--PAGE_BREAK--Врубель (1856 -1910)
«Шестикрылый серафим» — одна из последних работ Врубеля. Он писал ее в больнице, в тяжелом душевном состоянии. В своих последних живописных работах Врубель отходит от реализма в изображении фигур и пространства. Он вырабатывает совершенно особую, свойственную только ему мозаичность мазка, что усиливает декоративность пластического решения. Создается ощущение вибрации духовного света, пронизывающего всю картину.
«Шестикрылый серафим», по-видимому, навеян знаменитым стихотворением А.С.Пушкина «Пророк». Картина воспринимается в одном ряду с «Демоном» и выводит к более поздним — «Голова Пророка» и «Видение пророка Иезекииля» Сарычев В.А. Эстетика русского модернизма. — Воронеж, 1991. -122с.
.
Рерих (1874 -1947)
Николай Рерих был не только художником, но и историком. Известен и его интерес к археологии. Это нашло отражение в его искусстве. Особенно интересовала художника славянская языческая древность и раннее христианство. Рериху близок духовный мир людей далекого прошлого, и их способность словно растворяться в мире природы. Определяющую роль в изображении играют контурные линии и локальные цветовые пятнаРапацкая Л.А. Искусство серебряного века. — М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс,2003. — 638 с.
.
Бакст (1866 -1924)
Лев Бакст больше, чем другие мирискусники, приблизился к европейскому варианту модерна. Гибкий контур, обобщенная трактовка формы, лаконичность цвета и плоскостность изображения свидетельствуют о влиянии на Бакста таких западных художников, как Эдвард Мунк, Андрес Цорн и другие.
Моделью для изображенной Бакстом дамы послужила супруга Александра Бенуа - Анна Карловна. «Стильная декадентка… черно-белая, как горностай, с таинственной улыбкой а-ля Джоконда», — писал о героине писатель и философ Василий РозановСарычев В.А. Эстетика русского модернизма. — Воронеж, 1991. -189с.
.
Сомов (1869 -1939)
Константин Сомов — один из самых ярких художников петербургского объединения «Мир искусства». Он был мастером изысканного колорита и утонченной графики.
Картина «Арлекин и дама» выполнена художником в нескольких вариантах. В работах 1910-х гг. Сомов нередко повторяет одни и те же композиционные приемы и световые эффекты. Он увлечен искусством XVIII столетия — «галантного века». В его картинах часто фигурируют персонажи итальянской комедии масок. Вот и здесь: дерево-кулиса на переднем плане, рядом освещенные фейерверком фигуры главных героев, затем просвет в глубину, где суетятся маленькие силуэты ряженых кавалеров и дам. Изящный театр искусства для искусства.
Борисов-Мусатов (1870 -1905)
Во всех картинах Борисова-Мусатова находит выражение романтическая мечта о прекрасной гармонии, абсолютно чуждой современному ему миру. Он был истинным лириком, тонко чувствующим природу, ощущающим слиянность человека с природой.
«Водоем», быть может, наиболее совершенное произведение художника. Все основные мотивы его творчества присутствуют здесь: старинный парк, «тургеневские девушки», общая статичная композиция, спокойный цвет, повышенная «гобеленная» декоративность… В образах героинь «Водоема» запечатлены сестра и жена художника.
В своем шедевре Борисову-Мусатову удалось изобразить вневременное состояние. Обобщенно-нейтральное название «Водоем» вызывает образ всеобщего гармоничного природно-человеческого единства — неразделенности, а само изображение превращается в знак, требующий молчаливого созерцания Сарычев В.А. Эстетика русского модернизма. — Воронеж, 1991. -172с.
.
3. Литература, музыка, театр, соединение видов искусства
Наиболее показательно образ «серебряного века» проявился в литературе. С одной стороны, в произведениях писателей сохранялись устойчивые традиции критического реализма. Толстой в своих последних художественных произведениях поднимал проблему сопротивления личности закоснелым нормам жизни («Живой труп», «Отец Сергий», «После бала»). Основная мысль публицистики Толстого — невозможность устранить зло насилием.
А. П. Чехов в эти годы создал пьесы «Три сестры» и «Вишневый сад», в которых отразил происходившие в обществе важные изменения.
Социально заостренные сюжеты были в чести и у молодых писателей. И. А. Бунин исследовал не только внешнюю сторону процессов, происходивших в деревне (расслоение крестьянства, постепенное отмирание дворянства), но также и психологические последствия этих явлений, то, как они влияли на души русских людей («Деревня», «Суходол», цикл «крестьянских» рассказов). А. И. Куприн показал неприглядную сторону армейского быта: бесправие солдат, опустошенность и бездуховность «господ офицеров» («Поединок»). Одним из новых явлений в литературе стало отражение в ней жизни и борьбы пролетариата. Зачинателем этой темы стал А. М. Горький («Враги», «Мать»)«Серебряный век» русской поэзии. //Сост. В.Дорожкина, Т.Курносова. — Тамбов: Изд-во МИНЦ, 2004. -75с.
.
В первое десятилетие XX в. в русскую поэзию пришла целая плеяда талантливых «крестьянских» поэтов — С. А. Есенин, Н. А. Клюев, С. А. Клычков.
Вместе с тем начал звучать голос, предъявляющий свой счет представителям реализма нового поколения, протестовавшего против главного принципа реалистического искусства — непосредственного изображения окружающего мира. По мнению идеологов этого поколения, искусство, являясь синтезом двух противоположных начал — материи и духа, способно не только «отображать», но и «преображать» существующий мир, творить новую реальность.
Основоположники нового направления в искусстве поэты-символисты, объявили войну материалистическому мировоззрению, утверждая, что вера, религия — краеугольный камень человеческого бытия и искусства. Они считали, что поэты наделены способностью приобщаться к запредельному миру посредством художественных символов. Первоначально символизм принял форму декаданса. Под этим термином подразумевали настроение упадничества, тоски и безнадежности, резко выраженный индивидуализм. Эти черты были свойственны ранней поэзии К. Д. Бальмонта, А. А. Блока, В. Я. Брюсова. После 1909 г. наступает новый этап в развитии символизма. Он окрашивается в славянофильские тона, демонстрирует презрение к «рационалистическому» Западу, предвещает гибель западной цивилизации, представленной, в том числе и официальной Россией. Вместе с тем он обращается к стихийным народным силам, к славянскому язычеству, пытается проникнуть в глубины русской души и видит в русской народной жизни корни «второго рождения» страны. Эти мотивы особенно ярко звучали в творчестве Блока (поэтические циклы «На поле Куликовом», «Родина») и А. Белого («Серебряный голубь», «Петербург»). Русский символизм стал явлением мирового масштаба. Именно с ним связано, прежде всего, понятие «серебряный век».
Оппонентами символистов выступали акмеисты (от греч. «акме» — высшая степень чего-либо, цветущая сила). Они отрицали мистические устремления символистов, провозглашали самоценность реальной жизни, призывали возвращать словам их изначальный смысл, освободив от символических толкований. Основным критерием оценки творчества для акмеистов (Н. С. Гумилев, А. А. Ахматова, О. Э. Мандельштам) был безупречный эстетический вкус, красота и отточенность художественного слова А формалисты ясно и четко заявляли, что их морфологический метод анализа искусства возник для изучения художественности искусства, т.е. для выявления его эстетических качеств. Они были убеждены, что «литературность», «поэзию», т.е. художественную сущность произведения искусства можно выявить только путем морфологического анализа самого произведения искусства, а не того, «отражением» чего оно является, кто и при каких условиях его создал, как оно воздействует на реципиента, какое имеет социальное, культурное и т.п. значение. Главными в их категориальном аппарате стали термины материал (к нему относилось все, из чего художник делает произведение: слово, сам язык в его обыденном употреблении, мысли, чувства, события и т.п.) и форма (то, что придает материалу художник в процессе творчества). Само произведение называлось вещью, ибо оно в понимании формалистов не творилось или создавалось, как полагала классическая эстетика, но делалось с помощью системы приемов.
Русская художественная культура начала XX в. испытывала также влияние зародившегося на Западе и охватившего все виды искусства авангардизма. Это течение вобрало в себя различные художественные направления, объявившие о своем разрыве с традиционными культурными ценностями и провозгласившие идеи создания «нового искусства». Яркими представителями русского авангарда были футуристы (от лат. «футурум» — будущее). Их поэзия отличалась повышенным вниманием не к содержанию, а к форме поэтической конструкции. Программные установки футуристов ориентировались на вызывающую антиэстетичность. В своих произведениях они использовали вульгарную лексику, профессиональный жаргон, язык документа, плаката и афиши. Сборники стихов футуристов носили характерные названия: «Пощечина общественному вкусу», «Дохлая Луна» и др. Российский футуризм был представлен несколькими поэтическими группировками. Наиболее яркие имена собрала петербургская группа «Гилея» — В. Хлебников, Д. Д. Бур-люк, В. В. Маяковский, А. Е. Крученых, В. В. Каменский. Ошеломляющим успехом пользовались сборники стихов и публичные выступления И. Северянина.
Начало XX в. — это время творческого взлета великих русских композиторов-новаторов А. Н. Скрябина, И. Ф. Стравинского, С. И. Танеева, С. В. Рахманинова. В своем творчестве они пытались выйти за рамки традиционной классической музыки, создать новые музыкальные формы и образы.
Молодые постановщики А. А. Горский и М. И. Фокин в противовес эстетике академизма выдвинули принцип живописности, в соответствии с которым полноправными авторами спектакля становились не только балетмейстер и композитор, но и художник. Балеты Горского и Фокина ставились в декорациях К. А. Коровина, А. Н. Бенуа, Л. С. Бакста, Н. К. Рериха. Русская балетная школа «серебряного века» дала миру плеяду блестящих танцоров — А. Т. Павлову, Т. Т. Карсавину, В. Ф. Нижинского и др.
Примечательной чертой культуры начала XX в. стали работы выдающихся театральных режиссеров. К. С. Станиславский, основатель психологической актерской школы, считал, что будущее театра — в углубленном психологическом реализме, в решении сверхзадач актерского перевоплощения. В. Э. Мейерхольд вел поиски в области театральной условности, обобщенности, использования элементов народного балагана и театра масок. Е. Б. Вахтангов предпочитал выразительные, зрелищные, радостные спектакли.
В начале XX в. все отчетливее проявлялась тенденция к соединению различных видов творческой деятельности. Во главе этого процесса стоял «Мир искусства», объединявший в своих рядах не только художников, но и поэтов, философов, музыкантов. В 1908-1913 гг. С. П. Дягилев организовал в Париже, Лондоне, Риме и других столицах Западной Европы «Русские сезоны», представленные балетными и оперными спектаклями, театральной живописью, музыкой и т. д.
Заключение
Искусство в контексте «Серебряного века» осмыслено как результат боговдохновенного творчества, а художник — как Богом избранный проводник духовных образов, выражаемых исключительно в художественной форме, действиями которого руководят божественные силы. Художественное творчество представлялось в русле этой эстетики идеальной основой, на которой должна не только строиться человеческая жизнь и культура будущего, но и завершаться процесс творения мира усилиями художников-творцов-теургов. По своему существу искусство здесь представляло собой новаторское развитие традиционных христианских эстетических ценностей в аспекте приближения их к peaлиям современной жизни и с ориентацией на духовные, научные, художественные поиски и устремления человека XX столетия.
Большую роль в развитии эстетики Серебряного века сыграли русские символисты. Символизм приобрел сильную национальную окраску у крупнейших младосимволистов Андрея Белого, Вячеслава Иванова, Александра Блока, Эллиса и др. Вячеслав Иванов был убежден, что приближается принципиально новый этап художественного творчества, когда все искусства будут объединены в некую художественно-религиозную мистерию — своеобразное синтетическое сакральное действо, в котором примут активное участие как подготовленные актеры, так и все зрители. Истинный художник-символист грядущего, согласно Иванову, должен творчески реализовать в себе связь «с божественным всеединством», пережить миф как событие личного опыта и затем выразить его в своем мистериальном творчестве. Для Андрея Белого сущность и смысл искусства имели теософско-религиозную окраску, а в теургии как главной цели символизма он видел возврат искусства в сферу религиозной деятельности по преображению жизни.
Представителей «Мира искусства» объединяли две главные идеи, две эстетические тенденции: 1) Стремление возвратить русскому искусству его главное, но основательно забытое в XIX в. качество — художественность, освободить его от любой тенденциозности (социальной, религиозной, политической и т.п.) и направить его в чисто эстетическое русло. Отсюда популярный в среде мирискусников лозунг l'art pour l'art, искание красоты во всем, неприятие идеологии и художественной практики академизма и передвижничества, интерес к романтическим и символистским тенденциям в искусстве. 2) Романтизация, поэтизация, эстетизация русского национального наследия, интерес к народному искусству, за что главные участники объединения получили в художественных кругах прозвище «ретроспективных мечтателей». Особенно этим отличались К.А. Сомов и А.Н. Бенуа, стремившиеся воскресить и увековечить в искусстве жизнь прошлых столетий в ее сущности — красоте и «чудесной таинственности». А Рерих не без влияния европейского эзотеризма, популярного в то время и в России, устремил свой духовный взор на Восток и в его таинственной древней мудрости обрел то, чего не находил на европейской почве. В своих текстах Рерихи уделяли особое внимание Красоте, Искусству, Культуре как важнейшим и необходимым феноменам на пути духовного развития.
Мирискусники создали добротный русский вариант того эстетически заостренного движения рубежа столетий, которое культивировало высокий художественный вкус, тяготело к поэтике неоромантизма или символизма, к декоративности и эстетской певучести линии, и в России получило название стиля «модерн». Сами участники движения (Бенуа, Сомов, Добужинский, Бакст, Лансере, Остроумова-Лебедева, Головин, Билибин) не были великими художниками, не создали художественных шедевров или выдающихся произведений, но вписали несколько заметных эстетских страниц в историю русского искусства, фактически показав миру, что и нашему искусству не чужд дух национально ориентированного эстетизма.
Литература
1. Арнольдов А.И. Цивилизация грядущего столетия.- М.: «Грааль», 2007.- 328 с.
2. Ахиезер А.С. Социокультурная динамика искусства в России //Полис.- 2001.- №5. 27-32с.
3. Громов М.Н. Вечные ценности русской культуры //Вопросы философии.- 2004.- №1. 41-53с.
4. Гуревич П.С. Культурология. — М.: Гардарики, 2000. — 280 с.
5. Емельянов Б.В., Новиков А.И. Русская философия Серебряного века: Курс лекций. — Екатеринбург, 2005. — 320 с.
6. Ионин Л.Г. Социология культуры: путь в новое тысячелетие. — М.: «Логос», 2000. — 432 с.
7. Кондаков И.В. Русская культура: краткий очерк истории и теории: Учебное пособие для студентов вузов. — М.: Книжный дом «Университет»,2005. — 360 с.
8. Кононенко Б.И., Болдырева М.Г. Культурология: Учебное пособие. — М.: «Щит-М», 2006. — 292 с.
9. Кричевская Ю.Р. Модернизм в русской литературе: эпоха серебряного века (учебное пособие). — М.: ТОО «ИнтелТех», 2004. — 398 с.
10. Мамонтов С.П. Основы культурологии. — М.: Олимп, 2001.- 436 с.
11. Морозов Н.А. Пути России: модернизация неевропейских культур. — М.: Варна, 2001. .- 328 с.
12. Рапацкая Л.А. Искусство серебряного века. — М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс,2003. — 912 с.
13. Сарычев В.А. Эстетика русского модернизма. — Воронеж, 1991. -244с.
14. «Серебряный век» русской поэзии. //Сост. В.Дорожкина, Т.Курносова. — Тамбов: Изд-во МИНЦ, 2004. — 122 с.
15. Червинская О. Акмеизм в контексте Серебряного века и традиции. — М.: ГИЦ ВЛАДОС, 2007. — 208 с.
