Социальнаяэволюция стран Востока
1. Восток и Запад к началу Нового времени
К XVI в. Восток и Запад подошли в состоянии перманентнойконфронтации. Начавшееся еще в VIII–IX вв. противоборство ислама и христианстваприняло характер военно-религиозной борьбы между двумя цивилизациями, особеннов регионе Средиземноморья. Крестовые походы XI–XIII вв., познакомивЕвропу с мусульманским Востоком, его культурными и прочими ценностями,парадоксальным образом усилили эту борьбу. Однако главной причиной этогоявились не цивилизационные и иные различия. Решающую роль сыгралоидеологическое соперничество двух мировых религий (что было естественно дляорганичной в Средние века религиозности сознания людей), в дальнейшеммногократно усиленное и даже неоттесненное на второй план экономическим иполитическим соперничеством.
Дополнительным фактором взаимной вражды было пиратство,опустошавшее побережья целых стран, подрывавшее мирную жизнь и коммерцию,разорявшее цветущие города, внедрявшее самые безжалостные формы заложничества иработорговли. Причем, вопреки утвердившемуся мнению среди европейцев,инициатива в этом принадлежала отнюдь не мусульманам. Арабы долгое время былислабы на море и, лишь научившись многому у норманнов и византийцев, развернулипиратство с XI в. Но почти тогда же этим делом занялись и Греция, иВенеция, и Каталония.
Социальная эволюция стран Востока в XVI–XIX вв. носиладраматический, в некоторые периоды даже трагический, характер перехода отбезусловного доминирования над Западом и к столь же несомненному отставанию отнего. Об истоках, темпах и даже сущностной стороне этого отставания споры идутс незапамятных времен. Многие, особенно представители национальныхисториографии Востока, считают главной, а иногда
чуть ли не единственной, причиной отставания Востока – колониальнуюэкспансию западных держав с последующей жестокой эксплуатацией ими народовВостока и последствиями этой эксплуатации – разрушением производительных сил,обнищанием, социокультурной и экономико-технической деградацией.
Несомненно, большая доля правды в этом есть. Но вряд ли все бедыВостока можно объяснить колониальным порабощением и вообще «внешним» фактором.Страны Востока очень часто и в доколониальную эпоху вели между собойкровопролитные и разорительные войны, в ходе которых население, народноехозяйство и культура оказывались на грани уничтожения (а в некоторых случаяхдействительно погибали). Но это, однако, не привело к тем последствиям,которыми характеризуется социальное состояние Востока к исходу XIX в. Иными словами,«внешнее» воздействие, в том числе фактор колониализма, в судьбах Востокасыграли роль значительную, но не решающую.
Большинство исследователей Востока, прежде всего в Европе иАмерике, склонны объяснять отставание Востока особенностями самого восточногообщества и иными путями его развития, нежели общества западного. Однако и здесьединого мнения нет. Более того, существует многообразие и даже непримиримостьразных позиций. Если обратиться только к отечественной историографии, то здесьстоит отметить еще недавно кипевшие споры между «формационщиками» и«ци-вилизационщиками».
Первые, исходя из теории исторической смены социально-экономическихформаций, объясняли отставание Востока тем, что он попал в «тупикфеодальности», не смог преодолеть барьеры феодализма на пути своего развития висторически реальные сроки и был обречен на насильственную ломку своеготрадиционного строя в ходе модернизации, навязываемой извне колонизаторами.Отсюда берут начало различные концепции эволюции восточного общества вколониальную и последующие эпохи.
Иначе все объясняют сторонники цивилизационного подхода. Для нихважны и основополагающи прежде всего духовные факторы и складывающиеся на ихоснове отношения, которые функционируют не по формационным критериям иорганизуют, цементируют общество как в известной мере неизменныйсоциокультурный организм. Этот социокультурный организм следует определенномудуховному образцу, своего рода стержню духовной жизни. Роль такого стержняобычно выполняет религия, в связи с чем для любой цивилизации важную рольиграет «сфера сакрального» и где нередко культурное наследие сводится крелигии.
Преувеличение роли религии «цивилизационщиками» подкрепляется ещеи тем, что религия на Востоке – не только вера, философия и культуротворящийфактор, как на Западе. Она здесь также и образ жизни, свод законов и обычаев,социальный регулятор повседневного бытия. Особенно это относится к исламу.Кроме того, в силу этнической пестроты жителей Востока и различия условий ихжизни (кочевников и оседлых, горцев и жителей равнин, обитателей пустынь иоазисов) огромную роль приобретали функции их объединения и сплочения.Выполнявшее эти функции государство обычно нуждалось в освящении религией.Фактически государство в реализации военной и экономической власти опиралось надуховную, социокультурную и идейную поддержку религии.
Допуская правомерность цивилизационного подхода как такового (напомним,что великий английский историк А. Тойнби вообще считал историю чередойсменяющих друг друга цивилизаций), хотелось бы все же не противопоставлять егоподходу формационному, каковой, со многими вариациями, также утвердился вмировой науке. Они на самом деле не так уж противоречат друг другу. Более того,необходимо взаимодействие и взаимодополнение обоих этих подходов, так какэкономика немыслима без технологии, а последняя – без развития культуры, т.е.культура и технология, определяющие облик и уровень цивилизации, не могут бытьотделены от экономики, определяющей, в свою очередь, социальную структуру, т.е.от факторов формационных. Иными словами нет формации вне цивилизации, ацивилизации – вне формации.
Сторонники цивилизационного подхода обычно абсолютизируютспособность цивилизации жить своей жизнью, не совпадающей с жизнью породившейее формации. Особенно их восхищает способность цивилизации не идти вперед, а,сохраняя накопленное, останавливаться или даже двигаться вспять. Но это – самообман.Во-первых, в развитии формаций также бывают уклоны, отступления, застой ипостоянные задержки движения. А во-вторых, несовпадение эволюции
цивилизации и формации – норма, а не исключение. Духовное развитиевсегда идет по своим законам, нуждаясь в передышке и усвоении достигнутого, вдостижении нового качества. А развитие материальное, в частности экономическое,в большей степени измеряется количественным ростом и механическим продвижениемвперед.
Помимо весьма сложных отношений цивилизации (меры развития общества),формации (меняющейся в зависимости от экономики структуры общества) и культуры(меры развития человеческой личности, но также системы ценностей и способадеятельности), для развития Востока всегда характерны были замедленные темпысоциальных перемен и более длительные, чем на Западе, периоды переходногомежформа-ционного состояния. Любая формация на Востоке почти нигде не достигалазаконченной, как в Европе, формы, сохраняя свою гетерогенность,многоукладность.
Не менее важен был и фактор «сопротивления культур»,сформулированный известным французским историком Фер-наном Броделем. Согласноего концепции, эти культуры и «полуцивилизации» в ответ на все попытки ихуничтожить «появляются снова, упорно стремясь выжить». На Востоке все этикультуры, цивилизации и «полуцивилизации» возникли раньше, чем на Западе,укоренились прочнее и потому восточное общество не только всоциально-экономическом, но и в цивилизационно-культурном плане было пестрым,многоукладным, плюралистичным. Каждая предшествовавшая эпоха оставляла свойслед в последующих более весомо и заметно, чем это было (в тех случаях, когдабыло) на Западе.
Таким образом, для социального развития Востока в XVI–XIX вв. (как, впрочем, и в иныеэпохи) характерны были следующие особенности: 1) более длительный, чем наЗападе, характер переходных межформационных эпох; 2) отсюда стойкаямногоукладность, социально-экономическая пестрота восточного общества; 3)особая роль фактора «сопротивления культур», увеличивавшая неоднородность,многопластовость любого социума на Востоке; 4) гипертрофированное значениегосударства и религии, порождавшее, в свою очередь, столь же гипертрофированныепривилегии и влияние бюрократии и духовенства. К этим особенностям внутреннегосвойства следует добавить игравшие подчас решающую роль факторы воздействияизвне, каковыми преимущественно до XVI в. (в Евразии до XVIII в.) были завоеванияи нашествия кочевников, а после XVI в. – колониализм стран Европы,
Вопреки широко распространенному мнению об извечной «отсталости»Востока и авангардной роли Запада, на рубеже Нового времени положение былосовершенно иным. К началу XVI в. на Востоке, т.е. в Азии и на севереАфрики, проживало 288 млн. чел., или 68% всех жителей земли в то время. Именнона Восток вплоть до конца XVII в. приходилось около 77% промышленного (т.е.в соответствии с канонами эпохи мануфактурно-ремесленного) производства. Болееблагоприятный климат и плодородие почв Востока определяли его превосходство вурожайности зерна и производстве продовольствия. В Индии второй половины XVI – начале XVII вв. средняяурожайность пшеницы с гектара составляла 12,6 ц., а в Западной Европе – менее 8ц. Только на севере Ирака в XVI в. производилось зерна больше и лучшегокачества, чем на всех немецких землях, вместе взятых. В Алжире хлеба былобольше, чем в Испании, и стоил он в 4 – 5 раз дешевле. Крестьяне на Балканах,бывшие поданными Османской империи, жили значительно лучше в XVI в. и нескольколучше в XVII в., чем крестьяне сопредельных стран Европы.
В 1500 г. в мире был 31 крупный город с населением свыше 100 тыс.чел. Из них 25 находилось на Востоке и лишь 4 – в Европе. Вплоть до начала XIX в. Европаимпортировала из стран Востока многие товары высокого качества, особенно ткани,шелка, ювелирные изделия и прочую готовую продукцию, медикаменты, пряности,кофе, чай, сахар. Пекин и в 1500 г. и в 1600 г. оставался крупнейшимгородом мира, а в 1800 г., сохраняя это звание, впервые в историичеловечества перешагнул границу города с миллионным населением. В тот год 60%горожан жили на Востоке. Даже в 1875 г. доля горожан на Востоке была выше,чем на Западе.
Европейцев восхищали в XVI–XVII вв. изобилие, роскошь и могущество Востока,а сама Европа казалась им тогда гораздо более бедной и отсталой частью света.Особенно низок был уровень материального производства, прежде всегопромышленного. В расчете на душу населения он был меньше, чем на Востоке. Всегона Европу (без России) тогда приходилось 16% всего населения земли (68 млн.чел.) и 18% мирового промышленного производства. И хотя по приросту населения XVI в. Европа уступалаАзии (25% против 35%), бедность и недоедание были уделом гораздо большей долиее населения, чем на Востоке того времени.
