Прежде чем анализировать языковую ситуацию в бывшей австралийской части Новой Гвинеи (мы, таким образом, оставляем в стороне Западный Ириан), необходимо дать ее самую общую характеристику.
Прежде всего, отметим, что на сравнительно небольшой территории Папуа Новой Гвинее наблюдается редкостная многочисленность различных папуасских языков. Их общее число не поддается точному определению и может быть грубо оценено в несколько сот. При этом нет ни одного языка, на котором говорило бы более 100 тыс. человек, а на многих из них говорит менее 100 человек. Далее, лишь сравнительно немногие из этих языков генетически близки настолько, что между носителями возможно взаимопонимание; подавляющее большинство их, если и родственны генетически (что еще не доказано), отстоят друг от друга достаточно далеко в отношении фонетики, грамматики и лексики. Кроме того, существует несколько десятков меланезийских языков, относительно близкородственных, но не взаимопонимаемых.
Отсюда совершенно естественно возникновение межплеменных языков-посредников, применяющихся в сферах управления, образования, культуры, торговли и т.п. Они функционируют на следующих трех основных уровнях [1]:
1. «Ближайшие» языки, т.е. языки непосредственного (контактного) межплеменного общения близко живущих племен. Так, например, в районе Майкел расселены три племени — камано (12 тыс.), яте (20 тыс.) и усуруфа (600 чел.). Почти все усуруфа трехъязычны, т.е. языки камано и яте выступают для них средством межплеменного общения.
2. Зональные языки, т.е. языки ареального распространения, служащие языками-посредниками для достаточно большой территории. Их возникновение обычно связано с потребностями экономического характера (язык торговли и т.п.), примером чего может служить так называемый островной киваи в бывшем Западном округе Папуа. Интересно, что в качестве зональных языков чаще всего выступают меланезийские языки (мапам, грагед, ябем, ведау, добе, суау, куануа, моту), чем папуасские. Видимо, это связано с тем, что меланезийские племена расселены в прибрежной полосе и более развиты в социально-экономическом отношении.
3. Общие языки: полицейский моту (police motu), хотя, видимо, правильно было бы назвать его административным моту (самоназвание — «хири моту»), и меланезийский пиджин (melanesian pidgin), иногда называемый неомеланезийским языком (neomelanesian), но более известный в последнее время как «ток-писин». Первый из этих языков распространен исключительно в Папуа. Он возник на базе меланезийского языка моту, на котором говорят около 10 тыс. человек в окрестностях Порт-Морсби, как его пиджинизированный вариант. На 1973 г. число пользующихся этим языком оценивалось примерно в 150 тыс. Для сравнения укажем, что на одном из наиболее распространенных и социально престижных папуасских языков Папуа Новой Гвинее, чимбу, вместе с его диалектами говорят примерно 100 тыс. человек [18, c. 10-11; 16, c. 351-352]. Второй, имевший с самого начала более широкое распространение, заметно делается реальным общим языком всей страны: если в 1966 г. С. Вурм оценивал число говорящих на нем примерно в 300 тыс. человек, в 1969-1970 гг. — в 500-530 тыс. человек, то в 1973 г. — более чем в 1 млн. человек — при общем туземном населении 2412 тыс. человек (на 1970 г.) [18, c. 12]. Выступая в 1975 г. в Институте языкознания АН СССР, Вурм оценил число говорящих на ток-писине уже в 1,5 млн. человек.
Сравнивая социолингвистический статус хири моту (ХМ) и ток-писин (ТП), можно заметить, во-первых, различие в количественных тенденциях: бурный рост числа говорящих на ТП и сокращение числа говорящих на ХМ. Во-вторых, как указывает Вурм, ХМ воспринимается социально-психологически как язык определенной замкнутой — территориально и культурно — группы, в то время как ТП локально не ограничен [18, c. 12]. Наконец, в-третьих, лингвистически ХМ остается меланезийским языком, в то время как ТП не имеет ярко выраженных меланезийских особенностей и с точки зрения словаря на 80-90% независим от меланезийской лексики (см. об этом ниже). Если можно говорить об относительной трудности того или иного языка для усвоения (что требует специального обсуждения), то ТП по ряду своих характеристик более легок. Эти соображения и ряд других заставляют нас, не обсуждая в подробностях современное положение ХМ, сосредоточиться на более детальном анализе ТП как наиболее реального (в будущем) государственного языка Папуа Новой Гвинеи. Однако попутно мы будем затрагивать и проблемы его взаимоотношения с ХМ, английским и отдельными папуасскими языками.
