Социальное- экономическое развитие России во второй и третей половине XIX века

Федеральное агентство по образованию

Балаковский Институт Экономика и Бизнеса (филиал)

Государственного образовательного учреждения

высшего профессионального образование

«Саратовского Государственного Социально – Экономический Университета»

Кафедра: Общих гуманитарных дисциплин

Курсовая работа

По дисциплины: Отечественная история

На тему: «Социальное- экономическое развитие России во второй и третей половине XIX»


Студент 1 курса

очной формы обучение

Специальность: « Прикладная информатики в экономики

Ильина Александра Николаевича.

Руководитель:

Степень, должности

Усанов Николай Иванович

Балаково 2008 г


Введение — 3


Глава 1 Социально-экономическое развитие Россия во второй и третий период XIX века

Территориальная структура Российской империи

Сельское хозяйство

Образование

Торговля и транспорт

Промышленность


Глава 2 Начало промышленного переворота и его влияние на социально-экономическое развитии страны


Заключение

Библиография


Введение

Я изучил определенный материал авторов разных книг и по этому материалу написал курсовую работу по данной теме: Социально-экономическое развитие Россия во второй и третий период XIX века

Сельское хозяйство. В первые десятилетия XIX в. разложение феодально-крепостнического строя и складывание в его недрах капиталистического уклада сопровождалось характерными для переходного периода явлениями в социально-экономическом развитии России. Основой экономики страны и в это время оставалось сельское хозяйство. В нем по-прежнему господствовало помещичье хозяйство, основанное на крепостном труде, низкой производительности и технологии труда. Растущие товарно-денежные отношения приводят к тому, что помещики начинают усиленно производить хлеб и другие аграрные продукты на продажу, что вызывает ужесточение феодального угнетения крестьян. Две основные формы крепостнической эксплуатации — барщина и оброк — при экстенсивных формах земледелия доводятся помещиками до предела. Барщина уже заключается не только в работе крепостного крестьянства со своим инвентарем на барской пашне, но и в его труде на крепостной фабрике, а также в выполнении разного рода хозяйственных услуг у помещика. Барщина отнимала у крепостного большую часть его рабочего дня, оставляя крайне мало времени для работы на себя. Вплоть до отмены крепостного права в 1861 г. наблюдается тенденция к увеличению барщины. К середине века она занимала в черноземных губерниях 5-6 дней в неделю. Распространилась практика перевода крестьян на “месячину”. Такие крепостные уже не вели собственное хозяйство, а получали от помещика лишь скудное пропитание. Усиление феодального гнета вызывало сопротивление крестьян. Они отказывались работать на барщине, вносить оброк, вырубали помещичий лес, поджигали усадьбы, нередко убивали помещиков. С 1801 по 1861 гг. произошло свыше двух тысяч крестьянских выступлений. Подавление некоторых из них проводилось с помощью войск. Крепостное право становилось пороховым погребом под самодержавным государством. Однако и в помещичье землевладение постепенно проникают элементы, характерные для капитализма. Помещики, пытаясь приспособить хозяйства к потребностям рынка, начинают применять сельскохозяйственные машины, новые приемы агротехники, правильные севообороты, вводят более рентабельные культуры: сахарную свеклу, картофель, кукурузу, кунжут. Возникают первые заводы сельскохозяйственного машиностроения.

Промышленность. Подъем производительных сил в первую пол. XIX в. заметнее выразился в промышленности. В 1804 г. насчитывалось 1200 крупных мануфактур с 225 тыс. рабочих, а перед реформой 1861 г. таких предприятий было уже 2800 с 860 тыс. рабочих. В конце 30-х гг. в России начался промышленный переворот. Ручные станки заменяются машинами с приводом от парового двигателя. Мануфактурное производство постепенно превращается в фабричное. В то же время приходят в упадок те отрасли производства, где по-прежнему господствовали крепостной труд и рутинная техника. Заметным стало отставание суконно-шерстяных мануфактур и металлургических заводов на Урале. Если в XVIII в. Россия занимала первое место в мире по производству чугуна, то к 1860 г. она отошла на восьмое. Еще больший кризис наблюдался в области машиностроения и особенно топливной промышленности. Несмотря на обилие естественных ресурсов, русская промышленность развивалась медленно. В большой стране с огромным населением практически не существовало спроса на фабричные товары. 90% населения жило в деревне, в нищете, удовлетворяя свои потребности собственным натуральным хозяйством. В то же время не существовало рынка рабочей силы. Даже наемные рабочие б большинстве оставались оброчными крестьянами, лишь временно отпущенными своими помещиками. Особенно отставала Россия в развитии транспорта — пароходного и железнодорожного.

Торговля. Неразвитость кредита и транспортной сети сдерживали торговое развитие страны. Структура внешней торговли свидетельствовала об отсталости России, о тенденции постепенного ее превращения в сырьевую базу западноевропейских государств. Лишь в. небольшом по объему вывозе в страны Азии преобладали товары собственной промышленности. Внутренняя торговля происходила в форме ярмарок, отличалась медленностью оборотов, отсутствием широкого кредита и другими чертами, обусловленным, феодальным строем России. Кризисные явления в экономике и обществе, с которыми пришла Россия к сер. XIX в., говорили о необходимости широких буржуазных реформ в стране. Без них дальнейшее развитие было невозможно.

Глава 1

1.1 Территориальная структура Российской империи

К началу XIX в. территория России раскинулась на тысячи верст от

Балтийского моря до Тихого океана. На этом пространстве проживало около 40

млн. человек. Из них на долю Сибири приходилось 3,1 млн. человек, Северного

Кавказа — около 1 млн. человек. Наиболее плотно были заселены центральные

губернии. В 1800 г. плотность населения составляла здесь около 8 человек на

1 кв. версту (в большинстве европейских стран в то время — 40—49 человек).

К югу, северу и востоку от центра плотность населения резко уменьшалась. В

самарском Заволжье, низовьях Волги и на Дону она составляла не более 1

человека на 1 кв. версту. Еще меньше была плотность населения в Сибири.

Россия всегда была многонациональной страной. Бок о бок с русским

народом, самым многочисленным, жили другие народы, связанные с ним

общностью исторических судеб. В западных и южных губерниях русское

население соседствовало с украинским и белорусским. На огромных просторах

от Волги до Восточной Арктики расселились тюркоязычные народы (татары,

чуваши, башкиры, якуты и др.). Область распространения финно-угорских

народов (мордвы, мари, коми, удмуртов) охватывала Поволжье, север

Европейской России, Урал и Зауралье. Эвенки и эвены представляли в России

тунгусо-маньчжурские народы.

В религиозном отношении Россия тоже была неоднородна. Около 87% населения

придерживалось православной веры. От официального православия отделилось

старообрядчество, разделившееся на несколько направлений. Значительная

группа народов (татары, башкиры, большинство горцев Кавказа) придерживалась

ислама. Калмыки, кочевавшие в низовьях Волги, и буряты в Забайкалье

исповедовали буддизм. Значительная часть поволжских, северных и сибирских

народов сохраняла традиционные родоплеменные (языческие) верования.

Население дореформенной России делилось на сословия — группы, обладавшие

разными правами и обязанностями и имевшие разное юридическое положение.

Сословная принадлежность передавалась по наследству. Дворянство,

духовенство, купечество, мещанство, крестьянство, казачество — таков

перечень основных сословий в России.

Судоходство на юге и в центре страны, где реки были полноводны, глубоки и

неторопливы, сильно отличалось от судоходства на северных реках, мелких,

узких и порожистых. Поэтому на юге и севере применялись разные типы судов.

Местом перегрузки был Рыбинск. Пристани между Петербургом и Рыбинском

назывались верхними, а более отдаленные от столицы — низовыми. Караваны,

отправлявшиеся от верхних пристаней, достигали Петербурга в одно

судоходство. Грузы из низовых пристаней, перезимовав в пути, доставлялись в

Петербург лишь на следующий год. По рекам в Петербург шли хлеб, лес, пенька

и.) центральных губерний, железо с Урала. В обратном направлении

отправлялись изделия столичной и зарубежной промышленности.

В южных губерниях, где не было такого густого переплетения рек и озер,

как на севере, грузы перевозились в обозах по грунтовым дорогам. «В степи

кочующий обоз», запряженный медлительными волами, совершал свой путь в

течение долгих месяцев. Весной и осенью грунтовые дороги становились

непроходимыми. В середине XIX в. началось строительство шоссейных дорог. В

канун крестьянской реформы 1861 г. они соединили важнейшие города

Европейской России. В 1851 г. открылось движение на железной дороге,

связавшей Петербург и Москву.

В 1825 г. в России (не считая Украины, Беларуси, Прибалтики и Закавказья)

было 415 городов и посадов (из них 41 в Сибири). В городах проживало 2,3

млн. человек (примерно 8% населения). Самым крупным городом был Петербург

(438 тысяч жителей). В Москве насчитывалась 241 тысяча человек. Третьим по

величине русским городом была Тула (38 тысяч) — город рабочих и

ремесленников, родина Левши. В Сибири наиболее крупным городом был Тобольск

(16,9 тысячи).

1.2Сельское хозяйство

В первой половине XIX века сельское хозяйство оставалось главной

отраслью российской экономики. Примерно 90% населения страны составляли

крестьяне. Развитие сельскохозяйственного производства происходило в

основном экстенсивными методами, за счет расширения новых посевных

площадей, которые увеличились за полвека на 53%, преимущественно в южных и

восточных районах. Внедрение новых методов обработки почвы, новых сортов

сельскохозяйственных культур происходило очень медленно, урожайность хлебов

в начале века составляла в среднем «сам-три», «сам-четыре», то есть при

посеве одного пуда собирали три-четыре пуда зерна.

Частыми были неурожаи, которые приводили к массовому голоду крестьян,

гибели скота.

Основной агротехнической системой оставалось традиционное трехполье,

кое-где еще сохранялась подсека (в Сибири), а в степных районах – залежная

система. Животноводство имело преимущественно натуральный характер, то есть

скот выращивался для домашнего потребления, а не продажу.

К середине XIX века сельское хозяйство начало постепенно изменяться.

Расширялись посевы технических культур – хмеля, табака, льна, а в 1840-е

годы значительно выросли посевы картофеля, который стал не только «вторым

хлебом» для крестьян, но и сырьем для пищевой промышленности. Увеличивались

посевы новой культуры – сахарной свеклы, особенно на Украине и на юге

Черноземья. Появились предприятия по переработке сахарной свеклы. Первый

завод по производству свекловичного сахара был построен в Тульской губернии

в 1802 году, к 1834 году было построено 34 завода, а в 1848 году их было

свыше 300.

На селе начали внедряться новые машины: молотилки, веялки, сеялки,

жатки и др. Увеличился удельный вес наемных работников. В 1850-х годах их

количество достигало 700 тыс. человек, в основном приходивших на сезонные

работы в южные, степные, заволжские губернии, в Прибалтику.

Медленно продолжался процесс специализации отдельных регионов на

производстве различных видов сельскохозяйственных культур: в Заволжье и в

степных районах России все больше внимания уделялось выращиванию пшеницы, в

Крыму и Закавказье – виноградарству и шелководству, около крупных городов –

торговому огородничеству, птицеводству.

В первой половине XIX века основными категориями крестьян были

следующие: помещичьи, государственные и удельные (дворцовые). Помещичьи

крестьяне составляли самую большую группу. В 1850-х годах их насчитывалось

более 23 млн. человек обоего пола, в том числе 1.5 млн. – дворовых и 540

тыс. – работавших на частных фабриках и заводах.

Удельный вес крепостных крестьян в начале века составлял 40% по

отношению ко всему населению страны. В разных регионах страны соотношение

барщины и оброка было различным, поскольку оно зависело от экономической

характеристики губернии. Так, в центральном районе, где был высок уровень

промысловых занятий крестьян, большое распространение получила оброчная

система – от 65 до 90%.

Государственных (казенных крестьян к середине столетия насчитывалось

около 19 млн. душ обоего пола. Им предоставлялись земельные наделы, за

которые они должны были, кроме государственных податей и сборов, нести и

феодальные повинности в виде денежного оброка. Этой категории крестьян с

года разрешалось приобретать в собственность землю. Они могли

относительно свободно делать выбор: заниматься земледелием или ремесленным

производством, создавать свои небольшие предприятия или переходить в

городское сословие. Однако, правительство в любой момент могло перевести

их в военные поселения, подарить в собственность какому-либо дворянину,

перевести в разряд удельных крестьян и пр.

Категория удельных крестьян занимала промежуточное положение по своему

правовому и хозяйственному статусу между вышеупомянутыми крестьянами. К

середине XIX века их насчитывалось почти два млн. душ обоего пола. Удельные

крестьяне несли в пользу царской семьи оброк, платили государственные

налоги и отрабатывали натуральные повинности.

В 1820-х годах становится очевидным, что возможности развития

помещичьих хозяйств, основанных на крепостном труде, практически исчерпаны.

Заметно снижалась производительность труда на барщине, крестьяне искали

всяческие предлоги уклониться от нее. В то время как помещик был кровно

заинтересован в увеличении производства сельскохозяйственной продукции на

продажу, и в первую очередь – зерна, крестьяне все меньше проявляли

старания в работе.

Кризисные явления ощущали и те хозяйства, в которых преобладала

оброчная система. По мере развития крестьянских промыслов среди работников

росла конкуренция, и заработки крестьян-оброчников падали, следовательно,

они все меньше платили денежную ренту помещикам. Все чаще стали появляться

помещики-должники, которые не могли вернуть долги в кредитные учреждения.

Так, если в начале XIX века в залоге находились всего 5% крепостных

крестьян, то в 1850-х годах – уже свыше 65%. Множество имений продавались с

молотка за долги.

Сельское хозяйство продолжало играть ведущую роль в экономике России. Здесь было занято более 90% работников. Несмотря на сохранение крепостничества, аграрное производство развивалось под воздействием целого комплекса факторов:

в связи с увеличением населения, ростом городов и развитием промышленности на внутреннем и внешнем рынке возрастал спрос на сельскохозяйственную продукцию;

не только крупные землевладельцы, но и крестьяне начинали втягиваться в товарно-денежные отношения, в производстве зерновых повышалась доля хлеба, предназначенного на продажу;

в сельском хозяйстве все чаще использовались сезонные наемные рабочие (до 700 тыс. к середине XIX в.), прежде всего в степных и южных районах России, Прибалтике;

осваивались земли юга Украины, Северного Кавказа, Заволжья, Сибири. Посевные площади увеличились в 1,5 раза;

в аграрном производстве наметились и качественные изменения, связанные с развитием промышленности. Расширялись посевы технических культур (лен, конопля, табак, сахарная свекла, хмель), предназначенных для продажи. Все больше сеялось не “серых хлебов”, а пшеницы — важного предмета зернового экспорта, получившего спрос и внутри страны. В нечерноземном центре для обеспечения городов активно развивалось огородничество. К середине прошлого века большую роль стал играть картофель, превратившийся в основную огородную культуру. Крестьяне, поначалу отказывавшиеся выращивать картошку — вплоть до “картофельных бунтов” 1841-1843 гг., вскоре стали называть ее “вторым хлебом”. Началось использование в некоторых помещичьих хозяйствах новых сельскохозяйственных машин (молотилки, веялки, сеялки) и новых методов.

Несмотря на новые явления, развитие сельского хозяйства происходило очень медленно. Его отсталость была вызвана:

сохранением экстенсивного характера земледелия, которое развивалось не за счет повышения производительности труда, а за счет расширения посевных площадей и роста численности населения. Урожайность хлеба в традиционных районах крепостничества оставалась на том же уровне, что и в Древней Руси: урожай лишь втрое превышал количество посеянного зерна;

понижением производительности барщинного труда, вызванным втягиванием крестьян в товарное производство;

сохранением низкого уровня развития техники. Подавляющее большинство помещиков и все крестьяне продолжали применять деревянную соху (с металлическим наконечником) и трехполье, как и много веков назад. Хотя делались отдельные попытки технической модернизации сельского хозяйства, но она была невозможна в условиях крепостного права. Новые машины приносили лишь убытки в условиях, когда на них работали барщинные крестьяне; превращением крепостного права в тормоз экономического развития. Оно мешало развитию предпринимательства, препятствовало формированию рынка рабочей силы и позволяло помещикам паразитировать на рыночных отношениях, используя крестьянское отходничество и расширение барщины. Это сдерживало качественные изменения и совершенствование крупного аграрного хозяйства.

Во многом отсталость русской деревни вызывалась влиянием суровой природно-климатической среды, консервирующей традиционные методы хозяйствования, обуславливающей сохранение крепостничества и экстенсивный характер ее развития.

Вместе с тем крепостное хозяйство разлагалось.

Господство натурального хозяйства сокращалось по мере становления всероссийского аграрного рынка, втягивавшего в свой оборот все сословия.

Кризис крепостного хозяйства проявлялся в ухудшении экономического положения помещиков. Барщинный труд становился все менее эффективным и производительным, с развитием крестьянских промыслов падали цены на их изделия и, соответственно, уменьшались доходы помещиков от оброка. В итоге многие имения оказывались заложенными и перезаложенными (к середине века — более 60%).

В целом государство не изменило ни социальную, ни экономическую ситуацию. Крепостные помещичьи крестьяне к середине прошлого века составляли 37% населения Российской империи, а в центре страны — почти 2/3. Крепостной гнет сохранялся. В земледельческих губерниях 90% помещичьих крестьян работало на барщине, да и в Нечерноземье — около 1/3. Крепостной строй оставался самой острой не только социально-политической, но и экономической проблемой России.

В результате реформы размеры крестьянских наделов в большинстве губерний уменьшились (в среднем на20%) и составили от2—3 до40—50 десятин на двор. Право собственности на землю получила крестьянская община, распределявшая и перераспределявшая наделы между дворами. Различия в размерах наделов возникали из-за разницы в общинах (казаки имели в среднем более50 десятин на двор, а бывшие помещичьи крестьяне— около 7 десятин). Продажа наделов запрещалась.

После реформы помещики, не имевшие средств для обработки земли, начали распродавать ее. Основными покупателями земли стали зажиточные крестьяне. В1862—1882 гг. они приобрели6 млн. десятин частных земель.

В целом развитие сельского хозяйства сопровождалось увеличением сборов зерновых и технических культур, ростом посевных площадей… С1860 по1880 г. в10 раз (с9,7 до97 млн. руб.) увеличился приток капитала в российские акционерные общества. Иностранные капиталовложения— из Англии, Франции, Германии, Бельгии в основном делались в тяжелую промышленность.

В60—70-е годы началось развитие машиностроительной промышленности, центрами которой стали Москва и Петербург. В Центральном районе и в южных губерниях продолжало развиваться сельскохозяйственное машиностроение. Продукция машиностроения возросла в3 раза.

Во второй половинеXIX в. в промышленном производстве России чередовались периоды спада и подъема. Спад производства был отмечен в начале 60-х и в1873—1875 гг.


Образование

Реформа российского образования в первой половине XIX века

Девятнадцатый век в России начался мрачным предзнаменованием – убийством деспотического монарха, сдерживавшего, по мнению заговорщиков, развитие страны. Отсвет этого злодеяния лег на большинство политических деяний 19 века, сочетавших благие устремления с негодными целями. Александр I, придя к власти, продолжил проведение в России образовательной реформы. Но она была не самоцелью, так как для ускорения темпов развития страны нужен был рост социальной активности общества. Образование было одним из способов пробудить социальную мобильность населения, но его необходимо было подкрепить и другими действиями. Правительство разработало комплекс мер, призванных преодолеть сословную закоснелость общества, мешающую ему динамично следовать за темпами экономического, промышленного и культурного развития соседних европейских стран. Открытие широкой сети учебных заведений было увязано с административными мерами по повышению образовательного уровня государственных служащих. В указе 1803 года о «Предварительных правилах народного просвещения» образование было возведено в ранг государственной задачи. Для ее решения была создана система управления, предусмотрена согласованность между собой отдельных звеньев образовательной цепи. За время царствования Александра I будет открыто три новых университета: в Казани, Харькове и Петербурге [1]. Вокруг каждого русского университета группировалась сеть гимназий, за исполнением учебных планов в которых надзирало университетское руководство. К каждой гимназии прикреплялась сеть уездных училищ, за образовательным процессом в которых должен был следить директор гимназии. И на нижнем уровне образовательной пирамиды располагались уездные и приходские училища. Стройная образовательная система становилась еще тем более устойчивой, что базировалась на тех социальных привилегиях, которые приобретали выпускники средних и высших учебных заведений, а особенно те их них, которые показывали отличные успехи за время учебы [2]. Каждый ученик гимназии имел шанс повысить свой социальный статус, получив по окончании учебного заведения определенный чин, гарантировавший ему хороший старт для начала штурма иерархической пирамиды. Особенно большое значение подобные льготы имели для выходцев из небогатого поместного дворянства, которые сразу после учебы могли получить чин выше, чем имел их родитель. Это новшество открывало дорогу для одаренных и трудолюбивых людей из непривилегированных сословий, чьи шансы на жизненный успех раньше были ничтожными. В 1809 г. по инициативе Сперанского был издан указ об обязательных экзаменах на чин, что предполагало повышение общего кругозора и развития чиновничества, а также приостанавливало былую практику получения чина за выслугу лет. Социальная мобильность была значительно стимулирована этой социально-образовательной реформой. И если раньше социальный статус личности, независимо от ее индивидуальных дарований, воспроизводил, как правило, статус его предков, то теперь умственная и жизненная энергия лучших представителей молодого поколения из разных социальных слоев была освобождена и направлена на улучшение как своего собственного социального и материального положения, так и на общественное благо. Это была вторая мобилизация ресурсов страны после реформы Петра 1, менее громкая и скандальная, но более масштабная и долговременная. Ее результаты сказались не только в декабристском движении, но и в общей демократизации мышления и норм социального поведения, которые постепенно распространялись от узкой группы носителей высокой культуры к более широким слоям представителей тех социальных групп, чьи родители не умели ни читать, ни писать, жили по старинке, заботой лишь о хлебе насущном. Несмотря на последекабрьскую реакцию, на санкционированные Николаем попытки Шишкова изменить образовательную систему, сделав ее более сословной, приостановить поток разночинцев к низшим и средним чинам, этот процесс уже невозможно было остановить, потому что он отвечал насущным потребностям России и потому, что однажды разбуженные духовные силы нации невозможно усыпить вновь.