Лишь на юге Европы, в связанных с Востоком странахСредиземноморья, экономическое и социальное положение было намного лучше,особенно таких итальянских городов-республик, как Венеция, Генуя, Флоренция,Пиза, Амальфи, Ливорно, в значительной степени благодаря постоянной торговле,хозяйственным, культурным и прочим связям с Ближним Востоком и СевернойАфрикой. В этих городах происходил не только обмен товарами со странамиВостока, где почти все эти города и их купцы имели свои склады, фактории,представительства, давние деловые связи. Происходил также обмен опытом иинформацией, взаимные знакомство и учеба, освоение приемов и методов,мастерства и технологии. Тем более, что еще со времен раннего средневековья,особенно с эпохи крестовых походов, в средиземноморских странах Европы жилипредставители народов Востока. Это были колонии мусульманских купцов в Неаполеи Марселе, военнопленные, занятые на различных работах, например в Провансе,арабские врачи, ювелиры, ремесленники, архитекторы. Наконец, это могли бытьнаемники и рабы.
Работорговля процветала в феодальной Европе, особенно в зоне Средиземноморья.В частности, в Италии почти не было зажиточного семейства, не имевшего вуслужении рабов или рабынь с Востока в XVI–XVII вв. В былые временастимулировавшаяся Византией работорговля в последующие века всяческипоощрялась, с одной стороны, мусульманскими корсарами Магриба и османскими«гази» (борцами за веру), оспаривавшими у Испании гегемонию в Средиземноморье,а с другой стороны – генуэзскими и венецианскими торговцами, служившими королюИспании каталонскими и сицилийскими пиратами, а также мальтийскими рыцарями,контролировавшими центральную зону Средиземноморья. Среди рабов в Европепреобладали арабы, африканцы, тюрки, славяне, греки.
2. Социальные предпосылки колониализма
Испания, успешно совершившая реконкисту в XV в. и по инерциистремившаяся продолжить ее за пределами Иберииского полуострова, служитубедительным доказательством (от противного) прямой зависимости процветаниясредиземноморской Европы того времени от связей с Востоком. В упоении побед изавоеваний, которые превратили владения испанских королей в «империю вечногосолнца» от Пиренеев до Филиппин, ослепленные блеском военного и политическогомогущества своей поистине всемирной державы, испанцы гордились достижениямикультуры и искусства действительно «золотого» в этом отношении для страны XVI в. Но они при этомкак-то подзабыли, что значительная часть их экономического, социального идуховного богатства того времени унаследована от почти восьмивековогопроцветания арабо-ислам-ской цивилизации страны Аль-Андалус, как называли на ВостокеИбирийский полуостров. Это обстоятельство тогда не только не осознавалось, но иотрицалось, а оставшиеся в Испании мавры, прямые наследники цивилизацииАль-Анда-луса, всячески преследовались и либо изгонялись, либо принудительнокрестились, превращаясь в морисков. Принятые еще в XV в. «Статуты очистоте крови» практически закрывали морискам, как и другим новообращённымхристианам, перспективу какой-либо государственной или иной общественнойкарьеры. Поэтому они, сосредоточив свои усилия в сфере экономики, Сыграли в нейвесьма серьезную, вплоть до наших дней не оцененную по достоинству роль.
Именно благодаря им в стране процветали в XVI в. ремесла,торговля и мануфактурное производство, прежде всего выделка шелка, шерсти исукна, изготовление тростникового сахара и керамики, оливкового масла, изделийиз колеи, являющихся важными статьями испанского экспорта. В городах Морискисоставляли заметную (кое-где основную) часть садоводов, булочников, мясников,ткачей, портных, кузнецов, строителей, в деревнях – пчеловодов, скотоводов,ирригаторов, в прибрежных зонах – моряков, рыбаков. Среди них было немалоземлевладельцев, причем умело хозяйствовавших в отличие от испанских дворян,чьи земли часто были заброшены или запущены ввиду постоянной занятости хозяев навойне или государственной службе. Зажиточные коммерсанты, фабриканты, ювелиры,судовладельцы из морисков часто наживали значительные капиталы, торгуя сИталией или же успешно конкурируя с купцами Германии и Нидерландов. Последние,наводняя страну дешевыми и более качественными товарами, практически вытеснилис внутреннего рынка слабую испанскую буржуазию, ушедшую в торговлю (в том числеземлей) и финансы, но главным образом стремившуюся приобрести за деньгидворянские титулы, после чего обычно она утрачивала интерес кпредпринимательству. Мориски были лишены подобной перспективы. Поэтому ониделали, что могли, чтобы устоять в конкуренции, прежде всего в сферепроизводства. Для этого они опирались на сложившиеся в их среде еще доторжества реконкисты вековые навыки и методы работы, а также – на сплоченностьи организованность своих общин. Помогала им и слава мастеров своего дела, ибоименно среди них работали лучшие в стране часовщики, слесари, столяры,сапожники, оружейники. Известно было, что производительность труда морисковбыла в 4 раза выше средней по стране.
В полной мере их роль в экономике выявилась после их изгнания в1609–1614 гг., когда страна лишилась наиболее активной и квалифицированнойчасти населения, когда закрылись почти все мануфактуры, прекратился экспортшелка, шерсти, сукна, керамики, тростникового сахара, пришли в упадокирригация, ювелирное дело, декоративное и гончарное искусство, дажеметаллообработка (после отъезда 5 тыс. мастеров-морисков). Была парализованаторговля многих городов, сократилось производство зерна, риса и олив, зарасталиполя. Разрушались брошенные дома. В некоторых районах жизнь возобновилась лишьчерез 100–200 лет.
Пример Испании демонстрирует как болезненно, тяжело и местамикатастрофично переживали европейские страны Средиземноморья разрыв привычныхтрадиционных связей с Востоком. Но разрыв этот был неизбежен. ЕвропейскоеСредиземноморье, поддерживая постоянные контакты с Востоком, все же гораздотеснее, плотнее и всестороннее, гораздо более неразрывными узами было связано сЗападом, причем не только географически, экономически, политически и этнически,но также в религиозном, социокультурном и, что важнее всего, цивилизационномотношении. Французское, фламандское и германское (вернее австро-германское)присутствие в Италии и Испании, как и испанское в Италии, а итальянское – воФранции, насчитывало многие века и, конечно, превосходило восточные влияния.Более того, католицизм, сплачивавший всю Европу до XVI в. и остававшийся идалее самым мощным духовно-идеологическим фактором ее противопоставленияВостоку, стал еще более агрессивным и нетерпимым в XVI–XVII bb. перед лицом угрожавшегоего господству протестантизма. В Испании, Португалии (вошедшей, к тому же, в1580–1640 гг. в состав Испании), на юге Италии и многих островахСредиземноморья, присоединенных к Испании, накал религиозных страстейувеличивался также многократно ситуацией военно-политического противостоянияИспании (а фактически, всемирной империи) Габсбургов и Османской империи вборьбе за гегемонию в Средиземноморье.
Сторонники цивилизационного подхода считают, что в течение XVI–XIX вв. Западпостепенно восторжествовал над Востоком вопреки богатству последнего, большейчисленности его населения и большей его обеспеченности материальными ресурсами,но благодаря, прежде всего, исключительному динамизму и свободе западногочеловека, который в данном контексте представлен как «самостоятельный инезависимый индивид, обладавший личными правами и привилегиями». Упоминаетсятакже «христианская идея богочеловечности», требующая от каждого «бесконечногосамосовершенствования», что «в сочетании с вековыми традициями частнойсобственности… способствовало созданию социальных и ментальных структур,обладавших огромным потенциалом саморазвития». А вот «Восток был неподвижен».Здесь «преобладание общего начала над частным, коллектива над личностьюпредопределяли инерционность жизни и мысли… Верность прошлому, прежде всегозаветам великих предков, открывших законы правильной жизни, доминировала всистеме восточных ценностей».
Во всем этом очень много правды. Но это – не вся правда. Так ли ужсвободен и самостоятелен был человек Запада в XVI–XVII вв., в эпохуполного его подчинения церкви, сеньору, монаху? Да, конечно, у дворянства были«личные права и привилегии», но никакому особому социальному «динамизму» они неспособствовали, ибо понимались именно как право не работать, не заниматься«презренным» сельским или ремесленным трудом, каковой оставался печальной«привилегией» бесправного большинства, никаким стимулом, кроме страха умереть сголоду или, в лучшем Случае, бескорыстного побуждения к творчеству, к данномутруду не поощряемого. Что же касается наиболее просвещенной части дворянства идругих слоев общества, которые иногда и в средние века вспоминали о естественныхдля человека раауме, правах и свободе, то они даже в XVI–XVII вв. обычно терпелипоражение в борьбе с господством духовенства, незыблемой феодальной иерархией ивластью короля, а также – религиозным фанатизмом невежественной черни,заменявшим в те времена общественное мнение. Пытки, казни, суды и кострыинквизиции тогда определяли лицо Европы, за исключением, может быть, Голландиии Англии, превратившихся в XVI–XVII вв. в оплоты протестантизма, протестантскойэтики и постепенно внедрявшихся в местное общество экономических и, в меньшейстепени, прочих свобод. Но не стоит забывать о том, что и у протестантов в товремя суды, костры и расправы с инакомыслящими были обычным делом и вытекали изорганично присущего человеку Запада той эпохи религиозного сознания и мышлениярелигиозными категориями.
Иными словами, объяснять отставание Востока и уход Запада «вотрыв» каким-то особым «динамизмом», самостоятельностью и индивидуализмомчеловека Запада, вплоть до XVIII в. весьма зависимого от церкви, местнойобщины (сельской или городской), власти монарха, своего положения в структурефеодального общества и определяемой всем этим собственной ментальности непредставляется верным. Это скорее следствие неоправданной «модернизации»исторической реальности, перенесение на ситуацию XVI–XVIII вв. того, что былосвойственно Европе в лучшем случае к концу XIX в., а то и ксередине XX в., т.е. того, что не было фактором эволюции XVI–XIX вв., а само явилосьрезультатом, итогом этой эволюции.
