Министерство образования и науки
Уральская Государственная Юридическая Академия
Институт Юстиции
Реферат по культурологии
на тему: Архип Иванович Куинджи и его загадка
Исполнитель:
студентка 212 группы
Мальцева К.Н.
Научный руководитель:
Штифанова Е.В.
Екатеринбург 2010
Содержание
Глава 1. Биографические сведения
Глава 2. Школа Куинджи
Заключение
Библиография
Введение
Мое знакомство с творчеством А.И.Куинджи произошло 6 июня 2006 года. Благодаря Третьяковской галерее я открыладля себя много художников, но самое большое впечатление на меня произвел именноКуинджи. Мимо его картин невозможно пройти. Сначала, я решила, что этосовременный художник, рисующий флуоресцентными красками, и каково было моеудивление, что все это создано более 100 лет назад.
Ни одна, даже самая искусная репродукцияникогда не сможет вызвать тех эмоций, которые вызывают его картины. И делововсе не в том, что он изображает, а как.
Это легко можнопродемонстрировать на сравнении картины И.И Шишкина «На опушке сосновоголеса», 1882 и «Березовая роща» А.И. Куинджи 1879. Этипроизведения схожи по сюжету, времени написания, но совершенно разные поисполнению.
Картина Ивана Ивановича оченьтрогательная. Смотря на нее, мы чувствуем запах леса, различаем каждый кустик,каждый даже самый маленький цветочек. Во всех своих произведениях он являетсяудивительным знатоком растительных форм, воспроизводящим их с тонким пониманием,как общего характера, так и мельчайших отличительных черт любой породы деревьевформы их листьев, ветвей, стволов, кореньев во всех подробностях. Самаместность под деревьями: камни, неровности почвы, поросшие папоротниками идругими лесными травами, сухие листья — получили в картинах и рисунках Шишкинавид совершенной действительности.
Березовая роща Архипа Ивановичанапротив отличается своей нереалистичностью. В своей картине он передаетудивительно живо и ярко красоту летнего дня. Залитые светом, белые, светящиесяберезы, тень густого леса, пронизанную солнечными зайчиками; темная бликующаязелень и ослепительно-голубое небо. Все здесь построено на контрастах. Этотакие же березы, что и на картине Шишкина, только волшебные, сказочно мерцающиесвоей корой. Привычные для нас деревья, которые мы видим каждый день, обрелиновое свойство.
Куинджи благодаря развитомувоображению обладал редким даром видеть такие вещи, которые не доступны обычнымлюдям. Он учит нас смотреть на мир широко открытыми глазами и видетьудивительное вокруг. И именно об этом я хочу рассказать в своей работе.
Глава 1. Биографическиесведения
Свой рассказ о Куинджи я хочуначать с его биографии. Она также необычна и противоречива как и его творчество.
Загадки начинаются с даты егорождения. В архивах хранятся сразу три его паспорта, и какой же из них наиболееподлинный, не ясно до сих пор. В одном из них рождение отмечено 1841 годом, вовтором — 1842-м, а в третьем — 1843-м. Архип Иванович Куинджи родился в Крыму вМариуполе, в семье бедного сапожника, грека по национальности ИванаХристофоровича. Фамилия Куинджи была дана ему по прозвищу деда, что по-татарскиозначает «золотых дел мастер».
В шесть лет он остался сиротой ирано познал жестокую нужду. К одиннадцати годам мальчик поступает на службу кхуторянину Чабаненко, имевшему подряд по постройке церкви. Обязанность мальчикасостояла в приемке кирпича. Жил он на кухне у Чабаненко. Последний такжевспоминает о страсти мальчика к рисованию: он рисовал в книжках для приемкикирпича, рисовал и углем на стенах в кухне. Хозяева подчас призывали тудагостей полюбоваться этой наивной стенописью. В книжке «для кирпичей» появилсяпроизведший фурор портрет местного церковного старосты Бибелли...
От Чабаненко Куинджи переходит кхлеботорговцу Аморети. Он должен был чистить сапоги, прислуживать за столом и т.д.Аморети обращает внимание на художественные способности Архипа Ивановича,показывает его рисунки своему собрату по профессии Дуранте. Последний советуетюноше поехать в Феодосию к Айвазовскому, уже знаменитому в то время маринисту,и снабжает рекомендацией к нему.
Архип Иванович является кАйвазовскому пятнадцатилетним юнцом, коренастым, толстым, застенчивым; на нем — рубаха и жилет, вытянутые в коленках короткие панталоны из грубой, в крупнуюклетку материи; на голове — соломенная шляпа… Таким он запомнился дочериАйвазовского. Пробыл он у Айвазовского недолго, два-три летних месяца. Жил надворе, под навесом. В мастерскую его не пускали. Кое-какие указания в живописидавал Архипу Ивановичу лишь молодой родственник Дуранте — Феселер, копировавшийкартины Айвазовского. «Был уже не мальчик, — рассказывал он впоследствии, — понимал, что времени терять в мои годы нельзя. Желание учиться у меня былогорячее и твердое, и я решился ехать в Петербург где никого не знал и был почтибез денег», но мечта сбывается не сразу. В первый раз он провалил экзамен,а во второй — один из тридцати экзаменующихся оказывается отвергнутым.