Одним из наиболее распространенных предрассудков, заставляющих лингвистов негативно оценивать ТП, является мнение о нем как о «языке колонизаторов», якобы насильственно внедрявшемся австралийской администрацией и навязанном коренному населению против его воли. Именно из этого, видимо, исходила Организация Объединенных Наций, выступившая в 1953 г. с призывом ограничить распространение ТП на Новой Гвинее. Этот демарш ООН, как теперь ясно видно, основывался на неточной информации, а главное, не мог иметь никаких реальных последствий: число говорящих на ТП продолжало увеличиваться. Более того, объективно позиция ООН оказалась выгодной той части австралийской администрации, которая действительно насильственно насаждала английский язык как язык управления и язык образования.
На деле ТП очень далек от того, чтобы быть только языком управления. Лучшим доказательством является тот факт, что впервые попадая в не исследованные ранее области Новой Гвинеи, европейцы нередко сталкиваются с ТП как уже сложившимся языком межплеменного общения. В сущности, он не является пиджином в традиционном смысле этого слова [1 ]: в настоящее время он является родным языком примерно для 15 тыс. человек в Новой Гвинее и на о-вах Манус и, таким образом, должен считаться креольским языком.
Интересно сопоставить статистические данные о распространении английского языка, ТП и ХМ (эти данные относятся к 1966 г. и касаются только взрослых — старше 10 лет) [2 ]. Среди коренного населения английским языком владели тогда 13,26%, ТП — 36,46, ХМ — 8,13%. Среди некоренного (около 50 тыс.; по оценке 1970 г., примерно то же число) английским владеют 97,18%, ТП — 66,81, ХМ — 8,31%. Это означает, во-первых, что в настоящее время, по самой грубой оценке, процент владения ТП среди туземного населения приближается к 80-90 (ср. приведенные выше данные о росте абсолютного числа говорящих на ТП), так как ни общее население, ни уровень владения английским и ХМ существенно не изменились. Во-вторых, это означает, что у большинства некоренных жителей страны ТП является языком общения наряду с английским; по-видимому, число таких двуязычных европейцев (кроме них, Папуа Новую Гвинею населяют японцы, китайцы и др.) неминуемо должно расти в связи с курсом на укрепление государственного аппарата местными кадрами, проводимым правительством Майкла Сомаре. Важно учитывать также, что европейское население фактически сосредоточено в нескольких точках острова. Так, в 1964 г. из 11 тыс. европейцев, проживавших в Папуа, 7 тыс. было сконцентрировано в Порт-Морсби, а из 13 тыс. приживавших на подопечной территории Новая Гвинея, более половины жили в Рабауле, Лаэ и Маданге. В Рабауле жила и половина всех новогвинейских китайцев [4, c. 68-69]. Значительная часть европейцев, особенно небританского происхождения, — миссионеры, практически поголовно владеющие ТП и местными языками. И наконец, все приведенные выше статистические данные означают, что подавляющее большинство европейского населения, сталкиваясь с необходимостью овладеть языком-посредником, избирают в качестве такового ТА, а не ХМ.
Еще до объявления Папуа Новой Гвинеи самоуправляющейся территорией (1 декабря 1973 г.) австралийские власти были вынуждены создать сначала Исполнительный и Законодательный советы (1951 г.: из 28 членов последнего только трое должны быть коренными жителями) и туземные советы местного управления, а затем нечто вроде парламента — Палату ассамблеи и органов местного управления (в последних он быстро стал ведущим). К моменту выборов 1972 г. резко изменилась политическая ситуация. Возникли политические партии: Объединенная национальная партия (1965) и Пангу пати (1967). Первая из них из либеральной партии (с элементами национализма), представляющей коренное население, трансформировалась в партию консервативной проколониальной группы. Не случайно ее основатель, видный профсоюзный деятель Папуа Новой Гвинеи Оала-Оала Раруа позже выступил одним из инициаторов создания Пангу пати. Эта последняя возглавила коалицию, победившую на выборах 1972 г. под знаменем самоуправления; ее лидер Майкл Сомаре стал главным министром (премьер-министром) самоуправляемой Папуа Новой Гвинеи, а после объявления ее независимости 16 сентября 1975 г. — руководителем независимой Папуа Новой Гвинеи. Все это существенно для нашей проблемы потому, что Пангу пати и нынешнее новогвинейское правительство взяли курс на пропаганду ТП в качестве общего языка всей новогвинейской нации. Развитие ТП оказалось, таким образом, тесно связанным с национально-освободительным движением в Папуа Новой Гвинее. Как писал еще в 1968 г. С. Вурм, «многие туземцы Новой Гвинеи, включая некоторых членов Палаты Ассамблеи, начинают ощущать пиджин как предмет национального чувства и не рассматривают его как средство социального давления, а скорее как орудие самосознания» [16, c. 362].