Вообще, очевидно, неправильно было бы объяснять отставание Востокаот Запада (и как постепенный процесс XVI–XIX вв., и как явление наших дней) каким-тоодним фактором, пусть и столь важным, как качество той или иной цивилизации,того или иного общества, того или иного культурно-исторического типа человека.Вернее было бы столь глобальное явление объяснить суммой всех этих и иныхфакторов, даже их синтезом, давшим новое качество.
Безусловно, сравнительно более высокий уровень материальногоблагосостояния Востока не побуждал его жителей так заботиться о производстве иего всемерном развитии, как жителей Европы, находившейся, как было отмеченовыше, в худшем положении. Поэтому-то, даже весьма ценные изобретения, бывшиедостоянием Востока, европейцами были использованы более рационально и действенно:бумагу, когда-то изобретенную в Китае, Европа, наладив ее производство у себя(с помощью арабов в Испании XII в.), с XV в. ужеэкспортировала на Восток. То же самое произошло с сирийским стеклом и оружием(знаменитую дамасскую сталь лучше сумели делать в Толедо!), с китайским порохоми персидскими тканями. Изобретенные в Китае и впервые примененные в XIII в. монголами пушкиуже в XVI в. применялись европейцами (португальцами) против тех жекитайцев, став при этом значительно совершеннее.
Западный человек становится более динамичным, активным и лучшевооруженным, чем человек Востока, не благодаря свободе личности, о которойтогда приходилось лишь мечтать, а ввиду постоянного страха перед нашествием сВостока. Европа долго помнила арабское завоевание Иберийского полуострова, югаФранции и Италии, Кипра, Крита, Мальты, Сицилии, Сардинии и Корсики в VII–XI вв., а после XI в. – постоянную,вплоть до XVIII в., угрозу корсарства, войны и крестовые походы, приносившиеевропейцам потерь и неудач больше, чем добычи и преимуществ. Не случайно и тообстоятельство, что первыми колонизаторами явились на Востоке португальцы ииспанцы, т.е. те европейцы, которым пришлось отстаивать свою независимость игосударственность в многовековой борьбе с мусульманами. Освободившись отпоследних, они по инерции продолжили борьбу уже вне Европы, стремясь не толькозакрепить победу, но и реализовать накопленный за века сражений боевой,технический и духовный потенциал.
Вместе с тем у Востока не было особых причин ни материального, нивоенного, ни иного порядка особенно беспокоиться вплоть до XVII в. относительноевропейской угрозы. Неудачи в боях с людьми Запада обычно были временными илиже компенсировались успехами в других местах (об этом – позже).Самодостаточность, даже самодовольство восточных правителей порождалибеспечность и легкомыслие в отношении усилившейся Европы. Это своего родасамоуспокоенность и даже безразличие неплохо гармонировали с особенностямиклимата, повседневного быта и обычаев Востока, с манерой поведения многих егоправителей, часто недооценивавших противника и считавших необходимым преждевсего продемонстрировать ему свое величие и высокомерие. В результате они вбольшинстве случаев не заметили, упустили момент необратимого изменения всоотношении сил.
Подобное поведение правителей Востока не было следствием какого-топатологического ослепления, непонимания ситуации или деспотического произвола.Все дело в том, что в XVI–XIX вв. имело место не «отставание» Востока, а«опережающее развитие» Европы. Даже темпы экономического развития Востока былив то время близки к европейским. Вообще Европа лишь к середине XVIII в. догнала страныВостока по производительности труда и уровню потребления. По некоторымподсчетам, в 1750 г. ВНП на душу населения в Западной Европе составлял 190долларов, а в 1800 г. – 213, в то время как в Азии – соответственно 190 и195. Самая богатая страна Европы – Франция – стала превосходить по этомупоказателю (250–290 долл. в 1781 г.) самую богатую страну Востока – Китай(228 долл. в 1800 г.).
Рост уверенности в своих силах привел к изменению отношенияевропейцев к Востоку. Еще раньше, после сражения 1683 г. под Веной, ноособенно после двойного захвата Крыма русской армией в 1736–1737 гг. ипродемонстрированной всему миру неспособности османов помешать этому, в Европеисчез комплекс страха перед Востоком и стал зарождаться комплекс превосходстванад ним.
Последней на этот путь вступила Россия, которая подобно странамИберийского полуострова, долгое время находилась под непосредственнымгосподством восточного государства (Золотой Орды), а затем – в сложном контактес его наследниками. Ордынское правление «оставило много несмываемых следов врусской жизни, которые были очевидны долгое время после ее освобождения» – считаетвидный историк Георгий Вернадский. Русские князья чеканили монеты с арабскойвязью, пользовались тюркской и персидской керамикой, сиро-египетским стеклом,арабским оружием и боевым снаряжением. Огромную роль сыграл прилив татарскойзнати в русскую аристократию. В XVII в. 156 из 915 ее семейств были потомкамивыходцев из Золотой Орды, что способствовало восприятию Русью многого изкультуры, нравов и политической практики мусульманских соседей. Знатные беки имурзы Казани, Астрахани, Крыма, Ногайской Орды и Сибири вместе со своимиблизкими людьми, слугами и воинами продолжали пополнять московскую, да и прочуюроссийскую элиту в XVI–XVII bb., вследствие чего произошел, по Г. Вернадскому, «эффектотложенного действия», благодаря которому «прямое татарское влияние на русскуюжизнь скорее возросло, чем уменьшилось, после освобождения Руси».
Московским государством заимствовались у соседей-мусульмансудебная практика, боевая техника, методы ведения войны, а также способыуправления, традиционные для тюркского общества (в частности, деление на знать –«белую кость» и простой люд – «черную кость»), почтовая и торгово-конная служба«ям» (отсюда – «ямщик»), система сбора дани. Были взяты от Орды и еенаследников (или при их посредничестве) система всеобщей воинской повинности,некоторые виды вооружения, дипломатический этикет, обычай «бить челом» (т.е.кланяться до земли). Москва усвоила некоторые нравы степных ханов, отдельныедолжности и порядки их дворов. Более чем заметное в XV–XVI вв. влияниеКазанского ханства на быт и архитектуру Руси позже уменьшилось. Но долго ещеоно сказывалось в повседневной жизни и, особенно в политической культуре.
Самым же примечательным явилось то, что мусульмане наприсоединявшихся к России в XVI в. и позже землях считали российскихгосударей законными наследниками власти ханов Золотой Орды. Они называли царя«Ак Падишах», т.е. «Белый царь», признавая тем самым преемственность его властиот «Ак Орды» («Белой Орды», как называлась у мусульман Золотая Орда). Москвавсячески поддерживала и использовала эту концепцию, тем более что она вооружалаее в борьбе против претензий наследников Золотой Орды, требовавших от нее дании покорности. От такого рода претензий ханов Крыма Россия освободилась лишь в XVIII в.
Реформы Петра I повернули Россию лицом к Западу и заставили ее забыть многоеиз восточного наследия. Однако это наследие продолжало сказываться в социальныхособенностях и повседневном быту европеизировавшейся «сверху» империи, вспециальной терминологии (торговой, военной, финансовой и т.п.), в наличие особыхобщественных групп («служилых татар» и др.) и особых регулярных «инородческих»формирований в составе русской армии, в институте казачества, восходившего кстепным заставам еще «Ордынской
Руси» во главе с ататеменами («отцами тьмы», т.е. войска в 10 тыс. чел.), от которых и пошли потом атаманы. Но наиболее цепки восточныезаимствования (не только из Орды, но и из Византии, а также – от кабардинскихкнязей, будто бы подсказавших царю в XVI в. саму идею опричнины) оказались в сфереосуществления царской власти, определив ее сверхцентрализацию и деспотизм вобласти политики, экономики и (учитывая зависимость церкви от престола)идеологии. Это предопределило многое в дальнейшей истории как России, так ироссийского Востока.
3. Внешние и внутренние факторы социального развития Востока
К началу XVI в. общественный строй стран Востока,несмотря на существенные различия социальных порядков по странам и континентам,имел много сходных черт. Если на Западе частное лицо (феодал) или особый институт(церковь, город) могли при определенных обстоятельствах противостоятьгосударству и его суверену, то на Востоке это было практически исключено, хотяи допускались расхождения между светской и религиозной властью, чаще всего(особенно у мусульман) снимавшиеся объединением этих властей в одних руках.Точно также преобладала тенденция доминирования государственной собственностинад частной, вплоть до полного сращивания власти и собственности. Замкнутостьлюбой общины (соседской, патриархальной, этнической, конфессиональной) быладоведена до абсолютной. И также более ярко, чем на Западе, была выражена связьчеловека с конкретным занятием. В Индии и примыкающих областях это нашло своевоплощение в кастовой системе, в других странах – в монополизации того или иноговида труда какой-либо этнической, религиозной, земляческой группой, а также – племенемили кланом.
Вопреки мнению «западников», частное лицо на Востоке такжеобладало определенными правами и могло их отстаивать (в религиозном,феодальном, племенном или ином суде), но только не вступая в конфликт сгосударственной или религиозной властью. Оно имело права собственности на своиземлю и имущество, однако государство оставалось верховным собственником ираспорядителем любого имущества,
да и религиозные обязанности существенно ограничивалисобственника, вынужденного помимо государственных податей, выплачиватьрелигиозные налоги и нести прочие затраты в соответствии с предписаниямирелигии. Кроме того, свободное население, к которому относится все вышесказанное,не составляло, как правило, большинства ни в одной из стран Востока.Преобладали обычно крестьяне, связанные путами личной или долговой зависимости,клиенты или вольноотпущенники, обязанные нести те или иные повинности поотношению к господину. Распространено было и рабство, редко – за долги, обычноже – формируемое за счет военнопленных, жителей завоеванных или ограбленных принабеге земель, преследуемых общин и этносов. Положение рабов было различным вразных государствах, но, как правило, лучше было положение тех, кто находился вчастном, а не в государственном владении.
