Особенности маргинальной культуры

--PAGE_BREAK--
     Кто такие «новые» маргиналы
Понятие «новые маргинальные группы» еще не устоялось в современной исследова­тельской литературе. Подходы к определению можно найти в работе, рассматривав­шей особенности процесса маргинализации в Западной Европе [4]. Они связывались прежде всего с кризисом занятости в результате глубокой структурной перестройки производства в постиндустриальных обществах, определяемой как последствия научно-технической революции. В выводах о характерных чертах и тенденциях марги­нальных процессов в Западной Европе, сделанных в этой работе, можно угадать основные контуры современной российской действительности. Авторы делают вывод, что маргиналы в Западной Европе — это сложный конгломерат групп, в который наряду с традиционными (так называемыми люмпен-пролетариями) входят новые маргиналы, характерными чертами которых являются высокая образованность, разви­тые потребности, большие социальные ожидания и политическая активность. Их источником является нисходящее социальное перемещение групп, еще не отторгнутых от общества, но постепенно теряющих прежние социальные позиции, статус, престиж и условия жизни.

Причинами появления «новых маргиналов» в России, как уже говорилось, стали кардинальные изменения в социальной структуре в результате кризиса и реформ, направленных на формирование новой социально-экономической модели общества. Главной сферой социальных изменений стала социально-профессиональная структура. Ее трансформация привела к появлению групп населения, для которых характерны наиболее интенсивные и радикальные изменения социального, прежде всего, со­циально-профессионального статуса. Среди них — социальные группы, потерявшие прежний социальный статус и не имеющие возможности приобрести адекватный (в основе этого — объективное понижение статуса); социальные группы, приобретающие принципиально новый по отношению к прежней социальной системе статус и не имеющие пока механизма нормального, общественно приемлемого функционирования. Исходя из этих представлений, под новыми маргинальными группами мы понимаем социально-профессиональные группы, в которых происходят значительные, интенсив­ные, масштабные изменения положения по отношению к прежней системе социальных отношений, обусловленные внешними, кардинально и необратимо изменившимися социально-экономическими и политическими условиями.

В исследовании их характеристик важно уточнить некоторые теоретические аспек­ты — критерии маргинальности, степень и возможности ее преодоления.

 

Критерии социальной маргинальности.



 Вопрос о критериях отнесения к марги­нальным группам — один из наиболее сложных теоретических вопросов. Уже ранние критики концепции маргинальности, указывая на всеобъемлемость термина «мар­гинальный человек», который, «включая все, не исключает ничего», отмечали, что он должен употребляться осторожно, и только после того, как его параметры определены (А. Грин) [см.: 2]. Следует подчеркнуть, что в первую очередь маргинальность — результат процессов мобильности. Р. Парк связывал концепцию маргинального чело­века не с личностным типом, а с социальным процессом и предпочитал исследовать этот процесс скорее не с точки зрения личности, а общества, в котором он является частью [12, р. 376]. Иначе говоря, маргинальность группы или личности объективно определяют прежде всего внешние обстоятельства.

Основной критерий, определяющий состояние маргинальности индивида или груп­пы — это состояние, связанное с периодом перехода, представляемого как кризис. Этот критерий был описан «классиками» концепции — Р. Парком и Э. Стоунквистом. При этом следует отметить, что значимость ситуации перехода, изменения социального положения личности или группы определяется длительностью во времени, а также кардинальностью трансформации социальной среды. «Без сомнения, — отмечает Р. Парк, — периоды перехода и кризиса в жизни большинства из нас сравнимы с теми, которые переживает иммигрант, когда он покидает родину, чтобы искать фортуну в чужой стране. Но в случае маргинального человека период кризиса относительно непрерывный. В результате он имеет тенденцию превращаться в тип личности» [13, р. 355-356].

Другой базовый критерий (или группа критериев) — неопределенность социального положения, невключенность, или неполная включенность в социальные структуры или группы. Э. Стоунквист описывает маргинальное положение социального субъекта, находящегося на краю разных культур, но не принадлежащего ни к одной из них, или состояние «между двух огней», разрешение которого зависит от психологических осо­бенностей и способностей к адаптации личности. Сегодня одно из основных направле­ний исследования маргинального положения личности или группы — неопределенность самоидентификации личности (группы) при попытке самоотнесения к общепринятым, «нормативным» социальным группам. Еще одним критерием следует назвать статус­ную несогласованность (рассогласованность, несовместимость). Это отдельный теоре­тический вопрос. Он интересует нас как констатация противоречий в статусных пози­циях в результате изменения социального положения. Его социально-психологическая интерпретация — несовместимость притязаний личности и референтной группы (групп), к членству в которой она стремится (Мертон, Дики-Кларк, Шибутани).

Степень маргинальности — важный операциональный элемент в логической цепи исследования социально-профессиональной маргинальности. Теоретические подходы к измерению степени остроты маргинальности, ее измерения хорошо показаны в работе Манчини [2]. Степень маргинальное™ определяют прежде всего характеристики и значимость ситуации, в которой находится индивид (является ли эта ситуация постоянной и центральной частью его жизни), и степень его адаптации (неприспосабливаемости).

Один из вариантов сравнительного измерения степени маргинальности в социально-профессиональных перемещениях был предложен автором [14]. Следует выделить две группы показателей степени маргинальности: объективные— вынужденность внеш­ними обстоятельствами, продолжительность, неизменность ситуации, ее «фатальность» (отсутствие возможностей изменить ее или ее составляющие в положительном на­правлении); субъективные— возможности и мера адаптированности; самооценка вы­нужденности или добровольности, социальной дистанции в изменении социального по­ложения, повышения или понижения своего социально-профессионального статуса, преобладания пессимизма или оптимизма в оценке перспектив.