Итак, расценив образование как государственную задачу, правительство Александра I стало активно открывать новые учебные заведения. Выше было сказано, что в первую очередь удвоилось число университетов. Комплектование их кадрами было весьма затруднительным: профессоров не хватало даже для Московского университета, поэтому приглашение иностранных ученых было единственным выходом, несмотря на новую трудность — языковый барьер. Вот почему первое время занятия приходилось вести на немецком или латинском языках, привлекая в ряде случаев переводчиков. Вторая проблема заключалась в разности менталитетов преподавателей и студентов, обусловленной множеством причин: культурной, языковой, религиозной, даже разницей бытовых обычаев. По воспоминаниям ученика Сенковского — П. Савельева и другого студента той поры — А. Никитенко, «немецкая фракция» преподавателей Петербургского университета держалась замкнуто, избегая контактов с остальными и не допуская других в свой круг [3]. Все это затрудняло адаптацию преподавателей, подталкивая их к корпоративной замкнутости, затрудняло и сам учебный процесс, а также замедляло процесс преемственности, то есть подготовки национальной смены приглашенным профессорам. Параллельно с приглашением иностранцев применялась практика командировок или стажировок в заграничных университетах тех молодых преподавателей, которые проявляли особую склонность к языкам и исследовательской работе. Такая практика применялась нечасто, так как существовало опасение насчет проникновения заразы вольнодумства через командированных, но большая группа лучших, по воспоминаниям современников, русских профессоров прошла подготовку в немецких университетах. Среди них: П.Г. Редкин – видный юрист и общественный деятель и его коллега Н.И. Крюков, М.С. Куторга и Т.Н. Грановский — историки, О.М. Бодянский, филолог-славист, знаменитый медик Н.И. Пирогов, экономист А.И. Чивилев. Был послан за границу для получения профессорского звания В.С. Печерин, не вернувшийся на родину по идейным соображениям. Многие из тех, кто уже получил профессорское звание, также имели возможность отправиться в научную командировку, как, например, профессоры Московского университета Н.И. Надеждин и М.П. Погодин. Общий научный и культурный уровень профессорско-преподавательского состава был в то время невысок, о чем свидетельствуют воспоминания студентов, причем это мнение едино, независимо от места и времени (в период 30-40 годов 19 века) обучения. «Невозвращенец» Печерин, проникнутый грустно-отрицательным отношением ко всему отечественному, писал: «Профессорство в России невозможно… Ведь наш почтенный Грефе, хоть немец и академик, а все ж таки едва ли бы годился быть маленьким доцентом в Оксфорде» [4]. Далее мемуарист вспоминает один курьезный совет, данный ему Н.И. Гречем перед отъездом за границу: «Да из чего же вы едете учиться за границу? Ведь когда нам понадобится немецкая наука, то мы свежего немца выпишем из Германии» [5]. Сокурсники Белинского и Лермонтова, К. Аксаков и А. Герцен, И. Гончаров и С. Соловьев — все в один голос утверждают, что не только методика университетского преподавания, но и сам уровень знаний профессоров оставлял желать лучшего, о том же свидетельствовала переписка родственного круга Чернышевских-Пыпиных, недовольных обучением в Казанском университете [6]. Профессора в основной массе не следили за ходом современной науки, особенно зарубежной, давали лекции по старым записям, не добивались понимания или даже внимания иначе, чем полицейскими мерами, студентам не хватало книг. Любопытны воспоминания о своей университетской поре умеренного и в критике, и в любви И.А. Гончарова. Приведем эпизод о редком событии- посещении ректором университета лекции: «Ректором тогда был профессор восточных языков Болдырев… Передо мною одним на столе лежала книга «Войны Югурты» Саллюстия, в маленьком формате. У других ничего не было пред собою. А лекция была немецкой литературы лектора Кистера. Вдруг ректор подошел ко мне, взял книгу и посмотрел. «Отчего у вас латинская книга на лекции по немецкой литературе?» — спросил он. «Она лежит тут от предыдущей лекции из римской словесности», — был мой ответ. «А где же немецкая книга?» — «У меня ее нет». И ни у кого не было. Кистер издал очень краткий, какой–то наивный курс немецкой литературы, скомпилированный из больших немецких курсов, и, конечно, рассчитывал на сбыт между студентами, но так как большинство их знало все, что там было, то книгу не покупали. Ректор не справился, есть ли она у других, а мне посоветовал приобрести ее. Я не приобрел, потому что у студента денег обыкновенно не бывает, особенно на книги. Доставать книги — это другое дело — это мы и делали, а покупать книги – нет. Кроме того, я не купил книги еще потому, что все в ней мне было известно, и притом я знал, что ректор больше никогда не придет на лекцию.» [7]

Разные портреты русской профессуры оживают в письмах Белинского, воспоминаниях Аксакова, Герцена, Гончарова, С.М. Соловьева и других их современников: то добродушные, то горделиво-раздражительные, то тщеславные, то равнодушные, но из всего разнообразия портретных характеристик проступает постепенно общая черта: даже самые увлеченные своим предметом не стремились зажечь сердца своих воспитанников любовью к науке, они не ставили возвышенных целей, которым молодые души были бы готовы были посвятить свою жизнь, и, наконец, в своем большинстве они держались обособленно от студентов, очевидно, опасаясь либо доносов насчет политической благонадежности, либо опасаясь трудных вопросов, которые могли им адресовать студенты с бескомпромиссностью молодости. Мнение некоторых исследователей об атмосфере добродушия и взаимопонимания между преподавателями и студентами верны, но только если их применить к более позднему периоду, а не к началу 30-х годов 19 века, таким образом, утверждение А.С. Павловой [8], что к 1829-1830 г.г. Московский университет становится настоящим очагом вольномыслия верно только отчасти. Действительно молодую мысль, жаждущую познания, удержать было нелегко, но основные познания в социально-гуманитарной сфере студенты получали благодаря самообразованию: чтению книг и журналов, в университете часто запрещенных, дискуссиям, и отнюдь не с собственными профессорами. Недаром Лермонтов сказал профессору Победоносцеву на экзамене по изящной словесности, что для ответа пользовался новейшими источниками из собственной библиотеки, которые, очевидно, профессору неизвестны. Через десять лет многое изменится в университетах, и не одном Московском. Действительно, начнутся и общие дискуссии, и встречи на профессорских квартирах (в 1830-е годы на это решился один Надеждин), и профессора начнут снабжать студентов книгами из собственных библиотек, то есть нормой жизни станет все то, о чем писал Б.Н.Чичерин в мемуарах «Москва сороковых годов» [9]. Для тех бывших студентов, кто потом выезжал за границу и слушал лекции немецких профессоров, их отношения к русским студентам поражали своим контрастом. Во-первых, бросалась в глаза колоссальная ученость и абсолютная преданность науке, во-вторых, их открытость для студентов, с которыми они общались и после лекций, встречаясь в библиотеках, на совместных прогулках и даже приглашая к себе домой. Грановский в одном из писем Неверову высказал предположение, что такая любовь не совсем бескорыстна, и профессора надеются на благодарность в виде наград от русского правительства, но тут же с добродушием молодости добавил, что русским нет дело до причин такого поведения, если они могут воспользоваться результатом [10]. Невелико вначале было и число студентов, особенно в новых университетах: в пределах 100 человек. Только в Московском университете было к концу второго десятилетия 19 века около тысячи студентов. Например, из воспоминаний К.С. Аксакова известно, что в 1832 году был уменьшен прием на все отделения Московского университета: вместо 204 человек в 1831 году было принято всего 92; в том числе на словесное отделение поступило 22 человека, а в предыдущем 1831 году – 49. По численности студентов в эти годы на первом месте стояли политическое и медицинское отделения, затем шло отделение словесности, а замыкало список – физико-математическое отделение. Варьировалась также длительность обучения: на медицинском — 4 года, а на всех остальных –3 [11]. Московский университет, будучи первым, обрел устойчивую репутацию, имел высококвалифицированный преподавательский состав, Благородный пансион для подготовки к поступлению в университет. Теплая и фрондерская обстановка отставной столицы окружала Московский университет, салоны местной знати были насыщены атмосферой элитарной культуры. Немаловажным для студентов и их родителей был тот факт, что цены на продукты и жилье были в Москве значительно ниже, чем в Петербурге. По воспоминаниям Я. Неверова, одного из участников кружка западников, в который входили Белинский, Герцен, Грановский, проживание в Петербурге студенту обходилось в два раза дороже, чем даже в Берлине, не говоря о первопрестольной [12].

К тому же Москва не зря столько лет была столицей: почти у каждого дворянина здесь отыскивались родственники, к которым рассчитывали обратиться в случае крайней нужды. Если в первые два десятилетия 19 века ореол героизма как отсвет Отечественной войны 1812 года окружал русского офицера и в значительной степени оттягивал дворянскую молодежь от гражданской службы в пользу военной, то вскоре льготы, которые были предоставлены студентам университетов, постепенно переломили общественное мнение. В 1830-1840 г.г. дворянская и непривилегированная молодежь потянулась в высшие учебные заведения, осознав, какие преимущества для продвижения по службе дает образование. Число студентов в 1830-е годы увеличилось с двух до трех тысяч, а в 1840 еще на тысячу человек [13]. Окончание учебного заведения давало право поступления на государственную службу сразу в классном чине, который зависел от степени старания учащегося. Например, окончившие гимназию с отличными оценками поступали на службу с низшим классным чином – 14 класса, а окончившие гимназию без похвального аттестата – только канцеляристами, то есть без чина. Окончание университета со званием «студент» давало право на получение чина 14 класса, те же, кто получал звание «кандидат», могли претендовать на 10 класс. Таким образом, скорость продвижения по государственной службе прямым образом зависела от успешной учебы.

Неудовлетворенность системой образования, методикой преподавания, объемом получаемых знаний нисколько не мешала русским студентам, как и всем последующим представителям этого беспокойного и любознательного племени любить свою alma mater, наслаждаться молодостью, свободой, общением и перспективами, казавшимися тогда бесконечными. Многим университет казался храмом науки. Как вспоминал впоследствии И.А. Гончаров, «Мы, юноши, полвека тому назад смотрели на университет как на святилище и вступали в его стены с трепетом…. Наш университет в Москве был святилищем не для нас одних, учащихся, но и для их семейств и для всего общества. Образование, вынесенное из университета, ценилось выше всякого другого. Москва гордилась своим университетом, любила студентов, как будущих самых полезных, может быть громких, блестящих деятелей общества» [14]. Безусловно, данные воспоминания овеяны ностальгией по молодости, но далеко не все в них – плод идеализации. Чуть позднее писатель вспомнит досадные или обидные мелочи прошлой жизни, он не приукрасит картины большинства пустых и начетнических лекций, казенного равнодушия или чиновной спеси, но эти темные стороны нимало не заслонят того чистого и святого, что пробудил университет в душах тех молодых людей, которые благодаря ему несколько лет спустя стали славой России.

Очевидно, что русское правительство медленно и осторожно вводило просвещение ради узко прагматических целей, вот почему одной рукой поддерживая развитие образования в России, другой рукой оно его сдерживало. Эта двойственность позиции была заметна тогда в любом учебном заведении, независимо от его статуса и месторасположения. Везде можно наблюдать одинаковый подход, говорящий о цельности и последовательности позиции: преподавать учащимся нормированные знания, нужные для выполнения свой социальной или профессиональной роли, но не допустить свободного развития личности, которое отождествлялось с вольнодумством и, следовательно, считалось социально опасным явлением. Но общество, как сложная самоорганизующаяся система, жило по своим законам и не поддавалось директивному управлению ни тогда, ни позднее. Общественное сознание искало ответ на интересующие или беспокоящие его вопросы, обходя барьеры и преграды, самостоятельно отыскивая дорогу к знаниям. Этот самостоятельный поиск истины, как и ответов на жизненно важные вопросы, имел различные формы, обусловленные степенью активности наиболее заинтересованных социальных групп.

Университеты, как и другие вузы, оставались местом концентрации интеллектуальной работы, несмотря на бдительный надзор за ними и полицейские меры за преподавателями и студентами. В результате деятельности печально известной комиссии Магницкого преподавательский штат молодых петербургского и Казанского университетов, и без того неполный, настолько поредел, что новых профессоров приходилось брать едва ли не с улицы. По этой причине О.И. Сенковский в 22 года стал профессором Петербургского университета, где после чистки не было ни одного преподавателя, владеющего восточными языками [15]. Эта репрессивная мера должна была произвести устрашающее впечатление и на остальные учебные заведения с тем, чтобы они усилили самоконтроль. Высочайшие проверки повторялись время от времени с одинаковыми результатом: репрессиями по отношению либо к преподавателям, либо студентам, а иногда и тем и другим. Особенно рьяно стремился поставить «умственные плотины» на пути просвещения министр народного просвещения С.С.Уваров, который стал известен как автор доктрины «официальной народности». Уваров был умнее и тоньше начальника III отделения А.Х. Бенкендорфа, может быть потому, что сам в недавнем прошлом был либералом и лучше понимал ход движения мыслей людей, неудовлетворенных положением дел в стране. Кстати сказать, шеф Третьего отделения Собственной его Величества Канцелярии граф Бенкендорф, ставший в исторической литературе едва ли не символом реакции, в свое время некоторыми воспринимался едва ли не как либерал, о чем говорят записи в дневнике генерала П.Г. Дивова: «Министерство народного просвещения не обладало достаточной энергией, чтобы обуздать периодические издания, которые начали печатать извлечения из статей содержания самого антимонархического и противного самодержавию. Тайная полиция с ее тайными и явными цензорами со своей стороны действовала в этом случае весьма вяло. Сам граф Бенкендорф как будто находился под обаянием этих писак. Вообще, колеса государственной машины страшно запутались, и, кажется, все способствует ускорению в молодежи либеральны идей» [16]. Если Бенкендорфу достаточно было внешней покорности, то Уваров знал силу скрытого сомнения, рано или поздно выливающегося в открытое противодействие, поэтому он хотел установить возможно более полный контроль не только за образом действий, но и за образом мыслей. Особенно пристально он следил за ходом образования и развитием журналистики. С.С. Уваров стремился искоренить любую попытку свободомыслия в университетах. Если петербургский университет еще не оправился полностью от разрушительных последствий деятельности комиссии Магницкого, то Московский университет, как любимец Москвы, всегда привечающей фрондеров [17], вызывал у Уварова постоянные опасения как рассадник крамолы. У министра просвещения был собственный взгляд на роль образования – он утверждал: «Не ученость составляет доброго гражданина, верноподданного своему государю, а нравственность его и добродетели. Они служат первым и твердым основанием общественного благосостояния» [18]. Очевидно, что главным достоинством и студента, и профессора, Уваров считал готовность быть полезным и усердным орудием правительства; а профессиональный уровень и, тем более уровень свободы и оригинальности мышления расценивал как необязательное и даже подозрительное дополнение. Недаром, по итогам его ревизии было высказано неодобрение деятельностью профессоров, наиболее любимых студентами — Н.И.Надеждина и М.Г. Павлова. Конечно, в такой обстановке, далеко не каждый профессор решался дать студентам то, чего наиболее жаждала их душа: указания на общественно полезную цель их будущей деятельности. Большинство профессоров и по указанной выше причине, и из-за невысокого научного уровня, коренящегося как в субъективных, так и объективных факторах, ограничивалось узкой трактовкой важных проблем своей науки, делая упор на прикладной характер ее использования. О том, как неоднократно обманывались надежды студентов, очередной раз разочарованных схоластическим подходом профессоров к своему предмету, свидетельствуют воспоминания Герцена, Аксакова, Гончарова. Даже Н.И.Надеждин не оправдал надежд: «Надеждин производил с начала своего профессорства большое впечатление своими лекциями. Он всегда импровизировал. Услышав умную, плавную речь, ощутив, так сказать воздух мысли, молодое поколение с жадностью и благодарностью обратилось к Надеждину, но скоро увидели, что ошиблись в своем увлечении. Надеждин не удовлетворил серьезным требованиям юношей; скоро заметили сухость его слов, собственное безучастие к предмету и недостаток серьезных знаний. Тем не менее, справедливо и строго оценив Надеждина, студенты его любили, уже не увлекаясь, охотно слушали его речь» [19]. Впоследствии к такому же итогу студенты пришли, прослушав лекции С.П. Шевырева: «Во время второго моего курса явился на кафедре профессор и читал вступительную лекцию. Лекция Шевырева, обличавшая добросовестный труд, сильно понравилась студентам: так обрадовались они, увидев эту добросовестность труда любовь к науке! Однако скоро студенты увидели педантичность приемов, ограниченность взглядов, множество труда и знания – но отсутствие свободной мысли, манерность и неприятное щекотливое самолюбие» [20]. Но именно этому поколению, такому требовательному к своим учителям, суждено будет внести свой собственный вклад в развитие просвещения в России. Именно студенты начала 1830-х годов, впоследствии избравшие научно — преподавательскую деятельность, дадут следующим поколениям студентов искомый ими самими идеал профессора. Ровесник Белинского, Герцена, Аксакова Т.Н.Грановский, окончивший университет в Петербурге и ставший профессором в Московском университете, будет истинным кумиром студентов и предметом гордости своих сверстников, увидевших в нем воплощенными собственные чаяния: «Грановский создал для последующих поколений русской науки идеальный первообраз профессора (…) Грановский преподавал науку о прошедшем, а слушатели выносили из его лекции веру в свое будущее, ту веру, которая светила им путеводной звездой среди самых беспросветных ночей нашей жизни (…) Лекции Грановского воспитывали деятельную любовь к русскому отечеству, ту энтузиастическую жажду работы на его благо, ту крепость общественного духа, которая помогла лучшим людям минувшего полувека пронести на своих плечах сквозь вековые препятствия все тяготы преобразовательной эпохи (…) С его времени, с его публичных лекции Московский университет стал средоточием лучших чаяний помыслов для образованного русского общества. Грановский завязал ту внутреннюю духовную связь между Московским университетом и обществом, которая крепка и доселе (…) и тонкими нитями расходилась по стране во все стороны в лице многотысячного московского студенчества» [21]. Не только Грановский, но и другие профессора по-новому стали строить отношения со студентами. Приведем воспоминания Б.Н.Чичерина, ставшего позднее также профессором Московского университета: «Отношения между профессорами и студентами были самыми сердечными: с одной стороны, искренняя любовь и благоговение, с другой стороны, ласковая любовь и готовность придти на помощь. У Грановского, Кавелина, Редкина собиралось в назначенные дни множество студентов, происходили оживленные разговоры не только о научных предметах, но и о текущих вопросах дня, об явлениях литературы. Библиотеки профессоров всегда были открыты для студентов, которых профессора сами побуждали к чтению, давая им книги и расспрашивая о прочитанном» [22]. Любопытно, что мемуарист называет имена тех, кто недавно прошел заграничную стажировку.

Качественное изменение научного уровня русской профессуры и ее представлений о своей общественной роли скажется на уровне развития всего общества, как через то посредничество студентов, о котором упомянул Ключевский, так и через общественную деятельность профессоров, например, чтение публичных лекций, популяризаторскую и просветительскую деятельность: выпуск научных и научно – популярных изданий, участие в русских энциклопедических журналах в качестве авторов или рецензентов. Наконец, важным фактором в повышении нравственного уровня общества было то моральное воздействие, та аура благородного служения не государству, а народу, которая окружала не одно поколение русских профессоров, особенно гуманитариев. Целую галерею их портретов создал уже упомянутый нами В.О.Ключевский, сам ставший их преемником и посвятивший жизнь продолжению их деятельности. В нарисованных им образах Т.Н.Грановского, Ф.И.Буслаева, С.М.Соловьева [23] будет выделена одна общая черта: сознание своей собственной ответственности перед наукой и Россией, которое сказывалось в каждом слове и каждом поступке. Отношение к себе как к публичной фигуре заставляло их предельно ужесточать требовательность к себе, будто они хотели таким образом быстрее продвинуть общество по пути усовершенствования. Ключевский отмечает у новых поколений русских профессоров стремление не только быть популяризатором, т.е. посредником между наукой и аудиторией, но и творцом науки, генератором идей, рождающихся непосредственно на глазах аудитории, что способно было серьезным образом отозваться на их собственных представлениях о жизненном долге [24]. Тот же прием вовлечения слушателей в творческий процесс отмечает Ключевский и у другого крупного русского ученого, профессора Московского университета С. М. Соловьева, также вышедшего из плеяды студентов 1830-х годов. Описывая процесс преподавания Соловьева, Ключевский отмечал: «Слушатель чувствовал ежеминутно, что поток изображаемой перед ним жизни катился по руслу исторической логики; ни одно явление не смущало его мысли неожиданностью или случайностью. В его глазах историческая жизнь не только двигалась, но и размышляла, сама оправдывала свое движение. Благодаря этому, курс Соловьева, излагая факты местной истории, оказывал на нас сильное методологическое влияние, будил и складывал историческое мышление: мы сознавали, что не только узнаем новое, но и понимаем узнаваемое, и вместе учились, как надо понимать то, что узнаем. Ученическая мысль наша не только пробуждалась, но и формировалась, не чувствуя на себе гнета учительского авторитета: думалось, как будто мы сами додумались до всего того, что нам осторожно подсказывалось» [25].

Т.е. моральные обязанности, которые брали на себя русские профессора, чтобы весомое слово научной истины подкреплялось нравственным авторитетом и все это содействовало бы выработке у студентов определенной общественной позиции, предполагало не только способ преподавания, но и образ жизни. Русские профессора считали себя заступниками студентов перед не всегда справедливой и чересчур сословной системой русского образования. Именно поэтому нередко они вместе со студентами выступали в поддержку демократических преобразований в просвещении. Были участниками общественных и политических акций. В истории русской высшей школы было много случаев, когда профессора становились объектом политических преследований, как, например, Т.Н.Грановский или П.Н. Милюков, из-за запрета царской власти вынужденный приостановить преподавательскую деятельность в России и перенести ее в Болгарию. В пореформенный период, когда правительство начало наступление на гражданские (и без того ничтожные свободы), пять профессоров петербургского университета подали в отставку в знак протеста против притеснений студентов, почти все станут активными публицистами (Стасюлевич станет основателем журнала «Вестник Европы», Пыпин – его заместителем и исключительно плодовитым сотрудником – почти все его научные труды (общий объем — около 2000) будут опубликованы в журнале, Кавелин и Спасович тоже станут регулярными рецензентами, обозревателями, авторами), как бы подтвердив слова Чернышевского: «Журнал стоит кафедры.» Еще печальней была судьба ученых гуманитариев в Советском Союзе: от высылки оппозиционеров на «профессорском пароходе» в 1922 г. до разгрома института красной профессоры и ИФЛИ в годы сталинских репрессий.

По масштабу своего влияния на умы молодого поколения вузовский преподаватель, способный сказать новое слово в науке и подкрепить его личным авторитетом, может стоять вровень с крупным общественным деятелем. Недаром молодой Чернышевский, планируя свою будущую деятельность по осуществлению демократических идеалов, признавался, что хотел бы стать либо журналистом, либо университетским профессором, уравнивая оба вида деятельности по силе общественного воздействия. О том, что служение науке не было для молодых русских ученых самоцелью, свидетельствуют многочисленные мемуары того периода. Среди множества драматичных и ярких эпизодов общественного образования есть один малоизвестный, но очень трогательный: умирающий от чахотки 27-летний А.В. Станкевич берет клятву с двух своих друзей — Грановского и Неверова, возвращающихся в Россию после научной стажировки в Германии, что они все свои силы отдадут просвещению России, ибо в нем залог освобождения русского народа [26]. О том, насколько эти задачи были неделимы в глазах русской интеллигенции, свидетельствует один знаковый эпизод из романа Н.Гарина-Михайловского «Гимназисты», где учитель истории — всеобщий любимец, изгнанный из гимназии за вольнодумство, прощаясь со своими повзрослевшими учениками, рисует перед ними перспективу жизни, призывая не к спокойствию и благополучию, а к жертве во имя высокой цели: «Нет решенных вопросов на земле, и вопрос образования — самый острый и больной у человечества. Необходимо и необходимо возвращаться к нему, как пахарю необходимо опять и опять возвращаться к своей ниве. И это не старый скучный вопрос — это вечно новый вопрос, потому что нет старых детей, и жизнь — это нива новых и новых посевов. Эта нива пахаря — это нива жизни. Эта нива и идущий по ней плуг — закон суровой необходимости, закон, который имеет достаточно силы, чтобы неутомимо и безжалостно волочить за собой тех, кто не может уразуметь новый и неизбежный смысл его. Чтобы чувствовать и понимать, чтобы охватить этот смысл, надо уметь смотреть вперед. Как для того, чтобы рассмотреть окружающую нас местность, надо взбираться на самую возвышенную тоску, а не лезть в ямы и болота, так и в образовании людей необходима эта возвышенная точка, эта его обсерватория, с которой он мог бы общим взглядом окидывать и свою и окружающих его деятельность. Чем выше эта его обсерватория, тем производительней его работа, тем меньше риску потеряться и застрять в дебрях жизни. Высотой этой обсерватории, полетом мысли нации делятся на культурные и некультурные, миссии их бывают исторические, хотя путем страдания, но они все-таки несут людям высшую форму человеческой жизни, — или же жизнь народов сводится к зачаточной и прозябательной» [27].

Другим важным фактором развития личности в университетской среде, помимо приобщения к знаниям и воздействия авторитетов выдающихся ученых, была сама обстановка свободы и студенческого братства, новая и притягательная для каждого из вступивших под университетские своды. Там, где студенческой жизни не касалась официальная регламентация, где молодежь оставалась предоставленной сама себе, там молодые люди чувствовали себя настоящими хозяевами не только собственной судьбы, но и вообще будущего, и тогда они устанавливали те порядки, которые наиболее отвечали их представлениям о правильном устройстве жизни [28].

Первая благодарность у всех мемуаристов обращается к студенческому братству, в котором происходило становление не одного поколения русской интеллигенции и традиции которого они старались сохранить на протяжении своей жизни, невзирая на изменившуюся среду и обстоятельства жизни. Когда-то Екатерина II мечтала сделать нормой обучение молодого поколения в закрытых учебных заведениях, чтобы изолировать их от влияния окружения и тем самым предохранить молодежь от пороков и недостатков старших поколений. Но университетское общество и без насильственной изоляции становилось своеобразным чистилищем, где происходило усовершенствование личности, мотивами которого было желание заслужить уважение товарищей, пример тех преподавателей, которых воспринимали как кумиров, постоянная душевная работа под воздействием потока знаний. Вероятно, многие воспоминания о студенческой поре, будь они написаны в 19 или 20 веке, будут иметь общие черты, потому что таков общий закон социализации личности в особых условиях особой среды, прошедшей специальный отбор и обладающей сходными характеристиками, в основе которых лежат стремление к знанием и готовность к труду ради их получения, готовность к жертве, самоограничению и дисциплине. Микросреда, благодаря концентрации индивидуумов с близкими личностными характеристиками и сходной мотивацией деятельности, обладает способностью многократно усиливать свое воздействие, в результате чего возможным становится качественное изменение социальных характеристик личности.

К.С. Аксаков, вспоминая об атмосфере студенческой жизни, писал: «Спасительны эти товарищеские отношения, в которых только слышна молодость человека, и этот человек здесь не аристократ и не плебей, не богатый и не бедный, а просто человек. Такое чувство равенства в силу человеческого имени, давалось университетом и званием студента» [29]. О том, насколько подобные настроения были присущи студенчеству, о своеобразной республике вспоминал также И. А. Гончаров: «И точно это была республика: над нами не было никакого авторитета, кроме авторитета науки и ее последователей. Начальства как будто никакого не было, но он, конечно, было, только мы о нем имели какое-то отвлеченное, умозрительное представление. Был ректор, был попечитель, может быть даже и инспектор, но мы его никогда не видели» [30]. Кроме прививки человеческого равенства, получаемой молодежью в университетских стенах, их общение опиралось на всеобщий и серьезный интерес к философским и социальным проблемам человеческой жизни: «Общественно-студенческая жизнь и общая беседа, возобновлявшаяся каждый день, много двигали вперед здоровую молодость и хотя, собственно товарищи мои ничем не сделались замечательны, кто знает даже, к какому опошляющему состоянию нравственному могли довести обстоятельства потерянных мною из виду, — но живое это время, думаю, залегло в их душу освежительным, поддерживающим основание, воспитанием. Вообще не худо, чтобы молодые люди, проходя свое воспитание, пожили вместе, как живут студенты; но это свободное общежитие только тогда получает свою цену, когда истина постоянно светит молодому уму и только, чтобы он обратил на нее свои взоры. Значение университетского воспитания может быть огромно в жизни целой страны…» [31].