Помимо патриархально-общинных, рабовладельческих и феодальныхотношений, существовало немало переходных стадий между ними, а также – всевозможныхисторически возникших форм социального неравенства. К ним относились, преждевсего, кастовое неравенство, приниженное или неравноправное положение тех илииных этнических, конфессиональных и иных групп. Особым случаем социальногонеравенства были привилегии (политические, экономические, моральные) однихплемен или групп населения в ущерб другим, либо когда-то побежденным первыми,либо обязанным им подчиняться в результате каких-то событий, соглашений илидаже преданий. Иногда такое положение возникало вследствие целенаправленнойполитики властей. Примером могут служить свободные и податные племена Магриба,среди которых первые, составлявшие не более 10% жителей, не платили налогов, ноза это помогали властям их собирать, именуясь при этом «люди правительства»(ахль аль-махзен), а остальные за все платили, именуясь «подданными» (райя).
Сложную проблему почти для всех государств Востока представляликочевники и горцы. История Востока неоднократно прерывалась и даже обращаласьвспять нашествиями кочевых народов, приводивших к разрушению производительныхсил, опустошению гигантских территорий, гибели населения. Именно таковы былигигантские вторжения гуннов в III в. и монголов в XIII в., пришедших изАзии в Европу. Исключением,
пожалуй, были арабы, распространившиеся от юга Франции до севераИндии, но, как правило, не столько разрушавшие экономику и культуру завоеванныхстран, сколько поставившие их себе на службу и создавшие на этой основезамечательную цивилизацию. Впрочем, и в рамках этой арабо-исламской цивилизациисовершались движения огромных масс кочевников, имевшие разрушительныепоследствия. К XVI в. таких нашествий уже не было. Однако само наличие кочевогоэлемента в любом восточном обществе способствовало его нестабильности.Связанные со скотоводством и перманентной войной за пастбища и скудные вусловиях пустынь и степей жизненные блага, отличные военные профессионалы срождения, кочевники, жившие по законам патриархальной военной демократии,обычно презирали оседлое население, считали его «податным быдлом», способнымлишь платить налоги. Вместе с тем они, как правило, завидовали богатствуоседлых жителей, особенно горожан, и навязывали им свое «покровительство» и«защиту». Для властей кочевники обычно были наиболее беспокойной частьюнаселения, упрямо старавшейся жить по своим правилам и способной нанепредсказуемые перемещения и быстро вспыхивавшие мятежи.
Не менее трудно складывались отношения властей с горцами, которыетакже жили патриархальными общинами, племенами и кланами, редко когдапризнавали над собой чью-либо власть и отличались еще большей воинственностью,чем кочевники. Берберы Магриба, курды Ближнего Востока, черкесы и чеченцыСеверного Кавказа, йеменцы, афганцы и другие горцы Востока ревниво оберегалисвои порядки и обычаи, свой образ жизни и социальный быт. Власти старались по возможностине вмешиваться в их дела, опасаясь их вошедшей в поговорку непокорности. Всвязи с этим горцы, как и кочевники, фактически сохраняли свой уклад жизни,свои культурно-лингвистические и бытовые особенности, представляя внутриобществ тех государств, в которые они входили, специфические социумы со своейструктурой, традициями, внутренними отношениями и механизмами самоуправления,со своим фольклором, преданиями и менталитетом.
Такое положение способствовало еще большей социокультурной и инойдифференциации населения Востока, ибо, помимо классового, группового,этнического (в том числе на племена и кланы), религиозного деления населения,большое значение приобретало и его региональное размещение. Жители разныхрегионов и областей (морского побережья или речных долин, горных ущелий илиоазисов, плодоносных или безводных равнин), даже не отличаясь друг от друга покультуре, языку и подданству, отличались по образу жизни и типу хозяйства, атакже – по тяготению либо к крупным городам (обычно – центрам политической ирелигиозной власти), либо – к оплотам горцев и стойбищам кочевников (какправило, настроенных оппозиционно).
Перемещения кочевых племен, вызванные чисто природными факторами(пересыханием рек, истощением пастбищ, болезнями, засухой и т.п.), иногдасопровождались дезурбанизацией ранее процветавших районов, сменой ландшафта инаселения. К этому же вели войны и эпидемии. Но в целом к XVI в. такие явлениябыли редки. Более характерным для Востока того времени было закрепление за тойили иной областью определенной экономической специализации, например – зерновогохозяйства на равнинах, садоводства в горах, пальмоводства в оазисах, ремесел иторговли – в городах, скотоводства – в степных и пустынных районах. Длительноесохранение этой специализации сопровождалось и консервацией соответствующихпрофессий в руках жителей конкретной области. Таким образом, разделение трудапо этническому, конфессиональному и иному традиционному признаку дополнялосьеще и региональной дифференциацией, что усиливало хозяйственные барьеры междурегионами и земляческие связи внутри каждого из них.
Застойному, неподвижному характеру сложившихся на Востоке порядковспособствовали, как уже отмечалось, относительное материальное благополучиебольшинства восточных государств и самоуверенность их правителей, не видевшихсмысла чему-либо учиться у других. «У меня есть все, – писал китайскийимператор XVIII в. Цзяньлун английскому королю Георгу ПI. – Я не ценюискусных и диковинных вещей и не буду пользоваться изделиями твоей страны». Подобнаяпозиция, учитывая абсолютный характер власти правителя, обрекала Восток наизоляцию и застой, на гибельное самолюбование в духе известной фразы Фауста«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» В условиях всесилия государства любое,даже самое абсурдное и невежественное, мнение его главы было непререкаемо.
Помимо личностного фактора и зависимости от произвола деспота,доминирование государства (как выше отмечалось, объективно сложившееся наВостоке) сказывалось на экономике и социальном климате весьма негативно. Причемпроисходило это по самым разным направлениям исторического развития.
Наметившееся в XVII–XVIII вв. ослабление ряда восточных деспотий былосвязано с эпохой Великих географических открытий XV–XVI вв. Ониспособствовали, с одной стороны, перемещению торговых путей и центров на берегаАтлантики, что обрекло на подрыв и запустение старые караванные и морские путииз Европы на Восток, а с другой – «революции цен», связанной с наплывом золотаи серебра из колоний, захваченных европейцами в Америке и Африке. Только вСевилью в 1503–1660 гг. было открыто ввезено из американских колоний 185тонн золота и 16886 тонн серебра! Причем нелегально, по ряду данных, быловвезено намного больше. Однако это вовсе не способствовало, как можно былопредположить, сказочному обогащению Испании. Именно «проклятие золота»превратилось в исходную точку трагической смены в истории страны ее «золотоговека» на последующие века упадка и нищеты. Произошло это потому, что почти всезолото и серебро тотчас тратились на оплату долгов голландским и итальянскимбанкирам, на закупку оружия и снаряжения в Германии и Франции, нафинансирование военных операций в Европе, Африке, Америке, на Ближнем и ДальнемВостоке, на выдачу жалованья солдатам и офицерам, особенно наемникам. Нехваткасредств даже вынудила короля Филиппа трижды за 40 лет объявлять государствобанкротом.
«Революция цен» вследствие притока золота и серебра в равнойстепени поразила тогда и Европу, и Восток. Но там, где было развито товарноепроизводство (в Англии и Нидерландах в первую очередь), это лишь обогатилопроизводителей, чья продукция стала намного дороже. Иными словами, был даночередной толчок росту капитализма и разложению феодализма, ибо в массовомпорядке разорялись те, кто преимущественно покупал, а не производил, т.е.дворянство и феодалы, бюрократия и военные. По иронии судьбы, именно потериИспании от «революции цен» были в Европе наиболее значительны. Но наиболеенегативны были последствия этого на Востоке. В Османской империи, особеннотесно соприкасавшейся
с Европой в XVI–XVII вв., цены выросли примерно 6 раз, в Индии вXVIII в. – на 50%. ВКитае, где в 1570 годы был введен единый налог, каковой необходимо былоуплачивать серебром, наблюдалась наиболее значительная «серебрянаяинтервенция»: несмотря на отдаленность Китая от Европы и ограниченность связейс ним, постепенно серебро из Америки потекло через Европу в Китай и другиестраны Азии благодаря активности венецианских, португальских и османских(преимущественно армянских и греческих) купцов. С конца XV по начало XVII в. в Азию, главнымобразом в Китай, поступало ежегодно до 285 тонн серебра.
Однако тогда, в XVI–XVIII вв. товарооборот с Европой был ещенезначительным и покрывал всего несколько процентов даже таких открытых дляевропейцев стран, как Индия, Индонезия, Цейлон. Другие же – Япония в 1635 г.,Сиам в 1688 г., Китай в 1757 г. – просто закрыли свои рынки дляевропейцев. Тем не менее определенные потрясения испытала экономика почти всехстран Востока, что сказалось и на социальных процессах. Государство везде наВостоке старалось сдерживать рост цен, регулируя их в интересах потребителя, ноничем не стимулируя производителя, что дополнительно замедляло экономическоеразвитие.
Ослабление восточных деспотий в XVII–XVIII вв. выражалосьтакже в стремлении временных или условных держателей земель статьнаследственными собственниками. Это относится к военному сословию («сипахи») иоткупщикам налогов («мультазимам») в Османской империи, «джагирда-рам» вдержаве Великих Моголов в Индии и т.д. Обычно все такие попытки, даже имевшиеуспех вначале, затем все равно кончались возвращением к прежнему порядку, когдаверховным собственником оставалось государство. Подспудно почти всюду наВостоке, только медленно и с виду незаметно, шел процесс изменения соотношениячастной ренты и налога в пользу первой. Тем самым постепенно некоторые группыкрестьян фактически стали землевладельцами. Но коснулось это лишь меньшинства,к тому же – к концу Нового времени.
При этом юридически государство как бы оставалось и дажеукреплялось в роли собственника, как, например, это было сделано в Японии в XVI–XVIII вв. Здесьисчисление высокого (чуть ли не в 2/3 урожая) налога производилось от«базового», заранее сверху определенного урожая, заниженного по сравнению среальным, постоянно увеличивающимся. На этой основе сложилась своего рода«теневая экономика», деревня богатела, в том числе – за счет освоения новыхземель, вообще не облагавшихся налогом. Поэтому государство, формально в Япониивсем владевшее, стало беднеть, в то время как частные землевладельцы, торговцыи ремесленники – богатеть, позволяя себе нелегальную торговлю землей,спекуляции, «обман государства» в документах и отчетах, а также – созданиемануфактурных производств.