Преодоление маргинальности.
Важные в теоретическом и практическом плане вопросы — каковы социальное содержание, структура, длительность и исход состояния маргинальности? Для Стоунквиста важно, что маргинальный человек — это ключевая личность (кеу-personality) в контактах культур, в формировании нового типа личности и в конечном счете новых структур. Шибутани подчеркивает возможности различных направлений выхода из ситуации маргинальности. Их крайние проявления — суицид или высокая творческая активность. Он (соглашаясь в этом с Парком) отмечает, что «в любой культуре наибольшие достижения осуществляются обычно во время быстрых социальных изменений и многие из великих вкладов были сделаны маргинальными людьми» [16, с. 475]. Итак, маргинальность личности или группы может иметь раз­личное содержание с точки зрения конструктивных или деструктивных последствий. Все зависит от того, каким будет социальное направление исхода из этой ситуации, в конечном счете — нисходящая или восходящая социальная мобильность. Факторы, влияющие на длительность и результат выхода, зависят, прежде всего от внешних обстоятельств, а также от внутренних свойств и ресурсов личности или группы.

Обращаясь к современной российской ситуации, критериями «новизны» и марги­нальности социально-профессиональных групп можно признать: глубокие, базовые изменения в социальном положении определенных социально-профессиональных групп, происходящие в основном вынужденно, под влиянием внешних обстоятельств — полной или частичной потери работы, смены профессии, должности, условий труда и оплаты в результате ликвидации предприятия, сокращения производства, общего падения уровня жизни и т.д.; продолжительность такой ситуации. Далее, неопределенность статуса, неустойчивость положения, потенциальную поливекторность социальных траекторий в условиях нестабильности, а также в силу личностных особенностей; внутреннюю и внешнюю противоречивость положения, вызванную статусной рас­согласованностью и усугубленную необходимостью социокультурной переориентации.

Определяя социальную топологию новых маргинальных групп, можно обозначить «зоны» маргинальности — те срезы социальной жизни, сегменты рынка труда, в которых концентрируется высокий уровень социально-профессиональной маргиналь­ности: по отраслям экономики (отрасли, в которых значимы изменения численности занятых: легкая, пищевая промышленность, машиностроение; бюджетные организа­ции науки, культуры, образования; предприятия ВПК; армия); по регионам (трудо­избыточные, депрессивные); по форме собственности — зоны повышенного риска в организации и ведении собственного дела (малое предпринимательство); по социально-демографическим характеристикам (люди среднего и пожилого возраста; выпускники школ, вузов; неполные многодетные семьи).

Очевидно, что состав «новых» маргинальных групп весьма разнороден. В опре­делении их параметров были использованы мнения экспертов, опрошенных в 1998 г.

В исследовании были выделены три основные группы. Одна из них была обозначена как «постспециалисты»— специалисты отраслей экономики, потерявшие в современной ситуации социальную перспективу и вынужденные менять свой социально-профессиональный статус. Это группы населения, которые в наибольшей степени подвергаются высвобождению, не имеют перспектив трудоустройства в соответствии со своей специальностью и квалификацией и переподготовка которых сопряжена с утратой уровня квалификации, потерей профессии. «Постспециалисты» — условное название, отражающее основную характеристику положения этой группы: то, что по основным своим параметрам она сформирована в условиях прежней социально-эконо­мической системы и в результате ее разрушения вынуждена переживать наиболее драматичные изменения. Общие характеристики этой группы: достаточно высокий, достигнутый во многом в прошлом социально-профессиональный статус, уровень образования и специальной подготовки; созданные кризисом и политикой государства условия невостребованности; несоответствие низкого уровня материального положе­ния достаточно высокому социальному статусу; отсутствие возможностей изменить свой статус.

Постспециалисты — одна из наиболее обширных, разнообразных по составу и раз­личных по социальному положению новых маргинальных групп. Их появление вызвано общими причинами: структурными изменениями в экономике и кризисом отдельных отраслей; региональными диспропорциями экономического развития; изменениями в профессионально-квалификационной структуре экономически активного и занятого населения. Социальные следствия этих процессов — обострение проблем занятости и усложнение структуры безработицы; развитие неформального сектора занятости; депрофессионализация и деквалификация.

Главные маргинализирующие факторы, размывающие социально-профессиональ­ный статус — безработица и вынужденная неполная занятость. С тех пор, как безра­ботица фиксируется органами статистики (1992 г.), масса безработных в экономически активном населении выросла более чем в два раза, достигнув в 1997 г. 8.058,1 чел. Быстрее всего растет доля безработных в возрасте 30-49 лет, составлявшая в 1997 г. уже более половины всех безработных [15, с. 185]. Доля специалистов среди безработ­ных незначительно уменьшалась, составляя около 1/5. Для трети безработных потеря работы связана с высвобождением или ликвидацией предприятия, и доля эта ежегодно растет (причем чаще это касается женщин). Растет также доля людей, находящихся в безработном состоянии больше года — с 23,3% в 1994 г. до 38,1% в 1997 г., причем отмечается тенденция роста застойной безработицы [15, с. 188]. Но за достаточно хорошо известными данными о безработице, рассчитанными по методологии МОТ, скрывается малоисследованное явление, обозначаемое как «скрытая безработица» или «вынужденная неполная занятость». И данные, и методология ее расчета весьма противоречивы. Соответственно точке зрения на эту проблему экспертов, параметры безработицы увеличиваются — от официальных, рассчитанных по методологии МОТ, до 13, 20 и даже 30% экономически активного населения.

При всей разнородности и сложности группы «постспециалистов» можно выделить наиболее общие типы: регионально-поселенческие — работники маленьких и средних городов со свертываемой монопромышленностью, трудоизбыточных и депрессивных регионов; профессионально-отраслевые — работники отраслей (машиностроения, лег­кой, пищевой и т.д.), профессий и специальностей (инженерно-технические работники), невостребованных современными экономическими условиями; бюджетные — работники

Стратегия поведения основной части этих групп направлена на выживание. В наиболее сложных, безвыходных условиях это неизбежно приведет к профессио­нальной деградации. Определенная стабилизация положения другой части возможна в более благоприятных условиях и при поддержке государства. Оптимально благо­приятная стратегия возможна, по-видимому, только для небольшой части и связана с

68организацией инновационного бизнеса, приобретением новой профессии, изменением рода занятий и места жительства.