РУССКОЕ ИСКУССТВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX- НАЧАЛА XX ВЕКА
ВВЕДЕНИЕ
Период от начала 60-х годов XIX в. до 1917 г. ознаменован началом революционной ситуацией 1859--1861 гг… Октябрьской революцией он завершается. Значительный и по времени, и по характеру тех явлений, которые умещаются в его пределах, этот период естественно подразделяется на два этапа: вторую половину XIX и конец XIX — начало XX столетия. Такое подразделение, в общем, соответствует известной ленинской периодизации этапов революционно-освободительного движения в России, и это соответствие выражает объективное положение дел в художественной истории России, теснейшим образом связанной с исторической судьбой страны. Правда, следует учитывать, что искусство — форма надстройки, наиболее удаленная от базиса, и поэтому отражает происходящие в социально-экономическом и общественном устройстве сдвиги сложным, порой запутанным образом, с известной асинхронностью.
РУССКОЕ ИСКУССТВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
Говоря об истории русского искусства второй половины XIX столетия обычно имеют в виду начало 60-х — начало 90-х годов. Какие же факторы общеисторического порядка обусловили те изменения в характере изобразительного творчества, которые заставляют выделить искусство второй половины XIX в. в самостоятельный этап? Это прежде всего отмена крепостного права, при всей компромиссное™ реформ открывшая России путь капиталистического развития. В. И. Ленин в этой связи писал: «… после 61-го года развитие капитализма в России пошло с такой быстротой, что в несколько десятилетий совершались превращения, занявшие в некоторых старых странах Европы целые века» '.
Благодаря этому, но также и ввиду компромиссности и реакционного характера реформ, оставлявших в силе многие крепостнические пережитки, энергия передовой части общества и передового искусства направляется на преследование всего того, что являлось тормозом на пути прогрессивного развития России, которое объективно не могло быть никаким иным, кроме как капиталистическим. «Этот экономический процесс,-- писал В. И. Ленин,-- отразился в социальной области «общим подъемом чувства личности», вытеснением из «общества» помещичьего класса разночинцами, горячей войной литературы против бессмысленных средневековых стеснений личности и т. п.» '. Передовое искусство, естественно, ищет сочувствия и поддержки в той среде русского общества, которая выступает в качестве наиболее жизнеспособной и действенной силы исторического прогресса. Эту среду составляли разночинцы.
Названные изменения в круге явлений, подлежащих художественному отображению, и в составе аудитории, на которую ориентируется искусство, приводят к оформлению новой художественной стилистики. Знаменательно, что свое теоретическое обоснование она получает в эстетике Н. Г. Чернышевского, бывшего одновременно лидером и идеологом революционной разночинной демократии. От ее имени формулируется им новый критерий оценки художественного достоинства, с которым соотносится и творчество русских художников второй половины XIX в.: «Поэт или художник, не будучи в состоянии перестать быть человеком вообще, не может, если б и хотел, отказаться от произнесения своего приговора над изображаемыми явлениями; приговор этот выражается в его произведении...» '
Получив в начале 60-х годов ярко выраженную критическую направленность, передовое русское искусство XIX в. было проникнуто ощущением неблагополучия жизни, чувством необходимости и неизбежности коренных социальных преобразований. Оно говорило об этом прямо, изображая зло социальной несправедливости в заостренной публицистической форме, или косвенно, показывая тяжесть страдания и величие скорбной думы «не о своем горе», противопоставляя застойным формам современной жизни преобразующую мощь переломных исторических эпох. Но так или иначе социальные проблемы оказывались в центре внимания передового русского искусства, утвердившегося на платформе реализма, который получил в советской искусствоведческой литературе наименование критического или демократического.
Реалистический метод лег в основу всей художественной культуры России середины и второй половины XIX в. Известно, какой вклад внесли в мировую сокровищницу реализма русские писатели — Тургенев, Толстой, Достоевский и многие другие, как возвысился русский театр усилиями Островского и Щепкина, сколь значительна проведенная на той же основе реформа музыкального языка, осуществленная композиторами «Могучей кучки», прежде всего М. П. Мусоргским, смело обратившимся к интонационному строю прозаической, разговорной речи.
Немалую роль в общем процессе сыграли и пластические искусства. Если рассматривать эту роль по степени способности к непосредственному отражению актуальных жизненных ситуаций и конфликтов, то наиболее способной к такому прямому отражению окажется жанровая живопись. Портрет выражает это актуальное жизненное содержание более косвенно. Еще дальше от такого непосредственного отражения социальной действительности отстоят пейзаж и историческая картина, а среди видов искусства — скульптура и архитектура. Рассматривая соотношение этих видов и жанров искусства в исторической перспективе, мы увидим, что поступательное развитие искусства в то время характеризуется движением от прямого и непосредственного отражения ситуаций современной жизни ко все более опосредованным формам художественного отражения — от господства жанра в 60-е годы к возрастанию роли портрета и пейзажной живописи в последующее десятилетие. 80-е годы XIX в., когда, как говорил В. И. Ленин, «наступила очередь мысли и разума» ', ознаменованы расцветом исторической живописи, прежде всего в творчестве Сурикова.
Установившаяся в 60-е годы ориентация искусства на прямое отображение жизненных явлений в их связи с сиюминутными интересами, со злобой дня развивает чуткость художественной формы к моментальному, текучему, непосредственно впечатляемому в противовес монументальному, вечному. Такое положение наименее благоприятно для искусств, символически-обобщающих по природе своего художественного языка, каковыми являются скульптура и в особенности архитектура, ввергнутые тем самым в полосу длительного кризиса.
Еще романтизм в сфере исторических форм искусства учредил, так сказать, демократию, равенство — равнозначность и равноценность далеких и даже противоположных классическому художественных миров, поскольку выяснилось и было научно доказано, что они выражают свою современность — гений места и дух народа — столь же совершенно, как античная классика свою. Применительно к архитектурной теории и практике это означало падение «тиранической власти», какой прежде в художественном сознании была наделена классическая ордерная система. Она утрачивает свою стилеобразующую роль, и раскрепощенная архитектурная мысль получает право свободной игры формами любых исторических стилей. Так возникают предпосылки эклектики, иначе именуемой «историзмом» или «архитектурой свободного выбора форм». Подлинно современными и оригинальными, принадлежащими исключительно духу XIX столетия, были не сами по себе эти формы, лишь повторявшие мотивы исторических стилей, но именно свобода перемещения в историко-культурном пространстве, которая выражает себя в свободе совмещения в пределах квартала, улицы и даже одного фасада деталей и форм, изображающих стили всех времен и народов. Но в эклектике это «пустая свобода», так как логика, в силу которой то существует в одном ряду вот с этим, и формы разных стилей и эпох оказываются в исторически невозможном плотном соседстве в пределах, скажем, единого уличного фасада — эта логика художественно немотивирована и управляется анархией случая — капризом заказчика,, поветриями моды, идеологическими соображениями, факторами внехудожественного порядка. Свобода становится неотличимой от произвола, в силу чего оказываются возможны такие, например, архитектурные нонсенсы, как идея К. А. Тона (к счастью, неосуществленная) увенчать шпиль Петропавловского собора — символ Петровского «западничества» — «славянофильской» православной луковкой.
Принцип правдоподобия — основополагающий для реализма середины и второй половины XIX в.-- оборачивается в архитектурном «историзме» точностью имитации отдельных деталей избранного исторического стиля, будь то барочный картуш, мавританская арка или готический пинакль,-- точностью, выступавшей синонимом правдивости в архитектуре. Достижения технического прогресса в капиталистическом производстве обеспечивали высокую «реалистическую» степень такого «приближения к натуре» — формам исходного образца. Таким образом, история, историческая память была пущена, так сказать, на конвейер. На разные формы ложилась одинаковая печать механичности фабричного штампа, что приводило к эффекту, обратному исходным намерениям: индивидуальное, исторически неповторимое, становясь тиражируемым, утрачивало свойство исторической уникальности. Кроме того, сама выделка нужной «исторической» детали могла сохранять требуемое условие правдоподобной похожести на образец при неопределенно широком диапазоне исполнительского качества — от довольно тонкого до весьма грубого, иначе говоря, в эклектике второй половины XIX в. попросту устраняется, исчезает из поля зрения и восприятия один из основополагающих критериев, отличающих подлинное искусство от подделки,-- критерий художественного мастерства и совершенства исполнения. Позитивный пафос «историзма» в архитектуре XIX в., изначально основанный на признании принципиального равенства и равноценности всех исторических типов культур и художественных стилей, приобретал, таким образом, черты типично буржуазной, порой весьма агрессивной эксплуатации культурной памяти, потребительского отношения к художественному наследию. В этом исторический парадокс архитектурной эклектики XIX в.
Понадобились существенные изменения в строительной технике, открывавшие возможность более свободного варьирования конструктивных и планировочных решений, а главное, радикальные сдвиги в художественном сознании, чтобы архитектура вновь завоевала утраченные позиции в общехудожественном процессе. А до той поры эти передовые позиции принадлежали живописи, причем живописи станковой, т. е. не связанной с архитектурой и с декоративным ансамблем интерьера, культура которого исчезала по мере того, как изживал себя последний большой архитектурный стиль — классицизм.
В условиях, когда идейно-критические и нравственно-воспитательные задачи стали главными, ведущими, другая функция искусства — быть украшением жизни, эстетическим оформлением быта — оказалась несущественной. Она переместилась на окраину, на периферию искусства и на протяжении второй половины XIX в. была уделом салонно-академической живописи. Представители этого направления количественно преобладали, но не сумели достичь высокого художественного уровня. Их программа и метод не соответствовали устремлениям эпохи. Претендуя на господство в «эстетической сфере», культивируя идею красоты, эти художники пренебрегали самыми острыми вопросами русской жизни. Они оказались весьма далеки от достижений современной им живописи. Искусству этого времени в России была предназначена иная роль. В стране, лишенной демократических свобод, какой была Россия, искусству, писали В. Г. Белинский и А И. Герцен, выпадает особая миссия — быть защитником прогрессивных общественных сил и народных интересов от давящих, косных форм жизни. В процессе же осознания искусством этой своей миссии утверждались традиции русского реализма, нашедшие свое полное осуществление в эстетике революционных демократов, в первую очередь Н. Г. Чернышевского, в творчестве великих русских писателей, в деятельности передвижников и т. д.
Ввиду компромиссное™ реформ 60-х годов, сохранения самодержавной власти и живучести в массе народа феодальных предрассудков задачи просветительские на протяжении второй половины XIX в. сохраняют свое значение и силу, так же как и методы просветительской критики. Не случайно Чернышевским удерживается и развивается типично просветительское понятие об искусстве как «учебнике жизни». Но вместе с положительной, действенной направленностью на разоблачение «темного царства», на преследование всяческих проявлений произвола, забитости, бесправия и невежества искусство середины XIX в. сохраняет и свойственные просветительской доктрине иллюзии, главная из которых — вера в возможность победы над злом силою одной истины. Это была критика с позиций абстрактно понятой разумности. Оборотной стороной этой веры была преимущественная сосредоточенность искусства 60-х годов на критических задачах при неясности или аморфности положительной программы.
Надо, однако, заметить, что эта вера в действенную роль прямой критики в искусстве была объективно, исторически оправданна и питалась настроениями общественного подъема на рубеже 60-х годов. Именно в это время, после поражения России в Крымской войне, долгое время сдерживаемая революционная энергия выплескивается наружу волной всеобщего недовольства, вызывает расслоение общественных сил, борьбу либералов и революционных демократов. Общественная мысль сосредоточивается на вопросах практического переустройства жизни.
ЖИВОПИСЬ В. ПЕРОВ
Практическая направленность идейной борьбы 60-х годов не могла не наложить свою печать на живопись этого десятилетия. Она и внушала художникам веру в эффективность прямой критики действительности с целью устранения ее вопиющих пороков. Лишь в этих условиях возможны были такие произведения, как «Сельский крестный ход на пасхе» и «Тройка» В. Перова.
Творчество Василия Григорьевича Перова (1834--1882) интересно во многих отношениях, и прежде всего, конечно, высокими художественными достоинствами лучших его произведений. Но не только этим. Необычайно чуткое к изменениям общественного климата, искусство Перова в поворотных точках своего развития и в лучших образцах дает точные ориентиры для понимания общей эволюции русского искусства от 50-х к 80-м годам XIX в.
Картина «Сын дьячка, произведенный в коллежские регистраторы» (1860) явно перекликается с ранней картиной Федотова «Свежий кавалер», что подтверждает непосредственную преемственную связь критического реализма 60-х годов с федо-товской традицией. Но уже здесь мы наталкиваемся на важное отличие. Если у Федотова ситуация характеризуется как своего рода образец нравственной аномалии, как отклонение от «нормы», естества жизни, то у Перова показано, что само это неестественное стало уже «естеством», нормой жизни, ее будничной прозой: острие критики направляется в толщу житейской обыденности.
В следующих затем картинах Перова — «Проповедь в селе», «Сельский крестный ход на пасхе» (обе--1861), «Чаепитие в Мытищах» (1862) --заметно возрастает обличительный пафос. Особенно выразителен в этом смысле «Сельский крестный ход на пасхе». Пьяный сельский священник тяжело «обрушивается» с крыльца, сжимая в правой руке церковный крест так, что он кажется похожим на орудие убийства. Рядом на ступенях растянулся пьяный же дьячок, из рук которого «лицом в грязь» упал молитвенник. Здесь же на крыльце баба льет воду на голову еще одной жертвы праздничного угощения.
Пасхальная процессия шествует беспорядочно, движения отупевших людей некоординированы. Несущая икону женщина на первом плане — с полуоткрытым ртом, в спущенных чулках — бредет не зная куда. За ней понурый старик в ветхом рубище тащит перевернутую икону. Каждый из эпизодов в отдельности житейски возможен, правдоподобен, но одновременное их сосуществование — это, так сказать, количественная гипербола: умножением, нагнетанием правдоподобно безобразного создается образ беспросветной жизни, где попраны все святыни. Чрезвычайно существенно при этом, что художник намеренно стремится к объективности, которая обеспечивается определенными формальными средствами и приемами: первый план уподоблен сценической площадке, пейзаж — замыкающему фону: место художника и, соответственно, зрителя предполагается как бы за пределами изображенного пространства, по ту сторону сценической рампы. Зрителю предлагается позиция беспристрастного и строгого судьи, непричастного к несовершенствам жизни, изображенной на полотне. Той же цели служат строгий, без ярко выраженных индивидуальных особенностей рисунок, сглаженная, бестрепетная фактура, освещение, напоминающее резкий, искусственный свет рампы, наконец, цвет, который лишь обозначает, «называет» краски предметов, но лишен эмоционально-выразительной функции.
Созданная после кратковременного пребывания в Париже картина «Проводы покойника» (1865) демонстрирует не только возросшее живописное и композиционное мастерство Перова, но весьма радикальное изменение всей художественной системы. Прежде всего меняется характер сюжета — с повествовательно-дидактического на эмоционально-лирический. Если первые произведения Перова — это обличительный документ с подробным перечислением свидетельств существующего зла, то пафос нового произведения — не уличение во зле, а сострадание к его жертвам. Настроение картины — немая, бесслезная скорбь бедняков, привычных к несчастью. Эта будничность смерти, трезво-прозаический, неромантический характер ее переживания составляет едва ли не самую поражающую и высокохудожественную черту «Проводов покойника». В предыдущих произведениях художник намеренно обращал к зрителю лица героев, словно призывая читать запечатленные на них следы пороков, уродства, тупой бессмысленности существования. В «Проводах покойника» он изображает фигуру героини со спины, скрывая от зрителя лицо, проявляя таким образом деликатность художника, который понимает, что рассматривать лицо убитого горем человека было бы в данном случае неуместным, праздным любопытством. Былой изобразительный рассказ превращается в выразительное молчание. Соответственно этому возрастает роль тех формальных факторов изображения, которые обеспечивают единство настроения в картине. Акцент переносится с частных подробностей на общее впечатление. Подробности, вроде трогательной сломанной елочки у обочины дороги, становятся знаками того общего настроения, носителем которого оказывается пейзаж.