В университетских стенах закладывалась не только программа будущей профессиональной жизни студента, но и его дружеские связи, зарождалось его мировоззрение, формировались основы нравственной позиции. Тепло и взволнованно вспоминают об этом времени духовной свободы и одновременно напряженной духовной работы И.А. Гончаров: «Дух юношества поднимался, он расцветал под лучами свободы, падшими после школьной и домашней неволи. Он (Студент- Г.Щ.) совершал первый сознательный акт своей воли, приходил в университет сам: его не отдают родители, как в школу. Нет школьной методы преподавания, не задают уроков, никто не контролирует употребления им его часов, дней, вечеров и ночей. Далее следуют шаги все серьезнее и сознательнее, достигается «степень зрелости» без всякого на нее гимназического диплома. Свободный выбор науки, требующий сознательного взгляда на свое влечение к той или другой отрасли знания, и зарождающееся из этого определение своего будущего призвания – все это захватывало не только ум, но и всю молодую душу. Университет отворял широкие ворота не в одну только научную сферу, но и в саму жизнь. С учебной почвы он ступает на ученую. Умственный горизонт его раздвигается, перед ним открываются перспективы и параллели наук и вся бесконечная даль знания, а с нею и настоящая, законная свобода – свобода науки» [32]. Особенно бурно кипела умственная жизнь студентов в кружках, где собирались люди с общими интересами и склонностями, симпатизирующие и доверяющие друг другу. Вообще правительство и университетское начальство недолюбливало любые формы общественных организаций, которые рождались по инициативе самих студентов, без организационных усилий сверху, а в 1830-е годы, вскоре после восстания декабристов, недоверие перерастало в серьезное опасение, и со студентов брали подписку, что они не состоят в тайном обществе. Поэтому любое участие студентов в кружках не поощрялось, а от студентов, замеченных в тяге к тайным сборищам, избавлялись при первой же возможности. Об этом говорит ряд дел в Московском университете, о которых известно из воспоминаний Герцена, друзей Белинского и других студентов той поры [33]. Действительно, кружки, даже не политические, были далеко не так безобидны с точки зрения охранительной стратегии. Молодежь, устанавливая в своей маленькой республике иной порядок жизни, свои правила поведения, впоследствии не желала покорно и без возражений вписаться в существующее общественное устройство, стремясь его приспособить к удобному для себя организации, а следовательно, несла в жизнь дух бунтарства и нонконформизма. Формы дружеского общения в студенческих кружках Станкевича и Герцена, разных по идеологии, готовили молодых людей к столкновению с жизнью. В лабораторной среде юношеских кружков 1830-х годов выковывались характеры людей, способных на все смотреть критически, обо всем говорить прямо, как они привыкли говорить о себе самих. «Дружба 1830-х годов, — пишет исследователь творчества Герцена Л.Я. Гинзбург, — трудная, требовательная, в откровенности не знающая границ. Она изощряла навыки психологического анализа. Это было своего рода взаимное отражение, отвечавшее потребности разросшейся личности в непрестанном самоосознании, самораскрытии» [34]. К тому же члены кружков не только увлекались психологическим анализом, но искали мотивы поступков и в социальном окружении. Недаром эти искания развиваются как бы параллельно с зарождением в русском искусстве реализма, предполагавшего как глубину психологического анализа, так и применение принципа социального детерминизма для объяснения мотивов человеческих поступков. Другим следствием этого интереса станет усиление социальной проблематики в литературе, искусстве и, разумеется, в журналистике. Таким образом, студенческие кружки были одним из способов развития, духовного самообразования молодежи того времени. К тому же сформировавшаяся привычка к общению и обсуждению насущных проблем внутренней жизни приведет позднее большую часть из них в журналистику в качестве авторов критических и научно-популярных статей, полемистов и рецензентов.

Студенческие кружки поддерживали высокую интенсивность умственной жизни не только жаркими спорами и взаимным духовным обогащением, но и благодаря чтению. Все студенческие кружки того времени внимательно следили за новинками зарубежной научной и публицистической литературы, поскольку отечественная была небогата. Источником новинок были не только книги, официально разрешенные к ввозу в Россию или просмотренные цензурой переводы, но и тайно ввезенная из-за границы литература, которую можно было достать в кофейнях и книжных лавках. Политический эмигрант, заочно осужденный декабрист Н.И. Тургенев в своей книге «Россия и русские» писал, что в Москве в книжных лавках могут снабдить книжными новинками, даже запрещенными цензурой» [35]. Каждый из участников кружка вносил свою лепту в расширение кругозора друзей: одни следили, благодаря знанию языка, за немецкими, другие – за французскими, третьи – за английскими изданиями. По воспоминаниям членов московского кружка Н.Станкевича известно, как много часов они проводили за книгой и ее последующим обсуждением, какие жаркие споры разгорались относительно ее истолкования, похожая картина была и в других студенческих группах. Многочисленные воспоминания свидетельствуют, что круг чтения был своеобразным паролем на порядочность и независимость образа мыслей в студенческой среде. По названию читаемых книг студенты определяли: «свой» или «чужой» перед ними. Например, молодой учитель Саратовской гимназии, недавно закончивший Казанский университет, Е.А. Белов, так вспоминал о причине, послужившей его сближению с Н.Г. Чернышевским, только что приехавшим из Петербургского университета: «Вечером я был у него… Мы просидели в его маленькой комнатке наверху. Я взглянул на заглавие одной книги и сказал ему: « Видно, что и в Саратове за святцами сидят». Это был Людвиг Фейербах. «Вы знакомы с ним?» — спросил меня Н.Г. « Знаю только, что это крайний гегельянец из левых и вообще его направление по отзывам, но сочинения его вижу в первый раз».- « С ним, — горячо заговорил Н.Г.,- необходимо познакомиться каждому современному человеку» [36]. Молодые люди стали друзьями именно благодаря книге. Подобных свидетельств много в мемуаристике и художественной литературе. Интерес, рожденный спорами внутри кружка, транслировался на остальную часть студенческой аудитории. Через некоторое время общая сумма знаний существенно увеличивалась, невзирая на то, соглашались или нет остальные с идеями, взбудоражившими молодые умы.

Еще одним фактором образования той части общества, которая либо являлась элитой, либо готовилась ею стать, были светские салоны, куда привлекал каждого привилегированного или же просто неординарного или оригинального человека. Светскому обществу, как жестко регламентированному и потому стесняющему свободу личности, немало доставалось от литераторов и журналистов, поэтов и сатириков. «Черствый свет», где люди становились подобием «приличьем стянутых масок», не зря, безусловно, заслужил подобную характеристику. Но не замечать тех салонов, где собирался цвет элиты, где рождались государственные проекты или гениальные стихи, — просто необъективно. Во все времена и во всех странах таких салонов было намного, но роль их в подъеме умственного и духовного уровня нации значительна. Последнее время в различных гуманитарных науках активно начинает изучаться роль элиты, но иногда это понятие сужается до исключительно властных структур, принимающих судьбоносные решения, но отнюдь не они определяют направление и темпы развития общества. Культурная элита, особенно в те времена, когда разрыв между массой и элитой был особенно велик, была не только хранительницей традиций, обеспечивающих преемственность в развитии, но и генератором новых идей. Эту истину не отрицал даже признанный скептик П. Чаадаев, писавший в своих знаменитых «Философических письмах», что России недостает именно элиты, способной ускорить прогрессивное движение страны: «Народные массы подчинены известным силам, стоящим вверху общества. Они не думают сами; среди них есть известное число мыслителей, которые думают за них, сообщают импульс коллективному разуму народа и двигают его вперед. Между тем как небольшая группа людей мыслит, остальные чувствуют, и в итоге совершается общее движение. За исключением нескольких отупелых племен, сохранивших лишь внешний облик человека, сказанное справедливо в отношении всех народов, населяющих землю». Несмотря на то, что Чаадаев не был ученым в прямом значении этого слова, его суждение вполне созвучно позднейшим мнениям ученых-социологов, например, Лебона, высказывавшему сходные мысли относительно роли элиты, хотя последнему довелось увидеть, как господство толпы лишает элиту привычной, веками устоявшейся функции. Сам Чаадаев, объявленный сумасшедшим за публикацию в «Телескопе» «Философических писем», чувствовал себя вполне уютно в атмосфере дружественных салонов, где его слово или совет относительно какой-нибудь новой книги воспринимались с абсолютным доверием и даже почтением. Таким образом, он, которому велели служить, но не разрешили преподавать, о чем он просил [38], которому не простили единственный опыт печатного выступления, стал учителем в избранных салонах, посетители которых по его указанию выбирали книги для чтения. Чаадаев, имея в статус «городского сумасшедшего», следил за мировой научной мыслью, состоял в переписке с Шеллингом. О том, какое нравственное влияние он обрел в тех московских домах, которые интересовались литературой, наукой и политикой, можно узнать из воспоминаний М.И.Жихарева. Если сразу по опубликовании статьи «около месяца середи целой Москвы не было дома, в котором не говорили бы про чаадаевскую статью и про чаадаевскую историю (…), и все соединилось в одном общем вопле проклятия и презрения человеку, дерзнувшему оскорбить Россию», то спустя некоторое время, отмечает мемуарист, «поведение личных друзей Чаадаева, т.е. почти всего мыслящего и просвещенного меньшинства московского народонаселения, и даже всех его знакомых, исполненное самого редкого утонченного благородства, было выше всякой похвалы. Чаадаев в несчастии сделался предметом всеобщей заботливости и общего внимания» [39].

Среди известных салонов, сыгравших немалую роль в развитии общественных идей в России, следует назвать московский салон А.П. Елагиной. Желание держать светский салон было заветным для многих, но осуществить его было нелегко и удавалось только избранным, тем, кто был одарен талантом и имел незаемные убеждения, обладал обаянием и способностью создавать вокруг благожелательную атмосферу, тем, у кого духовный мир был не менее богат, чем материальное благосостояние. Салон А.П. Елагиной был пристанищем московских славянофилов, в число которых входили и два ее сына: И. и П. Киреевские. Но не только для узко понятых партийных интересов собирались гости салона, сюда тянулись все именитые гости первопрестольной: и русские, и иностранцы, все просвещенные люди стремились сюда попасть, зная, что найдут избранное общество истинно интеллигентных людей, где будет царить дух добра и радушия. Салон, где обсуждались и зарождались литературные направления, философские доктрины и новейшие научные концепции, давал выход общественной инициативе и темпераменту тех людей, которых позднее назовут лишними. Они слишком оторвались от своего времени и не могли встроиться без ущерба для своих принципов в окружающую их жизнь, они не могли влиять на государственную политику, находясь вне системы, а становиться ее частью не хотели по принципиальным соображениям. Но если такую роль салон играл для зрелых людей, то для молодежи он, хотя и не был заменой учебного заведения, но был весьма существенным добавлением к нему. Здесь юноши не только наблюдали и слушали откровенные рассуждения выдающихся людей своего времени, не только завязывали связи, благодаря которым впоследствии обретали поддержку, но и развивали свои эстетические и нравственные чувства, приобщались к традициям русской культуры, получали ориентиры для своей будущей литературной или научной деятельности. Известный русский общественный деятель и публицист середины 19 века К.Д.Кавелин, «сам испытавший обаятельную прелесть и благотворное влияние этой среды в золотые дни студенчества», вспоминал впоследствии: «Вводимые в замечательно образованные семейства добротой и радушием хозяев, юноши, только что сошедшие со студенческой скамейки, получали доступ в лучшее общество, где им было хорошо и свободно, благодаря удивительной простоте и непринужденности, царившей в доме и на вечерах. Здесь они встречались и знакомились со всем, что было выдающегося в русской литературе и науке, прислушивались к спорам и мнениям, сами принимали в них участие и мало-помалу укреплялись в любви к литературным и научным занятиям» [40]. Несмотря на избранную публику и доверительные отношения между гостями салонов, круг тем, о которых можно было говорить открыто, был ограничен сферой культуры: искусство, литература, музыка, наука, особенно история и философия. Политические вопросы или обсуждение каких-либо сторон государственного управления Россией были невозможны, так как положительно отзываться о них не позволяла гражданская совесть, а отрицательно — было опасно из-за большого числа тайных агентов. Обсуждение книжных новинок, свежих публикаций в русской и зарубежной прессе позволяло косвенно затронуть почти все жизненно важные вопросы, будило интерес к чтению, то есть рождало тот же эффект, что и студенческие кружки. Внимание всех, кто хотел быть или хотя бы казаться просвещенным человеком, обращалось к тем журнальным или книжным новинкам, о которых говорили в салонах, настолько был велик их авторитет в обществе, где они являлись законодателями хорошего вкуса и распространяли определенный стиль жизни, вырабатывали то, что Л.Я. Гинзбург обозначила как исторический характер: «Исторический характер встречается с индивидуальным, эмпирическим человеком и формирует его на свой лад – с разными поправками на данную индивидуальность. Устойчивое массовое мировоззрение, традиционные формы жизни вырабатывали стихийную жизненную символику, стихийную ритуальность…Людей же сознательно символического поведения, (а к ним можно отнести большинство людей, занимающихся разными видами публичной деятельности — Г.Щ.) выдвигали в особенности периоды больших идеологических движений» [41]. На наш взгляд, салоны были той средой, которая формировала символическое поведение, а те, кто устраивал салон (достойный этого звания), и те, кто становился в нем знаковыми фигурами, безусловно, обладали историческим характером, как Чаадаев в Москве или семейство Карамзиных или Виельгорских в Петербурге. Более подробная характеристика русского светского салона как культурного феномена не входит в нашу задачу, но их роль в распространении вкуса к чтению, хорошей книге, к культуре обсуждения нуждается в более подробном изучении.

Россия была в эти годы безграмотной страной. Развитие народного хозяйства тормозилось отсутствием образованных людей. Даже губернаторы порой были неграмотны. Реформой 1803-04 годов была создана единая система просвещения от начальной школы до университета. Создана четырехступенчатая система образования:

1).Приходские одно-классные школы для низших слоев общества, где обучали чтению, письму и закону божьему;

2).Трехлетние уездные школы;

3).Шестилетние губернские гимназии;

4).Университеты.

К университету приравнивался Царскосельский и Демидовский (в Ярославле) лицеи, высшие школы, Институт путей сообщения, Горный институт, военные училища и академии.

В 1804г. был принят цензовый устав. Это был наиболее демократичный устав, однако на практике не все проходило так гладко, как кажется.

Торговля

4. Транспорт и торговля


Развитие внутренней торговли в России сдерживалось состоянием

транспорта. В первой половине XIX века Россия преимущественно оставалась

страной бездорожья, что изрядно мешало ее экономическому развитию.

Основными видами транспорта были речной (сплавом или бурлаками вверх по

реке) и гужевой. Но по реке товары можно было перевозить только летом, а

сухим путем преимущественно зимой, на санях. Летом грунтовые дороги

становились непроезжими. Скорость передвижения грузов была очень мала.

Довести барку с кладью с низовьев Волги до Петербурга можно было только за

две навигации: за первое лето суда доходили только до Рыбинска и здесь

зимовали. Поэтому оборот капитала был замедленным: товары в дороге

значительно дорожали.

Технический переворот на транспорте проходил успешнее, чем в

промышленности, потому что транспорт был сферой наемного труда. В 1813 г.

на заводе Берда в Петербурге был построен первый пароход. К 1860 г. только

по Волге и ее притокам ходило около 350 пароходов, и основная часть грузов

перевозилась паровой тягой.

В 30-х годах началось строительство железных дорог. Первая железная

дорога была построена между Петербургом и Царским Селом, ее длина была

всего 25 верст. Ее экономическая роль была мизерной, т. к. строилась она

как увеселительный аттракцион для столичной публики. Большое значение

приобрело строительство железных дорог между Петербургом и Москвой, Москвой

и Нижним Новгородом. Железнодорожному строительству сильно

противодействовали владельцы ямских станций, всячески старавшиеся не

допустить новых средств передвижения. Но, тем не менее, к 1861 г. в России

протяженность железных дорог составила 1500 верст.

С развитием транспорта, а следовательно, и экономических связей, во

внутренней торговле России первой половины XIX века происходят качественные

сдвиги.

1. Падает купеческая прибыль. Прежде купечество получало высокие

прибыли именно из-за слабых торговых связей, из-за территориальных различий

и сезонных колебаний цен. Теперь же торговые связи развивались, становясь

все более стабильными, и разница цен все более уменьшалась. К тому же в

процессе имущественного расслоения деревни появился мощный слой «торгующих

крестьян», которые конкурировали с купцами, сбивая цены. В Москве к 1840

году «торгующие крестьяне» составляли почти половину всех торговцев.

Поэтому купцам для сохранения своих капиталов необходимо было включаться в

производство. И в середине века свыше 90% 1-ой гильдии владело

промышленными предприятиями.

2. Теряют свое значение ярмарки. В середине столетия через ярмарки

проходило меньше 10% внутреннего товарооборота страны. Теперь купец через

своих комиссионеров закупал товары на месте производства и доставлял

потребителям, минуя ярмарку. Ведь при ярмарочной торговле прибыль делится

между двумя купцами: тем, который доставил товар на ярмарку, и тем, который

привез его с ярмарки на место потребления.

Однако, крупнейшие ярмарки, с оборотом свыше 1 млн. рублей, все же

продолжали действовать и процветать. На них при содействии иностранных

оптовых торговцев заключались крупные международные сделки. Но характер

торговли на ярмарках существенно изменился – теперь это были, в сущности,

временные товарные биржи, где заключались предварительные торговые сделки

без товаров.

На ярмарках, помимо самого процесса торговли, демонстрировались

технические новинки, завязывались деловые контакты, создавались

товарищества и акционерные общества. Ярмарки выступали в качестве чуткого

барометра экономической жизни страны, на них происходило стихийное

регулирование баланса спроса и предложения, координация хозяйственного

механизма.

По-прежнему по глухим деревням ходили коробейники, офени, разносившие

ткани, галантерею, мелкие предметы быта, зачастую не продавая их за деньги,

а обменивая на сырье (лен, полотно и др.)

В области внешней торговли Россия становится крупным экспортером

сельскохозяйственных продуктов на европейский рынок. Среднегодовой объем

экспорта в 1800-1850 годах увеличился почти в четыре раза: с 60 до 230 млн.

руб. За границу вывозились лен, конопля, шкуры, меха, лес. Со второй

половины 40-х годов основной статьей русского экспорта становится хлеб.

Зато вывоз железа и холста резко сократился. Это объясняется отставанием

русской крепостнической металлургии от английской капиталистической и

закатом эпохи парусного флота на Западе.

Несколько изменилась структура импорта. Если раньше ввозились в

основном потребительские товары – предметы роскоши, ткани и т. п., то

теперь главным предметом ввоза стали машины и аппараты для фабрик и

заводов, красители, хлопок-сырец, уголь. Большую роль в промышленном

развитии России сыграла протекционистская таможенная политика

правительства. С 1822 г. действовал протекционистский тариф: высокие

пошлины на ввозимые товары защищали отечественных капиталистов от

иностранной конкуренции и в то же время приносили большие доходы

государству. В основном тарифами облагались дешевые английские товары

(особенно текстиль), вплоть до полного их запрета на ввоз. В результате

доходы казны от тарифных пошлин увеличились с 11 млн. руб. в 1824 году до

26 млн. руб. в 1842 году.


Глава II. Внутренняя торговля.

Успехи русской промышленности отразились в свою очередь и на развитии

русской внутренней торговли. Территориальные присоединения в царствование

Александра I и Николая II (Кавказ, Бессарабия, Финляндия, Царство Польское)

привели к дальнейшему расширению района внутренней торговли, хотя и не

имели для её развития таких значений, как присое-динения XVIII века.

Вдобавок, Польша оставалась в таможенном отношении для России заграничным

государством, отделенным таможенной линией, до 1850 года, а Финляндия

продолжала им оставаться и до 1917 года. Тем не менее, внутренняя торговля

сделала большие успехи.

Прежде не только в крестьянском, но и в дворянском быту потребности

удовлетворялись предметами домашнего производства, вырабатывавшимися своими

дворовыми людьми; для одежды, например, пользовались домаш-ними сукнами и

полотнами. Теперь повсюду грубые домашние продукты стали заменяться более

тонкими покупными. В начале XIX века рост су-конной промышленности привёл к

превышению производства тканей над спросом на них со стороны государства

(на нужды армии), и с 1809 года суконным фабрикам было разрешено продавать

свою продукцию в частные руки. Таким образом натуральное хозяйство стало

вытесняться денежным.

В развитии капиталистических отношений в крепостной деревне важную роль

играл торговый капитал. Трудность реализации своих изделий на рынках

неизбежно вызывала власть скупщика товаров. Дореволюционный автор

капитального труда об особенностях строя русского деревенского товарного

производства А.К. Корсак отмечал, что продукция мелкой текс-тильной

промышленности в России «в чрезвычайно редких случаях» продается самими

товаропроизводителями, даже самым самостоятельным из них «часто недостает

важного условия — прямой связи производителей с рынком; отсюда вторгаются

монополисты-перекупщики, которые уничто-жают выгоды этой формы

промышленности и для производителей и для потребителей».11 Следующей

ступенью в подчинении крестьян-кустарей тор-говому капиталу являлась

раздача сырья скупщиком в кредит за повы-шенную плату. В результате кустарь

постепенно становился наемным рабо-чим, работающим у себя на дому на

капиталиста, а торговый капитал скуп-щика перерастал здесь в промышленный

капитал.

С развитием товарно-денежных отношений углублялось имущественное и

социальное расслоение в среде крестьянства. Особенно интенсивно этот

процесс шёл в промыслово-земледельческих регионах, где верхушка кре-

стьянства сочетала предпринимательскую деятельность, торговлю и ростов-

щичество с мелкотоварным земледелием. Из среды предприимчивых кре-стьян

вышли родоначальники ряда крупнейших торгово-промышленных ди-настий.

Напротив, обедневшие крестьяне превращались в наёмных рабочих с наделом, в

их среде широкое распространение получило отходничество, многие крестьяне

центральных губерний уходили зимой на заработки в города.

Внутренняя торговля являлась основным источником первоначального

накопления капитала в России. Основной причиной, заставлявшей купцов

вкладывать капиталы в промышленное предпринимательство, являлась пер-

спектива получения огромных прибылей. История текстильной промышленности

России дает множество примеров перерастания скупщика в капита-листического

предпринимателя. При этом большинство крупных фабри-кантов были выходцами

из крепостных крестьян.

Что касается оценки объёмов внутренней торговли России, то известный

статистик Е. Зябловский исчислял его в начале XIX века (1808 год) в 500

миллионов рублей, к концу же второго десятилетия того же века оценивал его

в 900 миллионов рублей. При этом доминирующее значение принадле-жало

хлебной торговле. К примеру, тамбовский губернатор в 1804 году доно-сил,

что из собранных в его губернии 10 433 000 четвертей хлеба на рынок было

вывезено 63,5%.12

В 30-х годах XIX века товарооборот ещё более возрастает. Так, например,

в конце этого десятилетия только по рекам Оке и Москве ежегод-но поступало

в столицу до 350 000 кулей ржаной муки, 300 000 четвертей пшеничной, 360

000 четвертей овса, 20 000 четвертей гороха, 130 000 четвер-тей гречневых

круп, 50 000 пудов меди, 350 000 пудов железа, 200 000 пудов сала, 90 000

пудов поташа, 60 000 пудов алебастра, 2 миллиона штук брёвен и брусков.

Ценность этих товаров в сумме составляла приблизительно 22 миллиона рублей.

Значительное увеличение товарооборота в то время приве-ло к созданию в

Москве товарной биржи.13

Но главное, что обращало на себя внимание, это рост разделения труда

между отдельными областями государства, приводивший к обмену услуг и к

оживлению торговли. Северные и центральные губернии, вследствие непло-

дородности почвы, стали принимать промышленный характер и нуждаться в

подвозе хлеба и скота, которые в изобилии производились южными и восточ-

ными губерниями.

В Ярославской губернии, например, в 40-х годах половина потреб-ляемого

населением хлеба привозилась с юга. В свою очередь, черноземные области юга

нуждались в товарах промышленного севера. Товары вели-корусских губерний в

большом количестве привозились на многочисленные ярмарки Малороссии и

Новороссии. В 1854 году, например, здесь их было продано на 80 миллионов

рублей серебром. Таким образом север и юг России уже оказывались не в

состоянии жить один без другого и были соединены в одно экономическое

целое.14

Огромное количество привозного хлеба потреблял в предреформенные годы

Петербург. Купцы ежегодно доставляли туда около 1,3 миллиона чет-вертей

овса, 1,07 миллиона кулей ржаной и пеклеванной муки, 95 000 четвер-тей ржи,

143 000 четвертей гречневой крупы и гречихи, 375 000 мешков пшеничной муки,

101 000 четвертей пшеницы, 95 000 четвертей солода и ячменя, 22 000

четвертей овсяных круп, 18 000 четвертей гороха, 17 000 чет-вертей пшена и

т.д.15

Крупнейшими производителями товарного хлеба были губернии черно-земной

полосы. Так, одна лишь Курская губерния в 40-х годах производила для

продажи до 5 миллионов четвертей разного хлеба. Только по водным пу-тям из

черноземных губерний отправлялось ежегодно более 25 миллионов пудов разного

хлеба. В этих губерниях много хлеба продавалось на вывоз на местных

ярмарках, которых к концу 40-х годов в одной лишь Воронежской губернии

насчитывалось 320. В середине XIX века ежегодная продажа хлеба достигала

внутри страны 40 миллионов четвертей, составляя в денежном выражении 320

миллионов рублей.16

С моршанских пристаней (Тамбовская губерния) в конце 30-х годов XIX

века «хлебные припасы» отправлялись в Рыбинск, Ярославль, Кострому, Нижний

Новгород, Муром, Москву, на Клязьму и т.д.; туда шли сало, льня-ное масло,

пенька и другие товары на общую сумму до 20 миллионов рублей. На пристань в

Костроме доставлялось разнообразной продукции на сумму до 3,5 миллионов

рублей. Сюда привозили муку ржаную (до 20 000 кулей), рожь (до 30 000

четвертей), пшеницу (до 50 000 четвертей) и другие продоволь-ственные

товары, москательные товары (на сумму в 160 000 рублей), лес строевой (до 1

000 плотов), дрова (до 2 000 плотов). Сама Кострома от-пускала товаров на

4,5 миллиона рублей: «фламское» полотно (до 25 000 пудов), парусное полотно

(до 5 000 пудов), холст (до 15 000 пудов), сал-феточное полотно (до 5 000

пудов), кожевенный товар (до 15 000 пудов), москательные товары (до 100 000

рублей), рогожи и кули (до 500 000 штук), лес строевой (до 1 000 плотов).17


Крупным центром торговли в 30-х годах XIX века являлся Рыбинск. Сюда

съезжались торговцы «верховых городов» (Мологи, Мышкина, Углича, Калязина,

Кашина, Твери, Ржева, Торжка, Устюжны, Весьегонска, Тихвина, Белозёрска,

Петрозаводска и других) и покупали «хлебные товары» не только для

внутреннего потребления, но и для «отпуска в разные места».18

Хлебная торговля Рыбинска требовала много тары, и из Бежецка (Твер-

ской губернии) ежегодно доставлялось около миллиона мешков, а из Кост-

ромской губернии и с Ветлуги много рогожи и кули. Астрахань в конце 30-х

годов отправляла по Волге около миллиона пудов рыбы, до 60 000 пудов икры и

до 100 000 пудов ворвани.19
--PAGE_BREAK--4. Транспорт и торговля
Развитие внутренней торговли в России сдерживалось состоянием транспорта. В первой половине XIX века Россия преимущественно оставалась страной бездорожья, что изрядно мешало ее экономическому развитию.