Нечто похожее происходило в указанное время также в Корее инекоторых других странах. В Китае, где подушный налог был слит с поземельным,дополнительные подати, введенные в XVI–XVII bb., отставали от роста цен и падения стоимостисеребра, что также давало возможность для нелегальной наживы и медленногопроцесса полускрытого формирования частной собственности. Удивительно, но и вОсманской империи наблюдалось, особенно после прекращения ее военных успехов в XVII в., уменьшение долигосударства в доходах населения: 50% – в начале XVI в., 25% – в серединеXVII в., 20% – в первойполовине XVIII в., а через столетие – не более 12,5%. Одновременно рослочисло «чифтликов», т.е. мелких поместий, а также скупка их не только купцами ибогатыми чиновниками, но и военным сословием, т.е. правящим слоем империи.
Однако далеко не всюду было так. В империи Великих Моголов,например, в счет налога отбирали треть урожая в конце XVI в. и половину его –в конце XVII в. Через столетие Могольское государство ослабло и налоговыйгнет в нем смягчился. Однако он дополнился новым гнетом воинственнойМахараштры, завоевавшей другие области – Гуджарат, Центральную Индию, Танджур.Завоеватели – маратхи, сохранив у себя низкие ставки налогов, стали забирать взавоеванных областях 1/4 урожая, а затем довели эту долю до совершенно невыносимойдля сельчан.
Так или иначе, государство на Востоке, оставаясь одновременно исобственником, и властителем, активно занималось в XVI–XVIII вв. распределениеми перераспределением материальных благ: земель, доходов от налогов,разрешениями на торговлю и прочих видов экономической деятельности,вмешательством во внешнюю торговлю (декретируя цены, поощряя импорт иограничивая экспорт), организацией администрации в странах Магриба, созданияновых производств (мыловарения, выделки тканей), а главное – для возрождения«вкуса к искусствам, учебе и наукам», для постановки переводческой службы, дляпередачи коренным магрибинцам своего делового менталитета, техники, нравов,методов работы и психологии повседневной жизни. Разумеется, они не моглиперестроить арабо-османское и даже маг-рибинское общество, решающим образом егоизменить. Однако они его частично все же обновили, влив в него (особенно вгородскую среду Магриба) новую жизнь и задержав примерно на столетие уженачавшуюся кое-где деградацию экономических структур и социальных порядков.Более того, неимоверно усилив корсарство и обострив отношения с Европой, онивместе с тем содействовали развитию торговых и культурных связей с ней,привнесли в архитектуру и эстетику Магриба многие принципы европейского Возрождения.
Но все отмеченные преимущества как в мире ислама, так и в другихрегионах Востока, не были использованы. В какой-то мере это объяснялосьоткрытой враждой (особенно с испанцами и португальцами в XV–XVI bb.), недоверием (особеннок венецианцам и генуэзцам, да и вообще к Западной Европе с эпохи крестовыхпоходов), духовной отчужденностью Востока от Запада, религиозными запретами(например, банковского процента), да и другими менталитетом и моралью. Крометого, сто раз описанные на Западе «консерватизм» и якобы «лень» уроженцев Азиии Африки определялись давней их тенденцией не спешить с переменами, которыенеизбежно связаны с потерями и еще неизвестно, принесут ли выгоды.
Очень важным фактором неприятия новых идей и явлений, в том числешедших с Запада, было само качество восточного общества, сложноструктурированного, приспособленного к своим природно-климатическим условиям,более дифференцированного, чем западное общество, по социально-профессиональнымкритериям. По Максу Веберу, для Запада «в прошлом сословное деление имелогораздо большее значение прежде всего для экономической структуры общества». Ноэто «прошлое» Запада в XVI–XVII bb. было достаточно четко выражено на Востоке,особенно – в том, что сословия дифференцировались там не столько по их месту вэкономике (это было вторичным), сколько по традиционному положению в обществе,образу жизни, престижу и различным
привилегиям (или их отсутствию у низших сословий). С древнейшихвремен сохранялись почти всюду от Марокко до Японии (иногда – меняя лицо иназвание) сословия, или их реликты, сословное деление, или его наследие, вболее поздних социальных структурах.
Например, в Китае и после XVII в. сохранялисьтрадиционные сословия ученых (ши), земледельцев (нун), ремесленников (гун) иторговцев (шан), а над ними возвышались потомки победителей – «знаменные» (циженъ)маньчжуры, монголы и некоторые китайцы. Ниже всех находился «подлый люд» (цзянъминь).Реально все было гораздо сложнее, ибо в среде «ши», помимо ученых, оказывалисьтакже сановники и студенты, в сословии «гун» – хозяева крупных мастерских икустари-одиночки. Иными словами, классовое деление пробивалось сквозьсословное. Важное значение имели и группы внутри сословий. В частности, высшаягруппа верховного сословия имела 12 титулов для мужчин и 8 – для женщин, другаягруппа знати подразделялась на девять рангов. Особую фракцию образоваливоенные, делившиеся на более привилегированных маньчжуров, менеепривилегированных монголов и следовавших за ними китайцев. Значительны были ипреимущества чиновников, делившихся на девять классов, каждый из которых имелдва ранга. И позже, на рубеже XIX–XX вв., традиционные и социальные общностипродолжали доминировать и цепко держать в плену своих связей, ценностей именталитета нарождавшиеся новые общественные группы. Это создало идеальныеусловия для процветания бюрократии, бюрократизма, бюрократических нравов вовсех слоях многоступенчатой социальной иерархии.
В противоположной части Востока – странах Магриба – сословноеделение в основном выражалось в различиях между бедуинами и оседлыми,крестьянами и горожанами, а среди последних – между коренными обитателями ичужаками («барранийя»), пришедшими из других областей. Огромную роль игралиразличия между племенами «ахль аль-махзен» (люди правительства) и «райя»(подданными), а также между племенами арабов и берберов, в городахпредставленными группами своих земляков, фактически – формированиями сословноготипа. Особым сословием были рабы, а также – бывшие рабы, делившиеся наафриканцев – «генауа»,
принявших ислам, но не поднимавшихся высоко по социальнойлестнице, и «мевлед-руми» («урожденных христиан»), т.е. исламизированныхевропейцев, достигавших самого высокого положения, особенно – в Алжире иТунисе. Деление населения на мусульман, христиан и иудеев оставалосьосновополагающим с правовой точки зрения. Но среди мусульман также важную рольиграло с XI в. деление на сторонников различных суфийских братств,последователи которых (хваны, т.е. «братья») обычно слепо следовали за своимимарабутами (дервишами – предводителями), выполнявшими одновременно функциирелигиозного наставника, учителя жизни, боевого командира и мудреца – носителябожественной благодати («барака»). В Марокко особым сословием стали с XVII в. «фаси», т.е.жители города Фес – наиболее искушенные торговцы, ремесленники и лицаинтеллектуального труда, образовавшие экономическую и духовную элиту страны. Вих ряды (в основном – потомков андалусийских эмигрантов из Гранады) влились вдальнейшем и разные группы близких к ним морисков. В Тунисе и Алжире Морискитакже сохраняли свою самобытность и организацию, постепенно (в основном – вследствиеэкономического упадка) исчезнувшие к XIX в.
Сложный состав населения, его, как правило, многоэтничность,культурная многослойность, утяжелявшая и без того громоздкую структурусоциальной иерархии, во многом мешали не только серьезным реформам, но вообщесколько-нибудь значительным изменениям восточного общества. Негативную(объективно) роль играли также самодостаточность государства, жесткость иотлаженность его механизмов, его нежелание (возможно, даже неспособность)отказаться от своей роли регулятора и распределителя. Отмеченная вышегипертрофия бюрократии, ее привилегий и влияния также была барьером для любыхперемен в любой сфере жизни общества. То же самое относится к духовенству,занимавшему, особенно в странах ислама, еще более нетерпимую позицию вотношении того, что мусульмане называли «бидъа» (вредные новшества).
Распространенная в литературе последнего времени попытка объяснитьотставание Востока от Запада с точки зрения превосходства западной цивилизациинад восточными не представляется обоснованной. Каждая цивилизация, являясь целостнойсистемой, опирается на собственные традиции, моральные и социальные ценности,исторически сложившийся тип культуры, этику и концепцию жизни. Но она вовсе непредопределяет экономику, общественные отношения, политический строй, хотя исущественно влияет на их формы и методы развития, как это явствует извышеперечисленных примеров. Слишком многое в межцивилизационных отношениях и всоотношении сил между цивилизациями зависит от уровня развития каждой из них,времени и обстоятельств их встречи. Западная цивилизация, в конечном счете,победила как более молодая, более стремившаяся к экспансии и нуждавшаяся в ней.Когда-то, в VIII–X вв.,арабо-исламская цивилизация, полная сил и задора, вырвавшись в авангардмирового развития, победила раннефеодальную Европу, более слабую экономически иполитически, с еще не оформившимися социальными институтами и отношениями,находившимися в процессе становления. Эпоха крестовых походов XI–XIII вв. явилась своегорода временем равновесия сил между Востоком и Западом. Но все же ещепреобладала учеба второго у первого и, в общем и целом, большая эффективность,организованность, «культурность» восточного феодализма по сравнению с западным.К XVI в. это преобладаниебыло утрачено, а сама отлаженность, монолитность феодализма на Востоке вырослав препятствие его дальнейшему развитию и потенциальному преобразованию. В товремя как на Западе феодализм эволюционировал, а кое-где уже изживался,открывая путь более динамичному обществу, социальная энергетика которогонамного превосходила таковую общества феодального.
Следствием этого и явилось постепенное ослабление Востока в XVI–XIX bb., но не абсолютное, аотносительное, как вследствие определенной самоуспокоенности и довольствасобой, своими порядками, которые жители Востока считали в большинстве случаевидеальными (а власти и духовенство всячески их в этом заверяли), так и попричине негативного воздействия внешних факторов – упадка торговли почти всехстран Востока ввиду перемещения торговых путей в Атлантику в XV–XVI вв., «революциицен» и инфляции вследствие «серебряной интервенции», обеднения государствапочти всюду как в связи с уменьшением стимула к производству и сокращениемналоговых поступлений от него, так и в связи с падением доходов от завоеваний(с рубежа XVII–XVIII вв. Восток стал регулярно терпеть поражения в войнах сЗападом). В результате постепенно сложились благоприятные условия для военной,политической и экономической экспансии Запада на Восток, что и привело кколониальному закабалению Востока (см. раздел «Политическая эволюция Востока»).