Значение пейзажа в картинах Перова второй половины 60-х годов чрезвычайно возрастает. Не случайно картина «Последний кабак у заставы» (1868), замыкающая собой цикл произведений Перова 60-х годов, является, по существу, чистым пейзажем. Темнеющие в зимних сумерках у крыльца трактира сани, запряженные лошадьми, и одинокая фигура женщины, ожидающей загулявших спутников, лишь обозначают ситуацию. Само событие — пьяный загул возвращающихся из города мужиков — находится вне нашего поля зрения. Угар кабацкого пира лишь эхом доносится наружу в чадных отблесках свечей на занесенных снегом окнах. Этот лихорадочный, горячий свет в контрасте с холодным сиянием лимонно-желтого заката вносит беспокойный акцент в общую атмосферу томительно-тягостной тишины и бездействия.
Неожиданная для Перова свобода мазка, противостоящая сглаженной фактуре ранних произведений, оказывается здесь существенным и необходимым фактором художественной выразительности. Будучи обнажено в самой живописной фактуре, движение кисти подчеркивает борозды заснеженной дороги, делает ощутимым перспективное сокращение пространства, увлекает взгляд в глубину. Тем резче ощущается неподвижность, статика перегородивших дорогу саней, тем явственнее, наконец, бесцельность, бесплодность этого движения, теряющегося и как бы изнемогающего в бескрайности далеких заснеженных полей за заставой. Следом за санями дорога круто взмывает вверх, вертикальное движение как бы подхватывается остроконечными столбами заставы и далее, едва заметной стайкой птиц справа вверху. Выявленный таким образом ритм движения, гаснущего и тающего по мере удаления от первого плана в глубину, заключает в себе как бы вопросительную интонацию. Издавна знакомая по иным источникам грустная поэзия русских дорог именно здесь, в этой картине Перова, впервые получила свое воплощение в живописи. Лирическая тема картины «Последний кабак у заставы» — скорбное раздумье о судьбе России, судьбе народа — возникает снова в портрете Ф. М. Достоевского (1872). Эта тема раскрывается здесь как духовная драма личности, стесненной беспросветностью окружающего. Сложившаяся на рубеже 60--70-х годов кризисная ситуация, связанная с крушением иллюзий, порожденных «великой реформой», объясняет тот пессимистический оттенок, который содержится в «Последнем кабаке у заставы» и в «Портрете Достоевского». В этих условиях положительным началом оказывается сама позиция критического неприятия действительности, сама способность «заболеть» несовершенством жизни, поскольку такая нравственная тревога и уязвимость есть удел благородных душ, сознающих сопричастность судьбы художника и писателя судьбам страны и народа. Знаменательно, что жанровая живопись Перова 70-х годов оказывается весьма далека от настроений, выраженных в портрете Достоевского. В таких произведениях, как «Птицеловы», «Рыболов» или знаменитые «Охотники на привале», художник как бы вступает на путь живописания «отрадного» в жизни, но при этом снижает жанр до уровня бытового анекдота.
продолжение
--PAGE_BREAK--
ЖАНРИСТЫ 60-х ГОДОВ
Перов — самый глубокий и значительный из поколения художников 60-х годов. Эволюция его творчества, как уже говорилось, является образцовой для всего искусства этого периода: от подробного «рассказывания» ситуации с обнаженной критической и сатирической тенденцией к эмоционально-лирическому выражению
конфликта, от многофигурных — к двух-или однофигурным композициям. Соответственно возрастает значение отдельной человеческой фигуры, с одной стороны, и пейзажа — с другой. Из бытового жанра выделяются портрет и пейзаж, удельный вес которых в общей системе жанров следующего десятилетия заметно возрастает. Аналогичную эволюцию мы наблюдаем, например, у другого художника 60-х годов — И. М. Прянишникова (1840--1894). Его картина «Порожняки» (1871--1872), изображающая едущий из города порожняком крестьянский обоз в пустынном, открытом до горизонта заснеженном поле, развивает тему и отчасти повторяет живописные приемы перовского «Последнего кабака у заставы». Более ранняя картина Прянишникова «Шутники. Гостиный двор в Москве» (1865) примыкает к ранним повествовательным жанрам Перова. Собравшиеся в рядах гостиного двора московские купцы забавляются шутовской пляской бедняка-чиновника, очевидно пообещав ему за это награду.
Написанная по следам постановки в Малом театре пьесы Островского «Шутники», картина Прянишникова выдает свою зависимость от приемов театральной режиссуры, влияние которой вообще очень сильно в искусстве 60-х годов. На этом пути живопись порой оказывалась в плену назидательной демонстративности, которая в театре бывает оправдана условностью сценического пространства, но в живописи вступала в противоречие с системой жизнеподобнл, призванной уверить зрителя, что изображается факт, взятый «из жизни», списанный с натуры, а не предумышленно сочиненный. В этом отношении картина «Шутники» выгодно отличается от многих других произведений 60-х годов, например от картины В. В. Пукирева «Неравный брак» (1862), где главные лица представляют собой персонификации добродетели и порока с непременным героем-резонером в образе гневного молодого человека (справа) почти на манер классицистических постановок, что выдает зависимость этого произведения Пукирева от традиционных методов академической живописи.
Многие жанристы 60-х годов учились на произведениях Федотова, особенно мастерству занимательного изобразительного рассказа. Картина А. Л. Юшанова «Проводы начальника» (1864) воскрешает лучшие черты федотовской школы. Демонстрируя развивающееся действие, художник тонко фиксирует в нем тот наиболее выигрышный, согласующийся с природной неподвижностью живописного образа момент, когда, как в знаменитой «немой сцене» гоголевского «Ревизора», свойства характеров и все тайные мотивы человеческого поведения вдруг отпечатываются вовне, обретают зримое пантомимическое воплощение, более красноречивое, чем произносимые при этом слова. Контрастное сопоставление ритмического рисунка поз, статическая фиксиро-ванность жеста и остановившихся улыбок, превращенных в гримасы, создают впечатление искусственного, фальшивого веселья людей — марионеток чиновничьего ритуала. В большинстве своем жанристы использовали опыт Федотова 40-х годов — периода создания сатирических произведений. Лишь картины Перова второй половины 60-х годов и живописными своими качествами, и ощущением потерянности и одиночества человека в мире перекликаются с картиной «Анкор, еще анкор!».
Однако в русском искусстве 60-х годов есть художник Л. И. Соломаткин (1837-- 1883), воссоединяющий, часто в рамках одного произведения, обе стороны федо-товского творчества. Особенно красноречива в этом плане картина «Свадьба», написанная в 1872 г., но всем своим духом и строем принадлежащая 60-м годам. Федотов — комедиограф, автор «Разборчивой невесты» и «Сватовства майора» — словно отражен здесь в зеркале поздних его картин «Игроки» и «Анкор». Вся сцена поздравления молодых превращена в зловещую фантасмагорию, в парад гротескных масок.
Одно из наиболее известных и типичных именно для 60-х годов произведений Соломаткина — картина «Славильщики-городовые», существующая во множестве авторских повторений. Изображается нашествие в купеческий дом городовых, с утра всполошивших ревом рождественского канона весь дом. Прислуга затыкает уши. Невозмутимый купец, преисполненный сознания, что «так надо», шурша кредитками, роется в кошельке, разыскивая мелкую монету. Один из «певцов» — долговязый, вытянувший шею, опустивший руку в карман и скосивший глаза на стоящего спиной купца,-- имеет вид только что совершившего кражу карманного воришки; другой — грузный и тупой, свирепо насупил брови, вытаращил глаза и вобрал голову в плечи так, словно он нарочно по злоумышлению решил напугать своим видом и ревом честной люд. Приемы сатирического гротеска у Соломаткина имеют много общего с языком изобразительных метафор и гипербол, свойственным лубочным картинкам и ярмарочным шутовским представлениям.
Центральная для всего искусства 60-х годов тема — тема обесценивания всех ценностей жизни, где все — от религии до семейных уз — стало предметом корысти, коверкающей человеческие отношения.
План
Введение
1. Духовные и художественные истоки Серебряного века
2. Своеобразие русской живописи конца XIX-- начала XX века
3. Художественные объединения и их роль в развитии живописи
Заключение
Литература
Введение
Мы, правим путь свой к солнцу, как Икар, Плащом ветров и пламени одеты.
(М. Волошин)
Систему духовной жизни, которая сформировалась и дала необыкновенно богатые плоды в конце XIX — начале XX вв., ча-сто обозначают романтическим термином «Серебряный век». По-мимо эмоциональной нагрузки, это выражение имеет определен-ное культурологическое содержание и хронологические рамки. В научное употребление его активно вводили критик С.К. Маков-ский, поэт Н.А. Оцуп, философ Н.А. Бердяев. Сергей Маковский, сын художника К.Е. Маковского, уже в эмиграции написал кни-гу «На Парнасе Серебряного века», которой было суждено стать самой известной книгой воспоминаний об этом времени.
Большинство исследователей относят к Серебряному веку период в 20-25 лет на рубеже Х1Х-ХХ вв. и начинают его с рядовых, на первый взгляд, культурных событий начала 90-х гг. В 1894 г. вышел первый «брюсовский» сборник поэтов- ' символистов; увидела сцену опера М.П. Мусоргского «Хован-щина»; начал свой творческий путь композитор-новатор А.Н. Скрябин. В 1898 г. в Петербурге было основано принципи-ально новое творческое объединение «Мир искусства», в Пари-же начались «русские сезоны» С.П. Дягилева.
Расцвет культуры Серебряного века приходится на 10-е гг. XX в., а его конец часто связывают с политическими и общественными катаклизмами 1917-1920 гг. Таким образом, наиболее широкие хронологические рамки Серебряного века: от середины 90-х гг. XIX в. до середины 20-х гг. XX в., то есть примерно 20-25 лет рубежа веков.
Какой же переломный момент пережила в этот период рус-ская культура, а с нею и русская живопись? Почему этот период получил такое поэтическое название, которое невольно возвращает нашу память к золотому веку пуш-кинского ренессанса? Ответы на эти вопросы до сих пор волнуют умы ученых, литераторов, искусствоведов. Это и обусловило актуальность темы нашего реферата.
Рубеж XIX--XX столетий — переломная эпоха для России. Экономические подъёмы и кризисы, проигранная русско-японская война 1904--1905 гг. и революция 1905--1907 гг., Первая мировая война 1914--1918 гг. и как след-ствие революции в феврале и октябре 1917г., свергшие монархию и власть буржуазии… Но в то же время наука, литература и искусство переживали небывалый расцвет.
В 1881 г. для широкой публики распахнулись двери частной картинной галереи известного купца и мецената Павла Михайловича Третьякова, в 1892 г. он передал её в дар Москве. В 1898 г. открылся Русский музей императора Александра III в Санкт-Петербурге. В 1912 г. по инициативе исто-рика Ивана Владимировича Цветаева (1847--1913) в Москве начал работу Музей изящных искусств (ныне Государственный Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина).
Реалисти-ческие традиции передвижников в живописи, их повествовательность и на-зидательный тон уходили в прошлое. Им на смену пришёл стиль модерн. Его легко узнать по гибким, текучим линиям в архитектуре, по символическим и иносказательным образам в скульптуре и живописи, по изощрённым шрифтам и орнаментам в графике.
Цель нашей работы — показать в тесной связи с историко-социальной проблематикой времени процессы развития живописи конца XIX — нач. XX вв.
Для достижения поставленной цели необходимо выполнить следующие эадачи:
— дать общую характеристику искусству концаXIX в.-нач. XX в.;
— охарактеризовать творчество ярких представителей живописи того времени;
— выяснить основные направления в изобразительном искусстве данного периода времени.
При написании реферата была использована книга Березовой Л.Г. «История русской культуры», где автор рассматривала основные проблемы истории развития культуры со времен древней Руси до наших дней. Автор этой монографии разделяет точку зрения, которая обсуждается в современной научной литературе. Она заключается в том, что культура рассматривается как несущая конструкция национальной истории.
Следующая книга которая была использована при работе над рефератом, «Отечественное искусство», автор Ильина Т.В. Эта монография посвящена истории изобразительного искусства. Автором была сделана попытка дать объективную правдивую картину развития отечественного искусства конца XIX начала XX века, рассказать о работах тех русских художников, имена которых трагедией исторического развития нашего общества были ввергнуты в небытие.
В своей статье Стернин Г.Ю. «Русская художественная культура второй половины XIX и начала XX века» попытался отобрать те произведения и наиболее ярко характеризовать то или иное направление мастера- художника, чтобы создать по возможности целостное представление об особенностях развития живописи отечественного искусства.
А так же в данной работе использованы труды искусствоведов Власова Р.И, Федорова-Давыдова А.А и др. по анализу творчества конкретных художников.
1. Духовные и художественные истоки Серебряного века
Ко-нец XIX в. стал для русской культуры важной точкой, момен-том поиска нового самосознания. С точки зрения общественно-политического и духовного развития казалось, что все замер-ло, затаилось в России. Об этом времени А.А. Блок написал пронзительные строки:
В те годы дальние, глухие
В сердцах царили сон и мгла.
Победоносцев над Россией
Простер совиные крыла.
Начало обновления кроется в глубинах национального са-мосознания, где совершались едва уловимые перемены в систе-ме ценностей, в представлениях о мире и человеке. Что же зре-ло в недрах культуры?
Стре-ла времени делает как бы прогиб, излом, узел. В конце столетия это ощущение «конца цикла», завершения культурного круга оказалось особенно сильным. Слова философа В.В. Розанова передают это ощущение тревоги: «И из точки исторического разрыва торчат безобразные углы, колющие шипы, вообще не-приятное и болезненное» Березовая Л.Г.История русской культуры.-М.,2002 -С.65. Состояние душевного дискомфорта ощутила вся культура конца XIX в.
Тенденции культуры рубежа веков иногда обозначают искусствоведы сло-вом «декаданс». Собственно, сам декаданс был всего лишь ху-дожественным симптомом состоянии национальной души в мо-мент «поворота веков». Его пессимизм был не столько отрица-нием прежнего культурного опыта, сколько поиском способов перехода к новому циклу. Следовало освободиться от исчерпав-шего себя наследия уходящего века. Отсюда впечатление о дес-труктивном, разрушительном характере русского декаденства.
С таким же успехом его можно считать отчаянным «наве-дением мостов» к неизвестному будущему. Декаданс предше-ствовал Серебряному веку не столько во времени, сколько в ми-роощущении, в художественной системе. Отрицая старое, он от-крыл дорогу поиску нового. Прежде всего это касается новых акцентов в системе жизненных ценностей.
В конце XIX в. человек впервые ощутил пугающую силу науки и власть техники. В повседневную жизнь вошли телефон и швейная ма-шинка, стальное перо и чернила, спички и керосин, электри-ческое освещение и двигатель внутреннего сгорания, паровоз, радио… Но наряду с этим были изобретены динамит, пулемет, дирижабль, аэроплан, отравляющие газы.
Поэтому, как считает Береговая, могущество техники наступающего XX в. делало отдельную человеческую жизнь слишком уязвимой и хрупкой. Ответной реакцией стало особое внимание культуры к индивидуальной человеческой душе. Обостренно личностное начало приходило в национальное самосознание через романы и философско-нравственные системы Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, а позже А.П. Чехова. Литература впервые по настоящему обратила вни-мание на внутреннюю жизнь души. Громко зазвучали темы се-мьи, любви, самоценности человеческой жизни.
Столь резко сменившиеся духовно-нравственные ценности декадентского периода означали начало раскрепощения куль-турного творчества. Серебряный век никогда бы не смог про-явиться таким мощным порывом к новому качеству русской культуры, если бы декадентство ограничилось отрицанием и ниспровержением кумиров. Декаданс строил новую душу в той же степени, что и разрушал, создавая почву Серебряного века — единый, нераздельный текст культуры. Власова Р.И. Константин Коровин. Творчество.- Л., 1970.-С.32.
Возрождение национальных художественных традиций. В самосознании людей конца XIX в. улавливался интерес к про-шлому, прежде всего, к своей собственной истории. Ощущение себя наследниками своей истории начиналось с Н.М. Карамзи-на. Но в конце века этот интерес получил развитую научную и материальную основу.