Но он показал силу южногохарактера и не сдался. Вырваться из полосы неудач ему помогло написание картины«Татарская сакля в Крыму». Общий колорит и мотив отражают влияниеАйвазовского. Картина выставляется на Академической выставке в 1868 году Ичлены Академии присуждают автору звание неклассного художника. Однако юноша не соблазняетсяэтим успехом. Он даже отказывается от звания художника и просит взамен егоразрешения быть вольнослушателем, и старая мечта осуществлена. В 1868 годуКуинджи, наконец, в Академии.
Сюжеты многих картин Куинджисвязаны с его домом в Мариупольском предместье Карасу. Природа этих мест быланеобычайно живописной: обрыв, с которого открывается вид на долину реки Калки ина море.
Кто хоть раз в жизни наблюдалвосход солнца над южным морем, тот поймет, почему впечатлительный глазюжанина-художника заинтересовался именно яркими и космическими тонами, и кпередаче густоты и чистоты, глубины и светящейся силы которых, направил всюсвою зоркость и весь свой труд.
Мастерская художника помещаласьна верхнем этаже. Из нее был выход на крышу дома. Куинджи трогательно любилптиц, особенно больных и покалеченных. На крыше он устроил лазарет, где лечилих.
Куинджи любил музицировать. Ониграл на скрипке, жена — на фортепьяно. Был человеком общительным, добрым. Жизньсвою подчинил искусству.
Несмотря на большое состояние,Куинджи жил крайне скромно, почти аскетично. Когда после его смерти описывалиимущество, то обнаружили и занесли в опись: «Гостиная: один диван, двакресла и восемь стульев мягких, один рояль. Столовая: один буфет, обеденныйстол и двенадцать стульев. Мастерская: четыре мольберта, один этюдник, стенноезеркало в деревянной раме, скрипка в футляре». Вот и все, а умер миллионер.
Мнения современников
Иллюстраций на тему о «неистовости»А.И. Куинджи из всех периодов его жизни можно было бы привести десятки. Яприведу несколько анекдотичных ситуаций из молодости Куинджи.
Зайдя однажды к Крамскому,Куинджи застал его сыновей за уроком математики. Репетитор объяснял сложнуюалгебраическую задачу на решение уравнений. Куинджи попросил объяснить и ему.«Оставьте, Архип Иванович, все равно не поймете!» — возражаетКрамской. Но тот не унимается: «Позвольте! Это… я — человек… и потомувсе могу понять!.» И Куинджи настойчиво требует, чтобы репетитор «рассказал»ему задачу. Тот рассказал и написал на бумажке ряд формул. Архип Иванович,никогда не прикасавшийся к математике, взял бумажку с собой, просидел над неюночь, а наутро, торжествующий, явился к Крамскому: задача была решена… Вдругой раз он попал на каток и, впервые в жизни надев коньки, сразу стал скатыватьсяс горы. Упал раз и изрядно расшибся, но поднялся опять на вышку и покатился — иснова упал. В этом случае он, впрочем, спасовал перед силой вещей: третьейпопытки уже не делал...
В отличие от многих талантливыххудожников Куинджи достаточно рано обрел признание. К середине 70-х годовКуинджи стал так популярен, что представить передвижные выставки без его работказалось невозможным. В 1875 году его принимают в члены Товариществапередвижных художественных выставок.
В Париже в 1878 году открыласьВсемирная выставка. В ее художественном отделе демонстрировались произведенияКуинджи. Критики единодушно отметили успех его работ, их национальнуюсамобытность. В газете «Temps» Поль Манц писал: «Истинныйинтерес представляют несколько пейзажистов, особенно г. Куинджи. Ни малейшегоследа иностранного влияния или, по крайней мере, никаких признаковподражательности: Лунная ночь на Украине — удивляет, дает даже впечатлениененатуральности».
Известный критик Эмиль Дюранти,отстаивавший и защищавший творчество импрессионистов, отмечал: "… г. Куинджи,бесспорно, самый любопытный, самый интересный между молодыми русскимиживописцами. Оригинальная национальность чувствуется у него еще более, чем удругих".
Высокие оценки его творчестваотражали не только уровень мастерства, но и роль в мировой художественнойкультуре. В череде картин конца 1870-х годов, обозначивших новое направлениепейзажа, были решительно раздвинуты границы художественной образности. Обогащеннаянеслыханной для того времени живописью, все более утверждалась идея «цветения»жизни.
Богатейшие красоты природы сталиисточником не только восторженного вдохновения, но и наслаждения, чегонедоставало прежнему передвижническому пейзажу.
Но не всегда отзывы были стольлестны. Едва ли не каждая картина Куинджи разжигала страсти: его обвиняли встремлении к дешевым эффектам, использовании тайных приемов, вроде скрытойподсветки полотен. Примером этому служит диалог с Орловским.
Он подвел Куинджи к окну вакадемический сад, подал ему зеленое стекло.
Смотрите!!! — произнес онтаинственным шепотом.
Это?.. Что такое? — недоумевалКуинджи. — Зеленое стекло?.. Так что же? Где секрет, в чем?
Не хитрите, — страстно-выразительнокипел Орловский, — вы пишете природу в цветное стекло?!!