Вообще, английский язык воспринимается на Новой Гвинее прежде всего как язык австралийской администрации и называется на ТП «tok ples bilong Sidni» — «язык, на котором говорят в Сиднее». «Министр территорий, утверждая, что английский язык послужит „объединительной силой“ для коренного населения, невольно выдал скрытое желание колонизаторов, когда добавил: „Они [коренные жители] будут заимствовать английские идеи по мере изучения языка“ [15; цит. по 2, с. 155]. Конечно, коренные жители страны, особенно интеллигенция, это ясно сознают, несмотря на изменение культурной политики правительства Австралии.
Однако английский язык занимает до сих пор очень сильные позиции как язык образования. На этой почве он уже два десятилетия с переменным успехом соперничает с местными языками — ХМ и ТП. Английский язык в качестве языка школы навязывался австралийскими властями; он является, в сущности, единственным языком среднего профессионального и высшего образования. Австралийские коммунисты с самого начала считали необходимым начальное обучение на родном языке; ту же позицию занимали и занимают прогрессивные австралийские папуасоведы со главе с С. Вурмом и А. Кэпеллом, предложившие — если обучение на родном языке оказывается нцелесообразным — использовать lingue franche, в том числе ХМ и ТП. Правительство Майкла Сомаре также взяло курс на введение ТП в качестве языка школьного обучения.
Возникает вопрос: что стоит за этим „если“? Обучение на родном языке предполагает существование достаточной литературы на этом языке. Но даже если взять самые большие (по числу говорящих) папуасские языки, например кева или вахги (на обоих говорит около 40 тыс.), то оказывается, что, по данным на 1972 г., на языке кева не существует никакой литературы, кроме учебников, а на языке вахги еще и две брошюры: „Мухи — наши враги“ (тираж 41- экз.) и „Выращивайте хороший кофе“ (300 экз.) [7; 8]. Немногим богаче литература на меланезийских языках: так, на языке добу кроме учебной и религиозной литературы имеется книга по истории и географии Папуа и книга „Наши друзья в Австралии“.
Как обстоит дело в этом смысле с ТП? На этом языке выходит несколько газет, например „Nu Gini Toktok“ — орган Пангу пати, „Wantok“ — двухнедельник, выходящий в Веваке, „Nius Bilong Yumi“ — тоже двухнедельник, литературный журнал „Kovave“; на ТП опубликованы оригинальные стихи, песни, пьесы и другие литературные произведения в серии „Papua Pocket Poets“, не говоря о переводе Нового завета. Культурная значимость ТП явно растет. На нем ведутся систематические радиопередачи, выходят многочисленные популярные брошюры, на нем идут спектакли самодеятельных театральных коллективов и пр. На ТП переведен и ряд произведений мировой классической литературы.
Следует подчеркнуть, что ТП, как и ХМ, все последнее время, в том числе и тогда, когда австралийское правительство стремилось ограничить их распространение, оставались основными „рабочими языками“ христианских миссий в Папуа Новой Гвинее. Просветительскую роль этих миссий нельзя недооценивать. Так, если государственных школ до конца второй мировой войны вообще не было, то при миссиях уже с конца XIX в. существовали так называемые „пасторские школы“, где учили, в частности, грамоте на родном языке, хотя уровень этих школ был чрезвычайно низким и никакого серьезного образования, даже начального, дать они не могли.
Что же касается английского языка, то известный папуасовед Д. Лэйкок отмечал, что английский „до последнего времени был лишь языком небольшой образованной элиты в Порт-Морсби и Рабауле“ [12, c. 890]. На большей части остальной территории он практически неизвестен. Так, во время пребывания советской экспедиции на Берегу Маклая „в деревне Бонгу приходилось специально искать людей, говоривших по-английски, и постоянно держать их при себе, чтобы работа не прерывалась“ [4, c. 28]. Однако побывавшие в той же деревне Н.А. Бутинов и Н.М. Гиренко отмечают, что некоторые молодые папуасы неплохо говорят по-английски (обучение в местной школе идет на английском языке).