В конце XIX — начале XX в. русская икона «вышла» за круг предметов культа и стала рассматриваться как предмет ис-кусства. Первым научным собирателем и толкователем русской иконы по праву надо назвать попечителя переданной Москве Третьяковской галереи И.С. Остроухова. Под слоем позднейших «поновлений» и копоти Остроухов сумел увидеть целый мир древнерусской живописи. Дело в том, что олифа, которой по-крывали иконы для блеска, через 80-100 лет темнела настоль-ко, что на иконе писали новое изображение. В результате в XIX в. в России все иконы, датируемые ранее XVIII в., были прочно скрыты несколькими слоями краски.
В 900-е гг. реставраторам удалось расчистить первые ико-ны. Яркость красок древних мастеров потрясла ценителей искус-ства. В 1904 г. из-под нескольких слоев позднейших записей была открыта «Троица» А. Рублева, которая была скрыта от цените-лей по меньшей мере триста лет. Вся культура XVIII--XIX вв. развивалась почти без знания собственного древнерусского на-следства. Икона и весь опыт русской художественной школы ста-ли одним из важных истоков новой культуры Серебряного века.
В конце XIX века началось серьезное изучение русской ста-рины. Было опубликовано шеститомное собрание рисунков рус-ского оружия, костюма, церковной утвари — «Древности рос-сийского государства». Этим изданием пользовались в Строга-новском училище, готовившем художников, мастера фирмы Фаберже, многие живописцы. В Москве вышли научные изда-ния: «История русского орнамента», «История русского костю-ма» и другие. Открытым музеем стала Оружейная палата в Кремле. Были предприняты первые научно-реставрационные работы в Киево-Печерской лавре, в Троице-Сергиевском монас-тыре, в Ипатьевском монастыре в Костроме. Началось изучение истории провинциальных усадеб, в губерниях развернули ра-боту краеведческие музеи.
На основе осмысления прежних художественных традиций в России начал формироваться новый художественный стиль — мо-дерн. Исходной характеристикой нового стиля стал ретроспективизм, то есть осмысление культуры прошлых веков современным человеком. Символизм в интеллектуальных сферах культуры и модерн в художественных областях имели общую мировоззрен-ческую основу, одинаковые взгляды на задачи творчества и общий интерес к прошлому культурному опыту. Как и символизм, стиль модерн был общим для всей европейской культуры. Сам термин «модерн» пошел от названия издаваемого тогда в Брюсселе жур-нала «Современное искусство». На его страни-цах появился и термин-- новое ис-кусство.
Модерн и символизм Серебряного века формировались как сложный синтетический стиль, даже скорее сплав различных стилей с принципиальной открытостью к культурному насле-дию всех времен и народов. Это было не просто соединение, в. чувственное переживание культурной истории человечества с точки зрения современного человека. В этом отношении при всем своем ретроспективизме модерн был подлин-но новаторским стилем.
Изысканный модерн начала Серебряного века был вытеснен новыми течениями: конст-руктивизмом, кубизмом и т. д. Искусство авангарда демонстра-тивно противопоставило поиску «смыслов и символов» конст-руктивную ясность линий и объемов, прагматизм цветового ре-шения. С авангардом связан второй период Серебряного века русской культуры. На его формирование, помимо прочего, по-влияли политические и общественные события в России и Ев-ропе: революции, мировая и гражданская войны, эмиграция, гонения, забвение. Русский авангард созрел в атмосфере нарас-тания катастрофических ожиданий в предвоенном и предрево-люционном обществе, он впитал ужас войны и романтику рево-люции. Эти обстоятельства определили исходную характерис-тику русского авангарда — его безоглядную устремленность в будущее.
«Великая утопия» русского авангарда. Движение авангар-дистов началось в 1910 г. с получившей скандальную извест-ность выставки «Бубновый валет». Организовать выставку по-могли поэты-авангардисты братья Бурлюки, а вызывающее на-звание придумал один из «бунтарей» Московского училища живописи М.Ф. Ларионов. На ней были представлены работы русских художников, аналогичных европейским кубистам. Объединившись, художники устраивали совместные выставки до 1917 г. Ядро «бубнововалетцев» составили П.П. Кончалов-ский, И.И. Машков, А.В. Лентулов, А.В. Куприн, Р.Р. Фальк. Но через выставки этого объединения так или иначе прошли все русские авангардисты, за исключением, пожалуй, одного — петербуржца П.Н. Филонова.
Тогда же в отчете с выставки А.Н. Бенуа впервые употре-бил термин «авангард». Она действительно поразила не только зрителей, но и художников, поскольку на фоне экстравагант-ных «бубнововалетцев» художники «Мира искусства» смотре-лись академистами-консерваторами. Представленные работы П.П. Кончаловского, И.И. Машкова, Р.Р. Фалька, Н.С. Гонча-ровой и других будоражили мысль и чувство, давали иной об-раз мира. Картины акцентировали жадное, материальное ощу-щение мира: интенсивность цвета, густота и небрежность маз-ка, утрированная объемность предметов. Художники были очень разные, но их объединял один принцип — безудержное новаторство. Этот принцип и сформировал новое художествен-ное направление.
Последователь Сезанна, Петр Кончаловский причудливо соединял в картинах живую и неживую материю. Его «Портрет Якулова» — смешение яркого, почти живого интерьера и непод-вижно сидящего человека, похожего на истукана. Некоторые искусствоведы сравнивают его манеру сочетать яркие краски и упругость письма со стихотворной манерой В.В. Маяковского. Густая энергичная зелень на картинах Р.Р. Фалька из его «Крымской серии» и демонстративная вещественность «Синих слив» И.И. Машкова показывают особую любовь раннего аван-гарда к предметному миру, которая доходила до любования, наслаждения им. Искусствоведы отмечают особый «машковс-кий звон» у металлической посуды на картинах художника.
В работах интереснейшего художника «Бубнового валета» А.В. Лентулова авангард выходит на грань беспредметного искусства. Парижские друзья называли его футуристом Изобретенное им в картинах «граненое» пространство, ликующая цветовая гамма создают впечатление драгоценных и сияющих изделий («Василий Блаженный», «Москва» — 1913). |
«Бунт» авангардистов против «академизма» модерна вызвал их движение к использованию традиций народного прими-тива, особое внимание к «стилю вывески», народного лубка, уличного действа. Самые большие бунтари в «Бубновом вале-те» М.В. Ларионов и его жена Н.С. Гончарова стремились к еще большему новаторству — выходу за пределы предметного изоб-ражения в живописи. Рамки «бубнововалетцев» для них стали тесны. В 1912-1914 гг. они организовали несколько скандаль-ных выставок с характерными названиями: «Ослиный хвост»,«Мишень» и др.
Участники этих выставок, в первую очередь, сами; М.В. Ларионов и Н.С. Гончарова, делали акцент на примитив.; Парадокс авангардизма заключался в том, что в стремлении к; новизне художники использовали традиционные элементы из; родной культуры: городецкую роспись, яркость майданской де-ревянной посуды, линии хохломы и палеха, икону, народный, лубок, городскую вывеску, рекламу. Вследствие тяготения к первозданности и естественности народного искусства М.В. Ларионова, Н.С. Гончарову и их друзей иногда называли «русски-ми пуристами» (пуризм — идея нравственной чистоты).
Поиски нового стиля, однако, дали различные результаты. Н.С. Гончарова считала очень важным вхождение восточных мо-тивов в русскую культуру и сама работала в этом направлении. Она изобрела название своего стиля: «всёчество» и утвержда-ла, что может написать один и тот же предмет каким угодно стилем. И действительно, ее картины удивительно разнообраз-ны. При своем легендарном трудолюбии на выставке 1913г. она показала 773 картины. Среди них были и примитивистские «Бабы с граблями», и тонкая ретроспекция древнерусского ис-кусства «Иконописные мотивы», и загадочная «Испанка», и конструктивистский «Аэроплан над поездом». М.И. Цветаева определяла художницу словами «дар и труд». Гончарова офор-мляла прославленную дягилевскую постановку балета Стравин-ского «Золотой петушок».
М.В. Ларионов известен как изобретатель «лучизма», сти-ля, который был выходом авангардного искусства за грань пред-метного мира. Художник называл свой стиль «саморазвитием линейного ритма вещей. Его «лучистые» пейзажи подлинно оригинальны и относятся к новому варианту авангардизма — беспредметному искусству или абстракционизму. М. Ларионов с увлечением оформлял скандальные сборники таких же аван-гардистов в поэзии — своих друзей поэтов-футуристов Круче-ных, Бурлюка.
Смысл и судьба русского авангарда. Выставки «Ослиного хвоста» и поиски М.В. Ларионова и П.С. Гончаровой означали развитие русского авангарда по принципу «веера», то есть со-здание многих вариантов новаторства. Уже в 10-е гг. в чрезвы-чайном разнообразии направлений авангардизма наметилось три преобладающих направления новаторских поисков. Ни одно из них не было завершено, поэтому обозначим их условно.
1. Экспрессионистское направление авангарда делало ак-цент на особую яркость впечатления, экспрессию и де-коративность художественного языка. Наиболее пока-зательна живопись очень «радостного» художника — М.З. Шагала.
2. Путь к беспредметности через кубизм — максимальное выявление объема предмета, его материальной струк-туры. В этой манере писал К. С. Малевич.
3. Выявление линейной конструкции мира, технизация художественных образов. Показательно конструкти-вистское творчество В.В. Кандинского, В.Е. Татлина. у Русский авангард составил отдельную и славную страницу европейской живописи. Направление, которое отвергало про-шлый опыт, сохранило ту же страстность чувств, любовь к
Экспрессионизм — (от лат. Ехргеззю — выражение) — художествен-ное направление, которое ориентируется на сильные чувства, контраст-ное видение мира, предельную выразительность художественного языка насыщенным цветам и мечтательность, что отличают русскую культуру в целом.
Эта «русскость» проступает даже у самого «европейского» авангардиста Василия Кандинского, которого можно назвать одновременно русским и немецким художником. Кандинский руководил в Германии объединением «Синий всадник», много работал за границей. Пик его творчества пришел на 1913-1914 гг., когда он написал несколько книг по теории новой жи-вописи («Ступени. Текст художника»). Собственный путь к бес-предметности выражен формулой: «зашифровать предметную среду, а затем порвать с ней». Он так и поступает. Его работы «Лодки» и «Озеро» — это зашифрованная, едва угадываемая природная среда, а его многочисленные «Композиции» и «Им-провизации» — уже свобода от нее.
Беспредметность в развитии живописи отражала нарастав-ший хаос в индивидуальной и национальной самоидентификации. Вызревание национальной идеи оставалось за горизонтом, а ощу-щение несущегося вихревого времени, смешение предметов, чувств, идей, предчувствие катастрофы — в настоящем бытии.
Это странное на первый взгляд смешение предметности и ирреальности мира мы видим в наивных картинах М.З. Шага-ла, в жесткой энергетике К.С. Малевича. Не случайным было и увлечение П.Н. Филонова идеями одного из самых загадочных русских философов Н.Ф. Федорова (пра-люди, пра-земля, судь-ба, рок). В.В. Кандинский занимался индийской философией, интересовался идеями Е. Блаватской. Художники-абстракцио-нисты увлекались всем диапазоном народного искусства: рус-скими игрушками, африканскими масками и культами, скуль-птурами острова Пасхи.
Заметное влияние на русский авангард 10-20-х гг. оказа-ли увлечение техническими возможностями человечества и ре-волюционный романтизм в предчувствии нового мира. Это был образ наступающего XX в. с его машинной психологией, линей-ной пластикой индустриализма. На выставке с математическим названием «0.10» Малевич выставил поразивший всех «Черный квадрат».
Безусловно, здесь присутствовал и момент скандала — ведь по богемным «правилам игры» можно было заявить о себе толь-ко через шок. Но не случайно один из его «квадратов» украша-ет могилу знаменитого новатора. Малевич сделал шаг к полно-му «алогизму» искусства. В своем «Манифесте» 1915г. он объяс-няет свое открытие.
. Комментируя свой «Черный квадрат», Малевич утверж-дал, что «когда исчезнет привычка сознания видеть в карти-нах изображение… только тогда мы увидим чисто живописное произведением. По его мнению, только «трусость и слабость» человеческого сознания привязывают нас всех — «от дикаря до академика» — к предметному миру.
Итак, русская живопись в своей страсти дойти до последне-го «кирпичика», до последнего атома в познании бытия достиг-ла дна. Ведь «Черный квадрат» К.С. Малевича — это дно, фи-нал самопознания. Черный цвет — вообще не цвет, это могила всех цветов и одновременно возможность их возрождения из-под черной поверхности. Новая культура должна была познать мир до конца, разрушив все условности и мифы сознания. Пол-ное обнажение души — для принятия новой души будущего. Пафосная футуристическая устремленность Малевича сделала его художественный эксперимент бессмертным. Эксперимент смысловой перекодировки мира, романтический порыв в буду-щее питал не только живопись. Это была общая тенденция рус-ской культуры накануне грозных событий национального раз-лома 1917-1920 гг..
Свой «черный квадрат» появился и в других сферах куль-туры этого времени. Летом 1913 г. состоялся съезд футуристов, на котором был создан новый театр «Будетлянин». Даже в его названии слышится устремленность в будущее. Физическое изображение «черного квадрата» появлялось на сцене театра в постановке авангардистской оперы «Победа над солнцем», в которой прославлялась победа машин над природной стихией.
Русскому авангарду не повезло в искусствоведческой лите-ратуре. Он представлялся то уродливым карликом, то пугаю-щим великаном в русской живописи. Какое бы эстетическое впечатление на каждого из нас ни производили удивительные картины художников этого направления, скандально-авангард-ными они были для своих современников, а для нас они — ис-тория русской культуры на одном из сложнейших витков ее развития. Это о них в 1912 г. пророчески писал А.Н. Бенуа, что «нынешние страшилы» со временем «станут классиками». И с этой точки зрения, авангард — форма национального само-сознания (самоидентификации) перед лицом нового века.
Ключевые понятия
Авангардизм --условное название для всех новейших, эксперименталь-ных взглядов и течений в искусстве, которые выше всего ставят поиск нового. Авангард --термин, закрепившийся за новаторским течением 1910-1920-х гг. (футуризм, кубизм, кубофутуризм, примитивизм, супрематизм, конструкти-визм, абстракционизм и т.п.).
Модерн — художественный стиль в Европе и России на рубеже Х1Х-ХХ вв. Искусство модерна состоит из нескольких стилевых направлений, в основе которых лежало стремление обобщить и переосмыслить эстетический опыт человечества. По этой причине модерн часто возникал как ретроспекция какой-либо прежней культурной традиции (неоготика, неорусский стиль, нео-классика и т.п.).
Урбанизм — (с латинского — городской) — процесс сосредоточе-ния населения, промышленности и культуры в крупных городах; присущий круп-ному городу. Сопровождается появлением урбанистической массовой культуры.
2. Своеобразие русской живописи конца XIX-- начала XX века
С кризисом народнического движения, в 90-е годы, «аналити-ческий метод реализма XIX в.» Лапшина Н. «Мир искусства». Очерки истории и творческой прак-тики. М., 1977.- С.86., как его называют в отечественной науке, себя изживает. Многие из художников-передвижников ис-пытывали творческий упадок, ушли в «мелкотемье» Турчин В. С. Эпоха романтизма в России. М., 1981.-С.90 развлекательной жанровой картины. Традиции Перова сохранялись более всего в Московском училище живописи, ваяния и зодчества благодаря преподавательской деятельности таких художников, как С. В. Ива-нов, К.А. Коровин, В.А. Серов и др.