Ха! Ха! ха, ха, ха! Ха! — отвечалКуинджи. — Ох, не могу… Ха! Ха!
А это вот: оранжевое, голубое,красное… Да?!.. — шептал Орловский. Куинджи в ответ только хохотал.
Естественно, что Куинджи так, отвсего сердца, хохотал над откровенностью своего товарища: он так глубоко исерьезно работал и не допускал в себе ничего избитого. Ему ли было до фокусов? Глубоко,упорно добивался он совершенства в своей задаче. Здесь он был чувствителен ксамым минимальным колебаниям и неутомим в своей энергии глубочайших исканийиллюзии. «Иллюзия света была его богом, и не было художника, равного ему вдостижении этого чуда живописи. Куинджи — художник света». Как точносказал о нем Репин.
Говоря о Куинджи невозможно неупомянуть наверное о самой известной его картине «Лунная ночь на Днепре».
Экспонирование картины произошлов зале Общества поощрения художеств. Невиданное в России событие — выставкаодного-единственного произведения.
Он всегда очень внимательноотносился к публичному показу своих работ, размещал их так, чтобы они былихорошо освещены, чтобы им не мешали соседние полотна. В этот раз «Луннаяночь на Днепре» висела на стене одна. Зная, что эффект лунного сияния вполной мере проявится при искусственном освещении, художник велел задрапироватьокна в зале и осветить картину сфокусированным на ней лучом электрическогосвета. Посетители входили в полутемный зал и, завороженные, останавливалисьперед холодным сиянием лунного света.
Ни одна выставка не видела стольмногочисленной толпы желающих: «Выставочный зал не вмещал публики,образовалась очередная очередь, и экипажи посетителей тянулись по всей Морскойулице». И это несмотря на дождливую погоду. По мнению Чистякова, картинапроиграла от света лампы, «но все-таки в своем роде единственноепроизведение в Европе». Лунная ночь на Днепре экспонировалась в октябре — ноябре1880 года. «Какую бурю восторгов поднял Куинджи!.. Эдакий молодец — прелесть!».
У этой картины невероятнаясудьба. Интересна история ее продажи: еще пахнущей свежей краской, прямо вмастерской в одно из воскресений о ее цене осведомился какой-то морской офицер.«Да зачем вам? — пожал плечами Куинджи. — Ведь все равно не купите: онадорогая». — «А все-таки?» — «Да тысяч пять», — назвалАрхип Иванович невероятную по тем временам, почти фантастическую сумму.
И неожиданно услышал в ответ:«Хорошо. Оставляю за собой». И только после ухода офицера художникузнал, что у него побывал великий князь Константин. «Лунная ночь на Днепре»полюбилась ее владельцу, и он решил взять ее с собой в кругосветное плавание.
Дождавшись, когда фрегат достигберегов Франции, Иван Сергеевич Тургенев, испугавшись, что в дороге картинанепременно испортиться, кинулся в Шербур и попытался уговорить владельцаоставить картину во Франции, где должна была вскоре состояться Всемирнаявыставка. Тщетно. Единственное, на что тот согласился, это показать еепарижанам в те десять дней, которые он сам собирался провести во французскойстолице. Популярные выставочные залы оказались заняты, и картину приняла крайнередко посещаемая галерея Зедельмейера. Так ее почти никто и не увидел — ниширокая публика, ни художественные круги. Лишь один из французских критиковуспел оценить и «чудесную передачу» «бледного и искрящегосясвета на водной поверхности», и творческую «волю художника», которая«покоряет и переносит… в изображаемый мир». Но и рецензия,опубликованная в газете «Французская республика», не привлекланичьего внимания. «Осталась бы картина в Париже, попала бы на выставку — игрому было бы много и медаль бы Куинджи получил», — огорчался ИванСергеевич.
Но главная беда была не вмедали, возвращенная на фрегат картина стала темнеть.
Когда слава Куинджи достиглаапогея, он совершил неожиданный шаг. Он замолк. До конца жизни, в продолжениетридцати лет, Куинджи не выставил ни одного произведения. Затворившись вмастерской, он никого не пускал к себе, сделав загадкой свою дальнейшуютворческую деятельность. Отказаться от шумной известности. Очевидно, имеласькакая-то глубокая нравственная причина такого загадочного молчания. Лет черезпятнадцать о Куинджи говорили уже как об исчерпавшем себя художнике.
В первые годы «молчания»на вопросы о мотивах ухода из искусства он отшучивался. К концу жизни онпытался как-то объяснить Якову Минченкову — директору передвижных выставок свойуход в творческое подполье: "… художнику надо выступать на выставках,пока у него, как у певца, голос есть. А как только голос спадет — надо уходить,не показываться, чтобы не осмеяли. Вот я стал Архипом Ивановичем, всемизвестным, ну, это хорошо, а потом я увидел, что больше так не сумею сделать,что голос стал, как будто спадать. Ну вот, и скажут: был Куинджи, и не сталоКуинджи".
В период затворничества он былзанят интенсивной творческой работой. Небольшая ее часть уделялась поискамновых пигментов и грунтовой основы, которые сделали бы краски стойкими к влияниювоздушной среды и сохранили бы первозданную яркость. Куинджи пользовалсяасфальтом, что со временем привело к потемнению красок. Асфальт регенерировал.
