Статьяпосвящена драме Островского «Гроза»
Вначале статьи Добролюбов пишет о том, что «Островский обладает глубоким пониманиемрусской жизни». Далее он подвергает анализу статьи об Островском другихкритиков, пишет о том, что в них «отсутствует прямой взгляд на вещи».
ЗатемДобролюбов сравнивает «Грозу» с драматическими канонами: «Предметом драмынепременно должно быть событие, где мы видим борьбу страсти и долга — с несчастнымипоследствиями победы страсти или с счастливыми, когда побеждает долг». Также в драмедолжно быть единство действия, и она должна быть написана высоким литературнымязыком. «Гроза» при этом «не удовлетворяет самой существенной цели драмы —внушить уважение к нравственному долгу и показать пагубные последствияувлечения страстью. Катерина, эта преступница, представляется нам в драме не тольконе в достаточно мрачном свете, но даже с сиянием мученичества. Она говорит такхорошо, страдает так жалобно, вокруг нее все так дурно, что вы вооружаетесьпротив ее притеснителей и, таким образом, в ее лице оправдываете порок.Следовательно, драма не выполняет своего высокого назначения. Все действие идетвяло и медленно, потому что загромождено сценами и лицами, совершенноненужными. Наконец и язык, каким говорят действующие лица, превосходит всякоетерпение благовоспитанного человека».
Этотсравнение с каноном Добролюбов проводит для того, чтобы показать, что подход к произведениюс готовым представлением о том, что должно в нём быть показано, не даётистинного понимания. «Что подумать о человеке, который при виде хорошенькойженщины начинает вдруг резонировать, что у нее стан не таков, как у ВенерыМилосской? Истина не в диалектических тонкостях, а в живой правде того, о чемрассуждаете. Нельзя сказать, чтоб люди были злы по природе, и потому нельзяпринимать для литературных произведений принципов вроде того, что, например,порок всегда торжествует, а добродетель наказывается».
«Литераторудо сих пор предоставлена была небольшая роль в этом движении человечества к естественнымначалам», — пишет Добролюбов, вслед за чем вспоминает Шекспира, который«подвинул общее сознание людей на несколько ступеней, на которые до него никтоне поднимался». Далее автор обращается к другим критическим статьям о «Грозе»,в частности, Аполлона Григорьева, который утверждает, что основная заслугаОстровского — в его «народности». «Но в чем же состоит народность, г. Григорьевне объясняет, и потому его реплика показалась нам очень забавною».
ЗатемДобролюбов приходит к определению пьес Островского в целом как «пьес жизни»:«Мы хотим сказать, что у него на первом плане является всегда общая обстановкажизни. Он не карает ни злодея, ни жертву. Вы видите, что их положениегосподствует над ними, и вы вините их только в том, что они не выказываютдостаточно энергии для того, чтобы выйти из этого положения. И вот почему мыникак не решаемся считать ненужными и лишними те лица пьес Островского, которыене участвуют прямо в интриге. С нашей точки зрения, эти лица столько женеобходимы для пьесы, как и главные: они показывают нам ту обстановку, в которойсовершается действие, рисуют положение, которым определяется смысл деятельностиглавных персонажей пьесы».
В«Грозе» особенно видна необходимость «ненужных» лиц (второстепенных и эпизодическихперсонажей). Добролюбов анализирует реплики Феклуши, Глаши, Дикого, Кудряша,Кулигина и пр. Автор анализирует внутреннее состояние героев «тёмного царства»:«все как-то неспокойно, нехорошо им. Помимо их, не спросясь их, выросла другаяжизнь, с другими началами, и хотя она еще и не видна хорошенько, но ужепосылает нехорошие видения темному произволу самодуров. И Кабанова оченьсерьезно огорчается будущностью старых порядков, с которыми она век изжила. Онапредвидит конец их, старается поддержать их значение, но уже чувствует, что нетк ним прежнего почтения и что при первой возможности их бросят».