«Новые агенты» — представители малого бизнеса, самозанятое население. Их по­ложение существенно отличается от положения вышеуказанной группы. Судя по опросам, большинство из них оптимистичны, расценивают свой путь как социальное восхождение, возможность самореализации. Название «новые агенты» также условно и имеет целью выделить их принципиально новую по отношению к прежней социально-экономической системе и социальной структуре роль активного начала в формиро­вании системы новых социально-экономических отношений.

Здесь особенно четко просматриваются два уровня российской маргинальности: в идеале малое предпринимательство рассматривается как новый элемент по отно­шению к прежней социальной структуре, а предприниматели — как агенты фор­мирующихся рыночных социально-экономических отношений. Основные критерии маргинальности на этом уровне — «переходное» состояние всего социального слоя в процессе его становления; отсутствие благоприятной внешней среды как условия его устойчивого, социально-призванного функционирования; существование на границе между «светом» и «тенью», легальным и теневым сектором в системе экономических отношений с множеством переходных «теневых» и криминальных форм существо­вания. Другой уровень — группы предпринимателей внутри этого слоя. Критерии их маргинальности носят другой смысл. Это состояние неустойчивости, вынужденности, статусной рассогласованности в определенных группах предпринимателей. Если, опи­раясь на мнения экспертов, выделять нечто самое общее, что может стать критерием определения маргинальных групп внутри самого слоя мелких предпринимателей, — это особый психологический тип личности, или ориентация на занятие таким специфи­ческим видом деятельности, как предпринимательство. И здесь можно выделить два основных типа — предприниматель «по природе» и предприниматель, вынужденный к этому обстоятельствами. Эта ситуация требует дополнительных серьезных исследова­ний. Представляется все же, что тип маргинальной группы в слое мелких пред­принимателей, — «вынужденный предприниматель». Его социальные характеристики требуют дальнейшего уточнения. Но портрет его определяют не социально-демогра­фические и не региональные, а, скорее всего, личностные характеристики. Один из признаков — умение видеть и выстраивать перспективу своего предприятия. В основе стратегии трансформации данного типа лежит в основном все та же стратегия выжи­вания, деформирующая формирующиеся черты малого предпринимательства и само­занятого населения.

Как особая маргинальная группа рассматриваются «мигранты»— беженцы и вы­нужденные переселенцы из других регионов России и из стран «ближнего зарубежья». Особенности положения этой группы связаны с тем, что она объективно попадает в ситуацию множественной маргинальности, обусловленной необходимостью адаптации к новой среде после вынужденной смены места жительства. Состав вынужденных мигрантов разнороден. Имеющих официальный статус согласно соответствующему законодательству РФ 1.200 тыс. Но эксперты называют реальную численность вынужденных переселенцев в 3 раза большую. Вынужденные мигранты испытывают те же сложности, что и другие маргинальные группы. Но на самом деле ситуация, в которую они попадают, настолько сложна, что формирует совершенно особый марги­нальный статус. Положение вынужденного мигранта усложняется целым рядом факто­ров. Среди внешних факторов — двойная потеря родины (невозможность жить на бывшей родине и сложности адаптации на родине исторической).

Вынужденные переселенцы попадают в сложную чиновничье-бюрократическую игру, которая усугубляет их маргинальную ситуацию. Это проблемы с получением статуса, ссуды, жилья и т.д., в результате чего переселенец может оказаться полно­стью разоренным. Другой уровень — отношение местного населения. Эксперты отме­чали разные случаи того неприятия, которое неизбежно возникает со стороны старо­жилов по отношению к мигрантам. И наконец, внутренние факторы связаны с организацией инновационного бизнеса, приобретением новой профессии, изменением рода занятий и места жительства.

«Новые агенты» — представители малого бизнеса, самозанятое население. Их по­ложение существенно отличается от положения вышеуказанной группы. Судя по опросам, большинство из них оптимистичны, расценивают свой путь как социальное восхождение, возможность самореализации. Название «новые агенты» также условно и имеет целью выделить их принципиально новую по отношению к прежней социально-экономической системе и социальной структуре роль активного начала в формиро­вании системы новых социально-экономических отношений.

Здесь особенно четко просматриваются два уровня российской маргинальности: в идеале малое предпринимательство рассматривается как новый элемент по отно­шению к прежней социальной структуре, а предприниматели — как агенты фор­мирующихся рыночных социально-экономических отношений. Основные критерии маргинальности на этом уровне — «переходное» состояние всего социального слоя в процессе его становления; отсутствие благоприятной внешней среды как условия его устойчивого, социально-призванного функционирования; существование на границе между «светом» и «тенью», легальным и теневым сектором в системе экономических отношений с множеством переходных «теневых» и криминальных форм существо­вания. Другой уровень — группы предпринимателей внутри этого слоя. Критерии их маргинальности носят другой смысл. Это состояние неустойчивости, вынужденности, статусной рассогласованности в определенных группах предпринимателей. Если, опи­раясь на мнения экспертов, выделять нечто самое общее, что может стать критерием определения маргинальных групп внутри самого слоя мелких предпринимателей, — это особый психологический тип личности, или ориентация на занятие таким специфи­ческим видом деятельности, как предпринимательство. И здесь можно выделить два основных типа — предприниматель «по природе» и предприниматель, вынужденный к этому обстоятельствами. Эта ситуация требует дополнительных серьезных исследова­ний. Представляется все же, что тип маргинальной группы в слое мелких пред­принимателей, — «вынужденный предприниматель». Его социальные характеристики требуют дальнейшего уточнения. Но портрет его определяют не социально-демогра­фические и не региональные, а, скорее всего, личностные характеристики. Один из признаков — умение видеть и выстраивать перспективу своего предприятия. В основе стратегии трансформации данного типа лежит в основном все та же стратегия выжи­вания, деформирующая формирующиеся черты малого предпринимательства и само­занятого населения.