востокколониализм социальный конфронтация
4. Колониализм и социальные перемены на Востоке
В колониальную эпоху на Востоке начались социальные перемены. Приэтом речь идет не только о преобразованиях, которые проводили колонизаторы, нои о реформах в странах, сохранивших свою государственность и стремившихся датьболее или менее адекватный ответ на вызов истории, ставившей под сомнениесуверенитет и жизнеспособность народов Востока. Вообще колониализм как явление,ранее рассматривавшееся в нашей литературе крайне односторонне и в целом лишьнегативно, нуждается в более внимательном и всестороннем анализе. В частности,именно колониализм, насильственным путем ломая архаичные социальные структурыВостока или же решающим образом способствуя их подрыву, объективно расчищалместо для нового общества и новых отношений, для модернизации традиционныхструктур, создания новой экономики, культурного и политического прогресса.
Другое дело, что часто колониальные «просветители» останавливалисьна полпути, предпочитая сохранить многое из старого наследия и отживших своепорядков, превращая колонии в полумодернизованные прибежища традиционализма,наилучшим образом приспособленные к нуждам метрополий. Тем не менее даже притакой схеме на Востоке возникали современные предприятия, работавшие нановейшей технике, появились предприниматели и квалифицированные служащие, наемныеработники и европейски образованные интеллигенты. Однако все это было потом,когда Запад уже подчинил себе Восток и, добившись от него всего, что хотел,решил «обустроиться» здесь надолго. Начало же колониальной эпохи было темным истрашным периодом в истории Востока, когда арабы, африканцы, индийцы, малайцыстолкнулись с европейцами не как с гуманными «цивилизаторами», а как сжестокими агрессорами, безжалостными захватчиками, беспощадными эксплуататорамии рабовладельцами.
Именно таковыми были первые колонизаторы – португальцы и испанцы.Феодальные монархии Иберийского полуострова, повинуясь инерции реконкисты иохватившему эти страны в XV–XVII вв. католическому рвению, доходившему домассового фанатизма, устремились на поиск новых земель и торговых путей,подталкиваемые к тому воинствующим дворянством, могущественной церковью ибанкирами Фландрии, финансировавшими заморские экспедиции с целью избавиться вторговле с Востоком от посредничества арабов и Венеции. Первые экспедициипортугальцев вообще напоминали крестовые походы и были связаны не столько сторговлей (обычно сводившейся к работорговле), сколько с захватом опорныхпунктов на афро-азиатском побережье, строительством крепостей и факторий,церквей и тюрем, попытками распространения христианства в промежутках междуграбительскими налетами в поисках золота, пряностей и прочих раритетов длятогдашней Европы.
Неудивительно, что португальский колониализм больше напоминалпиратство и разбой, а общение португальцев с азиатами и африканцами сводилось кограблению, порабощению, пыткам и кострам инквизиции, наконец – к массовомууничтожению тех, кто пытался протестовать, как это было с мусульманами Малакки,Момбасы и некоторых других мест. В этих условиях говорить о каком-либосерьезном влиянии Португалии на социальные процессы в захваченных районах почтине приходится, тем более что португальское присутствие в этих районахосуществлялось в состоянии перманентной колониальной, религиозной и торговойвойны. Лишь в отдельных областях Индии и Индонезии это присутствиеспособствовало росту товарно-денежных отношений, подъему торговли и ремесел. Восновном же хозяйство многих стран от востока Африки до Молуккских острововбыло подорвано грабительской политикой португальцев. Как правило, в районах ихэкспансии усиливались феодальные и военно-деспотические порядки, широкопроцветала работорговля (в страну ежегодно ввозилось до 10 тыс. рабов), рослонапряжение как между португальцами и местными жителями, так и внутри самогоместного населения, часть которого принимала христианство, участвовала вкачестве наемников в военных действиях, вместе с португальцами разоряла местныехрамы, мечети, пагоды.
К середине XVII в. Португалия, утратив свое положениеведущей колониальной державы, отступила почти повсюду. С этого времени можноговорить о какой-то хотя бы относительной «модернизации» португальскогоколониализма, о хотя бы попытках экономического и социального развития колоний,о внедрении там начатков промышленности и о воспитании образованной элиты,впоследствии прозванной «асимилядуш» (ассимилированные). Эти люди, средикоторых было немало португальцев по рождению (португальцы часто смешивались вколониях с теми, кто принял христианство), стали людьми португальской культурыи опорой португальского влияния. Однако впоследствии именно из нихформировались и кадры местных патриотов, так как даже смягчившийся после XVII в. колониальныйгнет в португальских колониях оставался достаточно тяжелым, расправы снепокорными беспрецедентно жестокими, а откровенное рабство и работорговлялипхь на стыке XIX XX вв. уступили место наемному труду и«контрактации» рабочей силы, которая на деле была разновидностьюзамаскированного рабства.
Столь же беспощаден и бесчеловечен был и колониализм Испании,несколько отставший по времени от португальского и многому у него научившийся,в том числе – в ходе конкуренции с ним. Завоевания испанцев были более обширны,особенно – в Америке и на Филиппинах. Они также делали упор вначале, как ипортугальцы, на христианизацию коренного населения и поиски золота, пряностей.В их методах также преобладали методы грубого насилия, военного подавления,пытки, казни, физическое уничтожение тех, кто отвергал испанское господство.
Главным владением Испании на Востоке стали Филиппины, которые восновном имели для Мадрида военно-стратегическое значение, так как здесьиспанцы почти не нашли ни золота, ни пряностей. Экономически эксплуатироватьФилиппины вообще было довольно трудно, ибо путь, например, из Севильи в Манилуи обратно в XVI в. занимал первое время около 4 лет. Обособленность островови малочисленность испанцев на них заставляли колонизаторов искать опору вместной верхушке. Постепенно, начиная с XVII в., сталаформироваться прослойка помещиков. Они, а также монастыри, стали основойземлевладельцев (асендеро). Широкое применение получили издольщина и долговаякабала, но юридическая свобода крестьянина и наличие обширных пустующих земельспособствовали развитию мелкого крестьянского землевладения, не скованного ниличной зависимостью, ни общинными связями, весьма непрочными. В то же время совторой половины XVII в. усилилось влияние церкви. Вся территория страны былаподелена между пятью монашескими орденами, а монахи-испанцы нередко былиединственными представителями и духовной, и светской власти, одновременно выполняяфункции приходских священников.
С начала XVII в. ведущая роль в колониальных завоеванияхпереходит к Голландии. Если в испано-португальской системе главную роль игралфеодально-бюрократический аппарат, то голландцы впервые учредили колониальнуюсистему торгового капитала. Голландская Ост-Индская компания, возникшая в 1602 г.,получила не только право монопольной торговли и мореходства практически во всемафро-азиатском мире, но и право содержать свои войска, объявлять войну,заключать мир, чеканить монету, строить крепости и фактории. Эта компаниядействовала эффективнее португальцев и вскоре вытеснила их из главных зон – Индонезии,Цейлона, Тайваня, ряда островов Индийского и Тихого океанов. Имея в XVII в. на Востокекораблей в 70 раз больше, чем Англия, голландцы в союзе с англичанами изгонялиотовсюду испанцев и португальцев. Однако вскоре острая конкуренция междусоюзниками привела к изгнанию и самих англичан более сильными тогда голландцамипрактически из всей Юго-Восточной Азии. Голландцы, действуя иногдаэкономическим методами (в частности, скупая у населения пряности и другиеценные для Европы товары по ценам более высоким, чем предлагали испанцы ипортугальцы), не чурались и грубого насилия. Они закрывали доступ в своиколонии всем неголландцам, ревностно охраняли свою монополию на скупку местныхтоваров, организовывали экономически эффективное в условиях Юго-Восточной Азииплантационное хозяйство, основанное на рабском и полурабском труде, а вдальнейшем – на контрактации рабочих-мигрантов, в основном из Китая и Индии.Тогда же к колониальным структурам в Юго-Восточной Азии стали подключатьсяинонациональные торговцы, в основном арабы, индийцы и китайцы.
Ост-Индская компания голландцев не вмешивалась в социальныепорядки покоренных ею народов, оставляя власть и доходы местным феодалам иплеменным вождям при условии выполнения ими всех ее распоряжений, особенно – принудительныхпоставок пряностей, золота и олова, а также – уважения ими торговой монополиикомпании. Со многими князьями заключались договоры, т.е. формально онисохраняли суверенитет. Но в соответствии с этими же договорами они вынужденыбыли делать все, что захочет компания, вплоть до насаждения новых агрикультур.В частности, на Яве феодалы в XVIII в. заставляли крестьян сокращать посевыпродовольственных культур и разводить кофейные деревья. Урожай кофе,естественно, забирала компания. Накопление капиталов за счет эксплуатацииколоний, однако, вскоре пошло во вред Голландии, способствуя развитиюростовщичества, но не промышленности. Поэтому вскоре Голландия была оттесненаАнглией. Но она сумела сохранить часть колоний, так как Англия столкнулась ссоперничеством Франции.
Методы голландского колониализма широко использовали англичане ифранцузы. Англия, начавшая колониальную экспансию одновременно с Голландией, напервых порах ей уступала и по мощи военно-морского флота в Азии, и по размерамкапиталов созданной в 1600 г. британской Ост-Индской компании (30 тыс.фунтов стерлингов против 540 тыс. у ее голландского аналога). В XVI в. морскаяэкспансия Англии вообще ограничивалась пиратскими экспедициями, грабившимииспанские и португальские суда, перевозившие в Европу золото, серебро и прочиеценности из Америки. Все это совершалось при поддержке и по прямомуподстрекательству королевского двора и лондонской знати, так нее как налеты напобережье испанских колоний и работорговля. Первые британские колонии,захваченные на севере Америки, и были прежде всего базами фактическигосударственного пиратства.