Ильина Т.В. считает, что в этот сложный период для страны, для живописцев рубежа веков стали свойственны иные способы вы-ражения, иные формы художественного творчества — в образах противоречивых, усложненных и отобража-ющих современность без иллюстративности и повествовательности. Художники мучительно ищут гармонию и красоту в мире, который в основе своей чужд и гармонии, и красоте. Вот почему свою миссию многие видели в воспитании чувства прекрасного. Это время «ка-нунов», ожидания перемен в общественной жизни породило мно-жество течений, объединений, группировок, столкновение разных мировоззрений и вкусов. Но оно породило также универсализм целого поколения художников, выступивших после «классических» передвижников. Достаточно назвать только имена В.А. Серова и М.А. Врубеля. Сарабьянов Д.В. История русского искусства второй половины XIX в. М., 1989.- С.100
.Искусствоведы отмечают, что в 90-х годах развивается жанровая живопись, но развивается она несколько иначе. Так, по-новому раскрывается кресть-янская тема. Раскол в сельской общине подчеркнуто обличительно изображает Сергей Алексеевич Коровин (1858--1908) в картине «На миру» (1893, ГТГ). Безысходность существования в тяжелом изну-ряющем труде сумел показать Абрам Ефимович Архипов (1862-- 1930) в картине «Прачки» (1901, ГТГ). Он достиг этого в большой степени благодаря новым живописным находкам, по-новому поня-тым возможностям цвета и светаТам же,C.101..
Недоговоренность; «подтекст», удачно найденная выразитель-ная деталь делают еще трагичнее картину Сергея Васильевича Иванова (1864--1910) «В дороге. Смерть переселенца» (1889, ГТГ). Торчащие, как воздетые в крике, оглобли драматизируют действие значительно больше, чем изображенный на переднем плане мертвец или воющая над ним баба. Иванову принадлежит одно из произве-дений, посвященных революции 1905 г.,--«Расстрел». Импресси-онистический прием «частичной композиции», как бы случайно выхваченного кадра сохранен и здесь: лишь намечена линия домов, шеренга солдат, группа демонстрантов, а на переднем плане, на освещенной солнцем площади, фигура убитого и бегущей от вы-стрелов собаки. Для Иванова характерны резкие светотеневые контрасты, выразительный контур предметов, известная плоско-стность изображения. Язык его лапидарен.
В 90-х годах XIX в. в искусство входит художник, который главным героем своих произведений делает рабочего. В 1894 г. появляется картина Н.А. Касаткина (1859--1930) «Шахтерка» (ГТГ), в 1895 г.--«Углекопы. Смена»,. С. В. Иванов. «В дороге»,. «Смерть переселенца.» 1889 1ТГ 237
На рубеже веков несколько иной путь развития, чем у Сурикова, намечается в исторической теме. Так, например, Андрей Петрович Рябушкин (1861--1904) работает скорее в историко-бытовом, чем чисто историческом жанре. «Русские женщины XVII столетия в церкви» (1899, ГТГ), «Свадебный поезд в Москве. XVII столетие» (1901, ГТГ), «Едут. (Народ московский во время въезда иностран-ного посольства в Москву в конце XVII века)» (1901, ГРМ), «Московская улица XVII века в праздничный день» (1895, ГРМ) и пр.--это бытовые сцены из жизни Москвы XVII столетия. Рябушкина особенно привлекал этот век, с его пряничной нарядностью, полихромией, узорочьем. Художник эстетски любуется ушедшим миром XVII в., что приводит к тонкой стилизации, далекой от монументализма Сурикова и его оценок исторических событий.
Еще большее внимание уделяет пейзажу в своих исторических композициях Аполлинарий Михайлович Васнецов (1856--1933). Его любимой темой также является XVII век, но не бытовые сцены, а архитектура Москвы. («Улица в Китай-городе. Начало XVII века», 1900, ГРМ). Картина «Москва конца XVII столетия. На рассвете у Воскресенских ворот» (1900, ГТГ), возможно, была навеяна вступ-лением к опере Мусоргского «Хованщина», эскизы декораций к которой незадолго до этого исполнил Васнецов.
Новый тип картины, в которой совершенно по-особому освоены и переложены на язык современного искусства фольклорные худо-жественные традиции, создал Филипп Андреевич Малявин (1869--1940), в юности занимавшийся в Афонском монастыре иконописью, а затем учившийся в Академии художеств у Репина. Его образы «баб» и «девок» имеют некое символическое значение — здоровой почвенной Руси. Картины его всегда экспрессивны, и хотя это, как правило, станковые произведения, но они получают под кистью художника монументально-декоративную трактовку. «Смех» (1899, Музей современного искусства, Венеция), «Вихрь» (1906, ГТГ) — это реалистическое изображение крестьянских девушек, заразитель-но звонко смеющихся или безудержно несущихся в хороводе, но это реализм иной, чем во второй половине века. Живопись разма-шистая, эскизная, с фактурным мазком, формы обобщены, про-странственная глубина отсутствует, фигуры, как правило, расположены на переднем плане и заполняют весь холст. Лебедев Г.Е. Русская книжная иллюстрация XIX века. М., 1952.-С.60.
Малявин соединял в своей живописи экспрессивный декоративизм с реалистической верностью натуре.
К теме Древней Руси, как и ряд мастеров до него, обращается Михаил Васильевич Нестеров (1862--1942), но образ Руси предстает в картинах художника как некий идеальный, почти зачарованный мир, находящийся в гармонии с природой, но навек исчезнувший подобно легендарному граду Китежу. Это острое ощущение приро-ды, восторг перед миром, перед каждым деревом и травинкой особенно ярко выражены в одном из самых известных произведений Нестерова дореволюционного периода — «Видение отроку Варфо-ломею» (1889--1890, ГТГ).
До обращения к образу Сергия Радонежского Нестеров уже высказал интерес к теме Древней Руси такими произведениями, как «Христова невеста» (1887, местонахождение неизвестно), «Пустын-ник» (1888, ГРМ; 1888--1889, ГТГ), создав образы высокой одухот-воренности и тихой созерцательности. Самому Сергию Радонежскому он посвятил еще несколько произведений («Юность преподобного Сергия», 1892--1897, ГТГ; триптих «Труды преподоб-ного Сергия», 1896--1897, ГТГ; «Сергий Радонежский», 1891--1899, ГРМ).
В стремлении же художника к плоскостной трактовке композиции, нарядности, орнаментальности, утонченной изысканности пласти-ческих ритмов проявилось несомненное влияние модерна.
Стилизация, в целом столь характерная для этого времени, в большой степени коснулась и станковых произведений Нестерова. Это можно наблюдать в одном из лучших полотен, посвященных женской судьбе,--«Великий постриг» (1898, ГРМ): нарочито пло-скостные фигуры монахинь, «черниц» и «белиц», обобщенные силуэты, как бы замедленный ритуальный ритм светлых и темных пятен --фигур и пейзажа с его светлыми березами и почти черными елями. И как всегда у Нестерова, пейзаж играет одну из главных ролей. Собственно пейзажный жанр развивается в конце XIX столетия также по-новому. Левитан, по сути, завершил искания пере-движников в пейзаже. Новое слово на рубеже веков предстояло сказать К.А. Коровину, В.А. Серову и М.А. Врубелю.
Уже в ранних пейзажах Константина Алексеевича Коровина (1861--1939) решаются чисто живописные проблемы--написать серое на белом, черное на белом, серое на сером. «Концепционный» пейзаж (термин М.М. Алленова), такой, как саврасовский или левитановский, его не интересует.
Для блестящего колориста Коровина мир пред-ставляется «буйством кра-сок». Щедро одаренный от природы, Коровин зани-мался и портретом, и на-тюрмортом, но не будет ошибкой сказать, что лю-бимым его жанром оста-вался пейзаж. Он принес в искусство прочные реали-стические традиции своих учителей из Московского училища живописи, вая-ния и зодчества--Савра-сова и Поленова, но у него другой взгляд на мир, он ставит другие задачи.
Щедрый живописный дар Коровина блистательно проявился в театрально-декорационной живописи. Как театральный живописец он работал для абрамцевского театра (и Мамонтов едва ли не первый оценил его как театрального художника), для Московского Худо-жественного театра, для Московской частной русской оперы, где началась его дружба с Шаляпиным, длившаяся всю жизнь, для дягилевской антрепризы. Коровин поднял театральную декорацию и значение художника в театре на новую ступень, он произвел целый переворот в понимании роли художника в театре и имел большое влияние на современников своими красочными, «зрелищными» декорациями, выявляющими самое суть музыкального спектакля.
Одним из самых крупных художников, новатором русской жи-вописи на рубеже веков по мнению Стернина Г.Ю., явился Валентин Александрович Серов (1865--1911). Его «Девочка с персиками» (портрет Веруши Мамон-товой, 1887, ГТГ) и «Девушка, освещенная солнцем» (портрет Маши Симанович, 1888, ГТГ) --целый этап в русской живописи. Серов воспитывался в среде выдающихся деятелей русской музыкальной культуры (отец--известный композитор, мать--пианистка), учился у Репина и Чистякова, изучал лучшие музейные собрания Европы и по возвращении из-за границы вошел в среду абрамцев-ского кружка.
Образы Веры Мамонто-вой и Маши Симанович пронизаны ощущением радости жизни, светлого чувства бытия, яркой победной юности. Это достигнуто «легкой» импрессионистической живописью, для которой столь свойствен «принцип случайного», лепкой формы динамичным, свободным мазком, создающим впечатление сложной световоздушной среды. Но в отличие от импрессионистов Серов никогда не растворяет предмет в этой среде так, чтобы он дематериализовался, его композиция никогда не теряет устойчивости, массы всегда находятся в равновесии. А главное, он не теряет цельной обобщен-ной характеристики модели. Русская жанровая живопись XIX — начала XX века. Очерки. М., 2004 -С.28.
Серов часто пишет представителей художественной интеллиген-ции: писателей, артистов, художников (портреты К. Коровина, 1891, ГТГ; Левитана, 1893, ГТГ; Ермоловой, 1905, ГТГ). Все они разные, всех он интерпретирует глубоко индивидуально, но на всех них лежит свет интеллектуальной исключительности и вдохновенной творческой жизни. Античную колонну, вернее, классическую ста-тую напоминает фигура Ермоловой, что еще более усиливается вертикальным форматом холста. Но главным остается лицо — красивое, гордое, отрешенное от всего мелочного и суетного. Ко-лорит решен всего на сочетании двух цветов: черного и серого, но во множестве оттенков. Эта правда образа, созданная не повество-вательными, а чисто живописными средствами, соответствовала самой личности Ермоловой, которая своей сдержанной, но глубоко проникновенной игрой потрясала молодежь в бурные годы начала XX столетия.
Портрет Ермоловой парадный. Но Серов такой великий мастер, что, избирая иную модель, в этом же жанре парадного портрета, по сути, при тех же выразительных средствах умел создать образ совсем иного характера. Так, в портрете княгини Орловой (1910--1911," ГРМ) утрирование некоторых деталей (огромная шляпа, слишком длинная спина, острый угол колена), подчеркнутое внимание к роскоши интерьера, переданного лишь фрагментарно, как выхва-ченный кадр (часть стула, картины, угол стола), позволяют мастеру создать почти гротескный образ высокомерной аристократки. Но та же гротескность в его знаменитом «Петре I» (1907, ГТГ) (Петр в картине просто гигантского роста), позволяющая Серову изобразить стремительное движение царя и нелепо поспешающих за ним придворных, приводит к образу не ироническому, как в портрете Орловой, а символическому, передающему смысл целой эпохи. Художник восхищается неординарностью своего героя.
Портрет, пейзаж, натюрморт, бытовая, историческая картина; масло, гуашь, темпера, уголь--трудно найти и живописные, и графические жанры, в которых бы не работал Серов, и материалы, которые бы он не использовал.
Особая тема в творчестве Серова --крестьянская. В его кресть-янском жанре нет передвижнической социальной заостренности, но есть ощущение красоты и гармоничности крестьянского быта, восхищение здоровой красотой русского народа («В деревне. Баба с лошадью»,, пастель, 1898, ГТГ). Особенно изысканны зимние пейзажи с их серебристо-жемчужной гаммой красок. Совершенно по-своему Серов трактовал историческую тему:
«царские охоты» с увеселительными прогулками Елизаветы и Ека-терины II переданы художником именно нового времени, иронич-ным, но и неизменно восхищающимся красотой быта XVIII в. Интерес к XVIII веку возник у Серова под влиянием «Мира искусства» и в связи с работой над изданием «Истории великокня-жеской, царской и императорской охоты на Руси».
Трудно сразу поверить, что портрет Веруши Мамонтовой и «Похищение Европы» писал один и тот же мастер, столь многогра-нен Серов в своей эволюции от импрессионистической достовер-ности портретов и пейзажей 80--90-х годов к модерну в исторических мотивах и композициях из античной мифологии.
Творческий путь Михаила Александровича Врубеля (1856-- 1910) был более прямым, хотя при этом и необычайно сложным. До Академии художеств (1880) Врубель окончил юридический фа-культет Петербургского университета. В 1884 г. он едет в Киев руководить реставрацией фресок в Кирилловской церкви и сам создает несколько монументальных композиций. Он делает аква-рельные эскизы росписей Владимирского собора. Эскизы не были перенесены на стены, поскольку заказчик был напуган их некано-ничностью и экспрессивностью.
В 90-е годы, когда художник обосновывается в Москве, скла-дывается полный таинственности и почти демонической силы стиль письма Врубеля, который не спутаешь ни с каким другим. Он лепит форму как мозаику, из острых «граненых» кусков разного цвета, как бы светящихся изнутри («Девочка на фоне персидского ковра», 1886, МРИ; «Гадалка», 1895, ГТГ). Цветовые сочетания не отражают реальности отношения цвета, а имеют символическое значение. Натура не имеет над Врубелем никакой власти. Он знает ее, пре-красно владеет ею, но творит свой собственный фантастиче-ский мир, мало похожий на ре-альность. В этом смысле Врубель антиподен импрессионистам (про которых не случайно сказа-но, что они то же, что натурали-сты в литературе), ибо он никак не стремится к фиксации непос-редственного впечатления от действительности. Он тяготеет к литературным сюжетам, которые толкует отвлеченно, стремясь со-здать образы вечные, огромной духовной мощи. Так, взявшись за иллюстрации к «Демону», он скоро отходит от принципа прямого иллюстрирования («Пляска Тамары», «Не плачь дитя, не плачь напрасно», «Тамара в гробу» и пр.) и уже в этом же 1890 году создает своего «Демона сидящего» --произведение, по сути, бессюжетное, но образ вечный, как и образы Мефистофеля, Фауста, Дон Жуана. Образ Демона --центральный образ всего творчества Врубеля, его основная тема. В 1899 г. он пишет «Демона летящего», в 1902 г.-- «Демона поверженного». Демон Врубеля — существо прежде всего страдающее. Страдание в нем превалирует над злом, и в этом особенность национально-русской трактовки образа. Современни-ки, как справедливо замечено, видели в его «Демонах» символ судьбы интеллигента--романтика, пытающегося бунтарски вы-рваться из лишенной гармонии реальности в ирреальный мир мечты, но повергаемого в грубую действительность земного. Этот трагизм художественного мироощущения определяет и портретные характеристики Врубеля: душевный разлад, надлом в его автопорт-ретах, настороженность, почти испуг, но и величавую силу, мону-ментальность--в портрете С. Мамонтова (1897, ГТГ), смятение, тревогу --в сказочном образе «Царевны-Лебедь» (1900, ГТГ), даже в его праздничных по замыслу и задаче декоративных панно «Ис-пания» (1894, ГТГ) и «Венеция» (1893, ГРМ), исполненных для особняка Е.Д. Дункер, отсутствуют покой и безмятежность. Врубель сам сформулировал свою задачу — «будить душу величавыми обра-зами от мелочей обыденности» Федоров-Давыдов А.А. И.И. Левитан. Жизнь и творчество. М., 1966.- С.56.
Самые зрелые свои живописные и графические произведения Врубель создал на рубеже веков — в жанре пейзажа, портрета, книжной иллюстрации. В организации и декоративно-плоскостной трактовке холста или листа, в соединении реального и фантастиче-ского, в приверженности к орнаментальным, ритмически сложным решениям в его произведениях этого периода все сильнее заявляют о себе черты модерна.