В Европе многие художникипроизводили опыты с красками. Картины некоторых из них необратимо потемнели. Ноглавная магистраль творческой жизни Куинджи пролегала, естественно, в поискахвыразительных образных решений. Случалось, Куинджи делал «заготовку» нарубеже 1870-1880-х годов, а «развертывал» подготовленный материал вкартину в начале XX века. Так произошло с капитальными произведениями Радуга,Вечер на Украине, Дубы. Вынашивая идею, художник мог воплотить ее уже в новыхусловиях, на уровне другого мировоззрения, чем это представлялось при еезарождении.
Колористические приемы Куинджиоказались откровением для современников. Как бы по-разному их ни воспринимали,но уже то всеобщее внимание, та полемика, которые сопутствовали картинамхудожника, говорят сами за себя. Необыкновенно эффектная передача солнечного илунного света, активные цветовые контрасты, композиционная декоративностьполотен Куинджи ломали старые живописные принципы. И все это было результатомего напряженных поисков.
Куинджи живо интересовалсятрудами профессоров Петербургского университета физика Ф.Ф. Петрушевского ихимика Д.И. Менделеева. Петрушевский исследовал технологию живописи, красочныепигменты, светоносность палитры, соотношение основных и дополнительных цветов. Всеэто он доносил до слушателей Академии художеств и университета, где читаллекции. Острый интерес вызвала его книга «Свет и цвет сами по себе и поотношению к живописи», вышедшая в 1883 году.
В заметке перед картиной КуинджиМенделеев отметил существующую связь искусства с наукой. Словам этим следуетпридать особое значение.
Уже во второй половине 1870-хгодов Куинджи осознал, что совершенствовать живописные эффекты возможно путемиспользования новых химических и физических открытий, касающихсязакономерностей взаимодействия света и цвета, а также свойств красочныхпигментов. Передвижники, близкие к Менделееву, ввели Куинджи в круг ученых. Втесном общении с художниками находился также известный физик Федор Петрушевский.Важное место в его исследованиях занимали вопросы света и цвета, особенноприменительно к живописи. Петрушевский, прекрасно осведомленный о трудах Гельмгольца,Шеврейля и Руда, познакомился с живописью импрессионистов и несколько позже — дивизионистов.Он проделывал опыты по определению средней светосилы живописных поверхностей,разрабатывал и изучал красочные пигменты и свойства красок, популяризировалучение о дополнительных цветах. Контакты передвижников с Петрушевским не тольконе вызывают удивления, они закономерны. Потребность в правдивом воплощенииобщественных явлений, природы привела реализм, как всякое новаторское течение,к осознанному изучению физических законов природы, к научной разработкетехнологии живописи. В этом смысле, очевидно, и надо понимать приведенные вышеслова Менделеева.
Очевидно, что вопросы цвето- исветовосприятия также обсуждались Куинджи и с Д.И. Менделеевым — хорошим знакомымхудожника. Рассказывают, что однажды Д.И. Менделеев собрал в своем физическомкабинете на университетском дворе художников-передвижников и испробовал прибордля измерения чувствительности глаза к тонким нюансам тонов, Куинджи побилрекорд чувствительности до идеальных точностей! Но главное-то, конечно,заключалось в общей гениальности натуры и необыкновенной работоспособности вписьме. «Ах, как живо помню я его за этим процессом! — восклицал Репин. — Коренастаяфигура с огромной головой, шевелюрой Авессалома и очаровательными очами быка…Опять острейший луч волооких на холст; опять долгое соображение и проверка нарасстоянии; опять опущенные на палитру глаза; опять еще более тщательноемешание краски и опять тяжелые шаги к простенькому мольберту...»
Сама по себе чувствительностьглаза еще не дала бы художественного эффекта, если бы не знание гармониицветов, колорита, тона, которые Куинджи постиг в совершенстве. Эта егоспособность в полной мере проявилась в картинах 1879 года и последовавших заними произведениях.
Крамской не мог принять свечениядо боли в глазах куинджиевских красок, полагая, что это не цвет, афизиологическое раздражение в глазу. Но Куинджи вовсе не предлагал фокус, какдумали некоторые его современники.
Образы совсем иного смысла, чемв передвижническом пейзаже, потребовали еще одного примечательного нововведения- декоративности, проявившейся в плавных и изящных, почти силуэтных очертанияхБерезовой рощи, в контрастной интенсивности цвета Вечера на Украине и сияющихснежных вершин Эльбруса, без которых художник не смог бы воплотить чудесный мирприроды. Куинджи вернул пейзажу восторженное чувство красоты и необычайностимира, отказавшись от поэтизации прозы медленно текущей жизни. Достоверностинатуры он предпочел преображение природы. Очевидно, следует отметить еще однопринципиальное расхождение передвижнического пейзажа с подходами к пейзажуКуинджи. Передвижники в пейзаже делали непрекращающиеся попытки истолковатьжизнь. Куинджи отклонил всякое намерение исследовать действительность, заменивего открытым и откровенным желанием наслаждаться сущим. Конечно, художник немог совершенно избежать интерпретации жизни. Но он не столько ее истолковывал,сколько перетолковывал согласно своим представлениям о прекрасном. Природаосмысливалась как часть космических сил, способных нести красоту. Художник жеили извлекал ее из реальности, или ради красоты преобразовывал реальность. Кажется,что именно к Куинджи относимы слова Аполлона Григорьева: "… всеидеальное есть не что иное, как аромат и цвет реального".