Основными видами транспорта были речной (сплавом или бурлаками вверх по реке) и гужевой. Но по реке товары можно было перевозить только летом, а сухим путем преимущественно зимой, на санях. Летом грунтовые дороги становились непроезжими. Скорость передвижения грузов была очень мала. Довести барку с кладью с низовьев Волги до Петербурга можно было только за две навигации: за первое лето суда доходили только до Рыбинска и здесь зимовали. Поэтому оборот капитала был замедленным: товары в дороге значительно дорожали.

Технический переворот на транспорте проходил успешнее, чем в промышленности, потому что транспорт был сферой наемного труда. В 1813 г. на заводе Берда в Петербурге был построен первый пароход. К 1860 г. только по Волге и ее притокам ходило около 350 пароходов, и основная часть грузов перевозилась паровой тягой.

В 30-х годах началось строительство железных дорог. Первая железная дорога была построена между Петербургом и Царским Селом, ее длина была всего 25 верст. Ее экономическая роль была мизерной, т. к. строилась она как увеселительный аттракцион для столичной публики. Большое значение приобрело строительство железных дорог между Петербургом и Москвой, Москвой и Нижним Новгородом. Железнодорожному строительству сильно противодействовали владельцы ямских станций, всячески старавшиеся не допустить новых средств передвижения. Но, тем не менее, к 1861 г. в России протяженность железных дорог составила 1500 верст.

С развитием транспорта, а следовательно, и экономических связей, во внутренней торговле России первой половины XIX века происходят качественные сдвиги.

Падает купеческая прибыль. Прежде купечество получало высокие

прибыли именно из-за слабых торговых связей, из-за территориальных различий и сезонных колебаний цен. Теперь же торговые связи развивались, становясь все более стабильными, и разница цен все более уменьшалась. К тому же в процессе имущественного расслоения деревни появился мощный слой «торгующих крестьян», которые конкурировали с купцами, сбивая цены. В Москве к 1840 году «торгующие крестьяне» составляли почти половину всех торговцев. Поэтому купцам для сохранения своих капиталов необходимо было включаться в производство. И в середине века свыше 90% 1-ой гильдии владело промышленными предприятиями.

2. Теряют свое значение ярмарки. В середине столетия через ярмарки проходило меньше 10% внутреннего товарооборота страны. Теперь купец через своих комиссионеров закупал товары на месте производства и доставлял потребителям, минуя ярмарку. Ведь при ярмарочной торговле прибыль делится между двумя купцами: тем, который доставил товар на ярмарку, и тем, который привез его с ярмарки на место потребления.

Однако, крупнейшие ярмарки, с оборотом свыше 1 млн. рублей, все же продолжали действовать и процветать. На них при содействии иностранных оптовых торговцев заключались крупные международные сделки. Но характер торговли на ярмарках существенно изменился – теперь это были, в сущности, временные товарные биржи, где заключались предварительные торговые сделки без товаров.

На ярмарках, помимо самого процесса торговли, демонстрировались технические новинки, завязывались деловые контакты, создавались товарищества и акционерные общества. Ярмарки выступали в качестве чуткого барометра экономической жизни страны, на них происходило стихийное регулирование баланса спроса и предложения, координация хозяйственного механизма.

По-прежнему по глухим деревням ходили коробейники, офени, разносившие ткани, галантерею, мелкие предметы быта, зачастую не продавая их за деньги, а обменивая на сырье (лен, полотно и др.)

В области внешней торговли Россия становится крупным экспортером сельскохозяйственных продуктов на европейский рынок. Среднегодовой объем экспорта в 1800-1850 годах увеличился почти в четыре раза: с 60 до 230 млн. руб. За границу вывозились лен, конопля, шкуры, меха, лес. Со второй половины 40-х годов основной статьей русского экспорта становится хлеб. Зато вывоз железа и холста резко сократился. Это объясняется отставанием русской крепостнической металлургии от английской капиталистической и закатом эпохи парусного флота на Западе.

Несколько изменилась структура импорта. Если раньше ввозились в основном потребительские товары – предметы роскоши, ткани и т. п., то теперь главным предметом ввоза стали машины и аппараты для фабрик и заводов, красители, хлопок-сырец, уголь. Большую роль в промышленном развитии России сыграла протекционистская таможенная политика правительства. С 1822 г. действовал протекционистский тариф: высокие пошлины на ввозимые товары защищали отечественных капиталистов от иностранной конкуренции и в то же время приносили большие доходы государству. В основном тарифами облагались дешевые английские товары (особенно текстиль), вплоть до полного их запрета на ввоз. В результате доходы казны от тарифных пошлин увеличились с 11 млн. руб. в 1824 году до 26 млн. руб. в 1842 году.
Глава II. Внутренняя торговля.

Успехи русской промышленности отразились в свою очередь и на развитии русской внутренней торговли. Территориальные присоединения в царствование Александра I и Николая II (Кавказ, Бессарабия, Финляндия, Царство Польское) привели к дальнейшему расширению района внутренней торговли, хотя и не имели для её развития таких значений, как присое-динения XVIII века. Вдобавок, Польша оставалась в таможенном отношении для России заграничным государством, отделенным таможенной линией, до 1850 года, а Финляндия продолжала им оставаться и до 1917 года. Тем не менее, внутренняя торговля сделала большие успехи.

Прежде не только в крестьянском, но и в дворянском быту потребности удовлетворялись предметами домашнего производства, вырабатывавшимися своими дворовыми людьми; для одежды, например, пользовались домаш-ними сукнами и полотнами. Теперь повсюду грубые домашние продукты стали заменяться более тонкими покупными. В начале XIX века рост су-конной промышленности привёл к превышению производства тканей над спросом на них со стороны государства (на нужды армии), и с 1809 года суконным фабрикам было разрешено продавать свою продукцию в частные руки. Таким образом натуральное хозяйство стало вытесняться денежным.

В развитии капиталистических отношений в крепостной деревне важную роль играл торговый капитал. Трудность реали­зации своих изделий на рынках неизбежно вызывала власть скуп­щика товаров. Дореволюционный автор капитального труда об осо­бенностях строя русского деревенского товарного производства А.К. Корсак отмечал, что продукция мелкой текс-тильной промыш­ленности в России «в чрезвычайно редких случаях» продается са­мими товаропроизводителями, даже самым самостоятельным из них «часто недостает важного условия — прямой связи произво­дителей с рынком; отсюда вторгаются монополисты-перекупщики, которые уничто-жают выгоды этой формы промышленности и для производителей и для потребителей».11 Следующей ступенью в подчинении крестьян-кустарей тор-говому капиталу являлась раздача сырья скупщиком в кредит за повы-шенную плату. В результате кустарь постепенно становился наемным рабо-чим, работающим у себя на дому на капиталиста, а торговый капитал скуп-щика перерастал здесь в промышленный капитал.

С развитием товарно-денежных отношений углублялось имущественное и социальное расслоение в среде крестьянства. Особенно интенсивно этот процесс шёл в промыслово-земледельческих регионах, где верхушка кре-стьянства сочетала предпринимательскую деятельность, торговлю и ростов-щичество с мелкотоварным земледелием. Из среды предприимчивых кре-стьян вышли родоначальники ряда крупнейших торгово-промышленных ди-настий. Напротив, обедневшие крестьяне превращались в наёмных рабочих с наделом, в их среде широкое распространение получило отходничество, многие крестьяне центральных губерний уходили зимой на заработки в города.

Внутрен­няя торговля являлась основным источником первоначального накопления капитала в России. Основной причиной, заставлявшей купцов вкладывать капи­талы в промышленное предпринимательство, являлась пер-спектива получения огромных прибылей. История текстильной промышлен­ности России дает множество примеров перерастания скупщика в капита-листического предпринимателя. При этом большинство крупных фабри-кантов были выходцами из крепостных крестьян.

Что касается оценки объёмов внутренней торговли России, то известный статистик Е. Зябловский исчислял его в начале XIX века (1808 год) в 500 миллионов рублей, к концу же второго десятилетия того же века оценивал его в 900 миллионов рублей. При этом доминирующее значение принадле-жало хлебной торговле. К примеру, тамбовский губернатор в 1804 году доно-сил, что из собранных в его губернии 10 433 000 четвертей хлеба на рынок было вывезено 63,5%.12

В 30-х годах XIX века товарооборот ещё более возрастает. Так, например, в конце этого десятилетия только по рекам Оке и Москве ежегод-но поступало в столицу до 350 000 кулей ржаной муки, 300 000 четвертей пшеничной, 360 000 четвертей овса, 20 000 четвертей гороха, 130 000 четвер-тей гречневых круп, 50 000 пудов меди, 350 000 пудов железа, 200 000 пудов сала, 90 000 пудов поташа, 60 000 пудов алебастра, 2 миллиона штук брёвен и брусков. Ценность этих товаров в сумме составляла приблизительно 22 миллиона рублей. Значительное увеличение товарооборота в то время приве-ло к созданию в Москве товарной биржи.13

Но главное, что обращало на себя внимание, это рост разделения труда между отдельными областями государства, приводивший к обмену услуг и к оживлению торговли. Северные и центральные губернии, вследствие непло-дородности почвы, стали принимать промышленный характер и нуждаться в подвозе хлеба и скота, которые в изобилии производились южными и восточ-ными губерниями.

В Ярославской губернии, например, в 40-х годах половина потреб-ляемого населением хлеба привозилась с юга. В свою очередь, черноземные области юга нуждались в товарах промышленного севера. Товары вели-корусских губерний в большом количестве привозились на многочисленные ярмарки Малороссии и Новороссии. В 1854 году, например, здесь их было продано на 80 миллионов рублей серебром. Таким образом север и юг России уже оказывались не в состоянии жить один без другого и были соединены в одно экономическое целое.14

Огромное количество привозного хлеба потреблял в предреформенные годы Петербург. Купцы ежегодно доставляли туда около 1,3 миллиона чет-вертей овса, 1,07 миллиона кулей ржаной и пеклеванной муки, 95 000 четвер-тей ржи, 143 000 четвертей гречневой крупы и гречихи, 375 000 мешков пшеничной муки, 101 000 четвертей пшеницы, 95 000 четвертей солода и ячменя, 22 000 четвертей овсяных круп, 18 000 четвертей гороха, 17 000 чет-вертей пшена и т.д.15

Крупнейшими производителями товарного хлеба были губернии черно-земной полосы. Так, одна лишь Курская губерния в 40-х годах производила для продажи до 5 миллионов четвертей разного хлеба. Только по водным пу-тям из черноземных губерний отправлялось ежегодно более 25 миллионов пудов разного хлеба. В этих губерниях много хлеба продавалось на вывоз на местных ярмарках, которых к концу 40-х годов в одной лишь Воронежской губернии насчитывалось 320. В середине XIX века ежегодная продажа хлеба достигала внутри страны 40 миллионов четвертей, составляя в денежном выражении 320 миллионов рублей.16

С моршанских пристаней (Тамбовская губерния) в конце 30-х годов XIX века «хлебные припасы» отправлялись в Рыбинск, Ярославль, Кострому, Нижний Новгород, Муром, Москву, на Клязьму и т.д.; туда шли сало, льня-ное масло, пенька и другие товары на общую сумму до 20 миллионов рублей. На пристань в Костроме доставлялось разнообразной продукции на сумму до 3,5 миллионов рублей. Сюда привозили муку ржаную (до 20 000 кулей), рожь (до 30 000 четвертей), пшеницу (до 50 000 четвертей) и другие продоволь-ственные товары, москательные товары (на сумму в 160 000 рублей), лес строевой (до 1 000 плотов), дрова (до 2 000 плотов). Сама Кострома от-пускала товаров на 4,5 миллиона рублей: «фламское» полотно (до 25 000 пудов), парусное полотно (до 5 000 пудов), холст (до 15 000 пудов), сал-феточное полотно (до 5 000 пудов), кожевенный товар (до 15 000 пудов), москательные товары (до 100 000 рублей), рогожи и кули (до 500 000 штук), лес строевой (до 1 000 плотов).17

Крупным центром торговли в 30-х годах XIX века являлся Рыбинск. Сюда съезжались торговцы «верховых городов» (Мологи, Мышкина, Углича, Калязина, Кашина, Твери, Ржева, Торжка, Устюжны, Весьегонска, Тихвина, Белозёрска, Петрозаводска и других) и покупали «хлебные товары» не только для внутреннего потребления, но и для «отпуска в разные места».18

Хлебная торговля Рыбинска требовала много тары, и из Бежецка (Твер-ской губернии) ежегодно доставлялось около миллиона мешков, а из Кост-ромской губернии и с Ветлуги много рогожи и кули. Астрахань в конце 30-х годов отправляла по Волге около миллиона пудов рыбы, до 60 000 пудов икры и до 100 000 пудов ворвани.19

К этому времени помещики стали продавать на внутреннем рынке огромное количество сельскохозяйственных продуктов. Так, Усольская вот-чина Орловых-Давыдовых (на территории Самарской Луки) стала выбра-сывать на рынок крупные партии хлеба. За 1837 год общий доход имения вы-разился в 369 709 рублях 29 копейках ассигнациями, причем оброк дал лишь 129 606 рублей, между тем как доход от продажи хлеба достиг 181 138 рублей. В 1841 году вся сумма дохода оказалась уже на уровне 642 252 рублей (208 000 рублей серебром). Из волостей Усольской вотчины ежегодно поступало на продажу в 40-50-х годах до 500 000 пудов хлеба. Его скупали купцы-оптовики. Помещики Межаковы, владевшие селом Никольским в Во-логодском уезде, сбывали в первой половине XIX века в Вологде, Белозёр-ске, Вытегре, Каргополе, селах Устье и Бережное Кадниковского уезда, Во-логодской губернии, а иногда продавали и винокуренным заводам.20

Даже в одном из захолустных поместий Смоленской губернии (имение Колочицких в Бобровке Бельского уезда), расположенном за 50-60 вёрст от ближайших городов, 90% денежных доходов было получено в 1834 году от продажи продуктов на рынке. В 1841 году доходы рыночного происхождения в этом имении достигли уже 93,5% всех денежных поступлений.21

В начале 50-х годов в Иванове и примыкающих к нему деревнях ежегодно производилось до 700 000 кусков хлопчатобумажных тканей на сумму в 4,5 миллиона рублей. В самом Иванове имелось 110 ситцевых «фабрик», причем 60 из них принадлежало крестьянам графа Шереметева. В основном продукция сбывалась в Москву, а также на Нижегородскую, Ир-битскую, Ростовскую, Харьковскую, Роменскую (Полтавская губерния), Хо-луйскую (на Тезе), Урюпинскую (на земле донских казаков), Нижне-Шор-томскую (Шуйский уезд), Рождественскую (в Коврове), Коренную (в Кур-ске), Сумскую, Саратовскую, Корсунскую, Котельническую, Мещалинскую, Крещенскую (в казачьей станице Михайловской), и Павскую ярмарки и, на-конец, в «складочные места»: Рязань и Тифлис.22

В одном статистическом описании отмечалось, что в предреформенный период весьма обширной была торговля Полтавской губернии. Так, хлеб отправлялся в Херсон, Одессу, Великие Луки, Оршу, в Бердянск, водка — в Новороссийский край, селитра — в Шостну, табак — в Сибирь, Ригу, Петер-бург, Москву, сырые кожи — в Петербург, шерсть — в Харьков, Ромны, Пе-тербург, Одессу, за границу, сукно — в Грузию, Ромны (на Ильинскую ярмар-ку), керамические изделия — в Новороссийский край, мёд, воск, щетина, мас-ло — в порты Чёрного моря, сало — в Одессу, западные губернии, плоды — в Москву, харьков, на Дон, сахарный песок — в Москву, на Синюлянские заво-ды (в Киевской губернии). В Полтавскую губернию ввозились лес, камни для жерновов, известь, алебастр, юфть, железные орудия, фабричные изделия, предметы роскоши (из Киевской, Черниговской, Могилевской, Харьковской губерний).23

Однако сбыт товаров ограничивался преобладанием в стране нату-рального хозяйства, усилением крепостнической эксплуатации и фискальным грабежом населения правительством. Не случайно на ярмарках часто про-давалась лишь незначительная часть привозимых товаров: в начале 30-х го-дов XIX века на 10 первоклассных ярмарок ежегодно доставлялось товаров на 303 миллиона рублей, а продавалось только на 55,7 миллиона рублей. Привоз товаров на 10 второклассных ярмарок достигал 55,1 миллиона рублей, а сбыт — только 17 миллионов рублей; наконец, на 44 третьекласные ярмарки завозилось товаров на общую сумму 81,4 миллиона рублей, а реализовывалось лишь на сумму 30,54 миллиона рублей.24

Первая половина XIX века — время распространения торгового земледе-лия в центрально-промышленных губерниях (Московской, Владимирской, Калужской, Тверской, Ярославской, Костромской, Нижегородской). В это время здесь стало характерным выращивание на продажу технических куль-тур и огородничество. К примеру, для Московской губернии самыми рас-пространенными были хмелеводство, луководство, огородничество. Ростов-ские же огородники торговали зелёным горошком (он являлся предметом импорта в Германию, Голландию и Англию), а также лекарственными трава-ми (до 85 наименований). Ростовские огородники заводили свои дела не только по всей России, но и в Польше, Пруссии, Вене. Торговой культурой Ярославской губернии к концу первой половины века стал картофель, в других губерниях центрального района страны торговое значение приобре-тали льноводство, коноплеводство, пенька. Помимо растительных культур торговое приобретало и выращивание скота (Ярославская, Тверская губер-нии).25

Медленное развитие искуссвенных путей сообщения приводило к тому, что торговля по-прежнему носила по преимуществу ярмарочный характер, и главные русские ярмарки имели первенствующее экономическое зачение. В 20-х годах XIX века в стране функционировало свыше 4 000 ярмарок, к 30-м годам — 1705. Из них 64 ярмарки были с привозом товаров на сумму свыше миллиона рублей. Наиболее крупной по своим торговым оборотам про-должала быть Макарьевская ярмарка, являвшаяся главным пунктом для обмена товарами между Европейской Россией и Сибирью и привлекавшая громадное количество купцов. В 1816 году произошел пожар, уничтоживший на ней гостиный двор и все прилегавшие к нему постройки. Ввиду некоторых неудобств прежнего местоположения ярмарки, правительство восполь-зовалось этим случаем, чтобы с 1817 года перевести ее в Нижний Новгород, причем на постройку там гостиного двора было ассигновано 6 миллионов рублей. В первый год открытия Нижегородской ярмарки на ней было продано товаров на сумму свыше 20 миллионов. К середине столетия её обороты увеличились вдвое: в 1841-1850 годах здесь продавалось ежегодно товаров на 44,5 миллиона. После Нижегородской выжнейшими ярмарками были Ирбитская в Сибири, Коренная в 30 вёрстах от Курска (в 1814 году сюда было доставлено товаров на 7 616 600 рублей, а с 1816 по 1847 год приток товаров возрос в 3 раза), Крещенская в Харькове и Cретенская в Киеве.26 В Пермской губернии в 1832 году существовало 39 ярмарок и торжков, а в 1860 году уже 129. Привоз товаров на российские ярмарки в целом оценивался в 234 миллиона рублей, а сбыт составлял 138 миллионов рублей.27

Сами ярмарки становятся более продолжительными, в товарном ассор-тименте повышается роль промышленных изделий, а некоторые из них пе-рерастают в постоянные рынки. В Москве ярмарок не было, но товарооборот в конце 40-х годов превысил 60 миллионов рублей. Превалирующее значение в торговле имели по-прежнему сельскохозяйственные товары: хлеб, сахарная свекла, кожи. Промышленные товары на рынке в основном были пред-ставлены предметами широкого потребления: тканями, галантереей, метал-лическими изделиями. Широкое распространение в XIX веке получают ко-робейники и «ходебщики», разносившие по деревням промышленные товары, закупленные на городских ярмарках.28

Со времени разрешения торговли крестьянам купеческое сословие перестало быть замкнутым. Купцом мог быть всякий, раз только он платил гильдейские пошлины. Организация купечества не подвергалась крупным изменениям со времени законодательства Екатерины II. Повышены были только размеры объявляемых капиталов: для первой гильдии — до 50 000 рублей, для второй — до 20 000 рублей, и для третьей — до 8 000 рублей (в 1807 году). Купечество имело ряд важных привилегий. Оно было освобождено от некоторых податей и от рекрутчины. Самые богатые купцы (первой гильдии) имели преимущественное право вести внешнюю и внутреннюю торговлю. Купцы второй гильдии обладали привилегиями в крупной внутренней тор-говле, а третьей — в мелкой городской и уездной. Но, всё равно, положение купечества оставалось недостаточно устойчивым, да и составляли купцы в 1811 году 201 200 человек (7.4% городского населения).29

Глава III. Внешняя торговля.

Размеры русской внешней торговли за первую половину XIX века тоже значительно возросли. Но преобладающую роль в ней продолжали играть не русские, а иностранные купцы. В 30-х годах из всего числа судов за-граничного плавания, только 14% принадлежало русским со включением финнов. При этом даже те немногочисленные русские суда, которые попа-дали в заграничные порты, далеко не пользовались там тем гостериимством, которое издавна встречали иностранные корабли в России.30

Торговые отношения с большинством европейских государств регу-лировались соответственными торговыми договорами. Такие договоры за-ключались с Англией, Австрией, Пруссией, Швецией и Норвегией, Францией и другими более мелкими государствами. Но несмотря на это, русские тор-говые суда за границей подвергались иногда серьезным стеснениям. Так, например, в Англии в 30-х годов русским судам позволялось приходить только с грузом русских товаров, и они обязаны были платить корабельные сборы в двойном сравнительно с другими судами размере. Такие же надбавочные пошлины брались с русских судов во Франции, Нидерландах, Италии и Испании.

Наибольшим значением в нашей торговле продолжала пользоваться Англия. По сухопутной границе главенствующую роль играла Пруссия, обороты торговли которой с Россией за второю четверть XIX века уве-личились более чем в 4 раза (с 6 до 25 миллионов рублей в год). Пруссия покупала в России хлеб, лен, пеньку, лес, сало, кожи и щетину, но не столько для своих потребностей, сколько для вывоза в Англию, Голландию и Францию. Увеличилась и торговля с Австрией. Кроме вышеназванных това-ров, туда вывозились из России еще меха и скот. Меха составляли важный предмет торговли на Лейпцигской ярмарке, а скот направлялся в Буковину, Ольмюц и Вену. Привоз из Австрии и Пруссии состоял, главным образом, из мануфактурных товаров, некоторых металлических изделий и вин.31

Особенных успехов достигла в это время наша торговля на Черном море. Победы над Турцией дали России, преобладающее положение на Ближнем Востоке, а русским судам наиболее благоприятствуемое положение в турецких портах. Главным торговым городом на юге сделалась Одесса. Уже при Александре I, во время управления герцога Ришелье, она пре-вратилась в большой и благоустроенный город, ставший торговым центром для всей южной России. В 1803 году в целях содействия развитию черноморской торговли таможенные пошлины, взимаемые во всех портах этого региона, снижаются на 25%. В 1804 году последовало разрешение отправлять через Одессу товары в Молдавию, Австрию и Пруссию. В 1812 году Бухарестский мир подтвердил право русских судов свободно посещать Килийское устье Дуная и плавать по этой важной с точки зрения торговли реке.32 В 1817 году право порто-франко («свободной торговли» — права бес-пошлинного ввоза-вывоза товаров), дарованное Павлом I Таврическому полуострову, было распространено и на Одессу. Порто-франко просущество-вало до 1849 года. Благодаря ему, Одесса стала важным складочным местом для иностранных товаров, отправлявшихся отсюда не только в Россию, но и в Австрию и Придунайские княжества, а через Кавказ — и в Персию. Главным предметом вывоза из Одессы был зерновой хлеб, преимущественно пшеница. Привозились сюда южные фрукты, вина, оливковое масло, шелк, хлопок и колониальные товары. За период 1776-1812 годов торговые обороты черно-морских и азиатских портов России увеличились в 50 раз.33

Гораздо меньшее значение для торговли имели сношения России с Азией. Торговля с азиатскими государствами продолжала носить преиму-щественно меновой и караванный характер, вдобавок, в Средней Азии и особенно в Персии русские купцы встречались теперь с серьезной конку-ренцией англичан. Из Персии русские по-прежнему вывозили шелк (хотя один из главных центров шелковой торговли — Шемаха, после присоединения Кавказа, принадлежал уже России), из Средней Азии — хлопок, бумажную пряжу и «мягкую рухлядь», из Китая (торговали через Кяхту) — хлопок и чай, сделавшийся с начала XIX века предметом общего потребления в России. Предметами русского ввоза в Азию служили, главным образом, ману-фактурные изделия и металлы, как в обработанном, так и в необработанном виде.

Кроме Азии, в XIX веке Россия вступила в правильные торговые сношения с Америкой. Российско-Американская компания, возникшая в конце XVIII века, постепенно заняла в Северной Америке полуостров Аляску и завела здесь торговлю с местными жителями, добывая от них преиму-щественно меха и занимаясь, кроме того, раболовством. Торговля с новым американским государством — Соединенными Штатами, стала играть важную роль начиная с 1807 года, когда во время союза с Францией были прерваны сношения с Англией, так как английские товары получались в это время на американских судах. Но это продолжалось только до восстановления отношений с Англией в 1812 году.

В 1824 году с Соединенными Штатами был заключен торговый договор, который предоставлял подданным обоих государств свободу плавания и рыбной ловли в Тихом океане и установил границу русских владений в Америке. С этого времени начал быстро увеличиваться ввоз в Россию американского хлопка и к 50-м годам достиг значительных размеров.