Как и К. Коровин, Врубель много работал в театре. Лучшие его декорации исполнены к операм Римского-Корсакова «Снегурочка», «Садко», «Сказка о царе Салтане» и другим на сцене Московской частной оперы, т. е. к тем произведениям, которые давали ему возможность «общения» с русским фольклором, сказкой, легендой.
Универсализм дарования, беспредельная фантазия, необычай-ная страстность в утверждении благородных идеалов отличают Врубеля от многих его современников.
Творчество Врубеля ярче других отразило противоречия и му-чительные метания рубежной эпохи. В день похорон Врубеля Бенуа говорил: «Жизнь Врубеля, какой она теперь отойдет в историю,-- дивная патетическая симфония, то есть полнейшая форма художе-ственного бытия. Будущие поколения… будут оглядываться на последние десятки лет XIX в., как на «эпоху Врубеля»… Именно в нем наше время выразилось в самое красивое и самое печальное, на что оно было способно»7.
С Врубелем мы входим в новое столетие, в эпоху «серебряного века», последнего периода культуры петербургской России, находя-щейся вне связи как с «идеологией революционаризма» (П. Сапро-нов), так и «с давно переставшими быть культурной силой самодержавием и государством». С началом века связан взлет русской философско-религиозной мысли, высочайший уровень поэзии (достаточно назвать Блока, Белого, Анненского, Гумилева, Георгия Иванова, Мандельштама, Ахматову, Цветаеву, Сологуба); драматического и музыкального театра, балета; «открытие» русского искусства XVIII века (Рокотов, Левицкий, Боровиковский), древ-нерусской иконописи; тончайший профессионализм живописи и графики самого начала столетия. Но «серебряный век» был бессилен перед надвигающимися трагическими событиями в шедшей к ре-волюционной катастрофе России, продолжая пребывать в «башне из слоновой кости» и в поэтике символизма.
Если творчество Врубеля можно соотнести с общим направле-нием символизма в искусстве и литературе, хотя, как всякий большой художник, он и разрушал границы направления, то Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов (1870--1905) --прямой выра-зитель живописного символизма и один из первых ретроспективистов в изобразительном искусстве порубежной России. Критики того времени даже называли его «мечтателем ретроспективизма». Умерший накануне первой русской революции, Борисов-Мусатов оказался совершенно глух к новым, стремительно врывающимся в жизнь настроениям. Его произведения — это элегическая грусть по старым опустевшим «дворянским гнездам» и гибнущим «вишневым садам», по прекрасным женщинам, одухотворенным, почти незем-ным, одетым в какие-то вневременные костюмы, не несущие внешних примет места и времени.
3. Художественные объединения и их роль в развитии живописи
«МИР ИСКУССТВА»
Художественное объединение «Мир искусства» заявило о себе выпуском одноимённого журнала на рубеже XIX--XX вв. Выход первого номера журнала «Мир искусства» в Петер-бурге в конце 1898 г. стал итогом десятилетнего общения группы жи-вописцев и графиков во главе с Александром Николаевичем Бенуа (1870-1960).
Основной целью художественного творчества объя-влялась красота, причём красота в субъективном понимании каждого мастера. Такое отношение к зада-чам искусства давало художнику абсолютную свободу в выборе тем, образов и выразительных средств, что для России было достаточно ново и необычно.
«Мир искусства» открыл для рус-ской публики немало интересных и неизвестных ей ранее явлений западной культуры, в частности фин-скую и скандинавскую живопись, английских художников-прерафаэ-литов и графика Обри Бёрдсли.
Отличительной особенностью художников «Мира искусства» была многогранность. Они занимались и живописью, и оформлением теат-ральных постановок, и декоративно-прикладным искусством. Однако важнейшее место в их наследии принадлежит графике.
Лучшие произведения Бенуа — графические; среди них особенно интересны иллюстрации к поэме А. С. Пушкина «Медный всадник» (1905--1922 гг.). Главным «героем» всего цикла стал Петербург: его ули-цы, каналы, архитектурные шедевры предстают то в холодной строгости тонких линий, то в драматическом контрасте ярких и тёмных пятен. В кульминационный момент траге-дии, когда Евгении бежит от скачу-щего за ним грозного исполина — памятника Петру, мастер рисует го-род тёмными, мрачными красками.
Творчеству Бенуа близка романтиче-ская идея противопоставления оди-нокого страдающего героя и мира, равнодушного к нему и этим убива-ющего его.
Оформление театральных спек-таклей — самая яркая страница в творчестве Льва Самуиловича Бакста (настоящая фамилия Розенберг;1866--1924). Наиболее интересные его работы связаны с оперными и балетными постановками «Русских сезонов» в Париже 1907--1914 гг. — своеобразного фестиваля русского искусства, организованного Дяги-левым. Бакст выполнил эскизы деко-раций и костюмов к опере «Сало-мея» Р. Штрауса, сюите «Шехеразада» Н. А. Римского-Корсакова, балету «Послеполуденный отдых фавна» на музыку К. Дебюсси и другим спек-таклям. Особенно замечательны эскизы костюмов, ставшие самосто-ятельными графическими произве-дениями. Художник моделировал костюм, ориентируясь на систему движений танцовщика, через ли-нии и цвет он стремился раскрыть рисунок танца и характер музыки. В его эскизах поражают острота видения образа, глубокое понима-ние природы балетных движений и удивительное изящество.
Одной из главных тем для многих мастеров «Мира искусства» стало обращение к прошлому, тоска по утраченному идеальному миру. Лю-бимой эпохой было XVIII столетие, и прежде всего период рококо. Ху-дожники не только пытались воскре-сить это время в своём творчестве — они привлекли внимание публики к подлинному искусству XVIII в., фак-тически заново открыв творчество французских живописцев Антуана Ватто и Оноре Фрагонара и своих соотечественников — Фёдора Рокотова и Дмитрия Левицкого.
С образами «галантного века» связаны работы Бенуа, в которых версальские дворцы и парки пред-ставлены как прекрасный и гармо-ничный, но покинутый людьми мир. Евгений Евгеньевич Лансере (1875---1946) предпочитал изображать кар-тины русской жизни XVIII в.
С особенной выразительностью мотивы рококо проявились в рабо-тах Константина Андреевича Сомо-ва (1869--1939). Он рано приоб-щился к истории искусства (отец художника был хранителем коллек-ций Эрмитажа). Закончив Акаде-мию художеств, молодой мастер стал великолепным знатоком старой живописи. Сомов блистательно ими-тировал её технику в своих карти-нах. Основной жанр его творчества можно было бы назвать вариациями на тему «галантной сцены». Действи-тельно, на полотнах художника словно вновь оживают персонажи Ватто — дамы в пышных платьях и париках, актёры комедии масок. Они кокетничают, флиртуют, поют серенады в аллеях парка, окружён-ные ласкающим сиянием предза-катного света.
Ностальгическое восхищение прошлым Сомову удалось особенно тонко выразить через женские об-разы. Знаменитая работа «Дама в го-лубом» (1897--1900 гг.) — портрет современницы мастера художницы Е. М. Мартыновой. Она одета по ста-ринной моде и изображена на фо-не поэтичного пейзажного парка. Манера живописи блестяще имити-рует стиль бидермейера. Но явная болезненность облика героини (Мар-тынова вскоре умерла от туберку-лёза) вызывает ощущение острой тоски, а идиллическая мягкость пейзажа кажется нереальной, суще-ствующей только в воображении художника.
Мстислав Валерианович Добужинский (1875--1957) сосредото-чил своё внимание главным образом на городском пейзаже. Его Петер-бург в отличие от Петербурга Бенуа лишён романтического ореола. Ху-дожник выбирает самые непривле-кательные, «серые» виды, показывая город как огромный механизм, уби-вающий душу человека.
Композиция картины «Человек в очках» («Портрет К. А. Сюннербер-га», 1905--1906 гг.) строится на про-тивопоставлении героя и города, который виден сквозь широкое окно. На первый взгляд пёстрый ряд домов и фигура человека с по-гружённым в тень лицом кажутся изолированными друг от друга. Но между этими двумя планами сущест-вует глубокая внутренняя связь. За яркостью красок выступает «механи-ческая» унылость городских домов. Герой отрешён, погружен в себя, в его в лице нет ничего, кроме устало-сти и опустошённости.
СОЮЗ РУССКИХ ХУДОЖНИКОВ
Союз русских художников — объе-динение, которое возникло в 1903 г. в Москве. Его ядро составляли Кон-стантин Юон, Абрам Архипов. Игорь Грабарь, Аркадий Рылов. Большую роль в появлении Союза сыграл «Мир искусства», хотя московские мастера во многом стремились про-тивопоставить себя петербуржцам. Они были далеки от символизма и связанных с ним идей. Их стиль со-единял реалистические традиции передвижников и опыт импрессио-низма в передаче воздуха и света. Находясь под некоторым влиянием творчества Константина Корови-на, который нередко участвовал в выставках Союза, эти художники тяготели к пейзажу и жанровой жи-вописи.
Наиболее интересным среди пей-зажистов был Константин Фёдоро-вич Юон (1875--1958). Лучше всего ему удавались лирические зимние пейзажи («Мартовское солнце», 1915 г.; «Зимнее солнце», 1916 г.), в которых он тонко передавал игру света на подтаявшем снеге, нежную голубизну неба. А в видах Троице-Сергиевой лавры (лучший из них написан в 1910 г.) контраст белого снега и ярких по цвету зданий, человеческих фигур приобрета-ет чисто декоративную красоту, сближающую эти работы с искусст-вом модерна.
Любопытными поисками отмече-но творчество Игоря Эммануиловича Грабаря (1871--1960). Его мягкий и поэтичный по настроению пейзаж «Февральская лазурь» (1904 г.) сви-детельствует о знакомстве художни-ка не только с импрессионизмом, но и с более поздними течениями во французской живописи. Стволы и ветви берёз, погружённых в сияние холодного зимнего солнца, написа-ны короткими мазками и напомина-ют технику пуантилистов. Та же манера видна и в превосходном на-тюрморте «Неприбранный стол» (1907 г.), в котором благодаря си-стеме рефлексов (цветных бликов) все предметы мастерски объедине-ны в колористическое целое. Очень эмоциональны пейзажи Аркадия Александровича Рылова (1870--1939), ученика А И. Куинджи. В картине «Зелёный шум» (1904 г.) листва, колышущаяся под порывом ветра, написана сочными размаши-стыми мазками, а уходящая вдаль па-норама кажется такой же яркой, как и передний план, что создаёт ощу-щение декоративности.
Художник Абрам Ефимович Архи-пов (1862--1930) учился у знамени-тых передвижников — В. Г. Перова и В. Д. Поленова. Его жанровым по-лотнам присущи и реалистическое содержание, и острая социальная направленность. Однако привлека-ют они не столько этим. сколько чи-сто живописными достоинствами. Такова картина «Прачки» (конец 90-х гг. XIX в.). Её композиция, включающая только малую часть помещения, построена совсем в ду-хе ранних работ Эдгара Дега на ту-же тему. Клубящийся пар растворя-ет контуры фигур и очертания лиц, а колорит, сочетающий приглушён-ные серые, жёлтые, коричневые исиреневые тона, удивительно богат оттенками.
Творчество мастеров Союза рус-ских художников при всём обаянии и высоком техническом уровне от-личалось довольно сильным консер-ватизмом. Крепкие реалистические корни никогда не позволяли жи-вописцам уйти в область поиска но-вых форм и выразительных средств. Возможно, поэтому многие члены Союза русских художников превос-ходно вписались в картину развития официального искусства советского периода, составив, однако, самую достойную его часть.
«ГОЛУБАЯ РОЗА»
В марте 1907 г. в Москве по инициа-тиве мецената, коллекционера и ху-дожника-любителя Николая Павло-вича Рябушинского (1877--1951) открылась выставка группы живопис-цев под названием «Голубая роза». Её основные участники — Павел Кузне-цов, Сергей Судейкин, Николай Сапу-нов, Мартирос Сарьян и другие — были выпускниками Московского училища живописи, ваяния и зодче-ства. В начале XX в. их объединило глубокое увлечение идеями символизма. Некоторые из них сотрудни-чали в московских символистских журналах «Весы» и «Золотое руно». Но самым сильным было влияние В. Э. Борисова-Мусатова. Именно от-талкиваясь от его живописного сти-ля, молодые художники-символисты определили главную задачу своего творчества: погружение в мир тон-чайших, неуловимых чувств, затаён-ных и сложных внутренних ощуще-ний, которые невозможно объяснить словами.
В отличие от других художест-венных группировок, для которых первая совместная выставка стано-вилась началом пути, для москов-ских символистов она оказалась итогом: вскоре после этого содру-жество начало распадаться. Однако стиль «Голубой розы» во многом определил дальнейшее творчество каждого из них.
Среди шестнадцати участников выставки особый интерес вызывает, несомненно, Павел Варфоломеевич Кузнецов (1878--1968). До начала 10-х гг. XX в. творчество художника было близко манере его учителя Борисова-Мусатова и французских символистов группы «Наби». Пейза-жи Кузнецова 1904--1905 гг., напри-мер «Фонтан», «Утро», выдержаны в холодных тонах: серо-голубом, блед-но-сиреневом. Очертания предме-тов расплывчаты, изображение про-странства тяготеет к декоративной условности. Огромное внимание ма-стер уделял своеобразной передаче света, сообщающего пейзажу ощу-щение мягкости и одновременно чувство пронзительной грусти. В ра-ботах Кузнецова 10-х гг., особенно в так называемой «Восточной се-рии», уже ясно виден неповторимый творческий почерк зрелого мастера. Картина «Мираж в степи» (1912 г.) на первый взгляд предельно проста по содержанию: степь, одинокие шатры, неспешно идущие или бесе-дующие люди, которые не замечают великолепного сияния, заполнив-шего небо. Картина опять решена в холодных тонах, а яркие пятна (шат-ры, человеческие фигуры) только подчёркивают абсолютное господство серо-голубой гаммы. Нежное свечение миража — главное, что притягивает в картине: именно он кажется подлинной реальностью, а люди и их жилища воспринимают-ся как мираж.
Замечательная страница в ис-тории московского символизма — раннее творчество армянского жи-вописца Мартироса Сергеевича Сарьяна (1880--1972). Он мог пре-красно демонстрировать тонкость ощущений и символистскую недо-говорённость, как, например, в работе «Озеро фей» (1906 г.), кото-рая построена на типичной для «Голубой розы» игре холодных то-нов. Однако подлинная стихия ху-дожника — это мир Востока с его темпераментностью и обжигаю-щей яркостью палитры. В таких картинах, как «Улица. Полдень. Кон-стантинополь» (1910 г.), «Финико-вая пальма» (1911 г.), художник ле-пит форму сочными красками и энергичными мазками.
В работах Николая Николаевича Сапунова (1880--1912) перепле-таются элементы символизма и примитивизма. Его полотно «Ка-русель» (1908 г.), казалось бы, ти-пичная примитивистская «ярма-рочная картинка». Однако лёгкие короткие мазки, сложные соеди-нения чистых (т. е. не смешанных на палитре) красок заставляют вспомнить утончённую манеру французских мастеров. И это пре-вращает балаганную сценку в сим-волистское «видение».
Немалое значение для Сапунова имели образы ушедших эпох, что сближает его с петербургскими ма-стерами «Мира искусства». Такова картина «Бал» (1910 г.). воскрешаю-щая в памяти сцену провинциаль-ного бала пушкинских времён.
Гораздо сильнее ностальгические настроения чувствуются в творчестве Сергея Юрьевича Судейкина (1882--1946). Действие картин художника, в частности работы «В парке» (1907 г.), разворачивается, как правило, в английских парках, среди густой листвы и теряющихся в ней лёгких беседок. Уединяющие-ся в лодках и в аллеях парка влюб-лённые пары словно растворяются в нежной воздушной дымке, их кро-шечные фигурки становятся орга-ничной частью природы. Рассеян-ный сумрачный свет придаёт этим «сценам времён сентиментализма» ощущение мечтательности и острой тоски по несбыточному.