Основные куинджиевские эффекты: яркость,красочность его картин, иллюзия глубины пространства — соответствуютпредложенной Петрушевским системе дополнительных цветов и замечаниям его озакономерности света и цвета. Несомненно, Куинджи воспользовался достиженияминаучной мысли в своем творчестве. Современников поражала в работах Куинджиобобщенность форм, выявляющая основные смысловые акценты пейзажа. В лекциях озаконах света и цвета Петрушевский не пренебрегал и «эстетической идеей»,считая, что наука помогает ее наиполнейшему выражению. Он отмечал необходимостьгармонического сочетания художественного таланта с научными познаниями. ВзглядыПетрушевского на искусство содержат много общего с художественной практикойКуинджи. Прежде всего, это общее сказывается в повышенном интересе художника и ученогок выразительным потенциалам цвета: "… дар цветовых ощущений есть такогорода роскошь, которая возвышает человека. Будучи одарены этой способностью, мыможем себе представить, какой мир духовных наслаждений они в состоянии внести всуществование человека".
После двадцатилетнего молчания,когда считалось, что он прекратил творческие занятия, Куинджи неожиданнорешился показать некоторые новые работы немногочисленной публике. Демонстрацияпроходила у него в мастерской. Преемник Куинджи по мастерской пейзажа АлександрКиселев писал Константину Савицкому: «А, Куинджи! Можешь себе представить,что он показал нам четыре новых картины, очень хороших после двадцатилетнейзабастовки! Это просто удивительно. Оказывается, он все это время работал, и небез успеха».
Иероним Ясинский опубликовалстатью под интригующим названием Магический сеанс у А.И. Куинджи, где описывал,как четвертого ноября художник пригласил Менделеева с женой, художника МихаилаБоткина, писательницу Екатерину Леткову, архитектора Николая Султанова инекоторых других посмотреть новые произведения. Кроме Вечера на Украине Куинджипоказывал Христа в Гефсиманском саду, Днепр утром и третий вариант Березовойрощи.
О второй картине я хочу рассказатьподробнее. Она имела так называемую систему дополнительных цветов. Идея добра изла разрешена здесь живописным порядком: эффект фосфорического горения белогоодеяния Христа, окрасившегося бирюзовым цветом на фоне темно-бурых теплогооттенка деревьев, сообщает образу удивительно яркое впечатление. Такихдекоративных эффектов в русском искусстве начала XX века никто не достигал. Идело здесь не в иллюзии солнечного излучения или лунного сияния, а в дистанции,которую она удерживала между реальностью и фактом искусства.
О новых работах заговорили вобществе, пресса моментально оповестила читателей о таинственных сеансах вмастерской Куинджи. На квартире художника побывало достаточно народа, чтобыавтор мог проверить себя, испытать реакцию публики. Передавая отзвукивпечатлений от посещений мастерской Куинджи, ходящие по Петербургу, Репин писалв Москву Илье Остроухову: «А про Куинджи слухи совсем другие: люди дивудаются, некоторые даже плачут перед его новым произведением — всех они трогают,я не видел».
Затем опять наступило молчание,на этот раз до конца дней.
С Куинджи дружили и говорили онем многие известные люди в том числе и писатель Ф.М. Достоевский. Он писал:"… Мгла, сырость; сыростью вас как будто пронизывает всего, вы её почтичувствуете… Но что тут особенного? Что тут характерного, а между тем, как этохорошо!" — сказал он о картине «На острове Валаам».Глава 2. Школа Куинджи
После реформы Академии художеств1893 года Куинджи совместно с Шишкиным получил предложение возглавитьмастерскую пейзажа.
В отличие от других профессоровАкадемии он не был «мэтром», снисходительно относящимся к ученикам. Емухотелось видеть свою мастерскую единой семьей, объединенной общим интересом кискусству. Он мечтал о товарищеском и духовном единении. В учениках Куинджипрежде всего бросается в глаза житейская закаленность, понимание жизненныхусловий, большая работоспособность, любовь к искусству, преданное отношение кучителю, подлинно товарищеские отношения между собой.
Преподавательская деятельностьКуинджи составила яркую страницу в истории русского искусства. Художникстимулировал яркие индивидуальности, не подчиняя их своему пониманию искусства.В его мастерской занимались Константин Богаевский, Константин Вроблевский,Виктор Зарубин, Николай Химона, Николай Рерих, Аркадий Рылов, Вильгельм Пурвит,Фердинанд Рушиц, Александр Борисов, Евгений Столица, Николай Калмыков и другие.Все они оставались преданными учителю до конца жизни. Рерих впоследствиивспоминал: «Куинджи любил учеников. Это была какая-то особенная любовь,которая иногда существует в Индии, где понятие учителя-гуру облечено особымпониманием».