В характере русского вывоза и ввоза произошли некоторые изменения сравнительно с XVII веком. Россия по-прежнему вывозила преимущественно сырье, а получала из-за границы материалы для обработки и изделия загра-ничных фабрик. Несмотря на высокие пошлины по тарифу 1822 года, привоз иностранных товаров вообще за вторую четверть XIX века удвоился, а привоз изделий даже учетверился. В XVIII веке значительную часть русского вывоза за границу составляли русские изделия (преимущественно из льна и пеньки). В середине XVIII столетия, например, они составляли 40% русского вывоза. Но к концу XVIII века их вывоз начинает быстро падать и в XIX веке играет уже совсем ничтожную роль: в 1802-1804 годах они составляют уже 10% вывоза, а в 1851-1853 годах — только 2,5%. Взамен этого, со времени присоединения Новороссии, начинает быстро возрастать экспорт хлеба за границу, и хлеб мало-помалу становится главным предметом русского вы-воза. Особенно велик был вывоз хлеба за границу в 1816-1817 и 1845-1846 годах, когда в большинстве стран Западной Европы были сильные неурожаи. В конце XVIII века в среднем вывозилось хлеба на 1 миллион рублей еже-годно, в 1812-1815 годах — на 4,3 миллиона рублей серебром, в 1826-1830 годах — на 9,1 миллиона, в 1846-1850 годах — на 33,3 миллиона.34 В начале XIX века вывоз хлеба составлял 10,5, а в 1846-1850 годах — уже 31,3% всего вывоза. В весовом выражении динамика вывоза хлеба была следующей: за 1801-1805 годы было вывезено 19,783 миллиона пудов, а за 1845-1850 годы — уже 51,21 миллиона пудов. В целом за сто лет, с 1759 по 1860 год, вывоз хле-ба в натуральном выражении возрос в 125 раз, а в стоимостном — в 460 раз.35

Общий оборот русской внешней торговли за первую половину XIX века возрос более, чем вдвое: в 1801-1805 годах он достигал в среднем 84,3 миллиона рублей серебром (вывоз — 50,1 миллиона, ввоз — 24,2 миллиона). В 1846-1850 годах вывоз был равен 100,2 миллиона рублей серебром, ввоз 87,7 миллиона, а общий оборот 187,9 миллиона.36

В это же время прекратился вывоз железа и парусного полотна (важная статья российского экспорта в XVIII века). В импорте преобладали про-мышленные товары и предметы роскоши, тогда же начался ввоз машин. Крупнейшими портами, через которые велась внешняя торговля, являлись Санкт-Петербург, Рига на Балтийском море и Одесса на Чёрном море.

При этом баланс торговли оставался активным (см. приложение), хотя и не позволял российскому правительству стабильно наращивать золотые запа-сы в связи с тем, что был подвержен заметным колебаниям.

Так, во время министерской деятельности Канкрина (по 1838 год) актив-ное сальдо составляло около 1 миллиарда рублей. Поэтому с 1817 по 1838 год было начеканено золотой монеты на 200 миллионов рублей.37

Правда, вывоз благородных металлов из России был огромным, так как дворянство «блуждало» по курортам и «злачным местам» Западной Европы. В 50-х годах XIX века экспорт товаров по европейской границе значительно превышал импорт, но одновременно вывоз благородных металлов превзошёл ввоз в 1857 году на 9,34 миллиона рублей, в 1858 году — на 19,6 миллиона, в 1859 году — на 20,97 миллиона рублей.38

Всё это показывает, что в сфере внешней торговли России тоже могли формироваться крупные капиталы. Русские купцы втридорога продавали в глухих местах иностранные товары. Вместе с тем они по дешёвке скупали сырьё и хлеб, сбывая их экспортёрам по более высоким ценам. Как отме-чалось в материалах одной комиссии, чердынские купцы в торговле с пе-чорцами получали прибыль в размере 150% на вложенный капитал. На Нижегородской ярмарке купцы продавали свои товары по разным ценам в одной и той же лавке, в одно и то же время. И, хотя купцам приходилось списывать со своих счетов сотни тысяч неоплаченных векселей, эти потери компенсировались «чрезвычайными прибылями».39
3. Торговля и транспорт

Внутренняя торговля быстро росла на основе расширения продажи продукции сельского хозяйства и крестьянских промыслов, а также — крупной текстильной промышленности.

Формы организации торговли также развивались. В ряде регионов (Центр — особенно Москва, Северо-Запад, некоторые крупные города других районов страны) росла постоянная торговля в магазинах, гостиных дворах, лавках, рядах. Некоторые села и городки превращались в постоянные торговые центры (Балахна, Моршанск и др.).

Получила развитиебиржевая торговля (Петербургская, Одесская, Варшавская, Московская биржи).

В провинции и на окраинах увеличивались старые и возникали новые ярмарки (в Тифлисе, Тюмени, Кишиневе), число которых к середине века превышало 4 тыс. Лидировала по-прежнему ярмарка, перенесенная в 1817 г. из Макарьева в Нижний Новгород. Ее оборот составлял более 40 млн. руб.

Наиболее массовой была торговля в разнос в городах и сельской местности.

Внешняя торговля к середине прошлого века составляла около 20% внутреннего товарооборота. Темпы ее роста отставали от внутреннего рынка. За полвека внешнеторговый оборот вырос в 2 раза. Кроме того, застой и потеря темпов развития в горной и ряде других отраслей промышленности привели к большому сокращению вывоза промышленных товаров, который составлял лишь 10% всего экспорта. В основном он был направлен в страны Азии, отстававшие от России в промышленном развитии — Иран (Персию), Китай, Турцию. Поэтому все большее значение приобретал экспорт сельскохозяйственной продукции и сырья (лен, сало, лес, пенька, во второй четверти века — зерно). Однако кризисные явления в аграрном секторе, а также колебания цен на мировом рынке не давали возможности значительно увеличить вывоз хлеба.

Импорт был меньше, главным образом ввозились промышленные товары (хлопок, пряжа, ткани, сахар, машины). Чтобы защитить российских предпринимателей от иностранной конкуренции, правительство использовало таможенный протекционизм. В первой половине XIX в. он имел запретительный характер по отношению к ввозу многих товаров. Основным торговым партнером оставалась Англия, куда ввозилось свыше 70% российского экспорта льна, пеньки, сала.

С развитием торговли и всероссийского рынка все большее значение приобретала транспортная система. В первой половине прошлого века основными видами транспорта были водный и гужевой.

Север и Северо-Запад страны с Центром и Поволжьем соединяли каналы. Кроме построенной в XVIII в. Вышневолоцкой системы каналов, в начале века начали действовать Мариинская и Тихвинская. По каналам ходили различные типы судов, в том числе большие и малые баржи, передвигаемые ватагами бурлаков. Все чаще использовались пароходы, которых к середине столетия насчитывалось свыше 330.

В южных районах, а также зимой по всей территории России использовался гужевой транспорт.

4. Финансы

К началу XIX в. бумажный рубль серьезно обесценился. После “наполеоновских” войн и вынужденного участия России в “континентальной блокаде” Англии его курс упал еще больше. В 1810 г. 1 рубль ассигнациями оценивался в 19 коп. серебром.

Усилиями М.М. Сперанского и министра финансов Д.А. Гурьева была намечена реформа денежной системы, запрещено хождение разменной иностранной монеты, повышены сборы и подати в реальных ценах, но в условиях войн 1812-1814 гг. это не принесло значительных результатов.

Лишь министру финансов Е.Ф. Канкрину (1823-1844) удалось в конце концов ввести финансовую систему, основанную на серебре. В 1840-х гг. ассигнации были заменены государственными кредитными билетами, обменивавшимися на серебро в пропорции 1:1. Денежное обращение стабилизировалось, укрепился государственный кредит, что способствовало экономическому развитию страны, подорванному лишь Крымской войной.

Эксперимент прошел удачно, и в 1830 г. в 27 губерниях разрешили

принимать металлические деньги при платежах за все подати и сборы по чуть

уточненному курсу 27.4 копейки. Благодаря этому предприятию резко

увеличился приток в казну звонкой монеты. Люди привыкли к забытой уже форме

металлических денег, которые начали обращаться на рынке наравне с

ассигнациями. Последние постепенно стали превращаться как бы во

вспомогательные деньги. Тем не менее спрос на них возрос, поскольку и

продавцы, и покупатели убедились на практике в устойчивом характере

курсовой стоимости ассигнаций.

1839 год принято считать началом денежной реформы Е. Канкрина

серебряный рубль объявили базовой монетной единицей и установили его

твердый курс по отношению к ассигнациям. С 1 января 1940 г. при

государственном коммерческом банке открылись депозитные кассы для

привлечения вкладов населения в звонкой монете. В обмен вкладчик получал

специальные депозитные билеты достоинством 1, 3, 5, 10, 25, 50, 100 рублей

серебром. Такие билеты имели хождение наравне с серебряной монетой по всей

стране. Очень быстро население привыкло к тому, что:

. в качестве платежного средства везде можно использовать и звонкую монету,

и бумажные деньги;

. курс ассигнаций в течение длительного времени остается практически

стабильным;

. при совершении крупных платежей использование денежных купюр

предпочтительнее по сравнению с металлическими монетами.

В конце 1841 г. депозитные билеты были заменены кредитными билетами.

Еще через два года оставшиеся в обращении ассигнации были выкуплены по

курсу 3.5 рубля ассигнациями = 1 серебряному рублю или 1 рубль ассигнациями

приравнивался к 28.6 копейкам серебром.

Несмотря на то, что стабилизация денежного обращения и была достигнута,

она имела кратковременный характер.


Транспорт.

Особое значение для экономики страны имело строительство железных дорог, в котором в60—80-х годах преобладало частное строительство. Они связали отдаленные регионы, повысили спрос на продукцию угольной, металлургической, машиностроительной промышленности. С1861по1881г. протяженность железных дорог России выросла с1,6до23,1тыс. км. Железные Дороги связали Москву с Курском, Воронежем, Нижним Новгородом, Ярославлем и др. Началось строительство дорог на Урале (Пермь— Екатеринбург). Новые линии связывали сельскохозяйственные и промышленные районы между собой и с портами (Одессой, Ригой). Количество пароходов за1860—1881гг. увеличилось в3раза и достигло1200.Основная их часть была сосредоточена в Волжском бассейне.

Улучшение транспортной системы способствовало развитию торговли. В товарные отношения активно включились окраины. Чостепенно падало значение ярмарок, набирали силу товарные биржи. Росла хлебная торговля внутри страны. В1876—1880гг. железнодорожные перевозки хлеба составляли в среднем ежегодн 120,5млн.пудов.

Развивался и внешний рынок. Хлеб становился главной статьей русского экспорта. За пореформенное тридцатилетие его вывоз возрос в5раз. Промышленные товары составляли около25% экспорта. В импорте 60-х годов первое место занимает хлопок-сырец, постепенно его обгоняет импорт машин. В 60-е годы стоимость импорта примерно равнялась стоимости экспорта, но постепенно экспорт начинает превышать импорт.

Финансовая политика.

Осуществление реформы1861г. на основе выкупной операции требовало огромных кредитов. В кредитах остро нуждались промышленность и транспорт. Государственный бюджет страны испытывал хронический дефицит. В1861г. он составил огромную сумму в82,6млн. руб. вместо изначально заложенных в смету21,3млн. руб. Покрытие дефицита осуществлялось при помощи иностранных займов, выпуска дополнительньк казначейских билетов и т. п., что приводило к колебаниям курса рубля.

Для проведения выкупной операции при отсутствии денег в казне правительство прибегло к выплатам выкупных сумм процентными бумагами по типу государственного займа. Порядок погашения этих бумаг предусматривал ограничение передачи их из рук в руки и установление 49-летнего срока погашения. Подобные меры приводили к росту внутреннего долга и вызывали недовольство дворян-помещиков. Перед правительством остро встала задача проведения преобразований в системе финансов.

Через год после провозглашения крестьянской реформы правительство приступило к проведению реформы финансов. В1862г министерство финансов стало единственным распорядителем государственных средств. Был утвержден новый порядок расходования средств: сметы отдельных ведомств должны были проводиться через министерство финансов и Государственный совет. Одновременно объявлялось о ежегодной публикации росписи государственных доходов и расходов (государственного бюджета). В1864г. был преобразован Государственный контроль: он не зависел от администрации и осуществлял проверку правильности выделения и расходования бюджетных ассигнований. В губерниях учреждались контрольные палаты, проверявшие финансовую отчетность местных учреждений по первичным документам, а не по сводным отчетам. В1868г. начали публиковаться годичные отчеты государственного контролера об исполнении бюджета.

Уже в1860г. в ходе подготовки крестьянской реформы вместо прежних кредитных учреждений был создан Государственный банк, фонды которого формировались в основном из казенных вкладов. Частные вклады и депозиты промышленности концентрировались в Акционерных банках, активное создание которых наблюдалось в 60—х начале 70-х годов. В1875—1880гг. большинство акционерных банков лопнуло.

В1862г. была сделана попытка провести денежную реформу на основе свободного обмена кредитных билетов на золото и серебро по твердому курсу. Обеспечить проведение реформы должен был полученный правительством крупный иностранный заем. Однако реформа провалилась: сказались и дефицит государственного бюджета, и снижение деловой активности в начале 60-х годов. Рост инфляции продолжался.

Под напором крестьянских выступлений1859г. за отмену винных откупов (“трезвенные бунты”) в1860г. появился указ о замене системы откупов на вино, сахар и табак акцизным сбором с1января 1863г. После1861г. подушная подать была не только сохранена (от нее освобождались только мещане), но и постоянно возрастала.

В целом финансовая политика60—70-х годов носила ярко выраженный сословный характер.1


4. Транспорт и торговля


Развитие внутренней торговли в России сдерживалось состоянием

транспорта. В первой половине XIX века Россия преимущественно оставалась

страной бездорожья, что изрядно мешало ее экономическому развитию.

Основными видами транспорта были речной (сплавом или бурлаками вверх по

реке) и гужевой. Но по реке товары можно было перевозить только летом, а

сухим путем преимущественно зимой, на санях. Летом грунтовые дороги

становились непроезжими. Скорость передвижения грузов была очень мала.

Довести барку с кладью с низовьев Волги до Петербурга можно было только за

две навигации: за первое лето суда доходили только до Рыбинска и здесь

зимовали. Поэтому оборот капитала был замедленным: товары в дороге

значительно дорожали.

Технический переворот на транспорте проходил успешнее, чем в

промышленности, потому что транспорт был сферой наемного труда. В 1813 г.

на заводе Берда в Петербурге был построен первый пароход. К 1860 г. только

по Волге и ее притокам ходило около 350 пароходов, и основная часть грузов

перевозилась паровой тягой.

В 30-х годах началось строительство железных дорог. Первая железная

дорога была построена между Петербургом и Царским Селом, ее длина была

всего 25 верст. Ее экономическая роль была мизерной, т. к. строилась она

как увеселительный аттракцион для столичной публики. Большое значение

приобрело строительство железных дорог между Петербургом и Москвой, Москвой

и Нижним Новгородом. Железнодорожному строительству сильно

противодействовали владельцы ямских станций, всячески старавшиеся не

допустить новых средств передвижения. Но, тем не менее, к 1861 г. в России

протяженность железных дорог составила 1500 верст.

С развитием транспорта, а следовательно, и экономических связей, во

внутренней торговле России первой половины XIX века происходят качественные

сдвиги.

1. Падает купеческая прибыль. Прежде купечество получало высокие

прибыли именно из-за слабых торговых связей, из-за территориальных различий

и сезонных колебаний цен. Теперь же торговые связи развивались, становясь

все более стабильными, и разница цен все более уменьшалась. К тому же в

процессе имущественного расслоения деревни появился мощный слой «торгующих

крестьян», которые конкурировали с купцами, сбивая цены. В Москве к 1840

году «торгующие крестьяне» составляли почти половину всех торговцев.

Поэтому купцам для сохранения своих капиталов необходимо было включаться в

производство. И в середине века свыше 90% 1-ой гильдии владело

промышленными предприятиями.

2. Теряют свое значение ярмарки. В середине столетия через ярмарки

проходило меньше 10% внутреннего товарооборота страны. Теперь купец через

своих комиссионеров закупал товары на месте производства и доставлял

потребителям, минуя ярмарку. Ведь при ярмарочной торговле прибыль делится

между двумя купцами: тем, который доставил товар на ярмарку, и тем, который

привез его с ярмарки на место потребления.

Однако, крупнейшие ярмарки, с оборотом свыше 1 млн. рублей, все же

продолжали действовать и процветать. На них при содействии иностранных

оптовых торговцев заключались крупные международные сделки. Но характер

торговли на ярмарках существенно изменился – теперь это были, в сущности,

временные товарные биржи, где заключались предварительные торговые сделки

без товаров.

На ярмарках, помимо самого процесса торговли, демонстрировались

технические новинки, завязывались деловые контакты, создавались

товарищества и акционерные общества. Ярмарки выступали в качестве чуткого

барометра экономической жизни страны, на них происходило стихийное

регулирование баланса спроса и предложения, координация хозяйственного

механизма.

По-прежнему по глухим деревням ходили коробейники, офени, разносившие

ткани, галантерею, мелкие предметы быта, зачастую не продавая их за деньги,

а обменивая на сырье (лен, полотно и др.)

В области внешней торговли Россия становится крупным экспортером

сельскохозяйственных продуктов на европейский рынок. Среднегодовой объем

экспорта в 1800-1850 годах увеличился почти в четыре раза: с 60 до 230 млн.

руб. За границу вывозились лен, конопля, шкуры, меха, лес. Со второй

половины 40-х годов основной статьей русского экспорта становится хлеб.

Зато вывоз железа и холста резко сократился. Это объясняется отставанием

русской крепостнической металлургии от английской капиталистической и

закатом эпохи парусного флота на Западе.

Несколько изменилась структура импорта. Если раньше ввозились в

основном потребительские товары – предметы роскоши, ткани и т. п., то

теперь главным предметом ввоза стали машины и аппараты для фабрик и

заводов, красители, хлопок-сырец, уголь. Большую роль в промышленном

развитии России сыграла протекционистская таможенная политика

правительства. С 1822 г. действовал протекционистский тариф: высокие

пошлины на ввозимые товары защищали отечественных капиталистов от

иностранной конкуренции и в то же время приносили большие доходы

государству. В основном тарифами облагались дешевые английские товары

(особенно текстиль), вплоть до полного их запрета на ввоз. В результате

доходы казны от тарифных пошлин увеличились с 11 млн. руб. в 1824 году до

26 млн. руб. в 1842 году.


Рост внутренней и внешней торговли. Однако натуральность хозяйства, характерная для феодализма, неуклонно разрушалась. В первой половине XIX в. продолжал развиваться всероссийский рынок.

За полстолетия удельный вес городского населения вырос вдвое. В середине XIX в. горожане составляли уже около 8% всего населения России ( в конце XVIII в. — 4% ). Рост городов и углубление хозяйственной специализации отдельных районов страны, начавшиеся еще в XVIII столетии, ускорили развитие внутренней торговли. Так, промышленный центр России с его крупными городами, фабриками и заводами, количество которых непрерывно росло, обменивался товарами с земледельческими районами юга и юго-востока страны. В городах появлялось все больше и больше магазинов и лавок, которые становились основной формой торговли. На окраинах, в провинциальных городах вырастали крупные ярмарки. Нижегородская ярмарка с ее миллионными оборотами производила грандиозное впечатление на современников. Сюда приезжали купцы со всей России и из-за границы. Большую роль играли также Ирбитская, Ростовкая, Харьковская, Контрактовая ( в Киеве ) и Коренная ( в 30 км от Курска ) ярмарки. Во многих городах Украины, Сибири и Закавказья возникли новые ярмарки местного значения.

Торговля и купеческая прибыль оставались главной сферой формирования крупных капиталов России, на базе которых создавались предприятия капиталистического типа.

Активизация процессов первоначального накопления капитала шла в этот период не только за счет естественного процесса расслоения товаропроизводителей, но и за счет усиления ростовщичества и особенно за счет так называемых “винных откупов”. Казенные поставки и винные откупа оказались золотым дном для купечества. На закупку вина откупщикам выдавалось ежегодно до 35 млн рублей. В 1857-1858 гг. его сбыт оценивался в 180-200 млн рублей. По официальным данным чистая прибыль была значительно больше.

В 1806 г. правительство России выпустило первый внутренний государственный заем. выплата процентов способствовала обогащению прежде всего привилегированного дворянского сословия и определенной части купечества.

Неуклонно росла внешняя торговля. Вывозились из России преимущественно сельскохозяйственные товары: лен, пенька, сало, хлеб. Промышленные товары, главным образом текстиль и изделия металлообрабатывающей промышленности, русские купцы поставляли лишь в еще более отсталые страны: в Среднюю Азию, Иран, Турцию. Ввозились в Россию в основном промышленные изделия: машины, шерстяные и шелковые ткани, краски, а также сахар и чай.

Торговая политика оставалась протекционистской, хотя и непоследовательной. Тариф 1816 г. был “фритредерским”, а с 1823 г. опять протекционистским. В 1808 г. был разрешен беспошлинный ввоз оборудования, а с 1811 г. — сырья, не производимого в России.

Внешняя торговля за тридцать лет увеличилась примерно в 2,5 раза. Рост торговли способствовал обогащению нарождавшейся русской буржуазии.

Однако уровень развития торговли и ее формы были еще отсталыми. Постоянно действующая магазинная и лавочная торговля была развита слабо, да и то только в крупных городах. В деревне регулярной торговли не было. Здесь действовали офени — мелкие торговцы галантереей и мануфактурой. Небогатые офени ( коробейники, ходебщики ) носили весь свой товар на руках ( в коробе ), более состоятельные имели подводы.

Тормозило развитие торговли и отсутствие хороших путей сообщения. Основными видами дорог были шоссейные и грунтовые, да и тех было немного, а главным видом транспорта была подвода.

Однако и в развитии путей сообщения в первой половине XIX в. происходили заметные сдвиги. Развивался речной транспорт, правда преимущественно с ручной тягой ( с помощью бурлаков ), в начале века была расширена сеть каналов, увеличилась длина шоссейных дорог.

Важное значение в развитии торговли имело возникновение речного пароходства. Первый пароход появился Неве в 1815 г., но лишь в 40-50-е годы пароходы стали регулярно ходить по Неве, Волге, Днепру и другим рекам. К 1850 г. в России было около 100 пароходов.

В 30-х годах началось железнодорожное строительство. В начале 30-х годов замечательные изобретатели крепостные мастера отец и сын Е.А. и М.Е.Черепановы построили первую железную дорогу ( с паровой тягой ) на Нижнетагильском заводе. В 1837 г. была построена железная дорога протяженностью 25 верст от Петербурга до Царского Села, а в 1843 г. началось строительство железной дороги между Петербургом и Москвой. Оно продолжалось до 1852 г. и обошлось очень дорого. Затем началось строительство дороги Москва-Нижний Новгород и других направлений. К 1861 году общая протяженность построенных дорог составила полторы тысячи верст, что в 15 раз меньше, чем в Англии. Многим российским промышленникам были выданы большие правительственные заказы на шпалы, рельсы, паровозы, технические масла, стройматериалы, металлоконструкции для мостов, станционное оборудование, средства связи и так далее. Это, как супермультипликатор и акселератор, вызывало по цепочке промышленный спрос на продукцию строительной, легкой, пищевой промышленности, на сельхозпродукцию. Были созданы дополнительные рабочие места в строительстве, обслуживании и снабжении железных дорог.
Рост внутренней и внешней торговли. Однако натуральность хозяйства, характерная для феодализма, неуклонно разрушалась. В первой половине XIX в. продолжал развиваться всероссийский рынок.

За полстолетия удельный вес городского населения вырос вдвое. В середине XIX в. горожане составляли уже около 8% всего населения России ( в конце XVIII в. — 4% ). Рост городов и углубление хозяйственной специализации отдельных районов страны, начавшиеся еще в XVIII столетии, ускорили развитие внутренней торговли. Так, промышленный центр России с его крупными городами, фабриками и заводами, количество которых непрерывно росло, обменивался товарами с земледельческими районами юга и юго-востока страны. В городах появлялось все больше и больше магазинов и лавок, которые становились основной формой торговли. На окраинах, в провинциальных городах вырастали крупные ярмарки. Нижегородская ярмарка с ее миллионными оборотами производила грандиозное впечатление на современников. Сюда приезжали купцы со всей России и из-за границы. Большую роль играли также Ирбитская, Ростовкая, Харьковская, Контрактовая ( в Киеве ) и Коренная ( в 30 км от Курска ) ярмарки. Во многих городах Украины, Сибири и Закавказья возникли новые ярмарки местного значения.

Торговля и купеческая прибыль оставались главной сферой формирования крупных капиталов России, на базе которых создавались предприятия капиталистического типа.

Активизация процессов первоначального накопления капитала шла в этот период не только за счет естественного процесса расслоения товаропроизводителей, но и за счет усиления ростовщичества и особенно за счет так называемых “винных откупов”. Казенные поставки и винные откупа оказались золотым дном для купечества. На закупку вина откупщикам выдавалось ежегодно до 35 млн рублей. В 1857-1858 гг. его сбыт оценивался в 180-200 млн рублей. По официальным данным чистая прибыль была значительно больше.

В 1806 г. правительство России выпустило первый внутренний государственный заем. выплата процентов способствовала обогащению прежде всего привилегированного дворянского сословия и определенной части купечества.

Неуклонно росла внешняя торговля. Вывозились из России преимущественно сельскохозяйственные товары: лен, пенька, сало, хлеб. Промышленные товары, главным образом текстиль и изделия металлообрабатывающей промышленности, русские купцы поставляли лишь в еще более отсталые страны: в Среднюю Азию, Иран, Турцию. Ввозились в Россию в основном промышленные изделия: машины, шерстяные и шелковые ткани, краски, а также сахар и чай.

Торговая политика оставалась протекционистской, хотя и непоследовательной. Тариф 1816 г. был “фритредерским”, а с 1823 г. опять протекционистским. В 1808 г. был разрешен беспошлинный ввоз оборудования, а с 1811 г. — сырья, не производимого в России.