Со второй половины XVII в. Англия, постепенно наращивая военноемогущество на море и на суше, сумела к началу XIX в. отобрать уГолландии почти все ее колонии в Азии и проникнуть в главную из них – Индонезию.С XVII в. развернулось иангло-французское противостояние в Индии и Америке, в основном, закончившееся впользу Англии. Параллельно англичане начали завоевание Малайи и Бирмы. Нобританские (как и голландские) завоевания шли медленно, так как сопротивление
им было гораздо сильнее, чем португальцам и испанцам, ввидузахвата ими обширных территорий и подчинения целых народов. Политиканасильственной христианизации, торговой монополии, налогового грабежа иадминистративного подчинения не только оскорбляла религиозные чувства инациональное достоинство жителей Востока, но также задевала их экономические иполитические интересы. Поэтому англичане, учитывая опыт всех своихпредшественников и конкурентов по колониальному грабежу, выработали концепцию«косвенного управления» колониями.
Она заключалась в стремлении установить как можно более тесный контактс верхушкой завоеванной или фактически подчиненной страны, всячески ееобласкать и подкупить, максимально приблизив в политическом и культурномотношении, но при этом – не вмешиваться, по возможности, во внутренние деладанной страны, создав у ее народа иллюзию сохранения своей самостоятельности исамобытности. Расчет заключался в том, что местная верхушка, полностьюориентируясь на Лондон, сама найдет наилучшие способы и пути реализациибританских интересов и при этом, опираясь на традиции страны, сумеет умелозамаскировать суть своего прислужничества колонизаторам.
Слабым пунктом концепции была относительная узость социальнойопоры политики Англии. Чем сильнее были традиционные элиты (феодалы, родоплеменныевожди и т.п.), чем прочнее оказывались их позиции в стране и чем дольшеангличане привлекали их на свою сторону, тем успешнее осуществлялась концепция«косвенного управления». Однако далеко не всегда и всюду так было. Позиции иавторитет традиционных элит, как правило, подрывались уже самим фактом присутствияколонизаторов. «Невмешательство» последних во внутренние дела колонии тожеимело свои пределы: очень часто этот принцип нарушался. Кроме того,традиционные эксплуататоры, соглашаясь на сотрудничество с англичанами во имя,как правило, каких-то своих корыстных интересов, далеко не всегда находилиоптимальные способы реализации пробританской политики и тем более маскировки еенаправленности. Поэтому британскую колониальную империю, самую мощную иразноликую в мире, включавшую в себя все типы колониальной зависимости – отпереселенческих (в Америке, Австралии, Новой Зеландии) до классических колонийи полуколоний – постоянно сотрясали восстания, мятежи, движения протеста.Причем нередко их возглавляли выходцы из тех самых традиционных элит, которых англичанестарались привлечь на свою сторону. И дело было не в том, что их лишалипрерогатив, власти и привилегий (это было крайне редко), а в нежелании игратьроль марионеток, приказчиков чужеземцев, предателей своего народа, егокультуры, религии и традиций.
Более того, в условиях относительно мирного функционированиябританского (да и всякого иного) колониализма происходило убыстрение социальныхпроцессов, в частности таких, как разложение натурально-патриархального укладаи, следовательно, патриархальной (соседской, кровнородственной) общины,выделение из нее новых элементов, способствовавших распаду всей системытрадиционных связей и отношений (за исключением этнических и конфессиональных).Интересы построения колониальной экономики давали толчок строительству дорог,каналов, ирригационных сооружений, новых поселков, развитию внутренней ивнешней торговли, а также сети финансово-кредитных учреждений. Все этотребовало подготовки квалифицированных (по колониальным стандартам) рабочих ислужащих, а также способствовало рождению местного предпринимательства.Наиболее образованные представители этого слоя жадно впитывали в себя не толькоэкономические знания и соответствующую философию Запада, но и его политическуюкультуру, в частности понятия о гражданских правах и свободах, о самоценностичеловека, о «вестминстерской модели» демократии и т.п.
В зависимости от положения той или иной страны в колониальнойсистеме, уровня социально-экономического развития и методов эксплуатацииосвободительная борьба народов Востока приобретала тот или иной характер. Оченьважным стимулом к освобождению явилось достижение независимостипереселенческими колониями – североамериканскими, создавшими в конце XVIII в. СоединенныеШтаты Америки (США), и южноамериканскими, также основавшими ряд суверенныхгосударств после 1820 г. Их пример, а также противоречия междуколониальными державами, оспаривавшими колонии друг у друга, возникавшиепериодически трения между колонизаторами и теми, на кого они пыталисьопираться, изменения экономической конъюнктуры, стихийные бедствия и довольночастые просчеты в колониальной политике, обычно связанные с незнанием илинедооценкой силы местных традиций, постоянно питали силы национального,социального и духовного протеста в странах, попавших в колониальнуюзависимость. В ряде случаев это привело к массовым восстаниям иантиколониальным выступлениям, таким как восстание Дипонегоро на Яве в 1825–1830 гг.против голландского гнета, движение эмира Абд аль-Кадира в Алжире в 1832–1847 гг.против французов, национальное восстание («восстание сипаев») 1857–1859 гг.в Индии. Эти и многие другие движения были выражением феодального этапанационально-освободительной борьбы народов.
Феодальным этот этап назван не только по социальной принадлежностируководителей восстаний, но и по методам борьбы и организации повстанцев, по ихидеологии и убеждениям, носившим прежде всего религиозный характер. От Алжирадо Индонезии ими использовался лозунг «джихада» (священной войны противневерных). Мусульманские духовные авторитеты издавали фетвы (постановления) обобязанности каждого правоверного сражаться с колонизаторами, приход которыхпревращает «страну ислама» (дар уль-ислам) в «страну войны» (дар уль-харб).Варианты феодального мировоззрения и феодального характера антиколониальныхвыступлений наблюдались иногда и в других странах Востока. Иначе и не моглобыть, так как социальный строй стран Востока XVI–XIX вв. при всем ихразнообразии и многоукладно-сти (социоэкономической, социокультурной,этнополитичес-кой и т.п.) представлял собой всюду вариации восточной формыраннего или развитого феодализма со значительным удельным весомпатриархально-общинных, рабовладельческих и переходных между ними структур.
Конечно, в ходе борьбы к ее руководству часто выдвигались простыенезнатные люди, а формы организации войска и вооружение менялись,совершенствовались, выходили за рамки феодальных традиций и представлений.Однако в целом участие феодалов в борьбе и использование в ней феодальногонаследия как бы вливали свежую струю патриотизма и героизма в это наследие,временно даже закрепляя позиции феодализма в обществе, а элементы капитализма(вернее предкапитализма) в лице торгового капитала, наемного труда, перехода отростовщического к банковскому проценту либо подавляли, либо оттесняли на второйплан. Пестрый, разноплеменной и многоэтничный состав населения предопределялотсутствие у него единого национального сознания, отсюда вытекало и стремлениесплачиваться по клановым, земляческим, племенным, религиозным критериям, атакже в соответствии с традиционной верностью тому или иному феодалу, вождю,предводителю, вероучителю. Только крах движений, руководимых феодалами, ипереход большинства из них на сторону колонизаторов изменял положение.
Но это вовсе не означало, что феодализм в колониях стал постепенноизживаться и исчезать. Метрополии, конечно, объективно внедряли капитализм,вводя в массовом масштабе наемный труд, поощряя предпринимательство, создаваяпромышленные предприятия и применяя новейшую технику. Однако они внимательноследили, чтобы экономическое развитие колоний шло лишь в русле их интересов ичтобы новые социальные слои, буржуазия и интеллигенция, не слишком усиливались.В качестве надёжного противовеса этим силам колонизаторы всячески поддерживалипроверенных ими «в деле» феодалов и выпестованную в колониальной школебюрократию. Поэтому и в двадцатый век колониальный Восток, насчитывавшийкое-где уже довольно длительный срок существования национального частногопредпринимательства и интенсивного экономического обмена с метрополиями,вступал в основном в переходном состоянии, уже не феодальном, но еще далеко некапиталистическом. Более того, разные виды капитализма, не освоив большей частисоциального пространства Востока, лишь увеличили многоукладность и пестротувосточного общества, его дробность и неинтегрированность.
Определенной спецификой обладал французский колониализм. Хотя егоначало относится к XVI в., достижения феодально-абсолютистской Франции были, восновном, утрачены к концу XVIII в. Новый подъем колониальная экспансияФранции пережила в эпоху наполеоновских войн, начиная с захвата БонапартомЕгипта в 1798 г. и последующей попытки захватить Палестину. В дальнейшемФранция захватила Алжир и другие страны Магриба, проникла на Ближний Восток,подчинила себе значительную часть Африки, страны Индокитая, многие острова вИндийском океане. Французская колониальная империя по размерам уступала толькобританской.
Вместе с тем в управлении этой империи были свои особенности.Французы придерживались концепции «прямого управления» в колониях, предпочитая разрушатьместные порядки и навязывать свою власть непосредственно, не прибегая, какангличане, к сотрудничеству с местными элитами. Более того, в отличие отангличан, предпочитавших сохранять по возможности традиционный социальный стройв колониях, французы делали ставку на максимальную модернизацию этого строя ина ассимиляцию местных жителей, которым предоставлялась «честь статьфранцузами», но лишь по языку и культуре, без получения соответствующих прав.
Концепция «прямого управления» была довольно быстро «исправлена»,так как ни разрушить полностью традиционное общество, ни превратить населениеколоний во «французов» было невозможно. Более того, в ряде колоний, например, вАлжире, французские власти постарались приспособить к своим нуждам местныефеодальные и общинные институты, религиозные братства, сотрудничали с местнойэлитой, раздавая ей чины, ордена, разные привилегии. Но все же результатомприменения концепции «прямого управления» было более быстрое преобразование социальныхструктур в колониях Франции и массовое распространение там образования нафранцузском языке. Фактически был воспитан значительный слой людей,полуассимилированных французским влиянием, хорошо знакомых с языком и культуройФранции. Это позволило колониальным властям использовать данный факт в своейполитике и пропаганде, делая упор (особенно после 1870 года) на«цивилизаторскую миссию» Франции в колониях и на ее приверженность «идеаламсвободы, равенства и братства», рожденным Великой французской революцией 1789 г.На очень значительную часть интеллигенции колоний, окончившей французские школыи университеты, подобная пропаганда действовала всегда эффективно. Но это былотипично скорее для второй половины XIX в. Что же касается предшествовавших двух – полуторастолетий, то тогда ставка делалась, в основном, на силу, как и у прочихколонизаторов. Более того, известно, что Наполеон Бонапарт, придя к власти,восстановил рабство во французских колониях, отмененное якобинцами.