Из приведенных выше данных очевидно, что ТП имеет реальные шансы стать в самом ближайшем будущем общим языком Папуа Новой Гвинеи, быть может — национальным языком. Обладает ли он необходимыми для этого качествами и прежде всего можно ли вообще считать его полноценным орудием общения? Этот риторический вопрос, странный для профессионального лингвиста, приходится задачь, так как едва ли можно найти другой язык, в отношении которого имело бы хождение столько необоснованных предрассудков и о котором публиковалось бы столько неверной информации. В 1975 г. журнал „За рубежом“ (№ 33) перепечатал статью из „Defence nationale“, где говорится, что ТП — »смесь английского, немецкого и голландского языков с сильной примесью местных наречий". Этнограф Н.А. Бутинов характеризует его как смесь английской лексики с меланезийской грамматикой. Шведский врач Фини Риделанд, живший на о-ве Бугенвиль, пишет: «Сейчас в пиджин-инглиш только сорок процентов английских слов… Остальные шестьдесят процентов слов заимствованы из немецкого, испанского, малайского, а также из папуасских и меланезийских языков. Словарный запас неомеланезийского не превышает тысячи слов» [3 ]. Датский путешественник А. Фальк-Ренне утверждает, что словарный запас ТП не превышает 600 слов. Он же приводит такой пример: «Кобулудумана видел, как паук плетет паутину». Эта краткая и для нас совершенно ясная фраза звучит в пиджин-инглиш так: Kobuludumana i lukim spaida i wokin haus bilongemlong ol dispela… [следует еще 26 слов — А.Л.]" [9, с. 42].
На самом деле эта фраза выглядит проще: Kobuludumana i lukim spaisa i wokim haus bilongem; все остальное прибавлено автором для занимательности.
Конечно, словарь ТП несводим к 600 словам, не говоря о том, что он интенсивно расширяется, в основном за счет англицизмов, интернационализмов и вообще заимствований, вслед за расширением социальных функций ТП. По данным Д. Лэйкока, он составляет не менее двух тысяч слов [4 ]. К тому же считать слова ТП по принципу «слово — часть текста между двумя пробелами» ошибочно: в ТП множество атрибутивных сочетаний с соединительным элементом и без него, семантически целостных и функционально тождественных слову, но в орфографии ТП пишущихся как два (три) отдельных слова. Считать каждый элемент словом все равно что считать отдельными словами все корни и аффиксы русского языка. Так, например, сбрник псалмов на ТП называется buk singsing, ветка — han bilong diwai 'рука дерева', сухое время года — taim bilong san 'время солнца'. Нет никаких сомнений, что каждое из этих сочетаний соответствует одному понятию и воспринимается как целое; значит, при подсчете объема словаря они должны рассматриваться не как два (или три), а как одно слово.
В ТП от 75 до 80% основ английского происхождения, причем в конкретных текстах — в зависимости от их тематики — этот процент варьируется от 60 до 90. 11% словаря заимствованы из меланезийского языка толаи (по Михаличу — 15%, по Вурму — от 15 до 20%). Остальные языки, участвовавшие в формировании ТП, — это меланезийские и полинезийские (6%), малайский (1%), немецкий (4%); наконец, до 3% составляет латинская лексика религиозного характера [13, c. XI]. Таким образом, ТП не более смешан, чем любой европейский, замечает Лэйкок; действительно, в английском языке (по разным оценкам) от 50 до 66% заимствованной французской лексики — но есть ли это основание для сомнения в его «полноценности»?
Часто утверждается, что на ТП якобы нельзя выразить сложных понятий. Между тем словарь ТП включает политические, правовые, этические, религиозные, медицинские, технические термины [14]. По сообщению американского исследователя ТП Р. Холла, ему приходилось наблюдать, как встречавшиеся на Новой Гвинее европейцы, не владевшие другим общим языком, кроме ТП, успешно вели на нем беседы о теологии и международном праве [10, c. 146].
Что касается грамматики ТП, то она действительно имеет много меланезийских особенностей, но никак не может быть названа чисто меланезийской.
Одним словом, очевидно, что по своим потенциальным возможностям ТП ничем не уступает любому другому языку, в том числе любому европейскому. Видимо, многое из того, что говорится и пишется о ТП, связано с тем остроумно отмеченным Вурмом фактом, что многие из европейцев, живущих на Новой Гвинее, лишь «думают, что они знают пиджин», на деле же имеют о нем совершенно недостаточное представление [19, c. 3].
Итак, в настоящий момент происходит заметная политическая, экономическая и культурная консолидация различных народностей Папуа Новой Гвинеи. Несмотря на сильные сепаратистские и трибалистские тенденции, дело явно идет к созданию новогвинейской нации. А это ставит на повестку дня проблему национального языка. На эту роль могут предендовать английский и ТП.