Внешняя торговля за тридцать лет увеличилась примерно в 2,5 раза. Рост торговли способствовал обогащению нарождавшейся русской буржуазии.

Однако уровень развития торговли и ее формы были еще отсталыми. Постоянно действующая магазинная и лавочная торговля была развита слабо, да и то только в крупных городах. В деревне регулярной торговли не было. Здесь действовали офени — мелкие торговцы галантереей и мануфактурой. Небогатые офени ( коробейники, ходебщики ) носили весь свой товар на руках ( в коробе ), более состоятельные имели подводы.

Тормозило развитие торговли и отсутствие хороших путей сообщения. Основными видами дорог были шоссейные и грунтовые, да и тех было немного, а главным видом транспорта была подвода.

Однако и в развитии путей сообщения в первой половине XIX в. происходили заметные сдвиги. Развивался речной транспорт, правда преимущественно с ручной тягой ( с помощью бурлаков ), в начале века была расширена сеть каналов, увеличилась длина шоссейных дорог.

Важное значение в развитии торговли имело возникновение речного пароходства. Первый пароход появился Неве в 1815 г., но лишь в 40-50-е годы пароходы стали регулярно ходить по Неве, Волге, Днепру и другим рекам. К 1850 г. в России было около 100 пароходов.

В 30-х годах началось железнодорожное строительство. В начале 30-х годов замечательные изобретатели крепостные мастера отец и сын Е.А. и М.Е.Черепановы построили первую железную дорогу ( с паровой тягой ) на Нижнетагильском заводе. В 1837 г. была построена железная дорога протяженностью 25 верст от Петербурга до Царского Села, а в 1843 г. началось строительство железной дороги между Петербургом и Москвой. Оно продолжалось до 1852 г. и обошлось очень дорого. Затем началось строительство дороги Москва-Нижний Новгород и других направлений. К 1861 году общая протяженность построенных дорог составила полторы тысячи верст, что в 15 раз меньше, чем в Англии. Многим российским промышленникам были выданы большие правительственные заказы на шпалы, рельсы, паровозы, технические масла, стройматериалы, металлоконструкции для мостов, станционное оборудование, средства связи и так далее. Это, как супермультипликатор и акселератор, вызывало по цепочке промышленный спрос на продукцию строительной, легкой, пищевой промышленности, на сельхозпродукцию. Были созданы дополнительные рабочие места в строительстве, обслуживании и снабжении железных дорог.

Под влиянием развития товарно-денежных отношений в деревне происходило расслоение крестьянства. Рядом с массой нищих и обездоленных семей рос слой зажиточных крестьян, которые занимались торговлей, ростовщичеством, вкладывали свои деньги в промышленные предприятия. Из их среды выходили крупные предприниматели, которые выкупались за большие деньги на волю и заводили свои фабрики. Такими были Савва Морозов, Прохоровы, Гарелины и другие. Однако в целом сельское хозяйство России в первой половине XIX в. находилось еще на крайне низком уровне. Прогрессивные методы ведения сельского хозяйства были несовместимы с крепостничеством — попытки рационализации, как правило, кончались крахом.

Большинство помещиков вело хозяйство по старинке и пыталось увеличить свои доходы путем усиления феодальной эксплуатации крестьян. Они увеличивали барщину, расширяя свою запашку за счет крестьянской земли. В черноземных губерниях барщина доходила до 4-6 дней в неделю, некоторые помещики переводили крестьян на месячину, т.е. отбирали надел и заставляли крестьян все время работать на барской земле за ничтожный месячный паек ( отсюда и название “месячина” ). Разорение крестьянина, лишение его земли подрывало один из основных признаков феодализма — наделение крестьян средствами производства, и прежде всего землей.

Положение крестьян, находившихся на оброке, также ухудшалось.

Оброк вырос с 7 руб. в конце XVIII в. до 17-28 руб. в середине XIX в. Это приводило к обнищанию оброчных крестьян, снижению сельскохозяйственного производства. В поисках заработка для уплаты оброка крестьяне иногда вынуждены были с разрешения помещика уходить в город, что разрушало другой важный признак феодализма — прикрепление крестьян к земле.

    продолжение
--PAGE_BREAK--Глава IV. Транспорт.

Развитие внутренней торговли в России сдерживалось состоянием транспорта. В первой половине XIX века основной поток грузов внутри страны перевозился по рекам. Еще в XVIII века была построена Выш-неволоцкая система каналов, связавшая с Петербургом реки Волжского бас-сейна. В 1810 году открылся новый путь в том же направлении — Мариинская система. На следующий год стала действовать Тихвинская система. Судо-ходство на юге и в центре страны, где реки были полноводны, глубоки и неторопливы, сильно отличалось от судоходства на северных реках, мелких, узких и порожистых. Поэтому на юге и севере применялись разные типы судов. Местом перегрузки был Рыбинск. Пристани между Петербургом и Рыбинском назывались верхними, а более отдаленные от столицы — низовыми. Караваны, отправлявшиеся от верхних пристаней, достигали Пе-тербурга в одно судоходство. Грузы из низовых пристаней, перезимовав в пути, доставлялись в Петербург лишь на следующий год. По рекам в Пе-тербург шли хлеб, лес, пенька из центральных губерний, железо с Урала. В обратном направлении отправлялись изделия столичной и зарубежной про-мышленности. Основные грузовые перевозки осуществлялись по рекам в летнее время года. Суда перемещались бурлаками (вместе с портовыми груз-чиками их численность в 1850-х годах достигала 500 000 человек). Перевозка грузов на подводах по плохим дорогам обходилась гораздо дороже и зани-мала больше времени. Кроме того по реке товары можно было перевозить только летом, а сухим путем — преимущественно зимой, на санях. Летом грунтовые дороги часто становились непроезжими. Скорость передвижения грузов была очень мала. Довести барку с кладью с низовьев Волги до Петербурга, как было уже сказано выше, можно было только за две нави-гации: за первое лето суда доходили только до Рыбинска и здесь зимовали. Поэтому и оборот капитала был замедленным: товары в дороге значительно дорожали. Назрела острая необходимость в промышленном перевороте на транспорте.

В местах пересечения торговых путей устраивались ярмарки. В 1816 году сгорел волжский городок Макарьев, и знаменитая Макарьевская яр-марка переехала в Нижний Новгород. Ежегодно в июле-августе сюда стека-лось множество товаров, отечественных и зарубежных, из стран Европы и Востока, вплоть до Китая. Общая сумма проданного товара достигала нес-кольких миллионов рублей. Действовали и другие ярмарки — в Ростове Великом, в Ирбите, на Урале. На ярмарках и базарах Северного Кавказа встречались казаки, русские переселенцы, горцы, купцы из Центральной России. Горские товары (скот, шерсть, кожи, ремесленные изделия) обме-нивались на зерно, ткани, чай, сахар.

И все-таки на ярмарки и торжища вывозились далеко не все товарные излишки, производившиеся в России. У помещиков и некоторых зажиточных крестьян скапливались нереализованные запасы хлеба за несколько лет.

Технический переворот на транспорте проходил успешнее, чем в про-мышленности, потому что транспорт был сферой наемного труда. В 1813 го-ду на заводе Берда в Петербурге был построен первый пароход, пущенный по Неве в 1815 году. В 1833 году на водных путях работали 40 грузопас-сажирских и буксирных пароходов, в 1860 году — около 400 (в том числе около 200 на Волге, которая оставалась главной транспортной артерией стра-ны). К 1860 году только по Волге и её притокам ходило уже около 350 пароходов, и основная часть грузов перевозилась паровой тягой.40

Морские пароходы появились у нас в 30-х годах XIX века, а в 40-х годах уже существовали регулярные рейсы между Петербургом и гаванями Бал-тийского моря, но в большинстве случаев эти суда принадлежали ино-странным предпринимателям.

В 1837 году открыта первая в России Царскосельская железная дорога (протяженностью около 27 км). Эта дорога была построена, в сущности, как увеселительный аттракцион для столичной публики, поэтому на паровозе был установлен органчик, игравший популярные мелодии. Но дорогой заинтересовались и деловые люди, потому что, как писали газеты, выпи-санные из Англии паровозы «ходили при 18 градусах мороза, в бурю, в дождь и ужасную метель, и, кроме пассажиров, перевозимы были лошади, овцы, свиньи, строевой, дровяной лес и разные экипажи».41 До этого существовало представление, что в России железные дороги смогут действовать только летом: зимой рельсы утонут в снегу.

В 1843-51 годах построена первая железная дорога хозяйственного значения Санкт-Петербург — Москва (с 1855 года — Николаевская железная дорога, протяжённостью 644 км). В 1839-1848 годах строится Варшавско-Венская железная дорога, связавшая Россию с Западной Европой.

Всего же в середине XIX века в России имелось 1004 км железных дорог (в Великобритании 10 000 км, в Германии свыше 6 000 км).

С 1817 года правительство начало строить первое в России шоссе между Санкт-Петербургом и Москвой. Строительство его было окончено в 1830 году.

Развитие транспорта в итоге привело к значительному скачку в развитии торговых отношений, новое значение стала приобретать ярмарочная торгов-ля, ускорение товарооборота стимулировало складывание в стране цен одно-го порядка, страна получила новые возможности в сфере регионального раз-деления труда, повышения эффективности своего хозяйства.

Глава V. Итоги развития транспорта и торговли.

С развитием транспорта, а следовательно, и экономических связей, во внутренней торговле России первой половины XIX века происходят ка-чественные сдвиги.

Падает купеческая прибыль. Прежде купечество получало неэкви-валентно высокие прибыли именно из-за слабых торговых связей и гигант-ской разницы цен в разных городах. Теперь торговые связи растут, стано-вятся все более стабильными, и разница цен все более уменьшается. К тому же в процессе имущественного расслоения деревни появляется мощный слой «торгующих крестьян», которые конкурируют с купцами, сбивая цены. В связи со всем этим купеческая прибыль падает. Продавать товары намного дороже стоимости уже невозможно.42

Неэквивалентно высокие прибыли были характерны для периода перво-начального накопления, и падение прибыли свидетельствовало, что этот пе-риод заканчивается. Теперь для увеличения прибыли надо было включаться в производство. И в первой половине XIX века купеческие капиталы пере-ливаются в промышленность. В середине века свыше 90% купцов 1-й гильдии, т.е. богатейших купцов России, владело промышленными пред-приятиями.43

Теряют свое значение ярмарки. В середине столетия через ярмарки проходило меньше 10% внутреннего товарооборота страны. Теперь купец через своих комиссионеров закупает товары на месте производства и до-ставляет потребителям, минуя ярмарку, чтобы получить торговую прибыль полностью. Ведь при ярмарочной торговле прибыль делится между двумя купцами: тем, который доставил товар на ярмарку, и тем, который привез его с ярмарки на место потребления. Когда прибыль достигала 50-100 % на ка-питал, её можно было делить между двумя контрагентами, но когда она падала до 7-9%, это уже теряло смысл.44

Правда, крупнейшие ярмарки Нижегородская (бывшая Макарьевская) и Ирбитская увеличивали обороты. Но характер торговли на этих ярмарках существенно изменился — теперь это были, в сущности, временные товарные биржи, где заключались предварительные торговые сделки без товара. «За одним обедом или чаем, — писал экономист Безобразов о Нижегородской ярмарке, — принимаются важнейшие решения, заключаются миллионные сделки, самое выполнение которых будет вовсе не на ярмарке, а у себя дома, или, скорее, в Москве».45

Внешняя торговля по-своему отразила кризис феодально-крепостни-ческой системы: в экспорте резко сократилась доля промышленных товаров (железа, парусины). Главной статьей экспорта, составив его третью часть, стал хлеб. Россия стала господствовать на европейском хлебном рынке (только в 50-х годах с ней начинают конкурировать США).

Пока в мировой промышленности господствовала мануфактура, про-дукция, производимая в России дешевым крепостным трудом, легко завое-вывала заграничные рынки. Но теперь эта продукция уже не могла конку-рировать с фабричной продукцией Запада. К тому же внутренний рынок быстро расширялся и поглощал все больше промышленных товаров.

Прогрессивными были изменения в составе импорта. Если в XVIII веке ввозились, в основном, потребительские товары — предметы роскоши, ткани и т.п., то теперь на первое место выдвинулся хлопок, на второе — машины, т.е. товары производственного потребления. Это изменение состава импорта отражало рост российской промышленности.

Итак, итогом полувекового развития российской экономики этого пе-риода стало значительное расширение масштабов товарно-денежных отно-шений, усиление торговых связей между различными регионами страны вследствие развития транспорта, появление качественно новых особенностей функционирования рынка в направлении его дальнейшей капитализации. Однако до полного исчерпания феодализма в России дело еще не дошло, так как, несмотря на желание довольно существенных сил, не поддавался рефор-мированию.



Промышленность


3. Промышленность


В первой половине XIX века основная часть промышленной продукции

выпускалась не крупными партиями, а мелкими промыслами. Особенно это было

характерно для обрабатывающей промышленности, производящей потребительские

товары. В 1850-х годах на их долю приходилось до 80% общего объема

выпускаемой продукции. В первой половине XIX века в России появились

промысловые села. В центрально-промышленных губерниях (Московской,

Владимирской, Ярославской, Костромской, Нижегородской, Тверской и

Калужской) возникло значительное количество торгово-промышленных сел.

Таковы крупные центры хлопчатобумажной промышленности, как Иваново,

Тейково, Кохма Шуйского уезда Владимирской губернии, Вичуга – Кинешемского

Костромской, шелкоткацкой – Щелково под Москвой, слесарной – Павлово,

Горбатовского уезда Нижегородской губернии, обувной – Кимры, Корчевского

Тверской, известные центры владимирского иконописания Холуй, Палех и

Мстера.

В названных торгово-промышленных селениях фактически произошло полное

отделение промышленности от земледелия. Основным занятием жителей этих

селений были разного рода промыслы и торговля; хлебопашество отсутствовало,

использовались только усадебная земля, сенокосы и выгоны, а пахотная обычно

сдавалась в аренду. Так, совершенно не занимались земледелием жители с.

Иваново – самого значительного центра хлопчатобумажной промышленности,

прозванного «русским Манчестером». В известных центрах слесарных промыслов

Павлове и Ворсме в 1851 г. земледелием занимались – в первом из 1087 дворов

лишь 10 и 65 из 430 во втором.

Крупные торгово-промысловые села, как правило, становились центрами

того или иного вида промысла, формируя вокруг себя промысловые округа.

Центром крупнейшего текстильного района, охватившего сотни селений Шуйского

уезда и соседнего Суздальского Владимирской губернии, было С. Иваново. В

середине 50-х гг. XIX века в Шуйском уезде насчитывалось до 60 тыс. ткачей,

из которых 15 тыс. работали непосредственно на фабриках и 45 тыс. в селах и

деревнях этого уезда в качестве надомников ивановских мануфактуристов.

Центром обширного кожевенно-обувного района село Кимры. Село славилось

изготовлением разнообразной обуви для военных заказов, на широкий спрос

населения, в том числе и на удовлетворение, изысканных вкусов

привилегированных сословий. Крестьяне селений в радиусе 30-35 верст от Кимр

хотя и занимались земледелием, но оно превратилось у них во второстепенное

занятие.

Торгово-промышленные селения принадлежали крупнейшим магнатам России –

Шереметевым, Юсуповым, Паниным, Голицыным, Воронцовым, Татищевым,

Щербатовым. Монопольное положение этих владельцев, привилегии и влияние

обеспечивали крестьянам защиту от вмешательства в жизнь их крестьян со

стороны чиновничье-бюрократической местной власти, от чего сильно страдала

государственная деревня.

Исходя из стремления повысить доходность имений, помещик принимал

разнообразные меры к поощрению промысловой деятельности своих крепостных

крестьян.

Так, в подмосковном имении Голицыных Щелкове, основным занятием

крестьян которого было шелкоткачество, владельцам фабрик запрещалось

нанимать на работу людей «со стороны», пока «свои» (т. е. крепостные

крестьяне села) «не будут устроены». Владелец села Иванова Шереметев

требовал от ивановских фабрикантов, чтобы они принимали на работу только

ткачей (крепостных крестьян) этого села; за наем «посторонних» подвергали

этих фабрикантов (многие из которых также были его крепостными) штрафу. При

этом он обязал фабрикантов давать этим ткачам повышенную плату.

Владельцы крупных промысловых сел нередко ссужали своих крепостных

крестьян-предпринимателей деньгами под высокие проценты. Например, Орловы-

Чесменские, собранные в 1803 г. 10 тыс. рублей за счет продажи рекрутских

квитанций села Никольского Ярославской губернии отдали в ссуду из расчета

10% годовых зажиточным крестьянам этого села.

В Иванове, Павлове, Сулости, Мстере и др. селах помещики устраивали

«ссудные», «заемные» и «вспомогательные» кассы для предоставления кредита в

первую очередь «промышленным крестьянам». Все эти меры преследовали цель

повысить доходность помещичьего имения за счет повышающего оброка.

В торгово-промысловых селах помещики извлекали выгоду не только за счет

повышения оброка. В таких селах обычно находились либо сельские торжки,

либо небольшие ярмарки, которые приносили помещику значительный доход за

счет взимания пошлин за право торговли, полавочных и прочих сборов. Сами

помещики в этих селах имели свои торговые заведения, постоялые дворы,

харчевни, питейные дома, которые сдавали в аренду. Например, в с. Большом

Юхотской вотчины Шереметевы в 50 гг. XIX в. за счет пошлин и арендной платы

за торговые заведения получали ежегодно до 10 тыс. рублей серебром.

Торгово-промышленные села, выступая в роли центров закупки сырья и

сбыта продукции данного промысла, играли громадную роль в формировании

промышленных округов, в переходе от мелкотоварного производства и

крестьянских промыслов к капиталистическому, в складывании

капиталистической мануфактуры.

Большую роль в становлении отечественной промышленности сыграла так

называемая рассеянная мануфактура, при которой предприниматель-скупщик

раздавал работу крестьянам-надомникам. Позже этих работников стали собирать

под одну крышу, где они трудились на основе подетального разделения труда.

Таким образом, постепенно накапливались капиталы, готовились

квалифицированные кадры для будущих крупных промышленных предприятий.

В центральных и северо-западных губерниях, где малоплодородные земли,

крестьяне не могли содержать семью и платить подати. К середине века отсюда

на заработки в крупные города уходило до 30-40% взрослого мужского

населения. Этот процесс послужил важным фактором при формировании рынка

труда, а также роста городского населения.

Количество промышленных предприятий к 1860 году возросло до 1 тыс., но

большую их часть составляли мелкие производства, где работали по 10-15

человек.

Но еще много было предприятий, базировавшихся на крепостном труде:

старые горнодобывающие рудники и заводы, а также вотчинные мануфактуры,

основанные помещиками. Многие из них находились в кризисном состоянии и

уступали в конкуренции предприятиям, основанным на наемном труде,

вследствие низкой производительности, плохого качества выпускаемой

продукции и ее дороговизны. Работа на вотчинных мануфактурах являлась для

крестьян одной из самых тяжелых форм барщины, что толкало их к

сопротивлению.

Развитие российской промышленности происходило неравномерно. Так,

наиболее быстрыми темпами развивалось хлопчатобумажное производство. В 1850-

е годы Россия занимала пятое место в мире в шерстяной промышленности, а

производство полотняных и шелковых тканей находилось в состоянии застоя.

Если в 1804 году в стране насчитывалось 285 полотняных мануфактур, то к

1845 году их количество сократилось до 156. Состояние депрессии охватило и

металлургию. За первую половину XIX века производство чугуна выросло лишь в

два раза – с 9 до 18 млн. пудов.

Российская металлургия выживала только благодаря жесткой системе

таможенных тарифов на ввоз черных и цветных металлов.

1830-1840-е годы характеризовались постепенным переходом от мануфактуры

к фабрике. Это означало, что в промышленности стали создаваться крупные

предприятия, основанные на машинной технике, т. е. начался промышленный

переворот.

Одним из показателей промышленного переворота можно считать

возникновение и развитие российского машиностроения. Были построены первые

машиностроительные заводы: Невский машиностроительный, Александровский

казенный завод, завод Берда и др., выпускавшие паровые машины, пароходы,

паровозы и др. В 1849 г. был построен завод в Сормове, который стал

выпускать речные суда.

Однако крепостное право сдерживало развитие промышленности.

Производительность крепостного труда была значительно ниже

производительности наемного. По подсчетам статистиков того времени, наемный

рабочий в разных отраслях промышленности давал в 2, 3 и 4 раза больше

продукции, чем крепостной. Это должно было стимулировать внедрение машин,

потому что машина не только повышает производительность труда, но и

подчиняет рабочего своему темпу. Но машины оказались несовместимыми с

крепостным трудом. Он делал невыгодным применение машин. Ставя машину,

заменяющую сколько-то рабочих, заводчик не мог их уволить, потому что они

были его собственностью. Поэтому машина не сокращала, а только увеличивала

производственные затраты.

Крепостное право заставляло хозяина содержать (за счет производства)

безработных, т. е. резервная армия труда была не за воротами предприятия, а

на его содержании. Заработная плата крепостных рабочих обычно состояла из

двух частей: денежная, которая выдавалась непосредственно за работу и

«провиант», т. е. бесплатный паек, который выдавался всем членам семей

рабочих, числившихся на предприятии, в том числе и семей крепостных

безработных.

Крепостничество сужало внутренний рынок. Оно закрепляло такой порядок,

при котором подавляющую массу населения составляли крестьяне, прикрепленные

к земле. А крестьяне вели натуральное хозяйство и покупали очень мало

промышленных изделий. Они сами ткали полотно и шили из него одежду. Они

мало покупали железных изделий: деревенские кузнецы перековывали сломанные

железные изделия на новые.

Таким образом, несмотря на начавшийся промышленный переворот,

крепостное право тормозило развитие промышленности в России.
    продолжение
--PAGE_BREAK--3. Промышленность
В первой половине XIX века основная часть промышленной продукции выпускалась не крупными партиями, а мелкими промыслами. Особенно это было характерно для обрабатывающей промышленности, производящей потребительские товары. В 1850-х годах на их долю приходилось до 80% общего объема выпускаемой продукции. В первой половине XIX века в России появились промысловые села. В центрально-промышленных губерниях (Московской, Владимирской, Ярославской, Костромской, Нижегородской, Тверской и Калужской) возникло значительное количество торгово-промышленных сел. Таковы крупные центры хлопчатобумажной промышленности, как Иваново, Тейково, Кохма Шуйского уезда Владимирской губернии, Вичуга – Кинешемского Костромской, шелкоткацкой – Щелково под Москвой, слесарной – Павлово, Горбатовского уезда Нижегородской губернии, обувной – Кимры, Корчевского Тверской, известные центры владимирского иконописания Холуй, Палех и Мстера.

В названных торгово-промышленных селениях фактически произошло полное отделение промышленности от земледелия. Основным занятием жителей этих селений были разного рода промыслы и торговля; хлебопашество отсутствовало, использовались только усадебная земля, сенокосы и выгоны, а пахотная обычно сдавалась в аренду. Так, совершенно не занимались земледелием жители с. Иваново – самого значительного центра хлопчатобумажной промышленности, прозванного «русским Манчестером». В известных центрах слесарных промыслов Павлове и Ворсме в 1851 г. земледелием занимались – в первом из 1087 дворов лишь 10 и 65 из 430 во втором.

Крупные торгово-промысловые села, как правило, становились центрами того или иного вида промысла, формируя вокруг себя промысловые округа. Центром крупнейшего текстильного района, охватившего сотни селений Шуйского уезда и соседнего Суздальского Владимирской губернии, было С. Иваново. В середине 50-х гг. XIX века в Шуйском уезде насчитывалось до 60 тыс. ткачей, из которых 15 тыс. работали непосредственно на фабриках и 45 тыс. в селах и деревнях этого уезда в качестве надомников ивановских мануфактуристов.

Центром обширного кожевенно-обувного района село Кимры. Село славилось изготовлением разнообразной обуви для военных заказов, на широкий спрос населения, в том числе и на удовлетворение, изысканных вкусов привилегированных сословий. Крестьяне селений в радиусе 30-35 верст от Кимр хотя и занимались земледелием, но оно превратилось у них во второстепенное занятие.

Торгово-промышленные селения принадлежали крупнейшим магнатам России – Шереметевым, Юсуповым, Паниным, Голицыным, Воронцовым, Татищевым, Щербатовым. Монопольное положение этих владельцев, привилегии и влияние обеспечивали крестьянам защиту от вмешательства в жизнь их крестьян со стороны чиновничье-бюрократической местной власти, от чего сильно страдала государственная деревня.

Исходя из стремления повысить доходность имений, помещик принимал разнообразные меры к поощрению промысловой деятельности своих крепостных крестьян.

Так, в подмосковном имении Голицыных Щелкове, основным занятием крестьян которого было шелкоткачество, владельцам фабрик запрещалось нанимать на работу людей «со стороны», пока «свои» (т. е. крепостные крестьяне села) «не будут устроены». Владелец села Иванова Шереметев требовал от ивановских фабрикантов, чтобы они принимали на работу только ткачей (крепостных крестьян) этого села; за наем «посторонних» подвергали этих фабрикантов (многие из которых также были его крепостными) штрафу. При этом он обязал фабрикантов давать этим ткачам повышенную плату.

Владельцы крупных промысловых сел нередко ссужали своих крепостных крестьян-предпринимателей деньгами под высокие проценты. Например, Орловы-Чесменские, собранные в 1803 г. 10 тыс. рублей за счет продажи рекрутских квитанций села Никольского Ярославской губернии отдали в ссуду из расчета 10% годовых зажиточным крестьянам этого села.

В Иванове, Павлове, Сулости, Мстере и др. селах помещики устраивали «ссудные», «заемные» и «вспомогательные» кассы для предоставления кредита в первую очередь «промышленным крестьянам». Все эти меры преследовали цель повысить доходность помещичьего имения за счет повышающего оброка.