Выставка «Голубая роза» не при-вела к созданию прочного художе-ственного объединения московских символистов. Но её название позд-нее превратилось в метафору, опре-деляющую основные черты их сти-ля: камерность, тягу к отражению
Итак, на рубеже веков в России возникло множество художественных объеди-нений: «Мир искусства». Союз русских художников и др. собравшие под одной крышей живописцев, вдохнов-лённых идеей возрождения народной культуры.
Заключение
Появление новой модели живописи в конце XIX — начале XX в., которая носит название Серебряного века, было обусловлено глубинными сдвигами в национальном мироощущении и ценностях духовной жизни. Кризис сознания проявился в декадентстве, в стремлении уйти от стереотипов и догм века про-свещения. Изменение основ национальной культуры шло по трем линиям. Во-первых, совершался переход от рационалистической картины мира к попыт-кам понять мир в его неразрывной целостности через соединение знания, веры и чувства. Во-вторых, формировались элементы светской религиозной фило-софии как нового мировоззрения культуры. В-третьих, культура снимала с себя груз «учительства» и активизировала пророческую и созидательную роль ху-дожественного творчества.
Изменение мировоззренческих основ на рубеже Х1Х-ХХ вв. соединилось с творческими поисками в области художественного языка. Наиболее полнок-ровный результат перемен выразился в становлении эстетической системы сим-волизма, который стал импульсом обновления всех сфер культуры
На рубеже веков русская живопись преодолевала национальные рамки и становилась явлением мирового уровня. Она использовала все богатство ми-ровых и собственных культурных традиций для становления отечественного ва-рианта модерна.
Важными источниками формирования духовной основы Серебряного века была культура провинции и малых городов. Модерн, символизм и авангард выполнили роль своеобразного «мотора», придавшего ускорение духовному развитию нации, буквально «вдвинув» ее в новый XX в.
Литература
1. Березовая Л.Г.История русской культуры.-М.,2002 -431с.
2. Борисова Е.А, Стернин Г.Ю. Русский модерн —. М.,2000.-261с.
3. Власова Р.И. Константин Коровин. Творчество.- Л., 1970.-132с.
4. Волков Н.Н. Композиция в живописи.- М., 1977.- 174с.
5. ИльинаТ.В. История исскуств-М.,2003- 407с.
6. Лапшин В. «Союз русских художников»- М., 1971.- 206с.
7. Лапшина Н. «Мир искусства». Очерки истории и творческой прак-тики. М., 1977.- 186с.
8. Лебедев Г.Е. Русская книжная иллюстрация XIX века. М., 1952.-160с.
9. Очерки по истории русского портрета второй половины XIX века/Под ред. Н.Г. Машковцева. М., 1963.
10. Очерки по истории русского портрета конца XIX — начала XX ве-ка/Под ред. Н.Г. Машковцева и Н.И. Соколовой. М., 1964.
11. Русская жанровая живопись XIX — начала XX века. Очерки. М., 2004 -208с..
12. СарабьяновД.В. Русская живопись XIX в. среди европейских школ. М., 1980.
13. Сарабьянов Д.В. История русского искусства второй половины XIX в. М., 1989.
14. Стернин Г.Ю. Художественная жизнь России на рубеже XIX--XX вв.- М. 1999-68с...
15. Турчин В. С. Эпоха романтизма в России. М., 1981.
16. Федоров-Давыдов А.А. И.И. Левитан. Жизнь и творчество. М., 1966.
продолжение
--PAGE_BREAK--
Русская литература XIX века:
В начале XIX в. возникает сентиментальное направление. Наиболее видные представители его: Карамзин («Письма русского путешественника», «Повести»), Дмитриев и Озеров. Возникшая борьба нового литературного стиля (Карамзин) со старым (Шишков) оканчивается победой новаторов. На смену сентиментализма является романтическое направление (Жуковский — переводчик Шиллера, Уланда, Зейдлица и английск. поэтов). Национальное начало находит выражение в баснях Крылова. Отцом новой русской литературы явился Пушкин, который во всех родах словесности: лирике, драме, эпической поэзии и прозе, создал образцы, по красоте и изящной простоте формы и искренности чувства не уступающие величайшим произведениям всемирной литературы. Одновременно с ним действует А. Грибоедов, давший в ком. «Горе от ума» широкую сатирическую картину нравов. Н. Гоголь, развивая реальное направление Пушкина, изображает с высокой художественностью и юмором темные стороны русской жизни. Продолжателем Пушкина в изящной поэзии является Лермонтов.
Начиная с Пушкина и Гоголя, литература делается органом общественного сознания. К 1830-40-м годам относится появление в России идей немецких философов Гегеля, Шеллинга и др. (кружок Станкевича, Грановского, Белинского и др.). На почве этих идей появились два главных течения русской общественой мысли: славянофильство и западничество. Под влиянием славянофилов возникает интерес к родной старине, народным обычаям, народному творчеству (труды С. Соловьева, Кавелина, Буслаева, Афанасьева, Срезневского, Забелина, Костомарова, Даля, Пыпина и др.). Вместе с тем, в литературу проникают политические и социальные теории Запада (Герцен).
Начиная с 1850-х гг., широкое распространение получают роман и повесть, в которых отражаются жизнь русского общества и все фазисы развития его мысли (произведения: Тургенева, Гончарова, Писемского; Л. Толстого, Достоевского, Помяловского, Григоровича, Боборыкина, Лескова, Альбова, Баранцевича, Немировича-Данченко, Мамина, Мельшина, Новодворского, Салова, Гаршина, Короленко, Чехова, Гарина, Горького, Л. Андреева, Куприна, Вересаева, Чирикова и др.). Щедрин-Салтыков в своих сатирических очерках бичевал реакционные и эгоистические тенденции, возникавшие в русском обществе и мешавшие осуществлению реформ 1860-х гг. Писатели народнического направления: Решетников, Левитов, Гл. Успенский, Златовратский, Эртель, Наумов. Поэты после Лермонтова: направления чистого искусства — Майков, Полонский, Фет, Тютчев, Алексей Толстой, Апухтин, Фофанов; общественн. и народн. направления: Кольцов, Никитин, Некрасов, Суриков. Жемчужников, Плещеев, Надсон. Драматурги: Сухово-Кобылин, Островский, Потехин, Дьяченко, Соловьев, Крылов, Шпажинский, Сумбатов. Невежин, Карпов, Вл. Немирович-Данченко, Тихонов, Л. Толстой, Чехов, Горький, Андреев.
В конце XIX и XX в. выдвигаются поэты-символисты: Бальмонт, Мережковский, Гиппиус, Брюсов и мн. др. Представителями литературной критики явились Белинский, Добролюбов, Писарев, Чернышевский, Михайловский и мн. др.
Русская литература XX века:
В конце 10-х и в 20-е годы XX века литературоведы новейшую русскую литературу иногда отсчитывали с 1881 г. — года смерти Достоевского и убийства Александра II. В настоящее время общепризнанно, что в литературу «XX век» пришел в начале 90-х годов XIX столетия., А.П. Чехов — фигура переходная, в отличие от Л.Н. Толстого он не только биографически, но и творчески принадлежит как XIX, так и XX веку. Именно благодаря Чехову эпические жанры — роман, повесть; и рассказ — стали разграничиваться в современном понимании, как большой, средний и малый жанры. До того они разграничивались фактически независимо от объема по степени «литературности»: повесть считалась менее «литературной», чем роман, рассказ был в этом смысле еще свободнее, а на грани с нехудожественной словесностью был очерк, т.е. «набросок». Чехов стал классиком малого жанра и тем поставил его в один иерархический ряд с романом (отчего основным разграничительным признаком и стал объем). Отнюдь не прошел бесследно его опыт повествователя. Он также явился реформатором драматургии и театра. Однако последняя его пьеса «Вишневый сад» (1903), написанная позже, чем «На дне» Горького (1902), кажется в сравнении с горьковской завершением традиций XIX века, а не вступлением в новый век.
Символисты и последующие модернистские направления. Горький, Андреев, даже ностальгический Бунин — это уже бесспорный XX век, хотя некоторые из них начинали в календарном XIX-м.
Тем не менее в советское время «серебряный век» определялся чисто хронологически как литература конца XIX — начала XX века, а принципиально новой на основании идеологического принципа считалась советская литература, якобы возникшая сразу после революции 1917 г. Независимо мыслящие люди понимали, что «старое» кончилось уже с мировой войны, что рубежным был 1914 г. — А. Ахматова в «Поэме без героя», где основное действие происходит в 1913 г., писала: «А по набережной легендарной / Приближался не календарный — / Настоящий Двадцатый Век». Однако официальная советская наука не только историю русской литературы, но и гражданскую историю всего мира делила по одному рубежу — 1917 г.
А. Блок, Н. Гумилев, А. Ахматова, В. Ходасевич, М. Волошин, В. Маяковский, С. Есенин, внешне как бы затаившиеся М. Цветаева и Б. Пастернак. Разруха первых послереволюционных лет почти полностью истребила художественную прозу (В. Короленко, М. Горький, И. Бунин пишут сразу после революции публицистические произведения) и драматургию, а один из первых после лихолетья гражданской войны романов — «Мы» (1920) Е. Замятина — оказался первым крупным, «задержанным» произведением, открывшим целое ответвление русской литературы, как бы не имеющее своего литературного процесса: такие произведения со временем, раньше или позже, включались в литературный процесс зарубежья либо метрополии. Эмигрантская литература окончательно сформировалась в 1922-1923 годах, в 1923 г. Л. Троцкий явно преждевременно злорадствовал, усматривая в ней «круглый нуль», правда, оговаривая, что «и наша не дала еще ничего, что было бы адекватно эпохе».
Таким образом, литература с конца 1917 г. (первые «ласточки» — «Ешь ананасы, рябчиков жуй, / день твой последний приходит, буржуй» и «Наш марш» Маяковского) до начала 20-х годов представляет собой небольшой, но очень важный переходный период. С точки зрения собственно литературной, как правильно отмечала эмигрантская критика, это было прямое продолжение литературы предреволюционной. Но в ней вызревали качественно новые признаки, и великий раскол на три ветви литературы произошел в начале 20-х.
Наконец, среди прозаиков и поэтов, пришедших в литературу после революции, были такие, которых при любых оговорках трудно назвать советскими: М. Булгаков, Ю. Тынянов, К. Вагинов, Л. Добычин, С. Кржижановский, обэриуты и др., а с 60-х годов, особенно после появления в литературе А. Солженицына, критерий «советскости» объективно все больше теряет смысл.
Рассеченная на три части, две явные и одну неявную (по крайней мере для советского читателя), русская литература XX века все-таки оставалась во многом единой, хотя русское зарубежье знало и свою, и советскую, а с определенного времени немало произведений задержанной на родине литературы, советский же широкий читатель до конца 80-х годов был наглухо изолирован от огромных национальных культурных богатств своего века (как и от многих богатств мировой художественной культуры
Важное отличие литературы XX века от литературы предшествующего столетия состоит в том, что в XIX веке довольно мало поэтов и прозаиков второго ряда (Батюшков, Баратынский, А.К. Толстой, Писемский, Гаршин), после первого ряда как бы сразу следует третий (Дельвиг, Языков, Вельтман, Лажечников, Мей, Слепцов и т.д.), а в XX веке (не только на рубеже XIX и XX) такой многочисленный и сильный второй ряд, что порой его нелегко бывает отличить от первого: в поэзии это Н. Гумилев (ряд стихотворений позднего Гумилева — настоящая классика), М. Кузмин, М. Волошин, Н. Клюев, В. Ходасевич, Н. Заболоцкий, поздний Г. Иванов, Н. Рубцов; в повествовательной прозе — Е. Замятин, Б. Зайцев, А. Ремизов, М. Пришвин, Л. Леонов, Борис Пильняк, И. Бабель, Ю. Тынянов, С. Клычков, А. Грин, К. Вагинов, Л. Добычин, М. Осоргин, Г. Газданов, впоследствии, возможно, Ю. Домбровский, некоторые писатели 70-80-х годов. Огромное влияние на раннюю (и лучшую) послеоктябрьскую литературу оказал Андрей Белый, хотя его собственные лучшие стихи и высшее достижение символистской прозы, роман «Петербург», появились до революции. Иной раз прозаик или поэт входил в большую литературу «лишь одной вещью, одной строкой… (тут вспоминается Исаковский и, скажем, его великое стихотворение «Враги сожгли родную хату...», Олеша с его «Завистью», Эрдман с «Мандатом» и «Самоубийцей», Симонов с «Жди меня» и т.п. и т.д.)». Некоторые авторы, как Вс. Иванов, К. Федин, А. Фадеев или Н. Тихонов, В. Казин, высоко оценивались критикой, иногда подавали надежды небезосновательно, но потом не смогли их оправдать. В XX веке родилась подлинная классика детской литературы, интересная «научная» фантастика.
Достижения литературы XX века могли бы быть гораздо выше, имей она нормальные условия развития или хотя бы такие, как в предыдущем столетии. Но ненаучно было бы списывать все беды на злую волю политиков-большевиков и слабохарактерность многих писателей. Большевики сочли себя вправе жертвовать миллионами человеческих жизней, поскольку многие из них, особенно рядовые, начинали с самопожертвования, да жертвовали собой и позднее. Но и Ленин, и Троцкий, и даже Сталин при всем его цинизме наверняка были уверены что их великие преступления во имя светлого будущего человечества история освятит благоговейной благодарностью потомства, по крайней мере за «главное» в их делах.
Итак, от принципиальных расхождений в концепции личности литературы метрополии и зарубежья пришли к своему слиянию с сохранением противоположных, но уже совершенно по-другому, подходов. Другое расхождение состояло в отношении к культуре Запада. В Советском Союзе оно было пренебрежительным и враждебным, что сказывалось и на отношении к своим писателям (показательна травля Б. Пастернака в 1958 г. за присуждение ему «врагами» Нобелевской премии). С 60-х годов, даже несколько раньше, и здесь стали происходить постепенные изменения. И все же взаимодействие русской и западной культур гораздо интенсивнее шло в эмиграции. Русская зарубежная литература не только больше, чем советская, испытывала влияние литератур Европы и Америки — эти последние приобрели ряд очень значительных писателей русского происхождения, самым крупным из которых был В. Набоков.
Зато в Советском Союзе шло интенсивное взаимодействие литератур входивших в него республик, хотя в первые десятилетия в основном было одностороннее влияние русской литературы на другие, особенно восточные, — влияние далеко не всегда органичное, искусственное, механическое, хотя и добровольно принимаемое в качестве нормы: в этих литературах должен был быть если не свой Горький, то во всяком случае свои Маяковский и Шолохов, причем едва ли не у большинства восточных Шолоховых был местный дед Щукарь в тюбетейке. Это все далеко отстояло от культурных традиций того или иного народа, иногда весьма Древних и глубоких. Но с 60-х годов советская литература становится Действительно многонациональной, русский читатель воспринимает как вполне своих писателей киргиза Ч. Айтматова, белоруса В. Быкова, грузина Н. Думбадзе, абхаза Ф. Искандера, азербайджанцев Максуда и Рустама Ибрагимбековых, русского корейца А.Н. Кима и др. Многие из них переходят на русский язык, или становятся двуязычными писателями, или сразу начинают писать по-русски, сохраняя в своем творчестве существенные элементы национального мировидения. В их числе представители самых малых народов Севера: нивх В. Санги, чукча Ю. Рытхэу и др. Эти национальные русскоязычные писатели неотделимы от собственно русской литературы, хотя и не принадлежат целиком ей. Другая категория писателей — русские писатели некоренных национальностей. Таков, например. Булат Окуджава. Очень большой вклад в русскую литературу XX века, причем с самого начала, вносили писатели еврейской национальности. Среди них и классики русской литературы, сделавшие для нее больше, чем было сделано любыми другими писателями для литературы еврейской. Оттого, что есть люди, этим недовольные, факт не перестанет быть фактом.