Как особая маргинальная группа рассматриваются «мигранты» — беженцы и вы­нужденные переселенцы из других регионов России и из стран «ближнего зарубежья». Особенности положения этой группы связаны с тем, что она объективно попадает в ситуацию множественной маргинальности, обусловленной необходимостью адаптации к новой среде после вынужденной смены места жительства. Состав вынужденных мигрантов разнороден. Имеющих официальный статус согласно соответствующему законодательству РФ 1.200 тыс. Но эксперты называют реальную численность вынужденных переселенцев в 3 раза большую. Вынужденные мигранты испытывают те же сложности, что и другие маргинальные группы. Но на самом деле ситуация, в которую они попадают, настолько сложна, что формирует совершенно особый марги­нальный статус. Положение вынужденного мигранта усложняется целым рядом факто­ров. Среди внешних факторов — двойная потеря родины (невозможность жить на бывшей родине и сложности адаптации на родине исторической).

Вынужденные переселенцы попадают в сложную чиновничье-бюрократическую игру, которая усугубляет их маргинальную ситуацию. Это проблемы с получением статуса, ссуды, жилья и т.д., в результате чего переселенец может оказать душевным дискомфортом человека, степень которого определяется его личностными особенностями и усиливается феноменом осознания того, что ты «другой русский» — с несколько другим менталитетом.

Степень маргинальности различных групп вынужденных мигрантов зависит от многих обстоятельств. В наиболее сложном положении находятся беженцы из горячих точек, те, кто оказался в чрезвычайных обстоятельствах; социально незащищенные группы — неполные семьи, инвалиды, пенсионеры и т.д. Об основной массе мигрантов представления не столь богаты. Это в целом активное трудоспособное население, пытающееся встроиться в новую для себя систему отношений. Таковы три основных типа данной маргинальной группы.

Мнения экспертов о внешних, поддерживающих факторах преодоления маргиналь­ности разнообразны. Центральным является понимание необходимости переосмысле­ния государственной миграционной политики, ее запретительного характера. Одним из главных факторов представляется адаптация в коллективе таких же мигрантов или в переселенческой организации (по мнению экспертов, их сегодня в России от 700 до 1,5 тыс.). Очень важный вопрос — значимость работы по профессии для демаргинализа-ции мигранта.

Проблемы различных социальных групп, объединенных признаками маргинальности в трансформирующемся обществе, тесно взаимосвязаны. В целом они имеют общий набор рецептов их решения — государственное регулирование оптимальных соци­альных условий; профессиональная реабилитация групп экономически активного насе­ления и меры помощи в социальной адаптации по отношению к группам с наиболее сложным положением. При этом тесно переплетаются государственный, региональный и самоорганизационный уровни их решения. Очевидно, что условия, факторы, этапы и длительность преодоления состояния маргинальности весьма специфичны. Они зависят от общей социально-экономической и политической ситуации в стране и соот­ветственно от государственной политики, особенно в сфере занятости; от регио­нальных особенностей; от особенностей и ресурсов самих «новых» маргинальных групп, которые так же разнообразны, как и их состав.    продолжение
--PAGE_BREAK--
ВОЗМОЖНА ЛИ МИРОВАЯ КУЛЬТУРА?

| Н.Н.ФЕДОТОВА                                                                         
\
   Сегодня в условиях глобализации впервые ставится вопрос о том, могут ] ли национальные культуры сблизиться настолько, чтобы образовать единую мировую культуру.

Под глобализацией понимают новый процесс, происходящий в эконо­мике и средствах информации с 60-70-х годов XXв., сущность которого — пре­одоление границ наций-государств и свободное продвижение в мире капитала и информации. После распада коммунизма в мире не осталось зон, несвободных для движения капитала и информации. Транснациональные компании, телевидение и Интернет существуют повсеместно. Конечно, доступ к этим средствам информации и капиталу не везде в мире одинаков, но потенциально он может стать всеобщим.

Подобно тому, как в политической культуре XVIIвека нация-государство стала всеобщим способом организации людей, а в XVIIIвеке по­явилась демократия, признаваемая как наиболее передовой способ правления, в XXвеке сформировались универсальные единицы культуры — мода, туризм, спорт, образование, газеты, журналы, телевидение, Интернет. Возникло также представление о мировой компетенции в этих сферах. Образование лучше по­лучать в США, Англии или России, где даже при нехватке средств оно имеет высокое качество. Мода лучше во Франции или Италии. Футбол — во Фран­ции, Италии, Германии или Латинской Америке и т.д. Наличие таких высших достижений не отменяет этих единиц культуры в других частях мира. Амери­канцы нечувствительны к моде, но у них свои особенности. Интернет мало распространен в Африке, но все же существует. Японцы малоизвестны в спор­те, но он есть в стране и т.д.

Сегодня есть три точки зрения на будущее мировой (единой) культуры:

-  радикально-глобалистская, согласно которой общества национальных государств и национальных культур постепенно будут сближаться между со­бой в единое общество и единую культуру.

— умеренно глобалистские, утверждающие, что подобное сближение будет происходить, но вместе с тем будет иметь место противоположно направлен­ный процесс. Поэтому при увеличении общего в культуре разных народов сохранится их собственная культура.

-  антиглобалистская, согласно которой глобализация только усиливает демонстрацию различий между культурами и может вызвать конфликт между ними (конфликт цивилизаций, как пишет об этом известный американский исследователь С.Хантингтон).

Очевидно, что первая точка зрения может подтвердиться только в отдален­ном будущем. Что касается второй и третьей, то они отражают реальный кон­фликт нашего времени, возможность для неустойчивого процесса глобализации повернуть в ту или другую сторону. Конечно, никто не сомневается, что глобали­зация ослабляет национальные границы культуры, создает перемещение людей исовместное проживание людей разных культур. Иностранные рабочие и студенты, беженцы, перемещенные лица, эмигранты и пр. сильно изменили облик городов Европы. Появление глобальной информационной сети связало мир, телевидение изменило представление о нем. Распространение капиталов и товаров ввело некий общий стандарт на одежду, продукты и пр. Тем не менее, центральным процессом глобализации является не только гомогенизация, но и фрагментация культур. По существу, их можно сравнить с теми процессами дифференциации и интеграции, которые всегда присущи обществу.