В торгово-промысловых селах помещики извлекали выгоду не только за счет повышения оброка. В таких селах обычно находились либо сельские торжки, либо небольшие ярмарки, которые приносили помещику значительный доход за счет взимания пошлин за право торговли, полавочных и прочих сборов. Сами помещики в этих селах имели свои торговые заведения, постоялые дворы, харчевни, питейные дома, которые сдавали в аренду. Например, в с. Большом Юхотской вотчины Шереметевы в 50 гг. XIX в. за счет пошлин и арендной платы за торговые заведения получали ежегодно до 10 тыс. рублей серебром.

Торгово-промышленные села, выступая в роли центров закупки сырья и сбыта продукции данного промысла, играли громадную роль в формировании промышленных округов, в переходе от мелкотоварного производства и крестьянских промыслов к капиталистическому, в складывании капиталистической мануфактуры.

Большую роль в становлении отечественной промышленности сыграла так называемая рассеянная мануфактура, при которой предприниматель-скупщик раздавал работу крестьянам-надомникам. Позже этих работников стали собирать под одну крышу, где они трудились на основе подетального разделения труда. Таким образом, постепенно накапливались капиталы, готовились квалифицированные кадры для будущих крупных промышленных предприятий.

В центральных и северо-западных губерниях, где малоплодородные земли, крестьяне не могли содержать семью и платить подати. К середине века отсюда на заработки в крупные города уходило до 30-40% взрослого мужского населения. Этот процесс послужил важным фактором при формировании рынка труда, а также роста городского населения.

Количество промышленных предприятий к 1860 году возросло до 1 тыс., но большую их часть составляли мелкие производства, где работали по 10-15 человек.

Но еще много было предприятий, базировавшихся на крепостном труде: старые горнодобывающие рудники и заводы, а также вотчинные мануфактуры, основанные помещиками. Многие из них находились в кризисном состоянии и уступали в конкуренции предприятиям, основанным на наемном труде, вследствие низкой производительности, плохого качества выпускаемой продукции и ее дороговизны. Работа на вотчинных мануфактурах являлась для крестьян одной из самых тяжелых форм барщины, что толкало их к сопротивлению.

Развитие российской промышленности происходило неравномерно. Так, наиболее быстрыми темпами развивалось хлопчатобумажное производство. В 1850-е годы Россия занимала пятое место в мире в шерстяной промышленности, а производство полотняных и шелковых тканей находилось в состоянии застоя. Если в 1804 году в стране насчитывалось 285 полотняных мануфактур, то к 1845 году их количество сократилось до 156. Состояние депрессии охватило и металлургию. За первую половину XIX века производство чугуна выросло лишь в два раза – с 9 до 18 млн. пудов.

Российская металлургия выживала только благодаря жесткой системе таможенных тарифов на ввоз черных и цветных металлов.

1830-1840-е годы характеризовались постепенным переходом от мануфактуры к фабрике. Это означало, что в промышленности стали создаваться крупные предприятия, основанные на машинной технике, т. е. начался промышленный переворот.

Одним из показателей промышленного переворота можно считать возникновение и развитие российского машиностроения. Были построены первые машиностроительные заводы: Невский машиностроительный, Александровский казенный завод, завод Берда и др., выпускавшие паровые машины, пароходы, паровозы и др. В 1849 г. был построен завод в Сормове, который стал выпускать речные суда.

Однако крепостное право сдерживало развитие промышленности. Производительность крепостного труда была значительно ниже производительности наемного. По подсчетам статистиков того времени, наемный рабочий в разных отраслях промышленности давал в 2, 3 и 4 раза больше продукции, чем крепостной. Это должно было стимулировать внедрение машин, потому что машина не только повышает производительность труда, но и подчиняет рабочего своему темпу. Но машины оказались несовместимыми с крепостным трудом. Он делал невыгодным применение машин. Ставя машину, заменяющую сколько-то рабочих, заводчик не мог их уволить, потому что они были его собственностью. Поэтому машина не сокращала, а только увеличивала производственные затраты.

Крепостное право заставляло хозяина содержать (за счет производства) безработных, т. е. резервная армия труда была не за воротами предприятия, а на его содержании. Заработная плата крепостных рабочих обычно состояла из двух частей: денежная, которая выдавалась непосредственно за работу и «провиант», т. е. бесплатный паек, который выдавался всем членам семей рабочих, числившихся на предприятии, в том числе и семей крепостных безработных.

Крепостничество сужало внутренний рынок. Оно закрепляло такой порядок, при котором подавляющую массу населения составляли крестьяне, прикрепленные к земле. А крестьяне вели натуральное хозяйство и покупали очень мало промышленных изделий. Они сами ткали полотно и шили из него одежду. Они мало покупали железных изделий: деревенские кузнецы перековывали сломанные железные изделия на новые.

Таким образом, несмотря на начавшийся промышленный переворот, крепостное право тормозило развитие промышленности в России.

2.1 Промышленное развитие России во второй половине XIX века.

Совсем иначе выглядела на этом фоне металлообрабатывающая

промышленность и ее ключевая отрасль – машиностроение. Так, если

сравнить достигнутую в 80-х гг. энерговооруженность (применение

паровых двигателей) легкой промышленности и машиностроения, окажется,

что на первую приходилась почти половина (48,4%)5 всей мощности

паровых двигателей, в том числе на хлопчатобумажную промышленность –

пятая ее часть (21,6%)6, а машиностроение, должное служить главной

технической базой фабричного производства, только десятая ее часть.

Также уступало машиностроение другим отраслям и по объему

произведенной продукции. Совокупность причин обусловливала такое

отставание: низкий технический уровень машиностроения, унаследованный

от дореформенной эпохи; крайне недостаточный топливно-сырьевой базис,

возможности роста которого были уже исчерпаны на Урале и еще далеко не

определились на Юге; неконкурентоспособность в отношении европейских,

прежде всего английских поставщиков.

После реформы формируется целая группа современно оборудованных

предприятий, достигающая наиболее высоких показателей производства.

Особенно выделялся Петербург. В 1880-х гг. на его долю приходилось

лишь около 15% всех машиностроительных предприятий, несколько больше

четверти рабочих и вместе с тем – половина всей выработки российского

машиностроения.

Машиностроение было в целом мало специализированной отраслью, но

основную часть своих производственных мощностей оно отводило под

транспортное машиностроение, достаточно обеспеченное сбытом и

представлявшее предпринимателям наиболее перспективным. Значительное

место занимало судостроение, главным образом в Петербурге и

Прибалтике. Быстро продвигалось вперед с/х машиностроение, хотя оно

было уделом сравнительно небольших, средних и мелких предприятий.

За 30-летием промышленного переворота машиностроение примерно в три

раза увеличивало объем производимой продукции и, несомненно,

модернизировало органическое строение российской промышленности.

Вместе с тем, ни по абсолютным размерам, ни по ассортименту изделий

оно не отвечало растущим запросам народного хозяйства. Все эти годы

большая часть потребного стране оборудования, в том числе и для ж/д,

возмещалось за счет импорта. Будущее машиностроение зависело от

развития добывающей промышленности.

Добывающая промышленность составляла третью отраслевую группу

нарождающейся индустрии. Главное место в ней принадлежало горно-

металлургической промышленности. Сюда же входили лесная и

деревообрабатывающая промышленность и производство строительных

материалов, кирпичное и стекольное.

Старейший, с петровских времен возвысившийся Урал до конца XIX в.

оставался главной производящей областью России, в 80-х гг. поставлял

половину всего выплавляемого в стране чугуна и железа. Здесь

технический застой смыкался с полуфеодальной системой управления и

организации производства. После реформы 1861 г. старая посессионная

система с ее приписными рабочими сошла на нет. Но вольный наем

применялся лишь в очень небольших размерах, и на месте посессии

заступила так называемая отработочная система. Основанием послужили

крупные земельные владения заводчиков. В 1890 г. при металлургических

заводах России числилось 11,4 млн. дес. земли, и из них 10,2 млн. дес.

было при уральских заводах. Около 100 тыс. дес. в среднем на один

завод позволили ввести указанную систему: рабочим раздавались в

пользование участки земли, выгоны и другие угодья, и платой были

отработки на заводе. Удалось задержать, таким образом, массы крестьян,

устремившихся после отмены крепостного права и краха посессий на

запад, и получить привязанную к заводам дешевую рабочую силу.

Обеспеченность такой рабочей силой если и не снимала вовсе, то весьма

ослабляла для здешних заводчиков проблему технической революции.

Производительность уральской металлургии неизбежно оставалась низкой.

В иных условиях, но тоже далеко не сразу, решались эти проблемы в

новом горно-металлургическом центре, формирующемся после реформы 1861

г. на Юге Европейской части России.

В 70-х гг. проводились исследования природных богатств будущего

Донецкого бассейна и их определяли как в полтора раза превышающие

каменноугольные запасы в Англии и в восемь раз больше, чем во Франции.

В конце этого десятилетия были открыты огромные запасы железной руды в

Кривом Роге. Новый центр должен был базироваться на сопредельной

эксплуатации Донецко-Криворожских месторождений. В правящих кругах

России обсуждался и поддерживался проект развития на Юге тяжелой

промышленности. Но оно рассматривалось лишь как сопутствующее главному

направлению экономической политики – созданию сети ж/д. Поэтому

обязательным условием правительственной поддержки пионеров южной

металлургии ставилось либо их прямое участие в ж/д концессиях, либо

производство оборудования, прежде всего рельсов, для ж/д.

По технико-экономическому уровню здешней заводской комплекс

существенно отличается от уральского. На Юге самые мощные по тому

времени доменные печи, господствует паровая энергетика, широко

осваивается пудлинговый и начинает вводиться бессемеровский способ

выделки железа, новым направлением работ становится сталелитейная

производство и налаживается изготовление уже не железных, а стальных

рельсов. Все заводы Юга пользуются исключительно наемной рабочей

силой. Инженерно-технические персонал привлекается сюда широкими

возможности приложения знаний и высокими жалованиями. Растущая

потребность металлургических заводов и ж/д в минеральном топливе

стимулирует рост Донецкого бассейна. К 1890 г. здешняя добыча

каменного угля уже покрывает большую часть спроса народного хозяйства.

И, тем не менее, все эти годы на Юге с его новаторством, а

старинный Урал преимущественно снабжает страну металлом, этим главным

хлебом тогдашней промышленности. Обстояло так дело потому, что на Юге

действовали причины, задерживавшие его развитие, и порождались они,

так же как на Урале, наследием старого феодального строя. Так, крайне

сдерживающее воздействие оказывала помещичья земельная собственность.

Землевладельцы непрерывно взвинчивали цены, учитывая быстрое

возрастание ценности земли. Это резко повышало издержки производства,

тормозя развитие южного центра. Сказывалась, как и на всей

промышленности, неупорядочность финансового хозяйства России. Сложной

была на первых порах и проблема рабочей силы.

Все это негативно сказывалось на развитии Южного горно-

промышленного района. И хотя темпы его роста были очень высоки: за 30-

летеи 1860-1890-х гг. выплавка стали увеличилась в 23 раза, добыча

угля – в 30 раз, объяснялись они отсчетом от изначального нулевого

уровня. Юг еще не стал в эти годы неоспоримым конкурентом Урала, а вся

тяжелая промышленность по главным показателям роста уступала легкой и

пищевой промышленности. Машиностроение, напрямую зависевшее от

топливно-металлургической базы, не могло служить опорой

индустриального развития, и промышленный переворот совершался в

основном за счет импортной техники и технологии.

Еще одним компонентом добывающего комплекса 1860-1880-х гг. была

нефтяная промышленность Бакинского района. До 1860-х гг. издавна

существовавшие здесь нефтепромыслы собственностью государства и

сдавались казной в откуп. Откупная система и возможность использования

принудительного труда определяли и примитивную технику промыслов.

Только после отмены в 1872г. откупной системы на нефтепромыслах

началось внедрение новой техники – смена колодезного способа добычи

бурением, применение паровых двигателей, новых способов хранения, и

бурный рост добычи: в 1870 г. около 2 млн. пуд., в 1881 – 40, в 1890 –

243 млн. пуд. Произошел он потому, что в Бакинском районе стали

лихорадочно утверждаться новые, очень крупные нефтедобывающие фирмы.

Первой из них была фирма братьев Р. и Л. Нобель. В 1879 г. они создали

«Товарищество производства братьев Нобель», произвели инвестиции в

технику и технологию добычи и переработки нефти, впервые в России

построили нефтеналивной флот создали широкую сеть торговли

нефтепродуктами. На исходе 1880-х гг. в нефтяной промышленности

появился еще один крупный предприниматель – парижский дом Ротшильдов.

Он обосновался в новом нефтяном районе –на Кубани и близ Грозного, по

производительности стал равен Нобелям и, так же как и они, вышел на

европейский рынок, организовал дочерние фирмы по торговле русским

керосином в Англии, Бельгии, Голландии. На рубеже 90-х гг. Вырос еще

один сильный предприниматель-фирма российского заводчика А.И.

Монташева. Крупные капиталовложения и высокая конкурентоспособность

всех трех фирм (вокруг было много мелких промыслов, но ион не

определяли судьбу Бакинского района) позволили нефтяной промышленности

занять необычное место в народном хозяйстве тогдашней России. Уже в

ходе промышленного переворота отрасль вошла в систему мирового

хозяйства и заняла в ней весьма прочные позиции. Крутой скачок в

промышленном развитии произошел в последнее десятилетие XIX в.

Процесс расширенного производства, утвердившийся в России после

реформы 1861 г., приобрел, как и во всех цикличный характер,

реализовался путем последовательных смен кризиса, депрессии, оживления

и подъема. Первый экономический кризис произошел в 1873г. Он поразил в

основном хлопчатобумажную промышленность, снижение общего объема

производства было небольшим, и в конце 70-х гг. оно вновь стало

нарастать. Следующий кризис вспыхнул вначале 1880-х гг., был гораздо

более длительным и постепенно охватил все отрасли промышленности.

Кризис сменился депрессией, и лишь с начала 1890-х гг. началось

оживление экономики. Последовал новый, самый значительный в

пореформенную эпоху промышленный подъем. Он продолжался до конца века.

Две конкретные предпосылки сыграли решающую роль в наступлении и

масштабности подъема 1890-х гг.

Первой послужил ознаменовавший эти годы второй подъем ж/д

строительства. В 90-е гг. ежегодно вводилось в эксплуатацию ж/д линий

почти в два раза больше, чем в годы первого подъема 60-70-х гг. Ж/д

требовалось много металла, топлива, подвижного состава, и это

стимулировало рост тяжелой промышленности.

Второй предпосылкой был интенсивный в конце века рост городов. Если

все население страны увеличилось за 1863-1897 гг. на 52%, то городское

население возросло на 84%, а население наиболее крупных городов – на

156%. Города предъявляли спрос на продукцию тяжелой индустрии не

меньший, а по некоторым ее видам даже больший, чем ж/д, например,

изготовление кровельного железа увеличилось в 90-е гг. больше, чем

топливная промышленность, машиностроение, производство строительных

материалов.

Металлургия 90-х гг. и по темпам роста, и по технической

оснащенности производства далеко перешагнула уровень предыдущих лет.

Тон задавал Южный горнопромышленный район, окончательно оттеснивший

теперь Урал на второстепенные позиции в отечественной металлургии.

Быстрому росту производства способствует не только увеличение числа

заводов-производителей, но и сопровождающие его организационно-

технические новшества. Так, на Юге впервые появляются заводы,

работающие по полному техническому циклу, т.е. сочетающие и доменное,

и сталеплавительное, и прокатное производство. Молодой

горнопромышленный район позволил существенно улучшить позиции России и

в мировом производстве. По выплавке чугуна она уже в 1890 г. обогнала

Бельгию, в 1891 г. – Австро-Венгрию, а в 1899г., опередив Францию,

заняла четвертое место среди промышленно развитых стран Запада.

Российская доля в мировой металлургии повысилась с 2,5% в 1886г. до

7,3% в 1900г.

Круто вверх поднимается в эти годы топливная промышленность. Рост

каменноугольной промышленности происходил преимущественно на

экстенсивной основе, за счет увеличения числа шахт и количества

занятых. Однако и на такой основе добыча угля примерно в два раза

увеличилась за 90-е годы. Напротив, в нефтяной промышленности

утвердившиеся в ней крупные компании продолжали внедрение новых

технологий к рубежу века заняли первое место в мире по добыче нефти.

Завершение промышленного переворота и быстрый, многоотраслевой рост

фабричной промышленности резко повысили в 90-е гг. масштабы и уровень

машиностроения. Приращение отрасли происходило, таким образом, в

значительной степени за счет роста производительности труда. Сыграло

роль повышение технического уровня машиностроения, увеличение мощности

паровых двигателей и соответственно, повышение энерговооруженности

труда, а также изменение числа кадровых, квалифицированных рабочих.

Наибольшая доля продукции приходилась, как и прежде на транспортное

машиностроение. Вместе с тем, в отличие от прошлых лет, существенно

нарастало производство промышленного оборудования и технических

средств для с/х. По общему уровню российское машиностроение в 90-е гг.

было очень далеким от европейского. Его отличала мелко-серийность

производства, универсализм предприятий, в нем медленее, чем на Западе,

осваивались новые технологические процессы и новые образцы продукции.

Соответственно, большую долю, до трети общего потребления машин –

двигателей, станков и проч. Оборудования, и в 90-е гг. покрывал

импорт. Он будет нарастать и впредь. И все же, шаг вперед был сделан в

конце прошлого века значительный.

В промышленном подъеме 1890-х гг. наряду с тяжелой индустрией

участвовала и легкая промышленность. Решающее значение для ее активной

роли на этой фазе экономического цикла имели: ускорение роста

машиностроения в целом и, в частности, подразделений, поставляющих

технику и технологии в легкую промышленность; рост городского

населения, все предметы потребления приобретающего на рынке;

ширившийся процесс буржуазного преобразования деревни, смены

натурального земледелия торговым. Увеличение в связи с этим роли денег

в крестьянском хозяйстве и, соответственно, большего его обращения к

потребительскому рынку.

В общей стоимости промышленной продукции преобладающее место к

концу столетия по-прежнему принадлежало легкой промышленности. Но по

темпам роста лидерство было не в ее пользу: выпукс продукции тяжелой

индустрии увеличился за 1890-е гг. в 2,8 раза, в легкой в 1,6 раза.

Такого рода соотношение установилось впервые за всю историю российской

промышленности. Созревали предпосылки для формирования аграрно-

индустриальной структуры российкой экономики. Россиия приобретет такую

структуру в начале ХХ в.


Развитие промышленности. В первой половине XIX в. господствующими формами развития промышленности в России являлись мелкотоварное производство и мануфактура, но возникали уже и фабрики. Ремесло продолжало развиваться как в городе, так и особенно в деревне.

Село Иваново и г.Шуя Владимирской губернии выросли в крупные центры хлопчатобумажной промышленности, жители села Кимры Тверской губернии специализировались на сапожном ремесле, село Павлово Нижегородской губернии славилось металлическими изделиями, ремесленники-кустари Костромской и Ярославской губерний ткали полотна.

Ремесленное производство было важной предпосылкой для развития промышленных предприятий. Среди кустарей происходило имущественное расслоение: с одной стороны, выделялись богачи, которые заводили крупные предприятия, с другой — масса кустарей беднела, теряла свою независимость, становилась наемными рабочими.

Основной формой крупного промышленного производства в России была в это время мануфактура. В первой половине века продолжала существовать помещичья мануфактура, основанная на крепостном труде, однако ее развитие в отличие от предшествующего времени резко сократилось. Более быстро развивались предприятия, основанные на наемном труде, — капиталистические мануфактуры. Общее количество промышленных предприятий значительно увеличивалось. Если в 1800 г. насчитывалось 1200 крупных промышленных предприятий и на них было занято 225 тыс. рабочих, то в 1850 г. было уже 2800 предприятий с числом рабочих свыше 700 тыс. Преимущественно росли передовые в техническом отношении предприятия, основанные на наемном труде. К 1860 г. в обрабатывающей промышленности вольнонаемные составляли уже свыше 80% общей численности рабочих, а во всех отраслях промышленности — 65%. Количество вотчинных и посессионных мануфактур неуклонно сокращалось. Горная промышленность Урала, основанная на крепостном труде, переживала застой и не давала сколько-нибудь значительного прироста продукции. Это происходило потому, что крепостной подневольный труд был мало производительным и в условиях XIX в. не отвечал потребностям производства: крестьяне работали из-под палки, технических навыков, необходимых для данного уровня развития промышленности, не имели. Крепостные рабочие работали главным образом зимой, а летом обрабатывали землю, так как основным источником жизни для таких рабочих по-прежнему оставалась земля, ведение своего хозяйства.

В 1840 г. хозяева посессионных предприятий добились издания закона, по которому они получали право отпускать на волю прикрепленных к этим предприятиям рабочих. К 1860 г. посессионных рабочих почти не стало.

Развитие мелкотоварного производства и мануфактуры было необходимой предпосылкой для перехода к фабричному, машинному производству.

Начало промышленного переворота. Применение машин в русской промышленности началось еще в первые десятилетия XIX в. Однако станков и машин было тогда еще немного, и их применение носило эпизодический характер. Только с 30-х годов началось более широкое внедрение машин в промышленное производство. Мануфактура с ее ручным трудом превращалась в капиталистическую фабрику, основанную на применении машин. В России вызревали предпосылки промышленного переворота.

Особенно важное значение имело внедрение в промышленность паровых двигателей, которые пришли на смену примитивной конной тяге и водяным двигателям. Применение этих сложных машин сразу же намного увеличило мощность и производительность самих предприятий. Оно влекло за собой расширение промышленного производства и улучшение его технической оснащенности. Самыми передовыми в техническом отношении были хлопчатобумажное производство и другие отрасли текстильной промышленности, которые быстро оснащались машинами. К началу 60-х годов в России уже насчитывалось несколько тысяч механических ткацких станков и около 2 млн. механических прядильных веретен. Новый метод обработки свеклы с помощью особых аппаратов, приводимых в движение паровой машиной, привел к быстрому развитию свеклосахарной промышленности.

Изменялся внешний облик предприятий: вместо маленьких разбросанных мастерских стали вырастать крупные фабричные корпуса, а старые центры кустарной промышленности приобретают облик городов.

Первоначально машины привозили из-за границы, но уже в конце 40-х годов началось строительство отечественных машиностроительных заводов, главным образом в Петербурге и Москве. В Сормове ( близ Нижнего Новгорода ) был построен большой пароходостроительный завод. Внедрение машин способствовало увеличению производительности труда в десятки и сотни раз.

Но промышленный переворот кроме технической стороны имел еще и общественную. Технический переворот, т.е. внедрение машин, повлек за собой глубокие социальные изменения: машина требовала нового типа предпринимателя и нового типа работника. Процесс формирования классов буржуазного общества — промышленной буржуазии и пролетариата — пошел значительно быстрее.

Пролетариат формировался из разорившихся кустарей и оторвавшихся от земледелия крестьян.

Однако экономическое развитие России значительно отставало от экономического развития передовых капиталистических стран. Промышленный переворот шел медленно и растянулся на несколько десятилетий: начавшись в 30-х годах XIX в., он завершился уже после ликвидации крепостного права ( в 80-х годах ). Крепостной строй тормозил развитие промышленности. Капиталов для заведения машинного производства было еще недостаточно. Купцы по-прежнему предпочитали вкладывать свои деньги в торговлю, а разбогатевшие крестьяне могли открывать свои предприятия лишь на имя помещика, который присваивал значительную часть дохода. Свободного рынка рабочей силы, необходимого для капиталистической промышленности, еще не было. Некрепостных, вольных рабочих было мало. Рабочими в большинстве случаев нанимались крепостные крестьяне, отпущенные помещиком на заработки. Значительную часть своего заработка они вынуждены были отдавать помещику в виде оброка. Помещик мог в любое время вернуть их в деревню, что приводило к текучести рабочей силы и отрицательно сказывалось на производстве. Внутренний рынок для промышленных товаров был узок, так как покупательная способность населения была очень низкой. Народ был не только нищим, но и все его хозяйство носило еще в значительной степени натуральный характер: крестьяне потребляли то, что производили в своем хозяйстве.
Развитие промышленности. В первой половине XIX в. господствующими формами развития промышленности в России являлись мелкотоварное производство и мануфактура, но возникали уже и фабрики. Ремесло продолжало развиваться как в городе, так и особенно в деревне.

Село Иваново и г.Шуя Владимирской губернии выросли в крупные центры хлопчатобумажной промышленности, жители села Кимры Тверской губернии специализировались на сапожном ремесле, село Павлово Нижегородской губернии славилось металлическими изделиями, ремесленники-кустари Костромской и Ярославской губерний ткали полотна.

Ремесленное производство было важной предпосылкой для развития промышленных предприятий. Среди кустарей происходило имущественное расслоение: с одной стороны, выделялись богачи, которые заводили крупные предприятия, с другой — масса кустарей беднела, теряла свою независимость, становилась наемными рабочими.

Основной формой крупного промышленного производства в России была в это время мануфактура. В первой половине века продолжала существовать помещичья мануфактура, основанная на крепостном труде, однако ее развитие в отличие от предшествующего времени резко сократилось. Более быстро развивались предприятия, основанные на наемном труде, — капиталистические мануфактуры. Общее количество промышленных предприятий значительно увеличивалось. Если в 1800 г. насчитывалось 1200 крупных промышленных предприятий и на них было занято 225 тыс. рабочих, то в 1850 г. было уже 2800 предприятий с числом рабочих свыше 700 тыс. Преимущественно росли передовые в техническом отношении предприятия, основанные на наемном труде. К 1860 г. в обрабатывающей промышленности вольнонаемные составляли уже свыше 80% общей численности рабочих, а во всех отраслях промышленности — 65%. Количество вотчинных и посессионных мануфактур неуклонно сокращалось. Горная промышленность Урала, основанная на крепостном труде, переживала застой и не давала сколько-нибудь значительного прироста продукции. Это происходило потому, что крепостной подневольный труд был мало производительным и в условиях XIX в. не отвечал потребностям производства: крестьяне работали из-под палки, технических навыков, необходимых для данного уровня развития промышленности, не имели. Крепостные рабочие работали главным образом зимой, а летом обрабатывали землю, так как основным источником жизни для таких рабочих по-прежнему оставалась земля, ведение своего хозяйства.

