устойчивостиявляется, как это ни странно на пер­вый взгляд, позиция 5 — сентиментальность ицинизм. Она, как правило, абсолютно непластична, но по-своему почти абсолютноже адекватна по отношению к миру, так как к любой ситуации подходит с точкизрения личной выгоды и умеет ее извлечь из самых, казалось бы, неблагоприятныхобстоятельств. Именно о сентиментальном цинике сложена русская пословица «Комувой­на, а кому мать родна». Впрочем, безусловной и надежной устой­чивости этапозиции не обеспечивает, потому что над сентимен­тальным циником всегда вбольшей или меньшей степени висит угроза потерять вследствие неблагоприятныхобстоятельств что-то «свое», а это для него всегда болезненно. Так, ПетрСтепанович Верховенский в «Бесах» Достоевского весьма комфортно чувству­ет себяпочти в любой ситуации, но вот когда Ставрогин, на ко­тором основываются всеего надежды, отказывается ему помо­гать, Верховенский глубоко несчастен, он награни истерики.
Позиция 2 — трагизм июмор — довольно устойчива, что по­нятно из предыдущего, но лишь при оченьстрогой компенсации, так как преобладание трагизма создает сильныйэмоциональный дискомфорт как общий тон жизни, а декомпенсированный илинедостаточно компенсированный юмор способен подводить че­ловека в серьезныхситуациях, требующих иной адекватной реак­ции. Примером первого типа можетслужить лермонтовский Пе­чорин, примером второго — Иван Петрович Туркин изчеховского рассказа «Ионыч»: у него на глазах рушится жизнь его дочери, он этовидит, но отреагировать может только шуточками, так как за всю жизнь не научилсяничему другому.
А вот на позициях 3 и 4даже идеальная компенсация не может обеспечить устойчивости. Во-первых, этиэмоционально-ценно­стные ориентации, как правило, непластичны (возможен лишьпереход с позиции 3 на позицию 4 и обратно), а во-вторых, по самой своейприроде неадекватны миру, так как не осваивают его во всей полноте. Кроме того,на этих позициях степень субъектив­ности достаточно велика, поэтому иромантика, и героика, и их естественные компенсаторы — инвектива и сатира видятдействительность чрезвычайно однобоко, а вернее, видят прежде всего себя, а нереальность, но, однако, не в той крайней степени, как сентиментальный циник.Поэтому культуры, построенные на по­зициях 3 и 4, адекватны лишь в немногих,исключительных слу­чаях, а с изменением жизненной ситуации, как правило, несправ­ляются. Так, пушкинский Ленский, который «сердцем милый был невежда»,глядя на действительность сквозь призму романтики и героики (а также,разумеется, и дополняющей инвективы), об­рек себя на смерть лишь потому, чтосовершенно не способен был адекватно воспринимать реальность; так, шолоховскийМа­кар Нагульнов, в чистейшем виде олицетворяющий союз героики и инвективы, былна месте только в боях гражданской войны, а к новым условиям жизни так и несумел приспособиться, что по­влекло за собой самое страшное для него событие —исключение из партии. Примеров такого рода можно привести еще немало, как излитературы, так и из жизни.
Система конкретныхценностей и тип эмоционально-ценност­ной ориентации — первое, что необходимоустановить при ана­лизе той или иной культуры.

Список используемойлитературы:
Арнольдов А. И. Введениев культурологию. — М., 2003.
Введение в культурологию.— М., 2004.
Гуревич П.С.Культурология. — М., 2002.
Культурология. История итеория культуры. — М., 2005.
Соколов Э.В.Культурология. — М., 2003.