Практика иных государств Запада, обратившихся к колониализму в XIX в. (Бельгии,Италии, Германии, США) ничего нового, в основном, не привнесла. Англия иФранция так и остались наиболее крупными в мире колониальными державами, своегорода законодателями и учителями колониализма. Причем их практика и политика, аиногда откровенное давление и вмешательство, прямо влияли на государстваВостока, формально избегавшие колониального порабощения. Так, в частности,совместный нажим США, Англии, Франции, России и Голландии в середине XIX в. придал новыйстимул шедшим в Японии с XVII в. процессам развития товарно-денежныхотношений, росту городов, уже в XVIII в. вобравших в себя до 15% населения,усилению купечества и ростовщичества в условиях самоизоляции страны,заимствованию западной техники (прежде всего военной) и расширениюхозяйственно-предпринимательской деятельности феодалов (особенно низшегосамурайства).
«Открытие» страны под нажимом держав резко увеличиловнешнеторговый оборот и производство товаров для мирового рынка, чемуспособствовали островной характер Японии и налаживание ею связей, в сущности,со всеми ведущими торговыми государствами мира. Вместе с тем всю странуохватило возмущение изжившим себя режимом сёгуната. Против него и за «изгнаниеварваров», т.е. иностранцев, объединились непрерывно восстававшие крестьяне игородская беднота, обнищавшее самурайство (чье благосостояние зависело отбогатства государства) и не выдерживавшее конкуренции с «варварами» купечество.Все это сделало возможным «реставрацию Мэйдзи» (т.е. «эру просвещения»императора Муцухито в 1868–1912 гг.). По сути, это была настоящаяреволюция, хотя и весьма протяженная во времени, когда примерно в течение 5 летпосле свержения сёгуната и восстановления власти императора были ликвидированыоковы средневековья в стране: княжества, цехи и гильдии ремесленников иторговцев, привилегии сословий. Важно было, что среди аристократии исамурайства очень многие лица были связаны с предпринимательской деятельностьюи заинтересованы в ликвидации всех барьеров на ее пути. Свобода торговли,передвижения, эмиграции, свобода выращивания без регламентации любойсельскохозяйственной культуры, новая система просвещения, которая привела за 16лет к массовой грамотности населения, создали базу нового общества Японии, вомногом обусловив ее отличие от других стран Востока.
В кратчайшие сроки в стране появились железные дороги и телеграф,современные флот и промышленность, оптимальная структура низшей, средней ивысшей школы, обеспечивавшая страну вполне подготовленными кадрами для экономики,науки и войны. Последнее обстоятельство оказалось немаловажным, так каккупля-продажа земли и распад общины способствовали обезземеливанию крестьянстваи созданию большой армии незанятого населения как в деревне, так и в городе.Ограниченность внутреннего рынка, сохранение помещичьей собственности, в томчисле – «новых помещиков» из ростовщиков и разбогатевших крестьян, сужалавозможности трудиться для большинства «лишних» людей. В этих условиях введениев 1873 г. всеобщей воинской повинности и начало в 1874 г. сугубоагрессивной политики против Тайваня, Кореи и Китая, были для Японии преждевсего средством ослабления внутренней социальной напряженности, связанной сиздержками преобразований эпохи «Мэйдзи». Одновременно внешняя экспансия выбилапочву из-под либерального движения, начинавшего раздражать правящие круги,дворянство и крупный капитал, а также – стимулировала промышленное, техническоеи военное развитие в интересах этих кругов.
Практически Япония, с ее не утратившим военно-феодального характера«новым» империализмом, была как бы принята в «клуб» колониальных держав и сталаактивно участвовать в дальнейшем переделе мира на Дальнем Востоке. Но это былтогда единственный пример «европеизации» (пусть неполной) и «обуржуазивания»(тоже не во всем) азиатской страны. Японии как бы исторически «повезло» с еедавними традициями торгово-денежных отношений и хозяйственной инициативностиправящего класса в связи с островным положением и более чем двухвековойизоляцией, а также – с наличием глубоких противоречий между западнымидержавами, не сумевшими осуществить в отношении Японии коллективныйколониализм. Судьба других стран Востока сложилась иначе.
Например, Иран, формально оставшись независимым, на деле сталобъектом англо-французской, а затем англо-русской борьбы. Наплыв британскихтоваров в конце XVIII в. и в течение всего XIX в. разорил ремеслои мануфактуры Ирана, оставив без работы десятки тысяч мастеров. Странастановилась, в основном, рынком сбыта для иностранных товаров, а в
социальной жизни ее городов (как и в соседних странах) большуюроль стал играть «базар», т.е. купечество и мелкие торговцы, в меньшей степени –ремесленники, их помощники и подмастерья. Но «базар» был скорее барометромнастроений большинства горожан. Решающая же роль принадлежала шаху и егобесчисленной родне, духовенству и феодалам, среди которых наиболеенепредсказуемыми были вожди тюркских племен на севере и курдских – на западеИрана. Благодаря процветавшей в стране коррупции многие из этих вождей, как идругие феодалы и чиновники, легко подкупались англичанами, настраивавшими с ихпомощью местных шиитов то против России, то против суннитов-османов, то противафганцев, кавказцев и других неиранцев. При этом даже робкие попыткимодернизации государственного аппарата и финансов страны, предпринятыеумеренным реформатором Мирзой Таги-ханом в 1848–1851 гг., были сорваныангличанами, которые стремились законсервировать страну в отсталом состоянии,свободно маневрируя ее бессильной и продажной верхушкой.
Османская империя всегда была сильнее Ирана тем не менее и она ещераньше стала попадать в зависимость от Запада, предоставив в XVII–XVIII вв. т.н.капитуляции, т.е. привилегии купцам Европы, которые платили на таможне пошлинуне более 5–3% и имели гарантию жизни и имущества. Никаких гарантий не имелиместные купцы, платившие пошлину 10–12%. В дальнейшем европейские державыраспространяли эти привилегии на своих агентов-посредников, обычно из местныххристиан (армян, греков, славян). А по капитуляции 1740 г. Францияполучила право покровительствовать не только своим купцам, но и миссионерам.Франция, Англия и другие европейские державы наводнили империю своими товарамии резко усилили свое влияние. Вначале XIX в. это привело к 10–20-кратному сокращениючисла ткацких и иных мастерских. Развивалось лишь производство для нужд армии,а предпринимательством, в первую очередь, занимались те, комупокровительствовал Запад. В 1839 г. предоставлением «неприкосновенностижизни, чести и имущества» подданным империи была начата «танзи-мат-и хайрие» (благодетельнаяреформа). Но эта «эпоха тан-зимата» во многом сохранила основы уже отжившегосоциального строя и правовое неравенство жителей страны.
Второй период «танзимата» (1856–1870 гг.) еще большеобеспечивал интересы иностранного капитала и союзной с ним инонациональнойкомпрадорской буржуазии. Были расширены возможности для частногопредпринимательства и частной собственности вообще, но учрежденныйгосударственный банк целиком контролировался англичанами и французами, с егопомощью установившими полный контроль над финансами, внешней и внутреннейторговлей. Неуклонно возраставший внешний долг империи, в обеспечение которогокредиторам постепенно передавалась значительная часть доходов государства, ещебольше увеличил ее зависимость от Запада. Совершенно особый случайвзаимодействия народов Востока и Европы представляла собой политика Российскойимперии. Наряду с сохранением неравенства и различий между народом-завоевателеми покоренными этносами, а также политическим и религиозным гнетом (в частности,принудительным до 1685 г. крещением нехристиан), имело место и сближениемежду русскими и многочисленными, как их называли, «инородцами» Поволжья,Сибири, южных степей. В 1773 г. было покончено с дискриминацией ислама идругих неправославных конфессий. В 1783–1784 гг. часть мусульманской знатиполучила права российского дворянства. В городах империи, в том числе – снемусульманским большинством, строились мечети, медресе, библиотеки длямусульман. Уровень грамотности среди них в Поволжье превышал среднероссийский(20,4% в 1897 г.). Присоединение Кавказа и Средней Азии в 1817–1881 гг.к России привело к уничтожению (хотя бы юридическому) рабства, прекращениюфеодальных усобиц, преодолению отсталости и эпидемий, модернизации образованияи культуры, строительству современных предприятий, дорог, больниц. Посколькурусские селились вместе с другими народами, последние втягивались вэкономическую и социокультурную жизнь России, происходило повышение их уровняблагосостояния. Широкое распространение русского языка и культуры былоследствием умножения контактов, взаимопознания и взаимопонимания в ходедальнейшего сближения, обмена опытом, взаимодействия и сотрудничества как навысшем уровне (представители мусульманской знати служили при царском дворе, вгвардии и армии), так и в социальных низах, где нередки были случаи смешения ивзаимной ассимиляции.
Разумеется, не стоит идеализировать весь процесс в целом. Вчастности, до ЗОО тыс. мусульман Крыма покинули родину в 1783 г., не желаяжить под властью России. После Крымской войны 1853–1856 гг. за нимипоследовали еще 200 тыс. человек. Поселившись в Турции, они именовали там себявплоть до конца XX в. «крымскими турками». Еще более масштабным (1,5–3 млн.человек) было переселение мусульман Кавказа на Балканы, в Турцию и арабскиестраны после Кавказской войны 1817–1864 гг.
Конечно, все это происходило на фоне засилья царской бюрократии,великодержавного централизаторства, частого неуважения интересов, прав исамобытности нерусских народов, в частности мусульман Кавказа и Средней Азии.Поэтому в среде мусульманской интеллигенции Российской империи XIX в. и начала XX в. шла борьба междусторонниками сближения с Россией и отторжения от нее; между традиционалистами («кадимистами»)и обновленцами («джадидами»), причем среди тех и других были как противники,так и последователи пророссийской ориентации. Дело осложнялось такжевоздействием на мусульманскую среду общероссийских социальных процессов,зарождением мусульманской буржуазии и мусульманского пролетариата, включениемразличных групп мусульман в общественные движения России – либеральное,рабочее, народническое. Интеграция мусульман в жизнь России доминировала надтенденциями к сепаратизму.