Определяющим для характеристики того, какие факторы — гомогениза­ции или фрагментации будут преобладать в ходе глобализации — является вы­бор модели объяснения. Одна из них — институциональная — утверждает, что без гомогенизации культур глобальный мир превратится в хаос. Считая экономи­ческий фактор определяющим, представители этой точки зрения, например, Н.Стер, полагают, что именно он определяет перспективу сближения культур.

Третья точка зрения акцентирует недостатки глобализации. Глобальная культура с этой точки зрения — это культура, потерявшая связь с прошлым, память о традиции. Это — американская массовая культура, распространенная повсюду, попкультура, визуальная культура средств массовой информации, Интернет и компьютерная культура в целом.

Только идея прогресса придает смысл и единство процессу глобализа­ции. Она требует от конкретных обществ развития и преодоления своих соци­альных, экономических и культурных проблем. Тем не менее, результат глоба­лизации не является набором изменений, действующих в одном направлении, а состоит во взаимно противоположных тенденциях. Подобной точки зрения придерживается и Э.Гидденс.

Глобализация, как уже отмечено, обязана своим возникновением многим факторам. Среди них решающее значение имеет экономический. По мнению Стера, именно он определяет перспективу сближения культур. Интернациона­лизация экономики (т.е. степень, до которой национальные границы становят­ся несоответствующими экономических процессам, или степень, до которой культурные продукты и экономические товары становятся скорее интерна­циональными, чем локальными) подразумевает, что формы социальной жиз­ни, взятые в наиболее широком из возможных смыслов, будут неизменно схо­диться в более общие образцы и структуры. Это — типичная точка зрения для модернизационных теорий, где институциональная модель преобладает над культурологической, где культурные изменения — лишь неизбежное следствие экономических преобразований. Н.Стер стоит на строго модернизационных институциональных позициях.

В отличие от веберовской трактовки, при которой духовные факторы -этика протестантизма — определяют экономические процессы, Стер полагает, что влияние экономических процессов является определяющим, особенно в настоящее время: «самоочевидно то, что силы рынка могут с легкостью завое­вать и сместить существующие культурные процессы».

Глобализация поставлена Стером в один ряд с модернизацией во все­мирном масштабе, которая, на его взгляд, и связывает мир в единое целое: «хорошо укоренившийся взгляд на современное общество, на модернизацию в глобальном масштабе… кажется мне простым пониманием того, что мы являемся свидетелями все большей гомогенности (генерализации) фактически во всех важных аспектах социальной и культурной жизни».

В определенной мере он близок к концепции конца истории Фукуямы, утверждавшей о всеобщем переходе к либерализму и стиранию специфических различий между отдельными обществами. Подобно этому Н.Стер пишет: «понимание того, что современное общество отправляется в частично непре­одолимый путь по направлению к гомогенизации, сопровождает описание развития современного общества с самого его начала. Люди опасаются каж­дой важной технологической инновации, т.к. воспринимают ее как дальней­шую серьезную угрозу индивидуальности и как инструмент усиления моно­тонности социальной жизни». Среди факторов глобализации Н. Стер выделя­ет увеличение локального риска, появление риска в глобальном масштабе, таких как глобальные риски окружающей среды, экономических процессов и культурных практик. И это «означает новую фазу в мировой истории».

Сказанное также напоминает о том упреке, который Фукуяма выдвигал постисторическому обществу — в нем может царить скука. Однако этот недо­статок компенсируется позитивным фактором: «уменьшающаяся с течением времени вариативность является одним из решающих и предсказуемых приз­наков стабилизирующихся систем и социальной эволюции. Этот тезис всплыл недавно в контексте дискуссий о глобализации социального действия. В ряде теоретических работ понятие глобализации становится, кажется, заменителем того, что одно время понималось как возрастающая рационализация (или го­могенизация) социальных отношений». У Стера заметны веберовские мотивы перехода к целерациональному действию, примененные, в отличие от М.Вебера, к миру в целом, а не только к современному обществу. Мир в целом становится современным (капиталистическим, ориентированным на иннова­цию, а не традицию).

Н.Стер показывает типичные недостатки некритического принятия гло­бализации, самым главным из которых является то, что культурная, социаль­ная и экономическая глобализация унифицирует локальные, региональные и национальные формы. Локальные контексты, по мнению исследователя, не являются фактически идентичными. Они находятся в некотором отношении друг к другу, и даже могут быть стратифицированы. Они не обречены на то, чтобы быть пассивными реципиентами доминирующей системы, имеют опре­деленный выбор даже перед лицом превосходства, привлекательности завое­вывающих их социальных фактов. Поэтому существует возможность локаль­ного воздействия на глобальные трансформации. Имеется не только сопроти­вление чужим культурам, но и средства ассимиляции инородных культурных практик. Более того, локальные и региональные контексты не одинаковы.

По мнению Стера, утверждение о бесконечной глобализации жизни включа­ет в себя сомнительное предположение о том, что генерализация и фрагментация являются радикально противоположными процессами. Однако наиболее разум­ным утверждением является то, что процессы интенсификации всемирных соци­альных отношений, быстро связывающие локальные события с более далекими, сопутствуют ответу в виде интенсификации локальных настроений и практик.

Предположение об угрозе локальным, региональным и национальным куль­турным практикам со стороны глобализации быть унифицированными, таким образом, основано на сомнительной предпосылке, что у «реципиентов» мало :   средств для приспособления или даже борьбы с влиянием унифицирующих сил. Поэтому утверждения об однородности представляются преждевременными и даже вводящими в заблуждение. Особенно это важно для характеристики «обществ  знания», так как в них возрастает количество знаниевых ресурсов, как для достижения гомогенизации, так и для сопротивления ей. Сопротивление гомогенизации отмечается Стером как новая черта социальных процессов, где культурная иден­тичность отдельных обществ начинает считаться ценностью. Собственно, это ведет к социальным проектам, направленным на учет культурной специфики, ее поддер­жание, на сопротивление гомогенизации.