Можно сказать, делом жизни сталодля Куинджи создание общества художников, необходимого для творчества ивзаимопомощи. Он встретил такое же желание у Константина Крыжицкого. Шестогоноября 1908 года на квартире у Куинджи собрались учредители и было решено взнак заслуг Куинджи присвоить обществу его имя. Архип Иванович внес в егооснование миллионный капитал. К 1910 году, году смерти Куинджи, обществонасчитывало 101 человека.
Умер Куинджи 11 июля 1910 года. Заболелон в Крыму воспалением легких. Спустя некоторое время с разрешения врачей ВераЛеонтьевна перевезла его в Петербург. Но сказалось больное сердце, которое несправлялось с болезнью. Куинджи звал учеников, но летом они были в разъезде. Упостели больного присутствовали Рерих и Химона.
В завещании весь свой капиталхудожник передал обществу имени Куинджи. Вере Леонтьевне завещал 2500 рублейежегодно. Детей у них не было. Но он не забыл ни кого: вспомнил брата,глубокого старика, у которого жил мальчиком, не забыл племянников и их детей, отрядилцеркви, в которой крестился, дабы организовали школу его имени.
Остался в памяти человекомдобрым, вспыльчивым, буйного темперамента, человеком оригинального мышления, нестоль тонко воспитанным, но цельным, искренним и, как высказался однажды Репин,«необычайно умным».
«У нас в России… — писалКрамской, — до Куинджи никто не был так чувствителен к весьма тонкой разницеблизких между собою тонов, и, кроме того, никто не различал в такой мере, какон, какие цвета дополняют и усиливают друг друга». Любой творческийчеловек в своих произведениях, так или иначе, выражает и отражает свои духовныеидеалы
В мастерской Куинджи царил духтесного товарищеского сотрудничества. Суровый на вид, неразговорчивый, чуждыйкомпромиссов Архип Иванович был очень участлив к нуждам студентов. В егоотеческом отношении к ученикам требовательность сочеталась с искренней любовью,за что они отвечали доверием и признательностью. По вечерам в студии Куинджисобирались студенты. Архип Иванович располагался на кушетке, учеников жеприходило так много, что зачастую некоторые устраивались прямо на полу. Воспоминанияо Крамском и других художниках сменялись горячими спорами о злободневныхпроблемах искусства, чтением новых книг и статей, а иногда и музицированием.
Куинджи, посылая денежную помощьбедным, добавлял: «Только не говорите, от кого».
Куинджи однажды услышал, чтоученики между собою называли его Архипом. Когда все собрались к чаепитию, онсказал, улыбаясь: «Если я для вас буду Архипкой, то кем же вы сами будете?».Учительство, подобное Гуру Индии, сказывалось в словах Архипа Ивановича.
Куинджи умел быть суровым, ноникто не был таким трогательным. Произнеся жестокую критику о картине, онзачастую спешил вернуться с ободрением: «Впрочем, каждый может думатьпо-своему. Иначе искусство не росло бы». Куинджи знал человеческиеособенности. Когда ему передали о некоей клевете о нем, он задумался ипрошептал: «Странно! Я этому человеку никакого добра не сделал.
Особое значение придавал Куинджиработе с натуры. Он заботился, чтобы его ученики постигали сложное искусствочтения великой книги природы. Но натура, по мнению Архипа Ивановича, не должналишать художника творческой свободы. Куинджи советовал писать этюды так, чтобыприрода запечатлевалась в памяти, и настаивал на том, чтобы сама картинасоздавалась не с этюдов, а „от себя“. Отношение творца кизображаемому — основное в картине. Заполнять же полотно безразличными дляхудожника мотивами строго возбранялось, ибо безразличие автора отразится накартине, и она не тронет зрителя, не увлечет.
»Сделайте так, чтобы иначеи сделать не могли, тогда поверят", — говорил Куинджи об убедительности. Егоникоим образом нельзя упрекнуть в однообразии.
Сорок лет прошло с тех пор, какученики Куинджи разлетелись из мастерской его в Академии художеств, но укаждого из нас живет все та же горячая любовь к Учителю жизни.
Когда же в 1896 году президентакадемии обвинил Куинджи в чрезмерном влиянии на учащихся и потребовал егоухода, то и все ученики Куинджи решили уйти вместе с учителем. И до самойкончины Архипа Ивановича все они оставались с ним в крепкой любви, в сердечномвзаимопонимании и содружестве. И между собою ученики Куинджи остались в особыхнеразрывных отношениях. Учитель сумел не только вооружить к творчеству ижизненной борьбе, но и спаять в общем служении искусству и человечеству.
Сам Куинджи знал всю тяготуборьбы за правду. Зависть сплетала о нем самые нелепые легенды. Доходило дотого, что завистники шептали, что Куинджи вовсе не художник, а пастух, убившихв Крыму художника и завладевший его картинами. Своеобычный способ выражений,выразительная краткость и мощь голоса навсегда врезались в память слушателейего речи.
После кончины академика Куинджиего ученики пытались передать полтысячи картин Русскому музею, нохудожественная бюрократия в 1913 году отказала. Лишь в 1930 коллекция АрхипаКуинджи заняла свое достойное место в Русском музее,
В своей заметке Шеллер-Михайловвыделяет мастерскую Куинджи из всего конкурса и, сравнивая с работами «куинджистов»картины учеников других преподавателей, отмечает в последних дух обычнойакадемической рутины… Буквально то же — словно сговорились! — отмечали и вседругие рецензенты, писавшие о «конкурсной выставке» 1897 года… Выходилотак, что обновление Академии исчерпывалось одной мастерской Архипа Ивановича: всепрочее оставалось как было в течение десятилетий перед тем… Зато здесь, вмастерской Куинджи, действительно повеяло новым, живым духом, тут жизньзакипела вовсю!