ТП — реальный язык общения, широко распространенный среди населения, ощущаемый как «свой» язык, т.е. связанный с формирующимся национальным самосознанием жителей Папуа Новой Гвинеи. Это для многих язык среднего образования, язык прессы и радио. Однако он до сих пор не кодифицирован, нормы его как языка литературы и письменности не установились. С другой стороны, за пределами Новой Гвинеи практически отсутствуют люди, знающие ТП, не говоря уже о какой бы то ни было литературе на этом языке, а это значит, что ни о каком международном общении не может быть речи (если не считать близкого ТП пиджина Новогебридских островов и еще некоторых пиджинов Океании).
Английский язык — язык колонизаторов, малоизвестный коренному населению, непопулярный. Однако это язык высшего образования, язык интеллигенции и международного общения. Едва ли следует думать, что он в ближайшем будущем уступит все эти позиции. Поэтому, видимо, можно согласиться с оценкой Вурма, который указывает: «На политическом уровне есть возможность, что пиджин может стать серьезным кандидатом в национальные языки будущей независимой Папуа Новой Гвинеи, хотя английский, как следует ожидать, останется официальным языком в областях вроде высшего образования, верховной администрации и отношений с внешним миром» [7, c. 1010].
Так или иначе, ясно, что ТП заслуживает самого пристального внимания и изучения со стороны специалистов по языкам и культурам Океании. Это язык с большим будущим, язык, интенсивно развивающийся во всех отношениях и, добавим, чрезвычайно интересный в лингвистическом отношении. Примечания
1. Ср., например «пиджин… результат языкового компромисса, не являющийся ничьим родным языком и употребляемый двумя или несколькими языковыми коллективами, когда они вступают в общение» [6, c. 508].
2. Данные, заимствованные из официальных материалов Статистического бюро Папуа Новой Гвинеи, приводятся по [11]. Существенно отметить, что в настоящее время (сообщение С. Вурма, 1976 г.) ТП владеет свыше 80% детей.
3. См. [5, 24]. В остальном автор дает довольно точное и объективное описание ТП.
4. Это легко подсчитать, помножив число заимствованных из малайского слов (а их 120) на 100. Лэйкок утверждает, что в ТП 1% малайских заимствований [см. 11, с. 115]. Список литературы
1. Кондратов А.М. Геолингвистическая ситуация в Океании. — Новые тенденции в развитии Австралии и Океании. М., 1971.
2. Морозов С.Н. Английский колониализм. М., 1967.
3. Путилов Б.Н. Песенно-музыкальные коллекции МАЭ с островов Океании. — Культура народов Австралии и Океании. Л., 1974.
4. Пучков П.И. Население Океании. М., 1967.
5. Риделанд Ф. Остров в Меланезии. М., 1974.
6. Тэйлор Д. «Функция — форма» в «нетрадиционных языках». — «Новое в лингвистике», вып. 6. М., 1972.
7. Bibliography of the Summer Institute of Linguistics. Santa Ana, 1968.
8. Bibliography of the Summer Institute of Linguistics. Papua — New Guinea Branch. Ukarumpa, 1973.
9. Falk-Ronne A. Dobrodruzstvi u kanibalu. Praha, 1972.
10. Hall R. Pidgin and Creole Languages. Ithaca, 1966.
11. Laycock D. Pidgin English in New Guinea. — English Transported. Canberra, 1970.
12. Laycock D. English and Other German Languages. — Linguistics in Oceania. The Hague — Paris, 1970.
13. Laycock D. Materials in New Guinea Pidgin (Coastal and Lowlands). Canberra, 1974.
14. Mihalic F. The Jacaranda Dictionary and Grammar of Melanesian Pidgin. Brisbaine, 1971.
15. «Pacific Islands Monthly». December 1959.
16. Wurm S.A. Papua-New Guinea Nationalhood. The Problem of a National Language. — Language Problems of Developing Nations. N.Y., 1968.
17. Wurm S.A. Pidgin, Creoles and Lingue Franche. — Linguistics in Oceania. The Hague — Paris, 1970.
18. Wurm S.A. The Problem of a National Language in Papua-New Guinea. — Linguistic Communication, 1973, 10.
19. Wurm S.A. New Guinea Highlands Pidgin: Course Materials. Canberra, 1974.
20. А.А. Леонтьев. СОЦИАЛЬНЫЕ, ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ЯЗЫКОВОЙ СИТУАЦИИ В ПАПУА НОВОЙ ГВИНЕЕ.