И одним из признаков сегодняшней ситуации Стер называет появление новых, даже насильственных культурных движений, оригинальных локальных идентичностей, региональных и национальных идентичностей, которые способны по­дорвать любую существующую гомогенизацию в мировом масштабе.

Как для всякой модернизационной теории, для концепции Стера цент­ральным является вопрос об отношении незападных стран с Западом: «Открытым остается вопрос, возможно ли повторное появление обновленных, измененных и более самоуверенных локальных идентичностей только при ослаблении (Западного. — Н.Ф.) центра и потере его собственной идентичности или возвышение и сильное самоутверждение локальных идентичностей яв­ляется сопутствующим (развитию влияния Запада. — Н.Ф.) и усиливается по­пытками колонизовать локальные контексты». Иными словами, является ли требование сохранения идентичности, в России, исламском мире следствием ослабления и трансформации Запада или реакцией на вестернизацию и болез­ненный модернизационный процесс? Могут ли возникнуть другие типы раз­вития, не присущие миру прежде? Стер не дает ответа на этот вопрос, но его уже дала история. Борьба за сохранение идентичности может иметь антимодернизационный характер при очень ускоренной и болезненной модерниза­ции, а может быть источником нового типа развития — на основе собственной идентичности (Япония, Юго-Восточная Азия в целом).

Именно в периоды упадка гегемонии локальные культурные идентичности приобретают место для своего самоутверждения, полагает Н. Стер. Для культур­ной гомогенизации всего мира существуют определенные ограничения, ибо каж­дая культура усвоила символы современности в своих собственных традициях и каждый индивид преобразует эти символы в часть своей жизни.

Стер разделяет мнение АГидденса о том, что глобализированные социаль­ные отношения, возможно, уменьшают некоторые аспекты националистических чувств, связанные с государствами-нациями, но могут, как следствие, вызвать ин­тенсификацию националистических чувств в более локальных образованиях — эт­нических группах, местах совместного проживания некоторого этноса.

Наряду     с     недостатками     поспешного     использования     термина «глобализация» как синонима гомогенизации. Стер видит некоторые пози­тивные стороны в его применении в сфере экономики: «Причина, по которой понятие глобализации поддерживается с такой готовностью в отношении экономической деятельности (т.е. в отношении к трудовым образцам, финансовым операциям, потребительским предпочтениям, организации производ­ства… экономическим циклам и т.д.)., основывается на утверждении, что экономическая деятельность движется рывком. И насколько экономическая дея­тельность свободна от принуждений и цепей локальной, национальной и транснациональной правительственной регуляции и вмешательства, настоль­ко она проявляет почти естественную тенденцию к расширению за пределы исчезающих границ для того, чтобы сформировать глобальный рынок и, бла­годаря работе невидимой руки рынка, экономические операции становятся нечувствительными к контексту».

Однако подобное происходит только при отсутствии вмешательства по­литических сил и целей в экономику. На практике же они влияют на рыночные процессы. Поэтому, заключает Стер, «экономическая деятельность продолжа­ет опосредоваться… широким кругом внеэкономических факторов, включая широкий масштаб национального и многонационального государственного регулирования». Новое в экономических, социальных и культурных процес­сах, именуемых глобализацией или транснациональными институтами., за­ключается в том, что эти процессы «являются дальнейшей интенсификацией, растягиванием и расширением операций, координацией, взаимозависимостью и слиянием разного рода деятельностей».

Вывод:— Итак, концепция современности — глобализации на основе про­гресса — признает многообразие мира, но вместе с тем его всеобщую устрем­ленность к прогрессу. Именно в ней, а не просто в наличии живущего на земле человечества, видится глобализация. При этом признается, одновременно, наличие гомогенизации и фрагментации мира, локализации и глобализации. Гомогенизация и глобализация выступают как желаемые тенденции, а фраг­ментация и локализация как наличная реальность. Доминирующим фактором глобализации считается экономика. Отмечается увеличение универсальности, значение генерализаций в современной глобализации.

Все это позволяет сохранить классические парадигмы социологии, основан­ные на объективности и универсальности социологического знания, и частично на структурно-функциональных подходах теории социальной модернизации и др.

Ученые, придерживающиеся подобного подхода, не могут не добавить к нему мысль об усиливающемся риске сегодняшней фазы развития, об увеличи­вающейся вариативности процессов, плюрализации стилей жизни, влиянии локальных процессов на глобальные трансформации.

\, В силу сказанного, многие ученые считают, что глобализация не только не делает мир единым и его культуру универсальной, а, напротив, создает «новый мир новых миров» (Э.Тирикьян). Возникает вопрос, как можно найти целостность в многообразии культур, которые плохо упорядочены, каче­ственно различны, не имеют общего вектора развития и не руководствуются более идеей прогресса или модернизации? Американский философ Рорти предлагает для разрешения этого парадокса метафору ковра, сотканного всем человечеством. Каждый народ вписал в него свои узоры. Ковер существует, | как и существует мир и обладает целостностью. Однако и здесь не снимается вопрос о разном вкладе народов в этот общий рисунок.

Тирикьян задается вопросом о характерных чертах современной ситуа­ции. Он сравнивает ее с покиданием привычных условий, привычного пейзажа     и с вхождением в длинный туннель. Возникают сомнения не только в том, есть ли из него выход, но и беспокойство по поводу возможно длительного пребы­вания там, и даже аномия.