Затемавтор пишет о том, что «Гроза» есть «самое решительное произведениеОстровского; взаимные отношения самодурства доведены в ней до самых трагическихпоследствий; и при всем том большая часть читавших и видевших эту пьесусоглашается, что в „Грозе“ есть даже что-то освежающее и ободряющее. Это„что-то“ и есть, по нашему мнению, фон пьесы, указанный нами и обнаруживающийшаткость и близкий конец самодурства. Затем самый характер Катерины, рисующийсяна этом фоне, тоже веет на нас новою жизнью, которая открывается нам в самой еегибели».
ДалееДобролюбов анализирует образ Катерины, воспринимая его как «шаг вперёд во всейнашей литературе»: «Русская жизнь дошла до того, что почувствоваласьпотребность в людях более деятельных и энергичных». Образ Катерины «неуклонноверен чутью естественной правды и самоотвержен в том смысле, что ему лучшегибель, нежели жизнь при тех началах, которые ему противны. В этой цельности и гармониихарактера заключается его сила. Вольный воздух и свет, вопреки всемпредосторожностям погибающего самодурства, врываются в келью Катерины, онарвется к новой жизни, хотя бы пришлось умереть в этом порыве. Что ей смерть?Все равно — она не считает жизнью и то прозябание, которое выпало ей на долю в семьеКабановых».
Авторподробно разбирает мотивы поступков Катерины: «Катерина вовсе не принадлежит к буйнымхарактерам, недовольным, любящим разрушать. Напротив, это характер по преимуществусозидающий, любящий, идеальный. Вот почему она старается всё облагородить в своемвоображении. Чувство любви к человеку, потребность нежных наслажденийестественным образом открылись в молодой женщине». Но это будет не ТихонКабанов, который «слишком забит для того, чтобы понять природу эмоций Катерины:„Не разберу я тебя, Катя, — говорит он ей, — то от тебя слова не добьешься, не точто ласки, а то так сама лезешь“. Так обыкновенно испорченные натуры судят о натуресильной и свежей».
Добролюбовприходит к выводу, что в образе Катерины Островский воплотил великую народнуюидею: «в других творениях нашей литературы сильные характеры похожи на фонтанчики,зависящие от постороннего механизма. Катерина же как большая река: ровное дно,хорошее — она течет спокойно, камни большие встретились — она через нихперескакивает, обрыв — льется каскадом, запружают ее — она бушует и прорываетсяв другом месте. Не потому бурлит она, чтобы воде вдруг захотелось пошуметь или рассердитьсяна препятствия, а просто потому, что это ей необходимо для выполнения еёестественных требований — для дальнейшего течения».
Анализируядействия Катерины, автор пишет о том, что считает возможным побег Катерины и Борисакак наилучшее решение. Катерина готова бежать, но здесь выплывает ещё однапроблема — материальная зависимость Бориса от его дяди Дикого. «Мы сказали вышенесколько слов о Тихоне; Борис — такой же, в сущности, только образованный».
Вконце пьесы «нам отрадно видеть избавление Катерины — хоть через смерть, колинельзя иначе. Жить в „темном царстве“ хуже смерти. Тихон, бросаясь на трупжены, вытащенный из воды, кричит в самозабвении: „Хорошо тебе, Катя! А я-тозачем остался жить на свете да мучиться!“ Этим восклицанием заканчиваетсяпьеса, и нам кажется, что ничего нельзя было придумать сильнее и правдивеетакого окончания. Слова Тихона заставляют зрителя подумать уже не о любовнойинтриге, а обо всей этой жизни, где живые завидуют умершим».
Взаключение Добролюбов обращается к читателям статьи: «Ежели наши читателинайдут, что русская жизнь и русская сила вызваны художником в „Грозе“ на решительноедело, и если они почувствуют законность и важность этого дела, тогда мыдовольны, что бы ни говорили наши ученые и литературные судьи».
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта briefly.ru/