Опять настала яркая, оживленнаяполоса, может быть, даже самая оживленная полоса, — может быть, даже самаяоживленная полоса, — в его существовании… С 12 часов дня до позднего вечера,а иногда и до ночи, живет он в кругу молодежи, в своей академической мастерской…Не ведая устали, переходит он от одного ученика к другому, зорко следит за ихработой и проповедует свои выношенные, — а после предыдущего изложения я могусказать: и выстраданные, — взгляды на искусство… С неизменным энтузиазмомговорит он о значении творчества, о задачах художника-творца, о важности исерьезности предстоящего служения искусству, стараясь внушить ученикам своерелигиозное отношение к этому служению… Неустанно зовет он молодежь к томупретворению действительности, до которого доработался сам путем долгих исканий,в котором видит условие подлинного творчества. И всегда и от всех требуетстремления к тому общему, что живет во всех деталях мира и что составляетсокровенный смысл, объединяющее внутреннее начало, уловить и выяснить которое,по его мнению, призван художник...
И он умел передавать ученикамсвое воодушевление и ту любовь к искусству, которою сам горел. Молодые сердца«занимались» — загорались тем же огнем...
Вспоминая впоследствии в однойгазетной заметке годы своего ученичества в мастерской Куинджи, Н.К. Рерих меткосравнивает Архипа Ивановича с художниками-учителями эпохи Возрождения: «Оживалмастер-художник далекой старины… Ученики были для него не случайными объектамидеятельности наставника, а близкими ему существами, которым он всем сердцемжелал лучших достижений… Как и в старинной мастерской, где училидействительно жизненному искусству, ученики в мастерской Куинджи знали толькосвоего учителя, знали, что ради искусства он отстоит их на всех путях, знали,что учитель — их ближайший друг, и сами хотели быть его друзьями. Канцелярскаясторона не существовала для мастерской. Что было нужно, то и делалось...»
Ученик Куинджи, А.А. Борисов, приобретшийизвестность картинами Ледовитого океана, в своей книге «У самоедов» яркоописывает минуту, когда ему, оторванному от людей и культуры, на далеком северевспомнились Архип Иванович и кружок товарищей: «Скоро поставили чум, и скаким наслаждением, один Бог только видел, мы уплетали мерзлую оленину ипопивали горячий чаек… Горе и несчастье были забыты… Вернулся я к своимхудожественным задачам, размышляя, как хорошо бы изобразить на полотне многоеиз недавно пережитого… Вспоминался Петербург и те беспечные вечера в мастерскойдорогого А.И. Куинджи, где мы так горячо судили и рядили о чем угодно, и гдедля каждого суждения так же легко было найти товарищескую поддержку, как ивозражение… Но где все они — любимый профессор и дорогие товарищи? Здесь явсе решаю один, никто не осудит, но и никто не поддержит. Тут-то особенночувствуешь, насколько сам ты слаб в желании передать все, что видишь, и чтотворится в душе...»
Первый год преподавания он почтине делал замечаний и никогда не притрагивался собственной кистью к ученическимработам. Он только внимательно и зорко присматривался и изучал: он хотел понятьи человека, и его наклонности, и заложенные в нем возможности. После, изучивиндивидуальность каждого, он как мог облегчал своими советами, помогал каждомупроявлять себя, двигаться вперед по тому пути, который вытекал из егохудожественной натуры. Изучив ученика, он уже «спорил» с ним иопровергал, и поправлял, и направлял.
Манера его при этом, по словамего учеников, была все та же, какую описывает в своей статье и И.Е. Репин. Толькозоркие глаза его смотрели теперь сквозь очки, — но так же впивался он ими вкартину, затем долго составлял краску на палитре, брал ее на кисть и, вытянувруку, еще раз «сверял» составленный тон, щурясь и оценивая его нафоне тех, которые он должен был дополнить, и тогда уже быстро и решительнопроводил свой «победный» мазок...
В самое первое время онсоветовал делать копии. Копирование чужих картин, по мысли Архипа Ивановича,было лишь дополнением к писанию этюдов, лишь пособием к изучению методов,какими передаются элементы действительности… Летом ученики разъезжались наэтюды. Осенью все приносили плоды летней работы в мастерскую, и тут шлосовместное обсуждение и оценка. Желая похвалить, он говорил только: «Ну,это попало».
«У Куинджи весело!» — говорилипро мастерскую Архипа Ивановича баталисты, жанристы, архитекторы… И ещеговорили: «У Куинджи не столько работают, сколько разговоры разговаривают».«Куинджи учил искусству, но учил и жизни; он не мог представить себе,чтобы около искусства стояли люди непорядочные. Искусство и жизнь связывались вубеждении его, как нужное, глубокое, хорошее, красивое… Сам он все свое времяотдавал другим. Он хотел помочь во всякой нужде, и творческой, и материальной; онхотел, чтобы искусство и все, до него относящееся, было бодрым и сильным...»Архип Иванович посещал своих учеников на дому, руководя их работой и здесь; входилв личную их жизнь, помогая и советами и деньгами.