Огромное количество изменений современного мира бросает вызов со­циологии. Она должна дать объяснение, интерпретацию широкомасштабных трансформаций, появлению нового «мирового порядка». Сегодня в социоло­гии, по мнению Тирикьяна, имеются альтернативные концепции. Первая до­казывает то, что имеется глобальный порядок. Вторая определяет мир 90-х как «ослабленный мир», «мир вне контроля», отмеченный разрушением традици­онных границ на макро- и микро- уровнях. Существенной чертой макроуров­ня является слом прежней биполярной системы, разделяющей мир на два по­люса — свободный и коммунистический. На микроуровне — уровне персональ­ной идентичности и межличностных отношений — теряют свое значение тради­ционные основания самоидентификации, самоориентации и саморазвития, наблюдается разрушение «первичной группы», разрушение традиционных ролей и даже самого разделения на мир женщин и мужчин.

Другой исследователь — Б.Смарт — показывает, что глобальные транс­формации привели к дезорганизации, например, к переосмыслению отноше­ний между Западом и Востоком из-за преобразований в Восточной Европе и бурного экономического роста Японии. Социологическое понятие общества, ограниченного геополитически пределами современного государства- нации больше не работает, появление глобальных форм коммуникации и увеличение миграции населения ставят вопрос о предмете социологии в новых условиях. «Существуя параллельно с социальными, культурными и политическими трансформациями, она (социология. — Н.Ф.) пытается интерпретировать и объяснить их, и сама социология сегодня кажется децентрализованной и плю­ралистической», отмечает Б.Смарт. «Теория, предмет и метод социологии ста­ли факторами различия и разногласий, поэтому угасла возможность консенсу­са или такой парадигмы в социологии, которую разделяли бы все. Смарт так же, как и Тирикьян, обнаруживает две реакции в социологии на изменение образа общества. Одна реакция состоит в трактовке новой ситуации как от­ступления от международных целей и возрастание озабоченности относитель­но диверсификации, различий, традиций, появления локального и местного в социологии, попавшей в объятия постмодернизма, который, в свою очередь, „празднует различия и вновь устанавливает полярность общности и разно­родности, также как тотальности и локальности“. Постмодернизм, с его точки зрения, выступает в роли вируса, инфицирующего социологическую теорию, вируса, который сковывает международный дискурс. Другая реакция состоитв том, чтобы при всем критическом отношении к постмодернизму, признать наличие описываемых им реальностей.

Что же представляют собой эти новые реальности? Складывается „новый мир возникающих новых миров“, отличающийся неопределенностью ситуа­ций. Тирикьян употребляет словосочетание »новые миры" в феноменологи­ческом смысле (как новые структуры сознания), в пространственном смысле (новые территории или новые пространства, где располагаются действующие лица), и в межличностном смысле (новые социальные связи, объединяющие народы, ранее отрезанные друг от друга или невидимые друг другу). Для изучения этого нового мира следует прибегнуть, по мнению Е.Тирикьяна, к методологическому подходу, во многом вытекающему из интегралистской тео­рии П.Сорокина. «Методология П.Сорокина значима не только для исследо­вания циклических изменений, но также для современного анализа цивилиза­ций, где некоторые из них обладают совершенно отличными от доминирую­щих на Западе культурными предпосылками».

«Новый мир новых миров» бросил вызов социологии, привыкшей к ана­лизу современности, где многообразие миров — как их стадии развития, так и географическая локализация — устранялись идеей прогресса, вовлекающей (глобализирующей) мир по западному образцу. По определению новозеланд­ского социолога Б.Смарта, социология была социологией для одного един­ственного мира, устроенного по образцу Запада. Глобализация современности имела имя «прогресс», глобализация сегодняшнего дня — начинающейся постсо­временности — рассматривается как единство мира, народов Земли, заключенное в его многообразии. Явная антиномичность этого утверждения не смущает сторонников этой точки зрения: главное состоит в том, что человечество жи­вет на Земле, что среда его обитания ограничена.

Сторонники «социологии для единого мира», утверждают, что в услови­ях глобализации требуется особая социология, которую надо создать — меж­дународная социология: «чтобы осмыслить становящееся все более глобаль­ным общество, необходима особая форма международной социологии»^. Не соглашаясь с этой точкой зрения, Смарт пишет: «чем предполагать существо­вание „глобального общества“ в качестве рационального основания для гло­бальной или интернациональной социологии, проводите социологические исследования процессов глобализации и изучайте проблемы представления (различных культурных контекстов — Н.Ф.), которые возникают с появлением интернациональной социологии».

По мнению Смарта, мысль, что мы сейчас живем в одном мире является со­циологически непротиворечивой только в отношении экономических и геополи­тических процессов: «Глобализация не обязательно означает, что все мы живем в одном социальном мире, напротив… локальные приоритеты и интересы продол­жают создавать те социальные миры, которые мы знаем и в которых мы живем».

Глобализация — сложный процесс: с одной стороны, «процессы глобали­зации не только связывают далекие локальные сообщества и вносят свой вклад в их трансформацию путем интенсификации всемирных социальных отношений; а с другой стороны, эти же процессы „усиливают давление на ло­кальные автономии и региональную культурную идентичность“**.

Смарт предполагает, что процессы глобализации содержат тенденции, как гомогенизации, так и диверсификации, но это не подрывает возможности международной социологии, или, по крайней мере, ее значимость, наряду с другими формами существования социологии. Более того, стремление к местному, локальному и постмодернистское разнообразие культур делают существование международной социологии более необходимым.  Поэтому, делает вывод  Смарт, нужны как международные, так и локальные или региональные формы социологии для понимания „комплексного выражения глобальных процессов в локальных или региональных условиях“.

Выводы. Таким образом, как те авторы, кто обозначает новую парадигму как постмодернистскую, так и те, кто не употребляет этого термина, но • характеризуют принципиальные сдвиги в развитии Запада и мира в целом, выделяют следующие черты новой парадигмы социологии: плюрализм, отсут­ствие единой парадигмы; индигенизация науки (возможность появления ре­гиональных наук, решающих проблемы своих стран); неопределенность социальной ситуации и методологические трудности, вызванные этим; появление  »нового мирового порядка" и увеличение роли социологии международных отно­шений в связи с задачей преодоления мирового хаоса; многообразие социальных миров — «новый мир возникающих новых миров» как характерная черта новой ситуации и новой методологии, признающей легитимность этих миров, появление всоциологии проблемы соотношения локального и глобального; хаос, анархия и  аномия в качестве важных объектов социологического анализа; отказ от идеи прогресса и от роли социологии в создании универсальных моделей развития; создание атмосферы диалога новых миров как главная задача социологии; противоречие между современным и постсовременным пониманием в социологии; неравно­мерность глобализации и перехода к постсовременности и возможности примене­ния классической и неклассической парадигм к разным задачам; доминирующую роль в социологии начинают играть неклассические и непозитивистские, постмо­дернистские методологии.