В 1840 г. хозяева посессионных предприятий добились издания закона, по которому они получали право отпускать на волю прикрепленных к этим предприятиям рабочих. К 1860 г. посессионных рабочих почти не стало.

Развитие мелкотоварного производства и мануфактуры было необходимой предпосылкой для перехода к фабричному, машинному производству.


3. Промышленность


В первой половине XIX века основная часть промышленной продукции

выпускалась не крупными партиями, а мелкими промыслами. Особенно это было

характерно для обрабатывающей промышленности, производящей потребительские

товары. В 1850-х годах на их долю приходилось до 80% общего объема

выпускаемой продукции. В первой половине XIX века в России появились

промысловые села. В центрально-промышленных губерниях (Московской,

Владимирской, Ярославской, Костромской, Нижегородской, Тверской и

Калужской) возникло значительное количество торгово-промышленных сел.

Таковы крупные центры хлопчатобумажной промышленности, как Иваново,

Тейково, Кохма Шуйского уезда Владимирской губернии, Вичуга – Кинешемского

Костромской, шелкоткацкой – Щелково под Москвой, слесарной – Павлово,

Горбатовского уезда Нижегородской губернии, обувной – Кимры, Корчевского

Тверской, известные центры владимирского иконописания Холуй, Палех и

Мстера.

В названных торгово-промышленных селениях фактически произошло полное

отделение промышленности от земледелия. Основным занятием жителей этих

селений были разного рода промыслы и торговля; хлебопашество отсутствовало,

использовались только усадебная земля, сенокосы и выгоны, а пахотная обычно

сдавалась в аренду. Так, совершенно не занимались земледелием жители с.

Иваново – самого значительного центра хлопчатобумажной промышленности,

прозванного «русским Манчестером». В известных центрах слесарных промыслов

Павлове и Ворсме в 1851 г. земледелием занимались – в первом из 1087 дворов

лишь 10 и 65 из 430 во втором.

Крупные торгово-промысловые села, как правило, становились центрами

того или иного вида промысла, формируя вокруг себя промысловые округа.

Центром крупнейшего текстильного района, охватившего сотни селений Шуйского

уезда и соседнего Суздальского Владимирской губернии, было С. Иваново. В

середине 50-х гг. XIX века в Шуйском уезде насчитывалось до 60 тыс. ткачей,

из которых 15 тыс. работали непосредственно на фабриках и 45 тыс. в селах и

деревнях этого уезда в качестве надомников ивановских мануфактуристов.

Центром обширного кожевенно-обувного района село Кимры. Село славилось

изготовлением разнообразной обуви для военных заказов, на широкий спрос

населения, в том числе и на удовлетворение, изысканных вкусов

привилегированных сословий. Крестьяне селений в радиусе 30-35 верст от Кимр

хотя и занимались земледелием, но оно превратилось у них во второстепенное

занятие.

Торгово-промышленные селения принадлежали крупнейшим магнатам России –

Шереметевым, Юсуповым, Паниным, Голицыным, Воронцовым, Татищевым,

Щербатовым. Монопольное положение этих владельцев, привилегии и влияние

обеспечивали крестьянам защиту от вмешательства в жизнь их крестьян со

стороны чиновничье-бюрократической местной власти, от чего сильно страдала

государственная деревня.

Исходя из стремления повысить доходность имений, помещик принимал

разнообразные меры к поощрению промысловой деятельности своих крепостных

крестьян.

Так, в подмосковном имении Голицыных Щелкове, основным занятием

крестьян которого было шелкоткачество, владельцам фабрик запрещалось

нанимать на работу людей «со стороны», пока «свои» (т. е. крепостные

крестьяне села) «не будут устроены». Владелец села Иванова Шереметев

требовал от ивановских фабрикантов, чтобы они принимали на работу только

ткачей (крепостных крестьян) этого села; за наем «посторонних» подвергали

этих фабрикантов (многие из которых также были его крепостными) штрафу. При

этом он обязал фабрикантов давать этим ткачам повышенную плату.

Владельцы крупных промысловых сел нередко ссужали своих крепостных

крестьян-предпринимателей деньгами под высокие проценты. Например, Орловы-

Чесменские, собранные в 1803 г. 10 тыс. рублей за счет продажи рекрутских

квитанций села Никольского Ярославской губернии отдали в ссуду из расчета

10% годовых зажиточным крестьянам этого села.

В Иванове, Павлове, Сулости, Мстере и др. селах помещики устраивали

«ссудные», «заемные» и «вспомогательные» кассы для предоставления кредита в

первую очередь «промышленным крестьянам». Все эти меры преследовали цель

повысить доходность помещичьего имения за счет повышающего оброка.

В торгово-промысловых селах помещики извлекали выгоду не только за счет

повышения оброка. В таких селах обычно находились либо сельские торжки,

либо небольшие ярмарки, которые приносили помещику значительный доход за

счет взимания пошлин за право торговли, полавочных и прочих сборов. Сами

помещики в этих селах имели свои торговые заведения, постоялые дворы,

харчевни, питейные дома, которые сдавали в аренду. Например, в с. Большом

Юхотской вотчины Шереметевы в 50 гг. XIX в. за счет пошлин и арендной платы

за торговые заведения получали ежегодно до 10 тыс. рублей серебром.

Торгово-промышленные села, выступая в роли центров закупки сырья и

сбыта продукции данного промысла, играли громадную роль в формировании

промышленных округов, в переходе от мелкотоварного производства и

крестьянских промыслов к капиталистическому, в складывании

капиталистической мануфактуры.

Большую роль в становлении отечественной промышленности сыграла так

называемая рассеянная мануфактура, при которой предприниматель-скупщик

раздавал работу крестьянам-надомникам. Позже этих работников стали собирать

под одну крышу, где они трудились на основе подетального разделения труда.

Таким образом, постепенно накапливались капиталы, готовились

квалифицированные кадры для будущих крупных промышленных предприятий.

В центральных и северо-западных губерниях, где малоплодородные земли,

крестьяне не могли содержать семью и платить подати. К середине века отсюда

на заработки в крупные города уходило до 30-40% взрослого мужского

населения. Этот процесс послужил важным фактором при формировании рынка

труда, а также роста городского населения.

Количество промышленных предприятий к 1860 году возросло до 1 тыс., но

большую их часть составляли мелкие производства, где работали по 10-15

человек.

Но еще много было предприятий, базировавшихся на крепостном труде:

старые горнодобывающие рудники и заводы, а также вотчинные мануфактуры,

основанные помещиками. Многие из них находились в кризисном состоянии и

уступали в конкуренции предприятиям, основанным на наемном труде,

вследствие низкой производительности, плохого качества выпускаемой

продукции и ее дороговизны. Работа на вотчинных мануфактурах являлась для

крестьян одной из самых тяжелых форм барщины, что толкало их к

сопротивлению.

Развитие российской промышленности происходило неравномерно. Так,

наиболее быстрыми темпами развивалось хлопчатобумажное производство. В 1850-

е годы Россия занимала пятое место в мире в шерстяной промышленности, а

производство полотняных и шелковых тканей находилось в состоянии застоя.

Если в 1804 году в стране насчитывалось 285 полотняных мануфактур, то к

1845 году их количество сократилось до 156. Состояние депрессии охватило и

металлургию. За первую половину XIX века производство чугуна выросло лишь в

два раза – с 9 до 18 млн. пудов.

Российская металлургия выживала только благодаря жесткой системе

таможенных тарифов на ввоз черных и цветных металлов.

1830-1840-е годы характеризовались постепенным переходом от мануфактуры

к фабрике. Это означало, что в промышленности стали создаваться крупные

предприятия, основанные на машинной технике, т. е. начался промышленный

переворот.

Одним из показателей промышленного переворота можно считать

возникновение и развитие российского машиностроения. Были построены первые

машиностроительные заводы: Невский машиностроительный, Александровский

казенный завод, завод Берда и др., выпускавшие паровые машины, пароходы,

паровозы и др. В 1849 г. был построен завод в Сормове, который стал

выпускать речные суда.

Однако крепостное право сдерживало развитие промышленности.

Производительность крепостного труда была значительно ниже

производительности наемного. По подсчетам статистиков того времени, наемный

рабочий в разных отраслях промышленности давал в 2, 3 и 4 раза больше

продукции, чем крепостной. Это должно было стимулировать внедрение машин,

потому что машина не только повышает производительность труда, но и

подчиняет рабочего своему темпу. Но машины оказались несовместимыми с

крепостным трудом. Он делал невыгодным применение машин. Ставя машину,

заменяющую сколько-то рабочих, заводчик не мог их уволить, потому что они

были его собственностью. Поэтому машина не сокращала, а только увеличивала

производственные затраты.

Крепостное право заставляло хозяина содержать (за счет производства)

безработных, т. е. резервная армия труда была не за воротами предприятия, а

на его содержании. Заработная плата крепостных рабочих обычно состояла из

двух частей: денежная, которая выдавалась непосредственно за работу и

«провиант», т. е. бесплатный паек, который выдавался всем членам семей

рабочих, числившихся на предприятии, в том числе и семей крепостных

безработных.

Крепостничество сужало внутренний рынок. Оно закрепляло такой порядок,

при котором подавляющую массу населения составляли крестьяне, прикрепленные

к земле. А крестьяне вели натуральное хозяйство и покупали очень мало

промышленных изделий. Они сами ткали полотно и шили из него одежду. Они

мало покупали железных изделий: деревенские кузнецы перековывали сломанные

железные изделия на новые.

Таким образом, несмотря на начавшийся промышленный переворот,

крепостное право тормозило развитие промышленности в России.


2. Развитие промышленности

Промышленность развивалась быстрее сельского хозяйства. Здесь возникало множество новых предприятий. За полвека количество промышленных предприятий умножилось в 7 раз, а число рабочих в 3 раза. Создавались новые отрасли — хлопчатобумажная, сахарная и др. В отдельных отраслях начался промышленный переворот. Увеличивалась доля наемного труда. В то же время развитие сдерживалось и затруднялось крепостным правом, сословными ограничениями, бесправием большинства населения Российской империи.

Мелкая крестьянская и ремесленная промышленность господствовали в изготовлении продукции массового потребления. Она давала свыше 80% продукции всей обрабатывающей промышленности страны. В Центральном промышленном районе, который составляли Московская, Владимирская, Ярославская и еще 7 губерний, возникало все больше промышленных сел, население которых занималось ремесленным производством (Иваново, Кимры). Такие же процессы развивались в Нижегородской губернии (Богородское, Павлово, Балахна).

Крестьяне сбывали свой товар через перекупщиков, но некоторые из них сами организовывали продажу своих изделий. В ряде случаев крестьянское производство приводило к накоплению значительных капиталов, расширению дела. Крестьян, выкупившихся за огромные суммы у помещиков, было относительно немного, но они стали основателями известных предпринимательских династий. Морозовы, Гучковы, Гарелины, Хлудовы и др. составили основу будущего слоя крупных торговцев и промышленников Центра России.

В первой трети XIX в. еще активнее развиваются мануфактуры. Менялась структура мануфактурного производства за счет увеличения числа купеческих и крестьянских предприятий, применявших наемный труд. В целом в промышленности в конце XVIII в. вольнонаемных рабочих насчитывалось не более 1/3, а накануне отмены крепостного права — 87%.

Прежде всего это затронулотекстильное, особенно хлопчатобумажное производство. Здесь уже в начале прошлого века наемными было более 80% работников, а к середине столетия более 95%. Эта отрасль, где подавляющее большинство предприятий принадлежало купцам и бывшим крестьянам, развивалась наиболее динамично.

Тяжелая и некоторые отрасли легкой промышленности практически перестали развиваться. Так, несмотря на покровительственные меры государства: ссуды, заказы, запрет импорта аналогичной продукции и т.д., производство чугуна в течение первых десятилетий XIX в. не увеличивалось. В отраслях, где доминировала дворянская мануфактура, преобладал принудительный труд (в черной металлургии, суконной промышленности — 70-75% рабочих). Высокая стоимость продукции, низкий технический уровень, непроизводительный крепостной труд привели стратегическую отрасль российской промышленности к застою и кризису. Отмена в 1840 г. посессионного права не смогла исправить положение.

Еще менее производительными являлись вотчинные мануфактуры, остававшиеся многочисленными и относительно прибыльными в связи с использованием почти дармового труда крепостных.

Промышленный переворот в России, т.е. систематическое использование техники, вытесняющей ручной труд, начался в легкой промышленности в 1830-е гг. и продолжался, охватывая и другие отрасли, до 1890-х гг. Он приводил и к изменениям в социальной сфере, где формировались новые общественные группы: слой предпринимателей (буржуазия) и наемный рабочий класс (пролетариат).

Прядильными машинами впервые в России была оборудована Александровская Мануфактура в Петербурге в 1798 г. С конце 1820-х годов московские текстильные предприятия стали чаще обзаводится жаккардовыми станами и другой сложной техникой, вывезенной из Франции и Бельгии. С начала 1840-х гг., когда в Англии был разрешен вывоз текстильных станков и оборудования, машинизация текстильного производства стала массовой. К 1861 г. в России насчитывалось 2 млн. механических прядильных веретен, что во много раз увеличило производительность труда.

В металлургии стали внедрять прокатные станы, горячее дутье, пудлингование. Но здесь в условиях принудительного труда модернизация производства проходила медленнее и сложнее.

В 1838 г. была построена первая в России железная дорога между Петербургом и Царским Селом (25 верст), а в 1851 г. открылась первая железная дорога, имевшая экономическое и стратегическое значение Москва — Петербург. В 1815 г. был построен первый пароход.

Формирование класса наемных рабочих шло прежде всего за счет крепостных крестьян-отходников. Их отличали такие черты, как зависимость от помещика, который мог их отозвать в деревню; связь с общиной; наличие земельного надела; двойная эксплуатация — со стороны предпринимателя и помещика; социальное и политическое бесправие. Значительную часть наемных рабочих составляли государственные крестьяне, также связанные с общиной и наделом. Их положение было несколько легче, хотя они платили государству значительные подати.

Российская буржуазия первой половины XIX в. была преимущественно торговой (купцы и «торгующие крестьяне»). Промышленная буржуазия формировалась медленно и была относительно немногочисленной. Ряд династий крупных фабрикантов (Морозовы, Гучковы, Рябушинские, Гарелины) вышел из крепостных и государственных крестьян. Подавляющее большинство владельцев промышленных предприятий составляли хозяева мелких и мельчайших заведений.

Особенности промышленного переворота в России заключались в том, что он:

начался позже, чем в Англии (и передовых стран Европы в целом);

имел высокие темпы развития и происходил почти вдвое быстрее, чем в Англии;

носил вторичный характер, т.к. характеризовался использованием технических изобретений и организационного опыта стран Запада;

затрагивал лишь отдельные отрасли, отличался слабым развитием машиностроения;

первую фазу своего развития (30-50-е гг.) прошел в условиях крепостного права.

Важно отметить, чтона первом этапе промышленный переворот в нашей стране проходил по той же схеме, что и в Англии. Прежде всего он затронул текстильную промышленность, где, в результате, ускорилось накопление капиталов для дальнейшего развития.

Глава 2

Начало промышленного переворота. Применение машин в русской промышленности началось еще в первые десятилетия XIX в. Однако станков и машин было тогда еще немного, и их применение носило эпизодический характер. Только с 30-х годов началось более широкое внедрение машин в промышленное производство. Мануфактура с ее ручным трудом превращалась в капиталистическую фабрику, основанную на применении машин. В России вызревали предпосылки промышленного переворота.

Особенно важное значение имело внедрение в промышленность паровых двигателей, которые пришли на смену примитивной конной тяге и водяным двигателям. Применение этих сложных машин сразу же намного увеличило мощность и производительность самих предприятий. Оно влекло за собой расширение промышленного производства и улучшение его технической оснащенности. Самыми передовыми в техническом отношении были хлопчатобумажное производство и другие отрасли текстильной промышленности, которые быстро оснащались машинами. К началу 60-х годов в России уже насчитывалось несколько тысяч механических ткацких станков и около 2 млн. механических прядильных веретен. Новый метод обработки свеклы с помощью особых аппаратов, приводимых в движение паровой машиной, привел к быстрому развитию свеклосахарной промышленности.

Изменялся внешний облик предприятий: вместо маленьких разбросанных мастерских стали вырастать крупные фабричные корпуса, а старые центры кустарной промышленности приобретают облик городов.

Первоначально машины привозили из-за границы, но уже в конце 40-х годов началось строительство отечественных машиностроительных заводов, главным образом в Петербурге и Москве. В Сормове ( близ Нижнего Новгорода ) был построен большой пароходостроительный завод. Внедрение машин способствовало увеличению производительности труда в десятки и сотни раз.

Но промышленный переворот кроме технической стороны имел еще и общественную. Технический переворот, т.е. внедрение машин, повлек за собой глубокие социальные изменения: машина требовала нового типа предпринимателя и нового типа работника. Процесс формирования классов буржуазного общества — промышленной буржуазии и пролетариата — пошел значительно быстрее.

Пролетариат формировался из разорившихся кустарей и оторвавшихся от земледелия крестьян.

Однако экономическое развитие России значительно отставало от экономического развития передовых капиталистических стран. Промышленный переворот шел медленно и растянулся на несколько десятилетий: начавшись в 30-х годах XIX в., он завершился уже после ликвидации крепостного права ( в 80-х годах ). Крепостной строй тормозил развитие промышленности. Капиталов для заведения машинного производства было еще недостаточно. Купцы по-прежнему предпочитали вкладывать свои деньги в торговлю, а разбогатевшие крестьяне могли открывать свои предприятия лишь на имя помещика, который присваивал значительную часть дохода. Свободного рынка рабочей силы, необходимого для капиталистической промышленности, еще не было. Некрепостных, вольных рабочих было мало. Рабочими в большинстве случаев нанимались крепостные крестьяне, отпущенные помещиком на заработки. Значительную часть своего заработка они вынуждены были отдавать помещику в виде оброка. Помещик мог в любое время вернуть их в деревню, что приводило к текучести рабочей силы и отрицательно сказывалось на производстве. Внутренний рынок для промышленных товаров был узок, так как покупательная способность населения была очень низкой. Народ был не только нищим, но и все его хозяйство носило еще в значительной степени натуральный характер: крестьяне потребляли то, что производили в своем хозяйстве.


Заключение.


Заключение


Наличие крепостного права и натуральность помещичьего хозяйства в

России в начале XIX века не давали возможности капиталистическим

производственным отношениям развиваться с необходимой степенью

интенсивности. Зависимость крестьян затрудняла проблему первоначального

накопления капитала, сдерживала приток наемных рабочих в промышленность.

Застойный характер экономики России обнаруживался по всем решающим

показателям – производству металла, вооружению, обеспеченности транспортной

сетью и паровым флотом. Таким образом, крепостническое государство

оказалось политическим, военным и экономическим банкротом.

Следует подчеркнуть, что крепостная система самым пагубным образом

сказывалась, прежде всего, на сельскохозяйственном производстве. Увеличение

вывоза за границу зерна, продовольствия и сырьевых продуктов обеспечивалось

не механизацией аграрного сектора, а усилением эксплуатации крестьян,

расширением отработочной ренты.

Крепостное право оказывало регрессивное влияние и на успешно

развивающуюся промышленность, и на торговлю. Это было связано с тем, что в

стране отсутствовал рынок труда. К тому же крепостные крестьяне имели очень

низкую покупательную способность, что значительно сужало рамки рыночных

отношений.

Приведенные данные свидетельствуют о сложности социально-экономических

процессов в этот переходный период от феодализма к капитализму

Заключение

Итак, мы рассмотрели особенности развития внутренней и внешней тор-говли России, а также транспорта на протяжении первой половины XIX века. Каковы же основные выводы в этом отношении?

Во-первых, время 1801-1850 годов стало временем становления единого национального рынка России. Критерием, позволяющим дать подобную оценку, является, к примеру, согласованность изменения уровня цен на те или иные товары в различных регионах России в тот период.

Система взаимосвязанных местных рынков, которую в это время уже представлял внутренний рынок страны в целом, включала три сферы торгов-ли — периодическую (ярмарочную и базарную), стационарную и развозно-раз-носную. Причем, вследствие примерно равномерного развития ярмарочной, базарной, лавочной и развозно-разносной торговли на протяжении большей части первой половины XIX века относительное значение отдельных сфер российского рынка радикально не изменилось. Роль периодических форм торговли оставалась ведущей, и только во второй трети XIX века удельный вес стационарной торговли увеличился.

Отдельные сферы внутреннего рынка при этом мало конкурировали между собой и потому не подавляли, а скорее дополняли друг друга на основе разделения сфер деятельности: стационарная торговля обслуживала преимущественно город, а развозно-разносная и периодическая — деревню.

Важно заметить, что внутрероссийскому рынку было присуще единство, несмотря на то, что он, являясь весьма сложным и громоздким организмом, создавал условия для широкого распространения многоступенчатой посред-нической торговли, а также, вследствие этого, замедленного товарооборота. Это единство обеспечивалось складыванием специализации хозяйств отдель-ных районов страны, формированием территориального разделения труда.

Здесь важно заметить, что образование единого внутрероссийского рын-ка ещё не означало победы капиталистических отношений, а лишь, по-ви-димому, совпало со складыванием в недрах феодально-крепостнической эко-номики России базиса нового хозяйственного уклада и содействовало его развитию.

В первой половине XIX века были заложены основы дальнейшего фор-мирования единого товарного рынка России и его преобразования в единый капиталистический. Факторами этих процессов и стали углубление общест-венного и территориального раздления труда, а также прогресс в области транспорта и передачи информации.

В это время российская экономика продолжает интегрироваться в миро-вую. Развиваются экспортные отрасли торговли. В первую очередь — хлебная. Свои торговые обороты увеличивают черноморские и балтийские порты страны (как я уже указал, за полвека они возросли в 50 раз), развивается торговля с Европой (лидирующее место здесь принадлежало Англии), Азией (торговля здесь по-прежнему сохранялась преимущественно в меновой и караванной форме), Америкой (посредством торговых договоров и деятель-ности Российско-Американской компании, главным предметом импорта в Россию отсюда постепенно стал хлопок).

К основным промблемам, возникавшим в это время у России в отно-шении развития международной торговли, стоит отнести неконкуренто-способность отечественных товаров в сравнении в дешевыми и качествен-ными импортными, а также часто возникавшие факты притеснения российс-ких торговцев за рубежом, выражавшиеся, к примеру, в накладывавшихся на российские суда дополнительных таможенных пошлинах (корабельных сбо-рах).

Итак, в целом первую половину XIX века можно оценить как период значительного качественного и количественного роста внутренней и внеш-ней торговли, чему в значительной степени способствовало развитие транс-порта, период серьёзного шага вперед к дальнейшему капиталистическому развитию российской экономики, шага в том числе и со стороны власти (вспомним первые годы торгового либерализма в период правления Алек-сандра I), а следовательно и к дальнейшему укреплению позиций России на международной арене, в международной торговле, что в свою очередь неиз-бежно ведёт к дальнейшему внутреннему росту.
Заключение
Наличие крепостного права и натуральность помещичьего хозяйства в России в начале XIX века не давали возможности капиталистическим производственным отношениям развиваться с необходимой степенью интенсивности. Зависимость крестьян затрудняла проблему первоначального накопления капитала, сдерживала приток наемных рабочих в промышленность.

Застойный характер экономики России обнаруживался по всем решающим показателям – производству металла, вооружению, обеспеченности транспортной сетью и паровым флотом. Таким образом, крепостническое государство оказалось политическим, военным и экономическим банкротом.

Следует подчеркнуть, что крепостная система самым пагубным образом сказывалась, прежде всего, на сельскохозяйственном производстве. Увеличение вывоза за границу зерна, продовольствия и сырьевых продуктов обеспечивалось не механизацией аграрного сектора, а усилением эксплуатации крестьян, расширением отработочной ренты.

Крепостное право оказывало регрессивное влияние и на успешно развивающуюся промышленность, и на торговлю. Это было связано с тем, что в стране отсутствовал рынок труда. К тому же крепостные крестьяне имели очень низкую покупательную способность, что значительно сужало рамки рыночных отношений.

Приведенные данные свидетельствуют о сложности социально-экономических процессов в этот переходный период от феодализма к капитализму.
Заключение


Наличие крепостного права и натуральность помещичьего хозяйства в

России в начале XIX века не давали возможности капиталистическим

производственным отношениям развиваться с необходимой степенью

интенсивности. Зависимость крестьян затрудняла проблему первоначального

накопления капитала, сдерживала приток наемных рабочих в промышленность.

Застойный характер экономики России обнаруживался по всем решающим

показателям – производству металла, вооружению, обеспеченности транспортной

сетью и паровым флотом. Таким образом, крепостническое государство

оказалось политическим, военным и экономическим банкротом.

Следует подчеркнуть, что крепостная система самым пагубным образом

сказывалась, прежде всего, на сельскохозяйственном производстве. Увеличение

вывоза за границу зерна, продовольствия и сырьевых продуктов обеспечивалось

не механизацией аграрного сектора, а усилением эксплуатации крестьян,

расширением отработочной ренты.

Крепостное право оказывало регрессивное влияние и на успешно

развивающуюся промышленность, и на торговлю. Это было связано с тем, что в

стране отсутствовал рынок труда. К тому же крепостные крестьяне имели очень

низкую покупательную способность, что значительно сужало рамки рыночных

отношений.

Приведенные данные свидетельствуют о сложности социально-экономических

процессов в этот переходный период от феодализма к капитализму.

Библиография

Т.М. Тимошино. Экономика России. 1999.

А.П. Деревянк, Н. А. Шабельникова. Истории Россия 2-е издание ООО « Издательство Проспект» 2006

Георгий Вернадский Новая история «Издательство Граф» 1997

М.П. Конотопов, С.И. Сметаний История экономики России 1997

А.С. Орлов, Сивохина. История России. «Проспект-Н» 1999.

История Россия «Издательство Просвещение» 1978

Р.К. Усчеев, В.Е. Асташин Отечественная история

История России «Астель» 2002

Российская Империя «Весь» 2002

Россия во второй половине ХIХ века. – 1998.