В поминальной заметке,написанной вскоре после смерти Архипа Ивановича в 1910 году, тот же Н.К. Рерихотмечает следующие черты этого учителя-друга: «Вспоминаю, каким ближевсего чувствовал я Архипа Ивановича, после общения пятнадцати лет… Помню, какон, вопреки уставу, принял меня в мастерскую свою. Помню его, будящего в 2 часаночи, чтобы предупредить об опасности… Помню его стремительные возвращения,чтобы дать тот совет, который он, спустясь шесть этажей, надумал… Помню егобыстрые приезды, чтобы взглянуть, не слишком ли огорчила резкая его критика… Тихие,долгие беседы наедине больше всего будут помниться учениками Архипа Ивановича».Увлекшись занятиями в мастерской, Куинджи зачастую обедал вместе с учениками«бифштексом» из ученической столовой, а вечером к ужину подавалисосиски из соседней колбасной, причем горчица была прямо на бумаге… Эти самипо себе мелкие штрихи дополняют, однако, картину полного и простодушногоединения учителя с его учениками...
В постоянных заботах о своихучениках Куинджи летом 1895 года организовал за свой счет экскурсию целойгруппы их в Крым. Доехав до Бахчисарая по железной дороге, молодежь оттудапешком по Яйле добралась до южного берега и расположилась станом вокруг «виллы»Куинджи в его имении: здесь шла горячая работа изучения горной крымской природыи моря...
Через три года, в 1898 году,Архип Иванович устраивает более серьезную экскурсию: везет с собой за границу12 из своих учеников. Этапами путешествия были: Берлин, где осмотрели двенациональные галереи и художественную выставку современных живописцев; Дрезден;Дюссельдорф — осмотр галереи и художественного кабачка «Гамбринус»; Кельн- осмотр собора. Конечным пунктом был Париж, где прожили целую неделю: здесьзастали оба салона Елисейских Полей и Марсова Поля, Лувр, и Люксембург… Затем,на обратном пути, через Страсбург поехали на Мюнхен: осмотрели обе Пинакотеки,частную галерею графа Шака, посетили выставку «декадентов», Королевскиймузей, Глиптотеку и Академию художеств, совершили экскурсию в окрестностигорода и любовались видом Северных Альп; и закончили Веной.
Конечно, это путешествиеотразиться во многих картинах и навсегда останется в их памяти. Вот как сильнолюбил Куинджи своих учеников и как ратовал за их творческие успехи.
Заключение
Куинджи не только великийхудожник, преподаватель, но и человек. Меня искренне восхищает его преданностьпринципам. Он никогда не отступал от цели и следовал только вперед. Сейчас уженевозможно представить, что бы было, если бы Архип Иванович смирился с отказомкомиссии Академии Художеств и, отказавшись от мечты, навсегда сложил кисти икраски.
Не известно, появился ли тогдавообще такой художник, который мог бы так работать с цветом.
Он показал другую, скрытую от глаз сторону природы. Ни одиндругой художник не делал черный цвет таким ярким и разнообразным. Каждое егопроизведение восхищает. И даже болото, показанное Куинджи нельзя назватьскучным и безжизненным, оно завораживает. Мне бы очень хотелось, чтобы какможно больше людей увидели его работы и смогли насладиться ими в полной мере. Ив случае с Куинджи это нужно сделать как можно быстрее. Эксперименты с краскамине всегда были удачны и многие картины теряют свою яркость. А с исчезновениемэтого свойства, пропадет и вся их исключительность.
Куинджи мой самый любимый художник. И я надеюсь, что егоникогда не забудут, и поклонников его творчества будет становиться с каждымгодом все больше. Ведь в наш век информационных технологий, когда человекбольшую часть времени проводит у компьютера и телевизора, важно не забывать окрасоте окружающего мира. И как просто увидеть ее в самом что ни на естьконцентрированном виде, просто взглянув на его работы.
Библиография
1) Бенуа А.Н. История русского искусства в XIXвеке / Сост., вступ. статья и коммент. В.М. Володарского. — М.: Республика,1995;
2) Богемская К.Г. Пейзаж. История жанров. — М.: АСТ-ПРЕСС, ГАЛАРТ,2002;
3) Манин В. Архип Куинджи. — М.: Белый город, 2000;
4) Манин В.С. Архип Иванович Куинджи и его школа. — Л.: ХудожникРСФСР, 1987;
5) Мальцева Ф.С. Мастера русского пейзажа. Вторая половина XIX века. Часть 2. — М.: Искусство, 2001;;
6) Марков В.А.И. Куинджи. — М., 1969;
7) Неведомский М.П. Репин И. Е.А.И. Куинджи. — М.: СВАРОГ и К., 1997;
8) Рогинская Ф.С. Передвижники. Товарищество передвижныххудожественных выставок. Альбом. — М.: Арт-Родник, 1997.
9) Н.К. Рерих// Листы дневника. Т. III. М., 1996.
10) «Стовеликих картин» Н.A. Иoнина, издательство «Вече», 2002г