СОДЕРЖАНИЕ
1. Введение 2
2. Русская культура конца IX —
начала XX века на примере творчества И. И. Левитана 3
2.1 Демократический реализм в русской живописи 4
2.2 Выставки передвижников 5
2.3 Влияние дружбы Чехова с Левитаном на их творчество 7
3. Психологизм творчества 10
Заключение 15
Список использованной литературы 16
ВВЕДЕНИЕ
Конец XIX — начало XX века ознаменовался глубоким кризисом, охватившем всю европейскую культуру, явившемся следствием разочарования в прежних идеалах и ощущением приближения гибели существующего общественно-политического строя.
Но этот же кризис породил великую эпоху — эпоху русского культурного ренессанса начала века — одну «из самых утонченных эпох в истории русской культуры. Это была эпоха творческого подъема поэзии и философии после периода упадка. Это была вместе с тем эпоха появления новых душ, новой чувствительности. Души раскрывались для всякого рода мистических веяний, и положительных и отрицательных. Никогда еще не были так сильны у нас всякого рода прельщения и смешания. Вместе с тем русскими душами овладели предчувствия надвигающихся катастроф. Поэты видели не только грядущие зори, но что-то страшное, надвигающееся на Россию и мир… Религиозные философы проникались апокалиптическими настроениями. Пророчества о близящемся конце мира, может быть, реально означали не приближение конца мира, а приближение конца старой, императорской России. Наш культурный ренессанс произошел в предреволюционную эпоху, в атмосфере надвигающейся огромной войны и огромной революции. Ничего устойчивого более не было. Исторические тела расплавились. Не только Россия, но и весь мир переходил в жидкое состояние… В эти годы России было послано много даров. Это была эпоха пробуждения в России самостоятельной философской мысли, расцвета поэзии и обострения эстетической чувствительности, религиозного беспокойства и искания, интереса к мистике и оккультизму. Появились новые души, были открыты новые источники творческой жизни, видели новые зори, соединяли чувства заката и гибели с чувством восхода и с надеждой на преображение жизни».
В эпоху культурного ренессанса произошел как бы «взрыв» во всех областях культуры: не только в поэзии, но и в музыке; не только в изобразительном искусстве, но и в театре… Россия того времени дала миру огромное количество новых имен, идей, шедевров. Выходили журналы, создавались различные кружки и Общества, устраивались диспуты и обсуждения, возникали новые направления во всех областях культуры.
В данной работе мы рассмотрим развитие русской культуры конца IX — начала XX века на примере творчества русского художника И. И. Левитана.
продолжение
--PAGE_BREAK--ТВОРЧЕСТВО И. И. ЛЕВИТАНА Родился Исаак Ильич Левитан в августе 1860 года в небольшом литовском городке Кибартай. Почти нет сведений о детстве художника. Он никогда не вспоминал о своем прошлом, а незадолго до смерти уничтожил свой архив, письма родных и близких. В его бумагах нашли пачку писем, на которых рукой Левитана было написано: “Сжечь, не читая”. Воля умершего была исполнена. Но воспоминания людей, близко, знавших Левитана, дают возможность восстановить основные факты биографии художника. Отец Левитана был мелким служащим. Поселившись с семьей в Москве, он стремился дать сыновьям хорошее образование. Вероятно, в выборе жизненного пути Исаака Левитана решающую роль сыграл его старший брат — художник. Он часто брал мальчика с собой на этюды, на художественные выставки. Когда Исааку исполнилось 13 лет, он был принят в число учеников Училища живописи, ваяния и зодчества. Учителями Левитана были Алексей Саврасов и Василий Поленов. “Левитану давалось все легко, — вспоминал его товарищ, известный русский живописец Михаил Нестеров, — тем не менее, работал он упорно, с большой выдержкой. Как-то пришел к нам в натурный класс и написал необязательный для пейзажистов этюд голого тела, написал совершенно по-своему, в два-три дня, хотя на это полагался месяц. Вообще Левитан работал быстро, скоро усваивая то, на что другие тратили немало усилий. Его неоконченный “Симонов монастырь”, взятый с противоположного берега Москвы-реки, приняли как некое откровение. Тихий покой летнего вечера был передан молодым собратом нашим прекрасно”. ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ В РУССКОЙ ЖИВОПИСИ Осознанный поворот новой русской живописи к демократическому реализму, национальности, современности обозначился в конце 50-х годов, вместе с революционной ситуацией в стране, с общественным возмужанием разночинной интеллигенции, с революционным просветительством Чернышевского, Добролюбова, Салтыкова-Щедрина, с народолюбивой поэзией Некрасова. В “Очерках гоголевского периода” (в 1856 г.) Чернышевский писал: “Если живопись ныне находится вообще в довольно жалком положении, главною причиною того надобно считать отчуждение этого искусства от современных стремлений”. Эта же мысль приводилась во многих статьях журнала “Современник”. Но живопись уже начинала приобщатся к современным стремлениям — раньше всего в Москве. Московское Училище и на десятою долю не пользовалось привилегиями петербургской Академии художеств, зато меньше зависело от ее укоренившихся догм, атмосфера была в нем более живая. Хотя преподаватели в Училище в основном академисты, но академисты второстепенные и колеблющиеся, — они не подавляли своим авторитетом так, как в Академии Ф. Бруни, столп старой школы, в свое время соперничавший с Брюлловым картиной “Медный змий”. Перов, вспоминая годы своего ученичества, говорил, что съезжались туда “со всех концов великой и разноплеменной России. И откуда у нас только не было учеников!.. Были они из далекой и холодной Сибири, из теплого Крыма и Астрахани, из Польши, Дона, даже с Соловецких островов и Афона, а в заключение были и из Константинополя. Боже, какая, бывало, разнообразная, разнохарактерная толпа собиралась в стенах Училища!..”. Самобытные таланты, выкристаллизовавшиеся из этого раствора, из этой пестрой смеси “племен, наречий, состояний”, стремились наконец поведать о том, чем они жили, что им было кровно близко. В Москве этот процесс был начат, в Петербурге он скоро ознаменовался двумя поворотными событиями, положившими конец академической монополии в искусстве. Первое: в 1863 году 14 выпускников Академии во главе с И. Крамским отказались писать дипломную картину на предложенный сюжет “Пир в Валгалле” и просили предоставить им самим выбор сюжетов. Им было отказано, и они демонстративно вышли из Академии, образовав независимую Артель художников по типу коммун, описанных Чернышевским в романе “Что делать?”. Второе событие — создание в 1870 году Товарищества передвижных выставок, душою которого стал тот же Крамской. Товарищество передвижников не в пример многим позднейшим объединениям обошлось без всяких деклараций и манифестов. В его уставе лишь говорилось, что члены Товарищества должны сами вести свои материальные дела, не завися в этом отношении ни от кого, а также сами устраивать выставки и вывозить их в разные города (“передвигать” по России), чтобы знакомить страну с русским искусством. Оба эти пункта имели существенное значение, утверждая независимость искусства от властей и волю художников к широкому общению с людьми не только столичными. Главная роль в создании Товарищества и выработке его устава принадлежала помимо Крамского Мясоедову, Ге — из петербуржцев, а из москвичей — Перову, Прянишникову, Саврасову. ВЫСТАВКИ ПЕРЕДВИЖНИКОВ Открывшаяся в 1871 году первая выставка передвижников убедительно продемонстрировала существование нового направления, складывавшегося на протяжении 60-х годов. На ней было всего 46 экспонатов (в отличие от громоздких выставок Академии), но тщательно отобранных, и хотя выставка не была нарочито программной, общая неписаная программа вырисовывалась достаточно ясно. Были представлены все жанры — исторический, бытовой, пейзажный портретный, — и зрители могли судить, что нового внесли в них передвижники. Не повезло только скульптуре (была одна, и то мало примечательная скульптура Ф. Каменского), но этому виду искусства “не везло” долго, собственно всю вторую половину века. К началу 90-х годов среди молодых художников московской школы были, правда, те, кто достойно и серьезно продолжали гражданственную передвижническую традицию: С. Иванов с его циклом картин о переселенцах, С. Коровин — автор картины “На миру”, где интересно и вдумчиво раскрыты драматические (действительно драматические!) коллизии дореформенной деревни. Но не они задавали тон: близился выход на авансцену “Мира искусства”, равно далекого и от передвижничества и от Академии, — об этом новом художественном течении скажем дальше. Как выглядела в ту пору Академия? Ее прежние ригористические художественные установки выветрились, она больше не настаивала на строгих требованиях неоклассицизма, на пресловутой иерархии жанров, к бытовому жанру относилась вполне терпимо, только предпочитала, чтобы он был “красивым”, а не “мужицким” (пример “красивых” неакадемических произведений — сцены из античной жизни популярного тогда С. Бакаловича). В массе своей неакадемическая продукция, как это было и в других странах, являлась буржуазно-салонной, ее “красота” — пошловатой красивостью. Но нельзя сказать, чтобы она не выдвигала талантов: очень талантлив был упоминавшийся выше Г. Семирадский, рано умерший В. Смирнов (успевший создать впечатляющую большую картину “Смерть Нерона”); нельзя отрицать определенных художественных достоинств живописи А. Сведомского и В. Котарбинского. Об этих художниках, считая их носителями “эллинского духа” одобрительно отзывался в свои поздние годы Репин, они импонировали Врубелю, так же как и Айвазовский — тоже “академический” художник. С другой стороны, не кто иной, как Семирадский, в период реорганизации Академии решительно высказался в пользу бытового жанра, указывая как на положительный пример на Перова, Репина и В. Маяковского. Так что точек схода между передвижниками и Академией было достаточно, и это понял тогдашний вице-президент Академии И.И. Толстой, по инициативе которого и были призваны к преподаванию ведущие передвижники. продолжение
--PAGE_BREAK--Но главное, что не позволяет вовсе сбрасывать со счетов роль Академии художеств, прежде всего как учебного заведения, во второй половине века, — это то простое обстоятельство, что из ее стен вышли и Репин, и Суриков, и Поленов, и Васнецов, а позже — Серов и Врубель, причем они не повторили “бунта четырнадцати” и, по-видимому, извлекли пользу из своего ученичества. Точнее, они все извлекли пользу из уроков П.П. Чистякова, которого поэтому и называли “всеобщим учителем”. Чистякова заслуживает особого внимания. Есть даже что-то загадочное во всеобщей популярности Чистякова у художников очень разных по своей творческой индивидуальности. Несловоохотливый Суриков писал Чистякову длиннейшие письма из-за границы. В. Васнецов обращался к Чистякову со словами: “Желал бы называться вашим сыном по духу”. Врубель с гордостью называл себя чистяковцем. И это не смотря на то, что как художник Чистяков был второстепенным, писал вообще мало. Зато как педагог был в своем роде единственным. Уже в 1908 году Серов писал ему: “Помню вас, как учителя, и считаю вас единственным (в России) истинным учителем вечных, незыблемых законов формы — чему только и можно учить”. Мудрость Чистякова была в том, что он понимал, чему учить можно и должно, как фундаменту необходимого мастерства, а чему нельзя — что идет от таланта и личности художника, которые надо уважать и относиться с пониманием и бережно. Поэтому его система обучению рисунку, анатомии и перспективе не кого не сковывала, каждый извлекал из нее нужное для себя, оставался простор личным дарованиям и поискам, а фундамент закладывался прочный. Чистяков не оставил развернутого изложения своей “системы”, она реконструируется в основном по воспоминаниям его учеников. Эта была система рационалистическая, суть ее заключалась в сознательном аналитическом подходе к построению формы. Чистяков учил “рисовать формой”. Не контурами, не “чертежно” и не тушевкой, а строить объемную форму в пространстве, идя от общего к частному. Рисование по Чистякову, есть интеллектуальный процесс, “выведение законов из натуры” — это он и считал необходимой основой искусства, какая бы не была у художника “манера” и “природный оттенок”. На приоритете рисунка Чистяков настаивал и со своей склонностью к шутливым афоризмам выражал это так: “Рисунок — мужская часть, мужчина; живопись — женщина”. Уважение к рисунку, к построенной конструктивной форме укоренилось в русском искусстве. Был ли тут причиной Чистяков с его “системой” или общая направленность русской культуры к реализму была причиной популярности чистяковского метода, — так или иначе, русские живописцы до Серова, Нестерова и Врубеля включительно чтили “вечные незыблемые законы формы” и остерегались “развеществления” или подчинения аморфной красочной стихии, как бы ни любили цвет. В числе передвижников, приглашенных в Академию, было двое пейзажистов — Шишкин и Куинджи. Как раз в то время начиналось а искусстве гегемония пейзажа и как самостоятельного жанра, где царил Левитан, и как равноправного элемента бытовой, исторической, отчасти и портретной живописи. Вопреки прогнозам Стасова, полагающего, что роль пейзажа будет уменьшаться, она в 90-е годы возросла, как никогда. Преобладал лирический “пейзаж настроения”, ведущий свою родословную от Саврасова и Поленова. ДРУЖБА ЛЕВИТАНА С ЧЕХОВЫМ Одна из самых значительных страниц биографии Левитана — его дружба с А. П. Чеховым. Чехов и Левитан — ровесники. Судьбы их во многом схожи. Оба приехали в Москву из провинции. “Когда я узнала Левитана, — вспоминала сестра Чехова Мария Павловна, — он жил на гроши, как и мой брат Николай, да и большинство других учеников, заработанные то продажей на ученической выставке, то исполнением кое-каких заказов. Ближе всего Левитан сошелся с нашей семьей уже после окончания школы, когда мы поселились в красивом имении Бабкине, под Москвой… С утра до вечера Левитан и брат были за работой… Левитан иногда прямо поражал меня, так упорно он работал, и стены его “курятника” быстро покрывались рядами превосходных этюдов… В дни отдыха мы часами просиживали с удочками где-нибудь в тени прибрежных кустов… Левитан любил природу как-то особенно. Это была даже и не любовь, а какая-то влюбленность… Искусство было для него чем-то даже святым… Левитан знал, что идет верным путем, верил в этот путь, верил, что видит в родной природе новые красоты». С Антоном Павловичем Чеховым у Левитана установились своеобразные отношения. Они всегда поддразнивали друг друга, но те немногие высказывания и письма, которые дошли до нас, говорят о том, что Левитан открывал свою душу только Чехову. “Но что же делать, я не могу быть хоть немного счастлив, покоен, ну, словом, не понимаю себя вне живописи”, — признавался Левитан Чехову в одном из писем. В это же время Чехов пишет одному из своих адресатов: “Со мной живет Левитан, привезший… массу (штук 50) замечательных (по мнению знатоков) эскизов. Талант его растет не по дням, а по часам...” Константин Паустовский находил в творчестве Чехова и Левитана много общего. “Картины Левитана, — писал Паустовский, — требуют медленного рассматривания. Они не ошеломляют глаз. Они скромны и точны, подобно чеховским рассказам, но чем дольше вглядываешься в них, тем все милее становится тишина провинциальных посадов, знакомых рек и проселков”. В повести Чехова “Три года” есть эпизод посещения художественной выставки а Училище живописи. Героиня повести Юлия рассеянно ходит по залам, и ей кажется, что на выставке много картин одинаковых. Но вот она “остановилась перед небольшим пейзажем и смотрела на него равнодушно. На переднем плане речка, через него бревенчатый мостик, на том берегу тропинка, исчезающая в темной траве, поле, потом справа кусочек леса, около него костер: должно быть, ночное стерегут. А вдали догорает вечерняя заря. Юлия вообразила, как она сама идет по мостику, потом тропинкой все дальше и дальше, а кругом тихо, кричат сонные дергачи, вдали мигает огонь. И почему-то вдруг ей стало казаться, что эти самые облачка, которые протянулись по красной части неба, и лес, и поле она видела уже давно и много раз, она почувствовала себя одинокой и захотелось ей идти, идти и идти по тропинке; и там, где была вечерняя заря, покоилось отражение чего-то неземного, вечного”. Взволнованная тем, что “картина стала ей вдруг понятна”, Юлия “начала снова ходить по залам и осматривать картины, хотела понять их, и уже ей не казалось, что на выставке много одинаковых картин”. продолжение
--PAGE_BREAK--