Социология признает, что именно глобализация является ядром всех трансформаций на сегодняшнем этапе. Вместе с тем ряд исследователей указы­вает на ее неравномерный характер, доминирующую роль Запада в процессе глобализации, отсутствие декларируемой взаимозависимости стран, а также нестабильность системы «локальное-глобальное», опасность преобладания локального и даже конфликта цивилизаций, о котором подробно писал С.Хантингтон и который не исключает так же и Э.Тирикьян. Если глобализа­ция сегодня понимается не как особый процесс, а как наличное состояние ми­ра, подобный конфликт представляется возможным. При этом существуют два варианта: она осуществляется при определенном влиянии Запада, либо вытес­няет Запад на периферию (эта последняя возможность также упоминается Тирикьяном и др. социологами).

Итак, существует конкуренция двух концепций глобализации в социологии — на основе идеи прогресса, требующей гомогенизации мира, и на основе идеи призна­ния существующего состояния дел — реального многообразия как неустранимой судьбы человечества, т.е. на основе идеи плюрализма. Этому сопутствует конкурен­ция классической и постнеклассической парадигм в социологии.

Поскольку процессы сегодняшнего дня являются переходными, и пере­ход от современности к постсовременности не только не завершился, но и не везде начался, такая конкуренция является преждевременной и более прове­ряемыми, верифицируемыми являются концепции, не претендующие на макромасштаб. К их числу принадлежит концепция гибридизации Ж.Н.Питерса.

Он не согласен как с интерпретацией глобализации как процесса, в ре­зультате которого мир становится более унифицированным и стандартизированным посредством технологической, коммерческой и культурной синхрони­зации, исходящих от Запада, так и с тем, что глобализацию связывают с со­временностью.

Он считает, что глобализация ни в коем случае не является однонаправлен­ным процессом, так как «глобализация может означать или идти вместе с усилени­ем локальных настроений, что выражается фразой »Думай глобально, действуй локально". Другими словами, извлекай из представившихся глобальных возмож­ностей локальные выгоды. В качестве примера подобного мышления и поведения: приводятся действия людей, которые находят поддержку своих локальных требо­ваний в транснациональных организациях. Подобные операции получили назва­ние «глокализаций» (glocalization), термин, очень точно отражающий совмещение этих двух ракурсов — глобального и локального.                                                      

Глобальные процессы противоречивы: они «могут вызвать как силы фрагментации, так и унификации… усиление международных связей может вызвать конфликты по поводу интересов и идеологий, а не только устранить трудности взаимного непонимания».

Ж.Н.Питерcподчеркивает, что для многих исследователей ключом к анализу глобализации служит понятие современности. В связи с этим он выделяет типичные недостатки, связанные с использованием модернизационного подхода в данном случае: во-первых, он отмечает, что во всех концепциях глобализация идет из Европы, с Запада, то есть фактически становится синонимом вестернизации. Во-вторых, теория глобализации превращается в придаток теории модернизации: глобализация объявляется одним из условий современности.

Если придерживаться подобной точки зрения, то надо согласиться с тем, что история глобализации началась с истории Запада, то есть примерно с 1500 года. Такое понимание глобализации, по мнению Питерса, географически уз­ко (так как сводится к вестернизации) и исторически неглубоко. Поэтому, счи­тает Питерс, надо вынести понятие глобализации как за пределы 1500 года, так и за рамки современности или вестернизации.

Для изучения глобализации исследователь предлагает новый подход, рассматривая глобализацию как гибридизацию: структурную — возникнове­ние новых, смешанных форм кооперации, и культурную — развитие транслокальных культур. При этом гибридизация понимается как «фактор реоргани­зации социальных пространств». Таким образом, гибридизационная перспек­тива позволяет переместить внимание исследователей с изучения происходя­щего в границах определенного общества, нации или класса на анализ соб­ственно глобализационных моментов.

Питерс дает определение понятия «гибрид». Гибриды — это «пути, по ко­торым формы отделяются от существующих практик и рекомбинируются с новыми формами в новых практиках».

Для социальной структуры глобализация означает увеличение возможных ви­дов организаций (транснациональных, международных, макрорегиональных, на­циональных, микрорегиональных, муниципальных, локальных). Все эти уровни пе­ресечены функциональными связями корпораций, международных организации, неправительственных организаций, а также профессионалами и компьютерными пользователями. Питерс не останавливается на этом. С его точки зрения важны не только эти виды организаций, но и «те неформальные пространства, которые созда­ны внутри них, в промежутках», а именно: диаспоры, эмигранты, беженцы и т.д., которые являют собой «источники социального обновления». Он утверждает, что «Гибридные образования, создаваемые взаимопроникновением разнообразных логик, проявляют себя в гибридных местах и пространствах»'. К таковым можно отнести зоны свободного предпринимательства и офшорные зоны, которые представляют места встреч государственного суверенитета и межнационального предпринимательства. Другое измерение гибридности, по Питерсу, связано с чув­ством времени и отражается в понятии «смешанные времена» (mixedtimes), что при­вычно для Латинской Америки, где это понятие относится к сосуществованию и че­редованию предсовременности, современности и постсовременности.

Исходя из вышесказанного Питерс делает вывод о том, что глобализация «повышает уровень организационных вариантов, и все они действуют одно­временно». Однако гибриды могут возникать не везде, а в некоторых кон­кретных социальных, культурных, экономических и прочих сферах.
    продолжение
--PAGE_BREAK--